• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Аверченко А.Т. / Шутка мецената

Шутка мецената [6/7]

Скачать полное произведение

    Яблонька погладила нежной, как лепестки розы, рукой огромную голову белого медведя и, сжав значительно губки, погрузилась в задумчивость... Потом решительно тряхнула жидким золотом своих растрепавшихся волос.
     - История моя так же коротка, - улыбаясь, сказала она, - как и случай с двуногой собакой, хотя я и не так ленива и односложна, как ее автор Кузя. Так как у нас уже установилось правило, чтобы давать рассказываемым историям заглавия, то моя история должна называться несколько легкомысленно -
     Связался черт с младенцем
     Два года тому назад жила я с родными на даче. При даче был небольшой парк, который непосредственно переходил в лес, отделяясь от него деревянным высоким забором. По сю сторону забора стояла скамья, на которой я любила сиживать с томиком Тургенева или Гончарова, пригретая солнышком, овеянная смолистым ароматом деревьев...
     Сижу однажды, читаю, вдруг - слышу за забором шорох. Сначала я подумала, что это пробирается кто-нибудь из гуляющих дачников, переждала немного, опять углубилась в чтение, вдруг ухо мое ясно уловило за забором чье-то дыхание. Человек всегда инстинктивно чувствует, что за ним наблюдают, и я это сразу почувствовала: за забором в щель меня кто-то разглядывал...
     - Кто там? - строго спросила я.
     И вслед за этим услышала шорох чьих-то быстро удаляющихся шагов.
     Тут же этот пустяк сразу и вылетел из моей головы, но вечером, когда я вернулась с прогулки по озеру в свою комнату, мне в глаза бросилась странная вещь: на туалетном столике, прислоненный к зеркалу, стоял образ святителя Николая Чудотворца в золоченой ризе. Вне себя от удивления, я позвала прислугу, опросила всех домашних - все выразили полное недоумение: такого образа ни у кого в доме не было и в мою комнату никто не заходил, тем более что дверь была мною заперта.
     Мы все в душе немного Шерлоки Холмсы, поэтому я, оставшись одна, стала на колени и внимательно освидетельствовала ковер. Следов, конечно, никаких не было, но по линии от раскрытого окна до туалетного столика я обнаружила несколько песчинок, лежавших небольшими островками на определенном друг от друга расстоянии. Конечно, это мне ничего не объяснило, так как и сама могла занести на подошвах эти песчинки, - пришлось предать чудотворный случай с Николаем Чудотворцем забвению.
     Но дня через два повторилось то же самое: утром чье-то дыхание за забором и шорохи, вечером на туалетном столике я обнаружила флакон французских духов, уже откупоренный и начатый.
     Я опять взяла всех на допрос, и снова все отозвались полным незнанием, а горничная посоветовала запирать мое окно, выходящее в сад.
     Я так и сделала, но на четвертый день окно оказалось открытым, а на столике лежало несколько книг в великолепных переплетах, но по содержанию их подбор был самый странный: два тома Энциклопедического словаря, том стихов Бодлера, роскошное издание "Бабочки Европы" Мензбира и "Семь смертных грехов" Эжена Сю в русском переводе...
     Мне сделалось не по себе. Очевидно, кто-то через окно являлся в мою комнату, как к себе домой, и хотя ничего не уносил, а, наоборот, одаривал меня же, но, согласитесь, неприятно чувствовать, что "мой дом - моя крепость", это фундаментальное правило англичан, уже кем-то неоднократно нарушено.
     На другое утро я, не переставая размышлять об этой дурацкой истории, захватила томик Бодлера и "Бабочки Европы" с целью рассмотреть все это и направилась к своей любимой скамейке. Снова за забором шорох и чье-то дыхание... Я подождала немного, сделала вид, что всецело погружена в разглядывание раскрашенных политипажей - и вдруг, как молния, внезапно обернулась назад. Взгляд мой успел схватить чью-то рыжую голову в жокейской фуражке, при моем движении вдруг провалившуюся вниз с легким восклицанием.
