/ Полные произведения / Лондон Д. / Маленькая хозяйка большого дома

Маленькая хозяйка большого дома [9/20]

Скачать полное произведение

    - Но ведь вы же выиграли! - воскликнула Эрнестина.
     - Бесспорно, и потому я не подам в с ни на вас, ни на вашу банду жуликов, если вы расплатитесь немедлео. Постойте, вы должны мне ящик сигар...
     - Одну сигару, сэр!
     Нет, ящик! Ящик!
     - В пятнашки! Давайте играть в пятнашки! - крикнула Паола. - В пят- нашки! Я вас запятнала!
     Немедленно перейдя от слов к делу, она хлопнула Грэхема по плечу и нырнула в воду. Не успел он кинуться за ней, как Берт обхватил его и стал вертеть, был запятнан с и запятнал Дика, не дав ему удрать. Дик погнался через весь бассейн за женой, Берт и Грэхем пытались плыть ему наперерез, а девушки взбежали на вышку и выстроились там пленительным отрядом.
    
    
     ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
    
     Доналд Уэйр, весьма посредственный пловец, не принимал участия в этом состязании, но зато после обеда он, к досаде Грэхема, завладел хозяйкой и не отпускал ее от рояля. Как это бывало обычно в Большом доме, неждан- но нагрянули новые гости: адвокат Адольф Вейл, которому надо было пере- говорить с Диком об одном крупном иске относительно прав на воду; Джере- ми Брэкстон, только что приехавший из Мексики старший директорринадле- жащих Дику золотых рудников "Группа Харвест", которые, как уверял Брэкс-он, были по-прежнему неистощимы; Эдвин О'Хэй - рыжеволосый ирландец, музыкальный и театральный критик, и Чонси Бишоп - издатель и владел газеты "Новости Сан-Франциско", университетский товарищ Дика, как узнал потом Грэхем.
     Дик засадил часть гостей за игру в карты, которую он называл "роковой пятеркой"; игроками овладел страшный азарт, хотя их высший проигрыш был не выше десяти центов, а банкомет мог в крайнем случае за десять минут проиграть или выиать девяносто центов.
     Играли за большим столом в дальнем конце комнаты, и оттуда то и дело доносились шумные возгласы: одни просили одолжи им мелких денег, дру- гие - разменять крупные.
     В игре участвовало девять человек, и за столом было тесно, поэтому Грэхем не столько играл сам, сколько ставил на карты Эрнестины, все вре- мя поглядывая в друг конец длинной комнаты, где Паола Форрест и скри- пач занялись сонатами Бетховена и балетами Делиба. Брэкстон просил повы- сить максимальный выигрыш до двадцати центов, а Дик, которому отчаянно не везло, - он уверял, что ухитрился проигратьцелых четыре доллара шестьдесят центов, - жалобно молил кого-нибудь сорвать банк, чтобы было чем заплатить завтра утром за освещение и уборку комнаты. Грэхем, проиг- рав с глубоким вздохом свою последнюю мелочь, заявил Эрнесте, что пройдется по комнате "для перемены счастья".
     - Я же вам прсказывала... - вполголоса заметила Эрнестина.
     - Что? - спросил он.
     Она бросила многозначительный взгляд в сторону Паолы.
     - В таком слае я тем более пойду туда, - ответил он.
     - Не можете отказаться отызова? - подтрунила она.
     - Если бы это был вызов, я бы не посмел пнять его.
     - В таком случае считайте это вызовом! - заявила она.
     Он покачал головой.
     - Я еще раньше решил пойти туда и столкнуть его с беговой дорожки. Ваш вызов уже не может удержать меня. Кроме того, мистер О'Хэй ждет ва- шей ставки.
     Эрнестина спешно поставила десять ценв и даже не заметила, проигра- ла она или выиграла, с таким волнением следила она за Грэхемом, когда он шел в другой конец комнаты, хотя отлично видела, что Берт Уэйнрайт пе- рехватил ее взгляд и, в свою очередь, едит за ней. Однако ни она, ни Берт, да и никто из играющих не заметил, что и от Дика, который, весело блестя глазами, нес всякий вздор и вызывал непрерывн смех гостей, не укрылась ни одна деталь этой сцены.
