/ Полные произведения / Стругацкие А.Н. и Б.Н. / Обитаемый остров

Обитаемый остров [11/22]

Скачать полное произведение

    - Безнадега, - сказал Малыш с тоской, дернул стартер, и мотоцикл затрещал. - Ну, хоть башню-то взорвали? - крикнул он.
     - Да, - сказал Максим, и Малыш умчался.
     Оставшись один, Максим несколько секунд стоял неподвижно, потом кинулся обратно в лес. На первой же попавшейся полянке он сорвал с себя куртку и швырнул в кусты. Потом бегом вернулся на дорогу и некоторое время бежал изо всех сил по направлению к городу, остановился, отцепил от пояса гранаты, разбросал их по дороге, продрался сквозь кусты на другой стороне, стараясь сломать как можно больше веток, бросил за кустами носовой платок и только тогда побежал прочь через лес, перестраиваясь на ровный охотничий бег, которым ему предстояло пробежать десять или пятнадцать километров.
     Он бежал, ни о чем не думая, следя только за тем, чтобы не отклониться сильно от направления на юго-запад и выбирая место, куда ставить ногу. Дважды он пересекал дорогу, один раз - проселочную, на которой было пусто, и другой раз - Курортное шоссе, где тоже никого не было, но здесь он впервые услышал собак. Он не мог определить, какие это собаки, но на всякий случай дал большой крюк и через полтора часа оказался среди пакгаузов городской сортировочной станции.
     Здесь светились огни, жалобно посвистывали паровозы, сновали люди. Здесь, вероятно, ничего не знали, но бежать было уже нельзя - могли принять за вора. Он перешел на шаг, а когда мимо грузно покатился в город тяжелый товарный состав, вскочил на первую же попавшуюся платформу с песком, залег и так доехал до самого бетонного завода. Тут он соскочил, отряхнул песок, слегка запачкал руки песком и мазутом и стал думать, что делать дальше.
     Пробираться в дом Лесника не имело никакого смысла, а это была единственная явка поблизости. Можно было попытаться переночевать в поселке Утки, но это было опасно, это был адрес, известный ротмистру Чачу, и кроме того, Максиму было страшно подумать - явиться сейчас к старой Илли и рассказать ей о смерти дочери. Идти было некуда. Он зашел в захудалый ночной трактирчик для рабочих, поел сосисок, выпил пива, подремал, привалившись к стене - все здесь были такие же грязные и усталые, как он, рабочие после смены, опоздавшие на последний трамвай. Ему приснилась Рада, и он подумал во сне, что Гай сейчас, вероятно, в облаве, и это хорошо. А Рада его любит и примет, даст переодеться и умыться, там еще должен остаться его гражданский костюм, тот самый, который дал ему Фанк... а утром можно будет уехать на восток, где находится вторая известная ему явка... Он проснулся, расплатился и вышел.
     Идти было недалеко и неопасно. Народу на улицах не было, только у самого дома он заметил человека - это был дворник. Дворник сидел в подъезде на своем табурете и спал. Максим осторожно прошел мимо, поднялся по лестнице и позвонил так, как звонил всегда. За дверью было тихо, потом что-то скрипнуло, послышались шаги, и дверь приоткрылась. Он увидел Раду.
     Она не закричала только потому, что задохнулась и зажала себе рот ладонью. Максим обнял ее, прижал к себе, поцеловал в лоб, у него было такое чувство, как будто он вернулся домой, где его давно уже перестали ждать. Он закрыл за собой дверь, и они тихо прошли в комнату, и Рада сразу заплакала. В комнате было все по-прежнему, только не было его раскладушки, а на диване сидел Гай в ночной рубашке и ошалело таращился на Максима испуганными, дикими от удивления глазами. Так прошло несколько минут: Максим и Гай смотрели друг на друга, а Рада плакала.
     - Массаракш, - сказал, наконец, Гай беспомощно. - Ты живой? Ты не мертвый...
     - Здравствуй, дружище, - сказал Максим. - Жалко, что ты дома. Я не хотел тебя подводить. Если скажешь, я сразу уйду.