     - Послушайте, молодой человек, - строго сказала я. - Подглядывать неблагородно. Лучше уж покажитесь, чем прятаться за забором, как заяц.
     - Я не прячусь, - сконфуженно пробормотал рыжий "молодой человек", снова выглянув из-за забора. - Я тут... вообще на сад любуюсь.
     Вдруг взгляд моего нового знакомца упал на книгу Мензбира, которую я держала в руках, и лицо его засияло от удовольствия:
     - Понравилось вам, барышня? - спросил он, указывая грязной рукой на книгу. - Книжонка, кажется, стоящая. А? Чудеса, можно сказать, природы!
     И тут я сразу догадалась, кто был автором всех этих нелепых подношений.
     - Значит, это вы лазите через окно в мою комнату? - сурово спросила я, еле удерживая улыбку при виде его смущенного лица.
     - Простите, барышня. Я ж ничего и не взял у вас. Наоборот, презентовал кой-чего на память.
     - Зачем же вы это делаете?
     - Очень вы мне приятны, лопни мои глаза! На вас и поглядеть-то - одно удовольствие. Сломайте мне два ребра, ежели вру!!
     Объяснение в любви от такой нелепой рожи не могло польстить моему женскому тщеславию, и я сказала еще суровее:
     - Чтоб этого больше никогда не было, слышите? И потом, я не хочу, чтоб вы тратили деньги на подобные глупости!
     - Тю! Кто это? Я трачу? Об этом не извольте беспокоиться - ни копеечки-с! Все задаром. А образок я вам, как говорится, на счастье. А ежели что не нравится, так мигните - все настоящее предоставлю: из материи что али из брошков, с браслетов...
     - Да вы что, купец, что ли?
     - Так точно, - хитро ухмыльнулся он. - Почти что купец. Некупленным товаром торгую.
     Я хотя и девушка, почти не знающая жизни, но сразу сообразила, что это за купцы такие, которые "некупленным товаром торгуют".
     - А что, если я на вас полиции донесу?!
     - Ни в жисть не донесете, - спокойно сказал он, пяля на меня свои глупо-влюбленные глаза. - Не такой вы человек, чтоб другого под монастырь подвести. Нешто такие беленькие доносят?
     Этот вор был большим психологом. Я помолчала.
     - Что же вам от меня нужно?
     - Разик на вас глазом глянуть да презент какой исделать - больше мне ничего и не требуется. Уж такая вы барышня, что прямо на вас молиться хочется. Два ребра сломайте, ежели вру!
     - Молиться, говорите, а сами для меня вещи воруете.
     - Зачем специально для вас? Я кой-что и для себя делаю.
     Посмотрела я на его рыжую расплывшуюся физиономию, и почему-то жалко мне его стало.
     - Слушайте, голубчик... Если я вас о чем-то попрошу, вы сделаете?
     - В один секунд! Голову себе или кому другому сверну, а добуду! Два ребра!..
     - Вы меня не поняли!.. Я прошу вас о другом: бросьте это ваше... занятие!
     Он призадумался, изящно почесывая оттопыренным большим пальцем рыжую голову.
     - "Работу" бросить? Гнилой это план ваш, прекрасная барышня. Делу я никакому не приучен - только "работать" могу. Да кто меня и возьмет на дело? Извольте полюбоваться на личность - прямо на роже волчий паспорт нарисован, за версту от меня вором пахнет.
     Ах, бедняга! В этом он был категорически прав, даже не клянясь двумя сломанными ребрами.
     Представьте себе, долго я с ним беседовала, и хотя, несмотря на все доводы, не могла направить его на правильный путь, но расстались мы друзьями. Он даже дал слово не таскать мне в окно "презентов", вымолил только разрешение "чествовать меня лесными цветочками".
     Я видела, что встречи со мной доставляют ему огромную радость, и думаю я, что помимо этого невинного удовольствия - никаких утех в его горемычной жизни, исключая пьянство и чужие сломанные ребра, - никаких других утех не было!
