• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Кассиль Л.А. / Улица младшего сына

Улица младшего сына [11/36]

Скачать полное произведение

    Светлана посовещалась негромко с членами штаба и повернулась к Володе:
     - Месяца тебе хватит?
     - Смотря на что.
     - Ну, чтобы ты согласования выучил, повторил пройденное, окончания все знал.
     - За глаза хватит.
     - Тогда мы так и запишем. Ну, смотри только, Дубинин, ты штабу слово дал!
     - А где это было записано, чтобы я слово дал да отступился? - гордо заявил Володя. - А с малятами можно заниматься?
     - По-моему, пускай пока занимается, - решила Светлана, обращаясь к членам штаба.
     - У меня есть еще одно предложение по этому вопросу, - сказал вожатый. - Кто-нибудь должен проверять Дубинина и, если надо, помогать. За кем запишем? Может быть, ты сама возьмешься, Светлана? Тебе и Юлия Львовна в случае чего поможет, направит как надо.
     - Я? - Светлана высоко вскинула брови.
     - Она? - спросил, привставая, Володя. - Ну уж нет, спасибо!
     - Да уж, пожалуйста... - проговорила Светлана.
     - Обойдусь и один!.. - заупрямился Володя.
     - Напрасно, напрасно отказываешься от товарищеской помощи, не годится так пионеру! - сказал вожатый. - А я бы все-таки записал это за Светланой.
     Светлана смотрела в упор на Володю. По тоненькой шее ее расползалось розовое пятно, потом стали краснеть уши, и вот вся она залилась нежной розовой краской до самых волос. Она досадливо встряхнулась и сказала:
     - Если Дубинин не будет против - пожалуйста, как штаб решит. Мне совершенно безразлично.
     По дороге домой дурное настроение Володи постепенно прошло. Он шел, размахивая сумкой, проводя ею по перекладинам попадавшихся на пути палисадников, чтобы она отбивала барабанную дробь, и, насвистывая, прикидывал в уме, как ему теперь надо распределить время, чтобы успеть и в "ЮАС" сходить, и с малятами позаниматься, и согласования выучить. То, что он за месяц успеет подтянуться, не вызывало у него никаких сомнений. "Захочу - и сделаю, раз обещал - точка", - думал он.
     Еще в сенях у лестницы он почуял запах крепкого трубочного табака. Значит, отец был уже дома. Он не ожидал, что отец вернется сегодня рейса. А вот и Бобик выполз чулана под лестницей. Только вид у него был такой, будто ему только что крепко влетело. Он дали робко помахал хвостом, а когда Володя протянул руку, чтобы погладить его, припал к земле и быстро отскочил. Он даже тихонько взвгнул, словно Володя замахнулся на него.
     - Ты что это, Бобик? Чего испугался? Володя посвистел, подзывая Бобика, взбежал по лестнице, постучался в дверь. Ему открыла мать.
     - Мама, дай какой-нибудь мосольчик, я Бобику кину, - заговорил Володя и стал снова подсвистывать собаку.
     - Тихо ты, без свиста, пожалуйста! - вполголоса остановила мать. - И не приваживай сейчас собаку. Гавкает тут, вертится... Не до нее!
     Мать закрыла дверь, пропустив в комнату Володю, и сказала еле слышно:
     - Беда у нас, Володенька... Папу...
     Она одной рукой закрыла лицо, другой рванула подол фартука и закусила край его зубами.
     Володя, чувствуя, как что-то тяжелое и холодное накатывается ему на сердце, широко раскрытыми глазами посмотрел на мать, боясь спросить ее, что проошло.
     - В зале он, - шепнула, всхлипывая, мать.
