• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Верн Ж. / Дети капитана Гранта

Дети капитана Гранта [7/39]

Скачать полное произведение

    Трудно вообразить себе мощь, развиваемую этой массой в миллиарды тонн весом, скользящей со все возрастающей скоростью под уклон в пятьдесят градусов!
     Никто не мог бы определить, сколько времени длилось это неописуемое падение. Никто не осмелился вообразить, в какую же пропасть предстояло обрушиться этой громаде. Никто не знал, все ли они еще живы или кто-нибудь лежит уже распростертый на дне пропасти. Задыхаясь от быстрого спуска, окоченевшие от пронизывающего их ледяного ветра, ослепленные снежным вихрем, они еле переводили дух; обессиленные, почти без сознания, цеплялись за скалы, движимые лишь могучим инстинктом самосохранения.
     Вдруг толчок невероятной силы оторвал их от скользящего острова, выбросил вперед, и они покатились по последним уступам гор. Плато резко остановилось.
     В течение нескольких минут никто не шевелился. Наконец один поднялся. Оглушенный толчком, он все же твердо держался на ногах. То был майор. Отряхнув ослеплявшую его пыль, он оглянулся. Вокруг, один возле другого, словно вылетевшие из ружья свинцовые пули, неподвижно лежали его спутники. Майор пересчитал их. Все были налицо, кроме Роберта Гранта. 14. СПАСИТЕЛЬНЫЙ ВЫСТРЕЛ
     Восточный склон Андских Кордильер, спускаясь длинными пологими скатами, незаметно переходит в равнину; на этой равнине оказался обломок горы с путешественниками. В этом новом краю расстилались тучные пастбища, высились, образуя настоящий лес, великолепные деревья и несметное число яблонь, отягощенных золотистыми плодами, посаженных еще во времена завоевания материка. То был, казалось, уголок плодородной Нормандии, заброшенный на эти плоские равнины, и при всяких иных обстоятельствах путешественник был бы поражен столь внезапным переходом от пустыни к оазису, от снеговых вершин к зеленеющим лугам, от зимы к лету.
     Почва вновь стала совершенно неподвижной. Землетрясение прекратилось, и подземные силы проявляли, видимо, свою разрушительную работу где-то дальше, ибо цепь Кордильер всегда в каком-нибудь месте подвержена колебаниям или сотрясениям почвы. На этот раз землетрясение отличалось особой силой. Очертания гор резко изменились. На фоне голубого неба вырисовывалась новая панорама вершин, гребней, пиков, и проводник по пампе напрасно стал бы искать на них привычных ориентиров. Начинался восхитительный день. Восстав со своего влажного ложа - Тихого океана, солнечные лучи скользили по серебристому простору, погружаясь в волны уже другого океана.
     Было восемь часов утра.
     Гленарван и его спутники благодаря усилиям майора мало-помалу вернулись к жизни. Они были лишь сильно оглушены. Итак, они спустились с Кордильер и могли бы приветствовать такое передвижение, все заботы о котором взяла на себя природа, если бы не исчез один из них, самый слабый, еще ребенок, Роберт Грант.
     Мужественный мальчик покорил сердца спутников. Паганель, особенно к нему привязавшийся, да и майор, несмотря на свой холодный вид, - все полюбили его, но больше всех полюбил его Гленарван. Он пришел в отчаяние, когда узнал об исчезновении Роберта. Гленарван словно видел несчастного мальчика, лежащего на дне пропасти и тщетно зовущего на помощь его, своего второго отца.
     - Друзья мои, друзья мои, - говорил Гленарван, с трудом удерживая слезы, - нужно искать его, надо его найти! Не можем мы его бросить на произвол судьбы! Ни одна долина, ни одна пропасть, ни одна бездна не должны остаться необследованными. Обвяжите меня веревкой! Спустите в эти пропасти! Я так хочу! Слышите: хочу! Лишь бы Роберт был жив! Утратив сына, как мы осмелимся найти его отца! И какое имеем мы право спасать капитана Гранта ценою жизни его ребенка!
