• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Кассиль Л.А. / Улица младшего сына

Улица младшего сына [10/36]

Скачать полное произведение

    Он припал ухом к дверной филенке. Он ждал, что мать ответит ему, но за дверью было тихо. Если бы Володя мог видеть сквозь дверь, он бы увидел, что мать, растерянно поглядев на Алевтину Марковну, уже протянула было руку к ключу... Но та замотала головой и, сжав пухлый кулак свой с дешевым перстнем на среднем пальце, показала Евдокии Тимофеевне, что надо хоть раз настоять на своем. Потом она поманила Евдокию Тимофеевну за собой и увела ее к себе в комнату.
     - Вы должны показать, дорогая, что пересилили его.
     - Никогда я с ним так не обходилась, - беспокоилась Евдокия Тимофеевна, а сама все прислушивалась...
     - Вот потому он на всех верхом и ездит! А один раз осадите - только на пользу пойдет, уверяю вас, голубушка.
     Из залы донесся стук швейной машины. Мать насторожилась. Правда, ничего особенного в том, что Володя сел за ее швейную машину, не было: он частенько сам кроил и сшивал паруса для своих кораблей, сам себе ставил заплаты на брюки, порванные во время игры в футбол. И все же она прислушивалась с тревогой.
     - Что вы, золото мое, нервная такая стали? - успокаивала ее Алевтина Марковна. - Занялся своим делом; и очень хорошо, что смирился.
     - Ой, неспокойно мое сердце! Ведь от него такое всегда жди, что и в голову другому не влезет.
     А в зале продолжала гулко стрекотать швейная машина. Она то замирала, то опять начинала стучать, взывая. Потом раздался стук в дверь нутри.
     Послышался голос Володи:
     - Мама!..
     Евдокия Тимофеевна прикрыла рот рукой, боясь, что не выдержит и отзовется, - с такой обидой и с такой надеждой звучал голос Володи -за двери.
     - Мама!.. Ты только послушай...
     - Ну, чего там тебе? Сиди уж! - не вытерпела мать.
     - Мама, я последний раз спрашиваю: откроешь?
     - Нет, - чуть не плача, отвечала Евдокия Тимофеевна.
     - Ну, как знаешь.
     За дверью стало тихо. Слышно было, что Володя отошел от нее. Потом Евдокия Тимофеевна услышала, что в комнате, как будто тут же за дверью, загудела проезжавшая машина, донеслись голоса с улицы. Она поняла, что Володя открыл окно. Обернувшись и видя, что Алевтины Марковны рядом нет, Евдокия Тимофеевна быстро нагнулась и припала глазом к замочной скважине двери. Она разглядела что-то белое, колеблющееся на голубом фоне неба в раскрытом окне. Дрожащей рукой она поспешила вставить ключ в замок, резко повернула его, отомкнула дверь, дернула на себя, вбежала в залу и увидела сына. Он уже стоял на подоконнике и привязывал к оконной раме скрученную жгутом длинную полосу белой материи. На мгновение в одном месте белый жгут развернулся, и Евдокия Тимофеевна увидела знакомую красную метку "Е. Д. ".
     Сомнений не оставалось: то была большая простыня, разрезанная на полосы, сшитые в длину.
     Володя стоял спиной к дверям и не слышал за уличным шумом, как вошла мать. Он уже наклонился над провалом улицы, одной рукой взялся за белую узкую ленту, спущенную за окно, другой схватился за край подоконника. Он согнулся, немного подавшись вперед, и... почувствовал, как его крепко обхватили сзади и стащили с окна.
     - Ты что?! Ты что же это?.. Господи ты, боже мой! - задыхаясь, проговорила мать, повернув к себе лицом незадачливого беглеца, но не выпуская его рук. - Да ты сам-то соображаешь? - Она зажмурилась, затрясла головой и вне себя от гнева и испуга размахнулась, чтобы дать Володе хорошего шлепка, но тут же снова уцепилась рукой за длинную белую полосу, привязанную к поясу сына.
