• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Кассиль Л.А. / Улица младшего сына

Улица младшего сына [18/36]

Скачать полное произведение

    - Нет, нет! Не на хранение, а совсем. Это вам на память от меня.
     - Ну спасибо тебе, Дубинин... Светлана, что же ты не благодаришь?
     - Спасибо, Володя, - проговорила рассеянно Светлана. - А я сейчас подумала: ведь совсем недавно ты приходил прощаться, когда в Артек уезжал. Помнишь? После "Аленького цветочка"? Неужели это недавно было? И спектакль, и Первое мая... Кажется, как будто уж сто лет с тех пор прошло...
     И Володя тоже подумал, как далеко ушли в прошлое Артек, яркие ракеты над морем, безмятежные лагерные дни.
     - Ну, мне идти пора, - сказал он. - До свиданья, Юлия Львовна, счастливо вам оставаться. И тебе, Светлана, тоже...
     Неловко, не глядя, он сунул руку Светлане.
     Юлия Львовна подозвала его в себе:
     - Подойди сюда... Вот так. Будь здоров! Ты все-таки себя побереги немножко. Думай о матери. Да и меня иногда вспоминай. А кое-когда заглядывав в учебник, чтобы не отстать. Помнишь, как... да нет, ты этого помнить не можешь. Так на старых детских книжках был" написано: "Бойтесь, дети, лени, как дурной привычки, и читайте в сутки вы хоть по страничке". Ну, ты хоть по полстранички повторяй. Хорошо? Ну, смотри, а то получишь у меня после войны "плохо"! - Она сделала попытку улыбнуться. - И дай-ка я тебя, Дубинин, поцелую.
     Володя неуклюже качнулся вперед, и учительница, взяв длинными пальцами за виски буйную головушку своего питомца, крепко поцеловала его в лоб, а потом легонько толкнула ладонью также в лоб, как бы дав направление - в дорогу...
     Володя, откашливая что-то царапавшее у него в горле, выбежал квартиры учительницы. Юлия Львовна, прислушиваясь к его удалявшимся быстрым шагам, сказала Светлане:
     - Нет, очень хорошо, что его укроют подальше. Если они придут, такому тут несдобровать. Ах, отчаянная голова! Сколько у меня с ним хлопот было, а вот люблю его, галчонка большеглазого.
     - И совсем он уже не так похож на галчонка, мама, - впервые заступилась за Володю Светлана.
     - Ну, вини. Сами же вы прозвали Дубинина за его глаза Вовчик-птенчик...
     А Володя шел по Приморскому бульвару: ему хотелось в последний раз посмотреть на море с родного берега. День стоял пасмурный, холодный. Берег Тамани был скрыт мглою. На бульваре валялись осколки разбитых вазонов. Большой каменный лев над балюстрадой был почти обезглавлен. Осколком бомбы у него снесло добрую половину морды. В глубине деревянной раковины для оркестра сбились перевернутые мокрые скамьи.
     Володя спустился к самой воде. Казалось, что море узнает его: небольшие волны прыгали навстречу, стараясь лнуть соленым языком Володю в лицо, подползали к его ногам, ластились. Совсем как Бобик...
     И Володя, вздохнув, вспомнил про своего верного песика. Несколько дней назад Бобик увязался на берегу за военными моряками, и они сманили собаку к себе на сторожевой к
     Побыв немного наедине с морем, Володя пошел в город. Он прошел еще раз мимо того места, где сидел птицелов Кирилюк, прошагал по всей улице Ленина, дошел до угла Крестьянской, поднялся по знакомой лестнице купеческого сына Константинова, постоял на Пироговской, у обезображенного здания, где была раньше школа, и отправился домой: надо было собираться.
     Глава V
    ПРОЩАЙ, БЕЛЫЙ СВЕТ!
     Большая грузовая машина неслась по шоссе Керчи в Старый Карантин. В кабине рядом с водителем сидел Володя и, гордый доверием, которое ему было оказано, по знаку шофера то и дело брался за медный шпенек на щитке и тянул на себя, давая "подсос" мотору. А в кузове поверх груза, тщательно накрытого брезентом, среди узлов, сундуков и всякого домашнего добра, сидели Евдокия Тимофеевна, Валя и дядя Гриценко.