     Спутники Гленарвана молча слушали его. Они понимали, что он жаждет прочесть в их глазах хотя бы тень надежды, и избегали смотреть на него.
     - Ну что ж, - продолжал Гленарван, - вы слышали меня! Вы молчите! Так, значит, вы больше уже ни на что не надеетесь! Ни на что!
     Все молчали. Наконец заговорил Мак-Наббс:
     - Кто из вас, друзья мои, помнит, в какой именно момент исчез Роберт?
     Ответа на этот вопрос не последовало.
     - Скажите, по крайней мере, подле кого был мальчик во время спуска? - продолжал майор.
     - Подле меня, - отозвался Вильсон.
     - До какого момента ты видел его подле себя? Постарайся припомнить! Говори!
     - Я помню вот что, - ответил Вильсон, - минуты за две до толчка, которым кончился наш спуск, Роберт, уцепившись за пучок лишайника, держался еще подле меня.
     - Минуты за две? Подумай хорошенько, Вильсон. Минуты могли показаться тебе очень долгими. Не ошибаешься ли ты?
     - Думаю, что не ошибаюсь. Да, именно так: минуты за две, а быть может, и того меньше.
     - Пусть так. А где находился Роберт: справа или слева от тебя? - спросил Мак-Наббс.
     - Слева. Я помню, как его пончо хлестало меня по лицу.
     - А ты по отношению к нам находился с какой стороны?
     - Тоже слева.
     - Итак, значит, Роберт мог исчезнуть только с этой стороны, - проговорил майор, поворачиваясь к горе и указывая вправо. - Прибавлю, что, принимая во внимание время исчезновения мальчика, можно с уверенностью сказать, что он упал на ту часть горы, которая снизу ограничена равниной, а сверху - стеной в две тысячи футов. Там-то и следует его искать, и, распределив между собой этот район, мы там его и найдем.
     Никто не прибавил ни слова. Шесть человек взобрались по склону Кордильер, расположились цепью на хребте и начали на разной высоте поиски. Держась вправо от линии спуска, они обыскивали малейшие трещины, спускались, рискуя жизнью, на дно пропастей, местами заваленных обломками массива, и выбирались оттуда с окровавленными руками и ногами, в изодранной одежде. В течение долгих часов вся эта часть Кордильер, за исключением нескольких, совершенно недоступных плоскогорий, была обследована самым тщательным образом, и ни одному из этих мужественных людей не пришло в голову подумать об отдыхе. Но, увы, все поиски оказались тщетными. Ребенок нашел в горах не только смерть, но и могилу, навеки сокрытую надгробной плитой какой-нибудь огромной скалы.
     Около часа дня Гленарван и его спутники, разбитые усталостью, удрученные, вновь сошлись на дне долины. Гленарван глубоко страдал. Он говорил с трудом, с его губ слетали одни и те же слова, прерываемые вздохами:
     - Не уйду отсюда! Не уйду!
     Всем понятно было это упорство, превратившееся в навязчивую идею, и каждый отнесся к нему с уважением.
     - Подождем, - сказал Паганель майору и Тому Остину, - отдохнем немного и восстановим силы. Это нам необходимо независимо от того, возобновим ли мы наши поиски или будем продолжать наш путь.
     - Да, - ответил Мак-Наббс, - останемся здесь, раз этого хочет Эдуард. Он надеется - но на что он надеется?
     - Бог его знает, - сказал Том Остин.
     - Бедный Роберт! - промолвил Паганель, вытирая слезы.
     В долине росло множество деревьев. Майор выбрал место под группой высоких рожковых деревьев и распорядился разбить временный лагерь. Несколько одеял, оружие, немного сушеного мяса и риса - вот все, что уцелело у путешественников. Вблизи протекала речка, где черпали еще мутную после обвала воду. Мюльреди развел на траве костер и вскоре подал своему хозяину горячий, подкрепляющий силы напиток. Но Гленарван отказался от него и продолжал лежать в оцепенении на раскинутом пончо.