     Эрнестина, чуть выше ростом, чем Паола, но обещавшая в будущем рас- полнеть, была етущей светлой блондинкой с тонкой кожей, окрашенной нежным румянм, какой бывает только у восемнадцатилетних девушек. Блед- но-розовая кожа на пальцах, ладонях, запястьях, на шее и щеках казалась прозрачной. И Дик не мог не заметить, что, когда девушка смотрела на пробиравшегося в конец комнаты Грэхема, она вдруг залилась жарким румян- цем. Дик заметил, что в ней словно вспыхнула какая-то мечта, но какая именно, он догадаться не мог.
     А Эрнестина, глядя на то, как этот высокий, стройный человек с гордо откинутой головой и небрежнзачесанными, выжженными солнцем золотисто- песочными волосами идет по комнате, как ей казалось, поступью принца, - впервые почувствовала нестерпимое до боли желание ласкать шелковистые пряди его воло
     Но и Паола, спорившая со скрипачом и упорно возражавшая против нев- но появившейся в печати оценки Гарольда Бауэра, не спускала глаз с иду- щего к ней Грэхема. Она тоже с радостью отметила особое изящество его движений, гордую посадку головы, волнистые волосы, нежный бронзовый за- гар щек, великолепный лоб и удлиненные серые глаза, чуть прикрытые века- ми и по-мальчишески сердитые, причем это выражение тут же растаяло, ког- да он, улыбаясь, приветствовал ее. С тех покак они встретились, она не раз замечала эту улыбку: в ней было какое-то неотразимое очарование, - дружеская, приветливая, она отражалась особым блеском в его глазах, а в уголках рта появлялись веселые добрые морщинки. На эту улыбку нельзя бы- ло не ответить, и Паола молча улыбнулась ему, продолжая излагать Уэйру свои возражения против слишком снисходительной рецензии О'Хэя на музыку Бауэра. Затем, исполняя, по-видимому, просьбу Уэйра, она заиграла вен- герские танцы, снова вызвав восхищение Грэхема, усевшегося с папиросой в амбразурокна.
     Он дивился ее многоликости, восхищался этими тонкими пальчиками, ко- торые то укрощали Франта, то рассекали подводные глубины, то лели по воздуху, как лебеди, с сорокаметровой высоты, смыкаясь уже у мой вод- ной поверхности над головой купальщицы, чтобы защитить ее от удара о во- ду.
     Из приличия он только несколько минут посидел около Паолы, затем возвратился к гостям и вызвал их шумный восторг, непрерывно проигрывая пятаки счастливому и гордому директору из Мексики, превосходно при этом имитируя жадность и отчаяние скряги-еврея.
     Позднее, когда игра кончилась, Берт и Ль испортили Паоле адажио из "Патетической сонаты" Бетховена, иллюстрируя его каким-то гротескным фокстротом, который Дик тут же назвал "Любовь на буксире", и довели Пао- лу до того, что и она наконец расхохоталась и бросила играть.
     Составились новые группы, Вейл, Рита, Бип и Дик засели за бридж. Доналду Уэйру пришлось уступить свою монолию на Паолу молодежи, явив- шейся к ней под предводительством Джереми Брэкстона. Грэхем и О'Хэй усе- лись в оконной нише и затеяли разговор критике.
     Молодежь хором спела гавайские песни под аккомпанемент Плы, потом стала петь Паола, под собственный аккомпанемент. Она исполла несколько немецких романсов. Пела она, видимо, только для окружавшей ее молодежи, а не для всего общества, и Грэхем почти с радостью решилчто, кажется, наконец-то отыскал в ней несовершенство: пусть она замечательная пиа- нистка, прекрасная наездница, отлично ныряет и плавает, но, - невзирая на свою лебединую шею, она не бог весть какая певица. нако ему скоро пришлось изменить свое мнение. Она все-таки оказалась певицей, настоящей певицей. Правда, в голосе у нее не было мощи и блеск но он был нежен и гибок, с тем же теплым трепетом, который пленял и в ее смехе. И если ему не хватало силы, то это искупалось точностью звука, выразительностью и пониманием, художественным мастерством.
