Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Краткие содержания / Толстой А.Н. / Петр Первый / Вариант 1
Петр Первый [6/7]
4
Царевны Екатерина и Марья после заключения Софьи в Новодевичий монастырь были выселены на Покровку. Их дворню кормили, но денег в руки не давали. Катьке было под сорок, Машка на год моложе. Вся Москва знала, что они бесятся с жиру и от нечего делать красятся, румянятся и скачут в танцах. Живут с певчими, рожают от них ребят и отдают тех ребят в Кимры на воспитание. Заставляют бабу продавать их ношенное, чтобы деньги потом отдать своим любовникам.
Наталья давно собиралась крутенько поговорить с сестрицами, урезонить. Теперь же царевны повадились ездить в Немецкую слободу, где у сахарницы набрали сладостей на десять рублей, а заплатить нечем, пообещали потом прислать. От сахарницы поехали к Анне Монс, просить деньги в рост, но та ничего не дала без заклада. Им захотелось есть, и они напросились на обед в дом сержанта Данилы Юдина. Потом напросились на обед к английскому купцу Вильяму Пилю. Так и ездили до ночи по слободе.
5
Наталья мчалась в карете по Немецкой слободе. Она понимала, что ее сестрицы насмешили всех иностранцев. Теперь будут говорить, что у “царя Петра сестры — варварки, голодные попрошайки”. До слез было стыдно царевне за своих незадачливых сестер. Она приказала своей придворной вызвать их от прусского посланника, где они сейчас находились. Вскоре сам посланник подбежал к карете, приглашая Наталью в гости. Но она жестко ответила, что не пойдет к нему. “Стыдными делами занимаешься, батюшка...”
Вскоре вышли царевны, как две копны, в широких платьях. Увидя сестру, испугались и всю дорогу молчали.
Войдя к ним в горницу, Наталья начала их отчитывать, пугать монастырским заточением. Как не стыдно попрошайничать, кто надоумил кланяться Монс? Наталья возмущалась: братец изо всех сил из пучины нас тянет, сам пилит и рубит, гвозди вбивает, под ядрами ходит, только чтоб из нас людей сделать. “А эти! Да ни один лютый враг того не догадается, что вы сделали...” Потом в комнату нагло влетели шуты и шутихи, затеяли потешную драку. Наталья прикрикнула, но ее голос потонул в общем гвалте. Так уезжать было нельзя. Наталья понимала, сестры только посмеются ей вслед. Вдруг все стихло, шуты стали разбегаться. В горенку вошел Ромодановс-кий. Он сказал, что выставит у терема сестриц стражу, дабы не выходили никуда. В баньке их живет распоп Гришка, варящий зелья: любовное, при-воротное и от зачатия. А также пишет подметные письма, сносится с Софьей, сидящей в Новодевичьем монастыре. Ромодановский пообещал Наталье во всем разобраться, а ее отослал, чтобы не маралась в эти дела.
ГЛАВА II
Три брата Бровкины — Алексей, Яков и Гаврила — сидели за столом. Редко это удавалось — неспешно поговорить за чаркой. Все были на государевой службе. Сейчас приказано ставить на левом берегу Невы амбары (цейхгаузы), у воды строить причалы и крепить весь берег сваями, готовиться к прибытию флота, который строили на Ладейном Поле на Свири. Там строили двадцатипушечные фрегаты, шнявы, бригантины, буера, галеры и шмаки. Алексей говорил, что голодно в этом краю, трудно достать продукты, хорошо, что догадались летом капусту вырастить. Здесь топь, дичь, но государь именно здесь облюбовал город. “Место военное, удобное”. Шведы очень беспокоят. В прошлом году навалились громадой, но их все же отбили.
В январе около Котлина острова опустили под лед ряжи с камнями и всю зиму возили и сыпали камень. Река еще не вскроется, а уже будет готов круглый бастион о пятидесяти пушках. Петр самолично соорудил его модель, велел назвать бастион Кроншлотом.
Яков вспомнил, как поспорил с царем об этом бастионе. Говорил, что волна будет заливать пушки. Петр побил его сгоряча, а утром позвал и сказал, что прав он (Бровкин), а не Петр. Остров подняли на двадцать вершков, как настаивал Яков.
