• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Абэ К. / Сожженная карта

Сожженная карта [10/16]

Скачать полное произведение

    - Неужели я был настолько расчетлив?
     - У тебя что-то болит?
     - Зуб сломал.
     - Это еще ничего. - Она двумя пальцами сняла приколотую к груди брошь в виде коробочки, открыла крышку - в ней лежали в ряд три плоские маленькие таблетки. - Мое лекарство, которое у меня всегда наготове... в последнее время опять начались головные боли...
     Будто девушка только этого и ждала - портьера сильно заколыхалась, и она появилась, пятясь задом. Короткое платье цвета вялой зелени так плотно обтягивает ее, что кажется - вот-вот разойдутся швы... жемчужно переливающиеся ажурные чулки... маленький воротник, как на военной форме... проказливо-веселые огромные глаза... манжеты с отворотами, скрепленные перламутровыми пуговицами... и, наконец, наполненные до краев, вот-вот расплескаются, кофейные чашки... На каблучках своих туфелек - тоже цвета вялой зелени - девушка поворачивается кругом, искоса бросает на меня взгляд и скользящей походкой не спеша идет вперед. Движение каждого мускула на бедрах вырисовывается настолько четко, что кажется, будто касаешься их ладонями. Я не мог не восхититься искусством жены, сумевшей так скроить это платье.
     - Может, запьешь водой?
     - Ничего, боль как будто прошла.
     В какой-то момент, это кажется неправдоподобным, боль действительно исчезла. Девушка, закусив нижнюю губу, напряженно улыбается, но в тот миг, когда она ставит чашки на стол, неожиданно вздрагивает, и кофе проливается. Она громко смеется и усаживается на стул прямо передо мной. Видимо, это была игра - наивность, помогающая продать свой товар подороже. Жена, обращаясь за подтверждением к девушке:
     - В его комнате всегда прибрано, чтобы он мог вернуться в любое время, правда?
     Девушка, бесстыдно заглядывая мне в глаза, радостным шепотом:
     - Мужчина, как интересно...
     Я все равно убежден, что не должен возвращаться.
    x x x
     Если считать белым - кажется белым; если считать черным - кажется черным высушенное солнцем покрытие скоростной автострады... скорость девяносто километров - на десять километров больше разрешенной... ревет мотор, издавая такой звук, будто металлической спицей касаются лопастей вентилятора, шуршат покрышки, будто отдирают липкий пластырь... погруженный в шум, я ничего не слышу - или, наоборот, замкнут в безмолвии... и вижу одну лишь бетонную дорогу, уходящую прямо в небо... нет, это не дорога, это полотно текущего времени... и я не вижу, а лишь ощущаю время...
     Просто не верится, что где-то впереди пункт взимания платы... не верится - и ладно, и не нужно верить... не поддается объяснению даже сам тот факт, что вот именно сейчас я мчусь здесь... время, когда я обещал вернуться в агентство и встретиться с шефом, давно прошло... не позвонил я и заявительнице... а есть ли у меня какая-нибудь цель, у человека, которому здесь и делать-то нечего?.. время в чистом виде... бессмысленная трата времени... какое расточительство... до упора нажимаю на акс. стрелка спидометра ползет вверх и показывает девяносто шесть километров... ветер рвет из рук руль... напряжение сжимает меня почти в точку... ощущение, что однажды, в день, не отмеченный в календаре, в пункте, не нанесенном на карту, я неожиданно проснулся... если хочешь обязательно назвать это ощущение побегом, пожалуйста, называй... когда пираты, став пиратами, поднимают паруса, чтобы отправиться в неизведанные моря, или когда разбойники, став разбойниками, прячутся в безлюдных пустынях, в лесах, на дне городов, то хоть однажды и они, несомненно, сжимаются в такую же точку... я - никто; пожалуйста, и не соглашаться со мной... человеку, который, захлебнувшись, утонет, погибший в пустыне от жажды представляется глупцом, не достойным пролитых слез...
