Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Петрарка Ф. / Сонеты

Сонеты [2/13]

  Скачать полное произведение

    Она того, кто шлет нас, пробуждала,
     Свобода наша прежняя блуждала,
     Как будто можно вольному созданью
     Везде бывать по своему желанью
     И нет силков, нет гибельного жала:
     Однако в нашей нынешней неволе,
     Когда невзгоды наши столь суровы,
     Что гибель неизбежна в нашей доле,
     Утешиться мы, бедные, готовы:
     Тот, кто поймал доверчивых дотоле,
     Влачит наитягчайшие оковы.
     IX
     Когда часы делящая планета
     Вновь обретает общество Тельца,
     Природа видом радует сердца,
     Сияньем огненных рогов согрета.
     И холм и дол - цветами все одето,
     Звенят листвою свежей деревца,
     Но и в земле, где ночи нет конца,
     Такое зреет лакомство, как это.
     В тепле творящем польза для плода.
     Так, если солнца моего земного
     Глаза-лучи ко мне обращены,
     Что ни порыв любовный, что ни сло То ими рождено, но никогда
     При этом я не чувствую весны.
     X
     Колонна благородная, залог
     Мечтаний наших, столп латинской чести,
     Кого Юпитер силой грозной мести
     С достойного пути столкнуть не смог,
     Дворцов не знает этот уголок,
     И нет театра в этом тихом месте,
     Где радостно спускаться с Музой вместе
     И подниматься на крутой отрог.
     Все здесь над миром возвышает разум,
     И соловей, что чуткий слух пленяет,
     Встречая пеньем жалобным рассвет,
     Любовной думой сердце наполняет;
     Но здешние красоты меркнут разом,
     Как вспомню, что тебя меж нами нет.
     XII
     Коль жизнь моя настолько терпелива
     Пребудет под напором тяжких бед,
     Что я увижу вас на склоне лет:
     Померкли очи, ясные на диво,
     И золотого нет в кудрях отлива,
     И нет венков, и ярких платьев нет,
     И лик игрою красок не согрет,
     Что вынуждал меня роптать пугливо, -
     Тогда, быть может, страх былой гоня,
     Я расскажу вам, как, лишен свободы,
     Я изнывал все больше день от дня,
     И если к чувствам беспощадны годы,
     Хотя бы вздохи поздние меня
     Пускай вознаградят за все невзгоды.
     XIII
     Когда в ее обличии проходит
     Сама Любовь меж сверстниц молодых,
     Растет мой жар, - чем ярче жен других
     Она красой победной превосходит.
     Мечта, тот миг благословляя, бродит
     Близ мест, где цвел эдем очей моих.
     Душе скажу: "Блаженство встреч таких
     Достойною ль, душа, тебя находит?
     Влюбленных дум полет предначертан
     К Верховному, ея внушеньем, Благу.
     Чувств низменных - тебе ль ласкать обман?
     Она идти к пределу горних стран
     Прямой стезей дала тебе отвагу:
     Надейся ж, верь и пей живую влагу".
     XV
     Я шаг шагну - и оглянусь назад.
     И ветерок из милого предела
     Напутственный ловлю... И ношу тела
     Влачу, усталый, дале - рад не рад.
     Но вспомню вдруг, каких лишен отрад,
     Как долог путь, как смертного удела
     Размерен срок, - и вновь бреду несмело,
     И вот - стою в слезах, потупя взгляд.
     Порой сомненье мучит: эти члены
     Как могут жить, с душой разлучены?
     Она ж - все там! Ей дом - все те же стены!
     Амур в ответ: "Коль души влюблены,
     Им нет пространств; земные перемены
     Что значат им? Они, как ветр, вольны".
     XVI
     Пустился в путь седой как лунь старик
     Из отчих мест, где годы пролетели;
     Родные удержать его хотели,
     Но он не знал сомнений в этот миг.
     К таким дорогам дальним не привык,
     С трудом влачится он к заветной цели,
     Превозмогая немощь в древнем теле:
     Устать устал, но духом не поник.
