• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Кассиль Л.А. / Улица младшего сына

Улица младшего сына [16/36]

Скачать полное произведение

    - Бутылки? - переспросил Володя недоверчиво.
     - Да, да бутылки... Что смотришь? Не для ситро и не для лимонада - гранаты них будем делать. Зальем в них горючую жидкость, а на фронте ими по немецким танкам бить станут. У немца сейчас танков много. Понятно тебе? Стеклянная артиллерия.
     - А, это я слышал! - обрадовался Володя.
     - Ну вот тебе и будет задание от комсомола. Займись. Кстати, как твоя фамилия?
     - Дубинин.
     - Стоп! Валя Дубинина тебе кем приходится?
     - Она мне сестра.
     - Ну вот, по ней и равняйся. Полезная девушка. Дело свое делает... Так я на тебя надеюсь, Дубинин. Сдавать будешь нам, сюда.
     - А на фронт - никак? - на всякий случай еще раз спросил Володя.
     - Ну, лыко-мочало... - протянул инструктор и заговорил с другими.
     Шел урок синтаксиса. Аркаша Кругликов разобрал написанные на доске сложносочиненные и соподчиненные предложения.
     - Дубинин! - вызвала вдруг Юлия Львовна. - Дубинин, где ты?
     Володя Киселевский, припав к парте, зашептал что-то вн. Из-под парты поднялся красный от натуги Володя.
     Все обернулись к нему, шепча:
     - Дубинин... Вовка... вызывают тебя.
     - Ты там что... задремал под партой, Дубинин? - спросила Юлия Львовна. - Иди к доске.
     Володя поднялся, сделай шаг от парты. И в ту же минуту раздался грохот и звон. Из ящика его парты выпали на пол и покатились по проходу бутылки.
     - Что там у тебя случилось? - рассердилась Юлия Львовна.
     - Дубинин бомбит класс! - крикнули сзади.
     - Юлия Львовна, - насупившись, проговорил Володя и стал незаметно откатывать ногой бутылки к своей парте, - это нечаянно выпало... Это стеклянная артиллерия... Будущие гранаты. Мы собираем по заданию горкома комсомола.
     - Ну хорошо, а зачем же ты их в класс натаскал?
     - А куда же мне их деть, раз их сюда принесли? Это ребята второго класса, с которыми я в прошлом году занимался. Я им тоже задание дал, они мне и таскают.
     - Нет уж, давай, Дубинин, условимся так, что ты класс в бутылочный склад превращать не будешь. Найди себе другое место. А после уроков зайди ко мне на квартиру: я тебе там добавлю твоей артиллерии. У меня тоже найдется немножко посуды.
     Полную кошелку бутылок получил Володя у Юлии Львовны. Вообще сбор в этот день был удачный: кармана пальтишка торчали горлышки бутылок, раздобытых второклассниками, гремели за пазухой, перезванивались в кошелке, стукаясь одна о другую, бутылки всех видов и калибров. Довольный Володя, громыхая на всю улицу, шел домой.
     Он был на углу Пироговской, когда объявили воздушную тревогу.
     Впервые Володя забеспокоился так сильно: очень уж хрупкое и легко бьющееся добро тащил он. Обидно будет, если все разобьется. И Володя помчался домой. Бутылочный перезвон сопровождал каждый его шаг. Влетев во двор, уже пустой и словно вымерший, Володя свалил все бутылки в один мешок и потащил его к убежищу. По дороге он столкнулся с Алевтиной Марковной, которая несла огромный узел и тоже торопилась в укрытие. Она закричала:
     - Володя, мама беспокоится, не хотела без тебя в убежище пойти! Хоть покажись ей, пусть успокоится.
     Но Володю сегодня не надо было уговаривать. Он волочил свой тяжелый, громыхающий мешок, осторожно спустил его по кирпичным ступеням подвала и оказался в подземном укрытии. Там тускло горела желтая электрическая лампочка в проволочной сетке. В чахлом свете ее Володя разглядел людей, сидевших у сырой стены, притихших ребят, горестно сгорбившихся старух. Кислая духота подвала, ощущение подземелья, жуткое ощущение земной толщи, которая нависла над головой и вот-вот рухнет, удручали Володю. Нет, скорее на поверхность, на свет, на воздух! Володя бережно уложил в дальнем углу свой драгоценный мешок с бутылками - теперь они были в сравнительной безопасности, - а сам стал пробираться к выходу.
