• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Абэ К. / Сожженная карта

Сожженная карта [9/16]

Скачать полное произведение

    - Говорю же, не знаю я его! - Заметив, как он обозлился, стукнув в сердцах комиксом по коленям, я подумал, что, может быть, он действительно говорит правду. Как видно, истинное положение сильно отличается от того, что мне плел этот покойный братец. - Разве каждого упомнишь?..
     - Ладно, вот еще двести иен... теперь ровно тысяча... под нашими расчетами я подвожу черту, подведем черту и под нашим разговором... - Следуя за ускользающим от меня злобным взглядом старика, я кладу локоть на окошко и бросаю ему на колени еще две стоиеновые монеты. - Я никому не скажу, что вы взяли тысячу иен... знать об этом будут только двое - вы и я... ну, быстрей говорите.
     - Что?..
     - Кому нечего сказать, тот не станет без зазрения совести тысячу иен припрятывать.
     - Вы же мне их сами дали.
     - Хозяин "Камелии" следит за нами. Думаете, он поверит, что ни за что ни про что вы заработали тысячу иен?
     - Я их верну! Если верну, ничего не будет.
     - Зря вы так. Что за люди ставят здесь машины? Из ваших слов я понял лишь, что не те, кто живет поблизости...
     - Ну что вы плетете. Кто вам такое наговорил? Разве сами вы не ставили здесь машину?
     - Я имею в виду постоянных клиентов. Ничего удивительного, если люди, работающие в окрестных магазинах, не имеющих гаражей, ставят у вас на день свои машины. Но вы честный человек, и вам поэтому трудно лицемерить. Да к тому же вы сказали, что каждого не упомнишь, верно? Вот вам и доказательство, что и постоянные ваши клиенты, бывает, тоже меняются. Ведь если как следует присмотреться, так здесь найдется немало машин, которых вчера не было, а?
     - Вы... - прерывисто дыша, будто сдерживая душивший его кашель, еле слышно, - не из полиции?
     - Да бросьте вы, разве полицейский будет сообщать первому встречному секретные данные? А тут еще и чаевые в тысячу иен - это уж уголовное дело.
     - Дело - это чепуха... но вот я, спасибо хозяину "Камелии", могу, не выходя из кафе, и на лошадь поставить, и в патинко поиграть... старость... пока сам не состаришься, не поймешь, что такое старость... даже внуки и те вслед за невесткой прямо в лицо мне: грязный старикашка.
     - Я не сделаю ничего, что могло бы вам повредить. Обещаю.
     - Что вы хотите узнать?
     - Я ищу человека, которого вы видели на фотокарточке.
     - Вчера уже приходил один - то же самое спрашивал... постойте-ка, да он вроде бы ваш знакомый?.. каких только людей здесь не бывает... много всяких типов - ни запоминать, ни даже по имени их знать не хочется... у меня два раза удар был, я уже наполовину соображать перестал, а проболтаться я всегда могу... вот и стараюсь и к лицам не приглядываться, и имен не запоминать...
     - Если вы сами затрудняетесь мне сказать, у кого я могу спросить? Подскажите хоть это.
     Старик, будто его приперли к стене, как мышь в поисках выхода, перебегая взглядом с меня к черному окну "Камелии", а потом к дыре, прожженной в одеяле, которым были укрыты его колени, коротко покашливает, прячет руки под одеялом, снова выдергивает их оттуда и наконец, видимо решившись, вытирает глаза тем же пальцем, которым только что ковырял в носу, прищелкивает языком и говорит, точно плюет:
     - Выберите время, часов в семь утра, поездите здесь в округе, выберите время.
     - Как будто случайно?
