• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Фольклор / Арабские сказки

Арабские сказки [11/18]

Скачать полное произведение

    И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    Рассказ о везире Нур-Ад-Дине и его брате
    Двадцать первая ночь
    Когда же настала двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь поднялся навстречу Нур-ад-дину и приветствовал его и сказал: "Войди сегодня вечером к твоей жене, а завтра я отправлюсь с тобою к султану, и я ожидаю для тебя от Аллаха всякого блага". И Нур-ад-дин поднялся и вошел к своей жене, дочери везиря.
    Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается его брата, то он, путешествуя с султаном, отсутствовал некоторое время, а вернувшись, не нашел брата. И он стал расспрашивать о нем слуг, и ему сказали: "В тот день, как ты уехал с султаном, он сел на мула, украсив его праздничной сбруей, и сказал: "Я еду в сторону аль-Кальюбии и пробуду в отсутствии день или два. Моя грудь стеснилась, пусть никто за мной не следует!" И со дня его отъезда до сегодняшнего дня мы ничего о нем не слышали".
    И Шамс-ад-дин расстроился из-за разлуки с братом и был сильно огорчен его исчезновением и сказал про себя: "Все это только из-за того, что я на него накричал в тот вечер! Он принял это к сердцу и уехал путешествовать. Непременно надо послать за ним следом!"
    И он пошел и осведомил об этом султана, и тот написал грамоты и послал почтовых гонцов к своим наместникам во всех землях, а Нур-ад-дин за те двадцать дней, что они отсутствовали, уехал в далекие страны, и его искали, но не напали на слух о нем и вернулись.
    И Шамс-ад-дин отчаялся найти брата и сказал: "Я преступил границы в своем разговоре с братом относительно брака наших детей. О, если бы этого не случилось! Все это произошло по моему малоумиюи непредусмотрительности".
    И через короткое время он посватался к дочери одного из каирских купцов и написал брачную запись и вошел к своей жене. И случилось так, что ночь свадьбы Шамсад-дина и его жены была той ночью, когда Нур-ад-дин вошел к своей жене, дочери везиря Басры, - и это произошло по воле Аллаха великого, дабы осуществился над тварями его приговор.
    И стало так, как братья говорили: их жены понесли от них, и жена Шамс-ад-дина, везиря Каира, родила дочь, лучше которой не было видано в Каире, а жена Нур-аддина родила мальчика, прекраснее которого не видали в его время, как сказал о нем поэт:
    О, как строен он! Волоса его и чело его
    В темноту и свет весь род людской повергают.
    Не кори его ты за родинку на щеке его:
    Анемоны все точка черная отмечает.
    А другой сказал:
    Когда красу привели бы, чтоб с ним сравнить,
    В смущенье бы опустила краса главу.
    А если бы ее спросили: "Видала ль ты
    Подобного?" - то сказала б: "Такого? Нет!"
    И Нур-ад-дин назвал его Бедр-ад-дином Хасаном, и дед его обрадовался ему и устроил празднества и трапезы, достойные царских детей. А потом везирь Басры взял Нурад-дина и привел его к султану, и Нур-ад-дин, подойдя, поцеловал перед ним землю. И был он красноречив, тверд сердцем, прекрасен и милостив и произнес такие стихи:
    "Да будешь вечно счастлив ты, господин!
    Да будешь жив, пока живут мрак и свет.
    Когда зайдет о помыслах речь твоих,
    То пляшет время и рукоплещет рок".
    И султан поднялся им навстречу и поблагодарил Нурад-дина за то, что он сказал, и спросил своего везиря: "Кто этот юноша?" И везирь рассказал ему его историю с начала до конца и сказал: "Это сын моего брата". - "Как же он сын твоего брата, а мы ничего о нем не слышали?" - спросил султан. И везирь сказал: "О владыка султан, у меня был брат, везирь в египетских землях, и он умер и оставил двух сыновей, и старший сел на его место везирем, а вот этот, его меньшой сын, прибыл ко мне. А я раньше поклялся, что выдам свою дочь только За него, и когда он приехал, я женил его на ней. Он юноша, а я стал дряхлым стариком, и мой слух сделался плох, и ослабла моя сообразительность, и я хотел бы от владыки нашего, султана, чтобы он поставил его на мое место. Это ведь мой племянник и муж моей дочери, и он достоин сана везиря, так как обладает верностью суждения и предусмотрительностью".