     И сейчас же Рада крепко вцепилась в его руку.
     - Ни-ку-да! - сказала она сдавленно. - Ни-за-что! Никуда не уйдешь... Пусть попробует... тогда я тоже...
     Гай отшвырнул одеяло, спустил с дивана ноги и подошел к Максиму. Он потрогал его за плечи, за руки, испачкался мазутом, вытер себе лоб, испачкал лоб.
     - Ничего не понимаю, - сказал он жалобно. - Ты живой... Откуда ты взялся? Рада, перестань реветь... Ты не ранен? У тебя ужасный вид... И вот кровь...
     - Это не моя, - сказал Максим.
     - Ничего не понимаю, - повторил Гай. - Слушай, ты жив! Рада, грей воду! Разбуди этого старого хрена, пусть даст водки...
     - Тихо, - сказал Максим. - Не шумите, за мной гонятся.
     - Кто? Зачем? Чепуха какая... Рада, дай ему переодеться!.. Мак, садись, садись... или, может быть, ты хочешь лечь? Как это получилось? Почему ты жив?..
     Максим осторожно сел на краешек стула, положил руки на колени, чтобы ничего не испачкать, и, глядя на этих двоих, в последний раз глядя на них, как на своих друзей, ощущая даже какое-то любопытство к тому, что произойдет дальше, сказал:
     - Я ведь теперь государственный преступник, ребята. Я только что взорвал башню.
     Он не удивился, что они поняли его сразу, мгновенно поняли, о какой башне идет речь, и не переспросили. Рада только стиснула руки, не отрывая от него взгляда, а Гай крякнул, фамильным жестом почесал шевелюру обеими руками и, отведя глаза, сказал с досадой:
     - Болван. Отомстить, значит, решил... Кому мстишь? Эх, ты, как был псих, так и остался. Ребенок маленький... Ладно. Ты ничего не говорил, мы ничего не слышали. Ладно... Ничего не желаю знать. Рада, иди грей воду. Да не шуми там, не буди людей... Раздевайся, - сказал он Максиму строго. - Извозился, как черт, где тебя носит...
     Максим поднялся и стал раздеваться. Сбросил грязную мокрую рубаху (Гай увидел шрамы от пуль и гулко проглотил слюну), с отвращением стянул безобразно грязные сапоги и штаны. Вся одежда была в черных пятнах и, освободившись от нее, Максим почувствовал облегчение.
     - Ну, вот и славно, - сказал он и снова сел. - Спасибо, Гай. Я ненадолго, только до утра, а потом уйду...
     - Дворник тебя видел? - мрачно спросил Гай.
     - Он спал.
     - Спал... - сказал Гай с сомнением. - Он, знаешь... Ну, может быть, конечно, и спал. Спит же он когда-нибудь...
     - Почему ты дома? - спросил Максим.
     - В увольнении.
     - Какое может быть увольнение? - спросил Максим. - Вся Гвардия, наверно, сейчас за городом...
     - А я больше не гвардеец, - сказал Гай, криво усмехаясь. - Выгнали меня из Гвардии, Мак. Я теперь всего-навсего армейский капрал, учу деревенщину, какая нога правая, какая - левая. Обучу - и айда на хонтийскую границу, в окопы... Такие вот у меня дела, Мак.
     - Это из-за меня? - тихо спросил Максим.
     - Да как тебе сказать... В общем, да.
     Они посмотрели друг на друга, и Гай отвел глаза. Максим вдруг подумал, что если бы Гай сейчас выдал его, то, наверное, вернулся бы в Гвардию и в свою заочную офицерскую школу, и еще он подумал, что каких-нибудь два месяца назад такая мысль не могла бы прийти ему в голову. Ему стало неприятно, захотелось уйти, сейчас же, немедленно, но тут вернулась Рада и позвала его в ванную. Пока он мылся, она приготовила поесть, согрела чай, а Гай сидел на прежнем месте, подперев щеки кулаками, и на лице его была тоска. Он ни о чем не спрашивал - должно быть, боялся услышать что-нибудь страшное, что-нибудь такое, что прорвет последнюю линию его обороны, перережет последние ниточки, еще соединяющие его с Максимом. И Рада ни о чем не спрашивала - должно быть, ей было не того, она не спускала с него глаз, не отпускала его руки и время от времени всхлипывала, - боялась, что он вдруг исчезнет, любимый человек. Исчезнет и никогда больше не появится. И тогда Максим - времени оставалось мало - отодвинул недопитую чашку и принялся рассказывать сам.
