• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Абэ К. / Сожженная карта

Сожженная карта [13/16]

Скачать полное произведение

    найти сколько угодно других частей тела для фотографирования. Кроме того, если бы к тем позам, которые она так охотно принимала, добавилось еще и соответствующее им выражение лица, они, не исключено, выглядели бы совершенно по-иному.
     - сразу пройти в студию.
     - Выпейте стаканчик, я угощаю. - Отодвинув табурет, предлагаю ей место между мной и Тасиро. - Пива или чего-нибудь покрепче?
     - Не тратьте зря время. Или, может, деньги для вас ничего не значат?
     - Не беспокойтесь.
     Насмешливо хмыкнув, она взбирается на высокий табурет, и в этот момент накидка распахивается и оголяются ноги, чуть ли не до бедра. Прекрасные ноги, даже нельзя себе представить, что у нее могут быть такие ноги, когда видишь ее лицо или вспоминаешь фотографию, где ее фигура деформирована. И хотя кожа не очень уж белая, ноги прекрасной формы, развитые, как у спортсменки. И лишь его непонятное, ничем не объяснимое пристрастие к съемкам со спины могло исключить такие ноги из объекта фотографирования. Саэко - это уж, наверно, чисто профессиональное - выставила длинные голые ноги и кончиком туфли без задника стучит по стойке в такт музыке.
     - Бармен, следите за временем. Что я выпью? Если , "джинфиз".
     - Вас рекомендовал мне человек по имени Нэмуро.
     - Кто-кто?
     - Вы его должны знать. Он показывал ваши фотографии. Все до единой.
     - Который меня снимал?.. тогда, значит, это тот клиент, что с собой меня забирал... вы, наверное, знаете, в студии фотографировать не разрешают.
     - А что же там делают?
     - Разве не ясно? Оценивают прелести моего обнаженного тела. Но только глазами.
     - Но зато чего стоят позы на тех фотографиях. Прямо хватает за душу.
     - Да, с работой здешних желторотых не сравнить. Но в последнее время я не езжу сниматься. Скоро замуж собираюсь. Сами понимаете, поездки на съемку, там что хочешь может случиться, да и жениху это не нравится.
     - Очень рад за вас. Но если это произойдет, многие клиенты, наверно, будут огорчены.
     Бармен, сохраняя полнейшую невозмутимость, ставит перед женщиной коктейль. Из-за лопающихся пузырьков газа его поверхность кажется гладью бездонного озера, над которой поднимается белый туман. Стакан Тасиро уже пустой, и он, держа во рту большой кусок льда, блуждает вокруг рассеянным взглядом, непонятно, слушает он наш разговор или нет; скорее всего, он мысленно провожает глазами безжалостные толпы прохожих, идущих мимо и покидающих его... Я тоже залпом осушаю стакан и заказываю у бармена еще две порции виски с содовой... Тасиро с опаской смотрит на меня.
     - Нэмуро-сан, наверно, больше всех будет огорчен... - говорю я громким голосом, чтобы перекричать пластинку, но, судя по тому, что Тасиро никак не реагирует на мои слова, видимо, стены таинственной комнаты, воздвигнутые музыкой, толще, чем было предположить, и наш разговор до него, наверно, не доходит.
     - Может, попросить, чтобы сделал потише?
     - Нет, ничего. Громкая музыка тоже имеет свои преимущества.
     Девушка ехидно улыбается, потягивается, опершись руками о стойку, и, высоко подняв голое колено, закидывает ногу на ногу. Ляжка, ставшая еще аппетитнее и толще от такой позы, занимает все пространство от стойки до табурета. Перенеся центр тяжести на руку, в которой зажат стакан, она наклоняется ко мне, сократив наполовину расстояние между нами.
     - Это он и есть, который рядом сидит?
     - Нет, не он. Но и его вы, должно быть, видите не в первый раз. Припоминаете?