    И султан посмотрел на Нур-ад-дина, который пришелся ему по сердцу, и пожаловал ему то, чего хотел везирь. Он выдвинул его в везирстве и приказал дать ему великолепное платье, а кроме того, султан велел ему дать мула из своих личных и назначил ему выдачи и жалованье. И Нур-ад-дин поцеловал султану руку и отправился с тестем в свое жилище, и оба были до крайности обрадованы и говорили: "Это счастливый жребий новорожденного Хасана!" А потом, на следующий день, Нур-ад-дин пошел к царю и поцеловал землю и произнес:
    "Будь же счастлив по-новому каждодневно
    И успех знай, хоть строит враг тебе козни!
    И да будут все дни твои вечно белы,
    Дни тех же, кто враги тебе, - вечно черны!"
    И султан приказал ему сесть на везирское место; и Нур-ад-дин сел и взялся за дела своей службы и стал разбирать случаи с людьми и их тяжбы, как делают обычно везири, - и султан смотрел на него и удивлялся его поступкам, и уму, и сообразительности, и распорядительности; и он полюбил его и приблизил к себе. А когда собрание разошлось, Нур-ад-дин пошел домой и рассказал своему тестю о том, что было; и старик обрадовался. И Нур-ад-дин продолжал оставаться везирем и не покидал султана ни ночью, ни днем, и султан увеличил ему жалованье и пособия, так что обстоятельства Нур-ад-дина улучшились. И у него появились корабли, ездившие от его имени с товарами, и оказались рабы и невольники, и он возделал много имений, орошенных земель и садов.
    А когда его сыну Хасану исполнилось четыре года, скончался старый везирь, отец жены Нур-ад-дина, и Нурад-дин устроил ему великолепный вынос и похоронил его. А после того Нур-ад-дин занялся воспитанием своего сына; и когда тот окреп и ему исполнилось семь лет, он призвал к нему учителя, и поручил ему научить его читать и дать ему образование и хорошо воспитать его. И учитель научил его читать и заставил усвоить полезное в знании, и Хасан повторял Коран в течение многих лет и становился все красивей и стройней, подобно тому, как сказано:
    Вот луна, что в небе красы его полной сделалась,
    С анемона щек его солнце светит лучистое.
    Красотой он всей целиком владеет, и кажется,
    Что созданья все красоту свою у него берут.
    И учитель воспитал его во дворце его отца, и Хасан, с тех пор как вырос, не выходил из дворца везиря.
    И в один день из дней его отец, везирь Нур-ад-дин, взял его и одел в платье из числа роскошнейших одежд и, посадив на мула из числа лучших его мулов, отправился с ним к султану и ввел его к нему. И царь посмотрел на Бедр-ад-дина Хасана, сына везиря Нур-ад-дина, который ему понравился, и полюбил его, а жители царства, когда Хасан проехал мимо них в первый раз, направляясь с отцом к царю, были поражены его красотой и сидели на его пути, выжидая, когда он поедет обратно, чтобы взглянуть на его красоту и прелесть и стройный стан, - как сказано:
    Наблюдал однажды, ночной порой, звездочет, и вдруг
    Увидал красавца кичливого в одеждах.
    И увидел он Близнецов, что щедро рассыпали
    Чудеса красот, у него на теле блистающих.
    Подарил Сатурн черноту ему его локонов
    И от мускуса точки родинок на ланитах.
    Яркий Марс ему подарил румянец ланит его,
    А Стрелец бросал с лука век его стрелы метко.
    Даровал Меркурий великую остроту ем.),
    А Медведица - та от взглядов злых охраняла,
    И смутился тут звездочет при виде красот его,
    И упал он ниц, лобызая землю покорно.
    И судья, увидев Хасана, пожаловал его и полюбил и сказал его отцу: "О везирь, следует и необходимо тебе всегда приводить его с собою!" И везирь отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
    И Нур-ад-дин вернулся со своим сыном домой, и каждый день он поднимался с ним к султану.
    А когда мальчик достиг пятнадцати лет, его отец, везирь Нур-ад-дин, заболел и призвал своего сына и сказал ему: "О дитя мое, знай, что здешний мир - обитель проходящая, а будущая жизнь вечна. Я хочу дать тебе коекакие наставления; пойми же, что я скажу тебе, и устреми на это свой разум".