     Да, голос небольшой. А вот прелестью тембра он захватывает, тут ниче- го не скажешь. Это был голос настоящей женщины, он звучал всей полтой страсти, всем зноем пылкого темперамента, хотя и укрощенного непреклон- ной волей. Восхитило его также умение певицы, хорошо понимающей особен- ности своего голоса, искусно пользоваться им, не напрягая его, - тут она выказала настоящее мастерство.
     И в то время как Грэхем рассеянно кивал О'Хэю, читавшему целую лекцию о состоянии современной оперы, он спрашивал себя: владеет ли Паола и в сфере более глубоких чувств и страстей своим темпераментом с таким же совершенств, как в искусстве? Этот вопрос занимал его "из любо- пытства",ак он твердил себе, - но здесь говорило не одно любопытство: в Грэхеме было затронуто нечто большее, чем любопытство, нечто более стихийное, заложенное с незапамятх времен в существе мужчины.
     Внезапное желание получить ответ на свой вопрос заставило его аду- маться и окинуть взглядом эту длинную комнату с высоким потолкомз ог- ромных балок, висячую галерею, украшенную трофеями, собранными со всех концов света, и наконец самого Дика Форреста - хозяина всех эт матери- альных благ, мужа этой женщины, который сейчас играл так же, как он ра- ботал, - от всего сердца, и весело смеялся над Ритой, пойманй в плу- товстве: она не сдала карту в масть, - ведь Грэхем никогда не закрывал глаза на суровую правду. А за всеми эти вопросами и абстрактными рас- суждениями стояла живая женщина - Пао Форрест, блестящая, прелестная, необыкновенная, воплощение подлинноженственности. С той минуты, когда он увидел Паолу впервые и был поражен образом всадницы на нущем жереб- це, она словно заворожила его мужское воображение. Ведь он меньше всего был новичком в отношении женщин и обычно держал себя, как человек, утом- ленный их огим однообразием. Встретить незаурядную женщину было все равно, что найти великолепную жемчужину в лагуне, опустошенной многими поколениями искателей жемчуга.
     - Рада видеть, что вы еще живы, - засмеялась Паола, через некоторое время обратившись к нему.
     Она и Льют уходили спать. Между тем составился новый бридж: Эрнести- на, Берт, Джереми Брэкстон и Грэхем, а О'Хэй и Бишоп уже склонились над шашками.
     - Наш ирландец в самом делечарователен, только ему нельзя садиться на своего конька, - продолжала Паола.
     - А конек, видимо, музыка? - спросил Грэхем.
     - Когда дело касается музыки, он становится несносным, - заметила Льют. - Это единственное, в чем он действительно ничего не понимает. Он может прямо с ума свести...
     - Успокойся, - засмеялась Паола грудным смехом, - вы все будете отом- щены. Дик сейчас шепнул мне, чтобы я на завтрашний вечер позвала филосо- фов. А вы знаете, как они любят поговорить о музыке! Музыкальный критик - это их законная добыча.
     - Терренс сказал как-то, что на эту дичь охота разрешена в любое вре- мя года, - давила Льют.
     - Терренс и Аарон доведут его до того, что он запьет, - смеясь, про- должала Паола, - не говоря уже о Дар-Хиале с его цинической теорией ис- кусства, которую он, конечно, в опровержение всего, что будет сказано, ухитрится применить к музыке. Сам-то он не верит ни на грош в свою цини- ческую теорию и относся к ней так же несерьезно, как - помните? - к своему танцу. Просто это его манера веселиться. Он такой глубокомыслен- ный философ, что надо же ему когда-нибудь и пошутить.
     - Но если О'Хэй опять сцепится с Терренсом, - зловещим тоном провозг- ласила Льют, - я уже заранее вижу, какерренс берет его под руку, спус- кается с ним в бильярдную и там подкрепляет свои аргументы самой невооб- разимой смесью напитков.
     - В резутате чего О'Хэй будет на другой день совсем болен, - подх- ватила, посмеиваясь, Паола.
     - Я ему непременно скажу, чтобы он так и сделал! - воскликнула Льют.