     - Бегает тут взад-вперед! - заворчали на него.
     - Без дела бы не бегал! - огрызнулся Володя.
     - Знаем мы твои дела...
     И сейчас же сумрака подвала послышался голос матери:
     - Вовочка, это ты там? Иди, сынок, сюда, родной, скорее! Одна я тут, и Вали нет - в горкоме, видно, задержалась... Что же это будет такое?
     - Я здесь, мама, я сейчас... - говорил Володя, пробираясь к матери.
     - Ну умница, что спустился, спасибо тебе, золотко, - говорила мать, и Володя почувствовал, что лучше не говорить о бутылках. - Сделай хоть мне одолжение, посиди ты со мной, не вылазь наверх. Прошу тебя! - уговаривала мать.
     - Разве только если для тебя.
     Тяжелые вздрагивания земли сообщали о падавших где-то фугасках. В укрытии было тихо, все прислушивались. Только в уголке плакал ребенок.
     - Я не могу, мама, я пойду, - не выдержал Володя.
     - Да ты ж обещал посидеть.
     - Ну, посидел, а теперь пойду. Я ж не сказал, что до отбоя тут буду.
     Гулкий, все сотрясающий удар отдался во всех уголках подвала. С потолка что-то посыпалось. Люди заговорили наперебой, но тихо, испуганно, многие шарахнулись к выходу. Володя тоже вскочил было, но мать схватила его за руку:
     - Сиди, Володя... Сиди, прошу тебя! Володя с осторожной, но настойчивой силой молча высвобождал свою руку.
     - Скажите ему, люди добрые, чтобы не бегал! - обратилась к соседям мать. - Может, вас послушает!
     Какой-то гражданин в двух пальто, надетых одно на другое, сидевший на большом чемодане, с огромным узлом на руках, заметил Володе:
     - Действительно, сидел бы уж, как все дети сидят. Смотри, какой герой!
     Володя отвернулся от него, бросив через плечо:
     - Герой не герой, а на узлах сидеть не буду... Такой здоровый дядька забился в щель, как таракан, а там, может быть, пожар тушить надо. Вам, видно, своего города не жалко.
     - А я, кстати, приезжий, - невозмутимо ответил гражданин на чемодане. - Между прочим, какой у вас дерзкий мальчик! - добавил он, обращаясь к Евдокии Тимофеевне.
     Опять накатившимся далека гудящим ударом грузно тряхнуло землю над головой и под ногами. Мать выпустила руку Володи, и он, воспользовавшись этим, бросился вон подвала, крикнув уже с лестницы:
     - Мама, я быстро, не волнуйся!
     Едва он выбежал со двора на улицу, как до него донеслись слова, от которых все в нем внутри тяжко осело. Прошли двое военных, переговариваясь на ходу:
     - На Пироговской школу имени лейтенанта Шмидта разнесло. Прямое попадание.
     - Да, нам звонили районного штаба... Народу, говорят, много побило.
     Володя бросился на Пироговскую. Сокращая путь, он карабкался по крутогору, мчался проходными дворами, перерезая кварталы. Он поднялся на Пироговскую и, задыхаясь, бежал против ветра, который нес навстречу гарь и какие-то бумажки. Его обогнала пожарная автомашина с колоколом. Когда Володя подбежал к зданию школы в, расталкивая толпу, подобрался ближе, он увидел, как окон класса, где еще несколько часов назад он сидел за партой, вылетели рваные лоскутья пламени. Угол здания обвалился, обнажив часть фического кабинета и учительской. Над кучей битого стекла, которого торчали медные части каких-то приборов, зацепившись за погнутый железный прут, висело чучело ястреба. Тяга пожара шевелила его, и одноглазый ястреб, казалось, медленно парил над руинами школы.