     Так прошел день. Настала ночь, такая же тихая и безмятежная, какой была вначале и предыдущая ночь. В то время как все улеглись, хотя и не засыпали, Гленарван снова отправился на поиски по склонам Кордильер. Он прислушивался, надеясь, что расслышит призыв мальчика. Он поднялся высоко, углубился далеко в горы один и, приложив ухо к земле и стараясь укротить биение сердца, прислушивался.
     В течение всей ночи бедный лорд блуждал в горах. То Паганель, то майор шли за ним следом, готовые поддержать его на скользких гребнях, у края пропасти, куда увлекала его бесполезная отвага. Но его последние усилия, его стократ повторяемый призыв: "Роберт! Роберт!" - оказались бесплодными, - оплакиваемое им имя повторяло эхо.
     Настало утро. Друзьям пришлось идти за Гленарваном на отдаленное плоскогорье и силой увести в лагерь. Он был в невыразимом отчаянии. Кто осмелился бы заговорить с ним о дальнейшем пути, кто посмел бы предложить ему покинуть эту роковую долину? А между тем не хватало уже съестных припасов. Где-то вблизи должны были находиться те аргентинские проводники, о которых говорил им катапас, и лошади, необходимые для перехода через пампу. Вернуться было гораздо трудней, чем идти вперед. Кроме того, было условлено встретиться с "Дунканом" на побережье Атлантического океана. Эти веские соображения не допускали дальнейшего промедления, и в общих интересах необходимо было продолжать путь.
     Мак-Наббс попытался отвлечь Гленарвана от его горестных мыслей. Долго уговаривал он друга, но тот, казалось, не слышал его и только отрицательно качал головой. Наконец он пробормотал:
     - Выступать?
     - Да, выступать.
     - Подождем еще час.
     - Хорошо, подождем, - согласился майор.
     Час прошел, Гленарван стал умолять переждать еще час. Казалось, что это приговоренный к смерти молит о продлении жизни. Так шло время приблизительно часов до двенадцати. Наконец Мак-Наббс, посоветовавшись со всеми, решительно заявил, что надо отправляться в путь, ибо от этого зависит жизнь всех его спутников.
     - Да, да, - отозвался Гленарван, - надо, надо отправляться.
     Но, говоря это, он не глядел на Мак-Наббса. Его взор был устремлен на какую-то черную точку высоко в небе. Вдруг он поднял руку и замер.
     - Вон там, там! - крикнул Гленарван. - Смотрите! Смотрите!
     Все взглянули туда, куда он так настойчиво указывал. В это время черная точка заметно увеличилась.
     Это была птица, парившая на неизмеримой высоте.
     - Это кондор, - сказал Паганель.
     - Да, кондор, - отозвался Гленарван. - Как знать! Он несется сюда, снижается... Подождем.
     На что надеялся Гленарван? Не помутился ли его рассудок? Что значили слова: "Как знать"?
     Паганель не ошибся: все яснее и яснее можно было разглядеть кондора. Этот великолепный хищник, перед которым некогда благоговели инки [древние индейские племена], был царем Анд. В этом краю он достигает необычайно крупных размеров. Сила его изумительна, он нередко сталкивает в пропасть быка. Он набрасывается на бродящих по равнинам овец, козлят, телят и, вцепившись в жертву, поднимается с ней на большую высоту. Нередко кондор парит на высоте двадцати тысяч футов, то есть на высоте, недоступной человеку. Отсюда этот невидимый царь воздушных пространств зорко оглядывает землю и замечает там такие неуловимые глазом предметы, что изумляет естествоиспытателей.
     Но что такое заметил этот кондор? Быть может, труп Роберта Гранта?
     - Как знать! - повторял Гленарван, не спуская с него глаз.
     А чудовищная птица приближалась, то паря в воздухе, то стремительно падая вниз, словно неодушевленное тело, брошенное в пространство. Но вскоре хищник начал описывать большие круги не выше, чем семьсот футов над землей. Теперь кондора можно было рассмотреть ясно: ширина его могучих распростертых крыльев превышала пятнадцать футов, он держался в воздухе, еле взмахивая ими, так как большим птицам свойственно летать с величественным спокойствием, тогда как насекомым, чтобы удержаться в воздухе, приходится беспрестанно махать крыльями.