     - Вы не думайте, мы вовсе не такие дурные, - обратилась Паола к Грэ- хему. - Просто у нас в доме уж такой дух. Дику шалости нравятся, он сам постоянно придумает всякие шутки. Это его способ отдыхать... Именно он шепнул Льют насчет того, чтобы Терренс потащил О'Хэя в бар, я уверена.
     - Что ж, я скрывать не буду, - ответила Льют глубокомысленно. - Д идея принадлежит не мне одной.
     В эту минуту к ним подошла Эрнести и сказала Грэхему:
     - Мы все ждем вас. Карты уже сняли, вы мой партнер. Да и Паола соби- рается спать. Пожелайте ей спокойной ночи, и пусть уходит.
     Паола удалилась в десять часов. Бридж кончился в час. Дик, по-братски обняв Эрнестину, дошел с Грэхемом до поворота в его сторожевую шню и, пожелав ему спокойной ночи, решил проводить свою юную сестренку.
     - Минутку, Эрнестина, - сказал он при прощании" открыто и ласко глядя на нее смеющимися серыми глазами; но голос его звучал серьезно и предостерегающе.
     - Ну, что я еще натворила? - шутливо проворчала она.
     - Ничего... пока. Но лучше и не начинай, иначе твое сердечко будет разбито. Ведь ты еще девочка - что такое восемнадцать лет!.. Милая, пре- лестная девочка, на которую всякий мужчина обратит внимание. Но Ивэн Грэхем - не "всякий".
     - О, пожалуйста... Нечего меня опекать, я не маленькая! - вспыхнув, возразила она.
     - А все-таки выслушай меня. В жизни каждой молодой девушки наступает такое время, когда пчела любви начает очень громко жужжать в ее хоро- шенькой головке. Тут-то и нужно удержаться от ошибки и не полюбить кого не следует. Пока ты в Ивэна Грэхема еще не влюблена, твоя единственная задача - не влюбься и в дальнейшем. Он тебе не пара, да и вообще не пара молоденькой девушке. Грэхем уже не юноша, он много пережил и, ко- нечно, давно и думать забыл о романтической любви и о юных птенчиках, - тебе и за десять жизней не узнать того, что для него уже давно не но- вость. И если опять когда-нибудь женится...
     - Опять? - прервала его Эрнестина.
     - Он, милая, больше пятнадцати лет как овдовел.
     - Ну так что же? - задорно спросила она.
     - А то, - спокойно продолжал Дик, - что он уже пережил свой юношеский роман, и какой волшебный роман!.. И раз он за эти пятнадцать лет не же- нился вторио, значит...
     - Он не может забыть своей утраты? - снова прервала его Эрнестина. - Но это еще не доказывает...
     - Значит, он пережил юношкий период увлечений, - настойчиво продол- жал Дик. - Вглядись в него попристальнее, и ты поймешь, что у него, ко- нечно, не было недостатка в подходящих случаях и что, наверное, не раз по-наоящему обаятельные, умные и опытные женщины пытались вскружить ему голову и сломить его упорство. Но до сих пор ни одна не поймала его. Что же касается молоденьких девушек" то ты сама знаешь: за таким челове- ком они гоняются целыми стаями. Обдумай все это и побереги себя. Если ты не дашь своему сердцу воспламениться, ты спасешь его в будущем от ощуще- ний мучительного холода.
     Он взял ее руку, обнял за плечи и ласково привлек себе.
     Наступило молчание; Дик старался угадать, о чем думает Эрнестина.
     - Знаешь, мы искушенные, многоопытные старцы... - начал он шутливым и виноватым тоном.
     Но она резко передернула плечами и воскликнула:
     - Только такие и стоят внимания! Молодые люди, наши сверстники, просто мальчишки и ничуть не интересны. Они вроде жеребят: только бы им скакать, шуметь, веселиться. В них нет ни капли серьезности, среди них не встретишь сложных натур... они... в них девушки не чувствуют ни умуд- ренности, ни силы... - словом, настоящей мужественности.
