Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Крапивин В.П. / Выстрел с монитора
Выстрел с монитора [1/6]
Плановое донесение спецгруппы "Кристалл-2", №142-д
В течение последних трех суток наблюдалось локальное возмущение межузловых четырехмерных полей. В пространстве "Бэта" (максимально приближенная гипотетическая грань) имел место кольцевой ретросдвиг с суточным радиусом. На границе сдвига зафиксировано перемещение малой (ок. 1,7 г) металлической массы - предположительно с характеристикой типа "прокол". Данное явление могло быть как причиной, так и следствием возникновения Т-кольца. Могло быть также и случайностью, не имеющей связи с ретросдвигом.
(Особое мнение мл. науч. сотр. М. Скицына: "Последнее исключается. Связь несомненна".)
Далее (в пределах амплитуды) отмечено "эхо" поля "VITA", совпадающее с теоретическими расчетами М.А. Мохова. Тем не менее группа не считает этот факт достаточным, чтобы рассматривать "эхо" как резонанс явлений типа "переход" или "бросок" (по М.А. Мохову - "Мёбиус-вектор" ).
Примечание: мл. науч. сотр. М. Скицын считает, что "эхо" есть именно резонанс "Мёбиус-вектора".
Что касается понятий, предложенных нам Центром под шифрами "Дорога", "Окно" и "Командор", группа считает, что данные абстрактно-философские категории программированию и аналу не подлежат и к теме "Кристалл-2" отношения не имеют.
(Особое мнение мл. науч. сотр. М. Скицына: "Имеют".)
* * *
...Сюжеты о Командоре - продукт студенческого (в основном стройотрядовского) фольклора периода активной реставрации исторических памятников и увлечения модными, хотя и псевдонаучными, идеями о многомерности миров и явлений. Заметного влияния на молодежное самодеятельное творчество не имели.
(Из реферата доцента Т-ского пединститута У.О. Валуевой, данного на правах рукописи.)
Часть первая. ИЗГНАННИКИ
ПАРОХОД "КОБУРГ"
Пристань Лисьи Норы построена у нкого травянистого берега, недалеко от поселка с тем же названием. Поселок большой. Можно сказать, городок. Но "метеоры" и "кометы" минуют Лисьи Норы, не сбавляя хода. И когда кто-нибудь хочет попасть на такое быстрое судно, он должен ехать на пристань Столбы. Отсюда на теплоходе с подводными крыльями можно за четыре часа добраться до самого устья. Но это - если повезет с билетом...
В разгар лета, когда в здешних краях полно рыбаков, туристов и прочего отдыхающего народа, купить билет на скоростное судно не так-то легко. Поэтому три колесных пароходика местной линии тоже не остаются без работы.
Здешние жители называют их "смолокурами" (потому что пароходики давно уже работают не на угле, а на мазуте). "Смолокурам" не меньше чем по полсотни лет. Но они еще бодро шлепают гребными досками и громко, хотя и сипловато, гудят у сельских пристаней. Уж они-то, в отличие от "комет" и "метеоров", не пропускают ни одного деревенского дебаркадера. С дебаркадеров спешат на пароход неразговорчивые бабки с гогочущими гусями в корзинах, гладко выбритые районные уполномоченные, которых командировали в глубинку, а иногда и местные мальчишки - они не прочь зайцами прокатиться до соседней деревни.
В "смолокурах" не чувствуется смущения перед современными судами. В их неторопливости - солидность пожилых работников, занятых не очень заметным, но необходимым делом. И может быть, даже усмешка по поводу нынешней суетливой жни.
От Лисьих Нор до устья "смолокур" добирается через двое суток. Если северо-западный ветер гонит с залива крутую мутно-желтую волну, пароход швартуется в Лесном Заводе, у деревянного пирса под защитой Мохнатого мыса. А когда в заливе тихо, он шлепает до самого Кобурга - к большой радости туристов, которым не терпится осмотреть развалины здешней крепости.
Развалинами крепость сделалась в последнюю войну. А в начале позапрошлого века ее, целехонькую, после неутомительной двухнедельной обороны, галантно сдал генералу Кобургу не то шведский, не то прусский гарнон. Малозаметный и не балованный победами генерал-майор был так упоен свалившейся на него удачей, что присвоил крепости и городку свое имя. Сенат и Морская коллегия посмотрели на это мелкое самоуправство сквозь пальцы, и потому имя сохранилось до наших дней. И не только сохранилось, но и дало название одному "смолокуров" (два других называются "Декабрист" и "Кулибин").