     - Угу, случайно...
    x x x
     Тот же день. 12 часов 6 минут. Посещаю господина Томияма, которому разыскиваемый за день до исчезновения продал свою машину. Его не было дома, но я узнал, что у него больной желудок и он имеет обыкновение приезжать на обед домой, поэтому я прошу разрешения подождать. Господин Томияма живет не в доме двадцать четыре, как мне сказала заявительница, а в доме сорок два, и поэтому поиски заняли довольно много времени. Правда, мне все равно нужно было его ждать, и таким образом я сократил время ожидания - как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
     Дешевый грязный домишко. За сломанной изгородью в маленьком дворике торчит нос "короны" образца шестьдесят третьего года. Не исключено, что это машина, купленная у пропавшего без вести. Она содержится в образцовом порядке, покрышки почти новые.
     Жене господина Томияма лет тридцать. Двое детей, обе девочки, двух и четырех лет. Во дворе обтянутое полиэтиленовой пленкой сооружение, похожее на теплицу, - атмосфера домовитости и уюта. После долгого ненастья наконец выглянуло солнце, и двор превращается в солнечную заводь, становится так тепло, что хочется сбросить пальто. Я отклоняю приглашение войти в дом и прошу разрешения присесть на сырой веранде.
     Судя по словам жены господина Томияма... (Раздаются два коротких автомобильных гудка - видимо, приехал господин Томияма.)
     Тот же день. 12 часов 19 минут. Возвратился господин Томияма. Он очень спешит, и поэтому мы беседуем за обедом. Еда его состоит из протертого супа и хлеба. Он жалуется на свою жизнь: нужно, мол, и силы поддержать, и в то же время желудок щадить, да и шофером работать - тоже радости мало, но все же, тревожась о судьбе пропавшего, охотно отвечает на все вопросы.
     Ниже следует запись беседы с господином Томияма.
     Я. Каким образом вы купили машину у Нэмуро-сан?
     ТОМИЯМА. По рекомендации одного моего приятеля, который незадолго до этого купил машину у Нэмуро-сан. Он мне очень советовал: цена, мол, невысокая, машина в полном порядке - в этом не сомневаться. Действительно, покупка, как мне кажется, оказалась удачной.
     Я. Вы встретились с Нэмуро-сан случайно не в кафе "Камелия"?
     ТОМИЯМА (несколько удивленно). Да. В то время из-за какого-то пустяка я вылетел с работы в таксомоторной компании и некоторое время пробавлялся работой у ворот и случайными заработками.
     Я. А что это значит "работа у ворот"?
     ТОМИЯМА. Направляешься прямо к какой-нибудь таксомоторной компании, останавливаешься у ворот, и тебя, случается, нанимают на временную работу, потому так и называется: работа у ворот. Крупные компании, как правило, у ворот на временную работу не нанимают, но если, случается, шофер заболел или просто не вышел на работу, а машину вести надо - дураков нет, чтобы убытки терпеть. Да к тому же еще для тех, кого нанимают у ворот на временную работу, главное - деньгу зашибить, и они забывают обо всех правилах - работают хоть по двадцать четыре часа в сутки. Две-три компании обойдешь - где-нибудь да наймут.
     Я. Между "Камелией" и наймом у ворот есть какая-нибудь связь?
     ТОМИЯМА (с некоторой растерянностью). Я теперь вернулся в свою старую компанию и полностью порвал с "Камелией", но... об этом не хотелось бы говорить... для некоторых людей "Камелия" все еще спасительная отдушина, а я не намерен предавать своих товарищей шоферов.
     Я. Единственное мое желание - как-то нащупать след Нэмуро-сан. Значит, для шоферов, подыскивающих временную работу, "Камелия" была своего рода частной биржей труда?
     ТОМИЯМА. Да... кофе в этом заведении крепкий, да к тому же открыто оно с раннего утра, вот так и получилось, что его облюбовали шоферы. Это я надоумило тамошнего хозяина взяться за такое дело.
     Я. Вы сказали "деньгу зашибить", а чем, собственно, временные работники отличаются от постоянных?