     - Нет, Дуся, ты решайся, - говорил дядя Гриценко. - Вовку, в случае чего, я с собой заберу в каменоломни. Я уж с командиром отряда нашего толковал. Разрешает. Он Никифора знает. И Ванька мой там тоже будет заодно. А я уж за ними обоими пригляжу. Ты не сомневайся на этот счет.
     - Да ведь Вовочка-то у нас еще глупый, - сокрушалась Евдокия Тимофеевна. - Как он там один будет? И какая от него польза вам?
     - Насчет пользы нам - это разговор потом уж пойдет. На сегодняшний день не о том речь. О нем самом забочусь. Как такого наверху оставлять, если немцы придут? Ты что, характера его не раскусила? Мало тебе с ним хлопот было в мирное время?
     - Так-то оно все так... Да как-то боязно... Как же он там без меня?
     - Ты сама без него тут держись, а за него не бойся.
     - Ох, страшно мне, Иван Захарович, боязно мне все-таки!
     - Тут за малого тебе еще страшнее будет. А так без него дурной час переживете и Нюше моей дом сберечь поможете. Ей одной не справиться. Хворая она у нас... Да к тому же, в положении она: к весне прибавления ожидаем. Где ж тут! И под землю ее брать нельзя: не сдюжит здоровьем. А то бы я вас всех вн позабирал...
     В первых числах ноября в домике дяди Гриценко, где теперь жили Дубинины, дрогнули стекла, звякнула посуда. Тяжелые удары, глухие и как будто вязкие, донеслись со стороны Камыш-Буруна.
     Дядя Гриценко вернулся к ночи каменоломен бледный, озабоченный. Он долго выковыривал ушей вестковые крошки. Потом тихо подозвал к себе Ваню и Володю:
     - Ну, хлопцы, будьте наготовке. Немец к Камыш-Буруну подходит, не сегодня-завтра вн подаемся. Так чтоб все было у вас в полной исправности. Чтоб как будет приказ, так раз - и там. И никуда без моего на то разрешения не отлучаться.
     Володя и Ваня, которых сейчас еще не пускали в каменоломни, целые дни проводили на шахтном дворе, помогая взрослым: выгружали продовольствие, ящики с патронами, мешки с мукой, тащили в клеть матрацы, подкатывали бочки. Мальчикам нравилось, что дело обставляется так хозяйственно. Чего только не спускали под землю через боковые штольни! Чьи-то сундуки, баян в чехле, одеяла, связанные кипами, шкафы... Но больше всего, конечно, ребята были довольны, когда, отогнав их подальше от главного ствола, шахтеры-камнерезы опускали вн какие-то тяжелые, тщательно прикрытые брезентом или плащ-палатками предметы, в которых разве только совсем ничего не смыслящий в военном деле человек не угадал бы пулеметов.
     Иногда недр каменоломен поднимался наверх Зябрев. Мальчики, еще дали узнавая его большую и ладную фигуру, бросались навстречу, и командир на ходу подмигивал им своим веселым черным глазом -под круто взлетавшей длинной брови:
     - Гей, пионеры! Действуете?
     - Товарищ командир, - тихонько спрашивал у него Володя, - мы скоро вн полезем?
     - Не лезь поперед батьки в пекло, - отшучивался кома - Еще насидимся вну, и наверх попросишься.
     - Ни за что в жни не попрошусь!
     - Ну и глупо сделаешь. Я лично там всю жнь сидеть не собираюсь.
     И командир шел к маленькой зеленой "эмке", дали крича шоферу:
     - Емелин, давай в город скатаем! В горком меня забрось, к товарищу Сироте.
     С моря стали наползать холодные, плотные, как мокрый войлок, туманы. Они заплывали в долины, скрывали окрестные возвышенности, и казалось, что пространство, оставшееся для жни, с каждым днем становилось все теснее, все уже. За туманом немолчно грохотали орудия. Звуки войны становились все явственнее, приближались...
     Шестого ноября дядя Гриценко, уходя утром в каменоломни, вынул нижнего ящика комода свернутый красный флаг и велел Ване влезть на крышу.