     А Володя стоял бледный, выпятив упрямо губу. Он не выпускал белого жгута, скрученного кусков разрезанной простыни.
     - Неужели правда бы выпрыгнул? - спрашивала его мать и трясла за плечи. - Нет, ты только мне скажи: так бы и выпрыгнул?
     - А зачем же ты меня тут заперла? Я же слово дал ребятам, что приду.
     - А обо мне ты хоть на столько вот подумал?.. А если б ты, не дай бог, убился?
     - Мама, я все рассчитал, не беспокойся. Я бы вон за ту ветку схватился, если б у меня оборвалось. Ну, и снился бы. Чего тут страшного! Невысоко совсем, всего второй этаж! Я бы и с третьего...
     Тогда мать оттолкнула Володю обеими руками, села на стул и заплакала.
     Володя, хмурясь, смотрел на нее. Слез он не выносил еще больше, чем грубости.
     - Мама... -за чего ты расстраиваешься? Ну правда же, я бы не убился.
     - Уйди, уйди от меня!.. Сердца в тебе нет... Уходи куда хочешь.
     Володя потоптался возле матери. Хорошо ей говорить теперь: "Уходи куда хочешь!" Как тут уйдешь?
     - Я так, мама, не пойду. Я лучше совсем не пойду. Ладно, пускай скажут, что я от слова отступаю. Пускай!.. Раз тебе меня не жалко...
     - Да иди, иди ты, бога ради! Иди, куда тебе надо.
     - Нет, мама, ты меня не гони так. Я так не могу. Не пойду я тогда.
     - Да как же я еще должна тебя уговаривать?
     - Не уговаривать, а сказать: "Иди. Я тебе разрешаю. Чтобы в девять был дома". Ну, как всегда говоришь. Сама знаешь...
     - Ну, иди, разрешаю. Отвяжись только! Чтобы к девять был, ровно!.. - рассмеялась мать и вытерла сперва один глаз, потом другой.
     Володя бросился к ней на шею, принялся целовать, ворочать вместе со стулом. Она отбивалась, но он был очень цепкий. Ей пришлось сделать Володе двумя большими пальцами "под бочки", и только тогда он отскочил, вжа от щекотки, посмеиваясь и растирая ладонью бок.
     - Ну, отпецился наконец, репей противный! - говорила мать, поправляя растрепавшиеся волосы. - Всю голову ты мне раскосматил. Иди отсюда! Чтоб я тебя до девяти часов не видела!.. Ладно, сама приберу...
     Солнце уже садилось за курганы Юз-Оба, когда Володя и все "юасы" во главе с Николаем Семеновичем, инструктором, поднялись на вершину Митридата.
     Замечательный вид открывался отсюда.
     Каждый раз, когда Володя бывал здесь, сердце его наполнялось особым чувством восторга, рожденным ощущением высоты и того сладостного, безграничного приволья, которое простиралось перед ним. Город вну, под ногами, казался в этот час несказанно прекрасным. Он весь был виден отсюда. Скаты черепичных крыш, грани домов и строений, обращенные к западу, бронзовели, тронутые, как волшебной палочкой, пологими лучами заходящего солнца. Там и здесь, медленно пламенея, отражали закат стеклянные купола над лестничными пролетами больших домов. Расстояние и высота скрадывали ъяны, стирали неровности, подновляли, скрывали неприглядные мелочи, создавая прекрасные обобщения - все выглядело чистым, прямым, отмытым, свежим. Терраса за террасой убегала вн, к подножию Митридата, большая лестница, в двести четырнадцать ступеней, как сосчитал Володя, неоднократно взбираясь сюда. На вершине, царившей над всем городом и заливом, прогуливался легкий ветерок, принимавшийся иногда посвистывать в мачтах метеостанции. Серые колонны часовни на могиле Стемпковского - знаменитого археолога, бывшего когда-то керченским градоначальником, - розовели от заката, и на них хорошо были видны всевозможные записи, сделанные керченскими школьниками, среди которых укоренилось поверье, что перед экзаменами и после них необходимо побывать на вершине Митридата. Поэтому стены часовни и ее колонны были испещрены надписями:
     "В последние часы перед зачетом. Не поминайте лихом!.. "
     "Ура! Сдали ботанику!"