     - Разве каждого клиента в лицо упомнишь? Когда на тебя все время направлены юпитеры, глаза прямо переполняются светом, и клиент кажется черным-черным, как ворона в непроглядную ночь.
     - Но согласитесь, фотографии Нэмуро-сан ужасны... - Я слегка касаюсь пальцем ее ноги и, убедившись, что она не противится, смело кладу всю ладонь на большую белую округлость. А Тасиро, косивший в нашу сторону, поспешно опускает глаза и подносит к губам только что поставленный перед ним новый стакан, чуть ли не вцепляясь в него зубами. - Разрешить фотографировать в таких позах - разве это не доказывает вашу близость?
     - А чем занимается этот человек?
     - Наш начальник отдела.
     - Вот оно что... да простому служащему не потянуть... когда меня нанимают для съемки, это стоит очень дорого... я получаю много, но зато и делаю все, что скажут... - Она залпом допивает коктейль, который до этого тянула маленькими глотками, будто лизала, и тут же отдает бармену стакан для новой порции. - Я же говорила, что скоро у меня свадьба. И мне хочется, чтобы она была богатой. Наряд невесты напрокат - ни за что. В самом дорогом отеле соберу всех своих подруг. Пусть за мой счет пьют ночь напролет...
     - Подруги - тоже натурщицы? А жених знает, чем вы занимаетесь?
     - Вам-то какое дело. - Видимо, я коснулся больного места. Девушка сердито отбрасывает мою руку. - Работа эта нелегкая, ради удовольствия заниматься ею не станешь. Вот хотя бы я, о чем только я не мечтала! Да вот счастье не улыбнулось. Но я не покорилась. Если вы меня жалеете, давайте поспорим, у кого больше на книжке. Рекламированием универмагов по продаже вещей в рассрочку или демонстрацией купальников - этим ничего не заработаешь. Заниматься таким делом лет до двадцати пяти - двадцати шести самое большее, а на книжку ничего не отложишь.
     - Ваш жених может вами гордиться.
     - Конечно, от меня ему никакого убытка не будет. И расходы на свадьбу, и взнос за квартиру - у меня на все отложено. Умолять, чтобы на мне женились, - благодарю покорно.
     - Выходит, те фотографии приобретают сейчас большую ценность.
     - Что-то вы уж очень заумно, а о каких фотографиях-то речь?
     - О тех, где вы со спины сфотографированы. Помните, наверно? Только со спины... так и чувствуется похотливый взгляд человека, фотографировавшего вас... вот о них я и говорю... - Вытащив из кармана один из снимков, заранее приготовленный мной, я сую его под нос девушке. Выражение ее лица моментально меняется, голос становится отчужденно-резким.
     - А откуда известно, что это я?
     - Известно... - Я снова кладу руку на ее ногу и через ладонь впитываю в себя собеседницу. - Ну, прежде всего, волосы...
     - Волосы? - Она вдруг истерически рассмеялась и так же неожиданно подозрительно нахмурила брови: - Странные вещи вы говорите. Не всегда, конечно, но по просьбе клиентов я пользуюсь париком. Вот и теперь заказали, чтобы были длинные черные волосы...
     Девушка быстро поворачивается в сторону Тасиро и, встряхнув длинными распущенными волосами, сует ему их под нос. Высокий пронзительный голос, но слов я не разбираю. И лицо Тасиро, прежде чем я успеваю разглядеть его выражение, быстро прячется за девушку. Вот оно что, парик? Конечно, одного этого мало, чтобы доказать, что натурщица на фотографии и эта девушка не одно и то же лицо... взять хотя бы ту странную позу, где у нее свешивается хвост волос - вряд ли утверждать, что нельзя сделать такое и с париком... например, зажать губами и принять позу, в которой это не будет видно...