Потом братья вспомнили, как всю зиму жили на печке без штанов. Санька им рассказывала страшные сказки.
Алексей начал жаловаться, что на строительстве храма Петра и Павла не хватает пил, топоров, все сложнее доставлять провизию для рабочих; от бескормицы падают лошади, на которых всю зиму возили камень с финского берега. Сейчас не сани нужны, а телеги, да колес не хватает.
Потом заговорили о европейском политесе, удивляясь, почему короли вместо мирного строительства воюют, разоряют свои народы. Карл мечтает завоевать Москву, провозгласить себя новым Александром Македонским. “Можно сказать: весь мир сошел с ума...” Братья затосковали, что живут одни, без женской ласки. На дурах не женятся, не о чем говорить, а барыни с белыми ручками, пляшущие на ассамблеях, сами за них не пойдут...
Потом Гаврила рассказал, что однажды прислали за ним от царя. Гаврила оделся и поехал в Кремль. Там он увидел царевну Наталью Алексеевну. Она стала расспрашивать Бровкина о театрах, которые он посещал в Париже. Гаврила рассказал все подробно о представлениях и карнавалах. Они спустились в “столовую избу”, где царевна намерена была организовать театр. На следующий день она читала Гавриле пьесу “Пещное действо”. Гаврила взялся за перестройку палаты под театр. Отец однажды сказал: “Близко огня ходишь, поостерегись...” Петр приказал Гавриле ехать в Питербурх строить гавань. Тем все и кончилось. Алексей сочувственно спросил брата: “И забыть ее не можешь?” Тот ответил, что не хочет забыть даже под страхом смерти. Братья выпили, к ним пришел Меншиков — бомбардир-поручик Преображенского полка, генерал-губернатор Ингрии, Карелии и Эстляндии, губернатор Шлиссельбурга.
Меншиков радостно приветствовал братьев Бровкиных. Он стал жаловаться на отсутствие женщин. “Александр Данилович не мог долго сидеть на одном месте, времени ему никогда не хватало, как и всем, кто работал с царем Петром; говорил он одно, сам думал другое и" разное. Приспособиться к нему было очень трудно, и человек он был опасный”. Все вместе вышли на улицу. Вся эта территория теперь называлась Питербурхской стороной. Всего же здесь стояла деревянная Троицкая церковь да дом Петра — чисто вырубленная изба в две горницы, снаружи обитая тесом и выкрашенная под кирпич, на крыше, на коньке, установлена деревянная мортира и две бомбы как бы с горящими фитилями. Через площадь построен голландский домик — “Аустерия четырех фрегатов” (ресторан). Меншиков напомнил Бровкиным, что к концу мая должны быть готовы все причалы, боны и амбары. Здесь, на Питербурхской стороне, все должно быть удобно для швартовки большого корабля. Прямо у дома Петра дом Меншикова (в ста саженях от избушки Петра был построен наспех глинобитный, штукатуренный, под высокой голландской крышей), “видимый издали”. Братья увидели санный караван — не иначе царь пожаловал. Меншиков кинулся давать распоряжения. Бровкины разошлись по своим делам.
Едва царь вылез из кожаного возка, ему салютовали пушки возле дома Меншикова и с бастионов Петропавловской крепости. Петр сказал, что пониже Шлиссельбурга чуть не утопли. Лед едва держит. Оглядевшись вокруг, воскликнул, что здесь парадиз (земной рай). В воздухе пахло морем.
3
Петр парился в бане с Меншиковым и беседовал о хвастовстве Карла, что не пропустит-де в Архангельск английских купцов, и все русские товары сгниют. Однако англичане спокойно прошли в Архангельск караваном под охраной фрегатов.
Меншиков удивлялся: в Париже не знают, что можно париться в бане веником. Но Петр возразил, мол, там другое хорошо знают, что нам не мешало бы перенять. Петр ругал русских купцов, называя их “чистыми варварами”, за то, что сначала стоят товар, потом стараются его сбыть. Не понимают, что подрывают этим доверие ко всему государству. Петр вначале с купцами по-хорошему говорил, “ну потом пришлось рассердиться...”. Меншиков ответил, что это от темноты, необразованности. Петр уверен: “без Питербурха нам — как телу без души”.