     И вот он созерцает образ в Риме
     Того, пред кем предстать на небесах
     Мечтает, обретя успокоенье.
     Так я, не сравнивая вас с другими,
     Насколько это можно - в их чертах
     Найти стараюсь ваше отраженье.
     XVII
     Вздыхаю, словно шелестит листвой
     Печальный ветер, слезы льются градом,
     Когда смотрю на вас печальным взглядом,
     Из-за которой в мире я чужой.
     Улыбки вашей видя свет благой,
     Я не тоскую по иным усладам,
     И жизнь уже не кажется мне адом,
     Когда любуюсь вашей красотой.
     Но стынет кровь, как только вы уйдете,
     Когда, покинут вашими лучами,
     Улыбки роковой не вижу я.
     И, грудь открыв любовными ключами,
     Душа освобождается от плети,
     Чтоб следовать за вами, жизнь моя.
     XVIII
     Я в мыслях там, откуда свет исходит,
     Земного солнца несказанный свет,
     Затмившего от взора белый свет, -
     И сердце в муках пламенных исходит.
     Отсюда и уверенность исходит,
     Что близок час, когда покину свет.
     Бреду сродни утратившему свет,
     Кто из дому невесть зачем исходит.
     Но, смерти на челе неся печать,
     Любовную храню от смерти жажду,
     И, чтоб людей сочувственному плачу
     Не обрекать, безмолвия печать
     Уста мои сомкнула: я не жажду,
     Чтобы другие знали, как я плачу.
     XIX
     Есть существа, которые глядят
     На солнце прямо, глаз не закрывая;
     Другие, только к ночи оживая,
     От света дня оберегают взгляд.
     И есть еще такие, что летят
     В огонь, от блеска обезумевая:
     Несчастных страсть погубит роковая;
     Себя недаром ставлю с ними в ряд.
     Красою этой дамы ослепленный,
     Я в тень не прячусь, лишь ее замечу,
     Не жажду, чтоб скорее ночь пришла.
     Слезится взор, однако ей навстречу
     Я устремляюсь, как завороженный,
     Чтобы в лучах ее сгореть дотла.
     XX
     О вашей красоте в стихах молчу
     И, чувствуя глубокое смущенье,
     Хочу исправить это упущенье
     И к первой встрече памятью лечу.
     Но вижу - бремя мне не по плечу,
     Тут не поможет все мое уменье,
     И знает, что бессильно, вдохновенье,
     И я его напрасно горячу.
     Не раз преисполнялся я отваги,
     Но звуки из груди не вырывались.
     Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?
     Не раз перо я подносил к бумаге,
     Но и рука, и разум мой сдавались
     На первом слове. И опять сдались.
     XXI
     Не раз, моя врагиня дорогая,
     Я в знак того, что боя не приму,
     Вам сердце предлагал, но вы к нему
     Не снизошли, гордыне потакая.
     О нем мечтает, может быть, другая,
     Однако тщетно, не бывать тому:
     Я не хозяин сердцу своему,
     Отринутое вами отвергая.
     Когда оно, отторгнутое мной,
     Чужое вам, не может быть одно,
     Равно как предпочесть другие двери,
     Утратит путь естественный оно,
     Мне кажется, и этому виной
     Мы будем оба - правда, в разной мере.
     XXIV
     Когда бы мне листвою горделивой,
     Которая для молний под запретом,
     Днесь был венец дарован, как поэтам,
     Увенчанным хвалою справедливой,
     Богинь почтил бы верностью счастливой
     Я сам, хоть грешный век враждебен в этом,
     Но мой недуг перечит всем заветам,
     Запечатленным первою оливой;
     Не столь горюч песок в пустыне знойной,
     Небесными расплавленный лучами,
     Как я в моей печали недостойной:
     Утрат моих не скрою перед вами:
     Ищите влаги более спокойной,
     Чем слезный ток, отравленный очами.
     XXV
     Амур скорбел - и ничего другого
     Не оставалось мне, как плакать с ним,
     Когда, найдя, что он невыносим,
     Вы отвернулись от него сурово.