Второго августа "Кобург" подошел к Лисьим Норам после полудня и полтора часа попыхивал у дебаркадера, поджидая пассажиров. На сей раз их оказалось немного. Устроилась на кормовой палубе компания стройотрядовских ребят. Потом поднялся по сходням пассажир в серовато-белой парусиновой куртке.
Пассажир был высок, прям, но еле заметно прихрамывал. Он словно хотел иногда опереться на трость, но вспоминал, что ее нет, и выпрямлялся еще больше, неловко дернув правой рукой. В левой он держал клеенчатый чемодан. Лицо у пассажира было длинное, в резких складках, с мясистым носом, который нависал над впалым прямым ртом. Гладкие волосы, почти сплошь седые, разделял несовременный пробор. Брови, тоже с сединой, торчали мелкими клочками. Из-под этих бровей пассажир быстро, но цепко оглядел небритого капитанского помощника с полинялой синей повязкой на рукаве, когда тот спросил билет.
- В третью каюту, - буркнул помощник, но потом почему-то подтянулся, кашлянул и добавил: - Пожалуйста...
В полутемном коридоре, где были двери шести кают, стоял особый "пароходный" запах: старой масляной краски, теплого железа, машинной смазки, речной воды и блкого буфета. Пассажир поморщился и чемоданом двинул внутрь приоткрытую дверь.
Каюта оказалась узкая, с двумя деревянными койками - одна над другой. Напротив коек привинчен был к стене белый крашеный стол, рядом стояло старомодное кресло с вытертым красным плюшем, у окна - конторский стул. У двери светился белым фаянсом умывальник со старинным медным краном. Из крана капало.
- Милая эпоха Сэмюэла Клеменса, - глуховато сказал пассажир. Он был, видимо, доволен тем, что оказался в каюте один. Поставил чемодан под стол, медленно сел в кресло и прислонился затылком к плюшевой спинке. Прикрыл глаза.
Пока человек так сидит, скажем о нем еще несколько слов. Договоримся называть его просто Пассажиром. Во время бесед с мальчиком они так и не узнали имен друг друга. То ли мешало какое-то смущение, то ли, наоборот, возникло внутреннее согласие, при котором ясно, о чем спрашивать можно, а о чем не надо...
Итак - Пассажир. Можно было бы назвать его и Стариком, но это не совсем точно. Был он очень пожилой, но полным стариком не казался даже мальчику.
Мальчик появился на пристани перед самым отчаливанием "Кобурга". Невысокий, в синей круглой кепчонке с большим козырьком и белой надписью "Речфлот", с такой же синей спортивной сумкой на ремне с кольцами. Ремень был длинный, сумка сердито ширкала по пыльно-загорелой ноге, когда мальчик шел от кассового домика к дебаркадеру по тропинке среди подорожников и луговой кашки.
Он шел независимо.
Кепка на нем была надета козырьком назад. Из-под нее на затылок и виски спускались темные сосульки давно не стриженных волос.
В трех шагах позади мальчика так же независимо и молчаливо шла старая женщина. Сухая, рослая, в беретике.
Тропинка привела к мутной луже посреди травы. Это была, видимо, постоянная лужа, через нее перекинули сходню - две доски с поперечными брусками. Мальчик решительно ступил на доски, они хлопнули, вода выплеснулась щели и забрызгала кеды. Бесцветно-ровным голосом, но отчетливо женщина сказала:
- Промочишь обувь и носки, а запасных у тебя нет.
Худые лопатки мальчика шевельнулись под выцветшей, в бело-розовую клетку рубашкой. Это неуловимое движение стоило нескольких фраз: "Зачем говорить чепуху - какие-то несколько капель; и вообще я как-нибудь сам о себе позабочусь; и я же понимаю, что дело не в брызгах, а просто вам надо что-то сказать, потому что идти вот так и молчать вам тошно; но уж если кто-то виноват в этом, то никак не я..."
Перешли лужу, и спутница мальчика заговорила опять:
- Все-таки я не понимаю: почему ты не взял чемодан с вещами...