     Приходил он к забору в течение лета несколько раз. Я ему связала в "презент" гарусный шарф, а он перекидывал мне через забор "лесные цветочки", но и тут раза два по своей воровской натуре сжульничал, потому что однажды презентовал мне цветущий розовый куст, выдернутый с корнем, а другой раз преподнес букет великолепных оранжерейных цветов, бешено клянясь при этом всеми сломанными ребрами мира, что сорвал в лесу. Дикий человек был (закончила Яблонька с ясной светлой улыбкой) - что с него взять!
     - Где же он теперь, этот ваш рыцарь без страха, но с массой упреков?.. - ревниво спросил Новакович.
     - Ах, я боялась этого вопроса, - уныло, со вздохом прошептала Яблонька. - Конец этой истории такой грустный, что я хотела не наводить на вас тоски... но раз вы спрашиваете - закончу: когда я уже жила в Петербурге, мне однажды какой-то оборванец принес безграмотную записку на грязном клочке бумаги. Недоумеваю, как он узнал мой адрес... В записке значилось: "Если вы точно что ангел, то не обессудьте, придите проститься. Очень меня попортили на последней работе - легкие кусками из горла идут. Повидаться бы!! Лежу в Обуховской больнице, третья палата, спросить Образцова... Ежли ж когда придете - оже помру, - извините за беспокойство".
     - Что ж... пошли? - тихо спросил Меценат.
     - Конечно! Как же не пойти. Труд небольшой, а ему приятно. Засиял весь, как увидел. Этакий рыжий неудачник, прости его Господи. При мне же и умер... Сдержал-таки свою любимую клятву "сломанными ребрами": доктор говорил - три ребра сокрушили ему.
     Вдруг Яблонька вздрогнула и, отдернув руку, лежавшую около Куколки, поднесла ее к лицу.
     - Кто? Что это? Неужели Куколка? То, что вы поцеловали мою руку, - так и быть, прощаю вам, но что на ней ваши слезы - нехорошо. Мужчина должен быть крепче.
     - Господи! - в экстазе вскричал Куколка, приподнявшись с ковра на колени и молитвенно складывая руки. - Неужели такие женщины существуют? Как же, значит, прекрасен Божий мир!!
     Мгновенную легкую неловкость развеял Мотылек:
     - А ваша история, чувствительная Куклиная душа?! Вы должны ее рассказать - чтоб мне два ребра сломали!!
     - О, друзья! Позвольте мне ничего не рассказывать... После истории Яблоньки все другие истории покажутся шакальим воем. Да если вы хотите - самая чудесная история в моей жизни - это та, которую вы знаете: знакомство с такими замечательными людьми, как вы, и та сила, та мощь, которую вы в меня вдохнули и которая, я чувствую, сыграет огромную роль в моей жизни!! Последний бокал пью за ваше здоровье и счастье, мои родные друзья!! Уже поздно. Не пора ли спать? Этого вечера я никогда не забуду!..
     Домой шел Куколка, пышно освещенный полной луной. Глаза его, полные слез, были обращены к небу, и там в неизмеримой роскошной глубине он видел прекрасного Бога, окруженного сонмом сверкающих серафимов, и не чувствовал в этот момент Куколка под собой земли, потому что когда наткнулся на уличную проститутку, то даже вопреки своему обыкновению не извинился. Глава XIV. КУКОЛКА ВХОДИТ В МОДУ
     Случаются в Петербурге такие воскресные дни, когда воздух делается как-то чище и светлее, небо ярче и солнце светит, точно праздничная русская девушка в алом сарафане, идущая в церковь под бурный и радостный колокольный звон, - солнце светит тоже по-праздничному... Тогда будни уползают, как серые старые змеи, куда-то далеко и на душе весело, радостно. Тогда музыка городской суеты звучит ленивее и гармоничнее, а золотые пылинки в дружески теплом луче солнца, протянутом от неплотно задернутой портьеры до узорчатого ковра над кроватью, - пылинки пляшут особенно беззаботно и лихо...