     Володя почти бегом, стараясь не шуметь, бросился в залу. Он увидел там отца, который сидел у окна и держал в откинутой руке трубку. Он сидел спиной к Володе, и все - неподвижность его, непривычная сутулость широкой спины, какая-то оцепенелость всей фигуры, погасшая трубка в опущенной руке, - все это говорило Володе о том, что проошло несчастье. Чуточку поодаль, лицом к отцу, сидела на стуле Валя. Сложенные вместе ладони ее рук были втиснуты меж колен. Она сидела наклонившись, опустив плечи, и не сводила красных глаз с отца. Услышав, что входит Володя, сестра приложила палец к губам, поднялась и пошла навстречу брату. Она схватила Володю за руку и вывела за дверь.
     - Папу с работы сняли, - с трудом выговорила она.
     Она ждала, должно быть, что Володя, услышав такую весть, ахнет, ужаснется, кинется расспрашивать. Но у него только лицо стало серым, как ракушечник, словно помертвело, да и без того огромные глаза медленно расширились в горестном умлении.
     Сестра повторила:
     - Из партии могут исключить. Понял ты?
     Володя все молчал. Он медленно усваивал то, что сказала сестра. Он слышал ее слова, понимал их значение - каждое в отдельности, но смысл услышанного, вот то самое, про что сказано в грамматике - "мысль, выраженная словами", еще не проник в его сознание. Тогда сестра шепотом рассказала ему, что отец как-то дал рекомендацию в партию и на работу одному моряку, который плавал прежде на "Красине", где Никифор Семенович был помполитом, а человек этот оказался ненадежным. Он запустил корабль, имел уже две аварии, а на днях совершил совсем уже непростительный для всякого честного моряка поступок: вышел пьяным на вахту и разбил судно о скалы. Пострадало несколько моряков, погибло много ценного груза.
     А отец ручался за него и как за коммуниста, и как за работника. И вот теперь того моряка будут судить, а отца временно отстранили от службы.
     - Ты бы пошел к папе-то, - тихонько посоветовала подошедшая Евдокия Тимофеевна. - А то он третий час вот так сидит, ни с кем ни слова. А как пришел, как сказал мне все, да и говорит: "Ох, Вовке это узнать просто будет убийство!" Он еще за тебя болеет.
     И Володе стало страшней всего то, что отцу стыдно, тяжело сказать о происшедшем ему, сыну. Он решительно подошел к отцу. Никифор Семенович медленно повернул к нему свое большое, красивое, сейчас словно погруженное в сумрак лицо. Он поднял руку с потухшей трубкой, улыбнулся бледной, виноватой улыбкой и уронил снова руку вн.
     - Вот, Вова... Слышал? - проговорил он глухо, неловко усмехнувшись и как бы виняясь перед сыном, что доставляет ему такую неприятность. - Такая, брат, незадача...
     - Мне уж Валя сказала, - отвечал Володя. Оба помолчали.
     - Видишь, как оно бывает, - продолжал отец. - Понадеялся вот на человека, а он...
     Никифор Семенович повел рукой и опять уставился в окно.
     Сердце Володи царапала и сосала нестерпимая жалость. Никогда в жни не видел он отца таким. Самое страшное было именно в том, что отец, которого Володя считал самым сильным, несокрушимым, образцовым, отец, которым он так гордился, чьей боевой молодости он завидовал, отец, всегда и во всем бывший его первой опорой, - вдруг попал в такую беду. Ужас, испытанный при этой мысли мальчиком, был, вероятно, подобен тому чувству потерянности, которое ощущают люди при землетрясении, когда земля - самое устойчивое и надежное всего, что есть, основа основ - вдруг начинает колебаться, терять устойчивость и отказывается быть опорой для всего движимого и недвижимого. И все проваливается...
     - Папа, - попытался утешить Володя, - ведь ты же все равно будешь за все это стоять... ну, бороться, в общем... Папа, у тебя ведь только партбилета не будет, ну, удостоверения... а ты сам будешь коммунист.
     - Коммунист не может быть так, сам по себе, - отвечал отец. - Глупый ты еще! Тут у человека, пойми, сила оттого, что он с такими же еще, как сам он, в одно целое входит. А это целое - огромное, могучее - и есть, сынок, партия. А сам по себе что же? Один в поле не воин. Я, Владимир, с первого года Советской власти в партии. В партии человеком стал. В партии учился. Партия меня в люди вывела. Ну что я такое буду без партии? Ровным счетом ничего.
