• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Мещане

Мещане [13/22]

Скачать полное произведение

    Встреченная Бегушевым в гостиной, она бросилась ему на шею и начала целовать его.
     - Брат и друг, как я счастлива, что вижу тебя! - повторяла она неоднократно.
     Бегушев поспешил ее усадить в покойное кресло.
     - Ну что, здоров ли ты? - говорила старушка, ласково-ласково смотря на него.
     - Здоров! - отвечал Бегушев.
     - Но похудел, и, знаешь, значительно похудел, но это хорошо, поверь мне!.. Полнота не здоровье!.. Я это чувствую по себе!.. Но ты еще молодец - смотри, какой молодец!.. Чудо что такое!
     Брата своего Аделаида Ивановна находила полнейшим совершенством по уму, по благородству чувств и по наружности... О, наружность его была неотразима!.. По этому поводу она многое видела и слышала.
     - Отчего ты не остановилась у меня в доме, а где-то у дьячка? - спросил ее Бегушев.
     Аделаида Ивановна при этом слегка покраснела.
     - Как же у тебя?.. Тебя не было!.. Ты человек холостой!.. Приехал бы, и я могла стеснить тебя.
     - Никогда ты не можешь меня стеснить ни в чем! Завтра же извольте переезжать ко мне. Я тебе отведу твою прежнюю половину.
     - Ах, помню я ее, - сказала Аделаида Ивановна и приостановилась ненадолго, как бы не решаясь докончить то, что ей хотелось сказать. - У меня со мной горничная здесь, Маремьяша, и ты, я думаю, знаешь, что мы не можем жить ни я без нее, ни она без меня, - объяснила она, наконец.
     - Переезжай, конечно, и с Маремьяшей! - разрешил ей Бегушев, всегда, впрочем, терпеть не могший эту Маремьяшу и хорошо знавший, что это за птица.
     - Вот за это merci, grand merci!* - произнесла старушка. - Но это еще не все, - продолжала она и при этом уж засмеялась добродушнейшим смехом, - со мной также и мои болонки... их целый десяток... прехорошенькие все!.. Я боюсь, что они тебя будут беспокоить!
     ______________
     * спасибо, большое спасибо! (франц.).
     - Чем они могут меня беспокоить, - вели только их держать на твоей половине!
     - Конечно, на моей, - подхватила Аделаида Ивановна, - куда ж их, дурочек, сюда пускать, хоть я уверена, что когда ты их увидишь, особенно Партушку, ты полюбишь ее... она всеобщая любимица... я ее потому Парту и прозвала... comprenes vous?* Всюду и везде...
     ______________
     * вы понимаете? (франц.).
     Бегушеву отчасти становилось уж и скучно слушать сестру, но та, ободренная его ласковым приемом, разболталась до бесконечности.
     - А Натали-то, Натали! - говорила она, грустно покачивая головой. - Кто бы мог подумать: какая цветущая, здоровая... у меня до сих пор сохранился ее портрет. - Аделаида Ивановна некогда принимала самое живое и искреннее участие в первой любви брата. - Если ты так добр, - продолжала она далее, - что приглашаешь меня жить у тебя, то я буду с тобой совершенно откровенна: я приехала сюда, чтобы попугать некоторых господ и госпож! - Лицо старушки приняло при этом несколько лукавое выражение. - И теперь вот именно, в сию минуту, мне пришла мысль... Не знаю, одобришь ли ты ее!.. - рассуждала она. - Я думаю пригласить их сюда, к тебе в дом, и в присутствии твоем спрошу их, что когда же они мне заплатят?.. Что они тогда ответят, любопытно будет!..
     Лицо Аделаиды Ивановны при этом дышало окончательным лукавством; она сама в себе, в совести своей, считала себя очень лукавою, в чем и каялась даже священнику, который каждый раз ее успокоивал, говоря: "Какие-с вы лукавые, не подобает вам думать того!"
     - Ответят то же, что и не в моем присутствии, то есть обманут тебя! - возразил ей Бегушев.
     - О, нет, это не такие люди!.. В них point d'honnetir* очень силен; кроме того, тебя побоятся... Они очень тебя уважают и все рассказывали мне, что часто встречали тебя за границей и что на водах, где они видели тебя, ты будто бы постоянно гулял с какой-то прехорошенькой дамой!