     Но если время в чистом виде есть бодрствование, то путь к нему преграждает следующее сразу же за ним продолжение сна. Пункт взимания платы. Продолжение бесконечного сна после короткого искусственного пробуждения. Резко разворачиваюсь и еду обратно в город. Но, не знаю почему, прежнее состояние уже не возвращается. Может быть, потому, что меня обогнала красная спортивная машина, оставив за собой приглушенное завывание. Или, скорее, потому, что мысль - не остается ничего иного, как возвратиться, - выпустила воздух из упругого резинового мяча, который так хорошо подпрыгивал. А может быть, просто из-за того, что солнце припекает затылок. Теперь уже не дорога, а небо подавляет своей бесконечностью. Кое-где на нем появились облака, и все же голубизна расстилается, как накрахмаленное полотно. Воз, это закон перспективы? - но вот в небе собрались тучи, и оно немного помрачнело. И под этим потемневшим небом лежит улица. Покинутая мной полчаса назад улица. Она распростерла покрытые струпьями огромные руки и ждет моего возвращения. Пират, посадивший корабль на мель, раскаявшийся пират... неужели это просто мираж?.. нет, такого не может быть... не существует никаких доказательств, что улица, которую я покинул, и улица, на которую я возвратился, абсолютно одинаковые... может быть, сдвиг крошечный, в один микрон, и потому, что сдвиг этот слишком мал, его невоз осознать... и есть этот один микрон или его нет - огромная разница... если даже раз в неделю покидать улицу и отправляться в путешествие по платной скоростной автостраде, в месяц соберется четыре микрона... в год - сорок восемь микрон... и если прожить еще тридцать лет - тысяча четыреста сорок микрон... почти полтора миллиметра... процесс более стремительный, чем разрушение Фудзи, - в общем, цифры, о которых и стоит говорить.
     Грязное пятно неба все больше разрастается, оттесняя и оттесняя голубизну. Опять заныл зуб... почему я должен все время оправдываться?.. для того, чтобы убедить жену в своей правоте?.. для того, чтобы уверить заявительницу, что я не имею никакого отношения к смерти ее брата?.. или, может быть, для того, чтобы доказать шефу, что у меня и в мыслях не было влезать в эту историю глубже, чем необходимо?.. ну что ж, это дело... "хороший охотник никогда не гонится слишком долго за добычей. Он ставит себя на ее место, ищет путь к спасению, охотится сам за собой и в конце концов настигает себя" (из "Воспоминаний об одном уголовном деле")... несомненно, очень убедительно, но правильно ли это?.. а вдруг действительно я в глубине души хотел соперничать с ним?.. соперничать с ним?.. да я просто обязан оправдываться перед ним, ушедшим и не вернувшимся назад, за свою нерешительность: и не убегаю, и не возвращаюсь.
     Воз. С подобным утверждением я бы согласился. И это гораздо важнее того состояния, в котором я пребывал раньше, когда, потрясенный смертью его шурина, я забыл о самом важном - о нем. Воз, где-то я уже видел его. Здесь и там попадающиеся на улицах разверстые черные ямы... тени его, не существующего... и если представить себе, сколькими ямами уже изрыта улица... если они - его тени, то он не один - он существует в бесчисленных обличьях... он во мне, он в женщине, он в самом себе. В моем душевном состоянии начинают происходить какие-то огромные изменения...
     Подъезжаю к остановке, у которой стоит телефон-автомат. В ту самую минуту, когда я вылезу из машины, солнце зайдет, будто его счистили щеткой. Но в согретой им будке еще тепло и, может быть, оттого, что ею редко пользуются, ужасно пахнет плесенью. x x x
     - Долго не звонил вам, простите, пожалуйста.
     - Наоборот, хорошо. Я все время плакала, а теперь у меня уже и слез больше нет.
     В ее точно заржавевшем голосе обычное спокойствие - оттого ли, что уже какое-то время прошло, или, может быть, благодаря все тому же пиву?
     - Вы опаздываете, и все уже, наверно, волнуются.
     - Да что там, разве дело во мне. Конечно, все расходы взяли на себя товарищи. Эти люди ведут себя просто как родные... траурное платье пришлось взять напрокат...
     - Оно вам к лицу. Мои слова, может быть, покажутся неуместными, но вам очень идет черное.
     Крутой спуск, прорезающий в южном направлении жилой массив на холме... длинная каменная лестница... по обеим сторонам заросли бамбука... резко очерченная линия затылка женщины, спускающейся впереди...
     - Вы уже выясняли обстоятельства, при которых это случилось с вашим братом?
     - Мне просто не верится, что это произошло с братом. Да в общем-то я о нем почти ничего не знала.