     Майор и Вильсон схватили карабины. Гленарван жестом их остановил. Кондор описывал круги над одним из недоступных для человека плато Кордильер, находившимся приблизительно в четверти мили от наших путников. Огромная птица носилась с головокружительной быстротой, то выпуская, то пряча страшные когти, время от времени тряся своим хрящеватым гребнем.
     - Это там! Там!.. - крикнул Гленарван.
     Вдруг в его голове промелькнула догадка.
     - Если Роберт еще жив! - воскликнул он в ужасе. - То эта птица... Стреляйте, друзья мои, стреляйте!
     Но было уже поздно: кондор исчез за высокими выступами скалы. Прошла секунда, показавшаяся столетием... Но вот огромная птица появилась снова: она летела медленнее, отягощенная грузом.
     Раздался вопль ужаса - в когтях у кондора висело и качалось безжизненное тело, то было тело Роберта Гранта. Хищник, вцепившись в одежду мальчика, парил в воздухе футах в ста пятидесяти над лагерем. Он заметил путешественников и, стремясь со своей тяжелой добычей поскорее скрыться, мощно рассекал крыльями воздух.
     - А! - крикнул Гленарван. - Пусть лучше тело Роберта разобьется о скалы, чем послужит...
     Он не договорил и, схватив карабин Вильсона, прицелился в кондора, но рука его дрожала, глаза заволоклись туманом, он не мог навести ружья.
     - Предоставьте это мне, - сказал майор.
     И, неподвижный, спокойный, уверенный, Мак-Наббс прицелился в кондора: тот был от него уже в трехстах футах.
     Но не успел майор нажать курок карабина, как в глубине долины раздался выстрел; белый дымок поднялся между двумя базальтовыми громадами, и кондор, пораженный пулей в голову, описывая круги, стал медленно, словно на парашюте, спускаться на своих широко распростертых крыльях. Не выпуская добычи, он мягко упал футах в десяти от крутого берега ручья.
     - Теперь за нами дело! За нами! - крикнул Гленарван.
     И, не стараясь узнать, откуда раздался спасительный выстрел, он кинулся к кондору. Спутники последовали за ним. Когда они добежали до кондора, тот был уже мертв, а тела Роберта почти не было видно из-под его широких крыльев.
     Гленарван бросился к мальчику, вырвал его из когтей птицы, уложил на траву и приник ухом к безжизненному телу.
     Никогда из уст человеческих не вырывалось еще такого радостного возгласа, какой вырвался в этот миг у Гленарвана:
     - Он дышит! Он жив!
     В одну минуту с Роберта сняли одежду, смочили ему лицо свежей водой. Он пошевелился, приоткрыл глаза, посмотрел вокруг себя и прошептал:
     - А, это вы, сэр... отец мой!
     Гленарван, задыхаясь от волнения, был не в силах ответить и, опустившись на колени возле чудом спасенного мальчика, заплакал от радости. 15. ИСПАНСКИЙ ЯЗЫК ЖАКА ПАГАНЕЛЯ
     Роберт, избавившись от одной страшной опасности, тут же подвергся другой, пожалуй не меньшей: его едва не задушили в объятиях. Как он ни был слаб, но все же ни один из его спутников не смог удержаться от того, чтобы не прижать мальчика к сердцу. Надо полагать, что такие объятия не гибельны для больных; по крайней мере Роберт от них не умер.
     Затем мысли путешественников от спасенного обратились к спасителю, и, разумеется, майору первому пришло в голову осмотреться кругом.