     ______________
     * чувство чести (франц.).
     И старушка засмеялась стыдливым смехом.
     На этих словах Аделаиды Ивановны вдруг точно из-под земли вырос граф Хвостиков, который с самого еще утра, как только успел умыться и переодеться с дороги, отправился гулять по Москве.
     В этом отношении граф Хвостиков представлял собою весьма любопытное психическое явление: где бы он ни поселялся или, точнее сказать, где бы ни поставлена была для него кровать - в собственной ли квартире, в гостинице ли, или в каком постороннем приютившем его доме, - он немедля начинал в этом месте чувствовать скуку непреодолимую и нестерпимое желание уйти куда-нибудь в гости!
     В настоящем случае Хвостиков прямо продрал на Кузнецкий мост, где купил себе дюжину фуляровых платков с напечатанными на них нимфами, поглазел в окна магазинов живописи, зашел потом в кондитерскую к Трамбле, выпил там чашку шоколада, пробежал наскоро две - три газеты и начал ломать голову, куда бы ему пробраться с визитом. Зайти к кому-нибудь из мужчин он несколько стеснялся, заранее предчувствуя, что те, вероятно, слышавшие о его все-таки прикосновенности к делу Хмурина, будут сухи с ним. Гораздо приятнее было бы к даме какой-нибудь! "К Домне Осиповне, - чего же лучше!" - пришла ему вдруг счастливая мысль, и он, не откладывая времени, вышел из кондитерской, взял извозчика и покатил в Таганку; но там ему сказали, что Домна Осиповна переехала на Никитскую в свой большой дом. Графу Хвостикову было немножко это досадно, но он решился поставить на своем и на том же извозчике отправился на Никитскую. Его приняли. Проходя новое помещение Домны Осиповны, Хвостиков увидел, что оно было гораздо больше и с лучшим вкусом убрано, чем прежде. Квартиру эту для Олуховых планировал, отделывал и даже меблировал, по своему усмотрению, Янсутский. Домна Осиповна сидела в гостиной разодетая и подкрашенная. Графу Хвостикову Домна Осиповна почему-то очень обрадовалась.
     - Здравствуйте, граф, садитесь и рассказывайте! - говорила она голосом, исполненным любопытства, и показывая ему на кресло возле себя.
     Граф сел и в первые минуты не знал, как себя держать: веселым или печальным.
     - Послушайте, - начала Домна Осиповна, - мне Янсутский писал, - не знаю даже, верить ли тому, - что будто бы Лиза скрылась от Тюменева?
     Граф понял, что ему приличнее быть печальным.
     - Да-с! - ответил он и вздохнул.
     - И полюбила другого?
     - Другого!
     - Кого?
     - Одного мальчишку... не имеющего даже места.
     - Сумасшедшая! - произнесла с оттенком негодования Домна Осиповна.
     - Хуже, чем сумасшедшая! Она крест мой! - сказал на это граф. - Я столько последнее время перестрадал...
     - В одном отношении она, по-моему, права, - перебила его Домна Осиповна, - что любить молодого человека приятнее, чем такого противного старикашку, как Тюменев; но что же делать?.. В ее положении надобно было подумать и о будущем!
     - О будущем Лиза никогда не думала, - подхватил граф, сам-то пуще всего думавший когда-нибудь о будущем. - Но ваше как здоровье? - спросил он Домну Осиповну.
     - Так себе, ничего!.. Дрязги у меня опять разные начались.
     - С кем?
     - Семейные! - Более этого Домна Осиповна ничего не объяснила и сама спросила графа: - Зачем вы в Москву приехали и где живете?
     Граф грустно улыбнулся.
     - Где ж мне жить, кроме Москвы, а обитаю я у Бегушева, вместе с ним и приехал из Петербурга.
     - У Бегушева?.. - повторила Домна Осиповна не без любопытства.
     - У него!.. Его благодеяниями существую... Это такой благородный и добрейший человек!
     На это замечание графа Домна Осиповна сделала небольшую гримасу.
     - Что он человек благородный, - это может быть, но чтобы добрейший был, не думаю!