     Хоровод этих крошек особенно затанцевал и закружился, когда Куколка потянулся в своей постели и раскрыл сонные глаза.
     Утренний церковный благовест разлился круглыми, тугими, упругими, как литые мячи, звуками, и несколько таких медных мячиков-звуков запрыгало в Куколкиной комнате, схватившись за руки с пляшущими золотыми пылинками.
     Этот веселый утренний бал окончательно вернул Куколку от сна к жизни.
     Он бодро вскочил, накинул халатик, заказал хозяйке кофе с филипповскими пирожками, принял ванну и, освеженный, особенно благодушный в предвкушении праздничного дня, важно развернул свежую газету. В отделе литературной хроники было написано и о нем:
     "Входящий в известность писатель В. Шелковников едет в скором времени в Италию на Капри, где будет работагь над задуманным им романом".
     Куколка улыбнулся и с дружеским упреком покачал головой.
     - Ах, Мотылек, Мотылек! Вечно он что-нибудь выдумает... Впрочем, это он для меня же. Какой такой роман? И в голове даже не было. А роман хорошо бы написать. Толстый такой. В трех частях.
     Снова гулко и тяжело грянули воскресные колокола; Куколка при этих звуках вдруг бросил газету и всплеснул руками.
     - Боже ты мой! А помолиться-то я и забыл!..
     Очевидно, для Куколки это было важное упущение ("Пойди-ка потом исправь! Как исправишь?"), потому что он немедленно же опустился перед образом на колени и вознес к Богу ряд мелких и крупных молитв, где причудливо смешались воедино прошения и благодарения за посланное свыше: молился он за мать, за Россию, за Мецената и Мотылька, за Кузю и Новаковича - его новых, таких преданных друзей; за то, чтобы тираж "Вершин", где он секретарствовал, вырос вдвое, благодарил Бога за ниспосланный ему талант, вознес самую пышную гирлянду лучших отборных молитв за прекрасную, чудную Яблоньку, а вспомнив, кстати, и о ее знакомом рыжем воре, испросил и для него у Господа Бога мирного упокоения в селениях праведных.
     Чистая душа был этот Куколка, и сердце его возносилось с просьбами ко Вседержителю с такой же сыновней простотой, с какой мальчишка выпрашивает у матери лишнюю горсть орехов.
     Покончив с религиозными хлопотами и заботами, Куколка бодро нырнул в светские дела, а именно: выпил большую чашку кофе с двумя популярными филипповскими пирожками, еще тепленькими, и принялся писать матери в провинцию восторженное письмо о своих блестящих шагах на поприще литературной славы, о верных друзьях меценатовской плеяды, о Яблоньке, которая, по его меткому утверждению, была лучшим Божьим созданием на земле, о романе в 3-4 частях, который он предполагает писать (так здоровое зерно, брошенное в черноземную почву, немедленно дает роскошные ростки), о взаимоотношениях редактора и издателя "Вершин", о своей квартирной хозяйке - о многом писал Куколка, много зернистых мыслей и сведений опрокинул со дна чернильницы на бумагу, много дряни и трухи втиснул туда же, инстинктивно памятуя, что родительский желудок все, все, решительно каждую крупицу с жадностью поглотит и все с благодарностью переварит...
     Только что окончил Куколка письмо, как в дверь постучали.
     - Пожалуйста, войдите, - разрешил Куколка.
     Господин с жесткой щетиной на лице и искательными глазами, в узкой, отлакированной временем, венскими стульями и пивными столиками без скатерти визитке, в брюках, чудовищно вздутых на коленях, будто он сунул туда два футбольных мяча, - такого вида господин вошел в комнату и поклонился с принужденной грацией щедро получившего на чай трактирного слуги.
     - Простите, что врываюсь. Праздник. Отдых. Знаю. Но пресса безжалостна. Чудовище. Сжевывают зубами в конце концов всего человека.
     К новоприбывшему чудовище-пресса, однако, отнеслась довольно милостиво: кроме наполовину сжеванного галстука и объеденного низа брюк, он почти не пострадал от зубов прессы.