     - А как же беспартийные? - спросил Володя. - Ведь есть же которые не в партии, а ведь тоже и в гражданской участвовали, и работают хорошо.
     - Так кто ж, чудак, с этим спорит! Не про то ж разговор! - Отец устало повернулся к Володе. - Люди работают и великие дела творят - не все обязательно в партии. Но партия - это те, кто впереди. Это - гвардия народа. Партия - это всему народу головной отряд. И быть в его рядах - великая честь, сынок. Ее заслужить надо. А я вот как будто и заслужил эту честь, да поручился словом большевика и честью партийной за негодного, на поверку, человека и сам через то доверие партии могу потерять.
     - Папа, а если исключат, это уж насовсем? - спросил Володя.
     - Нет, это уж брось! Не такие мы с тобой, брат, чтобы так сразу насовсем нас вычеркивать. Мы, брат, Дубинины. Меня так, резинкой с листа, не сотрешь!
     - Конечно, папа! - обрадовался Володя. - Помнишь, в каменоломне-то написано "Н. Дубинин". Сколько лет, и то с камня не стерли.
     - Вот верно, Вовка, это ты мне хорошо напомнил. Спасибо тебе! Моя фамилия, конечно, не столь уж знаменитая, чтобы гремела, да люди добрые ее не хаяли. Я кровью своей в те партийные списки в восемнадцатом году фамилию свою вписал, Вовка. Ясно тебе, в каком смысле?.. Вот. И в камень я ее врубил с честью, и в бортовые журналы я ее вписывал без позора. А теперь что же? Нет, Вова, будет наша фамилия на должном месте. Еще посмотрим, что партийный комитет скажет. А не то еще и в горком пойду. Так тоже, сразу, нельзя... Хоть и виноват я, не спорю, но тоже так уж чере.. Ну, выговор заслужил, и спорить не стану. А рядов вон - это уж вини. Я, в случав чего, в Москву поеду и правду найду...
     Он уже давно ходил по комнате, трубка в его руке дымила, а Володя стоял и поворачивал голову вслед за отцом то влево, то вправо, сосредоточенно следя за ним. И у мальчика постепенно проходило давешнее тяжелое чувство, когда ему казалось, будто какая-то могучая и неумолимая, строго шагающая людская громада, в рядах которой шел отец, продолжает двигаться своей дорогой, а отец отстал... Нет, отец еще зашагает в ногу со всеми!
     Но отец, короткое возбуждение которого спало так же внезапно, как и возникло, вдруг замолчал и опять посмотрел на Володю тяжелым, полным боли и смущения взглядом.
     - Да, Владимир, не пожелаю я тебе когда-нибудь испытать такое. Береги свое слово. Даром не бросайся им ни за себя, ни за других. А если будешь коммунистом, еще в сто раз пуще береги. Это большое дело - слово коммуниста...
     Он подошел к Володе вплотную, вздохнул тяжело, как от боли, зажмурился, взял Володю обеими руками за локти:
     - А сдаваться не будем. Верно, Владимир? Дубинины мы еще или нет?
     - Дубинины, папа.
     - Ну, значит, так пока и решаем.
     Потом Никифор Семенович пошел с матерью к одному своих товарищей посоветоваться, как лучше действовать. Володя остался один с Валентиной. Алевтина Марковна несколько раз выходила своей комнаты и громко сочувственно вздыхала у дверей в залу, давая знать, что она в курсе дела и не прочь посудачить на эту тему. Володя встал и закрыл дверь перед самым ее носом.
     - Прелестное обращение! - донеслось -за двери. - Сынок в папашу!..
     Володя почувствовал, как у него жарко загорелось все лицо, он хотел что-то крикнуть соседке, по посмотрел на сестру, сдержался и молча пошел к своему столу. Там он стал машинально перебирать свои книжки и тетради. Сестра подошла к нему и спросила, правда ли, что его сегодня вызывали на заседание штаба отряда.
     - Ну, правда, - неохотно отозвался Володя. - А тебе уже заранее ваш Полищук наговорил? Ну ничего, я его сегодня осадил.
     - Как же ты его осадил?
     - А я ему насчет успеваемости его собственной тоже намек сделал. Он так сразу и сел.
     - Все-таки цыпленок ты еще, Вовка! Верно зовут тебя: Вовка-птенчик. Чем же ты его осадил, когда у Жорки уже почти кругом "отлично", он у нас один лучших сейчас в классе.
     - Ну да?.. - недоверчиво протянул Володя.
     - А ты и не знал? Ну, оставим его. Ты мне лучше скажи: подтягиваться думаешь?
     Володя задумался, посопел, потерся щекой о плечо.
     - Я, Валя, сперва собрался, даже слово ребятам дал. Но сейчас как-то мне уже стало все равно. Раз уж с папой так...
     - Эх, Вовка, Вовка!.. - Валя почувствовала вдруг себя совсем взрослой. - Уши вянут слушать, что ты говоришь! Сейчас, наоборот, нам надо обоим подтянуться. У отца с матерью и так переживаний хватает.
     - Да я бы начал подтягиваться... Только они ко мне хотят Светлану Смирнову прикрепить. Это потом все ребята задразнят.
     - Ну и пусть их дразнят. А что за ошибки дразнят - это лучше? Вовка, а ты бы показал мне, в чем ты там отстаешь...
     В другое время Володя бы пренебрежительно хмыкнул, посоветовал бы сестре не совать нос куда не надо, но сегодня он доверчиво вынул сумки тетрадку, показал ошибки в письменной и сам попросил рассказать про согласование окончаний. И они сидели допоздна плечом к плечу, сдвинув стулья, склонившись над учебником, и Володя, смирив свою гордыню, терпеливо повторял правила, как того требовала сестра.
     На другой день в школе после уроков, когда Володя уже собрался домой, его остановила Юлия Львовна.
     - Я слышала, неприятности у твоего отца? - спросила она. - Тебе, верно, сейчас трудно, Дубинин. Может быть, мне тебя некоторое время не вызывать? Я почти не сомневаюсь, что у отца в конце концов уладится. Он такой человек, сколько сделал... Это все учтут... Так как же, Дубинин?
     - Спасибо, Юлия Львовна, только это не надо... Вы меня, как всегда, вызывайте. Я дал слово, что выправлюсь, а вы знаете...
     - Знаю, знаю: Дубинин дал слово - Дубинин не отступится. Ну, верю, верю. А ты бы к нам приходил, ведь, по-моему, штаб дал пионерское поручение Светлане тебя проверять, а?..
     - Вот немножко выучу, тогда пусть проверяет, - отвечал Володя.
     И на следующей неделе Володя попросил Светлану Смирнову остаться в классе после уроков, чтобы спросить его по русскому языку. Они сидели вдвоем в шестом классе, где с черной доски еще не были стерты параллелограммы, оставшиеся после урока геометрии, и свисала влажная тряпка, еще не успевшая высохнуть, а на отдушнике болтался бумажный чертик.
     Светлана села за учительский стол, а Володя устроился на пюпитре передней парты и обхватил колени руками. - Ну, о чем тебя спрашивать? - спросила Светлана.
     - Спрашивай по всему разделу, - предложил Володя.
     - Ну, ладно, смотри, Дубинин! Если по всему, так скажи мне...
     Несколько минут подряд она гоняла его по всему злополучному разделу грамматики. Володя отвечал без запинки, насмешливо поглядывая на серьезничавшую председательницу штаба.
     - Вот видишь, какой ты способный, Дубинин, - сказала наконец Светлана. - Если бы ты не был такой баловной, так тебя бы первый отличник вышел.
     И где же было Светлане догадаться, что ее нерадивый подшефник все это время не сидел без дела! Еще в прошлую субботу он уехал с ночевкой в Старый Карантин к своему верному другу Ване Гриценко. На этот раз Володя должен был перебороть свой нрав и держался с непривычным для него смирением. Ваня сразу заметил перемену в своем младшем дружке.