     - Это-то я понимаю, - пробормотал Дик. - Но не забудь пожалуйста, взглянуть на дело и с другой стороны: ведь и вы, пылкие молодые созда- ния, должны производить на мужчин нашего возраста такое впечатление. Они видят в таких, как вы, игрушку, развлечение, прелестного мотылька, с которым можно мило резвиться, но не подругу, не равную себе, с кем можно делить и радость и горе. Жизнь надо узнать. И зрелые женщины ее узна- ли... некоторые, во всяком случае. Но такой птенецкак ты, Эрнестина, - что ты успела узнать?
     - Слушай, - вдруг остановила она Дика нетерпеливо, почти мрачно, - расскажи мне про этот его странный юношеский роман, - тогда, пятнадцать лет назад.
     - Пятнадцать- быстро ответил Дик, что-то соображая. - Нет, не пят- надцать, - восемнадцать. Поженились они за три года до ее смерти. Они были обвенчаны английским пастором и стали уже супругами, когда ты, пла- ча, еще только вступила в этот мир. Вот и считай...
     - Да, да... ну, а потом? - нервно торопила она его. - Какая она была?
     - Ослепительная красавица, золотисто-смугл, или матово-золотая, по- линезийская королева смешанной крови. Ее мать царствовала до нее, а отец был английский джентльмен и настоящий учый, получивший образование в Оксфорде. Звали ее Номаре; она была королевоострова Хуахоа, дикарка. А Грэхем был настолько молод, что ему ничего не стоило обратиться в такого же дикаря, как и она, если не в большего. Но в их браке не было ничего низменного. Ведь Грэхем не какой-нибудь голодранец, авантюрист. Она при- несла ему в приданое свой остров и сорок тысяч подданных. А он принес ей свое весьма значительное состояние и построил дворец, какого никогда не было и не будет на островах Южных морей. Настоящая туземная постройка из цельных, слегка обтесанных стволов, связанных канатами из кокосового во- локна, с травяной кровлей и всем прочим в том же роде. Казалось, будто дворец вырос, как деревья, из той же земли, что он пустил в нее корни, что он неотделимая часть этого острова, хотя его и создал архитектор Хопкинс, которого Грэхем выписаиз Нью-Йорка.
     А как они жили! У них была собственная королевская яа, дача в го- рах, плавучая дача - тоже целый дворец. Я был в нем. Там устраивались роскошные пиры... впрочем, уже позднее. Номаре умерла, Грэхем исчез не- ведомо куда, и островком правил родственник Номаре по боковой линии.
     Я говорил тебе, что Грэхем сделался еще большим дикарем, чем она. Они ели на золоте. Да разве все перескажешь! Он был тогда совсем мальчик. Она - тоже дитя, наполовину англичанка, наполовину полинезийка - и нас- тоящая королева. Два прекрасных цветка двух народов, двое чудесных детей из волшебной сказки... И... видишь ли, Эрнестина, годы-то ведь прошли, и для Ивэна Грэхема царство молодости давно осталось позади... Чтобы те- перь покорить его, нужна совершенно особенная женщина. Кроме того, он, в сущности, разорен, хотя и не промотал свое состояние. Такая уж у него несчастная судьба.
     - Паола больше в его духе, - задумчиво проговорила Эрнестина.
     - Да, конечно, - согласился Дик. - Паола или Другая женщина вроде нее для него в тысячу раз привлекательнее, чем все прелестные молодые деву ки, вместе взятые. У нас, старшего поколения, знаешь ли, свои идеалы - А мне что ж, прикажешь довольствоваться юнцами? - вздохнула Эрнес- тина.
     - Пока да, - усмехнулся он. - Но не забывай, что и ты со временем вы- растешь и можешь стать замечательной зрелой женщиной, способнойобедить в любовном состязании даже такого человека, как Ивэн.
     - Но ведь я тогда давно ду замужем, - огорченно протянула она.
     - И это будет для тебя оченхорошо, дорогая. А теперь - спокойной ночи. И не сердись на меня. дно?
     Она улыбнулась жалкой улыбкой, покачала головой, протянула ему губы для поцелуя. На прощанье она сказала:
     - Я не буду сердиться, но при условии, чтобы ты показал мне дорогу, по которой я когда-нибудь огу добраться до сердца таких стариков, как ты и Грэхем.