    И он принялся учить его хорошему обхождению с людьми и предусмотрительности, а потом Нур-ад-дин вспомнил брата и родные места и земли и заплакал о разлуке с любимыми и вытер слезы и произнес такой стих:
    "На разлуку вам жалуясь, что мы скажем?
    А когда до тоски дойдем - где же путь наш?
    Иль пошлем мы гонца за нас с изъяснением?
    Но не может излить гонец жалоб страсти.
    Иль стерпеть нам? Но может жить ведь влюбленный,
    Потерявший любимого, лишь недолю.
    Будет жить он в тоске одной и печали.
    И ланиты зальет свои он слезами.
    О, сокрытый от глаз моих и ушедший,
    Но живущий в душе моей неизменно,
    Тебя встречу ль? И помнишь ли ты обет мой,
    Что продлится, пока текут эти годы?
    Иль забыл ты вдали уже о влюбленном,
    Что довольно уже слез пролил, изнуренный?
    Ах! Ведь если сведет любовь нас обоих,
    То продлятся упреки наши не мало".
    А окончив говорить стихи и плакать, он обратился к своему сыну и сказал: "Узнай, прежде чем я тебя оставлю, что у тебя есть дядя, везирь в Каире, которого я покинул и уехал без его согласия. Я хочу, чтобы ты взял свиток и записал то, что я тебе скажу".
    И Бедр-ад-дин Хасан взял бумажный свиток и стал писать на нем, как сказал ему отец, и Нур-ад-дин продиктовал ему все, что с ним случилось, от начала до конца. И он записал для него время своей женитьбы и день, когда он вошел к дочери везиря, а также время своего прибытия в Басру и встречи с везирем, и то, что ко дню кончины ему было меньше сорока лет. "И вот мое письмо к нему, и Аллах для него после этого мой преемник, - закончил он, а затем свернул бумагу и запечатал ее и сказал: О дитя мое, Хасан, храни это завещание, ибо в этой бумажке указано твое происхождение и род и племя, и если тебя постигнет какое-нибудь событие, отправляйся в Египет и спроси там о твоем дяде и узнай дорогу к нему и сообщи ему, что я умер на чужбине тоскующий".
    И Бедр-ад-дин Хасан взял бумагу и свернул ее и зашил в ермолку, между прокладкой и верхом, и намотал на нее тюрбан, плача о своем отце, с которым он расставался молодым. Нур-ад-дин сказал ему: "Я дам тебе пять наставлений. Первое из них: не знайся ни с кем - и спасешься от зла, ибо спасение в уединении. Не посещай никого и не веди ни с кем дел, - я слышал, как поэт говорил:
    Уж не от кого теперь любви ожидать тебе,
    И если обидит рок, не будет уж верен друг.
    Живи ж в одиночестве и впредь никому не верь.
    Я дал тебе искренний совет - и достаточно.
    Второе: о дитя мое, не обижай никого, не то судьба тебя обидит. Судьба один день за тебя, один день против тебя, и земная жизнь - это заем с возвратом. Я слышал, как поэт говорил:
    Помедли и не спеши к тому, чего хочешь ты,
    И к людям будь милостив, чтоб милость к себе пришла.
    Над всякой десницею десница всевышнего,
    И всякий злодей всегда злодеем испытан был.
    Третье наставление: блюди молчание, и пусть твои пороки заставят тебя забыть о пороках других. Сказано: кто молчит - спасется, - а я слышал, как поэт говорил:
    Молчанье красит, безмолвие охраняет нас,
    А уж если скажешь - не будь тогда болтливым.
    И поистине, если, раз смолчав, ты раскаешься,
    То во сказанном ты раскаешься многократно"
    Четвертое: о дитя мое, предостерегу тебя, - не пей вина. Вино - начало всякой ему, вино губит умы. Берегись, берегись, не пей вина, ибо я слышал, как поэт говорил:
    Вино я оставил и пьющих его
    И стал для хулящих его образцом.
    Вино нас сбивает с прямого пути,
    И рту отворяет ворота оно.