     - И я вас предупреждаю. - Я сравниваю ногу, которой сеть голубых жилок, проступающих на ее белизне, придает неповторимую прозрачность, с покоящейся на ней рукой, похожей на огромного красного паука, а девушка продолжает нападать на меня: - Бросьте свои нелепости. Так специально и задумано, чтобы мои снимки были оригинальными. Но только не ошибитесь. Думаете, мы позволим фотографировать нас так, чтобы потом было доказать, кто это? Мы ведь не простушки какие-нибудь. Посмотрите, и вы все поймете.
     Девушка неожиданно поднесла пальцы к тому месту, где ее волосы соединялись с париком, и сняла его, точно кожуру со зрелого персика. Длинным пучком накладных волос, превратившихся как бы в новое живое существо, она больно бьет меня по руке и кладет их на колено. Бармен чуть меняет позу, и теперь профиль его становится удивительно широким, застывает. Под волосами, на виске - может быть, свет так падает - виднеется тень, точно от вмятины, а воз, это след ножевой раны. Была ли его мрачная бесстрастность лишь внешней особенностью лица или неизлечимым недугом, проникшим вглубь и достигшим самого сердца? Во всяком случае, вряд ли стоило оставаться здесь, игнорируя такое предостережение. Когда я отнял руку от ноги девушки, она точно впервые замечает ее, судорожно сводит колени и злобно смотрит на меня, будто перед ней лютый враг.
     - Мне, наверно, нечего надеяться, что вы пригласите меня на свадьбу.
     - Так что мы будем делать? Если мы прямо сейчас не пойдем в студию и не поторопимся, то времени совсем не останется.
     Меняется пластинка. Секундная тишина разрывает уши, и последние слова девушки, точно крылья огромной птицы, нависают над баром. Двое за столиком у входа удивленно поворачиваются в нашу сторону. Потом снова играет музыка - соло на гитаре, - и воздух вокруг теряет свою плотность, и мы уже не отделены от остальных. Допив остаток виски с содовой, я поднимаюсь с табурета.
     - Должен извиниться перед вами. Вспомнил, что у меня еще срочное дело. - Прибавляя немного к обещанной сумме, я кладу на две приготовленные тысячеиеновые бумажки столбик из стоиеновых монет. - Очень благодарен вам, прекрасно провел время, но, к сожалению, должен идти. Кажется, еще осталось оплаченное мной время, и, если вы не возражаете, я уступлю его Тасиро-кун. У вас, видимо, никаких особых дел нет?
     Багрянец, которым алкоголь окрасил лицо Тасиро, разлился по шее, и только кончик носа и подбородок, будто прижатые к стеклу, остались белыми. Он пребывал в странном состоянии, не отказываясь и не соглашаясь, но в конце концов, похоже, согласился.
     - Вы, наверно, одинокий. - Повернувшись к Тасиро, девушка, не скрывая издевки: - Надо бы хоть на рубахе пришивать пуговицы нитками одного цвета. Вам это не кажется?
     Однако Тасиро, вытирая кончиком пальца за очками, сидит как чурбан, ничего не отвечая. Бармен все так же безмолвно опускает передо мной мягко, как пушинку снега, счет за выпитое и раньше, чем взять деньги, дает сдачу. Пройдя мимо столика, за которым сидят те двое, погруженные в какие-то серьезные переговоры, я берусь за ручку двери, но в этот момент меня неслышно догоняет девушка - запах дешевой косметики наводит на мысль о жалкой девичьей постели.
     - Ладно, я вам пришлю приглашение на свадьбу.
     Шепнув это, она абсолютно спокойно распахивает на секунду свою накидку. Под ней она совершенно голая. Худощавый ее не назовешь, но тело кажется не крепко сбитым, упругим, а скорее рыхлым. Судя по пушку внизу живота, она действительно совсем не та, что позировала для фотографий.
     - Работа, - говорит она важно, с деланным смешком. - Вам, может, покажется странным, но я честная. А вот жених все равно не хочет, чтобы я сюда ходила. По нему, самое надежное - это дом. Может, вы еще разочек зайдете, перед моим замужеством?