     "Науки юношей питают, а мысли в облаках витают..."
     "Был здесь, глядел на город и мир, прощаясь перед гибелью по геометрии".
     "Зря робел: не сдался и сдал на "отлично".
     "Я снова здесь, я снова молод, я снова весел и влюблен, но чему был равен x в задаче - так и не выяснил. Поживем - увидим!"
     А сбоку тут же было приписано каллиграфическим старомодным почерком:
     "Неучем будешь жить, неучем и помрешь, если вовремя за ум не возьмешься!"
     ... Вдалеке, на той стороне бухты, высились домны, напоминающие шахматные туры, и похожие на исполинский орган кауперы металлургического завода имени Войкова. Рядом с ним пестрел поселок, который керчане звали Колонкой. Хорошо были видны сверху зазубренные очертания Старой крепости и Генуэзского мола. Розовые плесы простирались по поверхности моря за маячком-моргуном на волнорезе. Прямо вну, выступая в море, тянулся Широкий мол. К нему спешил катерок, оставляя хорошо видные сверху расходящиеся следы на поверхности моря.
     Все это было знакомо и уже сто раз рассмотрено во всех подробностях. И все-таки, стоя сейчас на самой вершине древней горы, держа в руке легкую новенькую модель, вздрагивающую от ветра, словно порывающуюся в воздух, Володя опять испытал знакомое чувство восхищения и свободы, которое всегда словно поджидало его тут, на горе Митридат. Отсюда хотелось вступить в прозрачное бездонное пространство и поплыть, как во сне, над городом, над морем, перенестись туда, на далекий, полускрытый золотой стеной закатного света берег Тамани, за которым где-то уже блко вздымалось многоглавие Кавказа.
     Володя держал модель над головой, как держат охотничьего сокола, готовясь отпустить его. Сейчас он только еще примерялся. Модель уже была испытана, опробована. Сам Василий Платонович - учитель фики - проверял расчеты Володи; инструктор Николай Семенович руководил постройкой. Верный Женя Бычков терпеливо помогал своему другу. И сейчас он заботливо оглядывал модель.
     - Ну, заводи, - сказал Николай Семенович.
     Володя присел на корточки. Возле него сейчас же оказался Женя Бычков. Он придерживал аэроплан за хвост, пока Володя накручивал резинку.
     - Готово? - спросил Николай Семенович.
     - Готово, - непривычно тихо сказал Володя. Он поднял модель обеими руками над головой, левой зажимая винт, а правой готовясь дать посылающий толчок.
     - Приготовился!.. Внимание!.. Старт! - крикнул Николай Семенович.
     Володя, сперва выгнувшись назад, занес модель далеко за голову. Затем выпрямился, мягким и сильным движением качнулся вперед и, одновременно опустив левую руку, правой послал свою модель в воздух.
     И маленький белокрылый аппарат словно повис над склоном горы. Володя стоял, слегка нагнувшись. В нем все устремилось вперед: и взор, и протянутая рука, и выпяченная напряженно губа плотно сжатого рта, и каждая клеточка тела, - все тянулось за летящей моделью, только что выпущенной пальцев, и словно поддерживало ее в воздухе.
     А маленький самолетик все летел и летел. С горы казалось, что он парит над городом. Он уже пролетел над лапидарием, потом, как чайка, подхваченный восходящим потоком, который снес его чуть в сторону, описал широкую кривую, словно очерчивая пространство вокруг горы. Наверное, его видели и у школы на Пироговской, и на улице Ленина, и, может быть, даже птицелов Кирилюк поднял сейчас голову к небу, любуясь полетом чудесного аппарата, не подозревая, что видит дело рук своего маленького приятеля школы имени лейтенанта Шмидта...