    Пятое наставление: о сын мой, береги деньги, и они сберегут тебя; храни деньги - они сохранят тебя. Не трать без меры - будешь нуждаться в ничтожнейшем из людей. Береги дирхемы - это целительная мазь, ибо я слышал, как кто-то говорил:
    Коль деньги мои скудны, никто не дрожит со мной,
    А если побольше их - все люди друзья мне.
    Как много друзей со мной за щедрость в деньгах дружат
    И сколько, когда их нет, меня оставляют!"
    И Нур-ад-дин не переставал учить своего сына Бедр-аддина Хасана, пока не вознесся его дух; и печаль поселилась в его доме, и султан горевал о нем и все эмиры. И его похоронили.
    А Бедр-ад-дин пребывал в печали по своему отцу в течение двух месяцев, не садясь на коня, не поднимаясь в диван и не встречаясь с султаном.
    И султан разгневался на него и назначил на его меси) кого-то из придворных и посадил его везирем и приказал ему опечатать дома Нур-ад-дина, его владенья и поместья; и новый везирь принялся опечатывать все это и решил схватить его сына, Бедр-ад-дина Хасана, и отвести его к султану, чтобы тот поступил с ним согласно своему решению.
    А среди войска был невольник из невольников покойного везиря, и, услышав об этом событии, он погнал своею коня и поспешно прибыл к Бедр-ад-дину Хасану, коюрого он нашел сидящим у дверей своего дома, с печально опущенной головой и с разбитым сердцем. И невольник сошел с коня перед Бедр-ад-дином, поцеловал ему руку и сказал: "О господин мой и сын моего господина, скорее, скорее, пока не постиг тебя рок!" И Бедр-ад-дин встревожился и спросил: "Что случилось?" И невольник сказал: "Султан на тебя разгневался и велел схватить тебя, и беда идет к тебе за мною! Спасай же свою душу!" - "Есть ли у меня еще время войти в дом и взять с собою кое-что из мирского, чтобы поддержать себя на чужбине?" - спросил Бедр-ад-дин. И невольник ответил: "О господин мой, поднимайся сейчас же и брось думать о доме! - и он поднялся и произнес:
    Спасай свою жизнь, когда поражены горем,
    И плачет пусть дом о том, кто его построил.
    Ты можешь найти страну для себя другую,
    Но душу себе другую найти не можешь!
    Дивлюсь я тому, кто в доме живет позора,
    Коль земли творца в равнинах своих просторны.
    По важным делам гонца посылать не стоит:
    Сама лишь душа добра для себя желает.
    И шея у львов крепка потому лишь стала,
    Что сами они все нужное им свершают".
    И Бедр-ад-дин, услышав слова невольника, закрыл голову полой и вышел пешком, и, оказавшись за городом, он услыхал, что люди говорят: "Султан послал своего нового везиря в дом везиря, который скончался, чтобы опечатать его имущество и дома и схватить его сына Бедр-ад-дина Хасана и отвести его к султану, чтобы тот его убил".
    И люди опечалились из-за его красоты и прелести, а Бедр-ад-дин, услышав речи людей, пошел наугад, не зная куда идти, и шел до тех пор, пока судьба не пригнала его к могиле его отца.
    И он вошел на кладбище и прошел среди могил, а потом сел у могилы своего отца и накинул на голову полу фарджки [44]. А она была заткана золотыми вышивками, и на ней были написаны такие стихи:
    О ты, чей лик блистает так -
    Росе подобен и звездам он, -
    Да будешь вечно великим ты,
    Да не будет славе конца твоей!
    И когда он был у могилы своего отца, вдруг подошел к нему еврей, с виду как будто меняла, с мешком, в котором было много золота, и, приблизившись к Хасану басрийскому, спросил его: "О господин мой, что это ты, я вижу, расстроен?" - "Я сейчас спал, - ответил Бедрад-дин, - и видел моего отца, который упрекал меня за то, что я его не навещаю. И я встал испуганный и побоялся, что день пройдет, а я не навещу его и это будет мне тяжело". - "О господин мой, - сказал еврей, - твой отец послал корабли для торговли, и некоторые из них прибыли, и я хочу купить у тебя груз первого из прибывших кораблей за эту тысячу динаров золотом". И еврей вынул мешок, полный золота, отсчитал оттуда тысячу динаров и отдал их Хасану, сыну везиря, и сказал: "Напиши мне записку и приложи к пей печать".