     - Вовка, ты ему тоже подсоби. Прилаживайте, ребята, покрепче. Завтра праздник. Нехай люди видят... Да повыше, хлопцы, чтобы дали горело! Чтобы помнили, как поселок наш кличут: Краснопартанский! С того самого девятнадцатого года. И во веки веков!
     Володя и Ваня подняли над черепичной крышей домика шест с флагом. Сверху хорошо был виден весь поселок, и мальчики заметили, как там и здесь над крышами Старого Карантина стали появляться красные праздничные флаги. Море дышало тяжким туманом, словно за крутыми берегами закипало какое-то варево. Стена тумана, поднимавшаяся за Камыш-Буруном, закрывала все окрестности, но за этой стеной слышались выстрелы, орудийные залпы, доносилось татаканье пулемета, сухой стук автоматов. Иногда что-то со свистом проносилось над головой по направлению к городу, и вскоре оттуда немедленно перекатывался над всей округой бухающий
     А над белыми домиками Старого Карантина ветер трепал яркие алые флаги, и люди негромко, но многозначительно и с доброй надеждой в голосе поздравляли друг друга:
     - Флаги-то играют...
     - С наступающим праздником!..
     - Эх, не так, думалось, праздник встречать будем! Ведь двадцать четвертая годовщина...
     - Немчура проклятый! Навязался на нас, погубил нашу мирную жнь!
     - А флажки-то, глянь, развеваются...
     - Которые потрусливее, те без флагов сидят, схоронились за ставенками.
     - Да много ли таких? Раз-два и обчелся. Я сейчас шел по поселку, так везде флаги колыхают.
     К вечеру два разведчика отряда, Важенин и Шустов, вернулись Камыш-Буруна. У входа главного ствола каменоломен их встретил стоявший тут на посту с винтовкой Гриценко.
     - Что нового-хорошего принесли, разведчики?
     - Нового немного, хорошего еще меньше, - отвечал Важенин.
     - Немцев у Камыш-Буруна не видать?
     - И видать и слыхать, - мрачно бросил разведчик.
     - В Эльтигене уже. Наши там заслон сделали. Задержали немного, - объяснял пожилой разведчик Шустов. - Они, вишь, на Керчь рвутся. Объявили уже, нахвастались, что к завтрашнему дню там будут. Дескать, хох, к годовщине Октябрьской революции германская армия заняла город Керчь, один крупнейших промышленных центров Крыма... И тому подобное. Видели мы их листовки. Знаем. Ну, наши-то им этого пирога к празднику и куснуть не дадут. Только у них тут, в этом месте, скопление сил большое, да автоматы у каждого.
     - И танков хватает, - заметил Важенин.
     - Командир здесь? - спросил у Гриценко Шустов.
     - Вн ушел, в штаб.
     Оба разведчика двинулись к стволу шахты, где ходила клеть.
     ... Тишина была в затемненном поселке, только со стороны Камыш-Буруна, откуда прежде, бывало, глухо доносился мягкий рокот прибоя, слышались выстрелы и раскаты взрывов.
     И вдруг на темной улице, недалеко от входа на шахтный двор, внятно раздалось:
     - Говорит Москва!
     И у последнего громкоговорителя, еще не снятого со столба, в темноте собрались жители поселка. Хлопали калитки, двери: люди выбегали домов. Володя и Ваня также бросились туда.
     Гул взрывов, пушечной пальбы и частых винтовочных выстрелов со стороны моря и Камыш-Буруна нарастал. Люди прикладывали ладони к ушам трубкой, чтобы лучше было слышать передачу Москвы. Когда раздавался какой-нибудь уж слишком громкий взрыв поблости, досадливо отмахивались. И в холодный ветреный мрак военной ночи, сквозь треск и грохот блкого боя, вошли дальней дали несшиеся слова октябрьской Москвы:
     "... продвигаясь в глубь нашей страны, немецкая армия отдаляется от своего немецкого тыла, вынуждена орудовать во враждебной среде, вынуждена создавать новый тыл в чужой стране, разрушаемой к тому же нашими партанами, что в корне дезорганует снабжение немецкой армии, заставляет ее бояться своего тыла и убивает в ней веру в прочность своего положения..."