     Но вот я вижу вашу душу снова
     На истинном пути, так воздадим
     Хвалу Тому, кто внял мольбам моим,
     Кто слышит наше праведное слово.
     И если, как нарочно, там и тут
     Вершины или пропасти опять
     Топтаться вынуждают вас на месте,
     То лишь затем, чтоб вы могли понять,
     Не отступая, сколь тернист и крут
     Подъем, ведущий смертных к высшей чести.
     XXVI
     Я счастлив больше, чем гребцы челна
     Разбитого: их шторм загнал на реи -
     И вдруг земля, все ближе, все яснее,
     И под ногами наконец она;
     И узник, если вдруг заменена
     Свободой петля скользкая на шее,
     Не больше рад: что быть могло глупее,
     Чем с повелителем моим война!
     И вы, певцы красавиц несравненных,
     Гордитесь тем, кто вновь стихом своим
     Любовь почтил, - ведь в царствии блаженных
     Один раскаявшийся больше чтим,
     Чем девяносто девять совершенных,
     Быть может, здесь пренебрегавших им.
     XXVII
     Благой король, на чьем челе корона
     Наследная, готов громить врага
     И обломать поганые рога
     Безжалостным сатрапам Вавилона.
     И с нетерпеньем ждет родное лоно,
     Что Божий самый ревностный слуга
     На тибрские вернется берега,
     Не претерпевши на пути урона.
     Не бойся, что тебе готовят ков:
     Твой нежный агнец истребит волков -
     Пусть каждый хищник станет осторожен!
     Так воплоти мечту сегодня в явь
     И Рим в его надеждах не оставь:
     Христу во славу мечь достань из ножен!
     XXXI
     Высокая душа, что свой уход
     До времени в иную жизнь свершает,
     Получит сан, какой ей подобает,
     И в лучшей части неба мир найдет;
     Мне Марсом и Венерой ли взойдет
     Она звездою, - солнце утеряет
     Свой блеск, узрев, как жадно обступает
     Ее блаженных духов хоровод;
     Четвертую ли сферу над главою
     Она увидит, - в троице планет
     Не будет ей подобных красотою;
     На пятом небе ей приюта нет,
     Но, выше взмыв, она затмит собою
     Юпитера и звезд недвижных свет.
     XXXII
     Чем ближе мой последний, смертный час,
     Несчастий человеческих граница,
     Тем легче, тем быстрее время мчится, -
     Зачем же луч надежды не погас!
     Внушаю мыслям: - Времени у нас
     Не хватит о любви наговориться:
     Земная тяжесть в землю возвратится,
     И мы покой узнаем в первый раз.
     В небытие, как плоть, надежда канет,
     И ненависть и страх, и смех и слезы
     Одновременно свой окончат век,
     И нам при этом очевидно станет,
     Как часто вводят в заблужденье грезы,
     Как может в призрак верить человек.
     XXXIII
     Уже заря румянила восток,
     А свет звезды, что немила Юноне,
     Еще сиял на бледном небосклоне
     Над полюсом, прекрасен и далек;
     Уже старушка вздула огонек
     И села прясть, согрев над ним ладони,
     И, помня о неписаном законе,
     Любовники прощались - вышел срок,
     Когда моя надежда, увядая,
     Не прежнею пришла ко мне дорогой,
     Размытой болью и закрытой сном,
     И как бы молвила, едва живая:
     "Не падай духом, не смотри с тревогой.
     Твой взор еще увидит жизнь в моем".
     XXXIV
     Коль скоро, Аполлон, прекрасный пыл
     Досель в тебе не знает оскуденья
     И золотые кудри от забвенья
     Поныне ты любовно сохранил, -
     От стужи, от других враждебных сил,
     Что твоего трепещут появленья,
     Защитой будь священного растенья,
     Где цепкий клей, как видишь, не застыл.
     Любовной грезой вдохновясь, как в пору,
     Когда ты жил среди простого люда,
     Прогнав туман, яви погожий день,
     И чудо нашему предстанет взору:
     Она сидит на травке - наше чудо,
     Сама сплетая над собою сень.