    И Хасан, сын везиря, взял бумажку и написал: "Пишущий это, Хасан, сын везиря, продал Исхаку, еврею, весь груз первого из кораблей его отца, который придет, за тысячу динаров и получил плату вперед". И еврей взял бумажку, а Хасан стал плакать, вспоминая, в каком он был величии, и произнес:
    "С тех пор как исчезли вы, друзья, - дом не дом мне!
    О нет, и соседи мне теперь не соседи.
    Теперь не друзья уж те, кого я там видывал,
    И звезды небесные уж ныне не звезды.
    Вы скрылись и сделали, исчезнув, весь мир пустым,
    И мрачны, как скрылись вы, равнины и земли.
    О, если бы ворон тот, чей крик нам разлуку нес,
    Гнезда не нашел себе и перьев лишился!
    Утратил терпенье я в разлуке и изнурен.
    О, сколько в разлуки день спадает покровов!
    Посмотрим, вернутся ль к нам те ночи, что минули,
    И будем ли мы, как встарь, с тобой в одном доме".
    И он горько заплакал, и его застигла ночь, и Бедр-аддин приклонил голову к могиле своего отца, и его охватил сон; и взошла луна, и голова его скатилась с могилы, и он лежал на спине, и лицо его блистало в лучах месяца.
    А в могиле обитали правоверные джинны, и одна джинния вышла и заметила спящего Хасана и, увидав его, изумилась его красоте и прелести и воскликнула: "Хвала Аллаху! Поистине, этот юноша должен быть из детей рая!"
    И она взлетела в воздух, чтобы полетать кругом, как обычно, и увидела летящего ифрита, который ее приветствовал, и спросила его: "Откуда ты летишь?" - "Оттуда", - ответил ифрит. И джинния сказала: "Не хочешь ли отправиться со мною, взглянуть на красоту юноши, что спит у могилы?" И ифрит молвил: "Хорошо". И они полетели и спустились у могилы, и джинния спросила: "Видал ли ты в жизни кого-нибудь прекрасней этого юноши?"
    И ифрит посмотрел на юношу и воскликнул: "Хвала тому, на кого нет похожего! Но если хочешь, сестрица, я расскажу тебе о том, что я видел". - "Что же это?" - спросила джинния. И ифрит сказал: "Я видел девушку, подобную этому юноше, в стране египетской: это дочь везиря Шамс-ад-дина. Ей около двадцати лет жизни, и она красива, прелестна, блестяща и совершенна, и стройна станом. И когда она перешла этот возраст, о ней услышал султан в Каире и призвал везиря, ее отца, и сказал ему: "Знай, о везирь, до меня дошло, что у тебя есть дочь, и я хочу посватать ее у тебя".
    И везирь ответил: "О владыка султан, прими мои извинения и сжалься над моими слезами. Тебе известно, что мой брат Нур-ад-дин уехал от нас, и мы не знаем, где он, а он был моим товарищем по везирству; и причина его отъезда - гнев, потому что мы сидели с ним и говорили о браке и о детях, и он из-за этого рассердился, а я дал клятву в тот день, как ее родила мать, около восемнадцати лет тому назад, что не выдам свою дочь ни за кого, кроме сына моего брата. А недавно я услышал, что мой брат женился на дочери везиря Басры и от нее родился сын, - и я ни за кого не выдам свою дочь, если не за него, в уважение к моему брату. Я записал, когда я женился, и когда моя жена понесла, и время рождения моей дочери, - и она предназначена сыну своего дяди; а девушек для господина нашего султана много".
    Услышав слова везиря, султан сильно разгневался и сказал: "Подобный мне сватает у подобного тебе дочку, а ты не отдаешь ее мне и приводишь жалкие доводы! Клянусь моей головой, я выдам ее замуж лишь за ничтожнейшего из моих слуг наперекор твоему желанию!" А у султана был конюх - горбатый, с горбом спереди и горбом сзади, - и султан велел его привести и насильно написал его брачную запись с дочерью везиря и приказал ему войти к ней в ту же ночь и чтобы ему устроили шествие. И я оставил его среди невольников султана, которые зажигали вокруг него свечи и издевались над ним у дверей бани. А дочь везиря сидит и плачет среди нянек и прислужниц, и она больше всех похожа на этого юношу. А отца ее заключили под стражу, чтобы он не пришел к ней. И я не видел, сестрица, никого противнее этого горбуна. А девушка - она красивей юноши..."