Не обернувшись, но оч-чень вежливо мальчик сказал:
- Ведь я же объяснил, Анна Яковлевна: я оставил чемодан в залог за испорченные часы.
- В конце концов, это просто нелепо... Ты ставишь меня перед своими родителями в двусмысленное положение.
Мальчик опять шевельнул лопатками.
Пассажир открыл глаза, когда мальчик и его спутница вошли. Он был, без сомнения, джентльмен и, увидев женщину, хотел было встать. Но поморщился и остался в кресле.
- Извините, - сказала Анна Яковлевна, - мы вас побеспокоили. Судя по билету, здесь место мальчика... Я понимаю, вам, наверно, приятнее путешествовать одному, но что поделаешь...
Пассажир все-таки поднялся. Прямой, седая голова под самый плафон.
- Ничего... - Он даже улыбнулся. Он, видимо, сперва решил, что в каюте поселится эта пожилая дама, и теперь был доволен: мальчик - более удобный сосед. - Я думаю, мы поладим.
Анна Яковлевна посмотрела на мальчика:
- Я уверена: ты будешь вести себя так, чтобы не стеснять взрослого человека.
- Я тоже в этом совершенно уверен... - Мальчик аккуратно устроил кепку на вешалке у двери и поставил на стул сумку. Она, полупустая, мягко осела.
Анна Яковлевна сухо сказала:
- Папе я вечером позвоню.
Мальчик наклонил и опять поднял голову, поправил на стуле сумку. Анна Яковлевна проговорила:
- Я думаю, у тебя нет оснований на меня обижаться.
- Ни в малейшей степени, - сказал мальчик сумке.
Анна Яковлевна коротко вздохнула:
- Что поделаешь, раз мы оба - люди принципов...
Пароход басовито гукнул два раза.
- Вы можете опоздать на берег, Анна Яковлевна.
- Прощай.
Он аккуратно кивнул опять и, когда она ушла, вдруг обмяк, неуловимо повеселел. Теперь стало заметно, что лицо у него не твердое, не упрямое, а живое и готовое к улыбке.
Это был мальчишка лет одиннадцати, узкоплечий, но круглолицый, толстые губы, нос сапожком, глаза цвета густого чая. В глазах этих еще держалась недавняя напряженность и досада, но на Пассажира мальчик глянул без хмурости, с нерешительным любопытством: что вы за человек? Правда поладим?
ИСТОРИЯ С АКВАПЛАНОМ
Тяжело ворочая колесами, пароход стал отодвигаться от пристани. Толчки поршней и вибрация вала передались ногам сквозь каютную палубу. Мальчик переступил, будто от щекотки. Он держался за спинку стула и смотрел в окно.
Пассажир опять опустился в кресло, достал внутреннего кармана свернутый цветной журнал...
Шаткая дверь от вибрации отошла. Из коридора снова дохнуло разными запахами и больше всего буфетом.
- Можно я открою окно? - тихо сказал мальчик.
Пассажир зашевелился:
- Сделай одолжение. Я сам хотел попросить... - Голос у него был нкий, с прикашливанием.
Квадратное окно совсем не походило на морской иллюминатор. С карна свешивалась куцая занавеска в цветочках. Стекло в деревянной раме дребезжало.
В полуметре от пола под окном тянулась белая труба - видимо, отопление. Мальчик встал на трубу, откинул на раме боковые крючки, потянул вн брезентовую петлю. Перекошенная рама сперва сопротивлялась, потом со стуком опустилась в пазах. Мальчик виновато ойкнул.
Он уперся коленями в узкую подоконную доску, грудью лег на край опущенной рамы и по плечи высунулся окна.
Увешанный спасательными кругами дебаркадер уходил назад. Берег отодвигался. День был теплый, но почти без солнца. Лишь редка желтые проблески вылетали -за мягких серых облаков. Сварливо перекликались чайки.
Мальчик медленно вздохнул - то ли от каких-то переживаний, то ли просто от речного воздуха. Вздыхать было неудобно: рама давила на ребра. Стоять было тоже неловко: острый край подоконной доски резал колени. Но мальчик стоял долго. Влажный воздух шевелил у него волосы, летел через плечи в каюту, качал занавеску, и она щекотала мальчику шею.
Берег сделался выше, и пристань исчезла за мысом.