     ТОМИЯМА. Временная работа не предусматривает гарантированного минимума заработной платы, социального страхования, выходного пособия, но зато шоферу выплачивают четыре процента от выручки. Дней десять в месяц поработаешь, самое меньшее сорок - пятьдесят тысяч в кармане. Шофер-левак в дни больших праздников, если, конечно, он профессиональный подшибала и как рыба в воде на бегах, автомобильных гонках, у всяких увеселительных заведений, то дня за три и сто тысяч заработать.
     Я. Прибыльное дело.
     ТОМИЯМА. Когда парень молодой, одинокий, любит красиво пожить, такое беззаботное житье нравится. Но если заболеешь или права отберут - тогда крышка, если же забыть о том, что будет с тобой завтра, тогда весь мир - твой.
     Я. И много таких людей ходит в "Камелию"?
     ТОМИЯМА. Да нет. Водителей такси в Токио примерно тысяч восемьдесят. И если из этих восьмидесяти тысяч там бывает человек двадцать-тридцать, разве это много? А кроме того, процентов шестьдесят из тех, кто ходит в "Камелию", - люди случайные, как, например, я. Как ни приятна беззаботная жизнь, в конце концов и она человеку приедается. Беззаботность того, кто думает лишь о том, чтобы подзаработать, в конце концов оборачивается меланхолией. Хотя и костюм на нем самый лучший, и ботинки самые лучшие, и часы у него импортные, а он всегда в суете и беспокойстве, иногда и до драк доходит. Лет пять подшибалой поработаешь - даже лицо совсем другим становится, с первого взгляда видно, что за птица.
     Я. Нэмуро-сан догадывался об этой скрытой деятельности "Камелии"?
     ТОМИЯМА. Я, помнится, говорил ему об этом.
     Я. А есть еще такие же кафе, как "Камелия"?
     ТОМИЯМА. Думаю, что есть. Ведь временная работа - излюбленное занятие многих шоферов. Совсем недавно в газете была статья о налете полиции на одну такую посредническую контору, не имевшую на то разрешения.
     Я. За этим, наверно, следят?
     ТОМИЯМА. Еще бы - это ведь нарушение закона о трудоустройстве. С теми, кто его нарушает, поступают как с содержателями воровских притонов.
     Я. Интересно, с кем связана "Камелия"?
     ТОМИЯМА. Не знаю. Так глубоко в их деятельность я не влезал, да и не собирался влезать.
     Я. Нельзя ли предположить возсть того, что Нэмуро-сан и сейчас прибегает к услугам "Камелии" или другой аналогичной посреднической конторы?
     ТОМИЯМА (несколько удивлен, серьезно обдумывает сказанное мной). Но ведь Нэмуро-сан, кажется, был начальником отдела солидной торговой фирмы. Если только он допустил какую-то серьезную оплошность... конечно, среди шоферов есть люди, которые в прошлом чем только не занимались... бывшие школьные учителя, бывшие рыбаки, бывшие монахи, бывшие художники... работа трудная, но зато в отличие от любой другой ты все время на людях. Хорошая профессия для человека, который по своему характеру в любой толчее способен остаться самим собой. И приходится тебе без всякой надежды на будущее круглый год носиться по городу ради других, и даже не представляешь себе, куда в конце концов прибьешься. Когда-то таких людей называли перелетными птицами - они и есть перелетные птицы. Носятся по свету из одного конца в другой и думают, наверно, что они связывают мир, но ничего похожего - ни одна профессия не разобщает мир так, как эта. И шумные центральные улицы, и тихие переулки - дорога есть дорога. И богатые, и бедные, и мужчины, и женщины - пассажиры есть пассажиры, и пассажиры эти порой не столько люди, сколько отвратительный болтливый груз. Каждый день носишься, продираясь сквозь тысячи, десятки тысяч людей, а тебе представляется, что ты несешься в пустыне, где нет ни живой души, так что даже проникнуться любовью к людям. Такая работа по мне, и, если бы мне кто и предложил подыскать другую, потому что, мол, эта уже поперек горла стоит, я б даже и слушать не стал. Но чтобы начать все заново, здесь нужна большая смелость, верно? Конечно, если у человека есть собственный грузовичок, для него все просто, а вот с Нэмуро-сан дело обстоит иначе - ему трудно было бы на такое решиться, не будь какой-то крайности.