4
За столом у Меншикова сидели “новые люди” — те, что, по указанию Петра, считали “свою знатность по годности” — одним талантом своим выбились из курной избы, переобули лапти на гофтевые тупоносые башмаки с пряжками. И вместо горьких дум: “За что обрекаешь меня, господи, выть с голоду на холодном дворе?”, стали так вот, как сейчас, за полными блюдами, хочешь не хочешь, думать и говорить “о государевом”. Здесь были братья Бровкины, Федосей Скляев и Гаврила Авдеевич Меншиков — знаменитые корабельные мастера, сопровождающие Петра Алексеевича из Воронежа в Свирь; подрядчик — новгородец Брмолай Негоморский, поблескивающий глазами, как кот ночью; Терентий Буда — якорный мастер, да Ефим Тараканов — преславный резчик по дереву и золотильщик. За столом былии шотландец Роман Брюс, королевского рода, математик, и герой, отличившийся при штурме Шлиссельбурга, Михаил Михайлович Голицын, и много других нужных России людей.
За столом много кричали и спорили о выдаче провианта. Продукты шли из Новгорода, их не хватало. Каждый старался урвать себе, и сейчас за столом сводили счеты.
“Петр Алексеевич был сегодня доволен и тем, что Данилыч поставил назло шведам такой хороший дом, с Нептуном и морской девой на крыше, и тем, что за столом сидят все свои люди и спорят и горячатся о большом деле, не задумываясь, сколь оно опасно и удастся ли оно... и то, что здесь сходились далекие замыслы и трудные начинания...”
Вскоре Меншиков утихомирил гостей, чтобы не кричали про пшено, овес да сено: не за этим Петр Алексеевич приехал сюда.
Петр сказал, что поражение под Нарвой пошло русским на пользу. Без него, вероятно, не было бы этого города. А русские войска под командованием Шереметева и Репнина показали всему миру, что шведов можно бить “и в чистом поле, и на стенах”. Петр сказал, что ждать, когда Карл придет воевать эти места, не годится, надо самим идти и воевать с ним на дальних окраинах. Весной собираться в поход на Кексгольм, чтобы Ладожское озеро, как в старину, опять русским стало. Надо брать Нарву. “Промедление — смерти подобно”.
К вышедшему на крыльцо Петру подошел Андрюша Голиков, подал челобитную. Царь рассердился, что тот нарушает указ, подает прошение прямо царю, а не по инстанции. Но Андрюша сказал, что гибнет его талант, он мастер-живописец, из потомственных палехских мастеров, может писать портреты и корабли на море. Петр смягчился, когда услышал про корабли, но все же усомнился, не врет ли Андрюшка. Голиков сказал, что его работы нельзя принести, они написаны на стенах углем: больше не на чем и красок нет. Петр пошел за Голиковым посмотреть его рисунки.
Приблизились к низким землянкам, где ютились рабочие. В землянке, куда они вошли, спало на нарах человек двадцать. Один рабочий сидел у лучины и латал рубаху. Он не удивился приходу царя, а встал и молча поклонился, как в церкви.
Петр спрашивал рабочего о еде, одежде, много ли хворают. Тот отвечал, что кормят плохо. Одежда вся истлела. А хворых много: место тяжелое. На вопрос царя, почему остался зимовать, ответил, что и дома голодно. Остался на казенном хлебе, лес возит. Потом мужик достал и показал, каким заплесневелым хлебом кормят рабочих. Петр раздраженно спросил: “Я виноват, всех обобрал? ”
Рабочий ответил, что раньше легче жилось. А сейчас поборами замучили. Без конца людей забирают: то в драгуны, то на работы. Окудеют деревни: бабы да девки одни остались. “Конечно, государь, тебе виднее — что к чему...” Петр согласился, что ему виднее. Он взял у рабочего гнилой хлеб, разломил, понюхал и сунул в карман. Потом обратился к Андрюшке, чтобы тот показал свою работу. На стене изображена была морская баталия. Петра поразила точность изображения оснастки кораблей. Он узнал Алексашку с пистолетом и шпагой, лезущего по штурмовому трапу, и себя. Оказалось, что Голиков был при баталии гребцом на лодке. Петр спросил Андрюшку, что если его пошлют учиться в Голландию, не сопьется ли он там?