     И люди, стоявшие в темноте у столба под рупором, в эти минуты, казалось, не слышали зловещего грохота приближавшегося боя, не слышали свиста проносившихся невдалеке снарядов... Они внимали только словам Москвы да слышали еще биение своих разгоряченных сердец, заново согретых великой надеждой.
     Москва замолчала. Шорох необозримого пространства потек невидимого в темноте рупора. Уже стали расходиться люди, но опять что-то звонко щелкнуло в громкоговорителе, и женский голос, такой громкий, что чувствовалось - это говорится где-то рядом, - медленно и печально сообщил:
     "Внимание! Говорит районный радиоузел. Всем, всем! Граждане, через пять минут мы временно оставляем поселок Камыш-Бурун. На этом узел свою работу заканчивает до освобождения от захватчиков. Смерть немецким оккупантам!"
     Щелкнул р Из него, казалось, расползалась мертвая, черная пустота. Она закралась во многие сердца, и даже у самых смелых в эту минуту похолодело в груди. И захотелось людям скорее к свету, к теплу огня и прочной человеческой дружбе, чтобы ощутить рядом со своим плечом крепкое плечо верного боевого товарища и не чувствовать себя потерянным в этом мрачном, опустевшем мире, в который уже входили свирепые обидчики.
     У входа в каменоломни, где чуть-чуть мерцал прикрытый сверху широкой ладонью командира карманный фонарик, партаны обступили Зябрева. Пролезли туда и Ваня с Володей. Мальчики услышали чистый и звучный голос командира:
     - Сейчас вернулась наша разведка - Шустов и Важенин. Враг у Камыш-Буруна. Назначаю на завтра уход вн. Сообщить немедленно всем, кто размещен или живет в поселке. У всех ходов поставить усиленные караулы. Завтра на рассвете, в семь ноль-ноль, взорвать вход в главный ствол. Товарищу Жученкову обеспечить согласно указаниям...
     - Уже обеспечено, - раздался в темноте деловито-мрачный голос Жученкова.
     - Еще раз повторяю: проверить, кто личного состава еще наверху. Всем приказываю на рассвете перейти в каменоломни. И с того часу ни одного человека на поверхность не выпускать без моего разрешения. Всем ясно? Есть вопросы?
     Володя, по-школьному подняв руку, тянулся к командиру:
     - Разрешите?
     - Кто это тут? - Командир наклонился и осветил фонариком лицо зажмурившегося Володи. - А-а, пионер, что скажешь?
     - Разрешите нам сейчас пойти с Ваней?
     - Кто же вам запрещает, вы ж пока еще на поверхности. Вот спустимся, тогда уж кончено дело, шабаш: сиди и не высовывайся.
     - Товарищ командир, мы вот что хотели... Мы там в поселке склад один приметили. Там раньше часовой стоял, а теперь никого нет. Мы полезли туда посмотреть, а там гранаты лежат. Надо их захватить сюда, а то они фашисту достанутся.
     - Хо, ты глазастый! Не зря про тебя Гриценко говорил. А то верно гранаты? Глаза-то у тебя не больно велики со страху? Может, там баклажаны или веретена лежат?
     - Да нет же, самые настоящие гранаты, "ЭФ-1". Что я, не знаю! Вот спросите Ваню.
     - Ну, раз сам Ваня подтверждает - все! - усмехнулся в темноте кома - Против такого авторитета я, конечно, уже пас! Вы дорогу сможете показать?
     - Ну конечно же! Мы бы сами притащили, да тяжелые больно.
     - Нет уж, сами-то не надо. Сейчас я направлю с вами людей, только вы живенько управляйтесь. Чтоб одна нога здесь, другая - там. А заодно, хлопцы, вы там передайте в поселке, чтобы наши все к рассвету сюда подтягивались. У дяди Гриценко список есть, а Ваня, как местный житель, адреса найдет. Ну, марш!
     - Пошли, местный житель, - съязвил Володя.
    x x x
     Последнюю ночь спал Володя на поверхности земли, в домике Гриценко.