     - И добрый!.. Его надобно хорошо узнать!
     - Я его знала хорошо, но доброты в нем не замечала, - возразила с усмешкою Домна Осиповна и потом, как бы совершенно случайно, присовокупила: - Мне, не помню, кто-то рассказывал, что последнее время он поседел и постарел!
     - То и другое есть!.. Страшно хандрит... невероятно.
     Домне Осиповне хотелось спросить, о чем именно хандрит Бегушев, однако она удержалась; но когда граф Хвостиков стал было раскланиваться с ней, Домна Осиповна оставила его у себя обедать и в продолжение нескольких часов, которые тот еще оставался у ней, она несколько раз принималась расспрашивать его о разных пустяках, касающихся Бегушева. Граф из этого ясно понял, что она еще интересуется прежним своим другом, и не преминул начать разглагольствовать на эту тему.
     - Бегушев - удивительный человек!.. Натура особенная!.. Не нам, дюжинным людям, чета.
     - В чем же это особенность его видна? - спросила Домна Осиповна.
     - Во всем-с! Я, в Петербурге живя, каждый день почти виделся с ним и, замечая, что он страдает и мучится, стал, наконец, усовещевать его: "Как тебе, говорю, не грех роптать на бога: ты у всех в почете... ты богат, и если с тобой бывали неприятные случаи в жизни, то они постигают всех и каждого!" - "И каждый, - говорит он, - принимает эти случаи различно: на одних они нисколько не действуют, а у других почеркивают сразу всю их жизнь!" Согласитесь вы, сказать такую мысль может только человек с байроновски глубокой душой.
     Домна Осиповна слушала это, задумчиво глядя на красивые ногти своей руки.
     - Словом, человек страдает о прошедшем и оплакивает его! - заключил граф.
     Домна Осиповна на мгновение взяла себя за лоб.
     - Очень жаль, если это так! Но только этого прошедшего не воротишь! - проговорила она.
     - Почему? - спросил ее граф.
     - Так, не воротишь! - повторила Домна Осиповна и не стала больше ни слова говорить о Бегушеве; но Хвостиков все-таки вынес из этого разговора твердое убеждение, что можно воротить это прошедшее и что он был бы очень рад способствовать тому!
     Возвратясь домой и увидев сидящую с Бегушевым старушку, граф несколько удивился.
     - Это сестра моя Адель! - пояснил ему Бегушев.
     Граф Хвостиков при этом почему-то сконфузился, но потом сейчас же и поправился.
     - Еще одна минута, и я бы догадался, с кем имею честь встретиться, так вы мало изменились!.. - говорил он, беря и целуя руку Аделаиды Ивановны. - Извините, я по-старинному...
     Старушка сначала тоже не узнала его.
     - Граф Хвостиков! - объяснил и ей Бегушев.
     - А, граф Хвостиков!.. - произнесла своим добрым голосом Аделаида Ивановна, не без труда припоминая, что в одну из давнишних зим, когда она жила в Москве, граф довольно часто у ней бывал и даже занял у ней двести рублей, о которых она, по незначительности суммы, никогда бы, разумеется, не решилась ему сказать; но граф, тоже не забывший этого обстоятельства, все-таки счел за лучшее подольститься к старушке.
     - Ну, что ваша музыка? - спросил он.
     - Музыка? - переспросила не без удовольствия Аделаида Ивановна. - Играю еще... Фортепьян только у меня хороших нет!
     - Здесь Вирт превосходный! - говорил Хвостиков, показывая рукой на стоявший в гостиной рояль. - Надеюсь, что вы подарите нам несколько ваших волшебных звуков!
     - Да, поиграю как-нибудь, - отвечала Аделаида Ивановна, очень довольная любезничаньем графа.
     В это время вошла Минодора и доложила ей:
     - Ваша Маремьяша прислала сына дьячка сказать вам, что пора домой; затемнеет очень, и вы будете бояться ехать!
     - Да, да, пора!.. - заторопилась старушка.
     - Но карета готова ли? - спросил Бегушев.
     - Подана-с... у крыльца, - отвечала Минодора.
     Аделаида Ивановна расцеловалась с братом и при этом говорила:
     - Какова Маремьяша моя? Каково усердие ее?