...Пассажир вдруг сказал:
- Голубчик, если нетрудно, подвинься немного в сторону. Читать будет посветлее.
Мальчик торопливо сдвинулся в окне, прижался плечом к его краю. Так он стоял еще минуту. Затем прыгнул с трубы, потер коленки, подумал и шагнул к стулу. Достал сумки растрепанную пухлую книжку.
Пассажир укрывался за развернутым номером "Огонька". С обложки улыбалась девица в оранжевой каске строителя. Мальчик полувопросительно сказал девице:
- Моя койка, наверно, верхняя...
- M-м?.. Если не возражаешь, - отозвался Пассажир и опустил журнал. - Мне с моими суставами карабкаться как-то не с руки... Вернее, не с ноги.
Мальчик никак не отозвался на шутку. Присел и стал расшнуровывать кеды.
- Но с другой стороны... - Пассажир, кажется, забеспокоился. - Ты не свалишься оттуда?
Мальчик сердито распутывал на шнурке узел.
- Я и в вагоне-то не падал никогда, а там полки в два раза уже...
Он задвинул кеды под стул и по привинченным к стойке ступенькам забрался наверх. Койка была застелена шерстяным одеялом, в головье лежала твердая подушка в синеватой казенной наволочке. Мальчик повозился на одеяле, постукал подушку ребром ладони и притих с книгой.
В каюте стало тихо, только Пассажир редка шелестел журналом. Под палубой ровно вздыхала машина, за окном бурлила под колесами вода, с кормы доносились голоса и негромкий перезвон струн.
Потом занесло в окно комаров - их в этот пасмурный теплый день было много над берегами и водой. Комары тонко запели. Но Пассажир не обращал на них внимания. И лишь когда отошла опять и заскрипела дверь, он отложил журнал. Медленно встал.
Верхняя койка оказалась у Пассажира на уровне груди. Он взглянул на мальчика. Мальчик не читал. Раскрытая книга съехала к самому краю койки, а мальчик спал. Воздух окна шевелил его волосы. Нижняя губа смешно и сердито оттопыривалась, к ней прилипло семя одуванчика, влетевшее вместе с комарами.
Пассажир осторожно шагнул к двери, запер ее, скрипучую, на щеколду и вернулся к мальчику. Тот повозился, хлопнул губами и слнул семечко. Подтянул и обнял коленки (на них все еще краснели рубчики от подоконной доски). На мятых шортах оттопыривался карман, него тополиным листиком выглянул угол новой трехрублевки. Пассажир минцем вдвинул твердую бумажку в карман, прогнал с мальчишкиной ноги двух комаров и оглянулся на окно: не поднять ли раму? Но передумал, снял свою парусиновую куртку и укрыл мальчика от пяток до плеч.
Потом взял книгу. Это было старое, тридцатых годов, дание романа Гюго "Человек, который смеется".
Пассажир полистал, постоял, словно что-то вспоминая. Закрыл книгу и положил поближе к мальчику. Затем он, морщась и постанывая, лег на нижнюю койку. Навзничь. И кажется, заснул.
Сколько прошло времени, трудно сказать. "Кобург" успел приткнуться к пристани Косари, постоять полчаса и двинуться дальше. Пассажир или проспал это событие, или не обратил на него внимания. Когда он открыл глаза, все так же плескалась вода и поскрипывали на проволоке кольца занавески. На потолке змеились длинные живые блики: значит, облака поредели. Блики были неяркие, желтые - видимо, вечерело.
С верхней полки опустилась и закачалась нога в полинялом голубом носке. На пятке была дырка размером с копейку, а к середине ступни прилип расплющенный высохший паук.
- Выспался? - спросил у ноги Пассажир. Нога исчезла, с края свесилась голова с темными нестрижеными прядями.
- Ага... Это вы меня укрыли?
- Естественно... Комары зудят, вот и укрыл.
Мальчик почему-то вздохнул:
- Меня комары не трогают... Хотя если сплю, то, наверно, могут... - Он опустил куртку. - Спасибо.
- Если не трудно, повесь у двери.
- Ага... Спасибо, - снова сказал мальчик и прыгнул вн.
Вернувшись от вешалки, он боком устроился в кресле, перекинул ноги через подлокотник. Поболтал ими.
- Можно посмотреть журнал?
- Да ради Бога...