     О том, как помогла ему мать государственной преступницы; как он встретился с выродками; кто они такие - выродки - на самом деле, почему они выродки и что такое башни, какая дьявольская, отвратительная выдумка, эти башни. О том, что произошло сегодня ночью, как люди бежали на пулемет и умирали один за другим, как рухнула эта гнусная груда мокрого железа и как он нес мертвую женщину, у которой отняли ребенка и убили мужа...
     Рада слушала жадно, и Гай тоже в конце концов заинтересовался, он даже стал задавать вопросы, ехидные, злые вопросы, глупые и жестокие, и Максим понял, что он ничему не верит, что сама мысль о коварстве Неизвестных Отцов отталкивается от его сознания, как вода от жира, что ему неприятно это слушать и он с трудом сдерживается, чтобы не оборвать Максима. И когда Максим закончил рассказ, он сказал, нехорошо усмехаясь:
     - Здорово они обвели тебя вокруг пальца.
     Максим посмотрел на Раду, но Рада отвела глаза и, покусывая губу проговорила нерешительно:
     - Не знаю... Может быть, конечно, была одна такая башня... Попадаются ведь негодяи даже в муниципалитете... а Отцы просто не знают... им не докладывают, и они не знают... Понимаешь, Мак, это просто не может быть, то, что ты рассказываешь. Это ведь башни баллистической защиты...
     Она говорила замирающим тихим голосом, явно стараясь не обидеть его, просительно заглядывала ему в глаза, поглаживала по плечу, а Гай вдруг рассвирепел и стал говорить, что это же глупо, что Максим просто не представляет себе, сколько таких башен стоит по стране, сколько их строится ежегодно, ежедневно, так неужели же эти огромные миллиарды тратятся в нашем бедном государстве только для того, чтобы дважды в день доставлять неприятности жалкой кучке уродов, которые сами по себе - нуль в океане народа... "На одну охрану сколько денег уходит", - добавил он после паузы.
     - Об этом я думал, - сказал Максим. - Наверное, все действительно не так просто. Но хонтийские деньги здесь ни при чем... и потом я сам видел: как только башня свалилась, им всем стало лучше. А что касается ПБЗ... Пойми, Гай, для защиты с воздуха башен слишком много. Чтобы перекрыть воздушное пространство, их нужно гораздо меньше... и потом, зачем ПБЗ на южной границе? Разве у диких выродков есть баллистические средства?
     - Там много что есть, - сказал Гай зло. - Ты ничего не знаешь, а всему веришь... Извини, Мак, но если бы ты был не ты... Все мы слишком доверчивы, - горько добавил он.
     Максиму больше не хотелось спорить и вообще говорить на эту тему. Он стал расспрашивать, как идет жизнь, где работает Рада, почему не пошла учиться, как дядюшка, как соседи... Рада оживилась, принялась рассказывать, потом спохватилась, собрала грязную посуду и ушла на кухню. Гай шибко почесался двумя руками, похмурился на темное окно, а потом решился и начал серьезный мужской разговор.
     Мы тебя любим, сказал он. Я тебя люблю, Рада тебя любит, хотя и беспокойный ты человек, и все у нас из-за тебя пошло как-то не так. Но ведь вот в чем дело: Рада тебя не просто любит, не так, понимаешь... а как бы тебе сказать... в общем, ты понимаешь... в общем, нравишься ты ей, и все это время она проплакала, а первую неделю даже проболела. Она девушка хорошая, хозяйственная, многие на нее заглядываются, и это не удивительно... Не знаю, как ты к ней, но что бы я тебе посоветовал? Брось ты все эти глупости, не для тебя они, не твоего ума дело, запутают тебя, сам погибнешь, многим невинным людям жизнь испортишь - ни к чему все это. А поезжай ты обратно к себе в горы, найди своих, головой не вспомнишь - сердце подскажет, где твоя родина... искать тебя там никто не будет, устроишься, наладишь жизнь, тогда приезжай, забирай Раду, и будет вам там хорошо. А может мы к тому времени уже и с хонтийцами покончим, наступит, наконец, мир, и заживем как люди...