Вернувшийся к столу Петр был мрачен. Меншиков сразу обратил на это внимание и соображал, с чего бы это? Вдруг Петр сунул ему в лицо кусок плесневелого хлеба: “На, закуси!” Меншиков оправдывался, что хлебными поставками ведает Головкин. Но Петр заставил его есть этот хлеб: “Дерьмом людей кормишь — ешь сам...” Он напомнил Алексашке, что тот за все отвечает в Питербурхе. “За каждую душу человечью...”
6
Ночевать Петр ушел в свой дом, где потолки были низкие. Он любил тесные, уютные комнаты. Петру бы уснуть, но не спалось. У кровати, на кошме, сидел Алексашка, друг сердечный, и рассказывал о денежных затруднениях короля Августа. Он разорился на фаворитках, а потом жаловался Григорию Федоровичу Долгорукому, что его войска питаются одними сухарями, другую неделю жалованья не получают, занялись грабежом. Долгорукий дал королю из своих денег десять тысяч ефимков, и король опять кинулся веселиться с очередной фавориткой. Потом Меншиков прочитал Петру письмо Долгорукого, сообщавшего, что польские войска лишь пьянствовать горазды, а воевать с Карлом слабы.
Петр приказал Меншикову отправить Голикова в Москву написать портрет известной персоны. Алексашка начал было скалиться, но Петр пообещал поучить его дубиной. Он сознался, что скучает по Катерине. Внезапно они услышали, что стал лопаться лед. “Нева тронулась”.
ГЛАВА III 1
Поход на Кексгольм был прерван в самом начале. Не успела лодка Петра пройти и половины пути до Шлиссельбурга, как его перехватил адъютант Петра Матвеевича Апраксина, Пашка Ягужинский. Он передал Петру письмо от ближнего стольника Апраксина бомбардиру Петру Алексеевичу. В письме Апраксин сообщал: по весне прибыл с тремя пехотными полками в устье Наровы. Вскоре туда подошли пять шведских кораблей. Они атаковали обоз русских. Но благодаря полевым пушкам русские разбили шведский фрегат и выбили остальные корабли из устья реки. Апраксин, патрулируя берег, не давал шведам выгрузиться. Подобравшись ночью к самым воротам Нарвы, драгуны захватили посланца ревельского губернатора к Горну, коменданту Нарвы. Этот посланец, капитан Сталь фон Голь-штейн, рассказал, что вскоре к Нарве прибудет Шлиппенбах с огромным войском. Шведы отправили тридцать пять судов с провизией для крепости, которая нуждается во всем: в продуктах, боеприпасах, защитниках.
Апраксин вначале не поверил в россказни капитана, но вскоре увидел весь горизонт в парусах и насчитали сорок вымпелов.
Он сообщал Петру, что против такой громады не выстоит. Остается только бесславно погибнуть.
Петр сразу же вернул свой караван от Шлиссельбурга и обещал Апраксину быть под Нарвой со всеми войсками через неделю. Стольнику же приказал до этого стоять насмерть, но не пропустить шведов к Нарве.
Павел Ягужинский повез ответ Апраксину. Проснувшийся поутру Карл был недоволен, что колесит вот уже год в поисках Августа, а тот бегает, как заяц, по необъятной Польше. Карл приходил в отчаяние: “Три года колесить по проклятой Польше! Три года, которые могли бы отдать ему полмира — от Вислы до Урала!”
Адъютант не уставал удивляться скудости завтрака короля. Тонкие кусочки хлеба, вареная морковка и солдатская похлебка. Он решил, что это необходимо королю для будущих мемуаров: “Несомненно, мировая слава — нелегкое бремя!”
Запив этот скудный завтрак водой из ручья, Карл пошел к прибывшей ночью фаворитке Августа, графине Козельской. Он было попытался запугать графиню, сказав, что, если она немедленно не покинет лагерь, ее примут за шпионку Августа. Но графиня защебетала так изысканно, что не дала королю вымолвить слова. Она напросилась на завтрак, так как, по ее словам, умирала от голода. Она льстила королю, что он затмил своей славой всех героев Европы.