     Уже давно должен был кончиться завод на модели, но она продолжала парить: теплые воздушные токи поднимались от нагретой за день земли, подпирая невесомые крылья и не давая модели снижаться. "Юасы", рискуя свернуть себе шеи, бежали вн по крутому склону, закинув вверх головы, кричали что-то восторженно, спотыкались на осыпях вестняка и античной черепицы, поднимались и снова бежали вслед за летящей моделью.
     Но вот наконец она мягко опустилась далеко вну носиком вперед, с разлету заскользила по траве, замерла и чуть-чуть шевельнулась снова, тронутая ветром. Прибежавший сюда Володя подхватил ее.
     Все окружили его, поздравляя. С уважением поглядывали "юасы" на Володину модель. Володя поискал глазами Женю Бычкова.
     - Видишь, - крикнул Володя, - планирует! - Потому что не перетяжелил, - сказал Женя. - Ты знаешь, Володя, она норму в полтора раза перекрыла наверняка.
     Принесли рулетку, отмерили от ближайшего утеса расстояние до точки премления модели. Сколько метров от утеса до вершины, было всем вестно. Гора была уже давно размечена "юасами". Подсчитали, сложили, и оказалось, что модель пролетела по прямой без малого две нормы. А сколько она еще прошла по кругу!
     - Ну, Дубинин, на этот раз поздравляю! - сказал Николай Семенович, когда все поднялись снова на вершину. - Еще немножко поработаешь - назначим тебя инструктором, новеньких обучать. Теперь могу сказать: своего добился.
     Володя так и не понял, кто добился своего: сам он или Николай Семенович. Он не стал уточнять. Ему было очень хорошо. Пространство, уходившее вну в густеющую синь вечера, теперь казалось ему досягаемым. Он там словно рукой ко всему прикоснулся. Стоя на вершине Митридата, он глубоко вдохнул в себя становившийся прохладным душистый вечерний воздух. Запахло морем, травой, далеким дымом - словом, всеми ароматами жни, необъятность которой он сейчас вдруг ощутил...
     И Володя снова запустил свою модель; а рядом с ним, выпущенные верных рук его друзей, "юасов", взмыли вверх, понеслись по прозрачным, воздушным скатам, кружась, взлетая и премляясь, ловко сработанные модели, за которыми ревнивыми и мечтательными глазами следили стоявшие на вершине древней горы мальчики, гордые покорители воздуха.
     Глава IX
    ИСПЫТАНИЯ
     - Вот, значит, какие у нас были главные перелеты, - закончил свой рассказ Володя и строго оглядел сидевших перед ним малышей. - Потому что наши летчики - лучшие всех в мире, они - смелые соколы! Им ничего не страшно. И конструкторы - это которые выдумывают и строят новые самолеты - у нас тоже самые лучшие. Ну, я все понятно рассказал?
     - Все понятно! - радостно заторопились малыши. - Еще расскажи!..
     - А раз все понятно, так я вас сейчас буду вызывать... Ну, то есть спрашивать, кто что запомнил.
     С этого года Володя, уже перешедший в шестой класс, выполняя пионерское поручение, проводил беседы с ребятами первого класса. Началось все с того, что Володя как-то заступился на школьном дворе за маленького первоклассника, к которому приставал здоровенный парень седьмого класса. Обидчик был на голову выше Володи, которому с ростом никак не везло: Володя все еще продолжал оставаться самым маленьким в классе. Но Володю, когда дело доходило до драки, рост не очень смущал. У него даже выработались особые приемы, сообразно росту. Он обычно налетал сну и так ловко подсекал высокого противника, что тот кубарем летел через него. Прием этот Володя разработал, испробовав его на терпеливом Жене Бычкове. Впрочем, до настоящей драки на этот раз дело не дошло. Услыхав, что малыш плачет и просит отдать отнятый у него красно-синий карандаш, Володя нагнал долговязого грабителя и сказал:
     - И не совестно... у маленького?!
     - Ты-то сам больно велик! - отвечал тот.
     - Велик не велик, а на тебя хватит!
     - Чего хватит?