     Шагах в пятидесяти он увидел человека очень высокого роста, неподвижно стоявшего на уступе у самой подошвы горы. У ног его лежало длинное ружье. У этого столь неожиданно появившегося незнакомца были широкие плечи, длинные волосы, схваченные кожаным ремешком. Рост его превышал шесть футов, смуглое лицо было раскрашено: переносица красной краской, веки - черной, лоб - белой. Одет он был, как полагается жителю пограничной полосы Патагонии: на нем был великолепный, сшитый жилами страуса плащ из шкуры гуанако, пушистой шерстью наружу, и разукрашенный красными фантастическими узорами. Под плащом виднелась нижняя одежда из лисьего меха, туго стянутая в талии и впереди заканчивающаяся клинышком. На поясе висел мешочек с красками для раскрашивания лица. Обувь его была сшита из бычьей кожи и у лодыжек крестообразно перевязана ремешками.
     Несмотря на пеструю раскраску, лицо патагонца было величественно и обличало недюжинный ум. Стоя в позе, полной достоинства, он ждал, что произойдет. Эту неподвижную и внушительную фигуру, стоящую на скалистом пьедестале, можно было принять за статую, олицетворяющую бесстрастие.
     Заметив патагонца, майор указал на него Гленарвану, и тот быстро подошел к нему. Патагонец сделал два шага вперед. Гленарван схватил его руку и крепко пожал. В глазах лорда, во всем его облике, в его сияющем лице светилась такая признательность, такая горячая благодарность, что патагонец не мог не понять его. Он слегка наклонил голову и произнес несколько слов, которые, однако, ни майор, ни его друг не поняли.
     Тогда патагонец, внимательно всмотревшись в чужестранцев, заговорил на другом языке, но и на этот раз его не поняли. Впрочем, некоторые произнесенные туземцем фразы показались Гленарвану похожими на испанский язык, на котором он знал несколько обиходных слов.
     - Espanol? [Испанец?] - спросил он.
     Патагонец кивнул головой сверху вниз - движение, имеющее у всех народов одинаковое значение.
     - Отлично, - заявил майор, - теперь дело за нашим другом Паганелем. Хорошо, что ему пришло в голову изучать испанский язык!
     Позвали Паганеля. Он немедленно прибежал и приветствовал патагонца с чисто французской грацией, которую тот, по всей вероятности, не смог оценить. Географу тотчас же рассказали обо всем.
     - Чудесно! - воскликнул он.
     И, широко открывая рот, чтобы яснее выговаривать, он проговорил:
     - Vos sois urn homem de bem! [Вы славный человек!]
     Туземец внимательно слушал, но ничего не отвечал.
     - Он не понимает, - промолвил географ.
     - Быть может, вы неправильно произносите? - высказал предположение майор.
     - Возможно. Произношение дьявольское!
     И Паганель снова повторил свою любезную фразу, но результат был все тот же.
     - Изменим фразу, - сказал географ и произнес медленно и внушительно: - Sem duvida, um Patagao? [Конечно, вы патагонец?]
     Тот по-прежнему молчал.
     - Dizeime! [Отвечайте!] - добавил Паганель.
     Патагонец и на этот раз не проронил ни слова.
     - Vos compriendeis? [Вы понимаете?] - закричал Паганель так громко, что едва не порвал себе голосовые связки.
     Было очевидно, что индеец ничего не понимал, так как наконец ответил по-испански:
     - No comprendo [не понимаю].
     Теперь настала очередь Паганеля изумляться, и он с видимым раздражением спустил очки со лба на глаза.
     - Пусть меня повесят, если я понимаю хоть слово на этом дьявольском наречии! - воскликнул он. - По-видимому, это арауканское наречие.
     - Да нет же, - отозвался Гленарван, - этот человек, несомненно, ответил по-испански.
     И повернувшись к патагонцу, он вновь спросил его:
     - Espanol?
     - Si, si! [Да, да!] - ответил туземец.
     Паганель остолбенел от удивления, майор и Гленарван переглянулись.
     - Я боюсь, мой ученый друг, - начал, слегка улыбаясь, майор, - не произошло ли здесь какого-нибудь недоразумения и не стали ли вы жертвой своей рассеянности, которая, как мне кажется, вас неотступно преследует?
     - Что? Что? - насторожился географ.