     Я. Допустим, попадет человек в "Камелию", может он там что-либо выведать?
     ТОМИЯМА. Трудно. Если речь идет о солидной компании, то во время вступительных экзаменов очень тщательно выясняют личность претендента, и никто, в общем, не выражает недовольства по поводу такого расследования... Если же речь идет о "Камелии"...
     Я. Возникнут сложности?
     ТОМИЯМА. Там существует обыкновение не интересоваться биографиями друг друга, это уж само собой, и даже имени не спрашивать.
     Я. А в случае если будут объяснены обстоятельства, заставившие обратиться к ним?
     ТОМИЯМА. Узнав об этих обстоятельствах, постараются выгородить человека.
     Я. Вы, зная, чем занимаются в "Камелии", тоже откажетесь представить сведения, если их у вас запросят?
     ТОМИЯМА (немного подумав). Почему это люди решили, что имеют право следовать по пятам за человеком?.. Он ведь, кажется, преступления не совершил... никак в толк не возьму, почему люди думают, что имеют право и считают совершенно естественным преследовать человека, скрывшегося по своей собственной воле?
     Я. Но я хочу подчеркнуть, что, следуя подобной логике, скрывшийся тоже не имеет права скрываться.
     ТОМИЯМА. Скрыться - это не право, а воля.
     Я. Может быть, преследовать - тоже воля.
     ТОМИЯМА. В таком случае я сохраняю нейтралитет. Я не хочу быть ничьим врагом и не хочу быть ничьим другом. x x x
     - Какое голубое.
     Эти слова удивленно произносит мальчик в школьной форме, посмотрев на небо. Привлеченный словами товарища, другой школьник удивленно открывает рот, сощуривается, ослепленный ярким светом, и вздыхает.
     - Смотри, и правда - голубое-голубое.
     Однако по мере того, как небо голубеет, постепенно усиливается и ветер, и мальчики, дожидаясь, пока поднимут шлагбаум, прижимая портфелями полы пальто и вцепившись в козырьки фуражек, сгибаются в три погибели. За переездом налево сразу же станция пригородной электрички. К выходу на платформу, где стоит контролер, ведут четыре бетонные ступени. Поднимаешься по ступеням, и тут же газетный киоск, на прилавке разложены газеты и журналы, сверху они накрыты тонкой полиэтиленовой пленкой, и поэтому киоскер, немолодая женщина в ватном капюшоне, ладонями, локтями и даже грудью вынуждена воевать с полиэтиленом, который рвется улететь. Небо холодно сверкает, точно присыпанное алюминиевым порошком; напоминающие растрепанную вату облака бешено несутся с северо-запада на юго-восток. Солнце справа, и тени пересекают дорогу под прямым углом.
     По небу стремительно мчатся облака, по земле беспорядочно носятся обрывки бумаги. Даже не верится, что на дороге их может быть разбросано так много. Я, разумеется, никогда не думал, что улицы сверкают чистотой. Но впервые вижу, чтобы обрывки бумаги вот так занимали главное место в пейзаже. Есть и белая бумага, но большей частью она цвета палых листьев - бумага, несомненно, пропылилась, наметенная ветром в кучи. А теперь эти обрывки пляшут по дороге и железнодорожным путям. Почему-то выше двух метров от земли они не поднимаются и, будто заигрывая с людьми и машинами, беспрерывно кружатся вокруг них в каком-то причудливом танце. Беспорядочное движение бумажных обрывков предугадать невоз, и для людей оно так же неожиданно, как немыслимые пируэты, которые проделывают в воде рыбы. Так снова постигаешь, что воздух материален. Обрывки бумаги скользят по земле, неожиданно взмывают вверх, меняя направление, летят в противоположную сторону и липнут к дверцам машины, а потом, снова бессильно опускаясь на землю, превращаются в мягкую подстилку под колесами. Но стоит машине проехать по ним, как это уже не обрывки бумаги - мгновенно превратившись в маленьких собачонок, они вцепляются в ноги идущих навстречу пешеходов.