     - Ты что такой приехал?.. Живот, что ли, болит? Пошли в лапту играть, пока но стемнело. Чур, только я подавалой буду.
     - Не за лаптой я к тебе, Ваня, приехал, - проговорил Володя, глядя в сторону. - А вот можешь ты меня, если друг по-настоящему, подогнать? - Куда подогнать?
     - Ну, по занятиям. У меня согласования там не получаются... На отряде уже прорабатывали. И я дал слово, что подгоню. А мне Светланку приставили. Знаешь, Смирнова? Она у нас председательница штаба.
     - С нянькой, значит, поздравляю тебя! - съязвил, не выдержав, Ваня.
     У Володи сжались кулаки.
     - Слушай, Ванька, если ты так будешь, тогда лучше сразу прощай! Я ведь к тебе, кажется, как к человеку приехал. Мне самому неохота, чтобы она о себе много понимала: вот, мол, какая я, подтянула Дубинина. А ты мне лучше помоги, я тогда сразу и слово выполню, и ей покажу, что мы и сами с усами. Понятно тебе? Я уж сам кое-что подучил. А ты меня проверь.
     Ваня поглядел в окошко, за которым слышались голоса старокарантинских ребят, собравшихся играть в лапту, потом посмотрел на Володю. Ему понравилось, что Володя, всегда державшийся независимо, сегодня присмирел и разговаривает с ним почтительно. Прнал-таки, видно, старшего. Все же он решил проверить Володю.
     - Ладно, если просишь, идет, - сказал он снисходительно. - Только одно имей в виду: я насчет занятий строгий. Я уж тебя погоняю! Ты у меня вспотеешь. Так, чур, не отступать. Ну? Книжку захватил для занятий?.. То-то. сюда. Показывай, где вы тут проходите? Что тут непонятно? Это, что ли?.. Оба сели к столу.
     - Руки со стола прими! - продолжал Ваня еще более сурово. - И кошку под столом оставь в покое. Нечего посторонними предметами заниматься.
     - Кошка, кстати, не предмет. Она - одушевленное, - ехидно заметил Володя.
     - А если ты сам такой уж ученый, так сам и занимайся! - рассердился Ваня и захлопнул учебник.
     Пришлось Володе клясться, что он совсем не ученый и, ей-богу, больше ни одного замечания в жни себе не позволит. Ваня смягчился и снова раскрыл книгу.
     - Ну, читай, вот с этого места. Это совсем же легкое. Мы это в прошлом году за один урок все поняли и усвоили. Эх, голова! Ну, убери руки, сиди и не качайся.
     Володя послушно убрал руки со стола. Он старался сидеть не качаясь и отгонял ногой кошку. Он по пяти раз читал каждый параграф правил. Он все решил стерпеть на этот раз, но выучить согласования, чтобы Светлана не могла гордиться перед ним и считать, будто все зависит только от нее. Нет, лучше уж стерпеть все здесь, от Ваньки, которому он потом, когда нагонит класс, отплатит за каждый выученный параграф!..
     Весь субботний вечер и половину воскресенья приятели занимались. Ваня, которому занятия самому давались не так уж легко, заставил назубок выучить Володю все правила, все окончания. Дядя Гриценко и тетя Нюша в тот день не могли надивиться на обоих приятелей: экое прилежание на них напало!..
     И вот теперь, спустя неделю, Володя пожинал сладкие плоды учения, корни которых, как вестно, всегда горьки. Светлана была очень довольна им.
     - Как ты хорошо успеваешь и быстро схватываешь! - дивилась она.
     Но Володя как-то быстро сгас.
     - Ты почему в субботу с нашими ребятами в футбол не играл? - спросила Светлана.
     - Так, неохота было... Мне не до футбола сейчас.
     - Смотри ты, какой занятой человек стал! А я тебя то и дело вижу, как ты с отцом гуляешь, а впереди собачонка ваша. У тебя что, Дубинин, отец уже не плавает в море?