Король привел даму в свою палатку, приказал подать завтрак, а своему адъютанту пригрозил, что никогда не забудет ему этой оплошности.
Завтрак был великолепен, и король со злорадством отметил: “Отлично! Я знаю теперь, чем питается этот негодяй Беркенгельм у себя в палатке...”
Графиня продолжала щебетать за завтраком, нто приехала спасти Польшу. “Это моя миссия, внушенная сердцем...” Она просила у “великодушного рыцаря” мира. Но Карл сказал, что согласится только на капитуляцию, и не Польши, которая уже покорена им, а Саксонии, где находится столица Августа. Потом графиня сообщила, что Петр с огромными войсками движется к Нарве. Это уже было серьезно.
3
Двор великолепного Августа расположился в полуразрушенном замке Сокаль Львовского воеводства. Было голодно и неуютно. Король подавлен. Он был декоронован. В Варшаве сидел второй польский король, Станислав Лещинский. Пол-Польши пылало от мужицких восстаний, недалеко стоял с войсками Карл, закрывая Августу путь в его родную Саксонию. Август ненавидел и боялся Карла, который любил лишь войну со страстью средневекового норманна. Он предпочел бы получить пулю в лоб, чем заключить мир, хотя бы самый выгодный для его королевства.
Сейчас Август очень надеялся на графиню Козельскую, повезшую важную весть о выступлении Петра с войсками. Это могло отвлечь короля от погони за Августом.
Появился злой Паткуль. Он ругал трусливого Петра, не принимающего решительных мер против Карла. Паткуль возмущался, что Петру захотелось Нарвы и Юрьева, потом он захочет завоевать Ревель и Ригу. Нет, его надо остановить. У него слишком большие аппетиты. К пирующему у пана Собе-щанского Августу прибыл русский генерал с сообщением. Петр отправил одиннадцать полков пехоты и пять казачьих полков в распоряжение Августа.
Посланцем Петра был киевский губернатор, командующий вспомогательными войсками, Дмитрий Михайлович Голицын, старший брат шлиссельбург-ского героя Михаилы Михайловича. С ним казачий атаман Данила Апостол.
Король Август очарован русскими войсками: “Какие солдаты!”
Вернувшись в Сокаль, он имел неприятную беседу с графиней Козельской, влепившей в конце разговора королю звонкую пощечину.
ГЛАВА IV 1
Петр с войсками прибыл к Нарве. Проезжая по бывшим укреплениям, успевшим зарасти бурьяном, царь сказал: “Здесь погибла моя армия. На этих местах король Карл нашел великую славу, а мы — силу. Здесь мы научились — с какого конца надо редьку есть, да похоронили навек закостенелую старину, от коей едва не восприняли конечную погибель...”
Петр вспоминал, как решился на неслыханное: бросил армию и отбыл в Новгород, чтобы там начать все сначала. Как пришлось потом ломать, строить, вывертываться из тысячи бед в европейской политике.
Объехав крепость, Петр сказал Меншикову, что Нарва — ключ ко всей войне. Топтаться долго под ее стенами некогда. Надо взять ее быстро и малой кровью. Алексашка пообещал к вечеру придумать, как взять Нарву.
2
Как Петр и предсказывал, начался сильнейший шторм. Он гнал шведские корабли к берегу, но потом шведы справились, поставили паруса и стали удаляться от опасного берега, только три тяжело груженные баржи неумолимо приближались к гибельным мелям и встали в трехстах шагах от берега. Петр пугнул их с берега залпом пушек. К баржам кинулись гренадеры во главе с конным Петром и пешим Меншиковым.
Меншиков сказал господину бомбардиру, что в трюмах сельдь и солонина.
3
Русские войска обложили Нарву и Иван-город. Шведы разозлились, когда увидели гибель барж и бегство флота. На русских напал отряд кирасир, выскочивших из крепости, но их почти всех разметали. Особенно шведы не беспокоились, они были уверены, что крепости неприступны. Бездействовали и русские: без стенобитных машин, застрявших в дороге, нечего было и думать о штурме. Из-под Юрьева Шереметев докладывал, что им роется подкоп под стены, чтобы взорвать их и начать штурм.