     - Да, насчет прессы вы верно отметили, - благосклонно согласился Куколка. - Чем вообще могу служить?
     - Я от редакции "Вечерняя Звезда". Прислан. Интервьюировать. Вас. Разрешите!
     Сердце Куколки бешено забилось и сладко, как на качелях, опустилось вниз, чтоб сейчас же еще слаще взлететь в поднебесье.
     - Да что вы... Мне, право, так неловко. Зачем же вам беспокоиться... Я бы сам пришел, если нужно.
     На лице щетинистого изобразился благоговейный ужас.
     - О, что вы! Как же мы осмелились бы беспокоить такого масти... (он чуть не сказал "маститого", но, взглянув на юное простодушное лицо Куколки, спохватился) такого... популярного человека! Итак, разрешите?
     - Извольте! - засуетился Куколка. - Да вы не хотите ли кофе выпить?.. Вот и булочки, масло, пирожок есть.
     - Я, собственно, уже завтракал, - пробормотал интервьюер "Вечерней Звезды", в то же время обрушиваясь на предложенные продукты с такой яростью, что его слова о съеденном завтраке должны были бы относиться к эпохе семидесятых годов. - Эх, под такой бы пирожок бы да рюмочку бы водки... двуспальную!
     На лице Куколки отразилось совершеннейшее отчаяние.
     - Ах ты, несчастье какое, Боже мой! Водки как раз и нет! И как это я упустил?! Впрочем, есть красное вино. Вы выпьете красного?!
     Интервьюер закивал головой и промычал набитым ртом так энергично, что было очевидно - окраска предложенного напитка являлась для него мельчайшей деталью.
     Наконец, отвалившись от стола, он допил последнюю каплю вина и сказал в виде оправдания своему хищному поведению:
     - Прогулка, знаете, дьявольски развивает аппетит! Где родились?
     - В Симбирске.
     - Хороший город. Непременно побываю. Так и запишем: "Место рождения - Симбирск". Учились?
     - Учился.
     - И правильно. Ученье, как говорится, свет. Почему начали писать?
     - Тянуло меня к литературе.
     - Благороднейшая тяга! Другого паршивца к бильярду тянет, ботифончик этакий заложить, а избранные натуры непременно к литературе взор свой обращают или там к музыке какой ни на есть. На какие языки переведены?
     - Собственно, еще ни на какие...
     - Так и запишем: "Две поэмы вышли в английском переводе в "Меркюр-де-Франс".
     Репортер откинул назад голову и с такой восторженной любовью и гордостью артиста поглядел на четко выписанное им в памятной книжке название иностранного журнала, что у Куколки не хватило духу протестовать.
     - Кого из классиков лично знали: Тургенева. Достоевского, Гончарова?
     - Помилуйте, меня и на свете тогда не было.
     - Прискорбно. Строк тридцать похитила у меня эта ваша молодость. Впрочем, черкнем штришок: "В бытность свою в Симбирске неликий Тургенев взял однажды на руки Шелковникова - тогда еще малютку - и пророчески воскликнул: "Вот мой продолжатель!"
     - Но... ведь этого... не было!
     - А почем вы знаете? Вдруг было, да вы по младенчеству не обратили внимания. Ваш любимый писатель?
     - Пушкин.
     - Так и занесем: "Пушкин и Достоевский". Говорят, роман пишете?
     - Видите ли... я еще не знаю...
     - Так-с. Тайна. Понимаю. Тайна - святое дело. Из какого быта? Я полагаю, насчет оскудения интеллигенции. Э!
     - Как вам сказать... - в отчаянии пробормотал Куколка.
     - Так и запишем: "В будущем произведении жестоко бичуются уродливости русских Рудиных, оторвавшихся от земли..." Курите?
     - Ну, это такая деталь, что стоит ли указывать...
     - Нет, мне бы, мне папироску. Ужасно курить хочется! Я в том смысле. Скажите еще что-нибудь копеек на тридцать! Для округления.