     Володя вскинул на нее глаза, полные такого отчаянного и горького смятения, что она разом поняла: коснулась такого, что и словом тронуть больно...
     - А ты разве не знаешь? - проговорил наконец Володя. - Тебе Юлия Львовна ничего не говорила?
     - Нет, а что?
     - У меня отец сейчас не работает... Ну, временно, конечно, - поспешил он добавить. - Вот он за человека одного поручился, а тот его подвел. Эх, дал бы я тому человеку!.. Я бы этого дядьку, попадись он мне только!..
     - Ой, ты меня вини, Дубинин! Я про то не знала ничего...
     Она стояла перед ним, теребя кончики галстука. Она была выше Володи ростом, во сейчас он сидел на парте и не чувствовал этого унительного, как ему казалось, своего недостатка. И только теперь Светлана увидела, как похудел за последнюю неделю Дубинин, какая тень лежала у него под глазами, которые казались теперь еще больше.
     - Я с ним нарочно хожу, понимаешь? - уже доверчиво сказал Володя. - Мы с ним ходим, я ему про Митридат рассказываю, всякие случаи древней истории. А Бобик... Вот, знаешь, Смирнова, до чего, понимаешь, умный пес! Он отца все к морю утянуть хочет. Утром прибежит, гавкнет и на лестницу его зовет. А как мы выйдем с папой, так он прямо вперед к морю несется. Потом оглянется и стоит, ждет нас. Как увидит, что сейчас нам к морю уже не к чему, так он назад к нам. И все гавкает, скулит... Отец прямо еще хуже расстраивается...
     - Тяжело ему, наверное, папе твоему? - посочувствовала Светлана.
     - Еще бы не тяжело. Я вот... когда на штабе, помнишь, Жора сказал насчет меня, что вопрос поставит, какой я пионер, так во мне все аж на дыбки встало. А тут человек всю жнь в партии был - и вдруг... Только ты, пожалуйста, не сомневайся, Смирнова, мы с отцом - Дубинины, нас так, резинкой, не сотрешь!
     - Конечно, Дубинин, только ты уж смотри: я ведь тогда, когда ты со штаба ушел, тоже за тебя поручилась. Вот тебя с маленькими и оставили заниматься. Так уж смотри, не подведи, ладно?
     - Будь спокойна, Смирнова, - сказал Володя. - Спасибо тебе, что поручилась, не пожалеешь.
     Они теперь частенько оставались в классе после уроков. Иногда заходила сюда Юлия Львовна, спрашивала, как идет дело, но в занятия не вмешивалась. Заглядывал в класс Жора Полищук, похваливал обоих. По субботам Володя занимался, как и прежде, с малышами. Все шло как будто своим порядком, но ребята видели, что Володя худеет. Не было в нем и прежнего веселья. Он забросил занятия в "ЮАС", отказался от места левого края в футбольной команде; вообще, как говорили в школе, не тот уже нынче стал Дубинин.
     Дело Никифора Семеновича перешло в портовый комитет партии, и Володя каждый день, придя школы, едва ему открывали дверь, спрашивал:
     - Ну как? Решения еще нет?
     Ему больно было видеть, как томится от невольного бездействия отец, которого он всегда привык видеть чем-нибудь занятым: он либо ремонтировал мебель, мастерил что-нибудь по хозяйству, либо читал, делая выписки в толстую тетрадь, которую запирал затем в стол. А теперь он мог часами неподвижно просиживать у окна в зале, с потухшей трубкой.
     - Пошел бы погулять хоть, - уговаривала мать.
     Вдвоем с Володей отец ходил по улицам, где пронзительный норд-ост гнал промерзшие листья, забившиеся в каменные водостоки, свистел в проводах, шуршал оторванными афишами кино. Бобик бежал впереди, обнюхивая выбеленные стволы акаций, отфыркиваясь. Хвост его был сдут набок ветром, но на каждом перекрестке, откуда открывалась дорога к морю, Бобик поворачивался выжидательно и замирал, дрожа, посматривая, не пойдет ли наконец хозяин по знакомой улице к порту.