     Вместе с обрывками бумаги в потоки и водовороты втягиваются, естественно, и песок и пыль - они точно прошивают насквозь полотно ветра. Моя грязная машина должна была бы, казалось, затеряться в этом месиве, но происходит обратное - она еще больше бросается в глаза. Кажется, будто в водовороте носятся не пылинки, а лучи света, лишь принявшие облик пыли. Поэтому вкус и запах февральской пыли ассоциируется с ранней весной. Сегодня лучи солнца особенно золотисты. Значит, чтобы моя машина не бросалась в глаза, лучше всего вымыть ее как следует на заправочной станции - а я уже больше двух недель ленюсь и езжу на грязной.
     Предупредительный сигнал умолкает, стрелка, указывающая направление, в котором шла электричка, гаснет, шлагбаум, ограждающий широкий переезд - здесь ходят экспрессы и поэтому железнодорожных путей очень много, - подскакивает вверх. В узкую горловину, как песок в песочных часах, устремляется поток людей, среди которых медленно ползут машины. Не успевают миновать переезд первые машины, как снова раздается предупредительный сигнал - моя машина последняя, которой с трудом удается проскочить.
     Поворачиваю на вторую улицу слева. К счастью, у первого же столба нахожу крохотное свободное пространство. Чтобы припарковаться, места мало, но я все же с трудом втискиваюсь в промежуток. Выхожу из машины. Сбоку, на пыльной дверце, огромными иероглифами написано "дурак" - просто представить себе не могу, когда это успели сделать. Видимо, очень торопились - конец слова едва дописан, и остался след перчатки.
     На правом углу широкой улицы, пересекающей узкую улочку, куда я приехал, - броская современная витрина, выполненная в фиолетовых тонах... на тонких золотых спицах висят отдельные части манекенов - рука, кисть, туловище, нога, - они прекрасно демонстрируют различные предметы туалета. Ничем другим витрина не украшена, но она притягивает прохожих, а искусно расположенные в глубине зеркала создают иллюзию, что в витрине расставлено с десяток манекенов.
     Еще года три назад эта улица не позволила бы себе такую витрину... но все имеет лицевую и оборотную сторону - эта же улица была типичной улицей предместья, на которой вокруг грязного кинотеатрика, где крутят фильмы трехмесячной давности, выстроились мелочные лавки, торгующие только дешевыми товарами, казино, откуда доносится музыка старых-престарых пластинок, и поддерживают видимость, что эта самая настоящая современная улица... по мере того как весь город насыщался и уже начинал пресыщаться, воз, произошли изменения и в закономерностях отношений между лицевой и оборотной его сторонами. В этом смысле и здесь приметы центральных улиц выглядели вполне естественно. Действительно, через дорогу, чуть в глубине, строится огромный универмаг самообслуживания, в котором будет даже станция метро. Бесполезно спорить, почему все это происходит: из-за благоприятных ли перспектив, из-за случайного ли везения. В общем, я сдаюсь. "АТЕЛЬЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ОДЕЖДЫ ПИККОЛО"
     С торчащей вперед трубки, напоминающей по форме флейту, свешивается толстый молочно-белый лист пластмассы, к нему прикреплены тонкие алюминиевые буквы, нарочито небрежные, точно написанные разлохмаченной кистью. Даже я не могу не признать, что замысел, хоть и несколько претенциозный, свидетельствует о колоссальной самоуверенности. Пикколо - кажется, это прозвище моей жены в школе. Я не думаю, что ее прозвали так из злых побуждений, но и не уверен, что только из добрых чувств. Однако жена, считая прозвище ласкательным, потом даже сама называла себя Пикколо - так оно ей понравилось. Может быть, действительно в ней что-то напоминало пикколо. Я тоже был очарован характером своей жены. Да и сейчас убежден, что она вполне добропорядочна, хотя и не лишена некоторых недостатков.