     Куколка беспомощно взглянул на него. Что ему сказать? У бедняги даже мелькнула мысль предложить интервьюеру эти недостающие тридцать копеек наличными, но тот уже вдохновенно перебил его:
     - Спортом занимаетесь? Вы, по-моему, хороший боксер легкого веса. Нет? Ну, все равно займетесь на свободе. "Наш собеседник очень увлекается, кроме литературы, и той отраслью спорта, о которой еще знаменитый Расплюев отзывался: "Просвещенные мореплаватели - и вдруг бокс". Тот Расплюев, который в изображении артиста Давыдова вырастает в..." Ну, во что он вырастает, я после допишу. Дома.
     Он перечитал написанное и вытянул губы трубочкой.
     - Гм... суховато немного вышло. Ну, я дома еще иллюминую; красочкой кое-где трону. Ну, я побежал. Еще один фрукт на очереди. Посланник. Балканский вопрос. Рубля на четыре. Счастливо оставаться. Еще папиросочку. Можно? Три? Ну, три! Или пять? Для округления. Так. в Саратове родились? Чудный город. Обязательно побываю. Так сказать, на месте преступления. Чудно! Пляж. Фактории. "Эх ты, Волга", - как говаривал покойный Степан Разин. Эпос, а? До скорейшего.
     Этот бедный поденщик пользовался в литературных кругах популярностью за одну свою странную особенность: получив в конце месяца из редакции деньги - рублей пятьдесят - он, вместо того чтобы освежить свой туалет или расплатиться с пребывавшей в хронической панике квартирной хозяйкой, вместо этого он брал лихача на дутых шинах, мчался в "Аквариум", заказывал великолепный ужин в ложе, выходящей к сцене, пил шампанское, закуривал "гавану" и, купив у продавщицы пук красных роз на деньги, оставшиеся после уплаты по счету, барским жестом швырял цветы какой-нибудь пляшущей на сцене испанке, после чего пешком возвращался домой, опустошенный, но бодрый, бормоча себе под нос:
     - По-великокняжески провел вечер! Ай да мы, Пе-гоносовы! Вот это жизнь! Красота! Ракета!
     Манера разговаривать у него была тоже особенная, никому другому не свойственная. Мотылек почему-то называл эту манеру "фонетическим методом".
     При встрече с Мотыльком он еще издали кричал:
     - Здравствуйте, красавец! Зарабатываете? Красота! А галстучек-то! Мода! Король Эдуард пуговицу на жилетке для моды расстегивал! Англичане! Гибралтарский вопрос! Думаю в Испанию поехать - кастаньеты, танцовщицы, в "Аквариуме" давно были? Осетрина беарнез чудная! Рыбный вопрос! Думаю рыбной ловлей заняться! Море - Черное - Каспийское - Нефтяные вышки - Нобель - керосиновый король - красавец - зарабатывает!!
     Эта бесконечная лента могла тянуться полчаса.
     Теперь, когда он вышел от Куколки, Куколка минут пять сидел оглушенный, будто его посадили под жерлом пушки и выстрелили.
     Но не успел он прийти в себя, как в двери снова постучали.
     - Можно?
     - Можно.
     Вошел седобородый старец, казалось, весь сделанный из мягкого серебристого плюша, благостный, импозантный, в сером сюртуке и с плюшевой шляпой в руке.
     - Жаждал познакомиться... - мягким серебристым баском проворковал он, окружая руку Куколки двумя пухлыми ладонями, будто пуховой периной. - Вот вы какой!.. Совсем молодой. А мы уже старики-с! Да-с... На исходе. Вы в гору - мы под гору. Вот и зашел посмотреть, чем молодежь дышит.
     - С кем имею честь?.. - пробормотал Куколка.
     Посетитель назвал свою фамилию, и Куколка так и отпрянул в благоговейном ужасе: носитель фамилии был крупный, по петербургскому масштабу, писатель, гремевший своими романами в прошедшем десятилетии.
