• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Железников В.К. / Каждый мечтает о собаке

Каждый мечтает о собаке [7/7]

Скачать полное произведение

    Дверь в квартиру Михаила Николаевича была открыта настежь.
     Сократик вошел в нее и увидел человека, сидящего в кресле, старого, толстого, седого. Сократик вежливо кашлянул, чтобы привлечь его внимание, и тот поднял голову.
     - У вас открыта дверь, - сказал Сократик.
     - Спасибо, - ответил Михаил Николаевич. - Сейчас закрою.
     - Я был в соседней квартире и все слышал, - сказал Сократик. - Если надо, я могу дать свою кожу для пересадки. (Михаил Николаевич посмотрел на него.) И не только я, - добавил Сократик, - весь наш класс согласится.
     - А ты кто такой? Ты что, знаешь Верочку Полякову?
     - Нет, - сказал Сократик. - Просто я случайно оказался в вашем доме.
     - Значит, если я тебя правильно понял, ты хочешь помочь человеку, которого ты никогда в жизни не видел? - Михаил Николаевич пристально посмотрел на этого небольшого, толстогубого, лохматого паренька, и у него неожиданно запело внутри и бешено заиграла труба сигнал боевой тревоги.
     Сократик промолчал.
     - Не вернулся, - сказал Михаил Николаевич. - Я так и знал, что он не вернется. Такие люди не возвращаются, когда другим плохо. И у него хватает духа оправдывать себя. А я-то, старый дурак, верил в него. Нравились мне его мягкость, обходительность. Он боится страданий. А разве можно уйти от страданий? Человек со дня рождения обречен на потерю близких, на крушение надежд... Моя матушка, вечная ей память, очень любила меня. И я, сколько себя помню, всегда боялся, что с ней что-нибудь случится, и ненавидел, когда она говорила мне: "Вот умру, тогда все будешь делать по-своему". Как мы можем уйти от страданий за близких и за далеких людей, которые живут в разных уголках земли? Нет, от этого нельзя уйти. Собственно, эти страдания и делают нас человеками. Негодяй, негодяй, негодяй... Я теперь буду говорить по тысяче раз "негодяй", чтобы убить его в себе.
     Он начал торопливо одеваться, накинул пиджак, почему-то надел галоши, потом стал торопливо принимать лекарство.
     - Этот негодяй думает, что времена Сусаниных миновали. Негодяй...
     Они вышли во двор, и Сократику захотелось подтолкнуть Михаила Николаевича, чтобы он быстрее добрался до врача Верочки Поляковой и посоветовался с ним, как быть дальше, а тот тянулся, как черепаха. А Михаилу Николаевичу казалось, что он просто летит. Он задыхался от этой быстрой, непривычной ходьбы, и сердце у него стучало где-то под самым горлом, но все равно спешил, хотя отлично знал, что никакие врачи сейчас не помогут Верочке и он идет к ним для очистки совести и ради этого неизвестного ему паренька, который так верит в людей.
     Вот почему он шел так быстро, так невероятно быстро, как, может быть, не ходил ни разу после войны, после того как пошел в ополчение и немецкая пуля пробила ему легкое.
     Из-за себя он бы ни за что так не стал торопиться, из-за себя развивать такую гонку. Нет, это он бы не смог.
     И ему самому кажется сейчас удивительным и неправдоподобным, что он когда-то мальчишкой был способен сбежать из дому и стать трубачом в Первой Конной. А теперь это все забыли и, в первую очередь, он сам, но где-то все же в нем живет дух трубача-горниста, который вдруг пропевает в нем в самое неожиданное время сигнал тревоги. Он затрубил в нем в начале войны, и сейчас он снова трубит. Ну-ну, старые больные ноги, ну-ну, старая, стертая машина, поработай, погоняй кровь ради людей! Как жалко, что он в спешке забыл дома лекарство. Это уже легкомысленно. Значит, есть еще порох в пороховницах, если он поступает легкомысленно. Ура, ура, ура! Негодяй, негодяй, негодяй...