     Несколько раз ночью мать подходила к его постели, на которой он спал рядом с Ваней, поправляла одеяло на мальчиках, зажимала кулаком себе рот, чтобы не застонать, не заплакать от томившей ее тревоги. А когда в пазах синих бумажных штор затемнения еле засквозили первые проблески рассвета, дядя Гриценко уже сполз со своей койки, затопал босыми ногами по хате, поднял шторы, пуская в комнату холодную, стылую муть начинавшегося утра. Потом он растолкал крепко спавших мальчиков:
     - Давай, хлопцы, пора!
     Мальчики, позевывая, одевались. Дрожь пробирала их со сна. Евдокия Тимофеевна и Валя уже растопили плиту, грели чай. Тетя Нюша оставалась в кровати: она совсем занемогла в последние дни. Мальчики умылись во дворе под рукомойником студеной водой, разом согнавшей дремоту, вернулись в дом, сели за стол. Евдокия Тимофеевна не отходила от сына, а тетя Нюша тихо говорила с постели:
     - Пей, Вовочка... когда еще теперь тебя угощать придется. Кушай, родной... Ванечка, бери, бери содовые пышки, насыпай в мешочек, не для кого нам теперь беречь-то... Ох, детки, детки...
     Мальчики, сосредоточенно сопя, жевали холодные лепешки, оставшиеся с вечера, и прихлебывали горячий чай, разлитый в блюдечки.
     За окном туман начинал отползать, небо тронуло розовым. И опять, все громче с каждой минутой, заработала блкая машина войны.
     - Кончай, хлопцы, чаи гонять! Люди ждут. Надо приказ исполнять.
     - Как же ты там, Вовочка, будешь? И представить себе не могу, - приговаривала Евдокия Тимофеевна.
     - Да не беспокойся ты, пожалуйста, за меня, мама, хватит тебе уж! Ты вот лучше, мама, себя тут побереги да запомни, что тебе дядя Ваня вчера наказывал. Ты как будешь говорить, если кто про меня спрашивать станет?
     - Да помню я, помню, Вовочка... Скажу: "Володя к бабушке уехал".
     - Вот помни: к бабушке. Смотри не проговорись. Это ведь военный секрет, тайна, понимаешь?
     - Да понимаю я, Вовочка, - покорно, сдерживая слезы, отвечала мать. - Ах, Вовочка, Вовочка! Ты хоть себя там веди поосторожнее, не рискуй зря.
     - И ты, Валентина, смотри никому не сболтни, куда я ушел. Тоже должна понимать.
     - Ладно, не учи, пожалуйста! Загордился уж совсем. Дядя Гриценко отозвал Володю в сторону:
     - Что это у тебя с сестренкой разговор все какой-то нескладный получается? А между прочим, она тебе старшая сестра. И девушка во всех смыслах на деле-то покрепче вашего брата будет.
     - Это в каком смысле? - обиделся Володя.
     - А в таком, что зря языком не болтает налево-направо. Знает про себя и молчит.
     - А про что ей молчать?
     - Про то. Про то, чего вам и знать не полагается.
     Володя, ничего не понимая, посмотрел на Ивана Захаровича. Но он знал, что много у дяди Гриценко не выпытаешь.
     - А разве она тоже? - спросил он вполголоса.
     - А ты как полагаешь? - проворчал Иван Захарович. - Дивчина-то она - вам с Ванькой поучиться. Комсомол! И ей с нами бы хотелось - а нет, остается. Потому что долг свой знает, порядок понимает. Не то что Ванька - сразу тебе бухнул.
     - Дядя Ваня, - встрепенулся Володя, - а у нее что же - тоже, значит, задание?
     - Какое такое задание? Что значит - задание? Что за слова такие! - рассердился дядя Гриценко. - Ты знай про себя и молчи. Лучше посуди, кто тут с тетей Нюшей да с мамой твоей наверху останется. Надо же за мамками нашими присмотреть.
     Но Володя видел, что дядя Ваня опять что-то скрывает от него.
     - Она тоже, значит... - тихо проговорил он. - Да, дядя?
     - А ты как полагал?
     - Ай да Валендра! - протянул пораженный Володя.
     - То-то вот и оно, - заключил дядя Гриценко.
     Валя, собирая вещи отбывавших, вышла в сени, чтобы взять мешок ларя. Володя юркнул за ней. В сенях было темно, но мальчик слышал, как стукнула крышка ларя, и чувствовал, что сестра рядом.