Мальчик полистал "Огонек", но почти сразу отложил. Поскучнел и стал смотреть в окно.
- Неприятности? - вдруг тихо сказал Пассажир.
Мальчик не удивился. И не оглянулся. Так же тихо спросил:
- Почему вы решили?
Пассажир не то усмехнулся, не то вздохнул. Объяснил:
- Я такую примету знаю с детства: если паука раздавишь, обязательно что-то нехорошее случится. А у тебя паук на носке.
Мальчик быстро подтянул ногу и с минуту сидел в позе вестной итальянской скульптуры. Называется "Мальчик, вытаскивающий занозу". Разглядывал ступню. Взял останки паука за лапку, отнес к окну, дунул.
- Нет, он уже дохлый был, когда я наступил... Это я в чулане веревку искал, разутый, чтобы не топать зря... На живого зачем наступать?
- Но если случайно...
- И случайно не наступлю. Потому что чувствую.
Мальчик вернулся в кресло, забрался с ногами. Встретился с Пассажиром взглядом и поморщился. Взялся за нижнюю губу.
- У тебя что-то болит?
- Не... По-моему, это у вас болит, - нерешительно сказал мальчик. - Только не пойму что. Будто везде...
- А! Ты угадал... - Длинное тело Пассажира болезненно шевельнулось. - Эта штука называется "остеохондроз". Не слыхал?
Мальчик свел брови и качнул головой.
- Между позвонками нарастают хрящи и зажимают нервы. И боль отдает в самые неожиданные места, от пяток до мозжечка... Потому как старость, дорогой мой...
Все так же, со сведенными бровями и держась за губу, мальчик проговорил:
- Если позвоночник, то главная боль в спине... Да?
- Ох... пожалуй...
- Тогда... я, наверно, могу...
- Что? - Пассажир приподнял голову. - Что ты можешь, дружок?
- Ну... полечить, если вы хотите. Я немного умею...
- Неужели?
- Ага... Я так уже делал. С одним человеком. И получалось... Только вам надо вверх спиной лечь.
- Гм, это задача... Впрочем, попробую... А что ты предлагаешь? Массаж? - Пассажир глянул на худые мальчишкины руки в коротких рукавах.
- Да не-е... - Мальчик спустил с кресла ноги. - Я не буду касаться. Или чуть-чуть. Вы не бойтесь...
Пассажир коротко, с прикашливанием засмеялся и стал переворачиваться на живот.
- Уверяю, что не боюсь. Хуже не будет...
Мальчик принес к постели стул. Сел верхом, грудью навалился на спинку. Втянул и закусил губу. Худая спина Пассажира закаменела под синей с белыми полосками рубашкой.
- Вы не напрягайтесь так, - осторожно попросил мальчик. - Не натягивайте... все жилки.
- Ох, ладно... - Спина обмякла, даже подтяжки ослабли.
Мальчик сощурился, протянул руки, ладонями провел вдоль спины. Шепотом сказал:
- Ой-ей...
- Что? - выдохнул в подушку Пассажир.
- Сколько всего у вас... Ну, от которого боль...
- Да? Уже во всем разобрались, уважаемый доктор?
- А вы не дразнитесь, - строго сказал мальчик.
- Ох, вини. Молчу.
- Не, молчать не надо. Лучше про что-нибудь разговаривайте. - Ладони мальчика то замирали, то плавали над синей рубашкой.
- Но я, право, не знаю... Видишь ли, я как-то не имею опыта бесед в... таких ситуациях.
- Значит, сильно болит? - Мальчик говорил с некоторым напряжением. Он грудью сильно налегал на спинку стула.
- Болит? M-м... пожалуй, меньше. Ты не беспокойся, я привык терпеть. В жни всякое бывало...
- На войне?
- И на войне, и после...
- А вы кто? Ну, профессия у вас какая?
- Профессии были разные. Последняя - совсем не романтическая. Ревор в системе "Плодоовощторга"... Но это так, мимикрия.
- Что? - удивился мальчик.
- Маска для души... В душе человек далеко не всегда тот, кто он в жни. Впрочем, тебя это не должно волновать.
- Ну почему же, - уклончиво сказал мальчик. И другим голосом, оживленней, спросил: - А вы до какой пристани плывете?
- Сейчас, этим рейсом? До Якорного поля.
- Даже и не слышал про такую... Это поселок?