     Тасиро, точно искусно сделанная марионетка, стоит на том же месте, не изменив позы. Сжав слегка пальцы девушки, открываю дверь. Дверь пищит, как вспугнутая птица. Пронизывающий ветер лезет за воротник, в рукава. Музыка отдаляется, переходит в бормотание, превращаясь чуть ли не в галлюцинацию, и с каждым шагом все больше сливается с серым шумом бескрайнего города. Мои ощущения тоже растворяются, рассыпаются в этой тьме. Торопливо иду туда, где неоновое небо. Стараясь как быстрее подстроиться к походке прохожих, стремящихся к определенной цели... x x x
     Однако чем больше я ускоряю шаг... да, я слышу чужие шаги, шаги человека, несомненно, имеющего цель, пытающегося нагнать меня. Улица перед кинотеатром не особенно людная, зато в потоке такси нет ни просвета... но я продолжаю идти... может быть, потому, что нет пустых такси, а может быть, я хочу, чтобы следующие за мной шаги быстрее догнали меня.
     Вскоре слышится тяжелое дыхание человека, идущего в ногу со мной. Не меняя шага, не оборачиваясь, я продолжаю игнорировать его, будто это моя собственная тень. Слабый, жалобный голос, как писк голодного комара, начинает точить мое замерзшее ухо.
     ...В чем дело?.. девушка не в вашем вкусе?.. я считаю, у нее прекрасные ноги... даже в летний зной тело у нее, наверное, прохладное... неужели не в вашем вкусе?.. почему вы молчите?.. вы, конечно, поражены... но что мне было делать... я не из дурных намерений... наоборот, я изо всех сил старался угодить вам... малодушный я, да?.. я сам себе противен... вот так всегда, и ведь прекрасно знаю, что потом буду раскаиваться, хоть в петлю лезь... почему только я таким уродился?.. противно... забудьте, что вам говорил о примесях... по глупости наболтал... по правде говоря, на обычной розничной базе выгодно торговать, даже когда дела ведутся честно. А с опасностью для жизни ходить по проволоке - это, знаете ли... если уж делают махинации, то, как правило, с помощью двойной бухгалтерии, чтобы избежать налога... никто заранее не думает, что один неверный шаг - и тебя схватят за руку... я правду говорю. Потому натягивается, так сказать, предохранительная сетка: создается фиктивная компания, и, если ее выследят, фирма никакого урона не понесет... так что все равно не докопаться... сколько ни разнюхивай, не докопаться...
     Я не отвечаю. Не соглашаясь, не возражая, продолжаю идти тем же шагом. Постепенно людей становится все больше. Точно ночные бабочки, они тянутся туда, где искусственный свет. Притихший было Тасиро, не выдержав моего молчания, нетерпеливо продолжает:
     ...Причины две... почему мне пришлось прибегнуть к такой выдумке?.. я испугался... вы понимаете?.. стоило мне подумать, что начальник отдела Нэмуро без всякой причины пропал без вести, и я почувствовал себя покинутым... хотя нет, несколько иначе... во мне все восстало, может быть, даже зависть... я испытал зависть... самое прекрасное, что есть в жизни человека, отнято только у меня, только я остался за бортом... и пусть это было неблагоразумно, я хотел найти какую-то причину, найти объяснение и этим успокоить себя... такое у меня было состояние... и еще одно... противно об этом говорить, но... до сих пор я никому этого не говорил и мучился в одиночестве... но теперь я должен стать честнее... во всяком случае, начав рассказывать, я вынужден буду признаться во всем... по правде говоря, те фотографии тоже моя выдумка... простите... ложь с начала и до конца... я случайно нашел их на улице... они мне показались интересными, и, без конца рассматривая их, я спутал реальность с вымыслом... может быть, из-за жены начальника отдела... что вы о ней думаете?.. притворяется глупенькой, а сама может человека крепко подкусить, одурачит кого хочешь, правда?.. может, это потому, что на меня она смотрела как на подчиненного Нэмуро-сан?.. я, конечно, подчиненный, но все же бы ей не оскорблять человеческое достоинство... хотя стоит ли принимать других людей всерьез, но все же... да что я, собственно, прицепился к ней...