    И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    Рассказ о везире Нур-Ад-Дине и его брате
    Двадцать вторая ночь
    Когда же настала двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда джинн рассказал джиннии, что султан написал брачную запись дочери везиря с горбатым конюхом и она " величайшем горе и что не найдется подобного ей красотою, кроме этого юноши, джинния сказала: "Ты лжешь! Этот юноша красивее всех людей своего времени". Но ифрит возразил ей и воскликнул: "Клянусь Аллахом, сестрица, девушка красивее его, но никто не подходит к ней, кроме него, ибо они похожи друг на друга, как родные брат и сестра. Горе ей с этим горбатым!" - "О брат мой, - сказала джинния, - давай поднимем его на себе и понесем его, и полетим с ним к той девушке, о которой ты говоришь, и посмотрим, кто из них красивее". - "Слушаю и повинуюсь! Это правильные слова, и нет мысли лучше той, что ты высказала. Я понесу его", - сказал ифрит и понес Хасана и взлетел с ним на воздух; а ифритка полетела рядом, бок о бок с ним. И они опустились в городе Каире и положили юношу на скамью и разбудили его.
    И Хасан пробудился от сна и увидел себя не в Басре и не на могиле отца. Он посмотрел направо и налево, и оказалось, что он действительно в другом городе, не в Басре; и он хотел крикнуть, но ифрит двинул его кулаком. Потом ифрит принес ему роскошную одежду и надел ее на него, и зажег ему свечку, и сказал: "Знай, что это я принес тебя, и я сделаю для тебя кое-что ради Аллаха. Возьми эту свечу и ступай к той бане и смешайся с толпой, и иди с нею до тех пор, пока не достигнешь помещения невесты, и тогда опереди всех и войди в помещение, никого не боясь. А как войдешь, стань справа от горбатого жениха и, когда к тебе станут подходить служанки, певцы и няньки, опускай руку в карман - ты найдешь его полным золота, - забирай полной горстью и кидай всем. И всякий раз, когда сунешь руку в карман, ты найдешь его полным золота. Давай же горстями всякому, кто к тебе подойдет, и ничего не бойся. Уповай на того, кто тебя сотворил, - это все по велению Аллаха".
    И, услышав слова ифрита, Бедр-ад-дин Хасан воскликнул: "Посмотри-ка, что это за девушка и какова причина такой милости!"
    И он пошел и зажег свечу и подошел к бане, и увидел, что горбун сидит на коне, и вошел в толпу в этом наряде, прекрасный видом (а на нем была ермолка и тюрбан и фарджия, вышитая золотом). И он шел в шествии, и всякий раз, как певицы останавливались и люди кидали им в бубны деньги, Бедр-ад-дин опускал руку в карман и находил его полным золота, - и он брал и бросал его в бубны певиц и наполнял бубны динарами. И умы певиц смутились, и народ дивился его красоте и прелести.
    И так продолжалось, пока они не дошли до дома везиря, и привратники стали отгонять людей и не пускать их. Но певицы сказали: "Мы не войдем, если этот юноша не войдет с нами, ибо он осыпал нас милостями. Мы не откроем невесту иначе, как в его присутствии!"
    И тогда Хасана ввели в свадебною залу и посадили его на глазах у жениха-горбуна, и все жены эмиров, везирей и придворных выстроились в два ряда, и у каждой женщины была большая зажженная свеча, и они стояли, накинув покрывала, справа и слева от свадебного ложа до портика - возле комнаты, откуда выходит невеста.
    И когда женщины увидели Бедр-ад-дина Хасана, и его красоту, и прелесть, и лицо его, сиявшее, как молодой месяц, все они почувствовали к нему склонность, а певицы сказали присутствовавшим женщинам: "Знайте, что этот красавец давал нам одно только червонное золото. Не упустите же ничего, служа ему, и повинуйтесь ему в том, что он вам скажет". И женщины столпились около Хасана со свечами и смотрели на его красоту и завидовали его прелести; и каждой из них захотелось побыть у него в объятиях час или год. И когда ум покинул их, они подняли с лиц покрывала и сказали: "Благо тому, кому принадлежит этот юноша или над кем он властвует!"