- Это заповедник. Там у меня... друг юности.
- А далеко это поле?
- Ну... после Краснодольска.
- У-у... Я раньше сойду, в Жукове. А оттуда - в Черемховск.
- И к кому же ты туда направляешься?
- Домой.
- А та... дама, которая тебя провожала? Родственница?
- Не-е... Знакомая отца. Вернее, его мамы, бабушки моей.
- Понятно...
Мальчик, двигая ладонями, вздохнул:
- Нет, вам, наверно, непонятно... почему мы так с ней расстались.
- Прнаться, да... Но любопытствовать не смею. Чужие секреты...
- Да никакие не секреты. Просто у меня лопнуло терпение... Я у нее жил две недели, меня папа туда устроил. Ну, вроде как погостить и заодно немецким позаниматься. У меня с этим языком никак не ладится. В этом году в шестом классе экзамены по иностранному языку сделали, дак я еле выплыл...
- О... ты, значит, шестой класс закончил? Солидно.
- Ага. Я только ростом не очень, а вообще мне уже скоро тринадцать.
- Как и ему...
- Кому?
- Что?.. Ох, это я так, отвлекся... Ну и как ты жил в Лисьих Норах?
- По-всякому жил. Анна Яковлевна эта... Ну, она со своим характером. Вся такая, будто прошлого века. И с меня стала требовать, чтоб всегда поглаженный, причесанный... Вставать по часам, ложиться по часам. С десяти до одиннадцати, каждый день, зубрежка немецкая... И всегда "вините" и "пожалуйста"... И вилкой не брякать... о старинные тарелки...
- Просто как Гек Финн и вдова Дуглас, - вздохнул Пассажир. - Помнишь?
- Ага... Ну нет. Наверно, все-таки не совсем так, я зря наговаривать не хочу. Она ведь в общем-то неплохая, наверно... С ней иногда интересно было, она про прежние времена много рассказывала... И по немецкому меня подтянула.
- А -за чего же конфликт?
- Да так, накопилось... Сперва мне вовсе и не трудно было, я к ее режиму быстро приспособился. Ну, не то чтобы по правде стал таким... совсем уж воспитанным, а просто сказал себе: "Терпи, так надо". Помните, вы про маску говорили?
- Да-да... Значит, ты "принял правила игры"?
- Ага! Вот именно, будто играть стал! И даже интересно сделалось... Да там и хорошего было много! Книг у нее полным-полно, журналов старых про путешествия... И я же не все время с ней дома сидел. А Лисьи Норы - городок интересный, мы там с ребятами везде лазили, исследовали. И всякие игры устраивали.
- Любопытно. И какие же игры у... нынешнего поколения?
- Ну, например, мы акваплан сделали. Знаете?
- М-м...
- Большой кусок фанеры с веревкой. Он к моторке цепляется на буксир... У одного мальчишки есть старший брат, у него моторная лодка. Ну вот, на фанеру встанешь, за веревку держишься, будто за вожжи, и моторка тебя тащит.Быстро так,будто летишь над водой.
- Как на водных лыжах?
- Ага. Только это проще. Можно почти без тренировки, это даже у самых маленьких получалось... И здорово так!.. Ну вот, -за этого акваплана я с ней и поругался.
- Не разрешила кататься?
- Да не в том дело. Я с ее часами в воду булькнулся... У меня часов нету, она мне дала свои старые. Чтобы я к обеду в точности приходил. А я же их на руке носить не буду, дамские. Вот в кармане и таскал и забыл выложить на берегу...
- Так ты что же, одетый на этом акваплане ездил?
- А чего такого? Только босиком... По ногам брызжет, а выше колена и не замочишься. Мы с отмели стартовали и туда же обратно приезжали. Кто научился, тот никогда не свалится...
- Однако же булькнулся.
- Потому что мотор заглох! Это первый раз случилось, никто даже не ожидал... Ну и ладно бы, самому-то высохнуть недолго. Да только часы остановились наглухо, вода в них попала. Ну и началось: "Ах, какой ужас, ты не только часы испортил, но и сам мог утонуть". И еще: "Аккуратный и собранный человек не позволит себе попадать в такие ситуации..." Я не удержался. "Знаете, - говорю, - как надоело быть аккуратным и собранным! Вы меня, будто канарейку в клетке, воспитываете..." Она, конечно: "Как ты можешь так говорить, я за тебя волнуюсь..."