     - Дело в том, что патагонец, несомненно, говорит по-испански.
     - Он?
     - Да, он! Не изучили ли вы случайно какой-нибудь другой язык, приняв его...
     Мак-Наббс не успел договорить. Негодующий возглас Паганеля, сопровождаемый возмущенным пожатием плеч, прервал его.
     - Вы слишком многое позволяете себе, майор, - сказал Паганель сухо.
     - Так почему же вы его не понимаете? - ответил Мак-Наббс.
     - Не понимаю его потому, что туземец говорит на плохом испанском наречии, - ответил раздраженно географ.
     - Вы считаете, что он говорит на плохом наречии, потому что не понимаете его? - спокойно сказал майор.
     - Послушайте, Мак-Наббс, - вмешался Гленарван, - ваше предположение невероятно. Как ни рассеян наш друг Паганель, но вряд ли можно допустить, чтобы он вместо одного языка изучил другой.
     - Тогда, дорогой Эдуард, или лучше вы, почтенный Паганель, объясните мне происходящее.
     - Я ничего не хочу объяснять, - ответил географ. - Я свидетельствую: вот книга, по которой я ежедневно изучал испанский язык. Взгляните на нее, майор, и вы увидите, что я не ввожу вас в заблуждение!
     С этими словами Паганель начал рыться в своих многочисленных карманах и спустя некоторое время вытащил весьма потрепанный томик и торжествующе подал его майору. Тот взял книжку и взглянул на нее.
     - Это что за литературное произведение? - спросил он.
     - Это "Луизиада", - ответил Паганель, - великолепная героическая поэма, которая...
     - "Луизиада"? - воскликнул Гленарван.
     - Да, друг мой, не более не менее, как "Луизиада" великого Камоэнса!
     - Камоэнса? - повторил Гленарван. - Но, бедный друг мой, ведь Камоэнс португалец! Вы, значит, в течение шести недель изучаете португальский язык!..
     - Камоэнс... "Луизиада"... Португальский язык... - вот все, что мог пролепетать Паганель.
     Глаза его под очками смущенно забегали, тотчас раздался гомерический смех обступивших его спутников.
     Патагонец и бровью не повел. Он спокойно ждал объяснения этой непонятной ему сцены.
     - Ах я безумец, ах сумасшедший! - воскликнул наконец Паганель. - Так вот что произошло! И все это не шутка! Все это произошло со мной! Да ведь это вавилонское смешение языков! Ах, друзья мои, друзья мои! Подумайте только: ехать в Индию и очутиться в Чили! Изучать испанский язык, а выучить португальский! Нет, это слишком! И если так будет продолжаться, то в один прекрасный день вместо того, чтобы выбросить в окно свою сигару, я выброшусь сам!
     Наблюдая, как Паганель относится к своему злоключению, видя, как он переживает эту досадную неудачу, нельзя было не смеяться, и он первый подал тому пример.
     - Смейтесь, друзья мои, смейтесь от всей души! - повторял он. - Поверьте, я сам больше всех смеюсь над собой! - Тут он так захохотал, как, по всей вероятности, не хохотал ни один ученый в мире.
     - Тем не менее мы все же остались без переводчика, - промолвил майор.
     - О, не приходите в отчаяние, - отозвался Паганель, - португальский и испанский языки настолько схожи, что я даже перепутал их, но это сходство поможет мне быстро исправить ошибку, и вскоре я смогу поблагодарить этого достойного патагонца на языке, которым он столь хорошо владеет.
     Паганель не ошибся, ибо через несколько минут ему удалось обменяться с туземцем несколькими словами. Географ узнал, что патагонца зовут Талькав, что на арауканском языке значит "громовержец". По всей вероятности, это прозвище было ему дано благодаря его искусству в обращении с огнестрельным оружием.
     Но особенно обрадовался Гленарван тому, что патагонец оказался профессиональным проводником по пампе. Встреча с патагонцем являлась такой необыкновенной удачей, что все окончательно уверовали в успех экспедиции, и никто больше не сомневался в спасении капитана Гранта.