     Я по-прежнему продолжаю хранить молчание. Вмешательством во время признания легко толкнуть собеседника на новую ложь. Пока инерция падения не затухла, ее нужно использовать. Я иду. Улица в какой-то момент оказывается погребенной под водопадом света, он вбивает в ночь клин дня, ритм бешеного времени пьянит прохожих.
     ...Зачем я это делаю? Спазм сжимает горло Тасиро, он задыхается... Я разоблачен, да? Я опять вам соврал... против воли ложь сама вылетает из моего рта... может, это болезнь?.. болезненная лживость, что ли... те фотографии, откровенно говоря, я сам сделал... мне стыдно, что до сих пор скрывал это... натурщица, конечно, тоже не эта девица... почему я фотографировал только со спины?.. отсюда женщина выглядит особенно соблазнительно... клянусь, это была последняя ложь... вы, наверно, мне не верите, но все же... я раскрыл перед вами сердце, не сердитесь на меня, прошу вас... я обременен ужасной тайной... она держит меня в страхе... чтобы освободиться от ее тяжести, я лгал, хотя было и не лгать... мне казалось, что, если в мою ложь поверит кто-то третий, она превратится в истину... но у меня уже нет сил... я хочу освободиться от груза, раскрыться до конца... я хочу попросить вас вернуть мне фотографии... они не имеют к начальнику отдела никакого отношения, просто я пытался прикрыть его именем свой п..
     Я снова не отвечаю. Ночное небо, на котором дышит неон, водовороты людей, мчащихся к невидимой цели, праздник мрака лжебеглецов, которые не могут увеличить расстояние между собой и чужими, незнакомыми людьми больше чем на три метра, с какой бы скоростью они ни неслись, имитация репетиции вечного праздника, повторяющегося каждый в Подхожу к краю тротуаpa, чтобы остановить такси. Тасиро, забежав вперед, брызжет мне в ухо желтой слюной.
     ...Прошу вас, выслушайте меня... ужасная тайна... я видел... видел начальника отдела Нэмуро... я не вру... почему вы не слушаете... ваша обязанность найти начальника отдела... вы мне не верите?.. хотя бы и так, все равно обязаны меня выслушать... я видел... своими глазами видел, как шел начальник отдела Нэмуро.
     Заметив огонек свободного такси, я поднимаю руку. Такси тормозит, резко сворачивает и, загрохотав, точно жестянка, останавливается, и я рывком открываю дверцу. Тасиро чуть ли не цепляется за машину, чтобы поехать вместе, но я не приглашаю его, хотя и не запрещаю сесть со мной. x x x
     Ужасно мрачный ш Когда я сказал, куда ехать, он не только ничего не ответил, но даже не кивнул, резко нажал на сцепление, без всякого сочувствия заставив старенький мотор закашляться. Если он, выйдя через заднюю дверь "Камелии", скрылся в другом мире, то, наверно, так же как этот шофер, изо дня в день скребет осколками стекла по своим нервам... и если он может терпеть такую жизнь, неужели же этот мир стал для него столь невыносимым, что не осталось другого выхода, как навсегда покинуть его?
     - Я видел начальника отдела Нэмуро.
     Очки Тасиро, который с беспокойным выражением смотрит на меня сбоку, начинают запотевать, - в машине жарко. Застывшее на морозе лицо оттаивает, я сразу же ощущаю опьянение. Под воздействием виски в крови забродили две с половиной бутылки пива.
     - Надо было раньше об этом рассказать. Факт ведь очень важный, почему же вы до сих пор молчали?
     - Не знаю, имею ли я на это право?..