     Максим слушал его и думал, что если бы он был действительно горцем, он бы, наверное, так и поступил: вернулся бы на родину и зажил бы потихоньку с молодой женой, забыл бы обо всех этих ужасах, о сложностях... нет, не забыл бы, а организовал бы оборону, так что чиновники Отцов и носу бы туда не сунули, а явились бы туда гвардейцы, бился бы у родного порога до последнего... Только я не горец. В горах мне делать нечего, а дело мое здесь, я всего этого терпеть не намерен... Рада? Что же - Рада... если действительно любит, тогда поймет, должна будет понять... Не хочу сейчас об этом думать, не хочу любить, не время сейчас любить...
     Он задумался и не сразу осознал, что в доме что-то переменилось. Кто-то ходил по коридору, кто-то шептался за стеной, и вдруг в коридоре завозились, Рада отчаянно крикнула: "Мак.." и сразу же замолчала, словно ей зажали рот. Он вскочил и бросился к окну, но дверь распахнулась, и на пороге появилась Рада, без кровинки в лице, пахнуло знакомым запахом гвардейской казармы, застучали, больше не таясь, подкованные сапоги, Раду впихнули в комнату, и следом повалили люди в черных комбинезонах, и Панди с озверелым лицом навел на него автомат, а ротмистр Чачу хитрый, как всегда, и умный, как всегда, стоял рядом с Радой, уперев ствол пистолета ей в бок.
     - Ни с места! - крикнул он. - Пошевелишься - стреляю!
     Максим замер. Он ничего не мог, ему нужно было по меньшей мере две десятых секунды, может быть - полторы, но этому убийце хватило бы и одной.
     - Руки вперед! - крикнул ротмистр. - Капрал, наручники! Двойные наручники! Шевелись, массаракш!
     Панди, которого Максим неоднократно на занятиях бросал через голову, с большой осторожностью приблизился, отстегивая от пояса тяжелую цепь. Озверелость не его лице сменилась озабоченным выражением.
     - Ты смотри, - сказал он Максиму. - Ежели что, господин ротмистр ее сразу... того... любовь твою...
     Он защелкнул стальные браслеты на запястьях Максима, присел на корточки и сковал ему ноги. Максим мысленно усмехнулся. Он знал, что будет делать дальше. Но он недооценил ротмистра. Ротмистр не отпустил Раду. Все вместе они спустились по лестнице, все вместе сели в грузовик, и ротмистр ни на секунду не опустил пистолета. Затем в грузовик втолкнули скованного Гая. До рассвета было еще далеко, по-прежнему моросил дождь, размытые огни едва освещали мокрую улицу. На скамьях в кузове с грохотом рассаживались гвардейцы, огромные мокрые псы молча рвались с поводков и, осаженные, нервно, с прискуливанием, зевали. А в подъезде, прислонившись к косяку, стоял, сложив руки на животе, дворник. Он дремал. 12
     Государственный прокурор откинулся на спинку кресла, бросил в рот несколько сушеных ягод, пожевал и запил глотком целебной воды. Зажмурившись и придавив пальцами утомленные глаза, он прислушался. Вокруг на многие сотни метров было хорошо. Здание Дворца Юстиции было пусто, в окна монотонно барабанил ночной дождь, не слышно было сирен и скрипа тормозов, не стучали и не жужжали лифты. И никого не было, только в приемной за высокой дверью, тихий, как мышь, томился в ожидании приказаний ночной референт. Прокурор медленно разжмурился и сквозь плывущие цветные пятна взглянул на кресло для посетителей, сделанное по особому заказу. Кресло надо будет взять с собой. И стол надо взять тоже, я к нему привык... А ведь жалко будет, пожалуй, уходить отсюда - нагрел местечко за десять лет... И зачем мне уходить? Странно устроен человек: если перед ним лестница, ему обязательно надо вскарабкаться на самый верх. На самом верху холодно, дуют очень вредные для здоровья сквозняки, падать оттуда смертельно, ступеньки скользкие, опасные, и ты отлично знаешь это, и все равно лезешь, карабкаешься - язык на плечо. Вопреки обстоятельствам - лезешь, вопреки любым советам - лезешь, вопреки сопротивлению врагов - лезешь, вопреки собственным инстинктам, здравому смыслу, предчувствиям - лезешь, лезешь, лезешь... Тот, кто не лезет вверх, тот падает вниз, это верно. Но и тот, кто лезет вверх, тоже падает вниз...