     На развалинах работали дружинники десятого класса и пожарные. Одни разворачивали баграми груды кирпича, другие спешили куда-то с тяжело провисавшими, накрытыми сверху носилками. Высокий топорник в жестком брезентовом костюме и каске защитного цвета упрямо наступал на огонь, держа пожарный ствол наперевес, и хлестал трещавшим водяным бичом пламя, словно пытался укротить его зверство.
     - Подержи, пожалуйста, Дубинин, - услышал Володя над своей головой.
     Он оглянулся и увидел Юлию Львовну с двумя глобусами в руках. Она была бледна - так бледна, что седые волосы сливались с цветом лица ее. Но еще больше поразило и испугало Володю то, что Юлия Львовна, всегда такая прямая, никогда не сутулившаяся, так высоко несшая в класс свою белую голову, сейчас вся словно обвисла, сгорбилась, И она показалась Володе совсем уже старой.
     - Подержи, прошу тебя, - сказала Юлия Львовна и, не глядя, сунула в руки Володе большой учебный глобус, треснувший электроскоп, помятое сегнерово колесо и несколько книг, обтрепавшихся по краям, - видно, все, что она успела спасти огня.
     Володя машинально прочел название верхней книги: "И. С. Тургенев, Записки охотника".
     - Неужели... неужели им долго будет позволено делать это?! - говорила учительница и смотрела в огонь, пожиравший школу. - Неужели человечество может все это долго терпеть? Когда же, когда же с ними покончат?! Навсегда... со всеми!
     И Володя понимал, кого подразумевает Юлия Львовна под словами "им", "с ними"...
     - Сырикова убило, Илюшу... второго класса, - говорила учительница, все так же не глядя на Володю, продолжая вперившимся в огонь взглядом следить за гибелью своей школы.
     Потрясенный, Володя едва не разронял все, что было у него в руках. "Мне тоже сегодня "отлично"... по фкультуре... Мы приседания делали", - вспомнилось ему.
     - Мама, пойдем домой, - упрашивала пробившаяся к ним Светлана. - У нас тоже все стекла побило, всю посуду...
     - Ах, какая все ерунда: посуда, стекла... Вот что страшно, вот где ужас, вот где преступление!.. Смотри: книги горят. Этого нельзя вытерпеть...
     Она тряхнула головой, словно отгоняя одолевавший ее ко
     Рухнула крыша, и столб пламени, мечущий искры и увенчанный косматой шапкой дыма, взревел над зданием школы. Поднятые гудящей силой тяги, летали книжки. Роились брошюрки и школьные тетрадки. Как бабочки с огненными крыльями, кружились раскрытые учебника. Иногда вдруг в клубах дыма появлялись тяжело махавшие тлеющими страницами большие книги, то возносившиеся, то вдруг нвергавшиеся в огонь.
     Напрасно Володя и Светлана тянули за руки Юлию Львовну и уговаривали ее пойти домой. Учительница стояла возле горящей школы, не чувствуя подыхающего жара. Медленно распрямляясь, запрокинув голову, на которой жаркий воздух пожара шевелил белые волосы, она смотрела на одно самых кощунственных, противных человеческому уму зрелищ - на книги, гибнущие в огне.
     Часто потом вспоминалась она Володе вот такая, залитая зловещими отсветами пожара, обхватившая руками глобус, с глазами, полными горького гнева, отражающими пламя - и как будто не то, что бесновалось перед ней, а другое, палившее ее нутри...
     Школа сгорела.
     Но на другой день в привычный час, к девяти утра, у пожарища собрались почти все школьники. Ребятам не верилось, что нет у них больше школы и не будет занятий. И даже самым отчаянным лентяям, для которых праздником был каждый "пустой" или пропущенный урок, вдруг стало ясно, что первым, главным делом, дававшим содержание и устойчивость каждому дню, была все-таки школа и все, что с ней связано. Каникулы, праздники, воскресенья - все это было хорошо именно лишь потому, что представляло собой желанный роздых, о котором мечталось в трудные будничные дни.