     Он шел навстречу ветру, шел, загребая старыми ногами, обутыми в старые галоши, размахивая старым портфелем, набитым старыми бумагами, которые он всегда неизвестно зачем таскает за собой. 23
     После того как я "прославился" с этим проклятым кладом, я стал известным человеком в школе. Меня даже на педсовете разбирали, правда заочно. О чем там говорили, не знаю, но по школе пополз слушок, что Юрку Палеолога отправляют к врачу-психиатру. Может быть, я сумасшедший. Ох и остряки!
     После этого вся наша школа бегала на меня смотреть, настоящее паломничество. А первоклассники, те на всякий случай обегали меня стороной. И в стенгазете разрисовали, с зеленым платком на шее и с серьгой в ухе. В общем, понятно, на что намекали. Но я не обижаюсь, я не против, смех - дело серьезное.
     А в остальном моя жизнь потихоньку стала налаживаться - Эфэф оказался прав. Правда, с Кулаковыми я не помирился и дома у нас было не очень-то хорошо.
     Как-то я набрался храбрости и рассказал матери о том, что к нам приходила жена Геннадия Павловича. Думал, она упадет от моих слов в обморок или разревется. Раньше, если ее кто-нибудь обманывал, она закрывалась в ванне и ревела, как девчонка. И поэтому я заранее приготовил стакан воды, чтобы в нужный момент подать ей.
     Но эту воду мне пришлось выпить самому, потому что в ответ на мои слова она такое преподнесла, что этот стакан воды просто выручил меня... Оказывается, Геннадий Павлович не женат, а женщина, та "певица" из хора Пятницкого его родная сестра, которая приходила, чтобы познакомиться с нами. И еще мать сказала, что она не думала, что я такой эгоист. А я сидел, помалкивал и пил воду. Тут она возмутилась.
     - Оставь, - говорит, - стакан, он уже пустой.
     Она хотела, чтобы я заговорил, но я налил из графина еще в стакан и снова начал пить.
     - Ах так! - решительно сказала она. - Ну, посиди один, тебе есть о чем подумать, - и гордо удалилась.
     По-моему, ее просто подменили.
     В общем, ничего себе получилась беседа, только с тех пор мы не разговариваем. Раньше она никогда бы не стала молчать, давно бы простила меня. Точно, ее просто подменили.
     Я по-прежнему, как вхожу в класс, поворачиваю глаза влево, влево, на парту Кулаковых. Но сегодня парта оказалась пуста. Сел на свое место и стал ждать звонка. Не то чтобы эти Кулаковы меня интересовали, а так, больше по привычке, хотя если говорить совсем честно, то я скучал без Ивана. И Тошку часто вспоминал, нашу единственную прогулку. Только иногда казалось, что и эта прогулка мне приснилась, вроде клада. Зато теперь у меня дома была ее фотография, правда не такая прекрасная, как у Рябова. Она была маленькая, одна голова.
     Фотография эта попала ко мне случайно. Капустин нас всех фотографировал во дворе назаровского дома; ну, а фотография эта никому теперь не была нужна. Вот он мне и отдал: "Бери, говорит, на память, посмотришь через десяток лет, посмеешься". Я и взял. Потом вырезал Тошку, она лучше всех там получилась. А Капустину спасибо сказал и посочувствовал, что ему со мной, как воспитателю, трудновато.
     Он со мной повозился! Во втором классе я еще не умел переходить улицу, путал, когда налево смотреть, а когда направо. Так он меня почти каждый день до дому провожал. А в пятом классе я стал заикаться, и он со мной песни пел...