     Что его привело к бедному, в шутку раздутому, "как детский воздушный шар", по выражению Мотылька, Куколке? Захотелось ли ему при взгляде на Куколку вспомнить себя самого - молодым, входящим в моду, "взбирающимся на высокую гору"? Или уж очень он боялся отстать от века? Или захотел старый литературный слон, грешным делом, заручиться признательностью и дружбой будущей знаменитости? Бог его знает. Темны и извилисты пути артистической души на закате!..
     - Боже ты мой! - засуетился радостно смущенный, растерянный Куколка. - Я даже не знаю, какое кресло вам предложить! Ведь вы наш учитель! На какое почетное место посадить вас?!
     - Э! Все равно в конце концов в калошу посадите, хе-хе. Впрочем, шучу. Вы имеете, кажется, отношение к редакции "Вершины"?
     - Да... я там... секретарем.
     - Хороший журнал. В моду входит. Я вам, кстати, чтоб не с пустыми руками заходить, вещицу принес. Кажется, удалась. Хотите, берите для журнала!
     Куколка бросил косой взгляд на извлеченную из сюртучного кармана трубкообразную "вещицу", и хотя был он восторжен и неопытен, как дитя, но не мог не заметить, что "вещица" уже бывалая. Следы ее путешествий ясно обозначались в виде стертых, потрепанных краев и карандашных ядовито-синих, не поддающихся резинке пометок на обложке: "К возвр.".
     Тем не менее Куколка вещицу благоговейно взял и тут же заверил, что со своей стороны приложит все усилия, чтобы в ближайшее время... и так далее.
     Был он еще мягок и сердечен, резко отличаясь от старых очерствевших редакционных тигров, жестоких палачей, живодеров, убийц и крушителей как робких, радостно начинающих, так и угрюмо кончающихся дарований.
     - Ну, теперь я пойду... А то вы тут, может, творили что-нибудь... хе-хе... вечное, а я, старый брюзга, мешаю.
     Еще раз Куколкина рука нырнула, как в душную пуховую перину, в две чисто вымытые пухлые ладони, и плюшевый мягкий старик вышел, покачивая серебристой бородой, опираясь на трость с серебряным набалдашником.
     После его ухода Куколка посидел еще немного в задумчивости, перечитал письмо к маме, дописал несколько строк и сказал сам себе, потирая лоб:
     - Чго-то мне еще нужно сделать?.. Неприятное, но необходимое... Гм! Со вчерашнего дня собираюсь. Ах да! Разыскать Мецената и поговорить с ним.
     Куколка с гримаской почесал затылок, вынул из ящика письменного стола какую-то светло-фиолетовую записочку, перечитал ее, вздохнул и, энергично одевшись, решительно вышел из дома. Глава XV. МАТ МЕЦЕНАТУ
     Изменял ли жене Меценат? Никто из клевретов не мог сказать об этом ничего положительного или отрицательного. Вообще, эта сторона жизни Мецената была окутана абсолютным мраком. В орбите его разнообразной жизни вращались кроме клевретов и несколько очень недурненьких девушек сорта, совершенно противоположного Яблоньке, но у Мецената к ним отношение было более отеческое, чем галантное. На ухаживание за ними вездесущего Мотылька Меценат смотрел сквозь пальцы, сам же ограничивался благодушным подшучиванием над всеми этими Мусями и Лелями, подкармливая Мусю и Лелю ужинами при упадке их личных дел и снабжая малой толикой деньжат под деликатным предлогом, что "мне твоя красная шляпа, Муся, действует на нервы. Возьми себе эту бумажку и купи что-нибудь менее кровавое!"
     И Муси жались к нему при всяких невзгодах, как попавшие под ливень пичуги к могучему гостеприимному дубу.
     И сегодня - в этот воскресный день - Меценат тоже кайфовал не один, а обсаженный с двух сторон Мусей и Лелей. Сидели они в том самом кабинете кавказского погребка, где не так давно праздновался день рождения Принцессы, столь прекрасно воспетой Кузей в его импровизации о красоте лени.
     Муся сидела справа от Мецената, Леля - слева.