     А теперь вынужденная, навязанная врагом праздность казалась постылой, обидной, крадущей у жни что-то очень большое и драгоценное.
     И, как ни строга была Юлия Львовна, как ни побаивались ребята Якова Яковлевича, каким требовательным ни прослыл Василий Платонович, какой бы придирой ни считалась Мария Никифоровна, вдруг все школьники поняли, что эти люди давно уже стали родными, блкими, что без них в жни и не обойтись...
     Володя вместе с другими ребятами стоял возле пожарища. Сквозь пустые окна школы глядело нкое осеннее небо. Ветер гремел листом кровельной жести, свисавшим с карна. В лужах на мостовой мокли обрывки бумаги, рваные страницы тетрадок. На разлинованных листочках виднелись размытые, крупно написанные буквы. То были диктанты, классные работы по арифметике, задачки, формулы...
     Потом школьного двора вышли директор Яков Яковлевич и Юлия Львовна.
     - Дорогие друзья! - сказал Яков Яковлевич и поправил повязку на руке, обожженной вчера на пожаре. - Дорогие мои друзья! Наша школьная семья осталась без крова. Гитлер начал с того, что жег книги, и вот он продолжает свое черное дело. Но человеческое знание, науку и все то, что советская наша школа заложила в ваши сердца, закрепила в вашем мозгу, нельзя сжечь, друзья, нельзя разбомбить! И мы будем учиться. С помещением сейчас очень трудно, в городе все занято для военных нужд, по мы как-нибудь разместимся. Будем, если надо, заниматься по домам на квартирах у преподавателей. Классные руководители сообщат вам завтра о порядке занятий.
     Несколько дней занимались на квартире у Юлии Львовны, иногда - просто во дворе, если не шел дождь, а в плохую погоду - теснясь в коридоре, на кухне и в комнатке учительницы. С каждым днем ребят приходило все меньше и меньше. Керчь проводила эвакуацию. Налеты участились. Вскоре пришла страшная весть: гитлеровские полчища вторглись в Крым, расползались по полуострову. Сдерживая их жадный натиск, советские войска отходили на Симферополь и Керчь.
     Глава III
    ОРЛИК И СОКОЛИК
     После неудачи, постигшей Володю в военкомате, где его пристыдил военный комиссар города, скомандовавший: "Шагом марш - в школу!" - пришлось было на время оставить всякие мысли о том, чтобы попасть на фронт. Но потом прежняя беспокойная, неотвязная и жгучая тяга стала вновь постепенно овладевать Володей. Теперь же, когда школа была сожжена фашистскими бомбами, а перенесенные в другие помещения занятия прекратились как-то сами собой, он уже не мог найти себе оправдания для своего пребывания дома, где, как ему казалось, он был вынужден бездействовать. Надо было что-то предпринимать. Но пионерский вожатый Жора Полищук, с которым привык всегда советоваться в важных делах Володя Дубинин, ушел в истребительный батальон. И Володя лишился своего комсомольского наставника. Сестра Валентина с утра до ночи работала в порту или на вокзале: комсомольцы помогали эвакуации города. Да и не решался Володя делиться с Валентиной своими мыслями о фронте. Оставалось одно: съездить в Старый Карантин и посоветоваться с Ваней Гриценко. Испытанный друг, он бы понял Володю! Да и сам Ваня, должно быть, тихонько помышлял уже о том, как бы "двинуть дому поближе к делу"...
     Приехав в Старый Карантин на попутном грузовике, который долго вилял по шоссе, объезжая новые воронки от авиабомб, Володя не застал приятеля дома. Ваня был человеком хозяйственным и не сидел без дела. Мать сказала, что он поехал за кукурузой для тетки Марии Семеновны, родной сестры Володиного отца. Володя немножко удивился тому, что Ваня Гриценко, не очень-то долюбливавший прижимистую тетю Марусю, взялся возить ей кукурузу. Впрочем, время было военное, и многое менилось в Старом Карантине.
     Пришлось идти к тетке Марусе, которая жила тут же, в поселке. Но, едва Володя свернул в проулок, где жила Мария Семеновна, он услышал позади себя стук колес и голос Вани.