     Дверь рядом с витриной сделана из цельного куска прозрачного черного пластика. Точно в зеркале, в нем отражается забор, ограждающий строительную площадку напротив. В блестящей двери я помещаюсь во весь рост и сам встречаю себя. Какой-то странный тип: растрепанные ветром грязные волосы, сутулые плечи - будто только что после болезни, - больше похож не на охотника, а на того, за кем охотятся... однако здесь не место приводить волосы в порядок... ведь это отсюда дверь кажется зеркалом, а изнутри она совершенно прозрачна.
     Нажимаю на дверь плечом и боком протискиваюсь внутрь - приятное тепло щекочет нос, и я неожиданно чихаю. Это не просто тепло - здесь какой-то специфический воздух: смесь пара от утюга, просачивающегося из пошивочной, запаха одеколона, краски и крахмала, которыми пахнет новая материя. Слева - стеллаж для образцов тканей, журналов мод, готовых изделий. Здесь же стеклянная витрина, в которой выставлены пуговицы, меховые шкурки, украшения. Справа - два кресла цвета слоновой кости и диван, стоящие у круглого стола с доской под мрамор, на тонких металлических ножках. И стены, и потолок затянуты грубым полотном, на котором по ярко-желтому фону рассыпаны шоколадные цветы, из того же материала и портьера, отделяющая пошивочную, - все сделано хотя и броско, но с отменным вкусом и прекрасно гармонирует с простотой светильников - стеклянных прямоугольников, в узких рамках.
     Жена стоит спиной к портьере, опершись о кресло, и смотрит на меня, насмешливо улыбаясь. В такие минуты начинаешь завидовать людям, носящим очки. Очки ведь, как известно, запотевают, и, протирая их, выиграть время. Я же не ношу очков и с бесстрастным выражением лица молча опускаюсь на диван, с краю, ближе к проходу. Пружины стонут, и неожиданно я глубоко проваливаюсь.
     - Ты все пружины переломаешь. Придется диван отдавать в починку, - смеется жена, усаживаясь, скрестив ноги, в самое дальнее от меня кресло. Выглядывающие из-под короткой юбки колени кажутся мне чуть полнее, чем когда мы виделись в прошлый раз. Почувствовав мой взгляд, жена резким движением, будто убивает мошку, хлопает по колену и одним духом выпаливает: - Юбки становятся короче и короче - дешевка. Ведь когда стоимость материала снижается, плату за шитье не очень-то повысишь. А вот когда носят то длинное, то короткое, и каждый раз приходится шить все заново...
     - Говорят, что, если юбки укорачиваются, это к войне, а?
     - Во всем есть определенная цикличность.
     - Видимо, так.
     - Сегодня опять какое-нибудь дело?
     - Хочу кое о чем спросить... прямо сейчас?..
     Портьера сзади нас раздвигается, и выглядывает молоденькая помощница жены.
     - Здравствуйте. Как всегда чаю или, может быть, кофе?