Шлиппенбах был главной занозой, которую надо было вытащить.
Меншиков не обманул ожиданий Петра, когда обещал что-нибудь придумать. Правда, вначале Петр осерчал, а потом согласился на авантюру.
Из Пскова Ягужинский привез сукна, срочно тайно переделывали кафтаны на манер шведских, одели в них эскадроны драгун полков Астафьева и Горбова и два полка: Семеновский и Ингерманландский. Перекрасили лафеты пушек в желтый цвет, как шведские, и ушли по ревельской дороге.
В ясное утро 8 июня в русском лагере начался переполох. Русские под барабанный бой строились и уходили в сторону ревельской дороги, волоча за собой пушки. За ними потянулись и обозы. Шведы изумленно смотрели со стен на беспорядок в русском лагере. Тогда шведы поняли, что приближается Шлиппенбах. С ревельской дороги стреляли паролем — шестью выстрелами. С бастионов им ответили паролем из двадцати одной пушки.
На глазах шведов метался на коне разнаряженный, как петух, Меншиков, но его не слушали бегущие солдаты. Потом из-за сосен показались шведы. Старик Горн оторвался от подзорной трубы, вытер платком глаза и пробормотал: “Боги войны!” Но русские кое-чему все же научились, они развернули пушки и начали стрелять. Горна поразила скорострельность пушек. Шведы остановились. Но вот из леса показались желтые лафеты ихпушек. Ряды Меншикова смешались. "Тогда Горн распорядился открыть ворота и ударить в тыл русским. Этот отряд без труда прошел через лагерь русских и оказался в поле между отрядами Меншикова и войсками Шлип-певбаха. Но потом Горн уже ничего не понимал. Меншиков почему-то поскакал к шведам, вероятно, к штабу Шлиппенбаха, хотя самого главнокомандующего Горн не видел. Подскакавшего туда Маркварта стащили с седла. На холме показался всадник, но это'был не Шлиппенбах, а царь Петр. Адъютант сказал Горну, что это измена. Но комендант все видел и сам. “Меня изрядно провели за нос...” “Там, на поле машкерадного боя (маскарадного), началось то, что и должно было случиться...” Переодетые русские войска уничтожали нарвский гарнизон. Только небольшой части шведского отряда удалось пробиться к Нарве. Все, что мог сделать Горн, — это отстоять ворота, чтобы русские с налета не ворвались в город. Местные жители, выехавшие из города грабить русский лагерь, теперь метались перед рвом. Солдаты хватали их и тащили, чтобы потом продать офицерам.
Вечером в большом шатре Меншикова был веселый ужин. Пили трофейный ром, заедали ревельской ветчиной и мало кем еще виденной копченой камбалой. Все пили за удачную находку Меншикова, а Горна пожаловали орденом “Большого Носа”. Под утро пир закончился. Впереди было нешуточное дело: переодетым русским войскам следовало окружить шведов под Везенбергом и уничтожить корпус Шлиппенбаха.
4
Станислав Лещинский с ужасом объявил, что к Варшаве двигается король Август во главе русских войск. Лещинский хотел сдаться, но его убедили, что надо не просто обороняться, а разбить войска Августа, так как защитников под началом Горна не меньше, чем у Августа. Но выступивший гетман Любомирский сказал, что поляки не пойдут сражаться против законного короля за Лещинского, а тем более за Карла.
5
После известия, что русские стоят под Нарвой, Карл продолжил погоню за Августом. Он решил привести всю Польшу к покорности, а на следующий год закончить и восточную кампанию, за лето разгромить царя Петра. За свои крепости король не боялся: там сидели крепкие и надежные гарнизоны.
Узнав о подкреплении русскими войсками Августа и его походе на Варшаву, Карл был взбешен. Он кричал на своих генералов, не способных что-либо узнать точно. Король узнает все последним от куртизанок да пьяных шляхтичей. Удивительно, как его самого еще не уволокли в плен русские казаки!
“Мне противно быть вашим королем!” — кричал он своим генералам.
Потом приказал за три часа приготовиться к выступлению.
Август с войсками расположился под стенами Варшавы, не торопясь ее штурмовать. Графиня Козельская была вне себя от нерешительности короля. Она устала от походной жизни и ругала всех: Лещинского, ограбившего царский дворец, Августа, не умеющего обеспечить-ей комфорт.