     - Да всего хватит. Ума, напр
     Далее беседа шла в чисто парламентских выражениях.
     - А вестно тебе, что бывает с некоторыми, которые имеют привычку чужое хватать? - задал вопрос Володя.
     - А я твое брал? - не сдавался обидчик.
     - Сейчас узнаешь, чье брал.
     - Отскочи, тюка цел!.. Нет у меня желания с тобой связываться.
     - Тогда отдай, что у маленького взял.
     - А ты кто такой выискался? Короток еще командовать!
     - Короток, да до тебя достану. Не знаешь еще, кто повыше!
     - Ну на, померься: ты мне с головкой - по шею.
     - Ну, значит, ровные.
     - Как так - ровные? Я ж вон тебя на голову...
     - А кто твою голову в расчет брать станет? От нее толку-то никакого.
     Тут далее последовало то, что обычно называется в газетах "бурная сцена в парламенте". Получив сверху "леща" по макушке, Володя успел ударить лбом под ложечку противника, отчего тот перегнулся разом в поясе, весь скрючился, а Володя, забежав сзади, ловко вскарабкался к нему на спину, колотя по шее и крича:
     - Кузнец Вакула на черте! Отдай, что взял, а то я на тебе домой поеду!
     И, как ни вертелся тот, стараясь сбросить с себя Володю, как ни пытался он стукнуть его о стену, пришлось сдаться и отдать Володе отнятый карандаш.
     - Ну и все, - объявил Володя. - Можешь быть свободным. Только в следующий раз помни, что у меня такое слово: если сказал - значит, уж не отступлюсь.
     Потом он вернулся к плакавшему малышу и вручил ему карандаш. Тот долго не мог успокоиться - очень уж велика была обида - и все всхлипывал. Володя сел перед ним на корточки, раскрыл свою сумку, поискал в ней бумажку и, так как свободной не нашлось, вырвал, не думая о последствиях, листок тетрадки. Быстро переворачивая в пальцах карандаш, он нарисовал малышу синее море, красный корабль, труб которого валил синий дым, а над ним синий самолет с красными звездами на крыльях. И малыш, окончательно осчастливленный, пошел домой, неся перед собой надетый на карандаш в виде флага этот дивный рисунок.
     С того дня Володю стали окружать во дворе школы малыши, с восторгом разглядывая его, дивясь силе и смелости этого тоже на вид не очень большого, но, очевидно, уже умудренного жненным опытом мальчика. Володя охотно рисовал первоклассникам самолеты и корабли. Бумажные же голуби, которыми он одаривал малышей, побивали в первом классе все рекорды дальности полета.
     И кончилось тем, что председатель штаба пионерского отряда Светлана Смирнова, должно быть по наущению Юлии Львовны (так, по крайней мере, подозревал сам Володя), нагрузила пионера Дубинина культурно-шефской работой в первом классе. Так и было записано в протоколе сбора.
     Сперва Володя и слышать об этом не хотел: "Что я, нянечка, что ли, им? Ну их, этих малят! Носы вытирать?.. О чем я говорить им стану? Модели они строить еще не способны. Ну, назначили бы, в крайнем случае, по футболу тренировать их или плавать учить. Это я бы еще - туда-сюда. А то - веди работу! Как ее делать-то, эту культурно-шефскую?" Но потом с ним поговорила Юлия Львовна. А Юлия Львовна умела так говорить, что самые простые, обыкновенные вещи вдруг оказывались необыкновенно интересными, а самые сложные дела на поверку становились не такими уж трудными. Юлия Львовна посоветовала рассказать малышам о том, что интересует прежде всего самого Володю.
     - Что же, я им буду про гражданскую войну, про Чапаева, что ли, рассказывать?
     - Очень хорошо. Перечитаешь, что надо, и расскажешь.
     - И про самолеты можно?
     - И про самолеты.
     - Они же ничего не поймут.
     - А ты, когда такой был, разве ничего не понимал?
     - Так тож я... Я же в их возрасте уже побывал везде.
     - Ох, Дубинин, мало тебе, видно, попадало еще!