     - Это, видимо, случилось сразу же после того, как мы расстались вчера вечером. Я чувствую себя виноватым.
     - Но мне никто не говорил, что вы были вместе с ним.
     - Становится холодно. Снова наползли тучи...
     Заросли бамбука переходят в кладбище... сразу же справа, как только кончается лестница, древний, запущенный маленький храм, и только его черепичная крыша выглядит торжественно и нарядно. Город совершенно изменился, и прихожан, наверно, стало меньше, единственный источник дохода - похороны. Столбы обветшавших, изъеденных термитами ворот пришлось даже привязать толстой веревкой к подпоркам. Хотя, казалось бы, с ростом населения должно расти и число похорон. Значит, храм пришел в запустение либо потому, что настоятель безалаберно ведет финансовые дела, либо это просто хитрая политика, чтобы избежать высоких налогов, - ничего другого не придумаешь.
     За воротами, в некотором отдалении, - черно-белый ш По обеим сторонам дороги, от конторки привратника, зябко греющего руки над переносной жаровней, и до самого шатра, на равном расстоянии, точно телеграфные столбы, рядами стоят подростки, почти дети, и один за другим, как только мы приближаемся, точно заведенные, кланяются. Ноги их слегка расставлены, ладони прижаты к ляжкам, и эта стереотипность позы чуть жутковата и, пожалуй, немного комична. В мое агентство тоже приходят люди, которые любят церемонно раскланиваться, но, конечно, не в такой подчеркнуто старинной манере.
     В шатре царит торжественность и тишина. Аромат благовоний напоминает о смерти, нагоняет тоску. Священник в одиночестве тихим голосом читает молитву. Четыре венка, на каждом из них огромными иероглифами выведено: "Синдикат услуг Ямато" - в общем, похороны недорогие, по второму разряду.
     В храме, справа и слева от входа, деревянные галереи для участников церемонии. Бросается в глаза множество свободных дзабутонов, особенно справа, где на почетном месте лишь один полноватый мужчина средних лет - с первого взгляда ясно, что он занимает руководящее положение, - сидит с закрытыми глазами перед электрической печкой и как будто дремлет. Слева в напряженных позах преклонили колени пять-шесть человек.
     Один из них, узнав нас, быстро сбегает по лестнице. Долговязый, с раздвоенным подбородком. Следом - плотный человек в темных очках, голова у него растет прямо из туловища. Он идет медленно, неуверенно. И не потому, что ноги затекли, - он, видимо, просто пьян. Я помню эти темные очки. Да, он действительно похож на одного из тех троих, что прошлой ночью сидели вокруг костра на берегу реки. Кривые ноги, длинные волосы, слегка вьющиеся на висках. Липкий пластырь и мазь на разбитом лице - это, конечно, следы той драки.
     - Добро пожаловать, - низко кланяется Раздвоенный подбородок. - Примите наши глубокие соболезнования. Заместитель босса и начальники групп из-за неотложных дел вынуждены были уйти несколько раньше. Они просили передать вам наилучшие пожелания. - И, бросив взгляд на дремлющего мужчину на почетном месте, а потом быстро осмотрев меня с ног до головы, добавляет: - Управляющий взял на себя все заботы, так что можете не беспокоиться.
     Женщина представляет меня Раздвоенному подбородку.
     - Это тот самый человек, о котором я вам уже говорила... я бы хотела, чтобы он встретился со старшим группы брата...
     Неожиданно кто-то хлопает меня по плечу.
     - Живы-здоровы, вот хорошо... я ведь предупреждал... все так и стряслось, как предсказывал...
     Что это за образина в сером? Знакомый голос... ну конечно же, хозяин микроавтобуса... если бы не голос, ни за что бы, наверно, не узнал... действительно, никак не верилось, что свежевыбритое, одутловатое лицо и болтающийся под ним галстук принадлежат тому самому человеку, который вчера на берегу реки варил лапшу. Я почему-то тоже поднимаю руку и растягиваю губы в нечто напоминающее улыбку, отвечая на его приветствие. Когда на двух людей в какой-то мере может пасть подозрение, они, как свидетели, моментально заключают молчаливое соглашение о едином фронте.
     Обращение ко мне этого человека тут же сказывается на поведении Раздвоенного подбородка. Настороженность отваливается, как фальшивая борода, прилепленная слюной:
     - Старший, должно быть, там... сейчас позову его.