Панни Анна Собещанская, также сопровождавшая короля, мечтала не просто послужить королю, но привязать его к себе прочно.
Август позвал дам присутствовать на историческом событии: гетман Любомирский пришел к Августу каяться в измене и просил принять под свои знамена. Король простил и обнял гетмана. Позже Любомирский рассказал, что при приближении Августа во главе русских войск в Варшаве начался переполох. Вначале бежал кардинал примас Радзиевский, прихватив церковную казну. А за ним Станислав Лещинский — с королевской казной.
Август смеялся над своими незадачливыми врагами. Любомирский советовал незамедлительно штурмовать Варшаву, гарнизон Арведа Горна малочислен, и до прихода короля Карла ее надо взять. Август жаловался, что у него нет денег расплатиться с войсками. Любомирский предоставил свою казну.
ГЛАВА V
Гаврила Бровкин спешно ехал в Москву, везя государеву почту и поручение князю-кесарю торопить доставку в Питербурх всякого железного
изделия.
С ним ехал Андрюшка Голиков. Скакали очень быстро, не делая даже коротких ночевок. Гаврила дивился бедности деревень, отсутствию людей, скорее всего сбежавших от царских указов на Урал, Дон, Выгу. Государство огромное, а людей мало — отсюда и бедность. От Валдая места пошли более веселые, с признаками жилья и людей. По дороге они задержались лишь у Кондратия Воробьева, знаменитого валдайского кузнеца, известного даже Петру. Воробьев чинил им обода на тройке.
2
Бровкин и Голиков, подъезжая к Москве, увидели огромную радугу. Голиков понял, что это знамение.
Гаврила собирался поутру сходить по делам к князю-кесарю, а потом отвести Андрюшу к царевне Наталье Алексеевне.
Дома Гаврилу радушно встретила ключница: отец был в отъезде по
делам мануфактур.
Гаврила приказал перво-наперво готовить баню, а потом сытный ужин,
ибо оголодал в Питербурхе.
После бани Гаврила и Андрюшка ели всевозможные блюда, подаваемые ключницей. Она старалась получше угостить ради такого случая. Потом Агаповна показала портрет Александры Волковой, присланный в подарок отцу. Санька была изображена лежащей среди морских волн на спине дельфина в чем мать родила, только прикрывалась ручкой с жемчужными ноготками, в другой руке держала чашу, полную винограда. Над ее головой были изображены два голых младенца, трубившие в раковины. На краю чаши сидели два голубя, клюющие виноград.
Юное лицо Александры Ивановны с водянистыми глазами усмехалось приподнятыми уголками рта весьма лукаво. В письме Санька писала: “Папенька, не смущайтесь, ради бога, вешайте мою парсуну (портрет) смело в столовой палате, в Европе и не то вешают, не будьте варваром...”
Потом Гаврила сказал Голикову: “Это ведь к ней, Андрюшка, тебя пошлем в Голландию... Ну, смотри, как бы тебя там бес не попутал... Венус (Венера), чистая Венус... Вот и знатно, что из-за нее кавалеры на шпагах дерутся и есть убитые...” Сберегатель Москвы, князь-кесарь, жил у себя на просторном прадедовском дворе, на Мясницкой, близ Лубянской площади. Порядки и обычаи в доме были старинные же. Но если кто являлся к нему в старинной шубе до пят да с бородой, то вскоре уходил под хохот дворни в шубе, отрезанной до колен, из кармана которой торчала остриженная борода, “чтобы ее в гроб положить, если перед богом стыдно...”. На дворе Ромо-дановского были приняты жестокие шутки. Например, “один ученый медведь как досаждал: подходил к строптивому гостю, держа в лапах поднос с немалым стаканом перцовки, рыкал, требовал откушать, а если гость выбивался — не хотел пить, медведь бросал поднос и начинал гостя драть не на шутку”. Князь-кесарь лишь смеялся: “Медведь знает, какую скотину драть...”
Арестовав распопа Гришку, Ромодановский напал на след если не заговора, то, во всяком случае, злобного ворчания и упрямства среди московских особ, все еще сожалеющих о боярских вольностях при царевне Софье, по сей день томящейся в Новодевичьем монастыре.