     - С меня хватит, Юлия Львовна.
     - Нет, еще добавить придется.
     Пошутить пошутили, а за дело пришлось браться серьезно. Ребята задавали иной раз такие вопросы, что Володя попадал впросак. Поэтому он стал основательно готовиться к занятиям, чтобы не уронить перед малышами высокого звания шестиклассника. Сегодня он провел беседу "Исторические перелеты советских летчиков". Ребята слушали его хорошо. Володя держал малышей строго.
     - Чтоб мне было тихо! - говаривал он и стучал указательным пальцем по столу. - Вы у меня смотрите! Я разгуливаться не дам. У меня главное - дисциплина. Понятно?
     Он во всем старался подражать Юлии Львовне, ввертывая словечки, слышанные от Ефима Леонтьевича, а иногда применял отцовские выражения.
     - Ну, кто хочет рассказать, повторить или вопрос какой задать? - спросил он, кончив беседу о перелетах.
     - Володя, я хотела спросить... - начала было маленькая первоклассница, но Володя остановил ее.
     - Что это за разговор - "я хотела"? На всякое хотенье есть терпенье. Желаешь спросить - подними руку. Спросят - отвечай.
     - Можно, я спрошу? - проговорила та же девочка, подняв руку.
     - Теперь спрашивай.
     - А Чкалов, когда был маленький, хорошо учился? Володя поглядел на нее строго, оправил куртку, сказал веско, совсем как отец:
     - Учился хорошо. По всем предметам на "пять", Но по тому времени, конечно, поведение было у него иногда слабое, потому что не знал еще дисциплины. Понятно тебе это? И вообще, когда про таких людей учишь, имей в виду: надо не их ошибки повторять, а учать, как они их преодолели.
     Володя прислушался сам к своему голосу. Ничего... Звучит совсем как у Юлии Львовны.
     Малыши смотрели на Володю доверчиво и почти влюбленно. Им нравился этот старшеклассник, сам он не очень большой, но все знающий и, должно быть, силы необыкновенной - иначе он побоялся бы отлупить того долговязого... Увлеченный назидательной беседой, Володя долго не замечал, что сбоку один паренек все время тянется вверх, подняв уже затекшую руку. Наконец девочка, только что спрашивавшая его о Чкалове, опять вскинула руку вверх.
     - Что? Опять у тебя вопрос?
     - Нет, - сказала девочка, вставая, - я хочу сказать только, что Илюша Сыриков хочет вас спросить что-то. Он давно уже руку держит.
     Тут только Володя заметил, что сидевший сбоку Илюша Сыриков не только поднял руку, но уже подпирает ее под локоть другой рукой.
     - Ну, спрашивай, Сыриков.
     - Володя Дубинин, можно вас спросить? - сказал, робея, паренек, - А вы тоже хорошо учились, когда были маленький?
     - Это к делу не относится! - поспешно отрезал Володя, опасаясь, как бы разговор не перешел к сегодняшнему дню. - Понял? Это - во-первых. А во-вторых, если хочешь знать, я в твоем возрасте круглый отличник был.
     Все малыши с уважением поглядели на Володю.
     - А мне сегодня тоже "отлично" поставили, - сообщил Сыриков.
     - По какому предмету?
     - По фкультуре... Мы приседания делали. Володя поспешно сказал:
     - Ну и хорошо!.. Вопросы еще есть по самолетам?.. Нет вопросов? Ну, хватит на сегодня. Будьте здоровы, ребята!
     - До свиданья!.. До свиданья, Володя Дубинин! Спасибо!.. Как ты интересно рассказывал! - наперебой благодарили малыши.
     Володя поправил пионерский галстук на груди и вышел в кор За дверью стоял его вожатый - девятиклассник Жора Полищук. Володя смутился. Неприятно было, что вожатый слушал его поучения малышам. Но Жора, сам как будто несколько смущенный, сказал:
     - Кончил?.. Как прошла беседа? По-моему, живо, Молодец, справляешься! Видишь, а хотел отвертеться.