     С этими словами он быстро идет к шатру и скрывается в нем. Но тот, что в темных очках, с трудом передвигавший ноги, будто нес тяжкий груз, даже не пытается прятать враждебного взгляда, который не могут скрыть и темные стекла. Он, наверно, злится на меня за то, что вчера ночью, когда они с товарищами цеплялись за мою удиравшую машину, пытаясь спастись, я, прекрасно понимая, что им было нужно, отделался от них. Губы под замазанным носом нервно дрожат, он изо всех сил сдерживается. И, сочтя за лучшее ретироваться, обращается к женщине:
     - Пойдемте отдадим ему последний долг.
     - Я уже сделала это.
     Спокойно, будто разговор идет о еде. Интересно, как уживаются в этой женщине замеченное мной раньше стремление, о чем бы ни заходила речь, сразу же вытаскивать на свет спасительного братца, с этим поразительным будничным спокойствием, когда дело коснулось его смерти. Конечно, похороны - не свадьба, они не доставляют ни удовольствия, ни радости. Но и похороны очень удобная церемония, на которой заколотить гвоздями память об ушедшем и успокоить живых. Безразличие на похоронах может объясняться либо безразличием к покойнику, либо любовью, превосходящей и жизнь, и смерть. Меня охватывает дурное предчувствие.
     Ступени из толстых цельных досок... снимаю ботинки и надеваю шлепанцы... поднимаюсь на пять ступенек и оказываюсь прямо под алтарем... толстый, красный, обшитый золотом шелковый дзабутон... невыразительная, белого дерева курильница... встав на колени, я вдруг замечаю, что все еще в перчатках, и поспешно сдергиваю их... досадуя, что сомнутся брюки, зажигаю курительную палочку и наконец вижу его фотографию, висящую прямо передо мной. Я бормочу себе под нос... да, вот такие-то дела, ну что ж... точно дожидаясь, пока я поднимусь, священник перестает читать молитву и быстро исчезает. И тогда трое парней, с трудом сдерживавшие желание закурить, с облегчением усаживаются поудобнее и разом подносят огонек к сигаретам. Сидевший на почетном месте пожилой мужчина, которого назвали управляющим, сморкается, протягивает руку к электрической печке и быстрым движением что-то переворачивает, будто печет рисовую лепешку.
     Раздвоенный подбородок появляется там, где был священник, и настойчиво манит меня рукой. Женщина у левой галереи о чем-то разговаривает с хозяином микроавтобуса. Нет, сказать "разговаривает" не совсем верно. Не знаю, слушает ли она его или бездумно теребит рукава непривычной для нее траурной одежды, то расправлял, то подворачивая их. Небо опять в молочных облаках без единого просвета... ветер как будто совсем утих.
     Меня провели в небольшую комнатку рядом с алтарем, напоминающую приемную. Газовая печка старой конструкции горит сильным голубым пламенем - мускулы на лице начинают сразу же расслабляться. У самого входа, положив руки на колени и низко опустив голову, меня ждет молодой человек. Раздвоенный подбородок заглядывает мне в глаза:
     - Я вам не нужен?
     Я отрицательно качаю головой, и он, пожав плечами, покидает комнату. Знакомство происходит без всякого представления, само собой. Я никак не могу сообразить, о чем следует спрашивать этого юнца, и мне совершенно безразлично, будет присутствовать Раздвоенный подбородок или не будет. Сажусь за облупленный кое-где черно-золотой чайный столик напротив молодого человека. Этот хрупкий детский затылок не особенно подходит старшему группы - видимо, начальнику тех молодых ребят, которые сидят сейчас в храме. И его лицо, которое он поднял, распрямившись в ту самую минуту, когда я опустился на свое место, точно такое, каким его представить себе, глядя на затылок. Будто отполированная, нежная детская кожа. Мягкая линия подбородка - не поймешь, юноша перед тобой или девушка. Если бы не следы выбритых редких усов - губы совсем девичьи. Форма носа тоже неплохая. Правда, глаза странно-темные, диковатые, напоминают легковоспламеняющуюся нефть. И в то же время такие слабые мускулы... кажется, самое большее, на что он способен, - это нагонять страх на детей и командовать ими. Видимо, он был лисой, облеченной властью тигра. В таком случае со смертью братца он лишился опоры, на нем может сосредоточиться давняя злоба остальных, и сейчас самое подходящее время, чтобы по возсти выведать у него все, что меня интересует. Правда, если он, не имея мускулов, искусно владеет ножом да еще до безумия отчаянный парень, тогда не пропадет. С помощью насилия выдвинуться среди своих товарищей. Для спорта, для драки, для убийства требуются совершенно разные данные. Даже тигру не сравниться с голодной одичавшей собакой.