     Леля была брюнетка в серой шляпе, Муся - блондинка в черной эспри. Кроме этого, ничем они друг от друга не отличались. Муся как Леля, Леля как Муся. Одним словом, девушки как девушки.
     - Понимаете, Меценат, - рассказывала, волнуясь, Леля. - Когда мы познакомились, он уверял меня, что учится студентом в Лесном институте, а оказался простым приказчиком на дровяном складе вовсе. Как это вам покажется?
     - Отчаяние и ужас, - серьезно сказал Меценат, прихлебывая белое вино. - Я бы не пережил этого удара.
     - Знаете, я поэтому с ним и разошлась.
     - Надеюсь, он не перенес разлуки и покончил с собой?
     - Какое! Я сама так думала, а он за Дусей от "О бон гу" стал бегать, да еще и смеется вовсе!
     - Смеется?! Возмутительный цинизм. Я бы его на вашем месте забыл.
     - Я уже и забыла.
     - Ну и умница. Почирикайте мне еще что-нибудь.
     - Ха-ха! Что ж вы нас, за птиц считаете, что ли? - кокетливо рассмеялась Муся. - Ужасно обидно, что вы нас даже, кажется, не считаете за интеллигентных вовсе. А я даже слушала курсы повивальных бабок!
     - Святое призвание. Даю вам слово, если у меня родится ребенок, вы будете первая бабка, которая повьет его.
     - Да я не кончила курсы. Все из-за того Гришки, который был инструктором на скетинге. Из-за него и курсы бросила, а потом долго плакала вовсе.
     - Значит, ты, Муся, пожертвовала карьерой ради сердца... Такая жертва угодна Богу.
     - Какой вы странный, Меценат. Говорите серьезно, а будто смеетесь вовсе.
     - Смех сквозь невидимые миру слезы. Ну, чирикните еще что-нибудь. Муся надула губки.
     - Да что мы вам, люди или птицы?!
     - Конечно, люди! За убийство каждой из вас убийца будет осужден на такой же срок, как и за убийство Льва Толстого. Значит, с точки зрения юриспруденции вы имеете такой же удельный вес, как и Лев Толстой.
     - А у меня есть открытка Льва Толстого.
     - Быть не может! Повезло старику.
     - Меценат, а кто вам больше нравится - Муся или я?
     Но этот рискованный вопрос остался без ответа, потому что в ту же минуту из-за портьеры, заменявшей дверь, выглянуло смущенное лицо Куколки.
     - Простите, Меценат... Я, право бы, не решился, но я думал, что вы одни. Почтенная Анна Матвеевна сказала, что вы сюда поехали... Я думал, с вами наши...
     - Да чего вы там на пороге бормочете извинения?! Входите. Вот познакомьтесь с этими барышнями: левая - Муся, правая - Леля. Пожалуйста, не перепутайте только, это очень важно.
     - Какой хорошенький, - проворковала Муся, косо, как птичка, поглядывая на Куколку. - Прямо куколка.
     - Да его Куколкой и зовут, - рассмеялся Меценат.
     - Неужели?.. Какая странная фамилия.
     - Видите, собственно, моя фамилия Шелковников. Имя мое - Валентин, отчество...
     И Куколка добросовестно выложил всю подноготную, благо тут не было Мотылька, который никогда не давал ему закончить полного своего титула.
     - Но я вас буду лучше называть Куколка. Можно? Вы актер?
     - Нет, я поэт.
     - Как чудно! Напишите мне стишки.
     - С удовольствием, - с невозмутимой вежливостью, характеризующей его в отношениях ко всем окружающим, согласился Куколка. - Выберу свободный час и напишу.
     Потом обратил свое лицо, на которое налетело неуловимое облачко заботы, к Меценату.
     - Простите, милый Меценат, но я, собственно, к вам по делу. Поговорить бы нужно. Очень серьезно.
     Брови Мецената дрогнули от легкого удивления и какого-то тайного смущения, но он сейчас же деловито кивнул головой Куколке и встал.

/ Полные произведения / Аверченко А.Т. / Шутка мецената