     - Валентина, - начал он шепотом, - ты, может быть, на меня обиделась за что-нибудь, что я не так сказал?.. Брось! Я же тебя уважаю, в общем. Это так только, по привычке. - Он осторожно сжал в темноте ее прежде такую мягкую, а сейчас погрубевшую, обветренную руку. - Это что у тебя, Валя, руки какие стали?
     - Цыпки у меня пошли, стирать много приходилось в последнее время. Мы ведь в госпитале помогали, - объяснила Валя, не убирая руки.
     Володя обеими руками крепко стиснул ладонь сестры. Он очень уважал сейчас эту сестрину руку, обветренную, заботливую, в цыпках.
     - Валя, - проговорил он тихо, - давай тут простимся. Не люблю я, когда при всех... Начнут обниматься да глазами моргать... А ты на меня не злись.
     - Эх, Володька, Володька! Всю жнь мы с тобой ругаемся, а как тебя нет дома, так я места не нахожу. А уж мама... Ты, Володя, там поосторожнее все-таки, прошу тебя.
     - Ладно! - сказал Володя. - Ты за мамой тут лучше гляди. Если начнет обо мне чересчур беспокоиться, ты ее успокаивай, мысли от меня отвлекай.
     - Да, отвлечешь! Глупый ты еще, Вовка!
     - Ну, ты все-таки старайся.
     - Хорошо. Постараюсь.
     Обнялись в темноте. Володя неловко ткнулся в шею и подбородок рослой сестре, а она крепко обхватила его за плечи и расцеловала в обе щеки. Потом Володя, немножко посопев во тьме, осторожно спросил:
     - Валя, а тебе тут тоже задание дали?
     И почувствовал, что сестра сразу отодвинулась от него.
     - Ну, лишнее болтать не время! Пойдем, Володя, собираться надо.
     ... Потом дядя Гриценко велел всем присесть, как перед дальней дорогой. И все тихо сидели: кто на скамейке, кто на койке, кто на табуретке, а тетя Нюша - на кровати. И все глядели прямо перед собой. Осеннее утро, ясное, прихваченное первым морозцем, освещало побледневшие лица обеих матерей и Валентины...
     У входа в каменоломни часовой, пропустив дядю Гриценко и мальчиков, заговорил с ними:
     - Ну, хлопцы, всех недостающих собрали? Вы что, последние, что ли, пришли? - Он заглянул в список, который держал в руках, - Нет, еще двух не хватает. Вон спешат...
     Две девушки с небольшими узелками в руках бежала к каменоломням.
     Часовой остановил их:
     - Стойте, голубки, стойте, девушки! Не спешите так, отметиться сперва требуется.
     - Что ж ты - память сегодня заспал, что ли? - осадила часового смуглая высокая девушка с задорными и смелыми глазами. - Вчера за ручку - здравствуйте-прощайте, а сегодня и прнавать не хочешь? Пропусти, бюрократ!
     - Не пущу, - сказал часовой, хотя и покраснел немилосердно. - Раз приказ дан проверить, так и проверю, хоть личности ваши мне и знакомые. Как фамилия?
     - Ты слыхала, Нинка, что-либо подобное? - возмутилась смуглянка, оборачиваясь к подруге, полной светловолосой девушке лет шестнадцати.
     - Ну что ты с ним связываешься, - сказала та. - Отметься, и все... Вы посмотрите там в списке. Я - Ковалева Нина. А это Шульгина Надя.
     - Нехай сама скажет, - упрямился часовой. - Я с чужих слов не принимаю.
     - Тьфу ты, в самом деле, убиться! - разозлилась уже не на шутку Надя Шульгина. - Я сразу вижу: бюрократ. Ну, погоди, только попадись мне там, вну! Я тебя живым в камень вгоню!
     - Будете оскорблять, - вовсе не пропущу.
     - Видала ты, Нинка?.. Ну ладно, отмечай: Шульгина Надежда Захаровна. Вон, в конце написано. Поставили вас тут, чересчур грамотных!
     Часовой отметил девушек в списке и пропустил их, а потом оглянулся на мальчиков и многозначительно кивнул: дескать, меня не собьешь.