     Володя промолчал. Вожатый заглянул ему в лицо и продолжал:
     - Ты знаешь, что тебя на заседании штаба отряда ждут?
     - Меня? - удивился Володя.
     - Разве тебе не передавали? Как же это так?.. Ты Валю видел?.. Ну, если не знаешь, так я тебе сообщаю. Тебя вызывают на заседание штаба. Все собрались, ждут, дело за тобой.
     ... Солнце, готовясь сесть за склон Митридата, слало в класс свои прощальные нкие лучи. Яркие оранжевые прямоугольники, расчерченные тенями от переплетов оконных рам, горели на светлой стене класса. За столом сидела Светлана Смирнова - председательница штаба отряда. На ней было темное клетчатое платье, которого она немножко уже выросла, отчего руки и ноги казались чересчур длинными. Золотистые косы она теперь носила уложенными вокруг головы, и от этого голова казалась крупнее, зато шея, вокруг которой был повязан красный галстук, выглядела такой тоненькой...
     Члены штаба восседали на передних партах. Володя вошел и отсалютовал. Ему отвечали также вскинутыми вверх над головой ладонями. Он заметил, что некоторые члены штаба посматривают на него с недобрым любопытством, а другие, наоборот, отводят взоры, едва только он посмотрит на них.
     Вожатый Жора Полищук зашел за спину сидевшей Светланы, что-то шепнул ей на ходу, чуть наклонившись, и, отойдя к стене, прислонился к ней, заложив назад руки.
     - Ну, начнем, - сказала Светлана и встала. - Заседание штаба отряда шестого класса "А" считаю открытым. На повестке один вопрос: об успеваемости пионеров нашего класса.
     Володя насторожился.
     - Что мы тут имеем? - продолжала Светлана Смирнова, не глядя на Володю. - Мы имеем тут недопустимое явление... со стороны отдельных наших активных пионеров. И прежде всего - со стороны Дубинина Володи.
     - Здорово живешь! - воскликнул Володя. - Значит, все дело во мне?
     - Дубинин, ты получишь слово и тогда все скажешь. А сейчас я тебе слова не даю. Почему я так сказала, что прежде всего со стороны Дубинина? Потому что, ребята, у него большие способности. Это все учителя говорят. Он, когда захочет, может быть лучше всех. У него стало по дисциплине лучше, а зато по многим предметам мы у него имеем, то есть он сам имеет, отставание. Потому что он чересчур сильно увлекающийся. За что берется - у него получается. А потом он начинает чем-нибудь другим интересоваться, а это уже бросает. Потому что нет, мама говорит, усидчивости.
     - То, что твоя мама говорит, я и без тебя знаю, - подал реплику с места Володя.
     Но Светлана не удостоила его ответом и продолжала:
     - И вот теперь что мы имеем? Наш класс всегда по успеваемости шел впереди. А теперь мы где? Конечно, тут дело не в одном Дубинине... Я так не говорю совсем. Но он имеет на других влияние. Он один активных самых... А в последнее время сам становится отстающий и тянет назад других. Особенно это относится к русскому языку. Кто хуже всех написал сочинение в прошлый раз?
     - Это только в смысле ошибок, - запротестовал, вскакивая, Володя, - а по смыслу, Юлия Львовна сказала, верно написано.
     - А ошибки - это что? Уже не считаются? Ты три грамматические ошибки сделал, а работа пошла в гороно, и ты опозорил весь класс.
     Все смотрели на Дубинина. Володя покраснел. Он почесал подбородок о плечо, тихо буркнул про себя:
     - Я не виноват, что у меня в голове грамматика за смыслом не поспевает.
     Как хорошо, что не видели его сейчас малыши, перед которыми он пять минут назад так уверенно разглагольствовал об ошибках знаменитых людей и их исправлении!
     Жора Полищук оттолкнулся ладонями заложенных за спину рук от стены и медленно подошел к стулу, за которым сидела Светлана.
