/ Полные произведения / Абэ К. / Тайное свидание

Тайное свидание [11/11]

Скачать полное произведение

    - Дай экземплярчик, - попросил заместитель директора.
     - Нельзя. Завтрашний номер.
     Стриженые убежали, и толпа снова слилась воедино.
     - Кажется, вы заинтересовались женщиной из этой комнаты?
     - Он думает, - ответила вместо меня секретарша, - что это его жена.
     - В самом деле... - заместитель директора с ехидной улыбкой взглянул на фотографию. - Но вы, я надеюсь, продолжаете свои записки?
     - О чем вы?
     - О том, что вы их тем не менее продолжаете. Давайте заглянем внутрь. У меня лишний билет, могу дать. Я сам питаю к этой женщине особый интерес. - И, повернувшись к секретарше, сказал: - А вы возьмите девочку и выпейте кофе в комнате отдыха. Не возражаете?
     Секретарша, наступив мне на ногу (я был в туфлях) и больно прижав ее, сказала:
     - Жду только пять минут - по часам. Извольте обращаться со мной как положено. Я имею на это право.
     И она зашагала, толкая кресло-каталку; девочка, сидевшая в нем, обернулась и с мольбой смотрела в нашу сторону. На кого именно - не знаю. Я отер слезы. Они, скорее всего, выступили от боли - секретарша здорово придавила мне ногу. Но заместитель директора, кажется, истолковал их по-своему:
     - Попрекать вас теперь ни к чему. Но знайте - иногда нужно быть жестоким. Врач должен быть жестоким, и больной обязан сносить его жестокость... таков закон жизни.
     Протиснувшись сквозь толпу зрителей, с завистью глазевших на мой билет, я толкнул дверь комнаты "Женщины-маски". За дверью висел черный занавес. Я раздвинул его, передо мной повис еще один. Раздвигая все новые и новые занавесы (порядка, в котором они висели, я так и не уяснил), я шел вперед, пока не попал в помещение, напоминавшее выложенный белым кафелем анатомический театр. Почти все места были заняты.
     Из динамика слышался сухой, невыразительный голос:
     - Трехминутный перерыв кончается. Занимайте, пожалуйста, свои места.
     Но заместитель директора не садился. Я тоже решил смотреть стоя.
     Свет в зале погас. На сцене появилась женщина. Обнаженная, с набеленным лицом - точь-в-точь как на фотографии.
     - Такая хрупкая с виду, а победит, я уверен, всех - даже "Кукольный дом". Та займет второе место.
     Женщина лежала, подняв одно колено. Все ее тело было опутано проводами. На коленях ее, на бедрах и плечах пестрели датчики, от них тянулись тонкие провода к измерительным приборам. Женщина была соблазнительна и прекрасна, как танцовщица, играющая роль плененной марсианки.
     Из-за кулис вышли двое врачей в белых халатах и сняли показания приборов. Потом один из них стал осматривать женщину.
     - Есть надежда на ее выздоровление?..
     - Болезнь ее сводится к утрате индивидуальности. Она не нуждается в медицинской помощи; лечить ее ни к чему.
     - Какая жестокость!
     - Она действительно ваша супруга?
     - Сам не пойму. Не знаю, как быть...
     - Нерешительный вы человек. Кстати - это, правда, касается вашей супруги, но я должен сказать... любой сексопатолог подтвердит вам, - она страдает манией изнасилования.
     - Значит, вам было известно, где она находится?
     - А вы не вспомните магнитофонные записи, сделанные в приемном отделении? Мы слушали их вместе. Ну - звук, словно от падения мешка с крахмалом... Скорее всего, это упала ваша супруга. С ней случился легкий обморок, а очнувшись, она увидала вокруг себя каких-то людей в белых масках. На самом деле это была обычная процедурная, где ее обследовали. Там ей поставили диагноз, и именно там и острой форме проявилась ее патологическая боязнь изнасилования. Пришлось лечить по методу "подобное - подобным".
     - Ужасно.
     - Почему же, результаты великолепные. - Заместитель директора повел плечом и, обернувшись ко мне, стал, как шаловливый верблюд, оттопыривать и поджимать верхнюю губу. - Вы тоже малый не промах. Спрятались где-то с девочкой из восьмой палаты и забавлялись с ней с утра до ночи...
     - Да не забавлялся я с ней. Ничего похожего у меня и в мыслях не было.
     - Не кричите!
     Кричал-то как раз он сам. Зрители осуждающе смотрели в нашу сторону.
     - Любите девочку - любите на здоровье. Делайте с ней что хотите. Нет, я не стану вам лгать, будто уже не чувствую к ней никакого влечения. Она была упоительна, как свежевыжатый сок... Но я сумею преодолеть себя. Победительница сегодняшнего конкурса... и человек-жеребец... В таком сочетании мой план воплотится куда эффектнее. Как вы думаете? Все, с кем я успел поговорить, согласны со мной...
     - В чем состоит ваш план, сэнсэй? Мне он не известен.