     Девушки прошли к навесу, где была клеть. Полненькая, светловолосая оглянулась, схватила вдруг порывисто за руку подругу:
     - Ох, Надя, до чего ж все-таки страшно вн уходить! И день сегодня, смотри, какой ясный... И ведь праздник... А нам с тобой в подземелье лезть...
     - Ладно тебе уж!.. Полезай в кузов, раз груздем назвалась.
     Решительно отведя плечом подругу в сторону, Надя шагнула в металлическую клеть, поднявшуюся шахты.
     - Идем, Нинка! Брось - перед смертью не надышишься.
     Полненькая впрыгнула в клеть, прижалась к рослой подруге, обвела большими печальными глазами небо;
     - Эх, прощай, солнышко ясное, прощай, белый свет!.. И клеть провалилась в шахту.
     - Ну, хлопцы, залазьте и вы в середку, - сказал часовой. - Теперь полный сбор, в аккурат. Приказано никого больше ни туда, ни сюда не выпускать... А немец-то, слышь, как разоряется? Совсем вроде рядом, будто он за тем домом. Вот садит... Ну, давай, не задерживай!
     Мальчики подошли к краю шахты. Перед ними был черный, казавшийся бездонным колодец. Оттуда, невидимых недр каменоломен, шел какой-то особый, подземный запах, доносились приглушенные, еле различимые стуки. Володя заглянул еще раз вн, и внезапно ему стало не по себе. Он оглянулся. День разгорался свежий, приправленный первым морозцем, радующим дыхание и кожу. Небо было ясным, розовым. Скоро должно было взойти солнце.
     Правда, где-то совсем рядом уже громко били пулеметы, дымок и гарь нес с собой поднимавшийся утренний в Но все-таки страшно было уходить в неведомый подземный мрак, отказываться и от чистого воздуха, и от солнца, и от неба.
     Когда колодца опять всплыла и остановилась перед мальчиками холодная, отпотевшая железная клеть, Володя вдруг почувствовал, что сейчас, ступив на ее пол, он сделает какой-то очень важный, все и, может быть, навсегда решающий шаг. Как много хорошего, светлого ушло его жни за последнее время! Где-то далеко позади остался Артек, звонкокрылые модели, простор, открытый с вершины Митридата, школьные товарищи, Светлана Смирнова... Теперь вот покидали его, оставаясь на поверхности, оборвавшееся детство, мать, Валя... А он должен был шагнуть в железную клеть и нвергнуться под землю, где на жутковатой глубине ждала его совсем иная жнь.
     Володя и Ваня оба разом ступили в клеть. Раздался свисток. Клеть дрогнула. Пол ее стал уходить -под ног мальчиков, стремглав проваливаясь. Они схватились друг за друга.
     Резкая граница света и тьмы пронеслась перед самыми их лицами. Мрак объял их. Дыхание глубин легким сквознячком заструилось навстречу сну.
     Через полчаса, когда на шахтном дворе уже не оставалось ни души, страшный взрыв грохнул у входа в главный ствол.
     Высоко взлетели балки, доски, камни. Землю в этом месте вспучило и разворотило. Сдвинутые глыбы ее завалили ствол. Медленно осела вестковая пыль.
     Наверху теперь было безлюдно и тихо.
     Земля поглотила отряд.
     Глава VI
    ПОДЗЕМНАЯ КРЕПОСТЬ
     Так Володя уехал к бабушке...
     Когда клеть доставила мальчиков на глубину каменоломен, там еще горел электрический свет. Серовато-белесые, пористые, шероховатые стены ракушечного вестняка подпирали тяжелый, каменный, гладко отесанный свод, через который проходил ствол подъемника. Слева и справа видны были рельсы, которые терялись в сумраке пересекавшихся здесь подземных галерей. Партаны откатывали вагонетки, груженные ящиками, тюками, узлами. Заканчивались последние приготовления перед окончательным переходом отряда на подземное положение. И, глядя на яркий свет электрических лампочек, на прочные, надежные стены подземелья, на деловито катившиеся вагонетки, Володя сразу успокоился и подумал, что ничего особенно страшного тут пока нет: "Прямо как в метро".