     - Эге-гей! Посторонись! Дорогу давай... Протараню...
     Володя отскочил к обочине, но, обернувшись, понял, что попал впросак: нечего было так поспешно отпрыгивать с дороги в сторону... Разболтанный полуфурок с вихлявшимися во все стороны колесами еле-еле влекся облезлой клячей. Ее ребристая спина с остро проступавшим хребтом напоминала прохудившееся днище опрокинутой старой лодки. И напрасно Ваня, сидя ухарски, боком, на краю повозки, чмокал губами, дергал за вожжи и даже дрыгал свесившимися через край полуфурка ногами, оглашая окрестности лихим ямщицким присвистом. Лошадь, в которой Володя сразу узнал хорошо знакомую ему теткину старую клячу, так медленно переступала худыми, узловатыми ногами, словно, прежде чем сделать шаг, долго соображала, какой именно конечностью следует сейчас двинуть.
     И все это - и мирно тарахтевший полуфурок, груженный початками кукурузы, и сонный шаг лошади, и беспечный вид Вани, - все показалось Володе до обиды будничным, нарочито тыловым, возмутительно далеким от тех дел и мест, куда так рвалась его собственная душа.
     Не дожидаясь приглашения товарища, Володя вскочил в повозку и сел рядом с Ваней:
     - Что, Иван? Кукурузу возить заставили? Дело!
     - Здоров! - мрачно, словно не слыша насмешки в голосе друга, откликнулся Ваня и покосился на приятеля. - Ты бы... слушай, Володька... слез лучше. А то и так нагрузка коню...
     - Вот так конь-огонь! И на месте не удержишь: того и гляди, "оверкиль" вверх копытами, - сострил Володя и, спрыгнув с полуфурка, пошел рядом с ним, держась рукой за передок, обитый железной полоской.
     - Какая ни есть, а лошадь! - степенно проворчал Ваня и, отвернувшись, добавил: - В боевой обстановке и такая пригодится.
     Володя насмешливо присвистнул:
     - Это где же, у тебя тут, в Старом Карантине, боевая обстановка? Початки с кукурузника возить?
     - Много ты понимаешь!.. У тебя одна привычка - смешки строить. А у меня, возможно, свой план. Володя сну внимательно посмотрел на друга:
     - Это какой же план?
     - А такой план, что я сидеть больше тут не собираюсь.
     Володя мигом очутился снова в повозке рядом с Ваней, заглядывая ему в лицо:
     - Ваня, ты пойми, слушай... И я ж за тем приехал. Не могу я больше тут отсиживаться! Школу разбомбили, занятий нет. Пионеры наши многие уже поуехали. А я все дома торчу. Уж и в военкомат ходил, и в горком комсомола, и везде... Ну не берут - и все тут!
     - Вот то и главное, что не берут. А у меня план есть один. Такой план, Вовка, что уж непременно возьмут. Ты что думаешь? Я для чего это тете Марусе кукурузу возить взялся? - Ваня огляделся по сторонам и наклонил голову к Володе: - Чтобы конь меня прнавал, чтобы он привык ко мне. Соображаешь теперь? Я уж его и подкармливаю для поправки... У тебя, кстати, Вова, не найдется книжки по уходу за конями... ну по животноводству, короче сказать?
     - Погоди, Иван... Ты можешь мне толком, как человек, сказать? Ничего я у тебя не пойму.
     И тогда Ваня, еще раз поглядев во все стороны, тихонько поведал Володе свои план. Лошадь тетки Маруси он уже приручил к себе. Только надо ее хорошенько подправить, а когда конь войдет в полную лошадиную силу, Ваня на нем доскачет до Старого Крыма, где в лесах собираются, говорят, партаны. Пешего, возможно, они и не примут, но уж боец с конем - это такое пополнение, что никто не откажется.
     - У меня на тот случай и сухари уже припасены в сарае, - заключил Ваня и вдруг спросил: - Ты небось думаешь: как коня звать?
     - Что, я не знаю разве? Филькой его звать.