     Но хозяин глядел в другую сторону и шел мимо перекрестка.
     - Папа, тебя обязательно должны восстановить на работе, - подбадривал отца Володя. - Я просто уверен, только ты действуй.
     - Я действую, действую, сынок.
     Приходили к отцу его старые товарищи - моряки, закрывались с ним в зале, шуршали какими-то бумагами, много курили.
     Как долго тянулось это холодное и печальное время. Володя уже подумывал, не начать ли ему действовать самому. У него даже появился план - написать письмо в Москву, рассказать там все про отца, про то, как он сражался в каменоломнях, как сохранилась там на камне его фамилия, как плавал он по всем морям под красным флагом. Но он решил немного повременить с этим письмом. Во-первых, надо было обождать, что скажет партийный комитет... А во-вторых, если уж честно говорить, Володя побаивался, как бы в таком длинном письме не оказалось столько ошибок, что он опозорит не только себя, но и Светлану Смирнову, и Юлию Львовну, и всю свою пионерскую органацию, и город Керчь. Поэтому он терпеливо занимался - и дома, сам, и со Светланой, после уроков.
     И дело при его способностях и памяти шло, конечно, на лад.
     Вскоре была назначена контрольная письменная по русскому языку. Невестно, кто больше волновался - Володя или его общественная репетиторша, Светлана Смирнова. И когда Юлия Львовна, мерно ступая по классу, держа перед собой на вытянутой руке, далеко от своих зорких глаз книгу, стала диктовать: "Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!" - Светлана, позабыв обо всех своих строгих пионерских правилах и дочерних чувствах, стала тоненьким пальцем показывать Володе, что в конце фразы надо поставить восклицательный знак. И он поставил. Он писал старательно, слегка прикусив от рвения язык, тщательно обмакивая и вытирая о край чернильницы перо, как воробей клюв... На свою усовершенствованную автоматическую самописку самой новейшей собственной конструкции Володя на этот раз не понадеялся.
     Иногда в затруднительные минуты он поглядывал на Светлану Смирнову, которая делала ему какие-то непонятные знаки насчет пунктуации, но тут вмешивалась Юлия Львовна: "Светлана, что это за азбука для глухонемых?" Девчонки прыскали, мальчишки хмыкали в кулак, а бедная Светлана заливалась краской от белого воротничка до корней золотистых волос.
     Прошло еще несколько дней; наконец Юлия Львовна пришла в класс со стопочкой тетрадок и принялась раздавать их, вызывая ребят по очереди. Тут и выяснилось, что Володя Дубинин написал контрольную письменную лишь с двумя небольшими ошибками и получил "хорошо".
     Он спешил домой, радуясь, что сможет этим немножко развлечь отца, который последние дни опять совсем затосковал. Дома ему сказали, что отца вызвали в партком.
     Никифора Семеновича ждали к обеду. Все не садились, прислушиваясь, не идет ли он. Потом мать кое-как уговорила Валентину и Володю поесть. Володя, наскоро пообедав, побежал в порт. У дверей парткома к нему с радостным вгом бросился Бобик, терпеливо поджидавший там своего хозяина. Володя постоял немного, основательно продрог и вернулся домой. Бобик же остался, как ни звал его Володя.
     Уже поздно вечером ступеньки лестницы заскрипели и загрохотали под тяжелыми шагами отца. Прежде чем он успел вставить ключ в дверной замок, ему уже открыли дверь, распахнули ее. Отец вошел, обхватив рукой мать за плечи, увлекая ее за собой, прошагал сходу вглубь комнаты, остановился - и усталая, счастливая улыбка, светлая и широкая, какой давно уже не видывал у отца Володя, засияла на его лице. Он сунул руку за пазуху, осторожно влек маленькую красную книжечку, высоко поднял ее над головой.
     - Вот! - сказал он. - Был, есть и навеки будет со мной!