     Писк внутреннего телефона прервал его мысли. Он взял наушник и, досадливо морщась, сказал:
     - В чем дело? Я занят.
     - Ваше превосходительство, - прошелестел референт. - Некто, назвавший себя Странником, звонит по "серой" линии и настоятельно просит разговора с вами...
     - Странник? - прокурор оживился. - Соедините.
     В наушнике щелкнуло, референт прошелестел: "Его превосходительство вас слушает". Снова щелкнуло, и знакомый голос произнес, твердо, по-пандейски, выговаривая слова:
     - Умник? Здравствуй. Ты сильно занят?
     - Для тебя - нет.
     - Мне нужно поговорить с тобой.
     - Когда?
     - Сейчас, если можно.
     - Я в твоем распоряжении, - сказал прокурор. - Приезжай.
     - Я буду через десять-пятнадцать минут. Жди.
     Прокурор положил наушник и некоторое время сидел неподвижно, пощипывая нижнюю губу. Явился, голубчик, подумал он. И опять как снег на голову. Массаракш, сколько денег я убил на этого человека, больше, наверное, чем на всех прочих вместе взятых, а знаю только то же самое, что все прочие, взятые по отдельности. Опасная фигура. Непредсказуемая. Испортил настроение... Прокурор сердито посмотрел на бумаги, разложенные по столу, небрежно сгреб их в кучу и сунул в стол. Сколько же времени его не было?.. Да, два месяца. Как всегда. Исчез неизвестно куда, два месяца никаких сведений, и вот - пожалуйста, как чертик из коробки... Нет, с этим чертиком надо что-то делать, так работать нельзя.. Ну, хорошо, а что ему от меня нужно? Что, собственно, случилось за эти два месяца? Съели Ловкача... Вряд ли это его интересует. Ловкача он презирал. Впрочем, он всех презирает... По его конторе ничего не было, до и не придет он ко мне из-за такой чепухи - пойдет прямо к Папе или к Свекору... Может быть, нащупал что-нибудь любопытное и хочет в альянс войти? Дай бог, дай бог... а только я бы на его месте ни с кем в альянс не вступал... Может быть, процесс?.. Да нет, причем здесь процесс... А, чего гадать, примем-ка лучше необходимые меры.
     Он выдвинул потайной ящик и включил все фонографы и скрытые камеры. Эту сцену мы сохраним для потомства. Ну, где же ты, Странник? От возбуждения он вспотел, его ударило в дрожь; чтобы успокоиться, он бросил в рот несколько ягод, пожевал, закрыл глаза и стал считать. Когда он досчитал до семисот, дверь отворилась, и отстранив референта, в кабинет вошел этот верзила, этот холодный шутник, эта надежда Отцов, ненавидимый и обожаемый, ежесекундно повисающий на волоске и никогда не падающий, тощий, сутулый, с круглыми зелеными глазами, с большими оттопыренными ушами, в своей вечной нелепой куртке до колен, лысый, как попка, чародей, вершитель, пожиратель миллиардов... Прокурор поднялся ему навстречу. С этим человеком не надо было притворяться и говорить вымученные слова.
     - Привет, Странник, - сказал прокурор. - Пришел похвастаться?