     - До войны он Филька был. А теперь я его переназвал: он теперь у меня Соколик. А тетка про то и не знает даже... И знаешь, Вова, он уже привыкать стал. Отзывается. Гляди!.. Эй, Соколик! - крикнул Ваня. Но бывший Филька и ухом не повел. Тогда Ваня незаметно потянул вожжу, заворотив голову клячи. - Вот видишь? Оглядывается, как по-новому назовешь... Молодец, Соколик! Рысью марш!
     Тут Соколик, совершенно сбитый с толку, неожиданно остановился.
     - По-кавалерийски он команду еще не всю понимает, - объяснил Ваня. - Привык по-домашнему... Ну, пошел, черт! - крикнул Ваня, и Соколик, понятливо мотнув головой, двинулся с места.
     Но Володя, ни слова не говоря, слез с полуфурка и, даже не обернувшись в сторону Вани, сердито зашагал прочь.
     - Ты куда? Погоди, Володя!
     - Нечего мне с тобой тут делать, - отозвался тот, не останавливаясь. - Об одном себе только думаешь, а до товарища тебе и дела нет.
     - Да ты обожди! - крикнул смущенный Ваня, придержав Соколика. - Я ж тебя сколько времени не видал... Откуда я знал!
     - Должен был меня достаточно знать! - бросил на ходу Володя через плечо, сердито вздергивая его и потирая подбородком.
     Ваня, повернув лошадь, попытался нагнать обиженного друга. Он и сам уже почувствовал, что поступил не совсем хорошо. Но напрасно теперь он нахлестывал своего Соколика... Не догнать было широко шагавшего Володю.
     - Да стой ты, в самом деле! - закричал Ваня.
     Володю это не остановило, но зато Соколик мгновенно и охотно стал как вкопанный. Бросив вожжи, Ваня спрыгнул с повозки и, доверившись двум собственным ногам более, чем четырем копытам своего коня, бросился вдогонку за Володей:
     - Обожди, Володя! Стой! Есть план...
     - Слыхал я уже твой план.
     - Да нет, стой... я насчет тебя соображаю. Можно еще одного коня достать. Только ты заранее решай - поедешь со мной до партан или нет.
     - Какой может быть вопрос!
     Володя остановился разом, тяжело переводя дух и с надеждой глядя на Ваню.
     - Ну так ты знай, Вовка, что я все-таки товарищ тебе! Есть и для тебя конь. Только он немножко покорябанный. Его после бомбежки с конного двора списали. А по-моему, так зря совсем. Вполне справный конь. Только одна нога осколком чуть перебита, а остальные три совсем даже целые...
     - А где тот конь? - так и загорелся Володя.
     - Да тут он, возле каменоломен бродит. Беспрорный... Только где ты его поставишь? Вот вопрос.
     - Ну, тогда и у меня есть план, - сказал Володя. - Вези меня, Иван, туда, а я того коня к тетке Марусе отведу. Она жадная, скопидомка - от дарового коня не откажется, можешь быть спокоен. А я ей скажу, что мы с тобой сами и кормить и выхаживать станем. Поехали?
     Старый шахтерский конь, вестный на каменоломнях под кличкой Лыска, пострадал накануне при налете. Осколком авиабомбы ему повредило переднюю левую ногу. Будь мирное время, Лыску начали бы лечить, выхаживать. Но теперь всем было уже не до того. Старый Карантин и Камыш-Бурун частично начали эвакуацию, скот угоняли и переправляли через пролив на Тамань. Где ж тут возиться со старой, покалеченной лошадью! И Лыску списали со двора, как выразился Ваня Гриценко.
     Держа на весу перебитую ногу, старый шахтерский конь одиноко пасся среди высохших зарослей татарника на одном холмов бл каменоломен. Когда мальчики подъехали на своем полуфурке к району каменоломен, начинавшемуся тут же, за околицей поселка, Лыска как бы дремал, скорбно покачиваясь на трех ногах.
     У Володи, всегда очень бережного в обращении с животными, все лицо повело так, словно и его самого проняли мозжащая боль и тупая тоска одиночества, проступившие в облике раневой, заброшенной лошади.