     Красавицей не назовешь, но личико милое, чуть наивное... у жены очень ладная фигурка - что бы ни надела, все ей идет, - и поэтому она носит неброскую, простую одежду, а девушке сшила самое что ни на есть модное платье - видимо, принимался в расчет и, так сказать, психологический эффект, который это могло произвести на заказчиков. Хозяйка ателье европейской одежды в слишком ярком платье вызывает неприязнь заказчиков, но и чересчур простой туалет тоже может вызвать недоверие к ее мастерству и вкусу. И то и другое нежелательно. А вот такое сочетание дает наилучший результат. Однако девушка, высунув головку, продолжает из-за плеча жены пристально меня рассматривать. Открытый, простодушный взгляд, как у птички, кажется - вот-вот заноет. Может быть, в ней нет никакой настороженности, потому что перед ней муж ее хозяйки? Да к тому же она не может побороть любопытства - как же, муж, живущий врозь с женой, и стесняться ей в общем-то нечего. Кажется, что девушка, скрытая портьерой, совершенно обнажена. Однако кокетство ее - не кокетство перед мужчиной. Когда жена впервые привела эту девушку, у меня сразу возникло подозрение, а нет ли у моей жены некоей порочной склонности. Во всяком случае, девушка смотрит на меня с кокетством не большим, чем если бы перед ней был стол или стена.
     - Что-нибудь важное?
     - Я хочу знать наконец, что ты решила?
     - А ты не мог заранее позвонить по телефону?
     - Зачем же, я хотел услышать неподготовленный ответ. Отрепетированные ответы мне уже надоели.
     Девушка, скривив губки, покачала головой и, бросив на прощание ласковый взгляд, скрылась за портьерой.
     - Возьму немного вещей. Девочка, - жена понижает голос и со смешком, как сообщница, почти убежденная, что та слышит ее, - какая она милая, как искусна в любви - просто очаровательная девочка.
     - Ты тоже достаточно опытна. Ну да ладно. Скажи лучше, почему все-таки мы должны были расстаться?
     - И ты пришел, чтобы спросить меня об этом? - Она смотрит на меня изумленно: - Среди бела дня, в ателье...
     - Я хочу, чтобы ты, не особенно размышляя над ответом, сразу же сказала, что ты об этом думаешь.
     - Просто мне показалось, что я поняла, о чем ты мечтаешь, и согласилась расстаться с тобой. И сколько б ты ни старался переложить на меня виду...
     - Значит, ты предвосхитила мои мысли?..
     - Конечно.
     - Я в самом деле был категорически против того, чтобы открывать это ателье, - вот почему мы и расстались.
     - И теперь тоже?
     - Уверен, что вся эта затея провалится.
     - Дело не в том, провалится или не провалится...
     - Люди часто спрашивают, почему я стал агентом частного сыска. Как ты думаешь, что я в таких случаях отвечаю?
     - Во всяком случае, правды не говоришь.
     - Тогда послушай. Жена наняла сыщика, чтобы следить, как я себя веду. Однако сыщик этот вдруг переметнулся и потребовал с меня денег за то, что он будет молчать. У меня рыльце было в пушку - это правда, но, когда тебе так беспардонно не доверяют, нужно быть круглым дураком, чтобы стараться сохранить лицо...
     - Ты не успокоишься, пока хотя бы в своих фантазиях не сделаешь из меня злодейку.
     Смеющееся лицо жены медленно испаряется и наконец вовсе исчезает. Подобная отливу бесцветная грусть, обратившись к далекому морю, замыкается в себе.
     - У меня и в мыслях не было делать из тебя злодейку, я просто хотел выставить сыщика в дурацком свете.
     - Не нужно разговаривать со мной в таком тоне.
     - А твой строитель оказался весьма искусным, верно?
     - Моя ошибка в том, что я совершенно непреднамеренно ранила твое самолюбие. Но и у тебя есть слабость. Ты необычайно ревнив.
     - Ревнив? Никогда не предполагал...
     - Прости. Мне не следовало об этом говорить. Но ты сам виноват, ты вынудил меня. Вот так всегда мы возвращаемся к одному и тому же. И не можем понять, в чем причина того, что случилось... и все равно продолжаем без конца ссориться...
     - Может быть, лучше не подавать пока на развод?
     - Но ведь ты однажды уже сам об этом просил?
     - Это потому, что я был категорически против того, чтобы открывать это ателье.
     - А сейчас ты уже примирился с ним, да?