     XXXV
     Задумчивый, медлительный, шагаю
     Пустынными полями одиноко;
     В песок внимательно вперяя око,
     След человека встретить избегаю.
     Другой защиты от людей не знаю:
     Их любопытство праздное жестоко,
     Я ж, холоден к житейскому до срока,
     Всем выдаю, как изнутри пылаю.
     И ныне знают горы и долины,
     Леса и воды, как сгорает странно
     Вся жизнь моя, что недоступна взорам.
     И пусть пути все дики, все пустынны,
     Не скрыться мне: Амур здесь постоянно,
     И нет исхода нашим разговорам.
     XXXVI
     Поверить бы, что смерть меня спасет
     От злой любви, и не давать поруки,
     Что на себя не наложу я руки
     И не сложу любовных мыслей гнет!
     Но знаю - это был бы переход
     От слез к слезам, от муки к новой муке,
     И, с жизнью приготовившись к разлуке,
     Я - ни назад ни шагу, ни вперед.
     Для роковой стрелы пора приспела,
     И я ее за счастие почту,
     Не сомневаясь в точности прицела.
     О чем еще Любовь просить и ту,
     Что для меня белил не пожалела?
     И как пробить мольбами глухоту?
     XXXVIII
     Нет, Орсо, не рекам, бегущим с гор,
     Не веткам, что густую сень соткали,
     И не туманам, застелившим дали,
     И не озерам, не холмам в укор
     Я начинаю этот разговор, -
     Они б моим глазам не помешали,
     Не в них моя беда, но в покрывале,
     Которое сокрыло милый взор.
     И то, что долу, волею гордыни
     Иль скромности, опущен вечно он,
     Влечет меня к безвременной кончине.
     И, наконец, на боль я обречен
     Рукой лилейной, чуждой благостыни, -
     Препоной взгляду меж других препон.
     XXXIX
     Меня страшит немилосердный взгляд,
     Где, надо мною власть себе присвоив,
     Живет Амур, - и, как шалун побоев,
     Бегу очей, что смерть мою таят.
     И нет вершин, и нет таких преград,
     Какие воля не возьмет, усвоив,
     Что незачем изображать героев,
     Когда свести в могилу нас хотят.
     Из страха вновь себя подвергнуть казни,
     Я отложить пытался нашу встречу
     И, несомненно, заслужил упрек.
     Но в оправдание свое замечу,
     Что если я не уступил боязни,
     То это - верности моей залог.
     XL
     Когда Амур иль Смерть в средине слова
     Начатой мною ткани не порвут,
     Когда, освободясь от цепких пут,
     Рассказы сочетать сумею снова,
     Быть может, с речью времени былого
     Речь наших дней сплетет искусный труд
     И люди весть до Рима донесут -
     Страшусь сказать! - о том, как это ново.
     Но часто мне для моего труда
     Недостает благословенных нитей,
     Которые мне Ливий мог бы дать.
     По-дружески мне руку протяните
     (Вы не бывали жадны никогда),
     Чтоб мог и я прекрасное создать.
     XLI
     Когда из рощи Дафна прочь уйдет -
     Горнило вспыхнет в кузнице Вулкана:
     За тяжкий труд кузнец берется рьяно
     И стрелы для Юпитера кует.
     Бушует снег, и намерзает лед,
     Померк июль под натиском бурана, -
     Спустился Феб за пелену тумана
     И вдалеке свою подругу ждет.
     Злокозненные звезды Ориона
     В открытом море губят корабли.
     Сатурн и Марс ярятся распаленно.
     Трубит Эол во всех концах земли,
     Нептун встревожен, мечется Юнона -
     Когда Она скрывается вдали.
     XLII
     Но стоит улыбнуться ей, нежданно
     Явив пред нами тысячи красот, -
     В глубинах Монджибелло труд замрет
     Хромого Сицилийца-великана.
     Юпитер стрелы кузнеца Вулкана
     В колчан миролюбиво уберет;
     Восходит Феб на ясный небосвод,
     И с ним Юнона вновь благоуханна.