     - Право?
     - Начальник отдела, которого я увидел на улице, показался мне совсем другим человеком... в его облике не было никакой отрешенности отшельника... наоборот, походка решительная, энергичная.
     - Вы говорите - походка, значит, он шел?
     - От неожиданности я испугался, так что даже дыхание у меня перехватило... в какой-то миг я хотел его окликнуть, но, увидев выражение лица, не осмелился... вправе ли я вмешиваться?..
     - Широкая улица или узкая?
     - Обычная... тротуар вот как этот.
     - Вы не заметили, был ли он задумчив, озабочен?.. может быть, Нэмуро-сан только на первый взгляд казался бодрым...
     - Нет, нет! Ошибиться было невоз. Какое там озабочен, нисколько. Он шел с таким видом, будто наслаждался прогулкой.
     - Тогда почему же он вас не заметил? Смогли же вы внимательно рассмотреть даже выражение его лица. Вам не кажется это странным?
     - Была ужасная толчея. Время, когда кончается работа...
     - Может быть, вы видели Нэмуро-сан со спины, шли за ним?
     Тасиро, резко надвигая двумя пальцами на нос очки, которые он протер мятым платком, обнажил крупные зубы, белые, точно искусственные.
     - Ну что вы меня подлавливаете? Разве я вам не сказал, что видел выражение его лица? Как бы мне удалось сделать это сзади? Как ни прискорбно, но я говорю правду. Когда человек говорит правду, не нужно придираться.
     - Оставим это. Но скажите, почему все-таки вы его упустили?
     - Как вам сказать?..
     - Не посмели... вы все еще с почтением относитесь к нему?
     - Вопрос в том, вправе ли я. Мы по своему усмотрению определяем человеку место, где он должен жить, а сбежавшему набрасываем на шею цепь и водворяем на место... мы видим в этом здравый смысл, но имеем ли мы на это право?.. кому разрешено наперекор воле человека решать за него, где ему жить?..
     - Человек убегает оттуда, где жил, лишь для того, чтобы найти успокоение в каком-то другом месте. О какой уж тут сильной воле может идти речь? Лучше бы подумал об ответственности, долге.
     - А может быть, освобождение от долга как раз и входит в его намерения?..
     - В котором часу это произошло? В каком месте?
     - Я вам уже показывал вырезку из газеты. Выходит, на тысячу человек один пропавший без вести... это, думаю я, очень серьезно... а если прибавить еще людей, которые фактически не сбежали, но хотят сбежать, - цифра будет ужасающей... пожалуй, в меньшинстве окажутся не сбежавшие, а, скорее, те, кто остался...
     - Летом? Или уже наступили холода?
     - Раньше нужно до конца выяснить вопрос, вправе ли я?..
     - Отчаяние людей, которых он покинул, вам, по-видимому, безразлично? Вы, я думаю, еще не забыли, что брат жены Нэмуро-сан убит?
     - Какое же это имеет отношение к отчаянию людей, которых покинули?
     - Какого цвета костюм был тогда на нем?
     - Когда утром в переполненной электричке я сжат со всех сторон настолько, что вздохнуть не могу, меня охватывает острое чувство страха. Со сколькими людьми, со сколькими десятками, сотнями людей, знакомых в лицо, сталкиваюсь я ежедневно, и мне начинает казаться, что в этом мире я имею четко определенное местожительство, но стоит присмотреться - и оказывается, что люди, плотным кольцом окружающие меня, все совершенно чужие, и этих чужих огромное большинство. Нет, все бы еще ничего, но по-настоящему страшно, когда электричка подходит к конечной остановке и...
     - Может быть, вы все-таки скажете хотя бы, какого цвета был на нем костюм? Из-за вас мне придется действовать наобум, напрасно бить ноги.
     - Да, простите, - тут же уступает он и, несколько раз с трудом проглотив слюну: - Цвет костюма... кажется... нет, он был, по-моему, не в костюме, а в плаще...