     Дик, гасна пути электричество, направился в библиотеку и, отбирая справочники по механике и физике, улыбнулся довольной улыбкой, вспоминая свой разговор со свояченицей. Он был уверен, что предупредил ее относи- тельнорэхема как раз вовремя. Но, поднимаясь по скрытой за книгами по- тайной лестнице в свой рабочий кабинет, он вдруг вспомнил одно замечание Эрнестины и сразу остановился, прислонившись плечом к стене. "Паола больше в его духе..."
     - Осел! - рассмеялся он вслух и пошел дальше. - А еще двенадцать лет женат!
     Он не вспоминал о словах Эрнестины той минуты, пока не лег в пос- тель и, прежде чем заняться интересовавшим его вопросом о практическом применении электричества, не посмотрел на барометр и термометры. Затем он устремил взгляд на темный флигель по ту сторону двора, чтобы узнать, спит ли Паола, и ему опять вспомнилось восклицание Эрнестины. Он еще раз назвал себя ослом и стал, как обычно, пробегать огвления отобранных им книг, закладывая нужные страницы спичками.
    
    
     ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
    
     Десять часов давно пробило, когда Грэхем, скитаясь по дому и гадая о том, бывает ли, что Паола выходит из своего флигеля раньше середины дня, забрел в музыкальную комнату. Хотя он жил у Форрестов уже несколько дней, но дом был так огромен, что сюда Грэхем, оказывается, еще не заг- лядывал. Это был чудесный зал, тридцать пять на шестьдесят футов, с вы- соким потолком, между баами которого были вставлены желтые стекла, благодаря чему комнатаыла залита мягким золотистым светом. В окраске стен и мебели было много красных тонов, и всюду, казалось, жили сладост- ные отзвуки музыки.
     Грэхем рассеянно смотрел на картину Кейта с обычными для этого худож- ника контрастами пронизанного солнцем воздуха и тонущих в сумеречной те- ни овец, как вдруг уголком глаза заметил, что в дальнюю дверь вла Пао- ла. И опять при виде нее у него слегка захватило дыхание. Она была вся в белом и казалась совсем юной и даже выше ростом благодаря свободным складкам холоку этой изысканно-простой и как будто бесформенной одеж- ды. Грэхем вид холоку на ее родине, Гавайях, где она придавала пре- лесть даже некрасивым женщинам, а красивых делала вдвое пленительнее.
     Они улыулись друг Другу через всю комнату, и он отметил в движениях ее тела, в Повороте головы, в открытомприветливом взгляде что-то това- рищеское, дружелюбное, словно она хотела сказать: "Мы друзья". Так по крайней мере казалось Грэхему, когдана подходила к нему.
     - У этой комнаты есть один недостаток, - серьезно сказал он.
     - Ну что вы! Какой же?
     - Ей следовало быть гораздо длиннее, в два раза длиннее.
     - Почему? - спросила она, недоуменно покачивая головой, а он любовал- ся нежным девическим румянцем се щек, который никак не вязался с ее тридцатью восемью годами.
     - А пому, - отвечал он, - что вам тогда пришлось бы пройти вдвое больше я бы мог дольше вами любоваться. Я всегда говорил, что холоку - самая прелестная одежда, когда-либо изобретенная для женщин.
     - Значит, дело не во мне, а в моем холоку, - отозвалась она. - ви- жу, вы совсем как Дик: у вас комплименты всегда на веревочке, - едва мы, бедняжки, им поверим, как вы потянете за веревочку - и нет комплимента. А теперь давайте я покажу вам комнату, - быстро продолжала она словно желая предупредить его возражения. - Дик ее отдал мне. И зде все по моему выбору, даже пропорции.
     - А картины?
     - Я их выбла сама, все до единой, и каждую из них люблю, хотя Дик и спорил со мй относительно Верещагина [7]. Он очень одобрил обоих Мил- ле, вон того Коро, а также Изабе; он допускает, что в музыкальной комна- те может висеть какое-нибудь полотно Верещагина, но только не это. Он предпочитает местных художников иностранцам, - хочет, чтобы наших висело больше, чем чужих, и чтобы мы научились ценить своих мастеров.