     В класс вбежала Зинка-телепатка. Подошла, стукнула меня портфелем по спине и сказала: "Приветик". Она вообще, я заметил, при каждом удобном и неудобном случае старается меня стукнуть портфелем, чтобы я помнил о ней. Но я ей все прощаю, потому что она никакая не телепатка. Она все кричала и кричала, что знает, о чем я думаю, а я боялся, что она действительно отгадает мои тайные мысли. Но все было значительно проще. В эти дни, когда я страдал из-за истории с кладом, она, чтобы поддержать меня, все рассказала. Оказывается, я думаю о ней. Вот тебе и вся телепатия. Я промолчал. Раз она так думает, пусть так и будет.
     Потом ввалился красный, вспотевший Рябов и молча сел рядом со мной. После его предательства я хотел пересесть за другую парту, но Эфэф попросил меня этого не делать. Я ему уступил, хотя мы по-прежнему не разговаривали. Вернее, я с ним не разговариваю, а он-то пытался уже несколько раз наладить отношения.
     Он поднял глаза, но они смотрели куда-то мимо меня. Я оглянулся.
     В класс медленно вплыла Тошка. Она была в ярко-голубой кофточке. Ох, до чего она была красивая, просто страшно, не то что в форме! Я такой красивой еще ни разу не встречал. Пока она плыла к своему месту, все ребята молчали, точно их поразило какое-то непонятное видение. Страшная сила - красота.
     Девчонки тут же подскочили к ней и стали рассматривать кофточку. Послышались вздохи и охи.
     Но вот девчонки расселись, и Тошка прошла к своей парте, а я забыл о всякой осторожности и смотрел на нее во все глаза.
     - Все тайное становится явным. Так, кажется? - сказала Зинка. Она перехватила мой взгляд. - Смотри, свернешь шею. - И закричала: - Ребята, я вчера видела... - Она замолчала и обвела всех взглядом. У нее был такой вид, точно она собиралась всех поразить. - Я вчера видела... - Она выразительно посмотрела в мою сторону, и у меня все похолодело внутри. - А я вчера видела...
     Дело в том, что я вчера весь вечер проторчал около дома Кулаковых. Погода была хорошая, я решил погулять, не все ли равно, где гулять. А эта Зинка, хоть и разжалованная телепатка, но глазастая, она даже в темноте видит. Может быть, она меня и засекла.
     На всякий случай я встал, опустил руки в карманы брюк - так чувствуешь себя как-то увереннее, потому что есть в запасе спасительное движение. Если вдруг ее слова сразят меня, можно выхватить руки из карманов и сказать: "Ах, ах, ах!" - и помахать руками, понимай как знаешь.
     - Ну, кого же ты видела? - спросил я и, совсем как Тошка, начал выстукивать ногой: мол, нам ничего не страшно.
     - Я вчера видела... - снова закричала Зинка.
     - Ну и орешь, перепонки лопнут, - сказал я. - Говори быстрее, кого видела?
     - Нашего уважаемого вожатого, - сказала Зинка.
     Я даже обалдел от радости.
     - Ну и что? - спросил я. - У него стал короче нос?
     - Он был с девушкой. Вот, - сказала Зинка. - Иду. Смотрю, впереди Капустин. Я уже хотела его окликнуть, потом смотрю, что за чудеса: он ведет под ручку девушку. - Зинка показала, как Капустин вел девушку.
     - Капустин?! - засмеялся Рябов. - Ребята, представляете, Капустин!.. - Он вскочил и стал прохаживаться по классу, изображая Капустина: ссутулился и стал загребать ногами.
     Все ребята засмеялись, и я тоже засмеялся. Смешно Рябов показывал Капустина.
     - Ничего смешного, - сказала Тошка и посмотрела на меня.
     Честное слово, она посмотрела на меня впервые с тех пор, как я рассказывал небылицы про ее отца.
     - Конечно, ничего смешного, - выскочил я.
     Иван начал хохотать, прямо давился от смеха, и "остряк" Рябов натуженно хохотал, и другие представители сильного пола тоже начали дрыгать ногами.