     Хорошо, но все-таки какую цель преследовала женщина? Для чего хотела она познакомить меня с этим молодым человеком? Вряд ли это пришло ей в голову неожиданно и она не имела возсти или случая предупредить меня об этом. Такой же точно значок в виде молнии, какой носил покойный. Может быть, это эмблема организации, именуемой "Синдикат услуг Ямато". Коль скоро этого юношу называют старшим, не значит ли это, что ребята, выстроившиеся вдоль дороги, - караул, находившийся в непосредственном подчинении умершего?.. но постой, действительно значок этого молодого человека такой же, как у Раздвоенного подбородка, однако... нет, он точно такой же формы, как у него, но цвет другой... у этого голубой значок, а у Раздвоенного подбородка - ярко-красный... по возрасту тот, пожалуй, старше, но, видимо, цвет нужно понимать не как различие в возрасте или положении, а как различие в принадлежности к той или иной группе. Следовательно, группа покойного в том же "Синдикате услуг Ямато" была, воз, самостоятельной организацией.
     Чего же хочет женщина?
     Здесь ли, на месте, пришла ей в голову эта мысль? Или, может быть, до последнего момента было нечто, заставлявшее ее опасаться нашего знакомства? А воз, она решила, что ей удастся извлечь выгоду из этой встречи, воспользовавшись тем, что я не был к ней подготовлен?
     - Старшие у вас меняются?
     - Нет.
     Бесстрастный, официальный тон, конечно, напускной. Отсутствие выражения - казалось, он выгладил и расправил мельчайшие морщинки страстей, чтобы уравновесить в себе абсолютное подчинение и абсолютный протест. Расположить к себе такого парня не в тюрьме, а в обычных условиях почти невоз. Есть лишь один выход: сесть вместе с ним в тюрьму и бросить ему вызов в опасной игре "кто кого". Сейчас же такой возсти нет и...
     - Трудно, наверно, и вам тоже - такая неожиданная смерть начальника группы...
     - Трудно.
     - Теперь вы сами будете возглавлять группу? Или, может быть, назначат нового начальника?
     - Распустят, наверно.
     - Почему?
     - У босса было много сложностей с начальником нашей группы... Несовершеннолетних ведь легко выследить... будь то просто убежавшие из дому, будь то такие, из которых шайка кровь сосет... а уж как выследят - глаз не спускают, морока... дело с ними иметь хлопотно...
     Ребята, убежавшие из дому... в сердце что-то оборвалось, даже дух захватило... значит, это ребята, убежавшие из дому?.. и тот был начальником группы в синдикате, использующем убежавших из дому ребят, и, значит, у него, естественно, была совершенно иная, чем у нас, точка зрения на него, человека, который исчез. Знала ли об этом женщина. Не исключено, что, зная все, она и решила познакомить меня с этим юношей.
     - Я от имени всех прочел надгробную речь. - Может быть, из желания разрядить гнетущую атмосферу, он сел более непринужденно. И вдруг вызывающе: - Ха, я даже плакал. Начальник группы любил людей. Да, я плакал. Сколько ни делала налетов полиция, ни один из нас даже рта не раскрыл. И мы ни за что не хотим теперь домой возвращаться. А боссам невдомек... все любили начальника группы... прямо влюблены были в него... ну ничего, просто так это не пройдет...
     - Но если известен преступник, нужно отправить его в полицию.
     - Что вы глупости говорите? Его ведь убили-то по ошибке. Начальника группы застрелили из пистолета. А разве у тех рабочих были пистолеты?
     - Кого же вы подозреваете?
     - Ну знаете...
     - А самый старший босс, наверно, не согласен?
     - Может, он потому и пугает, что распустит нашу группу?
     - А как же деньги, они будут и в дальнейшем поступать?
     - Да, конечно, наши клиенты все первосортные. И потом, мальчики, те, которых вы видели на улице, тоже стоящие.