     Между тем путешественники вернулись с индейцем к Роберту. Мальчик протянул руки к туземцу, и тот безмолвно положил ему на голову руку. Он осмотрел мальчика, ощупал ушибленные места. Затем, улыбаясь, пошел к берегу реки, сорвал там несколько пучков дикого сельдерея и, вернувшись, натер ими тело больного. Благодаря этому чрезвычайно осторожному массажу мальчик почувствовал прилив сил, и было очевидно, что несколько часов покоя поставят его на ноги.
     Итак, было решено, что этот день, а также следующую ночь посвятят отдыху. К тому же надлежало обсудить и решить два важных вопроса: о пище и о транспорте. Ни съестных припасов, ни мулов у путешественников не было. К счастью, с ними был Талькав. Теперь этот проводник, привыкший сопровождать путешественников вдоль границы Патагонии, один из самых умных местных бакеанос, взялся снабдить Гленарвана всем необходимым для его небольшого отряда. Он предложил отправиться в индейскую "тольдерию" (деревню), находившуюся всего в четырех милях от них, где, по его словам, можно достать все необходимое для экспедиции. Это предложение сделано было наполовину при помощи жестов, наполовину при помощи испанских слов, которые Паганелю удалось понять. Оно было принято. Гленарван и его ученый друг, простившись с товарищами, немедленно направились вслед за проводником-патагонцем вверх по течению реки.
     Полтора часа они шли быстро, едва поспевая за великаном Талькавом. Вся прилегавшая к подножию Кордильер местность отличалась красотой и замечательным плодородием. Сменяя друг друга, тянулись тучные пастбища. Казалось, тут свободно могло прокормиться стотысячное стадо жвачных животных. Широкие пруды, соединенные между собой частой сетью речек, обильно питали-влагой зеленеющие равнины. Черноголовые лебеди игриво плескались в этом водяном царстве, оспаривая его у множества страусов, резвившихся среди льяносов [высокотравные степи в Южной Америке]. Царство пернатых, шумное, яркое по краскам, было очень разнообразно. "Изакас" - изящные, серенькие с белыми полосками горлицы - и желтые "кардиналы" красовались на ветвях деревьев, словно живые цветы. Перелетные голуби мчались куда-то вдаль, и стая разнообразных воробьев - "чинголос", "ильчуэрос", "монхитас" - преследовали друг друга, наполняя воздух пронзительным чириканьем. Жак Паганель восторженно любовался всем окружающим, и с его уст непрерывно срывались восклицания, к большому удивлению патагонца, считавшего вполне естественным, что по воздуху летают птицы, на прудах плавают лебеди, а на лугах растут травы. Ученому-географу не пришлось ни жалеть о предпринятой прогулке, ни жаловаться на ее продолжительность. Они уже достигли становища индейцев, а ему показалось, что он только что пустился в путь. Тольдерия раскинулась в глубине долины, сжатой отрогами Анд. Здесь, в шалашах из ветвей, жило человек тридцать туземцев-кочевников, которые пасли огромные стада тучных коров, быков, лошадей и овец. Они перегоняли их с пастбища на пастбище и всюду находили для своих четвероногих питомцев обильную пищу.
     Андо-перуанцы - помесь племен арауканов, пуэльче и аукассов. Цвет их кожи имеет оливковый оттенок, они среднего роста, коренастые, с почти круглым овалом лица, низким лбом, выдающимися скулами, тонкими губами, с женоподобными чертами, тупым выражением лица. Антрополог сразу сказал бы, что эти туземцы не являются представителями чистой расы. Вообще они были мало интересны, но Гленарвану нужны были не они, а их стада. А поскольку у кочевников имелись быки и лошади, то ему больше от них ничего и не требовалось.
     Талькав взялся вести переговоры и быстро пришел к соглашению. В обмен на семь низкорослых лошадок аргентинской породы с полной сбруей, сто фунтов сушеного мяса, несколько мер риса и несколько бурдюков для воды индейцы соглашались (вместо вина или рома, что для них было более ценно) взять двадцать унций золота, назначение которого они прекрасно знали. Гленарван хотел купить восьмую лошадь для патагонца, но тот дал понять, что в этом нет нужды.