     "Хороша, нечего сказать!" - думал про себя Бегушев, а вслух проговорил Минодоре:
     - Адель завтра же переезжает ко мне!.. Скажи ты это Маремьяше этой!
     - Скажу-с! - отвечала та.
     Старушка пошла. Граф Хвостиков провожал ее. Она было хотела не позволить ему этого, но он следовал за ней и посадил ее под руку в карету.
     В продолжение всего остального вечера граф Хвостиков не решался заговорить с Бегушевым о Домне Осиповне, но за ужином, выпив стакана два красного вина, отважился на то.
     - Я сегодня, между прочим, был и даже обедал у Домны Осиповны, которая переехала близехонько сюда, на Никитскую, в свой новый дом.
     - Для чего вы так поспешили? Я не знал, что вы такие с ней друзья! - заметил Бегушев, немного вспыхнувший от слов графа.
     - Мы давно с ней дружны, - отвечал тот, - и я убедился... Впрочем, я не знаю, позволишь ли ты мне быть с тобою совершенно откровенным...
     - Будь! - разрешил ему Бегушев.
     Краска все более и более появлялась в лице его.
     - Я убедился, - продолжал граф, - что она тебя до сих пор любит!
     Бегушев окончательно вспыхнул.
     - А при этом других двух любит и сверх того супруга обожает! - проговорил он с ядовитостью.
     - Кого ж она любит?.. Неправда! - воскликнул граф.
     - Но ты сам же рассказывал дочери твоей! - уличил его Бегушев.
     - Я только говорил, что за Домной Осиповной ухаживают; может быть, даже не двое, а и больше... она так еще интересна! - вывернулся граф. - Но что я наблюл и заметил в последнее свиданье, то меня решительно убеждает, что любит собственно она тебя.
     - Из чего ты это наблюл и заметил? - спросил его как бы с неудовольствием Бегушев.
     - Слов ее я тебе не могу передать!.. Их, если ты хочешь, и не было; но эти улыбки, полугрустный трепет в голосе, явное волнение, когда она о тебе что-нибудь расспрашивала...
     - Но что ж она расспрашивала обо мне? - допытывался Бегушев: ему в одно и то же время досаден и приятен был этот разговор.
     - Опять-таки тоже многое и, пожалуй, ничего не расспрашивала!
     - Фантазер! - воскликнул Бегушев и, встав со своего стула, так как ужин в это время уже кончился, пошел было.
     - Нет, я тебе это докажу - хочешь? - говорил ему вслед Хвостиков.
     - Чем?.. - спросил Бегушев, обертываясь к нему лицом.
     - Тем, что помирю вас.
     Бегушев махнул только на это рукой и ушел к себе в спальную.
     Граф Хвостиков, оставшись один, допил все красное вино и решился непременно привести в исполнение то, что задумал.
     Глава XI
     Вещи Аделаиды Ивановны, как приказал Бегушев, на другой же день стали переносить к нему в дом. Прежде всего сам дьячок, у которого она квартировала, сынишка его и сторож церковный притащили на руках божницу с довольно дорогими образами, и при этом дьячок просил доложить Бегушеву, что все они поздравляют Александра Ивановича с приездом сестрицы; но Минодора не пошла докладывать, а сама поднесла дьячку и сторожу по огромному стакану водки, которую оба они с удовольствием выпили, крякнули и пожелали закусить. Минодора дала им и закусить холодной барской кулебяки с налимами и осетровыми печенками, а маленькому семинаристу насыпала целый карман сладкого печенья. Затем вещи начали подносить один уж сторож и два поденщика с дикими, зверообразными лицами. Поденщики наши, как известно, смирный народ, но с виду очень страшны, и, главное, определить совершенно невозможно, во что они, по большей части, бывают одеты: на старшем, например, из настоящих поденщиков были худые резиновые калоши на босу ногу и дырявый полушубок, а на другом лапти и коротенькая визитка. Первоначально они притащили на головах ванны Аделаиды Ивановны - ножные, поясные, и огромный умывальник: m-lle Бегушева любила очень полоскаться в воде и каждый день почти все утро употребляла на это. За умывальником был принесен попугай в клетке старым лакеем Аделаиды Ивановны Дормидонычем, тоже обитавшим при ней и о котором она не решалась и упомянуть