     Я наконец с трудом начинаю постигать характер деятельности этой группы. Мне как-то не приходило в голову, что на стоянке микроавтобусов у реки не было никого из этой группы... клиенты... стоящие мальчики... я начинаю понимать... группа мальчиков... торгующих собой... и тот человек - их наставник... и если все это делается достаточно ловко, никакой закон им не страшен... но далеко не каждый способен вести такое дело... если не быть с ними в одной упряжке, выполнять роль пастыря трудно... когда выгода не сочетается со склонностью, дело проваливается. Рассудив, я, кажется, начинаю понимать, почему такое тягостное впечатление произвели на меня эти похороны. Теперь никто не знает, что делать с этой группой. Потому-то начальство быстро ретировалось, оставив в качестве своего представителя управляющего. Одна лишь выгода не заставит этих обезумевших животных подчиняться новому начальнику. Если не быть человеком, способным вызвать к себе любовь этих юнцов и самому не любить их...
     - Вы все прикреплены к определенным заведениям?
     - Конечно. - Глаза его подозрительно сужаются. - С той компанией мы не имеем ничего общего. Вам, наверно, не понять... нет, конечно, не понять... сразу видно, что у вас к этому вкуса нет... члены нашего клуба все очень уважаемые клиенты... вы находите меня привлекательным? Глядя на меня, вы испытываете волнение?
     - Да, вы красивый юноша.
     - Ну а станете вы терпеть от меня побои? Станете пить мою мочу? Станете лизать подметки моих ботинок?
     С трудом выдерживая его необыкновенно твердый, неподвижный взгляд, я ответил:
     - Воздержусь, пожалуй.
     - Ну вот. Одни грязные старики, мешки с деньгами... иногда актеры с телевидения - вот и все...
     - Хочу спросить... вы, наверно, знаете... начальник группы не говорил недавно об одном владельце топливной базы?
     - Владелец топливной базы? Клиент нашего клуба?
     - Ну ладно, не слышали - и не надо.
     - Вопросы там всякие, не люблю я их. Звон от них только.
     - Тогда еще один последний... вы не скажете, где до недавнего времени жил начальник группы?
     - Начальник группы был справедливым человеком. И поэтому у него не было противной привычки долго жить у кого-нибудь одного.
     - Но вещи-то ведь у него были. Чемодан, к примеру, в котором он держал самое необходимое...
     - Рубахи, зубные щетки он, использовав, выбрасывал. Были и ценные вещи. Попользуется он ими два-три раза и продает нам за полцены.
     - Но ведь что-то должно же было остаться. Например, какие-нибудь дневники или еще что-нибудь нужное - не носил же он все при себе...
     - Ни разу не видел.
     - Я не собираюсь нарушать право собственности. Просто он обещал мне дать дневник одного человека... для вас и ваших товарищей никакой ценности он не представляет.
     - И постельные принадлежности, и даже бриллиантин - в общем, все наши вещи были и его вещами... ему просто не нужно было ничего иметь.
     - Вы не согласитесь как-нибудь выбрать время и обстоятельно поговорить со мной?
     - Ни к чему это.
     - А ваша семья?
     - Бросьте вы, вечно простаки вроде вас об этом спрашивают.
     - А что делал начальник группы, если кого-нибудь тянуло домой?
     - У него были люди, которые присматривали. Стоило кому появиться на вокзальной площади, чик - и готово. Безошибочно действовал. Ну и учил как следует. Сразу занятие начинало нравиться.
     - Но ведь молодость-то пройдет.
     - Никуда не денешься. Годы, конечно, проходят, это точно. Ну что ж, кое-что будет сорвать со старых клиентов - пошантажировать их, устроят на автозаправочную станцию или еще куда. x x x
     - Вы с самого начала знали, что представляют собой эти юнцы?
     - Да, но стоило бы мне рассказать о них, как вы убежали бы без оглядки. В общем, тогда было не время об этом говорить.
     Женщина игриво смеется, втянув голову в плечи, в уголках губ застыла пивная пена. Она снова перед лимонной шторой, на улице еще светло, и комната наполнена лимонным светом. Лишь черная траурная одежда выглядит чем-то инородным, точно фотография, вырванная из другого альбома.