     - Чем? - спросил Странник, проваливаясь в известное всем кресло и нелепо задирая колени. - Массаракш! Каждый раз я забываю про это чертово устройство. Когда ты прекратишь издеваться над посетителями?
     - Посетителю должно быть неудобно, - сказал прокурор поучающе. - Посетитель должен быть смешон, иначе какое мне от него удовольствие? Вот сейчас смотрю на тебя, и мне весело.
     - Да, я знаю, ты - веселый человек, - сказал Странник. - Только очень уж непритязательный у тебя юмор... Между прочим, ты можешь сесть.
     Прокурор обнаружил, что все еще стоит. Как всегда, Странник быстро сровнял счет. Прокурор сел поудобнее и хлебнул целебной дряни.
     - Итак? - сказал он.
     Странник приступил прямо к делу.
     - У тебя в когтях, - деловито сказал он, - человек, который мне нужен. Некто Мак Сим. Ты упек его на перевоспитание, помнишь?
     - Нет, - сказал прокурор искренне. Он ощутил некоторое разочарование. - А когда я его упек? По какому делу?
     - Недавно. По делу о взрыве башни.
     - А, помню... Ну и что?
     - Все, - сказал Странник. - Он мне нужен.
     - Погоди, - сказал прокурор с досадой. - Процесс вел не я, не могу же я помнить каждого осужденного.
     - А я думал, это все твои люди, - сказал Странник.
     - Там был только один мой, остальные - настоящие... Как, ты сказал, его зовут?
     - Мак Сим.
     - Мак Сим... - повторил прокурор. - А! Этот горский шпион... Помню. Там с ним случилась какая-то странная история - его расстреляли, и неудачно...
     - Да, кажется.
     - Силач какой-то необыкновенный... Да, мне что-то докладывали... А зачем он тебе нужен?
     - Это мутант, - сказал Странник. - К него любопытные ментограммы, и он мне нужен для работы.
     - Вскрывать его будешь?
     - Возможно. Мои люди засекли его давно, когда его еще использовали в Специальной студии, но потом он удрал...
     Прокурор, испытывая сильнейшее разочарование, набил рот ягодами.
     - Ладно, - сказал он, вяло жуя. - Ну, а как у тебя дела?
     - Как всегда - прекрасно, - ответил Странник. - У тебя, я слышал, тоже. Подкопался-таки под Дергунчика. Поздравляю... Так когда я получу своего Мака?
     - Да завтра отправлю депешу, дней через пять-семь его доставят.
     - Неужели даром? - сказал Странник.
     - Любезность, - сказал прокурор. - А что ты можешь мне предложить?
     - Первый же защитный шлем.
     Прокурор усмехнулся.
     - И Мировой Свет в придачу, - сказал он. - Между прочим, имей в виду: первый шлем мне не нужен. Мне нужен единственный... Кстати, правда, что твоей банде поручили разработку направленного излучателя?
     - Возможно, - сказал Странник.
     - Слушай, а на кой черт нам это надо? Мало у нас неприятностей? Прижал бы ты эту работу, а?
     Странник оскалил зубы.
     - Боишься, Умник? - сказал он.
     - Боюсь, - сказал прокурор. - А ты не боишься? Или ты, может быть, вообразил, что у тебя любовь с Тестем на века? Он ведь тебя же твоим же излучателем... Это же дважды два.
     Странник снова оскалился.
     - Убедил, - сказал он. - Договорились... - Он встал. - Я сейчас к Папе. Передать что-нибудь?
     - Папа на меня сердится, - сказал прокурор. - Мне это чертовски неприятно.
     - Хорошо, - сказал Странник. - Я ему это передам.
     - Шутки шутками, - сказал прокурор, - а если бы ты замолвил словечко...
     - Ты у нас умник, - сказал Странник папиным голосом. - Попробую.
     - Процессом он, по крайней мере, доволен?
     - Откуда я знаю? Я только приехал.
     - Ну вот, узнай... А насчет твоего... как ты его назвал? Дай-ка я запишу...
     - Мак Сим.