Мальчик шумно подышал и сильно заскрипел стулом.
- Ну, тут я и сказал: "Вы не за меня, а за часы волнуетесь. Вы не бойтесь, папа заплатит за ремонт..." Может, я зря такое брякнул, да назад не проглотишь... Она села, помолчала так выразительно и говорит: "Такого я, прнаться, от тебя не ожидала... Ты, конечно, мальчишка, но и мальчишкам не все позволено..." А потом: "Одно двух - или ты немедленно и как следует винишься, или мне остается проводить тебя на вокзал..." А чего я буду виняться, если я правду сказал...
Пассажир с осторожным интересом спросил:
- А прнайся, голубчик: ты уверен, что сказал ей правду?
- Ну... насчет часов я, кажется, зря. А насчет канарейки... Да и вообще... Так обидно сделалось. Как тут виняться?.. Она губы поджала и давай звонить на вокзал, про расписание. А тот поезд, который нужен, уже ушел. С автостанции сказали, что билетов на автобус нет. Тогда она на пристань позвонила, а тут этот "Кобург". Она говорит: "Я иду за билетом, а ты уложи чемодан и ступай за мной..." А я сумку только взял с книжкой, а чемодан не стал собирать. Пускай назло ей останется...
- А может, решил, что она еще передумает?
- Вот уж нет... - Мальчик взялся за спинку стула и утомленно откинулся назад. - Такие, как Анна Яковлевна, ничего не передумывают... А я тоже... А спина у вас, по-моему, уже не болит. Да?
- Что? - Пассажир приподнялся на локтях. - Не может быть... В самом деле... - Он осторожно пошевелился.
Мальчик улыбнулся и согнутым локтем провел по лбу.
- Сейчас болеть не будет. По крайней мере, до утра... Я вас нарочно разговором отвлек, чтобы легче было боль убрать.
- Ох, спасибо... Как же это у тебя получается?
- Получается... иногда. - Мальчик встал и серьезно сказал: - Только потом все тело гудит и есть ужасно хочется.
МЫС ГОРОД
В конце короткого коридора была буфетная дверь. За дверью оказались три липких столика (за ними никого не было) и прилавок с хмурой полной теткой в кокетливой кружевной наколке.
Мальчик взял у буфетчицы две котлеты и стакан теплого чая. Разменял хрустящую трешку - свой дорожный запас. Буфетчица сказала, что рублей нет, и дала сдачу одинаковыми монетками по пятнадцать копеек.
Гарнир вареных макарон отдавал тухлым, но котлеты все же пахли котлетами, и мальчик сжевал их, помазав горчицей. Проглотил чай. К тарелке с хлебом нахально шел крупный рыжий таракан. Мальчик повернул к нему, словно зеркальце, прямую ладонь. Таракан попятился, встал на задние лапы, ощетинил усы, кинулся на край стола и спрыгнул.
- То-то же, - сказал мальчик. И ушел на корму.
Здесь, под косо подвешенной лодкой, расположился небольшой студенческий табор. Кто-то спал, привалившись к рюкзаку, кто-то тихо разговаривал и смеялся. Похожий на цыгана парень сидел на стопке рыжих спасательных жилетов и трогал струны гитары. Мальчик встал у перил с проволочной сеткой, поразглядывал стройотрядовцев и стал смотреть на реку.
Небо совсем очистилось. Солнце уже пряталось за кромку леса на высоком берегу и лишь редка стреляло красноватыми лучами -за верхушек елей. Другой берег, нкий, луговой, был покрыт оранжевым светом. На нем хорошо видны были деревни с почерневшими рублеными бами и деревянными церквушками, которые еще не разобрали и не свезли в заповедники.
Потом выплыло -за поворота село. Уже не с одной, а с несколькими церквами. Главная была каменная, белая и ярко светилась под наклонными лучами. Золотисто-зеленый берег, желтый плес, темные и светлые колокольни, купола, маковки...
- Ну, прямо Углич, что на Волге, - сказал кто-то среди студентов.
- А и так почти Углич - Уголичи-Северские. Давний оплот здешних староверов. Даже Цари ничего не могли поделать...
- Этакая Русь рядом с Западом...
- История, чего ж тут...