     - Точно?
     - В тот день... дождя не было... но погода была такая, что он мог вот-вот пойти. Начальник отдела всегда был человеком предусмотрительным... мы все даже смеялись над его дипломоманией - у него были водительские права, а кроме того, свидетельства радиста, стенографа...
     - Знаю я об этом.
     - Все это, я думаю, связано одно с другим... чтобы не растеряться, когда остаешься один среди совершенно незнакомых людей... будь то в переполненной электричке, будь то в лабиринте незнакомых улиц...
     - Цвет плаща?
     - Самый обычный... коричневатый или зеленоватый, в общем, цвет плаща.
     - Новый? Или заметно поношенный?
     - Нет, не новый. Сильно поношенный. Я так говорю потому, что... на рукаве и воротнике были жирные пятна... да, вспомнил, это был тот самый плащ, который начальник отдела уже давно носил... он любил ремонтировать автомобили и часто вместо рабочей одежды надевал этот плащ и лез в нем под машину...
     В тот же миг я приказываю шоферу остановиться. Темная широкая улица с редкими фонарями... сверкает красным светом знак, указывающий на ночные работы в водопроводном колодце, несколько касок, покрытых светящейся краской, монотонно повторяют без конца одни и те же движения.
     - Вылезайте. Прочистите как следует мозги. Причина вам, должно быть, понятна, так что вопросов не задавайте.
     - Откуда же мне знать? - Он сжался, готовый к сопротивлению. - Я собираюсь вам рассказать все, и прямо сейчас.
     - Подумайте как следует, может быть, поймете. Ну, живо выметайтесь.
     - Вы пожалеете.
     - Хватит. Знайте, я этот плащ получил от его жены в качестве вещественного доказательства. Проспитесь, выпейте аспирина, придумайте вранье покрасивее и тогда приходите снова.
     Сложив средний и указательный пальцы, я грубо ткнул Тасиро под пятое ребро. Он коротко вскрикнул, скорчился и, подавшись вперед, вывалился из машины, с трудом удержавшись на ногах. Обернувшись к захлопнутой дверце, он завопил:
     - Я шел за ним! Я шел за начальником отдела!
    x x x
     Выхожу из машины, не доезжая до подъема к жилому массиву, где живет женщина. Заплатил за кофе, выпитый вместе с Тасиро, - это уж ладно, потом вывалил кучу денег в студии ню, по пьянке, наверно, а теперь еще раскошелился на такси... сколько же я должен взыскать на покрытие расходов?.. нужно, естественно, донесение, подкрепляющее их необходимость... вряд ли утверждать, что нет ничего достойного упоминания в донесении... даже напрасная потеря времени может чему-то научить... я думаю, мне удалось получить прекрасный ластик, чтобы в течение двух часов с потенциальным псевдобеглецом стирать неясные, ненужные линии.
     Однако почти немыслимо занести этот косвенный урожай в объективное донесение, которое бы не потеряло ценности, выйдя из-под моего пера. Написать, что лжец признался в том, что ложь была ложью, все равно что ничего не написать. Когда я мысленно возвращался назад, в памяти отчетливо всплывали лишь голые белые ноги под стойкой... лишь ощущение, будто я впитываю их своей ладонью... но эта отдельная часть женщины не приводила меня к целому, и если бы я попытался завершить "фреску", то остальные части смог бы отыскать только там, за лимонной шторой. Точно мотылек, привлеченный световой ловушкой, я направляюсь к этому окну. Не имея никакого повода и в то же время не особенно задумываясь о том, что у меня его нет...