брату. Дормидоныч, по приказанию госпожи своей, прежде всего велел спросить Александра Ивановича, что позволит ли он ей взять с собой попугая, а равно и его, Дормидоныча. Бегушев на это сказал, что она может всех и все перевозить к нему. За попугаем вскоре прибыла Маремьяша, пожилая горничная девушка, с лицом точно татуированным и испещренным черными пятнышками, но в шляпке, новом бурнусе, в перчатках и даже с зонтиком в руках. Она привела с собой на своре десять болоночек, которые, вбежав в свое новое помещение, сначала было залаяли, завизжали, но после окрика Маремьяши и после того, как она налила им на блюдечко принесенного с собой в пузырьке молока, они принялись лакать его и сейчас же стихли. Маремьяша, сколько можно это судить по ее изжелта-зеленым и беспрестанно бегающим из стороны в сторону глазам, была девка неглупая и очень плутоватая. Аделаиду Ивановну, когда та была богата, она обкрадывала сколько возможно и в настоящее время, имея уже довольно значительный капиталец, не теряла надежды поувеличить его с получением Аделаидою Ивановною долгов ее. Вскоре за Маремьяшей сторож и поденщики, опять-таки на головах, принесли огромные перины и целый ворох подушек для Аделаиды Ивановны и для Маремьяши: обе они спали всегда очень мягко!
     На всю эту сцену переноски Прокофий глядел молча, но когда Дормидоныч спросил Минодору, что где же ему можно будет приютиться, и когда та ответила ему: "В комнатке около кухни", Прокофий не выдержал и воскликнул: "Али здесь в доме!.. Будет, что про вас еще и клеушков{201} осталось". Молодые лакеи при этом захохотали. Дормидоныча это оскорбило.
     - Не смейтесь, господа, может быть, и самим вам придется в клеушках жить, - проговорил он.
     Прокофий собственно Аделаиду Ивановну уважал, как сестру барина, но прислугу ее считал за чистую сволочь.
     Вскоре прибыла в карете Бегушева и сама Аделаида Ивановна. Она все утро объезжала чудотворные иконы и равные монастыри и везде со слезами благодарила бога, что он дал ей такого друга и брата, с которым, по приезде облобызавшись, прямо отправилась в свое отделение размещать и расставлять там вещи. За этой работой она провела часа три и так утомилась, такой сделалась замарашкой, что не решилась даже выйти к обеду и просила к себе в комнату прислать чего-нибудь. Покушав, Аделаида Ивановна легла почивать и заснула сном младенца. Вечером Аделаида Ивановна, почувствовав себя после сна бодрой, приоделась и вышла на мужскую половину, где застала брата, по обыкновению, в диванной, а вместе с ним и графа Хвостикова, нарочно целый день не уходившего для нее из дому, чтобы еще более к ней приласкаться. Как только Аделаида Ивановна появилась, он сейчас же рассыпался перед ней мелким бесом: рассказал ей несколько городских новостей и слухов, рассмешил ее двумя - тремя обветшалыми каламбурами, а затем прямо свел речь на музыку.
     - Умоляю вас хоть сегодня сыграть нам что-нибудь, - говорил он.
     - Ах, нет... нет! Я сегодня еще такая усталая, - отнекивалась старушка жеманно.
     - Вы нисколько не усталая, нисколько! - воскликнул граф и подал Аделаиде Ивановне руку.
     Она усмехнулась, но отказаться не могла и пошла с Хвостиковым в гостиную к роялю.
     Аделаида Ивановна едва только дотронулась до клавишей, как мгновенно же увлеклась, тем более, что на таком хорошем и отлично настроенном инструменте она давно не играла; из-под ее маленьких и пухленьких пальчиков полились звуки тихие, мягкие. Что, собственно, Аделаида Ивановна играла, она сама не помнила и чисто фантазировала; слушая ее, граф Хвостиков беспрестанно схватывал себя за голову и восклицал на французском языке: "Божественно, превосходно!"
     Все это он проделывал кроме той цели, чтобы заставить Аделаиду Ивановну забыть о деньгах, которые он ей должен был, но он, рассчитывая на ее бесконечную доброту и женское самолюбие, мечтал снова занять у ней: изобретательность и сметка графа Хвостикова доходила в этом случае до гениальности!