     Он опустил руку, держа на раскрытой ладони партбилет. И все склонились над его рукой, словно впервые видя это маленькое скромное удостоверение, которое означало, что человек, владеющий им, принадлежит к доблестной гвардии великого народа, с мудрой дерзновенностью перестраивающего мир заново, к передовому, самому головному отряду освободождающегося человечества, - то есть состоит членом Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков).
     Валентина, завжав, кинулась на шею к отцу, целуя его. Мать припала к его плечу, А Володя... Володя, чувствуя, что сейчас с ним случится что-то очень ему несвойственное, что он сейчас просто-напросто расплачется, вдруг схватил большую, ставшую снова сильной руку отца и стал жадно целовать, целовать ее возле того места, где был вытатуирован маленький синий якорь.
     До поздней ночи не ложились в этот день у Дубининых. Отец снова и снова принимался рассказывать, как его спрашивали в парткоме; как другие товарищи говорили о его беспорочной работе, как выяснилось, что тот человек, который подвел отца, стал таким плохим только за последний месяц, после перенесенного горя - у него умер сынишка, а до того времени был неплохим работником. Конечно, Никифору Семеновичу Дубинину как помполиту корабля надо было и раньше видеть, что человек этот нетвердый, но все же дурного за ним прежде не водилось. И портовый комитет партии счел нужным вернуть товарища Дубинина на работу, хотя и записал ему выг
     Совсем уже ночью, когда Володя наконец лег, отец подошел к нему с полотенцем через плечо и сказал:
     - Ну, Вовка, не спишь? Хотел до утра подождать, да самому не терпится. В Москву меня, оказывается, командируют. Насчет новых судов для нашего порта. Вот если не подкачаешь с отметками, двинем, брат, всей семьей до самой Москвы-столицы.
     И Володя, как был в одной рубашке, затанцевал на кровати гопак.
     Раздавая перед каникулами табеля, Юлия Львовна сказала:
     - Ну, Дубинин Володя, получай. Два "хорошо", по всем остальным - "отлично". Вот только еще с русским языком у нас по-прежнему не совсем так, как хотелось бы: устный "хорошо", а письменный все-таки "посредственно". Ты, я слышала, в Москву едешь? Так вот, чтобы ты не отставал, я тебе, как и всем ребятам, даю задание на каникулы: ты мне пришлешь письмо, в котором подробно опишешь все, что видел в Москве. Вообще, пусть каждый напишет мне домашнюю работу "Как я провел каникулы". Хорошо?
     - Хорошо, - согласился Володя.
    x x x
     Уже подходили к концу зимние каникулы, когда в дом у школы, где жила Юлия Львовна, постучался почтальон. Он вынул сумки большой пакет, вручил его Юлии Львовне и велел расписаться в книге. На тяжелом, объемистом пакете было написано вну: "Москва, гостиница Ново-Московская, В. Н. Дубинин".
     - Светлана! - позвала Юлия Львовна. - Смотри, Дубинин-то твой молодец какой! Выполнил задание. Вон какое письмище прислал! - Она принялась вскрывать конверт.
     Внутри него оказались два больших куска картона. Из них выскользнул на стол тонкий - не то желатиновый, не то целлулоидный - диск. Юлия Львовна испуганно поймала его и принялась рассматривать, недоумевая и вертя в руках. По концентрическим бороздкам на круглом поле диска скользили, лоснясь, матовые секторы бликов. В центре диска белела наклеенная круглая бумажка - этикетка с дыркой посредине. На бумажном кружке было написано карандашом: "Поставить на патефон со старой иглой".
     - Вечно уж что-нибудь он сочинит необыкновенное, - проговорила Юлия Львовна. - Ох, уж этот твой Дубинин!...
     - Уж, во-первых, он больше твой, чем мой, - обиделась Светлана.
     - Но ведь это ты, кажется, собиралась его перевоспитывать?
     - Ну, знаешь, мама, - Светлана вся вспыхнула, - если уж девчонки меня дразнят, это еще понятно, а тебе непростительно!

/ Полные произведения / Кассиль Л.А. / Улица младшего сына