     - Я недостаточно знаю художников Тихоокеанского побережья, - сказал Грахем. - Мне хотелось бы услышать о них... Покажите мне... Да, несом- ненно, там висит Кейт... А кто рядом с ним? Чудесная вещь.
     - Некто Мак-Комас, - отозвалась Паола.
     Грэкем только что собрался провести полчасика в приятнобеседе о жи- вописи, как в комнату вошел Доналд Уэйр; на лице его было написано бес- покойство, но при виде маленькой хозяйки глаза радостно заблтели.
     Держа под мышкой скрипку, он с деловитым видом направился прямо к ро- ялю и начал расстаять ноты.
     - Мы будем до завтрака работать, - обернулась Паола к Грэхему. - До- налд уверяет, что я ужасно отстала, и, думаю, он отчасти прав. Увидимся за завтраком. Если хотите, можете, конечноздесь остаться, но предуп- реждаю, что будет настоящая работа. А пед вечером пойдем купаться. Дик назначил встречу возле бассейна в четы. Он говорит, у него есть новая песня и он непременно ее исполнит...оторый час, мистер Уайр?
     - Без десяти одиннадцать, - ответил скрип с некоторым раздражением.
     - Вы пришли слишком рано: мы условились на одиннадцать. Поэтому, су- дарь, вам придется подождать до одиннадцати. Я должна сначала поздоро- ваться с Диком. Я с ним еще не виделась сегодня.
     Паола знала точно, как распределено время мужа. Последний листок ее записной книжки, всегда лежавший на ночном столике, был исчерче каки- ми-то иероглифами, напоминавшими ей о том, что в шесть тридцать он пьет кофе; что если он не поехал верхом, его можно иногда застать до восьми сорока пяти в постели за просмотром книг или корректур; от девяти до де- сяти к нему незя, ибо он диктует письма Блэйку; от десяти до одиннад- цати к нему тоже нельзя - он совещается со своими экономами и управляю- щими, в то время как Бонбрайт, секретарь, с быстротой репортера записы- вает эти молниеносные интервью.
     В одиннадцать, если не было срочных телеграмм или неотложных дел, она могла застать мужа одного, хотя и тут он всегда был чем-нибудь занят. Проходя мимо конторы, она услышала стук пишущей машинки и поняла, что Дик уже один. В библиотеке она встретила Бонбрайта искавшего какую-то книгу для Мэнсона, скотовода, ведающего шотхорнами, - это означало, что Дик покончил и с делами по имению.
     Она нажала кнопку, и ряд полок с книгами повернулся перед ней, открыв витую стальнулесенку, которая вела в рабочий кабинет Дика. Наверху, послушные скрытой пружине, полки опять повернулись, и она бесшумно вош- ла.
     Но т она услышала голос Джереми Брэкстона, и по ее лицу пробежала тень досады. Еще никого не видя и сама никем не замеченная, Паола в не- решитьности остановилась.
     - Затопить так затопить, - говорил директор рудников Харвест. - Ко- нечно, воду можно будет потом выкачать, хотя для этого потребуется целое состояние, да и как-то стыдно затоплять старые рудники.
     - Но ведь отчеты за последний год показали, что мы работаем положи- тельно себе в убыток, - услышала Паола голос Дика. - Нас грабят все: лю- бой головорез из банды Уэрты [8], любой пеон-конокрад. А тут еще чрезвы- чайные налоги, бандиты, повстанцы, федералисты. Можно было бы уж как-ни- будь потерпеть, если бы предвиделся всему этому конец, но у нас нет ни- каких гарантий, что беспорядки не продлятся еще десять - двадцать лет.
     - И все-таки - подумайте! Топить жалко! - опять возразил управляющий.
     - А вы не забывайте о Вилье [9], - возразил, в свою очередь. Дик с язвительным смехом, горечь которого не ускользнула от Паолы. - Он ведь заявил, что если победит, то раздаст всю землю пеонам; следующий неиз- бежный шаг - рудники. Как вы думаете, олько мы переплатили за минувший год конституционалистам?
     - Свыше ста двадцати тысяч, - быстро ответил Брэкстон, - не считая пятидесяти сяч золотыми слитками, данных Торенасу перед его отступле- нием. Он бросил свою армию в Гваимаса да и махнул с добычей в Европу... Я вам обо всем писал...