     Бегушев между тем, сидя один, думал о Домне Осиповне. Рассказ графа Хвостикова, что будто бы она еще любит его, не выходил у него из головы, и он все проводил параллель между нею и m-me Меровой. "Разве Домна Осиповна сделала что-нибудь подобное в отношении его, что сделала та против Тюменева? Разве она мучила его хоть сколько-нибудь капризами? Напротив! Домна Осиповна всегда старалась его умерить, когда он впадал в раздражение!.. Наконец, разве ее вина, что судьба заставила ее жить в дрянной среде, из которой, может быть, Домна Осиповна несколько и усвоила себе; но не его ли была обязанность растолковывать ей это постепенно, не вдруг, с кротостью и настойчивостью педагога, а не рубить вдруг и сразу прекратить всякие отношения?" Какой мастер был Бегушев обвинять себя в большей части случаев жизни, мы видели это из предыдущего. Желание узнать, что есть ли хоть сотая доля правды в том, что наболтал ему Хвостиков, которому он мало верил, узнать, по крайней мере пообстоятельнее, как Домна Осиповна живет, где бывает, с кем видается, - овладевало Бегушевым все более и более. А между тем сестра его Аделаида Ивановна на другой день немножко прихворнула. Он почти обрадовался ее болезни, сообразив, что это отличный предлог ему пригласить Перехватова и выспросить его о Домне Осиповне.
     - Я сейчас пошлю за доктором! - сказал он Аделаиде Ивановне.
     Та, думая, что она все-таки обременяет этим брата, сначала была и руками и ногами против приглашения доктора.
     - Приезд доктора, кроме твоей болезни, меня успокоит, потому что он мне скажет, чем ты, собственно, больна! - возразил Бегушев.
     Аделаида Ивановна глубоко сердцем поняла брата и друга и более ему не возражала. Перехватов в то же утро приехал к Бегушеву на его пригласительную записку. Он пополнел несколько и сделался еще представительнее. Румянец по-прежнему горел на его щеках. Досадливого выражения в лице, которое у него было после потери им в банке восьми тысяч, следа не было, - может быть, потому, что Перехватов вполне успел пополнить практикой этот убыток. Костюм его на этот раз состоял из вицмундира и Владимира третьей степени на шее. Несмотря на свои молодые лета, Перехватов был ревизором каких-то больниц и, получа в последнее время сей почти генеральский крест, начал в нем ездить к своим клиентам, из которых многие (по большей части купцы) сразу же сочли нужным возвысить ему плату до десяти рублей серебром за визит.
     Войдя к Бегушеву и зная оригинальность того, Перехватов не спешил его расспрашивать о том, чем он болен, и сказал только:
     - Вы недавно из-за границы?
     - Месяца полтора.
     - Лечились там?
     - Нет!
     На лице Перехватова выразилось маленькое недоумение, зачем же, собственно, его Бегушев пригласил к себе.
     - Не я болен, но у меня живет сестра родная, она заболела! - проговорил ему тот.
     - А! - произнес доктор. - Где же я могу видеть больную?
     Бегушев, сам проводив Перехватова до комнаты сестры, просил его зайти к нему и рассказать, что такое с нею.
     - Непременно! - отвечал доктор и, пробыв весьма недолгое время у Аделаиды Ивановны, он прошел к Бегушеву.
     - Ничего, - сказал он, - маленькая гастрическая лихорадка... Старушка, вероятно, диеты не соблюла.
     Аделаида Ивановна, действительно, после скудного обеда, который она брала от дьячка, попав на изысканный стол Бегушева, с большим аппетитом и очень много кушала: несмотря на свое поэтическое и сентиментальное миросозерцание, Аделаида Ивановна, подобно брату своему, была несколько обжорлива. Бегушев не спешил платить доктору. Тот отчасти из этого, а потом и по другим признакам догадался, что ему не следовало уезжать, ради чего, не кладя, впрочем, шляпы, сел.
     - А вы, собственно, совершенно здоровы или по-прежнему злитесь? - спросил он Бегушева.