     - Так... Насчет него я завтра же.
     - Будь здоров, - сказал Странник и вышел.
     Прокурор хмуро посмотрел ему вслед. Да, можно только позавидовать. Вот положение у человека: единственный, от кого зависит защита. Поздно сожалеть, но, может быть, следовало с ним сблизиться. Но как с ним сблизишься? Ему ничего не надо, он и так самый важный, все мы от него зависим, все мы на него молимся... Ах, взять бы такого человека за горло - как бы это было здорова! Если бы он хоть что-нибудь хотел! А то вот, пожалуйста, - воспитуемый ему нужен, драгоценность какая... ментограммы, видите ли, у него интересные... Вообще-то воспитуемый этот - горец, а Папа в последнее время что-то часто говорит о горцах... Может, стоит заняться... как там еще с войной получится, а Папа есть Папа... Массаракш, работать все равно сегодня больше невозможно... Он сказал в микрофон:
     - Кох, что у вас есть по осужденному Симу? - Он вдруг вспомнил. - Вы, кажется, составляли по нему какую-то компиляцию...
     - Так точно, ваше превосходительство, - прошелестел референт. - Я имел честь обратить внимание вашего...
     - Давайте сюда. И принесите еще воды.
     Он положил наушник, и тотчас в двери появился неосязаемый, как тень референт. Перед прокурором легла на стол толстая папка, тихонько звякнуло стекло, булькнула вода, и рядом с папкой возник полный стакан. Прокурор отхлебнул, разглядывая папку.
     "Извлечение из дела Мака Сима (Максима Каммерера). Подготовил референт Кох". Толстая-то какая, ничего себе - извлечение... Он раскрыл папку и взял первую пачку сброшюрованных листков.
     Показания ротмистра Тоота... Показания подсудимого Гаала... Кроки какого-то пограничного района на Юге... "Другой одежды на нем не было. Речь показалась мне членораздельной, но совершенно непонятной. Попытка заговорить с ним по-хонтийски не привела ни к чему..." Ох уже эти мне пограничные ротмистры! Хонтийский шпион на южной границе... "Рисунку, выполненные задержанным, показались мне искусными и удивительными..." Ну, на Юге много удивительного. К сожалению. И обстоятельства появления этого Сима не слишком выделяются на фоне прочих южных обстоятельств. Хотя, конечно... Но посмотрим.
     Прокурор отложил пачку, выбрал две ягодки покрупнее, сунул в рот и взял следующий лист. "Заключение экспертной комиссии в составе сотрудников Института тканей и одежды... Мы, нижеподписавшиеся... гм... так... так... обследовали всеми доступными нам лабораторными методами ткань предмета одежды, присланного нам из Департамента юстиции..." Чепуха какая-то... "и пришли к следующему заключению: 1. Указанный предмет представляет собой короткие штаны четвертого размера второго роста, каковые могут быть использованы для ношения как мужчинами, так и женщинами; 2. Покрой штанов не может быть отнесен к какому-либо известному стандарту и не может, собственно, называться покроем, ибо штаны не сшиты, а изготовлены неким способом, нам неизвестным; 3. Штаны изготовлены из мягкой упругой ткани серебристого цвета, каковая, собственно, не может быть названа тканью, ибо даже микроскопическое исследование не обнаружило в ней структуры. Материал этот не горюч, не смачиваем и обладает чрезвычайной прочностью на разрыв. Химический анализ..." Странные штаны. Надо понимать, что это его штаны... Прокурор взял тонко отточенный карандаш и написал на полях: "Референту. Почему не даете сопроводительного объяснения? Чьи штаны? Откуда штаны?" Так... А выводы? Формулы... Опять формулы... массаракш, снова формулы... Ага! "...технология неизвестна ни в нашей стране, ни в других цивилизованных государствах (по довоенным данным)".