     - Девочки, эти мальчишки ничего не понимают, - сказала Зинка. - Значит, когда я их увидела, перебежала на противоположную сторону, обогнала, стою жду... Девочки... - Зинка закатила глаза. - Девочки... Она необыкновенная. Туфли - во! Двенадцать сантиметров. Разумеется, шпильки. Чулки черные. Представляете, девочки? Черные-пречерные. А юбка красная, и в складку, в складку...
     - Ну и умора, - сказал Иван. - Попугай. "Юбка красная, чулки черные"! - передразнил Иван Зинку.
     - Не вижу никакой уморы, - ответила Зинка. - Девочки, а он смотрит на нее, смотрит, совсем близко от меня прошел и не заметил. По-моему, он просто влюбился...
     - "Влюбился"! - сказал Иван. - Чтобы Капустин влюбился, никогда не поверю.
     - Просто смешно, - подхватил его подпевала Рябов. - В наше время можно придумать что-нибудь поинтереснее.
     - Ах, вот как!.. - Глаза у Зинки стали узкие-узкие. - В наше время можно придумать что-нибудь поинтереснее... - Она подошла к Ивану. - А мне, например, одна девочка говорила, что снится тебе по ночам. Отчего это?
     Кто-то хихикнул, а потом в классе стало тихо-тихо. Все уставились на Ивана.
     - Это мне кто-то снится по ночам? - переспросил Иван.
     Он встал и медленно, нехотя подошел к Зинке.
     Я-то все эти приемчики знаю. Сейчас он спрячет руки в карманы. Ох эти спасительные карманы! И тут же Иван спрятал руки в карманы. Он как-то согнулся и стал ниже ростом.
     - Значит, тебе рассказали, что мне кто-то снится по ночам? - сказал Иван.
     - Тебе, - ответила Зинка.
     - Ах, мне! - почти крикнул Иван.
     И тут дверь открылась, и на пороге класса появилась Ленка. Она стояла и размахивала своей сумкой на ремне. А все смотрели на нее.
     - Чего это вы все уставились на меня? - спросила она.
     - Иван! - крикнул я. Испугался за Ленку и забыл, что я с ним не разговариваю.
     Но было уже поздно. Иван подошел к Ленке и громко-громко, на весь класс, так, что было слышно в каждом уголке, сказал:
     - Интересно, интересно, - Иван оглянулся и растянул губы в улыбочку, - кто снится мне по ночам, уж не ты ли?
     Вот это была тишина. Вот это была сценка.
     - Не понимаю, - сказала Ленка. - Что с тобой?
     - Она не понимает, - заорал Иван, - она не понимает! - Он орал и размахивал руками.
     А мне стало противно на него смотреть, подчистую Ленку предал. Я подошел к нему и сказал:
     - Эй, братец-кролик, у нас такое не полагается. Понял?
     - А тебе какое дело? - Он стал наступать на меня, он хотел за счет меня выскочить из скандала.
     Пускай. Это все же лучше, чем то, что он налетает на Ленку.
     - А тебе какое дело? Благородный Дон Жуан...
     Он думал, что все захихикают на эти его остроумные слова, но никто его не поддержал. Даже Рябов.
     А Ленка повернулась и выскочила из класса.
    24
     Весь день я звонил Ленке, хотел позвать ее к Эфэф. Я уже придумал, что расскажу ей, какой Эфэф мировой человек в домашней обстановке, но она упорно не подходила к телефону. Какая-то женщина отвечала, что ее нет дома. Тогда я позвал ее голосом девчонки, а то она, может быть, думает, что ей Иван звонит, и поэтому не подходит. Но она и на голос девчонки не подошла: не желала ни с кем разговаривать.
     Кто-то позвонил в дверь. Звонок был необычный, чужой. Я открыл и обалдел. Передо мной в расстегнутом пальто, из-под которого виднелась голубая кофточка, стояла Тошка. Я так испугался, что просто захлопнул дверь, захлопнул и стою как дурак. Но она позвонила еще раз. К этому времени я немного опомнился и открыл дверь.
     - Ты не думай, что я с ним заодно, - сказала она.
     - А я не думаю, - промямлил я и для чего-то стал болтать дверью, точно снова ее хотел захлопнуть.
     - Нет, думаешь. Я вижу по твоим глазам, - сказала она.
     - Честное слово, не думаю, - ответил я и так сильно болтнул дверью, что она снова захлопнулась.
     От страха, что Тошка убежит, я никак не мог открыть замок. Просто разучился. Наконец я открыл дверь. Тошка стояла в стороне, облокотившись на перила.
     - Не думаешь, - сказала она, - а сам закрываешь двери.
     - Это... это случайно. Они сами...
     - Автоматические, что ли? Конечно, ты думаешь, что я с ним заодно.
     Я промолчал.
     - Ага, ты сознался, - закричала она, - но я тебе докажу! Я тебе докажу! Одевайся.
     Я послушно оделся, и мы побежали. Мы бежали молча, как марафонцы, до самого их дома, проскочили мимо лифтерши, и Тошка открыла своими ключами двери в квартиру.
     Потом мы, как были, в пальто, вошли в комнату Ивана. Он сидел за своим письменным столом под фотографиями своего знаменитого отца и что-то там читал. Видно, учил уроки, чтобы получить завтра очередные пятерки. А я думал, что он сейчас где-нибудь вьется около Ленкиного дома. Он повернулся к нам и стал ждать, что будет дальше.
     - Так ты считаешь, что поступил правильно? - крикнула Тошка.
     Мне стало ясно, что она продолжает прерванный разговор.
     - Привела свидетеля? - сказал Иван. - А мне вот не хочется больше с вами разговаривать. - Он повернулся к нам спиной и взял книгу, чтобы продолжить чтение.
     И тогда Тошка подскочила к столу, над которым висели фотографии ее отца, схватила одну из них и со всего маха бросила на пол.
     - Ты что? - заорал Иван. - Ты что?!
     Тошка схватила еще одну фотографию и хотела ее треснуть об пол, но дверь в комнату неожиданно открылась, и вошел сам знаменитый летчик. А его портрет, разбитый вдребезги, валялся на полу.
     Сначала я не понял, что это он. В этом человеке я узнал шофера, которого мы вместе с Эфэф встретили на улице. Он еще тогда говорил ему: "Милый мой..." Так вот, оказывается, вместе с кем Эфэф испытывал свои самолеты!
     - Он эти фотографии не ради тебя вывешивает, - крикнула Тошка, - а ради себя, он все делает ради себя!..
     Кулаков-старший молча посмотрел на меня, и я так же молча вышел из комнаты. 25
     Тошка позвонила мне через час...
     Был дождь, и мы ездили на метро. От станции к станции. Ездили, ездили и почти не разговаривали, а потом я рассказал Тошке, чтобы как-то ее отвлечь, про Михаила Николаевича и Верочку Полякову.
     - Пойдем к ним, - сказала она. - Может быть, Полякову уже привезли из больницы. Пойдем и спросим: "Вам нужна наша помощь?" А вдруг они скажут, что нужна.
     Мы вышли из метро и пошли к этому несчастному дому, хлюпали по лужам, не разбирая дороги, но когда пришли, то оказалось, что дом пуст. Мы побродили по комнатам, заброшенным и неуютным, с оборванными проводами, и у Тошки настроение совсем испортилось. По-моему, она все время думала об Иване.
     - Мой дед расстроится, - сказал я, - когда узнает, что этот дом сносят.
     - Жалко, что мы теперь никогда не увидим ни твоего Михаила Николаевича, - сказала Тошка, - ни этой Верочки Поляковой.
     - Жалко, - ответил я.
     Когда мы вышли во двор, Тошка решила позвонить домой. Она вошла в автомат, а я прогуливался рядом, поджидая ее.
     В глубине двора гуляла Надя со своим Китом. Я помахал ей рукой: салют, мол, салют собаководам.
     - Кит, за мной, - приказала Надя и направилась в мою сторону.
     Она подошла ко мне и остановилась.
     - Как живешь? - спросил я.
     - Ничего, - ответила Надя. - Живу понемногу.
     - Дрессируешь Кита?
     Кит услышал свое имя и задрал голову. У него были маленькие черные глаза под лохматыми бровями.
     - Не особенно, он плохо поддается воспитанию. - По-моему, она о чем-то хотела меня спросить, но не решалась. - А вы кого-нибудь ждете?
     - Жду одного товарища, - и покосился на автоматную будку.
     Тошка стояла ко мне спиной.
     - А вы любите собак? - спросила Надя.
     - Люблю, - ответил я.
     - А в нашей квартире живет один гражданин, который заявил, что не позволит моему Киту жить у нас, - сказала Надя. - Хотя Кит тихий-тихий. А он говорит, что не выносит собак, потому что они все рано или поздно начинают кусаться. Вот поэтому Кит ходит дома в наморднике.
     - Странный гражданин, - сказал я.
     - Странный, - охотно согласилась Надя.
     - А теперь он заявил, что из-за Кита у нас в квартире пахнет псиной, что у нас не квартира, а псарня, - сказала Надя. - И требует, чтобы я вообще не держала Кита дома. А вы понюхайте, понюхайте. - Надя подняла Кита на руки, чтобы я понюхал и убедился, что ее собака не пахнет псиной. У Кита была мягкая, нежная шерсть. - Ну что, пахнет, вы честно скажите, пахнет?
     - Нет, - сказал я. - Совсем не пахнет.
     - Вот вы понимаете, - сказала Надя, - а он не понимает. - И вдруг попросила: - Зайдите к нам поговорить с этим гражданином.
     В это время Кит увидел кошку и обнаружил дикую сноровку и скорость. Он бешеным клубком полетел за кошкой, и следом за ним, тоже на высшей скорости, полетела его хозяйка.
     Тошка вышла из автомата. Она шла, откинув голову, и чему-то улыбалась, - значит, настроение у нее изменилось к лучшему. Она потряхивала своими рыжими волосами и сверкала своей голубой кофточкой.
     - А у меня в голове новая песенка: трам-та-там-трам-та-там, - пропела Тошка.
     И у меня неизвестно отчего тоже заплясало все внутри от радости, и мне вслед за Тошкой, за ее песенкой захотелось запеть во весь голос.
     - Пошли, - сказала Тошка.
     Но в это время из ворот, запыхавшись, с Китом на руках, выбежала Надя.
     - Мальчик, мальчик! - позвала она меня.
     Пришлось остановиться.
     - Мальчик, вы уже уходите? - спросила она, посмотрела на Тошку и добавила: - Это и есть ваш товарищ?
     - Да, - сказал я.
     Надя внимательно оглядела Тошку и сказала:
     - Хороший товарищ. Мальчик, а вы не зайдете к нам поговорить с этим гражданином?
     - Понимаешь, - сказал я Тошке, - у них в квартире живет гражданин, который требует, чтобы Надя выгнала Кита на улицу. Говорит, что от него пахнет псиной.
     - Вы понюхайте, понюхайте, - сказала Надя и подсунула Тошке Кита. - Ну пахнет, вы честно скажите, пахнет?
     - Совсем не пахнет, - сказала Тошка.
     - Вот именно, - сказала Надя. - А вы не зайдете к нам вдвоем? В конце концов, вы же пионеры.
     - Веди, - сказала Тошка. - Мы пойдем сейчас.
     - Сейчас? - переспросила Надя.
     - Сейчас, - решительно ответила Тошка.
     Впереди шли Тошка и Надя с Китом на руках, я замыкал шествие.
     - Вы подумайте, он заставляет, этот гражданин, выводить Кита в коридор в наморднике. - Надя на ходу сообщала все новые и новые сведения об этом злом гражданине. - Говорит, что мы сделали из квартиры псарню.
     Тошка все набирала скорость, ей просто не терпелось вступить в справедливую борьбу. Честное слово, она была как барабанщица, она била дробь на своем барабане и звала меня в атаку. Она просто желала все время яростно бороться.
     Около подъезда Надя остановилась:
     - Лучше я постою здесь и подожду вас.
     - Нет, - сказала Тошка.
     Решительная, отчаянная Тошка, она любила все доводить до конца.
     - Конечно, нет, - сказал я. Хотя я-то совсем не был таким решительным.
     - А может быть, вы придете вечером, когда будут дома мои родители? - спросила Надя.
     - Мы пойдем сейчас же и выведем его на чистую воду, - сказала Тошка.
     - Как зовут этого жестокого гражданина? - спросил я с улыбкой.
     - Семен Николаевич Грибоедов, - серьезно ответила Надя.
     - Почти великий русский писатель, - сказал я.
     Мы взобрались на шестой этаж. Лифт не работал, и это сильно охладило наш пыл. Каждый из нас в отдельности, может быть, готов был спасовать, а вместе - ни за что!
     - Надо же, - тихо сказала Надя. - Возненавидеть собаку из породы скочтерьеров.
     Надя открыла своим ключом и подвела нас к двери Грибоедова. У нее мелко-мелко тряслись руки. Совсем перепугалась девчонка.
     - Перестань дрожать, - сказала Тошка. Она храбро постучала в дверь.
     Дверь тут же распахнулась, и перед нами появился здоровенный мужчина, одетый в пижаму. Он что-то ел, смотрел на нас и нахально чавкал.
     - Ну, в чем дело?
     - Мы хотим узнать, почему вы возражаете против этой собаки? - спросила Тошка. - Псиной от нее не пахнет, можете понюхать.
     - Нюхать я не буду, - сказал Грибоедов. - А вы-то кто такие, что за эту кильку защищаетесь?
     - Не килька, - сказала Надя. - А Кит.
     - Мы пионеры, - сказал я. - Из соседней школы.
     - Ну и ходите в свою школу, а в чужие дела нос не суйте. - Он спокойно закрыл дверь, прямо перед нашими воинственными носами.
     Тошка рванула дверь на себя.
     - Мы представители общественности! - крикнула она. - Вы должны...
     - Я никому ничего не должен.
     Он уже сидел за столом, и перед ним на тарелке лежал здоровенный кусок колбасы. Он отрезал от куска небольшие кусочки и отправлял в рот.
     - Вы кого учите жить? Меня, Грибоедова? - Он сказал это так, точно он и есть тот самый великий русский писатель, который написал "Горе от ума".
     - В конце концов, собака друг человека, - сказал я.
     - Ваш, но не мой, - ответил Грибоедов. - Я ненавижу собак.
     Да, препротивный мужичок, и как-то унизительно перед ним стоять. С такими сразу надо просто драться, а слов они не понимают, это точно. Ну как его прошибить?
     - Это породистая собака из породы скочтерьеров, - сказала Надя.
     - Закройте дверь, пионеры, - сказал он, - и катитесь ко всем чертям!
     - Наконец, это просто возмутительно, - сказала Тошка. - Почему вы с нами так разговариваете?
     Грибоедов встал, вытянул вперед свои ручищи - просто не руки у него, а грабли - и стал нас подталкивать:
     - А ну, пошли отсюда, пошли, поиграли немного в свою игру и валяйте отсюда.
     - Не трогайте меня руками! - крикнула Тошка.
     - Ах ты какая недотрога! - закричал Грибоедов. - А по мягкому месту не хочешь схлопотать? - Он поднял руку.
     - Тогда вы будете иметь дело со мной, - сказал я.
     Меня просто трясло всего от возмущения, я готов был броситься на него, я готов был подраться с ним. Лез на него, напирал грудью. Мне хотелось, чтобы он меня ударил, а тогда мы посмотрим, кто кого.