На следующий день Гаврила никак не мог пробиться к князю-кесарю. Он было кинулся за каретой Ромодановского, но так и не догнал и вернулся в Кремль. Гаврила смело зашел в палату, где сидел Ромодановский. Князь сказал: “А ты — смелый, Ивана Артемича сынок! Ишь ты! Черная кость нынче сама двери отворяет!.. Чего тебе?”
Гаврила передал почту да доложил, что следовало, на словах.
5
С утра накрапывал дождь. Чтобы развеселить царевну, Толстая придумала игру с мячом, но у Натальи Алексеевны было слезливое настроение. Она позвала с собой Катерину и повела ее в бывшую спальню Натальи Кирилловны (царицы). Наталья с горечью поведала Катерине, что проходят безрадостно ее дни. Она не так молода, всего на пять лет моложе Петра. А годы уходят бесполезные, однообразные. Потом Наталья сказала, чтобы Катерина созналась обо всех своих амантах (любовниках). Та честно рассказала, что ее шестнадцатилетней выдали замуж за Иоганна Рабе. Но он вскоре бежал из Мариенбурга, осажденного русскими. Вторым был солдат, спасший ее от калмыков. Третьим — Менши-ков. Его она любила. Он веселый. А Петра она побаивается, “но мне кажется — я скоро перестану его бояться...”. Наталья сказала, что Катерине придется забыть о прошлом. Та ответила: “Мне многое нужно забыть, но я легко забываю...”
Наталья призналась: Катерина счастливее ее, а царевнам одна дорога — в монастырь. “Нас замуж не выдают, в жены не берут”.
В этот момент показался всадник. Он увидел царевну, подошел к окну, преклонил колена, шляпу снял и прижал к груди. Царевна вспыхнула. Она узнала Гаврилу Бровкина. Он ответил, что прибыл по поручению государя, привез с собой искусного мастера писать парсуну (портрет) Катерины. А потом мастер уедет учиться за границу.
Он попросил разрешения привести Голикова, смиренно ожидающего в телеге.
6
В Измайловском началась суета — подготовка к обеду. В Немецкую слободу послали за музыкантами.
С приездом Гаврилы царевна развеселилась, начала придумывать разные забавы. Приказала Толстой организовать пир с ряжеными. Та попыталась отговориться, что до святок еще далеко, но Наталья настояла.
Она заставила Гаврилу и Голикова светить, а остальные открывали сундуки, доставали старинную одежду. Потом затеяли игру в домового. Открывали потайные двери, с ужасом смотрели в темноту. В одном темном месте увидели среди паутины два горящих зеленых глаза. Меншиковы, Марфа и Анна, кинулись с визгом прочь, а Наталья, оступившись, упала на руки Гавриле, тот крепко подхватил ее. Она двинула плечом, сказала тихо: “Пусти”.
На ужин царем Валтасаром одели Гаврилу. Наталья Алексеевна оделась Семирамидой. Девиц Меншиковых оставили в прозрачных рубашках, украсили водяными кувшинками, они стали русалками. Катерину одели богиней овощей и фруктов — Астартой или Флорой. А Голикова одели эфиопским царем. От блаженства Голикову казалось, что он попал в рай. Ужинали, сидя на ковре, расстеленном на полу. Потом пошли танцевать: царевна — с Толстой, Гаврила — с Катериной. Гаврила не понял, что ему не следовало долго танцевать с Катериной. Царевна улыбалась как-то невесело. Потом она повисла на Толстой. Анисья крикнула, чтобы музыканты перестали играть. У царевны закружилась головка. Вскоре царевна ушла. Всем сразу стало неловко. Толстая сказала Гавриле, чтобы шел к царевне, на коленях молил о прощении. Выйдя из горницы, Гаврила наткнулся на царевну. Она сказала, что ему нечего делать в Москве, пусть едет назад. Но руки ее сами поднялись на плечи Гаврилы. Он обнял Наталью и крепко прижал, целуя ее в пробор.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
/ Краткие содержания / Толстой А.Н. / Петр Первый / Вариант 1
|
Смотрите также по
произведению "Петр Первый":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