     Торг был закончен. Гленарван распрощался со своими новыми "поставщиками", как их назвал Паганель, и меньше чем через полчаса все трое вернулись в лагерь. Там их встретили восторженными криками, которые, по правде говоря, относились больше к съестным припасам и верховым лошадям. Все закусили с большим аппетитом.
     Поел немного и Роберт. Его силы почти восстановились.
     Остаток дня был посвящен полному отдыху. Говорили понемногу обо всем: о милых спутницах, оставленных на яхте, о самой яхте, о капитане Джоне Манглсе, о его славной команде, о Гарри Гранте, который, возможно, был где-нибудь недалеко.
     Паганель не расставался с индейцем - он сделался тенью Талькава. Географ был вне себя от радости: наконец-то он увидел настоящего патагонца, рядом с которым он казался карликом, патагонца, могущего почти соперничать своим ростом с мексиканским императором Максимилианом и с тем негром из Конго, восьми футов ростом, которого видел ученый Ван-дер-Брок. Паганель оглушал невозмутимого Талькава испанскими фразами, и тот терпеливо выслушивал его. На этот раз географ изучал испанский язык без книги. Слышно было, как он явственно произносил испанские слова, напрягая то горло, то язык, то челюсти.
     - Если я не усвою произношения, то будьте снисходительны ко мне, - повторял он майору. - Но мог ли я когда-нибудь предполагать, что испанскому языку меня будет обучать патагонец! 16. РИО-КОЛОРАДО
     На следующий день, 22 октября, в восемь часов утра Талькав подал сигнал к отправлению. Аргентинская равнина между двадцать вторым и сорок вторым градусами долготы понижается с запада на восток: путешественникам предстояло только спускаться по отлогому склону к морю.
     Когда патагонец отказался от предложенной лошади, Гленарван решил, что Талькав, подобно местным проводникам, предпочитает идти пешком, - что при его длинных ногах было, конечно, легко.
     Но Гленарван ошибся.
     В момент отъезда Талькав свистнул по-особому, и тотчас же из соседней рощицы выбежала великолепная аргентинской породы рослая лошадь. Это было необыкновенно красивое животное караковой масти, выносливое, гордое, смелое и горячее. Маленькая, изящно посаженная голова, раздувающиеся ноздри, глаза, полные огня, широкие подколенки, крутой загривок, высокая грудь, длинные бабки - словом, все говорило о силе и гибкости. Мак-Наббс, знаток лошадей, не мог вдоволь налюбоваться этим представителем пампаских коней, он находил у него некоторое сходство с английским гунтером. Красавец конь носил имя Таука, что на патагонском языке значит "птица", и, несомненно, заслуживал это прозвище.
     Лишь только Талькав вскочил на коня, тот встал на дыбы и рванулся вперед. Нельзя было не залюбоваться патагонцем, этим великолепным наездником. Его снаряжение заключалось в двух охотничьих приспособлениях, бывших в большом ходу в аргентинских равнинах: бола и лассо. Бола состоит из трех шаров, соединенных кожаным ремнем. Индеец бросает их с расстояния в сто шагов в преследуемого зверя или врага столь метко, что этот снаряд опутывает ноги жертвы и она тут же падает. Итак, в руках индейца - это грозное оружие, и владеет он им с поразительной ловкостью. Лассо - ремень, футов в тридцать длиной, туго сплетенный из двух кожаных полос, заканчивается затяжной петлей, скользящей по железному кольцу. Эту затяжную петлю бросают правой рукой, в то время как левой держат ремень, конец которого крепко прикреплен к седлу. Длинный, перекинутый через плечо карабин дополнял вооружение патагонца.

/ Полные произведения / Верн Ж. / Дети капитана Гранта

Смотрите также по произведению "Дети капитана Гранта":

• Сочинения
• Краткое содержание