     - Лыска! - негромко позвал Ваня, когда мальчики, спрыгнув с полуфурка, приблились к коню.
     Лошадь тяжело подняла голову с белым пятном на лбу и устало посмотрела на мальчиков.
     Володя, наклонившись к распухшему, продолжавшему медленно кровоточить колену Лыски, осторожно сгонял осенних мух, жадно облепивших рану.
     - Да не так сильно перебита... Ваня, ты дай ему початок поглодать пока, а я сейчас соображу перевязку.
     Пока Лыска, благодарно тыча шершавыми губами в Ванину ладонь, деликатно выкусывала длинными желтыми зубами зерна гнездышек кукурузного початка, Володя, присев на корточки, поплевал на свой носовой платок, потом задумался на минутку, что-то соображая; достал кармана бушлатика мятую тетрадку, куда записывал тимуровские поручения, вырвал нее десяток чистых листков, приложил их осторожно к ране и, плотно обмотав платком, натуго перевязал мелко дрожавшее колено Лыски.
     - Мани на себя, чтоб пошла! - крикнул он Ване. Отойдя на шаг, Ваня протянул Лыске свежий початок. Лошадь, осторожно переступая, двинулась за угощением.
     - Видал? - торжествовал Володя. - Из такого коня толк будет... Я ему еще лубок дощечек сделаю, дадим ему усиленное питание - тогда и увидишь: почище твоего Соколика станет! Зачисляй меня с ним в твою кавалерию, Ванька!.. И объявляю тебе, Иван, что с этой минуты он тебе больше уже не Лыска. Забудь!
     - А как же его записать велишь? Володя посмотрел на Ваню, потом на коня:
     - Пиши - Орлик!
     Тетка Мария Семеновна шумно и гневно выразила свое удивление, когда к ней во двор вслед за груженным кукурузой полуфурком, который тащила лошадь, по невежеству теткиному еще именуемая ею Филькой, заковыляла, тыча губами в груду початков на повозке, худоребрая, хромая коняга с перевязанной коленкой.
     - Хлопцы, куда же вы глядите оба! Чужая худоба приблудилась, кукурузу мою поганит, а они глядят себе! Небось половину сожрала... Геть отсюда! Кыш, холера!
     И она замахнулась на Лыску хворостиной. Но тут перед ней очутился Володя.
     - Здравствуйте, тетечка Марусечка... - начал он, и Ваня подивился, откуда у Володи взялся этот неъяснимо ласковый голосок. - Мама вам кланяется, от Вали тоже привет. Велели узнать, как вы живете и как здоровьичко ваше.
     - Какое тут может быть здоровье! Перемогаюсь кое-как. Покоя минуты нет. Вот послала Ваньку за початками, сам напросился. А гляди... Да что же вы смотрите?! Гоните вы ее, за ради бога, со двора, пока не все сожрала! Геть отсюда!.. Ой, Ванька, кончусь я когда-нибудь совсем через тебя...
     - Тетечка, тетечка, вы ее расстраивайтесь, - заговорил опять Володя, невозмутимо глядя прямо в малиновое, потное лицо бушевавшей тетки. - Вы погодите серчать. Вы лучше принимайте коня. Это же мы вам привели. Насовсем.
     - Да на кой шут мне одер такой нужен?! Где вы его взяли? Приблудный, что ли?
     Володя принялся терпеливо объяснять:
     - Нет, тетя, вы послушайте... Там коней и всю скотину эвакуируют. Еще ничего такого нет пока, но на всякий случай. А которые остаются, тех населению раздают, чтоб не пропадали. И совсем задаром дают. А мы увидели и думаем: "Надо нашей тетечке хозяйство добавить. Женщина она добрая".
     Ваня тут дал какой-то странный звук, словно собирался прочистить нос, но Володя показал ему за своей спиной кулак и продолжал:
     - И ведь главное, тетечка, совсем задаром и даже без расписки. А вам в хозяйстве все же прибавление.