     - А вы и не должны о нем знать. Суть - в программе юбилейного празднества. После приветственной речи я, как человек-жеребец, продемонстрирую собравшимся свои возможности - вместе с победительницей конкурса. Я покажу воочию конечный результат эволюции вспять.
     - Вы чудовище!
     - Вам кажется, что я совсем распустился? Но когда-нибудь и вы поймете всю омерзительность здоровья. Если история животных - это история эволюции, то история человека - это эволюция вспять. Да здравствуют чудовища! Чудовище - могучее олицетворение слабости!
     Завыла сирена. Синий сигнал "приготовиться" погас, и зажегся красный "идет конкурс". Заработали приборы.
     Вдруг заместитель директора с силой толкнул меня вниз по проходу. Я оказался возле спускавшейся к сцене лестницы из металлических трубок. Перекладины ее отстояли одна от другой не менее чем на сорок сантиметров, и, оступившись, удержаться на ней было бы трудно. Кто-то рванул меня за подол рубахи, посыпались пуговицы. Чтоб не упасть, я вынужден был, не противясь насилию, спуститься вниз. Кто-то расстегнул пояс на моих брюках. Оторвали рукава рубахи. Расстегнули молнию. Брюки свалились и запутались в ногах. Я полз по полу на четвереньках. Потом поднялся. Вид у меня был довольно глупый - на мне остались только трусы, клочья рубахи на спине и туфли для прыжков. Передо мной лежала женщина с белым лицом. Медсестра, поколебавшись, ушла и оставила нас вдвоем. По ее знаку погасили свет. Ну, теперь держитесь! Интересно, узнала меня эта женщина? Я выхватил спрятанный под мышкой обрезок трубы - мне удалось сохранить его - и принял боевую стойку. Размахивая трубой, я стал подниматься по лестнице. Пять минут, о которых мы договаривались с секретаршей, давно истекли. Я вернусь к ней, попрошу подождать еще немного и снова вернусь сюда. Только бы мне повезло! Уговаривая себя, я понимал, что это самообман. И все-таки выбрал отступление. Почему - и сам до сих пор не пойму. Да и не пытаюсь понять.
     Не раз я чувствовал, что угодил трубой в кого-то, слышал чьи-то вопли. Размахивая ею, я прорвался за черный занавес.
     Здесь царил полумрак - вытянув руку, я с трудом различал пальцы. Я несся от одного занавеса к другому и, чтоб избежать внезапного нападения, то и дело бил трубой по черной ткани. За мной вроде гнались, но разобрать, что делается за очередным занавесом, было невозможно. Прямо передо мной - проход, такие же проходы - без конца и всякой системы - тянулись справа и слева. Заместитель директора, должно быть, удрал минутой раньше. Я понял: чем больше буду суетиться, тем скорее собьюсь с пути.
     Тут из-за черного занавеса донесся жалобный вопль. Кричала женщина. Так ясной зимней ночью воет северный ветер в проводах электрички. Отбиваясь от облеплявшей тело черной ткани, я пробирался вперед. Что это значило: убегал ли я от жены или, наоборот, возвращался к ней, - мне было безразлично. Вдруг голос кричавшей женщины оборвался где-то вдали - я стоял у выхода.
     Снаружи бурлила прежняя толчея. Все, кому не досталось билета, разглядывали меня с нескрываемой завистью. В одних трусах, точно безумный, бежал я оттуда, куда они жаждали попасть хоть на мгновение. Их изумление вполне понятно. Бросив на пол обрезок трубы, я прижал локти к бокам и побежал навстречу людскому потоку. Может, повезет и меня примут за тренирующегося бегуна.
     Народу в комнате отдыха стало поменьше. Но секретарши нигде не было видно. Гляжу на часы - да, я опоздал на тридцать минут. Наверно, ей надоело ждать и она ушла. В моих туфлях я подпрыгивал чуть не до потолка. После третьего скачка я заметил бежевую кофточку секретарши, сидевшей на корточках в дальнем углу. Нет, она сидела не на корточках, а в кресле-каталке и читала газету. Меня охватило дурное предчувствие. Подпрыгнул снова - девочки из восьмой палаты там нет. Неужели в отместку за то, что я нарушил обещание, она бросила девочку или отдала кому-нибудь? Не обращая внимания на сыпавшуюся отовсюду брань, я продирался сквозь толпу напрямик. Секретарша, едва сдерживая смех, осмотрела меня с ног до головы и без тени смущения протянула газету:
     - Гляньте-ка, это - завтрашний номер.
     Между багровым одеялом и задом секретарши виднелось какое-то красноватое месиво. Секретарша сидела на девочке. Злость ли, боль привели меня в бешенство, я схватил секретаршу за руку и рванул на себя. Хрустнул сустав, и она, взлетев в воздух, с воплем рухнула под ближайший стол. Я взял девочку на руки и прижал к груди, она дернулась и застонала. Жива! Приподняв то, что казалось мне ее руками и ногами, я стал тихонько поглаживать и распрямлять их. Может быть, она снова обретет человеческий облик.