     И тут он меня схватил, крепко сжал своими ручищами, приподнял и понес. Донес до дверей, открыл дверь и вытолкнул на лестничную площадку. Следом за мной вылетели Тошка и Надя со своим скочтерьером на руках.
     Мы медленно стали спускаться вниз. Кит несколько раз жалобно тявкнул.
     - Вы меня простите, - сказала Надя.
     - Что там, - махнул я рукой.
     Я боялся посмотреть Тошке в глаза. Может быть, теперь, после такого унижения, она начнет меня снова презирать...
     - Мы этого так не оставим, - сказала Тошка. - Найдутся люди, которых ему не удастся так легко поднять.
     - Лучше бы у меня была овчарка или волкодав, - сказала Надя. - Тогда он бы боялся.
     Мы вышли на улицу. Грустно постояли в кружочке: между нами, задрав голову, сидел виновник происшествия.
     - Все понимает, - сказала Надя.
     - Мы этого так не оставим, - повторила Тошка.
     Удивительно, как один человек, просто подлец, и фамилия-то у него славная, может начисто испортить настроение нескольким людям. А эти люди не могут ничего сделать для восстановления самой обыкновенной справедливости. А эта девчоночка Надя, совсем букашка, по-моему, просто боится возвращаться домой и наверняка будет околачиваться во дворе до самого вечера, пока не вернутся с работы ее родители. Разве нельзя дать объявление в газете или по радио, что вот то-то и то-то делать просто подло. Каждый человек, просыпаясь утром, читал бы об этом.
     - Пожалуйста, не расстраивайся, - сказала Тошка. - Я уверена, ты в тысячу раз храбрее его и в миллион раз благороднее.
     - Не успокаивай меня, - сказал я. - Надо было укусить его или подставить ему ножку. Знаешь, как я умею подставлять ножку. И представляешь, он бы вытянулся во всю длину и своей противной мордой стукнулся об пол.
     Сам не свой я был, говорил не думая. Думал совсем про другое. Почему-то вспомнил строчки из последнего письма отца, которое он мне прислал из госпиталя. Он там писал о матери: "Всегда помни о ней и старайся ее понять".
     Я подумал, что не выполнил этой просьбы. Она-то меня понимала, а я ее нет. Я все время думал только о себе, но не о матери и тем более не о Геннадии Павловиче. И я понял, что она была права, когда сказала мне: "Отец не хотел бы видеть тебя таким".
     - Ты думаешь, Иван совсем пропащий человек? - спросила Тошка.
     - Нет, - ответил я. - Так я не думаю.
     А потом я подумал о неизвестной мне Верочке Поляковой, и о Ленке, и о Наде, и почему-то о братьях Рябовых, и о всех тех людях, которые были незаслуженно обижены и никто к ним вовремя не пришел на помощь. Только разве никто? Разве мы не готовы им помочь?
     Вот Эфэф говорил мне, что мы еще в бою, мы еще солдаты. И этот бой будет длинным, но он нас сделает чистыми и прекрасными. И Эфэф солдат, он не отступит никогда. И Тошка солдат, она ведь барабанщица, и я тоже буду солдатом.
     Дед говорил, что я не судья матери. А кто же я ей, если не судья? Все люди судьи друг другу, и я судья своей матери, только я должен быть справедливым и великодушным. И она мне судья. И ему, деду, я тоже судья.
     - Что теперь делать? - спросила Надя.
     - Не волнуйся, - сказал я. - Ничего он тебе не сделает, этот Грибоедов. Его мы одолеем. Останется у тебя собака.
     И пусть у каждого, кто захочет, будет собака.
     И пусть поскорее наступит такой день, когда мы будем счастливы и когда с полуслова будем понимать друг друга и по первому зову приходить на помощь. Вот это и будет счастливый день.
     А пока мы стояли и думали обо всех наших бедах. Нет, мы не плакали, ведь мы были солдаты, и даже маленькая девочка Надя не плакала. Но и весело нам еще не было.

/ Полные произведения / Железников В.К. / Каждый мечтает о собаке