     - Нет, теперь хандрю только и адски скучаю! - отвечал тот.
     - Неужели же и Европа не поразвлекла вас нисколько?
     - Напротив, еще большую нагнала хандру.
     - Ах вы, обеспеченные господа! - воскликнул доктор. - Ей-богу, как посмотришь на вас... у меня много есть подобных вам пациентов... так даже мы, доктора, в нашей каторжной, работящей жизни живем лучше!
     - Вероятно! - согласился Бегушев, бывший под влиянием своей главной мысли и почти не слушавший то, что ему проповедывал Перехватов.
     Разговор на некоторое время прекратился; но Бегушев, наконец, не вытерпел.
     - А кого вы из наших общих знакомых видаете? - спросил он.
     - То есть кого же общих?.. - спросил доктор, смутно, впрочем, догадавшийся, что вопрос этот исключительно касался Домны Осиповны.
     О том, что как и из-за чего она рассталась с Бегушевым, он знал до мельчайших подробностей по рассказам самой Домны Осиповны, сделавшейся с ним после разлуки с Бегушевым очень дружною.
     - Видаюсь я, - продолжал он, - между прочим, с Янсутским, с madame Олуховой!
     При последнем имени доктор бросил коротенький взгляд на Бегушева.
     - Как же она существует? - спросил тот, почти задыхавшийся от любопытства или, лучше сказать, от более сильного чувства и желавший, чтобы ему рассказывали скорее и скорее. Но доктор начал довольно издалека:
     - Она была некоторое время больна; но потом поправилась было совершенно...
     - А теперь что ж, опять больна?
     - Нет, но у нее пошли снова дрязги с ее мужем. Это ужасный человек! Ужасный! - повторил два раза доктор.
     - Напротив, он мне казался таким смиренным и покорным Домне Осиповне, - заметил Бегушев.
     - Не дай бог никому таких покорных мужей! - воскликнул доктор.
     - Что же, собственно, он делает? - спросил Бегушев, бывший втайне очень доволен, что Домна Осиповна ссорится с мужем.
     - Кутит!.. Безобразничает!.. Этот ходатай по их делам, Грохов, опять свел его с прежнею привязанностью! Они все втроем пьянствуют; у Олухова два раза была белая горячка... Я по нескольку дней держал его в сумасшедшей рубашке! Можете вообразить себе положение Домны Осиповны: она только было поустроила свою семейную жизнь, как вдруг пошло хуже, чем когда-либо было. Я просто советую ей уехать за границу, как и сделала она это прежде.
     Этому совету доктора Бегушев вначале тоже обрадовался, так как ему пришла в голову безрассудная мысль гнаться за Домной Осиповной, куда бы только она ни поехала, и молить ее возвратить ему прошедшее.
     - Я очень люблю и уважаю Домну Осиповну, - продолжал доктор как бы совершенно беспристрастным голосом, - и прямо ей говорю, что под влиянием таких неприятных и каждодневно повторяющихся впечатлений она может окончательно разбить свое здоровье.
     - И что ж она... никуда не выезжает?
     - Нет!.. Выезжает!
     - Куда?
     - Ездит иногда в Дворянское собрание, где устраиваются очень хорошенькие вечера, потом бывает в театре, гуляет по бульварам, которые от нее два шага!
     Все эти слова доктора Бегушев хорошо запомнил и вместе с тем, по своей подозрительности, подумал, что зачем Перехватов, ухаживая, как говорят, за Домной Осиповной, отправляет ее за границу? Он, может быть, как некогда сделать и сам Бегушев хотел, предполагает увезти ее от мужа. Перехватов в самом деле желал удалить Домну Осиповну, но только не от мужа, а от начавшего за ней ухаживать Янсутского.
     - А вы, скажите, бывали за границей? - спросил Бегушев, желая позондировать доктора в этом отношении.
     - Был... Я в тамошних университетах, собственно, и готовился на степень доктора.
     - Но опять съездить не думаете?
     - Очень бы хотелось, но как это сделать: практика у меня большая, на кого ее оставить?
     Бегушев понял, что ему от доктора больше ничего не добиться. Тому тоже пора было ехать по другим визитам. Он раскланялся.