     - А если мы будем продолжать работы, Джереми, они буду доить нас, доить без конца. Нет, хватит! По-моему, все-таки лучше затопить... Если мы умеем создавать богатства успешнее, чем эти бездельники, то покажем им, что мы умеем так же легко и разрушать их.
     - Это самое я им и говорю. А они только ухмыляются и повторяют, что ввиду крайней необходимости такие-то и такие-то добровольные пожертвова- ния были бы весьма приятны вдям повстанцев - то есть им самим. Их главные вожди, конечно, не возьмут себе ни одного песо. Господи, боже й! Я им напомнил все" что мы сделали: дали постоянную работу пяти тысячам пеонов; повысили жалованье с десяти до ста десяти сентаво в день. Я показал им пеонов, которые получали, когда мы их наняли, десять сен- во, а теперь они получают пять песо. Куда там! Только улыбаются и заняты одним: как бы выжать добровольное пожертвование на святое дело ревю- ции. Ей-богу, старик Диас хоть был и разбойник, но приличный разбойник. Я сказал этому Аррансо: "Если мы свернем работу, пять тысяч мексиканцев окажутся на улице. Куда вы их денете?" Аррансо усмехнулся и горит: "Куда денем? Что ж, дадим им ружья и поведем их на Мехико".
     Паола ясно представила себе, как Дик презрительно пожимает плечами, отвечая своему собеседнику:
     - Беда в том, что там еще есть золото и мы одни можем его извлечь. У мексиканцев на это мозгов не хватит. Они умеют токо палить из ружей, а уж из нас выкачивают все до последнего. Остается одно, Джереми: позабыть примерно год о всякой прибыли, распустить рабочих, оставив только техников, и выкачивать воду.
     - Я все это старался внушить Аррансо, - пробасил Джереми Брэкстон. - А что он мне ответил? Если-де мы распустим рабочих, они заставят уйти техников - и пусть нашу шахту затопит ко всем черт. Нет, последнего он, впрочем, не говорил, но так улыбался, что всеыло ясно. Я бы с удо- вольствием свернул ему его желтую шею, но ведь я знаю, что на следующий день явится другой и будет требовать еще больше. Так вот, Аррансо полу- чил, что хотел, но в довершение всего он, прежде чем присоединиться к своим повстанцам под Хуаресом, приказал угнать триста наших мулов. Это убыток в тридцать тысяч долларов, и главное - после того, как я его под- мазал! Вот желтаяаналья!
     - Кто сейчас вождь повстанцев на приисках? - услышала зем Паола вопрос Дика, причем в его тоне была та отрывистость и резкость, которые, как она знала, показывали, что он, собрав воедино все нити какого-нибудь запутанного дела, решил действовать.
     - Рауль Бена.
     - Чин?
     - Полковник. Под его началом около семидесяти человек всяких оборн- цев.
     - Чем занимался раньше?
     - Пас овец.
     - Отлично, - пролжал Дик все так же отрывисто и твердо. - Вам при- дется разыграть рь: изобразите из себя патриота. Возвращайтесь на мес- то как можно скее. Ублажайте этого Рауля Бена. Вашу игру он раскусит, или он не мексиканец. А вы все-таки его ублажайте и посулите, что сдела- ете его генералом, вторым Вильей.
     - Господи, ну как, как я это сделаю?
     - Поставьте его во главе армии в пять тысяч человек. Наших людей рас- пустите, - пусть он создаст из них войско волонтеров [10]. Так как у Уэрты дела плохи, то нам ничего не грозит. Заверьте его, что вы истинный патриот. Дайте людям винтовки. Мы раскошелимся в последний раз, и вы до- кажете ему ш патриотизм. Обещайте каждому, что он после войны вернется на прежнюю работу.усть, с вашего благословения, уходят с этим Раулем. Оставьте людей слько, сколько нужно, чтобы выкачивать воду. И если мы на год или на два откажемся от прибылей, то не потерпим и убытков. А мо- жет быть, и заплять не придется.

/ Полные произведения / Лондон Д. / Маленькая хозяйка большого дома