     Нет, нельзя сказать, что совсем не было повода. Повод - моя машина, брошенная у самой лестницы, ведущей к дому женщины, как раз напротив второго отсюда фонаря... я ее оставил под тем предлогом, что был пьян, но сейчас я еще более пьян, так что и этот повод весьма шаток. Я медленно иду тропинкой, протоптанной по высохшему газону, сокращая расстояние до лимонного окна. От угла дома номер три, если идти обычно, тридцать два шага... поднимаю голову - ряды фонарей, точно застывшие, немигающие, искусственные глаза, сзывают на праздник, который никогда не наступит... окна - бледные прямоугольники света, выстроившиеся в ряд, как проклятья, - там давным-давно забыли и думать о празднике... Подняв воротник пальто, я замираю - ветер, точно мокрая половая тряпка, хлещет по щеке... как раз там, где последний раз видели его...
     Если бы человеком, стоящим сейчас здесь, был не я, а он... он, тайно прокравшийся сюда под покровом темноты. О чем бы он думал, глядя в окно покинутого дома? Я пытаюсь проникнуться его настроением, но мне не удается. Почему-то все время его лицо заслоняет шофер такси, с которым я только что приехал. Человечек цвета накипи, вместо воздуха вдыхающий ропот, вместо крови нагнетающий в жилы проклятье, человечек, все тело которого испускает зловоние хлева... такому человечку незачем здесь стоять... ему незачем исподтишка сопрягать свою судьбу с лимонным окном... но, наверно, далеко не все водители именно такие. Есть среди них и положительные, хозяйственные люди, как, например, Томияма, купивший у него машину. Он должен быть самим собой. Его не заслонить никому другому. Он... он, решительно отвернувшийся от надежды на любой праздник, смело попытавшийся вырваться из разложенной по полочкам жизни... может быть, они решил отправиться в путь, чтобы прийти в вечный праздник, которого никогда не может быть?
     В один прекрасный день неожиданно попадается на глаза кусок бумаги, приклеенный к какой-то стене или фонарному столбу, - слинявшее от ветра и дождя и не привлекающее ничьего внимания объявление об огромном празднестве, которое еще сильнее подхлестывает желание, потому что место и время не указаны. И он, желая попасть на празднество, существующее лишь в объявлении, без оглядки устремляется на торжество, которое, в отличие от еженощной имитации празднества, сверкающего украшениями лишь в темноте и в неоновом свете, будет длиться вечно, не кончится и после смерти... на праздник в мир ночи, который будет продолжаться бесконечно, лишь бы на нем было достаточно тьмы... в безграничный круг радости, не обрамленный усталостью, разочарованием, обрывками бумаги, пляшущими на ветру...
     Теперь он стоит здесь... взвешивает, что тяжелее - утраченное или еще не осуществленное желание... на что же решиться?.. я шарю, пытаясь найти его... нет, ничего не выходит... эта тьма, в которой я шарю, в конце концов оказывается моим нутром... моей собственной картой, отпечатавшейся в моем же мозгу... тот, кто сейчас стоит, - это я сам, а не он... откровенно говоря, стоять я должен не здесь, а скорее у забора стройки, которая видна из квартиры моей жены... а вместо этого я стою здесь и дрожу, рыская взглядом по окнам совершенно чужого человека, ничем со мной не связанного, за исключением того, что он случайно оказался заявителем... может быть, и то место, где сейчас стоит он, не отмечено на его собственной карте, и он стоит под окном, которого я даже не могу себе вообразить... в том месте, до которого не добраться никому, кроме него, спит ли он, бодрствует ли, смеется ли, плачет ли, сердится ли, грустит ли, отчаивается ли, веселится ли, наживается ли, страдает ли от зубной боли, дрожит ли от страха, дымит ли, как пустая сковорода на огне, покрывается ли гусиной кожей, витает ли в облаках, топчется ли на месте, летит ли стремительно в пропасть, углубляется ли в подсчет наличности, предается ли воспоминаниям, строит ли планы на завтра, мучается ли от кошмара одиночества, рвет ли на себе волосы в раскаянии, наконец, смотрит ли затаив дыхание, как сочится кровь из глубокой раны...

/ Полные произведения / Абэ К. / Сожженная карта