     - Примирился потому, что ты игнорировала мои возражения, и в конце концов сделал все по-своему. Я не собираюсь упрекать тебя. Ведь в конечном счете ты оказалась права, я же ошибался - это неоспоримый факт... Ревность... нет, здесь что-то другое... похожее, но, думаю, другое... вопрос вот в чем: почему всегда ошибался один я, а ты никогда не ошибалась?
     - Я просто теряюсь, не знаю, что и оказать, когда человек вот так сразу превращает себя в жертву.
     - Но ведь ты же сама не можешь не признать, что наше совместное существование не имеет никакого смысла.
     - Ну а если бы... - Жена вытягивает ноги, кладет на них, сцепив, руки и подается вперед. - А что, если бы мы поменялись местами, а? Если бы, предположим, ты добился большого успеха в деле, против которого я возражала, и по этой причине я бы завела разговор о разводе?..
     - Мне, видимо, было бы трудно понять это.
     - Какой же ты эгоист.
     - А что, разве лучше, если бы тебе было трудно понять?
     - Мне действительно трудно.
     - Но ведь ты только что говорила, что тебе все понятно.
     - Я просто похвасталась.
     - Вот оно что... значит, ты заставляешь меня выпутываться из положения, которое я сам не могу как следует объяснить, так что ли?..
     Неожиданно жена выпрямляется и, всплеснув руками, прижимает их к груди. Ее глаза, впившиеся в меня, блестят.
     - Поняла. Ты просто ушел из дому, сбежал.
     - Сбежал?
     Что ж в этом удивительного? У меня действительно было такое намерение, и она понимает это, хотя мы никогда не говорили на эту тему. Пожалуй, лучше всего прикинуться удивленным, будто для меня ее слова нечто совершенно неожиданное. Так я решил, но слова жены, более чем естественные, привели меня в некоторое замешательство. Это правда. Я почувствовал себя униженным, будто мне прямо в лицо вытряхнули содержимое пепельницы... почему?.. может быть, потому, что мне почудилось, что он, разыскиваемый, вдруг слился со своей собственной тенью. На улице солнце припекает все сильнее, оно окрасило дверь в зеленый цвет, и моя тень, вытянувшись вдоль дивана, примостилась в кресле, стоящем у другого его конца. Голова растаяла, ее не видно.
     - Да, я считаю, ты сбежал.
     Жена утвердительно кивает и пристально смотрит на меня. Мод, если только она сумеет получить от меня подтверждение, то все будет разрешено...
     - От кого? От тебя?
     - Нет, не от меня, - энергично качает она головой. - От жизни... От того, что заставляет без конца хитрить, от напряжения, словно приходится ходить по канату, от того, что делает тебя пленником спасательного круга - в общем, от всего этого бесконечного соперничества... правильно?.. а я? я была лишь предлогом...
     Неожиданно в левом глазу ярким пламенем вспыхивает резкая боль, будто в него вогнали крючок. Это, конечно, из-за зуба. Надо бы наконец пойти к врачу, пока не воспалилась десна.
     - А разве в жизни агента частного сыскного бюро не нужна ни хитрость, ни борьба?
     - Не занимайся демагогией. Соперничество на самой оживленной центральной улице и такое же соперничество на окраинных улочках, где подвизается частный сыщик - обыкновенный соглядатай, - в обоих случаях это соперничество, но смысл его различен. Ты оставил свою прежнюю работу и поэтому ушел из дому - в этом я убеждена... и, что самое главное... ведь одно из этих двух в чем-то было и хорошим, почему же ты бросил их одновременно... если причиной было не соперничество... правда? Ты считал, что, поскольку ты против ателье, то да-да, если б тебе и позволили здесь остаться, одно это не было бы разрешением проблемы, вот в чем дело... это была бы жизнь, проблемы которой не разрешишь иначе, как победой в соперничестве...

/ Полные произведения / Абэ К. / Сожженная карта