     - Это ты сказал очень правильно, - заметил он Володе. - Смысла у тебя действительно в голове хватает. Но для того ты сейчас и проходишь грамматику, синтаксис, чтобы этот смысл мог толково передать другим, правильно выразить словами.
     - Знаю. "Предложение есть мысль, выраженная словами". Проходили в третьем классе, - проворчал Володя. Ему пришла в голову забавная мысль. Вот сейчас Жора так хорошо и красиво говорит ему и другим пионерам об учении. А несколько минут назад он, Володя, поучал малышей. Кто знает... может быть, вечером на комсомольском собрании попадет самому Жоре за недостаточную успеваемость?.. Вот смешно было бы! И, осмелев, он поднял руку:
     - У меня вопрос - можно?.. Я хочу спросить Жору: а как у него у самого с успеваемостью?
     Тут наступила очередь смутиться вожатому.
     - Это не имеет абсолютно никакого отношения к вопросу! - рассердилась Светлана.
     - Ну и моя успеваемость не имеет никакого отношения к пионерской работе, если на то пошло, - сказал Володя. - Поручение от штаба я выполняю, замечаний не было. А ошибки мне в тетрадке Юлия Львовна подчеркнула. И хватит!
     Жора Полищук положил руку на стол, покачал головой:
     - Ты говоришь, Дубинин, "если на то пошло". Нет, у нас на то не пойдет. Дубинин, вероятно, думает, что ловко поймал меня. Здорово, мол, вожатого срезал, деваться некуда, к стене пр Эх ты, Дубинин, Дубинин, а еще активный пионер, передовиком считаешься! Беседы проводишь с маленькими...
     - Он наш авторитет подрывает, - пожаловалась Светлана.
     - Да нет, - вожатый поморщился, - ты не думай, Смирнова, что я за авторитет боюсь. Правда прежде всего должна быть. Тебе, Дубинин, интересно выяснить мою успеваемость? Изволь. Да, не скрою, могла бы тоже быть лучше. Но по сравнению с началом года я сильно подтянулся, у меня теперь только по одному предмету "посредственно", два "хорошо", а все остальное - "отлично", И будь покоен, Дубинин, и это "посредственно" я скоро минимум на "хорошо" исправлю. Ты не думай, что отметки - это одно, а пионерское дело - другое. Знаешь, как меня на нашем комсомольском собрании прочесывали, когда я поотстал? Сразу предупредили, что живенько меня освободят от вас и не буду я больше вожатым. Думаешь, это приятная перспектива? Это - п И я взялся за дело. А сейчас я тоже предлагаю решить так: если Дубинин по русскому не подтянется, освободить его от занятий с младшими. Значит, он не справляется, ему времени не хватает. А если и после этого, не возьмется за ум и будет еще доказывать, что успеваемость пионера - это только его личное дело, достоин ли такой способный парень, не желающий заниматься в полную свою силу, считаться настоящим пионером?
     Володя вскочил:
     - Ну, знаешь, Жора!.. Это уж ты... Я понимаю, если бы я что-нибудь такое... - Володя обеими руками затянул галстук и замотал головой. - Ты так не можешь говорить!
     - Там видно будет, могу я говорить или не могу, - ответил Жора. - Вообще, я ведь только предлагаю, - это как штаб решит. Но от занятий с маленькими я бы уже сейчас решил его освободить.
     - Слышишь, Володя? - спросила Светлана. - Как ты сам считаешь?
     - Дайте мне срок, - сдался Володя, - а потом решайте.
     - Ух ты несчастный! - внезапно набросилась на него Светлана, сжимая худенькие кулаки: она нечаянно сорвалась с начальнического тона - так разозлил ее вдруг Володя. - Вот уж правда несчастный!
     - Почему это я несчастный, спрашивается?
     - Да потому, что всегда -за тебя что-нибудь выходит! Грамматику до сих пор выучить не можешь!
     - Ну насчет того, кто несчастный, так это еще посмотрим. Назначьте срок! Какой постановите - за такой и выучу все.

/ Полные произведения / Кассиль Л.А. / Улица младшего сына