    И они стали проклинать горбатого конюха и того, кто был причиной его женитьбы на этой красавице, - и всякий раз, благословляя Бедр-ад-дина Хасана, они проклинали этого горбуна. А затем певицы забили в бубны и засвистали в свирели, - и появились прислужницы, и посреди них дочь везиря; ее надушили и умастили, и одели, и убрали ей волосы, и окурили ее, и надели ей украшения и одежды из одежд царей Хосроев. И среди прочих одежд на ней была одежда, вышитая червонным золотом, с изображением зверей и птиц, и она спускалась от ее бровей, а на шею ее надели ожерелье ценою в тысячи, и каждый камешек в нем стоил богатства, которого не имел тобба [45] и кесарь [46]. И невеста стала подобна луне в четырнадцатую ночь, а подходя, она была похожа на гурию; да будет же превознесен тот, кто создал ее блестящей! И женщины окружили ее и стали как звезды, а она среди них была словно месяц, когда откроют его облака.
    А Бедр-ад-дин Хасан басрийский сидел, и люди смотрели на него; и невеста горделиво приблизилась, покачиваясь, и горбатый конюх поднялся, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась и повернулась так, что оказалась перед Хасаном, сыном ее дяди, - и все засмеялись. И видя, что она направилась в сторону Хасана Бедр-ад-дина, все зашумели и певицы подняли крик, а Бедр-ад-дин положил руку в карман и, взяв горсть золота, бросил ее в бубны певицам; и те обрадовались и сказали: "Мы хотели бы, чтобы эта невеста была для тебя". И Хасан улыбнулся.
    Вот! И все окружили его, а горбатый конюх остался один, похожий на обезьяну, и всякий раз, как ему зажигали свечку, она гасла, и у него не осталось голоса от крика, и он сидел в темноте, раздумывая про себя.
    А перед Хасаном Бедр-ад-дином оказались свечи в руках людей, и когда Хасан увидел, что жених один в темноте и раздумывает про себя, а эти люди стоят кругом и горят эти свечи, он смутился и удивился. Но увидав дочь своего дяди, Бедр-ад-дин Хасан обрадовался и развеселился и посмотрел ей в лицо, которое сиял" светом и блистало, особенно потому, что на ней было надето платье из красного атласа. И прислужницы открыли ее в первом платье, и Хасан уловил ее облик, и она принялась кичиться и покачиваться от чванства и ошеломила умы женщин и мужчин, и была она такова, как сказал поэт:
    Вот солнце на тростинке над холмами
    Явилось нам в гранатовой рубашке.
    Вина слюны она дала мне выпить
    И, щеки дав, огнь яркий погасила.
    И это платье переменили и одели ее в голубую одежду, и она появилась словно луна, когда луна засияет, с волосами как уголь, нежными щеками, улыбающимися устами и высокой грудью, с нежными членами и томными глазами. И ее открыли во втором платье, и была она такова, как сказали о ней обладатели возвышенных помыслов:
    В одеянье она пришла голубом к нам,
    Что лазурью на свет небес так похоже,
    И увидел, всмотревшись, я в одеянье
    Месяц летний, сияющий зимней ночью.
    Затем это платье переменили на другое и укрыли ее избытком ее волос и распустили ее черные длинные кудри, и их чернота и длина напоминали о мрачной ночи, и она поражала сердца колдующими стрелами своих глаз.
    И ее открыли в третьем платье, и она была подобна тому, что сказал о ней сказавший:
    от та, что закутала лицо свое в волосы
    И стала соблазном нам, а кудри - как жало.
    Я молвил: "Ты ночью день покрыла". Она же: "Нет!
    Покрыла я лик луны ночной темнотою".
    И ее открыли в четвертом платье, и она приблизилась, как восходящее солнце, покачиваясь от чванства и оборачиваясь, словно газель, и поражала сердца стрелами из-за своих век, как сказали о ней:
    О, солнце красы! Она явилась взирающим
    И блещет чванливостью, украшенной гордостью.
    Лишь только увидит лик ее и улыбку уст
    Дневное светило - вмиг за облако скроется.
    И она появилась в пятой одежде, подобно ласковой девушке, похожая на трость бамбука или жаждущую газель, и скорпионы ее кудрей ползли по ее щекам, и она являла свои диковины и потряхивала бедрами, и завитки ее волос были не закрыты, как сказали о ней:
    Явилась она как полный месяц в ночь радости,
    И члены нежны ее и строен и гибок стан,
    Зрачками прелестными пленяет людей она,
    И жалость ланит ее напомнит о яхонте.