     Цветы и травы землю облекли,
     Зефир к востоку реет неуклонно,
     И кормчим покоряются рули, -
     Уходят злые тучи с небосклона,
     Узнав Ее прекрасный лик вдали,
     Той, по которой слезы лью бессонно.
     XLIII
     Латоны сын с небесного балкона
     Высматривал уже в девятый раз
     Ту, по которой, как другой сейчас,
     Вздыхал напрасно он во время оно.
     Но тщетно. И несчастный сокрушенно
     Нахмурился, напоминая нас,
     Когда не видим мы любимых глаз
     И нам не удержать разлуки стона.
     И, предаваясь горю без границ,
     Он не заметил, как явилась снова
     Достойная бесчисленных страниц.
     И слезы сострадания живого
     Блестели на печальнейшем из лиц,
     И твердь осталась, как была, сурова.
     XLIV
     Кто, проявив неумолимый нрав,
     Не пощадил сограждан при Фарсале,
     Всплакнул над мужем дочкиным в опале,
     Помпея в мертвой голове узнав;
     И тот, кто был сильней, чем Голиаф,
     Над мертвым сыном волю дал печали,
     Когда сполна бунтовщику воздали,
     И над Саулом плакал, в горе впав.
     А вы, которой чуждо состраданье,
     Вы с вашей осторожностью предельной,
     Когда Амур за вами лук ведет,
     Виновница беды моей смертельной,
     В глазах несете лишь негодованье,
     И ни слезы из них не упадет.
     XLV
     Мой постоянный недоброжелатель,
     В ком тайно вы любуетесь собой,
     Пленяет вас небесной красотой,
     В которой смертным отказал Создатель.
     Он вам внушил, мой злобный неприятель,
     Лишить меня обители благой,
     И сени, что достойна вас одной,
     Увы! я был недолго обитатель.
     Но если прочно я держался там,
     Тогда любовь к себе самой внушать
     Вам зеркало едва ль имело право.
     Удел Нарцисса уготовлен вам,
     Хоть нет на свете трав, достойных стать
     Цветку неповторимому оправой.
     XLVI
     И золото, и жемчуг, и лилеи,
     И розы - все, что вам весна дала
     И что к зиме увянет без тепла,
     Мне грудь язвит жестоких терний злее.
     И все ущербней дни, все тяжелее,
     Не может быть, чтоб долго боль жила,
     Однако главный бич мой - зеркала,
     Которые для вас всего милее.
     Амура их убийственная гладь
     Молчанью обрекла, хотя, бывало,
     Вы соглашались обо мне внимать.
     Их преисподняя отшлифовала,
     И Лета им дала свою печать:
     Отсюда - моего конца начало.
     XLVII
     Я чувствовал - оправданна тревога,
     Вдали от вас не властен жизнь вдохнуть
     Никто в мою хладеющую грудь,
     Однако жажда жизни в нас от Бога, -
     И я желанье отпустил немного,
     Направя на полузабытый путь,
     А ныне вновь кричу ему: "Забудь!"
     И - дерг поводья: "Вот твоя дорога!"
     Я знал, что оживу при виде вас,
     Которую увижу вновь не скоро,
     Боясь, что ваши очи оскорблю.
     Отсрочку получив на этот раз,
     Боюсь, недолго проживу, коль скоро
     Желанью видеть вас не уступлю.
     XLVIII
     Огню огонь предела не положит,
     Не сякнут от дождя глубины вод,
     Но сходным сходное всегда живет,
     И чуждым чуждое питаться может.
     А ты, Амур, чья власть сердца тревожит,
     Вещей привычный нарушаешь ход.
     И чем сильней к любимым нас влечет,
     Тем большее бессилье душу гложет.
     Как жителей окрестных деревень
     Струей в верховьях оглушает Нил,
     Как солнца не выдерживают взоры,
     Так и с душою несогласный пыл,
     Должно быть, убывает что ни день:
     Горячему коню - помехой шпоры.
     XLIX
     По мере сил тебя предостеречь
     Старался я от лжи высокопарной,
     Я славу дал тебе, неблагодарный,
     И сам теперь готов тебя отсечь.