     Со следующего дня Бегушев повел совершенно несвойственную ему жизнь. Он все утра, часов с одиннадцати до пяти, гулял по бульварам, а вечером обыкновенно бывал в обоих театрах, Большом и Малом. Явно, что Бегушев ожидал где-нибудь из этих мест встретить Домну Осиповну. Ему хотелось хоть раз еще в жизни видеть ее красивое лицо. Судьба, наконец, над ним сжалилась. Просматривая однажды газету, Бегушев наткнулся на напечатанное крупными буквами объявление об имеющемся быть в скором времени танцевальном вечере в зале Дворянского собрания.
     Бегушев порывисто позвонил. Вошел молодой лакей.
     - Граф дома? - спросил его с нетерпением и беспокойством Бегушев.
     - Дома-с! - отвечал тот.
     - Зови его ко мне сию минуту!
     Лакей быстро побежал наверх к графу, который, по решительному отсутствию денег, несколько дней не выходил из дома, а все время употреблял на то, что читал скабрезные французские романы, отрытые им в библиотеке Бегушева. На приглашение хозяина он немедленно сошел к нему.
     - Mon cher, - сказал ему почти нежным голосом Бегушев, - в четверг бал в Дворянском собрании; мне хочется быть там, вы тоже поедете со мной. Будьте так добры, поезжайте в моих санях, возьмите два билета: себе и мне.
     Бегушев при этом подал графу пятидесятирублевую бумажку.
     - Но, mon cher, - воскликнул граф в свою очередь, - кроме билета, мне туалет мой не позволяет нынче бывать на балах.
     - Сделайте себе туалет новый; вот вам к этим деньгам еще сто рублей!.. - говорил Бегушев.
     - Merci, тысячу раз merci! - говорил граф Хвостиков, с удовольствием засовывая деньги в карман.
     - Ну и потом... - продолжал Бегушев, совершенно потупляясь, - не зайдете ли вы к вашему другу, Домне Осиповне, и не узнаете ли: будет она в собрании?..
     - Непременно зайду!.. Я сам это думал! - подхватил граф, хотя вовсе не думал этого делать, - на том основании, что он еще прежде неоднократно забегал к Домне Осиповне, заводил с ней разговор о Бегушеве, но она ни звука не произносила при этом: тяжело ли ей было говорить о нем или просто скучно, - граф не знал, как решить!
     - Только, пожалуйста, вы не скажите ей, что я вас подсылаю!
     - О, mon cher, что ж ты меня за ребенка такого считаешь, - отвечал граф и уехал прямо к Домне Осиповне, а в пять часов явился аккуратно к обеду Бегушева и имел торжествующий вид.
     - Будет! - сказал он лаконически, так как стеснялся присутствием Аделаиды Ивановны.
     - Благодарю! - отвечал ему лаконически и Бегушев.
     Но у старушки не прошли мимо ушей эти фразы. Она почти догадывалась, о ком они были сказаны.
     Аделаида Ивановна давно интересовалась узнать об отношениях ее брата к m-me Олуховой, и когда ее Маремьяша, успевшая выведать у людей Бегушева все и про все, сказала ей, что Александр Иванович рассорился с этой дамой, Аделаиде Ивановне было это чрезвычайно неприятно: она очень не любила, когда люди ссорились!
     Глава XII
     Перед балом в Дворянском собрании Бегушев был в сильном волнении. "Ну, как Домна Осиповна не будет?" - задавал он себе вопрос и почти в ужас приходил от этой мысли. Одеваться на бал Бегушев начал часов с семи, и нельзя умолчать, что к туалету своему приложил сильное и давно им оставленное старание: он надел превосходное парижское белье, лондонский фрак и даже слегка надушился какими-то тончайшими духами. Графу Хвостикову Бегушев объявил, чтобы тот непременно был готов к половине девятого.
     - Но зачем же так рано? - возразил было граф.
     - Я всегда люблю рано приезжать! - сказал ему сурово Бегушев; но в сущности он спешил быть в собрании, чтобы не прозевать Домны Осиповны, а то, пожалуй, он разойдется с ней и не встретится целый вечер.
     Приехав с графам Хвостиковым в собрание, Бегушев остановился в первой же со входа комнате и сел на стул около самых входных дверей.

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Мещане