    И темные волосы на бедра спускаются, -
    Смотри берегись же змей, волос ее вьющихся.
    И нежны бока ее, душа же ее тверда,
    Хотя и мягки они, но крепче скал каменных.
    И стрелы очей она пускает из-под ресниц
    И бьет безошибочно, хоть издали бьет она.
    Когда мы обнимемся и пояса я коснусь,
    Мешает прижать ее к себе грудь высокая.
    О, прелесть ее! Она красоты затмила все!
    О, стан ее! Тонкостью смущает он ивы ветвь!
    И ее открыли в шестой одежде, зеленой, и своей стройностью она унизила копье, прямое и смуглое, а красотой своей она превзошла красавиц всех стран и блеском лица затмила сияющую луну, достигнув в красоте пределов желания. Она пленила ветви нежностью и гибкостью и пронзила сердца своими прекрасными свойствами, подобно тому, как сказал кто-то о ней:
    О, девушка! Ловкость ее воспитала!
    У щек ее солнце свой блеск зеленый -
    Явилась в зеленой рубашке она,
    Подобной листве, что гранат прикрывает.
    И молвили мы: "Как назвать это платье?"
    Она же, в ответ нам, сказала прекрасно:
    "Мы этой одеждой пронзали сердца
    И дали ей имя "Пронзающая сердце"
    И ее открыли в седьмой одежде, цветом между шафраном и апельсином, как сказал о ней поэт:
    В покрывалах ходит, кичась, она, что окрашены
    Под шафран, сандал, и сафлор, и мускус, и амбры цвет.
    Тонок стан ее, и коль скажет ей ее юность: "Встань!",
    Скажут бедра ей: "Посиди на месте, зачем спешить!"
    И когда я буду просить сближенья и скажет ей
    Красота: "Будь щедрой!" - чванливость скажет:
    "Не надо!" - ей.
    А невеста открыла глаза и сказала: "О боже, сделай его моим мужем и избавь меня от горбатого конюха!"
    И ее стали открывать во всех семи платьях, до последнего, перед Бедр-ад-дином Хасаном басрийским, а горбатый конюх сидел один; и когда с этим покончили, людям разрешили уйти, - и вышли все, кто был на свадьбе из женщин и детей, и никого не осталось, кроме Бедр-аддина Хасана и горбатого конюха. И прислужницы увели невесту, чтобы снять с нее одежды и драгоценности и приготовить ее для жениха. И тогда конюх-горбун подошел к Бедр-ад-дину Хасану и сказал ему: "О господин, сегодня вечером ты развлек нас и осыпал нас милостями; не встанешь ли ты теперь и не уйдешь ли?" - "Во имя Аллаха!" - сказал Хасан и вышел в дверь; но ифрит встретил его и сказал: "Постой, Бедр-ад-дин! Когда горбун выйдет в комнату отдохновения [47], войди немедля и садись за полог, и как только придет невеста, скажи ей: "Я, твой муж и царь, только потому устроил эту хитрость, что боялся для тебя сглаза, а тот, кого ты видела, - конюх из наших конюхов". И потом подойди к ней и открой ей лицо и скажи: "Нас охватила ревность из-за этого дела!"
    И пока Бедр-ад-дин разговаривал с ифритом, конюх вышел и пошел в комнату отдохновения и сел на доски, и ифрит вылез из чашки с водой, в образе мыши, и пискнул: "Зик!" - "Что это такое?" - спросил горбун. И мышь стала расти и сделалась котом и промяукала: "Мяу-мяу!", и выросла еще, и стала собакой и пролаяла: "Вaу, вау!"
    И, увидев это, конюх испугался и закричал: "Вон, несчастный!" Но собака выросла и раздулась и превратилась в осла - и заревела и крикнула ему в лицо: "Хак, хак!"
    И конюх испугался и закричал: "Ко мне все, кто есть в доме!" Но осел вдруг стал расти и сделался величиной с буйвола, и занял все помещение, и заговорил человеческим голосом: "Горе тебе, о горбун, о зловоннейший!"

/ Полные произведения / Фольклор / Арабские сказки