     Вдруг из толпы вынырнули три юнца в спортивных трусах. Один протянул руку секретарше, другой, приняв стойку каратиста, начал приближаться ко мне. А третий, подкравшись сбоку, молча двинул меня кулаком. Я с трудом нагнулся и, уклоняясь от ударов, укладывал девочку в кресло-каталку. Тут каратист ударил меня головой в живот. Я почувствовал, что сознание мое проваливается куда-то, вместе с подступившей к горлу рвотой. Головы столпившихся вокруг зевак казались мне красными гладиолусами. За мгновение до того, как меня втиснули в мешок из резины - потолще, чем на корсете заместителя директора, - я услыхал откуда-то издалека голос секретарши:
     - Повтори-ка наизусть таблицу умножения.
     И кто-то стал читать надгробную речь по мне:
     - Дважды два - четыре, дважды три - шесть, дважды четыре - восемь, дважды пять - десять...
     Я очнулся - кругом темнота. Пошарив рукой вокруг, коснулся колеса кресла-каталки. В памяти медленно всплыло все случившееся со мной. Под ребрами еще ощущалась тупая боль. Массируя одной рукой живот, другой я открыл коробку под сиденьем кресла, вынул оттуда карманный фонарь и первым делом осмотрел девочку. Она стала похожа на надувную резиновую куклу. Наклонясь к самой ее голове, я уловил тихое дыхание. Точно от удара током, волоски на теле зашевелились. Я понял: свершилось невероятное - мы наконец остались вдвоем. На глаза навернулись слезы. Я тихонько погладил девочку по подбородку. Она приоткрыла глаза и заморгала от яркого света.
     Посветив фонарем, я осмотрел комнату. Куда-то бесследно исчезло все - стулья, столы, стойка, горы пустых бутылок и бумажных стаканов. Пол устилал толстый слой пыли, который мог бы накопиться лишь за долгие годы, и нигде ни следа человеческих ног. Мне почудилось, будто вчерашнее многолюдье было празднеством призраков. Но нет, все случилось именно в этой комнате. Я прекрасно ее помню. Рядом в кресле-каталке лежит искалеченная девочка. В животе до сих пор боль от удара головой. И наконец, возле кресла-каталки валяется смятая завтрашняя газета.
     Прислушался. Ни звука - мертвая тишина.
     Я решил ненадолго оставить девочку и сходить туда, где проходил конкурс. Когда я вернулся, девочка и кресло были на месте. Я прикоснулся к ней - тело ее расплылось, утратив всякую форму. Я стал подправлять и месить заново эту аморфную плоть, пытаясь вернуть девочке человеческий облик. Так формуют скульптурную глину.
     Она прошептала что-то. Приблизив ухо к ее губам, я услышал:
     - Погладьте...
     На растаявших костях висели мясо и кожа. Я гладил и гладил девочку. Дыхание ее стало прерывистым, она вся пылала. Наконец она заснула.
     Расправив завтрашнюю газету, я расстелил ее на полу. На первой полосе была фотография: человек-жеребец и победительница конкурса - "Женщина-маска".
     Немыслимо согласиться с тем, что можно быть свидетелем ненаступившего прошлого.
     Я двинулся вперед, толкая кресло. Мне должна быть известна планировка этого здания. Я знаю точно: мы на втором этаже. Стало быть, надо найти путь наверх или вниз. Лестница почти полностью разрушена - постараюсь отыскать ту самую уборную. Я шел. И на ходу пытался мысленно воспроизвести план здания, проводя линии, перемещая, стирая их. Но почему-то никак не мог обнаружить уборную, хотя она явно была где-то здесь. Время от времени мне попадались уборные, но там стояли унитазы и через них было не пролезть.
     Прошло часов десять, свет карманного фонаря начал тускнеть. Мой первоначальный оптимизм скатывался все ниже и постепенно сменился удушающим страхом. Я вставил батарейку в передатчик и стал украдкой взывать о помощи. Персонально не обращаясь ни к кому, я лишь монотонно спрашивал о дороге.
     Обессилев, я отключил передатчик и тайком обнял девочку. Она все больше теряла человеческий облик.
     Батарейка фонаря села окончательно. Теперь уж я вопил в передатчик. Я обращался к жеребцу. Взывал к нему во весь голос - сознавался, что болен, обещал быть безупречным больным.
     Циферблат часов в темноте не разглядеть, и я не знал, сколько прошло дней. Не осталось еды, кончилось питье. Обессилев, я отключал передатчик и обнимал девочку. Она почти на замечала меня. Наконец села и батарейка передатчика, я мог, не опасаясь появления посторонних, обнимать девочку.
     Я жевал одеяло, бывшее прежде матерью девочки, слизывал капли воды с бетонных стен, из последних сил стараясь продлить сокровенное свидание с одним-единственным человеком, - кто теперь меня за это осудит? И как бы я ни упорствовал, ни спорил, обойденный во времени завтрашней газетой, я то и дело умирал в прошлом, которое было ненаступившим завтрашним днем. Умирал, прижимая к груди любимую, - на тайном нашем свидании...

/ Полные произведения / Абэ К. / Тайное свидание