     Тетка, недоверчиво прислушиваясь, подошла поближе к лошади и придирчиво оглядела ее:
     - Что же вы такую захудалую-то выбрали? Не могли для родной тетки постараться? У нее вот и нога не годится. Подобрали падаль...
     - Не нравится - ваше дело! - решительно отрезал Володя. - Слышал, Иван? "Падаль"!.. Давай, Ваня, коня со двора, пусть другие люди забирают, которые понимают... Мы, тетя, и так еле отбились, пока сюда коня вели. Пристают все: дай и дай им коня... Нет, главное, Иван, слышал? "Падаль"! Была бы падаль, так и не назвали бы так, как ее зовут... Идеи, Орлик! Пристрою тебя к добрым людям - коленку тебе подлечат, так уже не Орлик будешь, а полный Орел... Пошли, Иван!
     И Володя потянул коня к воротам.
     - А ну, геть, отойди от коня, не хватайся за чужое добро! - заторопилась тетка. Она была в замешательстве, и ей было уже жаль отказываться от дарового коня. - Раз привели во двор, так уж тут я сама буду дело решать - кому лошадь оставить: себе или соседям. Чем только я кормить-то его стану?
     - Вы насчет этого, тетя, не беспокойтесь. Это уж мы с Ваней позаботимся для вас... Верно, Иван?
     - Что ж, не поможем разве? - подтвердил Ваня. - О том не думайте, тетя Маруся. Вова даже книжки обещал достать по уходу за конями. У нас дело пойдет по последним данным науки.
     - Знаю я вашу науку! - проворчала тетка, но уже по-хозяйски выдернула репей татарника свалявшейся гривы коня и похлопала его по худой, костлявой спине. - Орлик? Ну, нехай будет Орлик...
     Так сама тетя Маруся утвердила за Лыской новое имя. А приятели наши укрепились в своем решении вместе отправиться к партанам в Старокрымские леса, как только окрепнут их боевые копи - Соколик и Орлик.
     Но для осуществления этого превосходного плана нужно было еще немало потрудиться. Во-первых, коней надо было усиленно кормить. Во-вторых, следовало как можно скорее вылечить раненую ногу Лыски-Орлика. Кроме того, необходимо было запастись продуктами на дорогу и добыть хоть какую-нибудь сбрую - о седлах мечтать уж не приходилось.
     Так как друзья решили с самого начала поставить дело на научную основу, то Володя прежде всего решил разыскать нужную для этого дела литературу по коневодству. Библиотеки в городе были закрыты, но после долгих поисков Володя раздобыл где-то старую, пропахшую подвальной затхлостью и мышами толстую книгу, данную, как было указано на обложке, в 1892 году - лет почти за сорок до появления на свет Володи. Называлась эта книга внушительно и роскошно: "Заводовая книга чистокровных и скаковых лошадей в России". У мальчиков не было сомнения, что книга эта может быть чрезвычайно полезной при перевоспитании на новый боевой лад Фильки-Соколика и Лыски-Орлика.
     Правда, ничего практически нужного для своих коней мальчики не почерпнули. Но зато теперь окружающие стали замечать, что в разговоре между Ваней и Володей, который почти ежедневно наведывался в Старый Карантин, стали густо звучать специально коневодческие словечки - рысистость, подуздок, шенкеля, аллюр - и названия вроде: першерон, жмудка, орловец, ахалтекинец, брабант... Точно определить по этой книге породу Орлика и Соколика не удалось, хотя Володя утверждал, что его Орлик, несомненно, потомок чистокровных орловцев с благородной примесью араба, а Соколик - тот, скорее всего, донец с уклоном в першерона. Приятели чуть было даже не повздорили -за этого, так как по-Ваниному выходило, что Соколик его - чистопородный ахалтекинец.
     Тем не менее оба приятеля усердно добывали фураж, собирая у пристани клочья сена, свозя на двор тетки Маруси кукурузные объедки, картофельные очистки. Они доставали и резали солому, сами обваривали ее кипятком, присыпали полову, отруби. Не подозревавшая об их хитрых планах тетка Маруся не могла нахвалиться мальчиками.

/ Полные произведения / Кассиль Л.А. / Улица младшего сына