     Прокурор отложил заключение. Ну, штаны... Пусть. Штаны есть штаны... Что там дальше?? "Акт медицинского освидетельствования". Любопытно. Что это у него такое кровяное давление?.. Ого, вот это легкие!.. Что такое? Следы четырех смертельных ранений... Это уже мистика. Ага... "Смотри показания свидетеля Чачу и обвиняемого Гаала". Семь пуль - однако! Гм... Некоторые расхождения имеет место: Чачу показывает, что применил оружие в видах самообороны и под угрозой смерти, а этот Гаал утверждает, будто Сим только хотел отобрать у Чачу пистолет. Ну, это не мое дело... Две пули в печень - это слишком много для нормального человека... Та-ак, скручивает монетки в трубочку... бежит с человеком на плечах... Ага, это я уже читал. Помнится, на этом месте я подумал, что парень на редкость здоровенный и что обычно такие глупы. И дальше читать не стал... А это что? А-а, старый приятель... "Извлечение из донесения агента N_711"... "видит совершенно отчетливо дождливой ночью (может даже читать) и в полной темноте (различает предметы, видит выражение лица на расстоянии до десяти метров)... обладает очень чувствительным нюхом и вкусом - различал членов группы по запаху на расстоянии до пятидесяти метров, на спор различал напитки в плотно закупоренных сосудах... ориентируется по странам света без компаса... с большой точностью определяет время без часов... имел место следующий случай: была куплена и сварена рыба, которую он запретил нам есть, утверждая, что она радиоактивная. Будучи проверена радиометром, рыба действительно оказалась радиоактивной. Обращаю внимание на тот факт, что сам он эту рыбу съел, сказавши, что ему она не опасна, и действительно, остался здоров, хотя излучение превышало тройную санитарную норму (почти 77 единиц)"...
     Прокурор откинулся в кресле. Нет, это уже слишком. Может быть, он еще и бессмертен заодно? Да, Страннику все это должно быть интересно. Посмотрим, что там дальше. Вот серьезный документ. "Заключение Особой комиссии Департамента общественного здоровья. Материал: Мак Сим. Реакция на белое излучение отсутствует. Противопоказаний к несению службы в специальных войсках не имеется". Ага... Это когда он вербовался в Гвардию. Белое излучение, массаракш... палачи, черт бы их побрал... А это, значит, их экспертиза для целей следствия..." Будучи испытан на белое излучение различных интенсивностей, вплоть до максимальной, никакой реакции не обнаружил. Реакция на А-излучение нулевая в обоих смыслах. Реакция на Б-излучение нулевая. Примечание: считаем своим долгом присовокупить, что данный материал (Мак Сим, ок. 20 лет) представляет опасность ввиду возможных генетических последствий. Рекомендуется полная стерилизация или уничтожение..." Ого! Эти не шутят. Кто там у них сейчас? А, Любитель. Да, не шутник, не шутник, что и говорить. Помнится, Весельчак-Жеребчик рассказывал по этому поводу отличный анекдот... массаракш, не помню... А хорошо, никого вокруг нет. Вот мы сейчас ягодку съедим, водичкой запьем... экая гадость, но, говорят, помогает... Ладно. Что дальше?
     О-о, он уже и там успел побывать! Ну-ка, ну-ка... Опять, наверное, реакция нулевая... "Подвергнутый форсированным методам, подследственный Сим показаний не дал. В соответствии с параграфом 12 относительно непричинения видимых физических повреждений подследственным, коим предстоит выступить в открытом судебном заседании, применялись только: А. иглохирургия до самой глубокой с проникновением в нервные узлы (реакция парадоксальная, форсируемый засыпает); Б. хемообработка нервных узлов алкалоидами и щелочами (реакция аналогичная); В. световая камера (реакции нет, форсируемый удивлен); Г. паротермическая камера (потеря веса без неприятных ощущений). На этом последнем применение форсированных методов пришлось прекратить". Бр-р-р... Ну и бумага! Да, Странник прав: это какой-нибудь мутант. Нормальные люди так не могут... Да, я слыхал, что случаются удачные мутации, правда, редко... Это все объясняет... кроме штанов, впрочем. Штаны, насколько я понимаю, не мутируют...

/ Полные произведения / Стругацкие А.Н. и Б.Н. / Обитаемый остров