     Мальчики несколько минут вертелись возле главного ствола, не зная, куда им приткнуться. Все были заняты делом, и никто не обращал на них внимания. Но вот галереи, сгибаясь, чтобы не задеть головой проводов и деревянных креплений, быстрым шагом вышел командир:
     - Давайте весь народ сюда! Быстро! Пока свет есть, а то каждую минуту выключить могут.
     И со всех сторон стали собираться к подъемнику люди. Тут были пожилые шахтеры каменоломен, старокарантинские и камыш-бурунские рыбаки, рабочие железорудного комбината в своих синеватых спецовках, уже обмелившихся о стены подземелий. Среди партан Володя заметил нескольких пожилых женщин и двух молоденьких девушек, которых встретил возле часового. Были тут также ребята: маленькая девочка лет четырех, державшаяся за руку мальчугана - на вид первоклассника. Подошли еще двое мальчиков, в одном которых, постарше, Володя узнал Толю Ковалева, приятеля Вани Гриценко.
     - Давайте, товарищи, проведем перекличку. - Командир вынул кармана список. - Важенин Влас Иванович!
     - Есть, - отозвался партан, которого вчера Володя видел возвращавшимся разведки.
     - Гриценко Иван Захарович!
     - Я! - браво, по-солдатски отвечал дядя Гриценко.
     - Гриценко Иван Иванович!
     - Ну, что ж ты? - прошептал Володя и подтолкнул Ваню, который от волнения, что его назвали Иваном Ивановичем, не мог собраться с мыслями. - Да вот он! - крикнул за него Володя.
     - Ты что, сразу онемел? - спросил кома - Ты привыкай к порядку. Вызвали - разом откликайся.
     - Тут, - тихо пискнул Ваня.
     - Ну, вот теперь слышу, что тут, - усмехнулся командир и продолжал перекличку. - Так... Дубинин Владимир Никифорович!
     - Здесь! - оглушительно крикнул Володя.
     - Сильно сказано. - Командир покачал головой и весело взглянул в сторону Володи. - Так... Ну, Жученков тут, Зябрев тоже налицо.
     Перекличка продолжалась, и Володя все время вертел головой, стараясь разглядеть и запомнить откликавшихся партан. Ваня, уже всех хорошо знавший, давал ему шепотом пояснения:
     - Шульгин - это той Надьки отец, которая с часовым схватилась.
     - Лазарев Семен Михайлович - налицо, - называл кома
     Ваня пояснял:
     - Это начальник штаба, а до войны был всех каменоломен начальником, которые и в Аджи-Мушкае и тут. А Жученков - вон черный такой - это наших каменоломен начальник.
     - Лазарева Акилина Яковлевна!
     - Это начальника жена, тетя Киля. Ее все знают.
     - Любкин Ефим Андреевич!
     - Ох, отчаянный, веселый! Я с ним уже знакомый.
     - Манто Яков Маркович!
     - Это вон тот длинный. Он п Смешной! Увидишь.
     Так Володя узнал почти всех людей, с которыми ему предстояло теперь жить под землей. Тут были целые семьи: Ковалевы, Шульгины, Емелины, Лазаревы. Многие не захотели расстаться со своими мужьями и отцами и предпочли суровую подземную жнь, лишенную света и свежего воздуха, существованию на земле, захваченной врагом.
     - Сейчас, - сказал командир, закончив перекличку, - все должны окончательно разместиться по указанию товарища Жученкова, как было намечено командованием отряда. Закрепленное за каждым место прошу не менять. Семейных тоже просил бы обосноваться там, где им отведено, и уж больше не кочевать. Иначе у нас тут будет т Понятно? И сейчас же прошу, товарищ Лазарев, выставить караулы во всех секторах, в первую очередь, на секторе "Волга", и поставить охрану у штаба. Вообще, товарищи, объявляю, что с этой минуты мы перешли на военное положение. Прошу помнить, что мы ушли сюда не укрываться, а воевать. Это, - он показал на землю, обвел пальцем помещение, - это фронт. Линия нашей обороны. Ну, вот и все. Вот еще Иван Захарович хочет сказать вам два слова.

/ Полные произведения / Кассиль Л.А. / Улица младшего сына