Девушка в синей аэрофлотовской пилотке подняла от рюкзака голову и спросила гитариста:
- Миша, а ты песню про Углич помнишь?
Тот прихлопнул струны.
- Ту, что Димка Ярцев сочинил? А как же. Мы ее и там... помнили. Правда, командиры косились, не в жилу, мол. Но все равно...
- Эх, Димка, Димка... - сказали за грудой рюкзаков. - Главное, перед самым дембелем...
Гитарист переливчато перебрал струны, откинул волосы, посмотрел на Уголичи-Северские... Голос у него оказался высокий, почти как у девушки.
Раскалил закат на небе угли
И с размаха на реку обрушил.
И глядится в воду древний Углич
С темно-красной церковью-игрушкой...
Парни и девушки начали подвигаться к певцу, окружили. Мальчик его уже не видел. Но голос звенел.
...А игра была - не на свирели,
У крыльца толпой бояре стали.
"Покажи, царевич, ожерелье..."
И по горлу - с маху острой сталью...
Вот и все. Легенда или сказка...
От заката взгляды поднимите:
Виден в небе храм в багровой краске -
Жил да был на свете мальчик Митя...
Мальчик вспрыгнул на планшир, ухватился за трубчатую стойку фонаря. За головами и спинами опять увидел гитариста. Тот наклонился над струнами, голос у него как бы потемнел:
Жил да был... Над Волгою затишье.
Не спеша звезда в закат упала...
И вдруг с плачущим, чисто цыганским вскриком, со взмахом отброшенных волос:
...А за что во все века мальчишек -
Топорами, пулями, напалмом?!
Мальчик вздрогнул и соскочил на палубу. И услышал уже -за голов:
Тонкий крест стоит под облаками,
Высоко стоит над светом белым.
Словно сам Господь развел руками,
Говоря: а что я мог поделать?
Тихо стало, и в плеске забортной воды, в бледнеющем оранжевом свете Уголичи-Северские медленно проплывали мимо "Кобурга", который к этой пристани почему-то не причаливал...
Мальчик постоял еще на корме. Песен больше не было. Да и слушать другие после этой, про Углич, не хотелось. Он ушел на середину парохода, сел на скамейку крашеных реек, у стенки с каютными окнами. Здесь палуба была совсем узкая - от скамьи до бортового поручня не больше метра.
Прошел пассажирский помощник капитана. Мальчик подтянул ноги, поставил пятки на скамью. Помощник сказал равнодушно:
- Один, значит, едешь? Гляди не балуйся.
Мальчик обнял колени, ткнулся в них подбородком.
За высоким кожухом вертелось и расталкивало воду гребное колесо. Сквозь этот шум слышен был миролюбивый звон комаров.
Вверху на мостике сказали:
- Иван, флаг сыми, видишь, солнце ушло.
Оранжевый свет угас, небо стало зеленоватым. Мальчик знал, что потемнеет оно не скоро. Время белых ночей давно кончилось, но до осеннего равноденствия было еще далеко, и над здешним речным и лесным краем подолгу стояли белесые сумерки.
Появился на палубе Пассажир. Присел на край скамьи. Помолчал. Сказал неловко, но бодро:
- Да, голубчик, ты меня прямо воскресил.
- Вот и хорошо, - вздохнул мальчик. Не обернулся, смотрел, как наплывает высокий и почти черный мыс.
Это был крутой полукруглый холм. Лесистый, сумрачный. С обрывистым выступом над водой. Выступ напоминал забрало рыцарского, колючим гребешком украшенного шлема. Кромка "забрала" была без леса - ломаный гранитный край с редкими деревцами. От него до воды - метров сто, наверно.
И вот эта махина двигалась на пароход. Видимо, фарватер проходил недалеко от обрыва. Там ярко горела красная капля бакена, отражалась дрожащей стрункой.
Пассажир спросил:
- Спать не собираешься?
- Рано еще. Да и днем выспался.
- Это верно. Я тоже подремал... Все как и должно быть.
- Что "должно быть"? - отозвался мальчик. Без особого, впрочем, любопытства.
- Это я так... Извини, я хочу спросить... Допускаю, что выгляжу назойливым, но все-таки... Мне кажется, что тебя что-то беспокоит. Грызет, как иногда выражаются... Не могу ли я помочь?
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Выстрел с монитора
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