     - Пробовал я выведать о дневнике, но безуспешно. Чем больше усилий прилагал, пытаясь взломать замок молчания, тем крепче сжимал он губы...
     - Вам нужен дневник?
     - Ну да, дневник вашего мужа. Брат обещал как раз сегодня принести его...
     - А-а...
     Не проявив никакого интереса, она продолжает понемногу, но не отрываясь, точно котенок, лакать пиво, я же, наоборот, возбужденно вскакиваю, подбрасываемый раздражением, буквально перехватившим дыхание.
     - Недавно мне пришлось ехать по скоростной автостраде.
     - Ну и что же? Не понимаю.
     - И когда я ехал, все время думал, как было бы замечательно, если бы
     было мчаться вот так бесконечно. И мне казалось, что это действительно воз. Но сейчас меня охватывает дрожь, стоит мне вспомнить тогдашнее мое душевное состояние. Представьте себе, что если бы вдруг и в самом деле сбылось мое желание и я бы ехал и ехал без конца и никогда не смог бы добраться до пункта взимания платы...
     Женщина, подняв лицо от стакана:
     - Беспокоиться нечего. Полдня проедете - и бензин кончится.
     Наши взгляды сталкиваются где-то в пространстве. Женщина, казалось, не улавливает смысла ни того, что я сказал, ни своих слов и, заметив застывшее выражение моего лица, сразу же приходит в замешательство.
     - Странно... муж ведь тоже пользовался скоростными автострадами... правда, чтобы испытать отремонтированные машины... вечером, когда внизу уже темно и только красным отсвечивают верхушки домов, а ты мчишься по скоростной автостраде и в конце концов становишься как пьяный...
     - Видимо, о том же и я говорил...
     - Когда проносишься по ней сотни раз, тысячи раз, начинает казаться, что количество выходов все сокращается, и в конце концов оказывается, что ты заперт в автостраде...
     - В тот момент, когда мчишься по ней, неприятно думать о конце. Хочешь, чтобы это длилось бесконечно. Но стоит автостраде кончиться - и с содроганием думаешь, что она могла не иметь конца. Между ездой и мыслями о езде - огромная дистанция.
     На губах женщины появляется едва заметная улыбка. Даже обычная улыбка была бы неуместна, а тут волнующая улыбка, будто она старается подладиться к моему тону. И сразу же она опускает глаза и приводят меня в уныние, как коммивояжера, которому с приторной вежливостью указали на дверь.
     - Так что, - продолжаю я еще по инерции, - может быть, действительно не стоит уделять так много внимания дневнику. Дневник в конце концов лишь мечта о езде, а ваш муж ведь на самом деле уехал.
     - А-а, о дневнике...
     - О чем вы думали?
     - Думала, что пойдет разговор о мужчине и женщине.
     Она безразлично бросает слова, будто кусочки кожуры мандарина, и снова опускает рассеянный взгляд в стакан.
     - О содержании дневника вы что-нибудь знаете? - В конце концов все это меня начинает раздражать. - Почему, объясните мне, почему вы не проявляете никакого интереса к дневнику мужа?.. О ком вы, наконец, беспокоитесь, я перестаю что-либо понимать.
     - Но брат как будто не придавал ему особого значения.
     - Вы до такой степени доверяли брату?.. больше, чем своему мнению?
     - В конце концов я осталась совсем одна.
     Закрыла глаза, слегка покачивается и, кажется, совсем забыла о моем присутствии. Интересно, в сердце этой женщины воет ветер, бушуют волны, отвечающие ее настроению?
     - Ну что ж, поступайте как знаете. Мне неизвестно, что вы думаете о своем брате. Но вы ведь знаете правду, при каких обстоятельствах это случилось с ним?
     - Да, да, я должна вам рассказать.
     Она кладет на колени большую белую прямоугольную сумку, совсем не гармонирующую с ее траурной одеждой, вынимает пакет, завернутый в газету, кладет его на стол и пододвигает ко мне. Неаккуратный, странной формы сверток. Судя по звуку, когда она его клала, сверток, видимо, достаточно тяжелый.
     - Это что такое?
     - Человек, который заговорил со мной... помните, такой небритый...
     - А-а, хозяин микроавтобуса. Он как раз торговал на берегу реки, когда все и случилось...
     - Подарок принес на память о брате.

/ Полные произведения / Абэ К. / Сожженная карта