     Когда мне нужно из тебя извлечь
     Мольбу к любимой, ты молчишь, коварный,
     А если не молчишь, язык бездарный,
     То, как во сне, твоя бессвязна речь.
     И вы, мои мучители ночные,
     Ну где ж вы, слезы? Нет чтобы излиться
     Перед любимой, жалость пробудив.
     И с вами, вздохи, не хочу мириться,
     Затем что вы пред нею - как немые.
     Лишь облик мой всегда красноречив.
     LI
     Когда б моим я солнцем был пригрет -
     Как Фессалия видела в смущенье
     Спасающейся Дафны превращенье,
     Так и мое узрел бы дольный свет.
     Когда бы знал я, что надежды нет
     На большее слиянье (о, мученье!),
     Я твердым камнем стал бы в огорченье,
     Бесчувственным для радостей и бед.
     И, мрамором ли став, или алмазом,
     Бросающим скупую жадность в дрожь,
     Иль яшмою, ценимой так высоко,
     Я скорбь мою, я все забыл бы разом
     И не был бы с усталым старцем схож,
     Гигантской тенью застившим Марокко.
     LVI
     Отсрочив милосердную отраду,
     Слепою жаждой сердце поражая,
     Мгновенья бередят мою досаду,
     И речь моя вредит мне, как чужая.
     Какая тень расти мешает саду,
     Плодам обетованным угрожая?
     Что там за зверь грозит в загоне стаду?
     Кто не дает собрать мне урожая?
     Подобным упованием строптивым
     Амур меня казнит не без причины:
     Надеяться больней нетерпеливым;
     И нахожу совет я справедливым:
     Пока не дожил смертный до кончины,
     Не называйте смертного счастливым.
     LVII
     Мгновенья счастья на подъем ленивы,
     Когда зовет их алчный зов тоски;
     Но, чтоб уйти, мелькнув, - как тигр, легки.
     Я сны ловить устал. Надежды лживы.
     Скорей снега согреются, разливы
     Морей иссохнут, невод рыбаки
     В горах закинут, там, где две реки,
     Евфрат и Тигр, влачат свои извивы
     Из одного истока, Феб зайдет, -
     Чем я покой найду иль от врагини,
     С которой ковы на меня кует
     Амур, мой бог, дождуся благостыни.
     И мед скупой - устам, огонь полыни
     Изведавшим, - не сладок, поздний мед!
     LVIII
     На первый дар, синьор мой, отдохнуть
     Склоняйтесь вы щекой, от слез усталой,
     И на Амура сердце как попало
     Не тратьте, сколь суров он к вам ни будь.
     Вторым вы прикрывайте слева грудь
     От стрел его, которых здесь немало
     И летом и зимою пролетало,
     Один и тот же пролагая путь.
     Чтоб утолить сердечные печали,
     Из третьего травы вкушайте сок:
     Он сладостен в конце, горчит вначале.
     И - дерзости б вы тут не увидали! -
     Стигийский не страшит меня челнок,
     Питай лишь вы приязнь ко мне и дале.
     LX
     Мой слабый дар в тени своих ветвей
     Питало благородное растенье,
     Хотя ко мне не знало снисхожденья
     И мукой не тревожилось моей.
     Жестокостью я ранен тем сильней,
     Что в доброте его не знал сомненья, -
     И вот я устремляю помышленья
     К тому, чтоб горе высказать полней.
     Ужель меня помянет добрым словом,
     Кому мой стих в любви опорой был,
     Но кто утратил все свои надежды?
     Тот лавр не наградит поэта пыл,
     От молний не послужит он покровом,
     И солнце жжет ветвей его одежды.
     LXI
     Благословен день, месяц, лето, час
     И миг, когда мой взор те очи встретил!
     Благословен тот край, и дол тот светел,
     Где пленником я стал прекрасных глаз!
     Благословенна боль, что в первый раз
     Я ощутил, когда и не приметил,
     Как глубоко пронзен стрелой, что метил


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ]

/ Полные произведения / Петрарка Ф. / Сонеты


Смотрите также по произведению "Сонеты":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis