• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Рид М. / Всадник без головы

Всадник без головы [4/31]

Скачать полное произведение

    Говоря это, охотник указал в угол комнаты, где, свернувшись кольцом, лежала змея.
    - Да это всего лишь "курочка"! - продолжал Стумп. - Она не опаснее голубя. Искусать она не могла, но мы все равно с ней расправимся.
    С этими словами охотник схватил ужа, высоко поднял и бросил оземь с такой силой, что почти лишил его способности двигаться.
    - Вот и все, мистер Фелим, - сказал Зеб, наступая змее на голову своим тяжелым каблуком. - Ложись и спи спокойно до утра: змеи тебя больше не тронут.
    Подталкивая ногой убитого ужа и весело посмеиваясь, Зеб Стумп вышел из хижины; снова растянулся он на траве во весь свой огромный рост и на этот раз наконец заснул.
    Глава VIII. МНОГОНОЖКА
    После расправы со змеей все успокоились. Вой собаки прекратился вместе с воплями Фелима. Мустанги снова спокойно стояли под тенью деревьев.
    В хижине водворилась тишина; только время от времени было слышно, как ерзал ирландец на подстилке из мустанговой шкуры, не веря больше в защиту веревки из конского волоса.
    Снаружи тишину нарушал лишь один звук, совсем не похожий на шорохи, доносившиеся из хижины. Это было нечто среднее между мычаньем аллигатора и кваканьем лягушки; однако, поскольку этот звук вылетал из ноздрей Зеба Стумпа, вряд ли он мог быть чем-нибудь иным, нежели здоровым храпом заснувшего охотника. Его звучность говорила о том, что Зеб крепко спит.
    Охотник заснул почти сразу, как только снова улегся внутри веревочного кольца. Шутка, которую он сыграл с Фелимом, чтобы отомстить за прерванный сон, успокоительно подействовала на него, и он теперь наслаждался полным отдыхом.
    Почти целый час длился этот дуэт; время от времени ему аккомпанировали крики ушастой совы и заунывный вой койота.
    Но вот снова зазвучал хор. Запевалой, как и в прошлый раз, был Фелим.
    - Спасайте, погибаю! - закричал неожиданно ирландец, разбудив не только своего хозяина в хижине, но и гостя на лужайке. - Святая Дева! Заступница чистых душ! Спаси меня!
    - Спасти тебя? От кого? - спросил Морис Джеральд, снова вскочив с постели и торопливо зажигая свет. - Что случилось?
    - Другая змея, ваша милость. Ох! Ей-богу, гадюка, зловреднее той, которую убил мистер Стумп. Она искусала мне всю грудь. Место, где она проползла, горит, будто кузнец из Баллибаллаха обжег меня раскаленным железом.
    - Будь ты проклят, олух! - закричал Зеб Стумп, появляясь в дверях с одеялом на плече. - Второй раз ты будишь меня, дурак!.. Прошу прощения, мистер Джеральд! Известно, что дураков во всех странах хватает - и в Америке, и в Ирландии, - но такого идиота, как Фелим, я еще не встречал. Это сущее несчастье! Вряд ли нам сегодня удастся заснуть, если мы не утопим его в речке.
    - Ох, милый Стумп, не говорите так! Клянусь, что здесь опять змея! Я уверен, что она еще в хижине. Только минуту назад я чувствовал, как она ползала по мне.
    - Это тебе приснилось, наверно? - сказал охотник полувопросительно и более спокойно. - Говорю тебе, что ни одна техасская змея не переползет через волосяную веревку. Та наверняка была уже в хижине до того, как ты положил лассо. Вряд ли тут спрятались две сразу. Сейчас поищем...
    - О Господи! - кричал ирландец, задирая рубашку. - Вот он, след змеи, как раз на ребрах! Значит, была здесь вторая! О Пресвятая Дева, что со мной будет? Жжет, как огнем!
    - Змея? - воскликнул Стумп, приближаясь к перепуганному ирландцу и держа над ним свечу. - Как же, змея! Нет, черт побери, клянусь, что это не змея! Это хуже!
    - Хуже змеи? - воскликнул Фелим в отчаянии. - Хуже, вы сказали, мистер Стумп? Вы думаете, это опасно?
    - Как тебе сказать... Все зависит от того, найду ли я кое-что поблизости и скоро ли. Если нет, то я не отвечаю...
    - О мистер Стумп, не пугайте меня!
    - В чем дело? - спросил Морис, увидев на груди Фелима ярко-красную полосу, словно проведенную раскаленной спицей. - Что же это, в конце концов? - повторил он с возрастающим беспокойством, заметив, как озабоченно смотрит охотник на странный след. - Я ничего подобного не видел. Это опасно?
    - Очень, мистер Джеральд, - ответил Стумп, поманив мустангера за дверь хижины и говоря шепотом, чтобы не услышал Фелим.
    - Но что же это такое? - взволнованно повторил Морис.
    - След ядовитой многоножки.
    - Ядовитая многоножка! Она его укусила?
    - Нет, не думаю. Но этого и не требуется. Хватит того, что многоножка проползла - это может быть смертельно.
    - Боже милосердный! Это так опасно?
    - Да, мистер Джеральд. Не раз я видел, как здоровый человек отправлялся на тот свет с такой полосой. Нужно помочь, и поскорее, а то у него начнется страшный жар, а потом помутится рассудок, все равно как после укуса бешеной собаки. Но не надо пугать беднягу, пока я не выясню, нельзя ли ему помочь. В этих краях встречается трава - вернее, одно целебное растение, и если мне удастся быстро его найти, тогда вылечить Фелима будет нетрудно. На беду, луна скрылась, и придется искать на ощупь. Я знаю, что на обрыве много этого зелья. Идите, успокойте парня, а я посмотрю, что можно сделать. Через минутку я вернусь.
    Этот шепот за дверью ничуть не успокоил Фелима, а, наоборот, привел его в паническое состояние. Не успел старый охотник отправиться на поиски лечебного растения, как ирландец выбежал из хижины, вопя еще жалобнее. Прошло немало времени, прежде чем Морису удалось успокоить своего молочного брата, убедив его, что опасности нет никакой, хотя он сам вовсе не был в этом уверен. Скоро в дверях появился Зеб Стумп; по спокойному выражению его лица нетрудно было догадаться, что целебное растение найдено. В правой руке охотник держал несколько овальных листьев темно-зеленого цвета, густо и равномерно усаженных острыми шипами. Морис узнал в них листья кактуса орегано.
    - Не бойся, мистер Фелим, - сказал старый охотник, переступая порог хижины. - Теперь бояться нечего. Я достал цветочек, который живо вытянет жар из твоей крови, быстрее, чем огонь сожжет перо... Перестань выть, говорят тебе! Ты разбудил всех птиц, зверей и гадов на двадцать миль вверх и вниз по реке. Если ты будешь продолжать, сюда сбегутся все команчи, а это, пожалуй, будет похуже, чем след стоногой твари... Мистер Джеральд, пока я буду готовить припарку, найдите, чем его перевязать.
    Прежде всего охотник снял ножом шипы. Затем, удалив кожицу, он нарезал кактус тонкими ломтиками, разложил их на приготовленной мустангером чистой тряпке и ловко приложил эту "припарку", как он ее назвал, к багровой полосе на теле Фелима.
    Кактус быстро оказал свое действие - его сок был хорошим противоядием. И Фелим, успокоенный уверенностью, что опасность осталась позади, а также от усталости, забылся крепким освежающим сном. После неудачной попытки найти многоножку - отвратительное пресмыкающееся, которое, в отличие от змеи, не боится переползать через волосяную веревку, - врач-самоучка вернулся на свою лужайку, где спокойно проспал до утра.
    Едва рассвело, все трое были на ногах. Фелим уже оправился от перенесенной лихорадки и позабыл все страхи. Позавтракав остатками жареного индюка, они стали спешно готовиться к отъезду. Вместе со старым охотником бывший грум из Баллибаллаха готовил диких лошадей к путешествию через прерию, привязывал их друг к другу. Морис тем временем занимался своим конем и крапчатой кобылой. Особенно большое внимание он уделял прекрасной пленнице: он тщательно расчесывал ее гриву и хвост и счищал с блестящей шерсти пятна грязи - следы упорной погони, свидетельствовавшие о том, как трудно было накинуть лассо на ее гордую шею.
    - Бросьте! - сказал Зеб, не без удивления наблюдая за мустангером. - Зря вы так стараетесь. Вудли Пойндекстер не из тех, кто отказывается от своего слова. Вы получите двести долларов - поверьте старому Зебу Стумпу. Черт возьми, она и стоит этих денег!
    Морис ничего не ответил, но, судя по улыбке, заигравшей в уголках его рта, можно было догадаться, что кентуккиец совсем не понял причины его особенного внимания к крапчатому мустангу.
    Не прошло и часа, как мустангер уже двинулся в путь на своем гнедом коне, ведя за собой на лассо крапчатую кобылу. Сзади резвой рысью бежал табун, за которым присматривал Фелим.
    Зеб Стумп на своей старой кобыле с трудом поспевал за ними.
    Позади, осторожно ступая по колючей траве, трусила Тара.
    Никто не остался охранять хижину: они просто закрыли дверь, обтянутую конской шкурой, чтобы внутрь не забрались четвероногие обитатели прерии. И теперь тишина, царившая кругом, нарушалась лишь криком ушастой совы, визгом пумы и заунывным лаем голодного койота.
    Глава IX. ПОГРАНИЧНЫЙ ФОРТ
    На высоком флагштоке форта Индж развевается флаг, усеянный звездами; он отбрасывает колеблющуюся тень на своеобразную, удивительную панораму.
    Это картина настоящей пограничной жизни - правдиво передать ее могла бы, пожалуй, только кисть Вернэ Младшего, - жизни полувоенной, полугражданской, наполовину дикой, наполовину цивилизованной; картина, пестрящая людьми разнообразного цвета кожи и в самых разнообразных костюмах, людьми всех профессий и положений в обществе.
    И самый форт имеет столь же необычный вид. Звездный флаг развевается не над бастионами с зубчатыми стенами, он отбрасывает свою тень не на казематы или потайные ходы: здесь нет ни рвов, ни валов - ничего, что напоминало бы крепость. Это просто частокол из стволов алгаробо, внутри которого находится навес - конюшня для двухсот лошадей. За его пределами - десяток построек незатейливой архитектуры, обыкновенные хижины-хакале с плетеными, обмазанными глиной стенами; самая большая из них - казарма. За ними расположены госпиталь, интендантские склады; с одной стороны гауптвахта, с другой, на более видном месте, - офицерская столовая и квартиры. Все чрезвычайно просто: оштукатуренные стены выбелены известкой, которой изобилуют берега Леоны; все чисто и опрятно, как и полагается крепости, в которой военные носят мундиры большой цивилизованной нации. Таков форт Индж.
    На некотором расстоянии видна другая группа построек, не больше той, которая называется фортом. Они тоже находятся под покровительством американского флага; и, хотя непосредственно над ними он не развевается, ему они обязаны своим возникновением и существованием. Это зародыш одного из тех поселков, которые обычно появляются вблизи американских военных постов, быстро развиваются и в большинстве случаев становятся маленькими городками, а иногда и большими городами.
    В настоящее время население поселка состоит из маркитанта, на складе которого хранятся припасы, не числящиеся в военном пайке; хозяина гостиницы и бара, привлекающего бездельников своими полочками, уставленными гранеными бутылками; кучки профессиональных игроков, очищающих при помощи фараона и монте карманы офицеров местного гарнизона; двух десятков черноглазых сеньорит сомнительной репутации; такого же количества охотников, погонщиков, мустангеров и людей без определенных занятий, которые в любой стране, как правило, слоняются возле военных лагерей.
    Дома этого небольшого поселка расположены в некотором порядке. По-видимому, все они - собственность одного предпринимателя. Они стоят вокруг "площади", где вместо фонарей и статуй торчат над вытоптанной травой высохший ствол кипариса и несколько кустов.
    Леона в этом месте - еще почти ручей; она течет позади
    изумрудной зеленью и очерченная вдали более темной полосой леса, где могучие дубы, гикори и вязы борются за существование с колючими кактусами и со множеством вьющихся и ползучих растений-паразитов, почти неизвестных ботанику. К югу и востоку на берегу речки разбросаны дома. Это усадьбы плантаторов; некоторые из них выстроены недавно и не претендуют на какой-либо стиль, другие более вычурной архитектуры - по-видимому, уже солидного возраста. Один из них особенно обращает на себя внимание. Представьте себе большое здание с плоской крышей и зубчатым парапетом; его белые стены резко выделяются на зеленом фоне леса, обступающего дом с трех сторон. Это асиенда Каса-дель-Корво.
    Вы поворачиваетесь к северу, и перед вашими глазами неожиданно вырастает одиноко стоящая конусообразная гора; она возвышается над равниной на несколько сот футов; позади нее в туманной дали вырисовывается ломаная линия Гвадалупских гор - горного хребта, венчающего высокое, почти неисследованное плоскогорье Льяно-Эстакадо.
    Посмотрите выше, и вы увидите небо - полусапфировое, полубирюзовое. Днем оно совершенно чистое и безоблачное, и только золотой шар солнца сияет на нем. Ночью оно усеяно звездами, словно выкованными из светлой стали; а четко очерченный диск луны кажется здесь совсем серебряным.
    Взгляните вниз в тот час, когда уже исчезли луна и звезды, когда ветерок, насыщенный ароматом цветов, дует с залива Матагорда, налетает на звездный флаг и разворачивает его в утреннем свете, - взгляните, и вы увидите картину настолько яркую и живую, капризную по очертаниям и краскам, пестрящую всевозможными одеждами, что описать ее невозможно.
    Вы заметите военных: голубую форму пехотинцев Соединенных Штатов, синие мундиры драгун и светлые, почти неуловимого зеленого цвета, мундиры конных стрелков. По форме одеты только дежурные офицеры, начальник караула и сами караульные. Их товарищи, пользуясь свободным временем, бродят около казарм или под навесом конюшни в красных фланелевых рубашках, мягких шляпах и нечищеных сапогах.
    Они болтают с людьми, одетыми совсем не по-военному. Это высокие охотники в рубахах из оленьей шкуры и таких же гетрах; пастухи, мустангеры, одетые, как мексиканцы; настоящие мексиканцы в широких штанах, с серапе на плечах, в сапогах с огромными шпорами и в небрежно заломленных набекрень глянцевых сомбреро. Они разговаривают с индейцами, которые пришли в форт для торговли или мирных переговоров; их палатки виднеются невдалеке. Фигуры индейцев, с накинутыми на плечи красными, зелеными и голубыми одеялами, кажутся необычайно живописными и почти классически красивыми; даже нелепая разрисовка, которой они изуродовали свою кожу, и слипшиеся от грязи черные длинные волосы, удлиненные еще прядями конских волос, не могут испортить их строгой красоты.
    Вообразите себе эту пеструю толпу в разнообразных костюмах, говорящих о национальности, профессии и положении их хозяев; добавьте еще чернокожих сынов Эфиопии - офицерских грумов или слуг соседнего плантатора; представьте себе, как они стоят небольшими группками и беседуют или фланируют по равнине между фургонами; представьте себе две шестифунтовые пушки на колесах и рядом повозки с боеприпасами; одну или две белые палатки, занятые офицерами, предпочитающими из оригинальности спать под прикрытием парусины; винтовки караульных, составленные в пирамиды. Представьте себе все это, и перед вашими глазами развернется картина военного форта, находящегося на границе Техаса, на самой окраине цивилизации.
    Неделю спустя после того, как плантатор из Луизианы приехал в свой новый дом, на плац-параде перед фортом Индж стояли три офицера и смотрели в сторону асиенды Каса-дель-Корво.
    Они все были молоды - старшему не больше тридцати лет.
    Погоны с двумя нашивками у первого указывали на его капитанский чин; второй, с одной поперечной нашивкой, был старшим лейтенантом; третий, судя по его гладким погонам, был, по-видимому, только младшим лейтенантом.
    Они были свободны от дежурства и разговаривали о новых обитателях Каса-дель-Корво - плантаторе из Луизианы и его семье.
    - Будем праздновать новоселье, - сказал капитан пехоты, имея в виду приглашение, полученное всеми офицерами гарнизона. - Сначала обед, а потом танцы. Настоящее событие! Там мы встретим, наверно, всех местных аристократов и красавиц.
    - Аристократов? - смеясь, отозвался лейтенант драгунского полка. - Не думаю, что здесь много аристократов, а красавиц, наверно, и того меньше.
    - Вы ошибаетесь, Генкок. На берегах Леоны можно найти и тех и других. Сюда перекочевали из Соединенных Штатов люди с большим весом в обществе. Мы встретим их на празднике у Пойндекстера, в этом я не сомневаюсь. Относительно аристократизма не беспокойтесь: у самого хозяина его столько, что хватит с избытком на всех гостей. Что же касается красавиц, бьюсь об заклад, что его дочка лучше любой девушки по эту сторону реки Сабинас! Племяннице интенданта наверняка придется уступить ей свое место первой красавицы.
    - Вот как!.. - выразительно протянул лейтенант стрелкового полка; по тону его можно было понять, что эти слова задели его за живое. - Значит, мисс Пойндекстер должна быть чертовски хороша.
    - Она необыкновенно хороша, если только не подурнела с той поры, как я видел ее в последний раз на балу у Лафурша. Там было несколько молодых креолов, которые добивались ее внимания, и дело чуть не дошло до дуэли.
    - Кокетка, должно быть? - заметил стрелок.
    - Ни капли, Кроссмен. Напротив, уверяю вас. Она девушка серьезная и не допускает излишней фамильярности - унаследовала гордость своего отца. Это фамильная черта Пойндекстеров.
    - Девица как раз в моем вкусе, - шутливо заметил молодой драгун, - и если она так хороша собой, как вы говорите, капитан Слоумен, то я, наверно, влюблюсь в нее. Мое сердце, слава Богу, свободно, не то что у Кроссмена.
    - Послушайте, Генкок, - ответил пехотный офицер, человек практичный, - я не люблю держать пари, но готов поставить любую сумму, что, увидев Луизу Пойндекстер, вы этого больше сказать не сможете, - конечно, если будете искренни.
    - Не беспокойтесь обо мне, пожалуйста, Слоумен! Я слишком часто бывал под огнем прекрасных глаз, чтобы их бояться.
    - Но не таких прекрасных.
    - Черт побери! Вы заставите человека влюбиться в девушку, прежде чем он взглянул на нее. Если верить вашим словам, она редкая красавица.
    - Да, вы не ошиблись. Она была такой, когда я видел ее в последний раз.
    - Давно ли это было?
    - Бал у Лафурша? Дайте вспомнить... Года полтора назад. Вскоре после того, как мы вернулись из Мексики. Она тогда только начала выезжать; о ней говорили: "Загорелась новая звезда, рожденная для света и для славы".
    - Полтора года - это большой срок, - рассудительно заметил Кроссмен. - Большой срок для девушки - особенно креолки: ведь их часто выдают замуж в двенадцать лет вместо шестнадцати. Ее красота уже могла потерять свою свежесть.
    - Ни чуточки. Я мог бы зайти к ним, чтобы проверить, но думаю, что они сейчас хлопочут по хозяйству и, наверно, им не до гостей, Впрочем, на днях у них побывал майор, и он так много говорил о необыкновенной красоте мисс Пойндекстер, что чуть не поссорился с супругой.
    - Клянусь честью, - воскликнул драгун, - вы так заинтриговали меня, что я, кажется, уже почти влюблен!
    - Прежде чем вы окончательно влюбитесь, я должен предупредить вас, - сказал пехотный офицер серьезным тоном, - что вокруг розы есть шипы - другими словами, в семье есть человек, который может причинить вам неприятности.
    - Брат, наверно? Так обычно говорят о братьях.
    - У нее есть брат, но не в нем дело. Это чудесный, благородный юноша, единственный из Пойндекстеров, которого не гложет червь гордости.
    - Тогда ее аристократический папаша? Не думаю, чтобы он стал отказываться жить под одной крышей с Генкоками.
    - Я в этом не уверен... Не забывайте, что Генкоки - янки, а плантатор - благородный южанин! Но я говорю не про старого Пойндекстера.
    - Кто же тогда эта загадочная личность?
    - Ее двоюродный брат - Кассий Колхаун. Очень неприятный субъект.
    - Я, кажется, слыхал это имя.
    - И я тоже, - сказал стрелок.
    - О нем слыхал каждый, кто так или иначе был причастен к мексиканской войне, то есть кто участвовал в походе Скотта. Кассий Колхаун оставил по себе дурную память. Он уроженец штата Миссисипи и во время войны был капитаном в полку миссисипских волонтеров. Только его чаще встречали за карточным столом в игорном доме, чем в казармах. Было у него одно - два дельца, которые составили ему репутацию дуэлянта и задиры. Но эту славу он приобрел еще до мексиканской войны. В Новом Орлеане он слыл опасным человеком.
    - Ну и что? - сказал молодой драгун несколько вызывающе. - Кому какое дело, опасный человек мистер Кассий Колхаун или безобидный? Мне это, право, безразлично. Ведь вы же говорите, что он ей всего лишь двоюродный брат.
    - Не совсем так... Мне кажется, что он к ней неравнодушен.
    - И пользуется взаимностью?
    - Этого я не знаю. Но, по-видимому, он любимец его отца. И мне даже объяснили - правда, под большим секретом - причину этой симпатии. Обычная история - денежная зависимость. Пойндекстер теперь уже не так богат, как раньше, иначе мы никогда не увидели бы его здесь.
    - Если его дочь так обаятельна, как вы говорите, то надо думать, что Кассий Колхаун тоже скоро появится здесь.
    - "Скоро"! Это все, что вам известно? Он уже здесь. Он приехал вместе со всей семьей и теперь поселился с ними. Некоторые предполагают, что они вместе купили плантацию. Сегодня утром я видел его в баре гостиницы - он пьянствовал, задирал всех и хвастал, как всегда.
    - У него смуглый цвет лица, на вид ему лет тридцать, темные волосы и усы, носит синий суконный сюртук полувоенного покроя, у пояса револьвер Кольта - так?
    - Вот-вот! И еще кривой нож, если заглянуть за отворот сюртука. Это он самый.
    - Субъект довольно неприятного вида, - заметил стрелок, - и если он такой хвастун и задира, то наружность не обманывает.
    - К черту наружность! - с раздражением воскликнул драгун. - Офицерам армии дяди Сэма вряд ли подобает пугаться наружности. Да и самого задиры тоже. Если он вздумает задирать меня, то узнает, что я умею спускать курок быстрее, чем он...
    В это время рожок протрубил сбор к утреннему смотру - церемонии, которая соблюдалась в маленьком форту так же строго, как если бы там стоял армейский корпус. И три офицера разошлись, каждый к своей роте, чтобы приготовить ее к смотру, который производил майор, командир форта.
    Глава Х. КАСА-ДЕЛЬ-КОРВО
    Поместье, или асиенда, Каса-дель-Корво протянулось по лесистой долине Леоны более чем на три мили и уходило к югу в прерию на шесть миль.
    Дом плантатора, обычно, хотя и неправильно, тоже называемый асиендой, стоял на расстоянии пушечного выстрела от форта Индж, откуда была видна часть его белых стен; остальную же часть асиенды заслоняли высокие деревья, окаймляющие берега реки.
    Местоположение асиенды было необычно и, несомненно, выбрано из соображений обороны, ибо в те времена, когда закладывался фундамент дома, колонисты опасались набегов индейцев; впрочем, эта опасность грозила им и теперь.
    Река делает здесь крутую излучину в форме подковы или дуги в три четверти круга; на ее хорде, или, вернее, на примыкающем к ней параллелограмме, и была построена асиенда. Отсюда и название "Каса-дель-Корво" - "Дом на излучине".
    Фасад дома обращен в сторону прерии, которая расстилается перед ним до самого горизонта; по сравнению с этим великолепным лугом королевский парк покажется совсем маленьким.
    Архитектурный стиль Каса-дель-Корво, как и других больших помещичьих домов Мексики, можно назвать мавританско-мексиканским.
    Дом - одноэтажный, с плоской крышей - асотеей, обнесенной парапетом. Внутри находится вымощенный плитами двор
    - "патио" - с фонтаном и лестницей, ведущей на асотею. Массивные деревянные ворота главного входа; по обе стороны от них - два или три окна, защищенных железной решеткой. Таковы характерные особенности мексиканской асиенды. Каса-дель-Корво мало чем отличалась от этого типа старинных зданий, разбросанных по всей огромной территории Испанской Америки.
    Такова была усадьба, недавно приобретенная луизианским плантатором.
    До сих пор не произошло никаких перемен ни во внешнем виде дома, ни внутри него, если не говорить о его обитателях. Лица полуанглосаксонского, полуфранко-американского типа мелькают в коридоре и во дворе, где раньше можно было встретить лишь чистокровных испанцев; а вместо богатого, звучного языка Андалузии здесь теперь раздается резкий, гортанный полутевтонский язык и только изредка музыкальная креоло-французская речь.
    За стенами дома, в покрытых юкковыми листьями хижинах, где раньше жили пеоны, произошли более заметные перемены.
    Там, где высокий, худой вакеро в черной глянцевой шляпе с широкими полями и в клетчатом серапе на плечах, звеня шпорами, важно расхаживал по прерии, теперь ходит надменный надсмотрщик в синей куртке или плаще, щелкая своим кнутом на каждом углу; там, где краснокожие потомки ацтеков, едва прикрытые овчиной, грустно бродили около своих хакале, теперь черные сыны и дочери Эфиопии с утра до вечера болтают, поют и пляшут, как бы опровергая суждение, что рабство - это несчастье.
    К лучшему ли эта перемена на плантациях Каса-дель-Керво?
    Было время, когда англичане ответили бы на этот вопрос "нет" с полным единодушием и горячностью, не допускающей сомнения в искренности их слов.
    О человеческая слабость и лицемерие! Наша так долго лелеянная симпатия к рабам оказалась лишь притворством.
    Оказавшись на поводу у олигархии - не у старой аристократии нашей страны, потому что она не могла бы проявить такого коварства, а у олигархии буржуазных дельцов, которые пробрались к власти в стране, - на поводу у этих рьяных заговорщиков против народных прав, Англия изменила своему принципу, так громко ею провозглашенному, подорвала к себе доверие, оказанное ей всеми нациями.
    Совсем о другом думала Луиза Пойндекстер, когда она задумчиво опустилась в кресло перед зеркалом и велела своей горничной Флоринде одеть и причесать себя для приема гостей.
    Это было примерно за час до званого обеда, который давал Пойндекстер, чтобы отпраздновать новоселье. Не этим ли следовало объяснить некоторое беспокойство в поведении молодой креолки? Однако у Флоринды были на этот счет свои догадки, о чем свидетельствовал происходивший между ними разговор.
    Хотя вряд ли это можно было назвать разговором: Луиза просто думала вслух, а ее служанка вторила ей, как эхо. В течение всей своей жизни молодая креолка привыкла смотреть на рабыню, как на вещь, от которой можно было не скрывать своих мыслей, так же как от стульев, столов, диванов и другой мебели в комнате. Разница заключалась лишь в том, что Флоринда все же была живым существом и могла отвечать на вопросы.
    Минут десять после того, как Флоринда появилась в комнате, она без умолку болтала о всяких пустяках, а участие в разговоре самой Луизы ограничивалось лишь отдельными замечаниями.
    - О мисс Луи, - говорила негритянка, любовно расчесывая блестящие пряди волос молодой госпожи, - ну и чудесные у вас волосы! Словно испанский мох, что свешивается с кипариса. Только они у вас другого цвета и блестят, точно сахарная патока.
    Луиза Пойндекстер, как уже упоминалось, была креолка, а потому вряд ли нужно говорить, что ее волосы были темного цвета и пышные, "словно испанский мох", как наивно выразилась негритянка. Но они не были черными; это был тот густой каштановый цвет, который встречается иногда в окраске черепахи или пойманного зимой соболя.
    - Ах, - продолжала Флоринда, взяв тяжелую прядь волос, которая отливала каштановым цветом на ее черной ладони, - если бы у меня были ваши красивые волосы, а не эта овечья шерсть, они все были бы у моих ног, все до одного!
    - О чем ты говоришь? - спросила молодая креолка, точно очнувшись от грез. - Что ты сказала? У твоих ног? Кто?
    - Ну вот, разве мисс не понимает, что я говорю?
    - Право, нет.
    - Я заставила бы их влюбиться в меня. Вот что!
    - Но кого же?
    - Всех белых джентльменов! Молодых плантаторов! Офицеров форта - всех, всех подряд! С вашими волосами, мисс Луи, я бы их всех заполонила!
    - Ха-ха-ха! - рассмеялась Луиза, взглянув на Флоринду и представив ее со своей шевелюрой. - Ты думаешь, что ни один мужчина не устоял бы перед тобой, если бы у тебя были мои волосы?
    - Нет, мисс, не только ваши волосы, но и ваше личико, ваша кожа, белая, как алебастр, ваша стройная фигура и ваши глаза... О мисс Луи, вы такая замечательная красотка! Я слыхала, как это говорили белые джентльмены. Но мне и не надо слышать, что они говорят, - я сама вижу.
    - Ты научилась льстить, Флоринда.
    - Нет, мисса, что вы! Ни одного словечка лести, ни одного слова! Клянусь вам! Клянусь апостолами!
    Тому, кто лишь раз взглянул на Луизу, не нужны были клятвы негритянки, чтобы поверить в искренность ее слов, какими бы восторженными они ни были. Сказать, что Луиза Пойндекстер прекрасна, - значило только подтвердить общее мнение окружающего ее общества. Красота Луизы Пойндекстер поражала всех с первого взгляда, но трудно было подобрать слова, чтобы дать о ней представление. Перо не может описать прелести ее лица. Даже кисть дала бы лишь слабое представление о ее облике, и ни один художник не мог бы изобразить на безжизненном полотне волшебный свет, который излучали ее глаза - казалось, освещая все лицо. Черты его были классическими и напоминали излюбленный Фидием и Праксителем тип женской красоты. И в то же время во всем греческом пантеоне нет никого похожего на нее, потому что у Луизы Пойндекстер было не лицо богини, а гораздо более привлекательное для простых смертных - лицо женщины.
    На восторженные уверения Флоринды девушка ответила веселым смехом, в котором, однако, не слышалось сомнения. Молодой креолке не нужно было напоминать о ее красоте. Луиза знала, что она прекрасна, и не раз бросала пристальный взгляд в зеркало, перед которым ее причесывала и одевала служанка. Лесть негритянки мало тронула ее, не больше, чем ласка баловня спаниеля, и дочь плантатора снова задумалась; из этого состояния ее вывела болтовня служанки.
    Флоринду это не смутило, она не замолчала. Горничную, очевидно, мучила какая-то тайна, которую ей хотелось разгадать во что бы то ни стало.
    - Ах, - продолжала она, как будто разговаривая сама с собой, - если бы Флоринда была хоть наполовину так хороша, как молодая мисса, она бы ни на кого не смотрела и ни по ком бы не вздыхала!
    - Вздыхала? - повторила Луиза, удивленная ее словами.-Что ты хочешь этим сказать?
    - Боже мой, мисс Луи, Флоринда не такая уж слепая и не такая глухая, как вы думаете! Она давно замечает, что вы все сидите на одном месте и не пророните ни словечка, только вздыхаете, да так глубоко! Этого не бывало, когда мы жили на старой плантации в Луизиане.
    - Флоринда, я боюсь, что ты теряешь рассудок, или ты его уже в Луизиане потеряла! Может быть, здешний климат плохо действует на тебя?
    - Честное слово, мисс Луи, вы должны об этом спросить себя. Не сердитесь на меня, что я с вами так попросту разговариваю. Флоринда - ваша рабыня и любит вас, как черная сестра. Она горюет, когда вы вздыхаете. Потому она так и говорит с вами. Вы не сердитесь на меня?
    - Конечно, нет. За что мне на тебя сердиться, девочка? Я не сержусь, я же не говорила, что сержусь. Только ты ошибаешься. То, что ты видела и слышала, - всего лишь твоя фантазия. Ну, а вздыхать мне некогда. Сейчас мне хватит и других дел - ведь нужно будет принять чуть ли не сотню гостей, и почти все они незнакомые. Среди них будут молодые плантаторы и офицеры, которых ты поймала бы, если бы у тебя были мои волосы. Ха-ха! А у меня нет никакого желания очаровывать их, ни одного из них! Так что поскорее причесывай мои волосы, только не плети из них сетей.

/ Полные произведения / Рид М. / Всадник без головы

Смотрите также по произведению "Всадник без головы":

• Сочинения
• Краткое содержание