• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Скотт В. / Пуритане

Пуритане [31/36]

Скачать полное произведение

    Направляясь в родные места, он случайно узнал, что обе леди, мимо усадьбы которых ему предстояло проехать, были в отсутствии. Услышав, что Кадди с женой - их доверенные слуги, он не устоял пред искушением и остановился у порога их хижины, чтобы выяснить, насколько мисс Белленден - увы! теперь уже не его Эдит - отвечает чувствам лорда Эвендела. Мы уже рассказали, к чему повел этот рискованный шаг: покидая Фери-ноу, Мортон знал, что Эдит все еще его любит, но долг и честь принуждали его оставить ее навсегда. С какими чувствами должен был он воспринимать разговор лорда Эвендела с мисс Эдит, большую часть которого невольно подслушал, пусть читатель представит себе в меру своего воображения, так как мы не решаемся их описывать. Сколько раз порывался он вбежать в комнату, где они находились, или крикнуть: "Эдит, я жив!", но он тотчас же вспоминал, что она связана словом, а он обязан вечною благодарностью лорду Эвенделу (чьим влиянием на Клеверхауза он справедливо объяснял свое избавление от пытки и казни). Все это удерживало его от опрометчивых действий, которые внесли бы разлад в отношения между Эдит и ее женихом, но ничем не могли бы способствовать его счастью. Он поборол свои чувства, хотя в нем каждый нерв содрогался от этой муки.
     "Нет, Эдит, - поклялся он мысленно, - я не стану бередить твои раны. Да будет так, как предназначено небом. И я не стану добавлять хотя бы крупицу моей личной скорби к тому бремени, которое ты несешь. Я был мертв для тебя, когда ты связывала себя обещанием, и ты никогда не узнаешь, что Генри Мортон, твой Генри, жив".
     Приняв это решение, но не доверяя себе и стремясь обрести ту душевную твердость, которая, пока до его слуха долетал голос Эдит, могла быть поколеблена в любое мгновение, он поспешно покинул комнату и, пройдя через маленький кабинет и стеклянную дверь, вышел в сад.
     Сколько ни уверял он себя, что его решение окончательно, он не мог оставить это место, где до него продолжали доноситься звуки ее милого голоса, не воспользовавшись возможностью посмотреть хотя бы украдкой в окно и увидеть ее в последний раз. Когда он подошел и заглянул в окно, Эдит сидела с опущенными глазами. Она внезапно их подняла и увидела Мортона. Едва ее душераздирающий крик оповестил об этом предмет ее столь постоянной и столь роковой любви, как Мортон пустился бежать, точно за ним гнались разъяренные фурии. В саду он натолкнулся на Хеллидея, но не узнал или даже вовсе его не заметил. Он вскочил на коня и - скорее инстинктивно, чем намеренно - свернул на первую встретившуюся ему тропу, избегая проезжей дороги, что вела в Гамильтон.
     Это, видимо, и помешало Эвенделу убедиться в существовании реального Мортона. После известия о решительной победе горцев при Килликрэнки было установлено тщательное наблюдение за всеми дорогами и переправами, чтобы предупредить возможное выступление якобитов Нижней Шотландии. Не забыли выставить часовых и на Босуэлском мосту, и так как эти люди не видели ни одного путешественника, проезжавшего в западном направлении, а их товарищи в деревне Босуэл столь же решительно утверждали, что никто не проезжал и с запада на восток, то призрак, в существовании которого были так твердо убеждены Эдит и Хеллидей, стал для лорда Эвендела еще большей загадкой, и он в конце концов начал склоняться к мысли, что разгоряченное и расстроенное воображение Эдит создало фантастический образ, а Хеллидей, что, впрочем, непостижимо, оказался во власти той же галлюцинации.
     Между тем тропа, по которой Мортон мчался со всей быстротой, доступной его сильному и выносливому коню, в несколько секунд привела его к берегу Клайда, где было много конских следов, так как сюда водили на водопой лошадей. Конь, все время шедший галопом, не задерживаясь ни на мгновение, бросился в реку и вскоре достиг быстрины. Он поплыл, и Мортон, движения которого были до этого машинальными, почувствовал, что погружается в холодную воду по самую грудь. Это напомнило ему, что нужно позаботиться о себе и о благородном животном, которое было под ним. Он отличался во всем, что требовало отваги и ловкости, и переправляться на коне вплавь было для него таким же простым и обычным делом, как скакать по полям и лугам.
     Он направил коня вниз по течению, к видневшемуся на той стороне пологому выступу, рассчитывая, что там всего легче выбраться из реки. Первые две попытки, однако, не увенчались успехом; конь, обманутый грунтом, едва не опрокинулся вместе со всадником навзничь. Инстинкт самосохранения даже в самых отчаянных обстоятельствах возвращает нас к душевному равновесию, если только мы не находимся во власти безотчетного ужаса, и тем, что Мортон полностью овладел собой, он был обязан угрожавшей ему опасности. Тщательно выбрав подходящее место, он сделал третью попытку, более успешную, чем предыдущие, и конь со всадником оказались на левом берегу Клайда.
     "Но куда, - с горечью в сердце спросил себя Мортон, - куда мне направить путь? Да и не все ли равно, какой точки компаса станет держаться столь горемычный скиталец, как я? Боже милостивый, если бы такое желание не было тяжким грехом, как бы я жаждал, чтобы эти темные воды сомкнулись над моей головой и поглотили воспоминания о былом и мысли о настоящем!"
     Едва он выразил в этих скорбных словах отчаяние и нетерпение, вызванные смятением чувств, как тотчас же устыдился своего малодушия. Он вспомнил, сколько раз, среди бесконечных опасностей, осаждавших его почти непрерывно с тех пор, как он ступил на стезю общественного служения, судьба просто чудом сберегала ему жизнь, которую теперь, подавленный своим горем, он так низко ценил.
     "Я глупец, - сказал он себе, - я хуже глупца, потому что так дешево ценю жизнь, столько раз и столь поразительным образом сохраненную мне провидением! Ведь кое-что остается в этом мире и для меня - хотя бы сносить свои печали, как подобает мужчине, и помогать тем, кто в этом нуждается. Разве все, что я сейчас видел, что сейчас слышал, - не завершение того, что, как я знал, неизбежно должно случиться? Они оба (он не смел даже мысленно назвать их по имени) - в затруднительных обстоятельствах. Ее лишили наследства, он готов, кажется, броситься в какое-то опасное дело, и, не говори он так тихо, я бы знал в какое. Неужели нельзя им помочь, нельзя их вовремя предостеречь!"
     И он принялся упорно думать об этом, заставив себя забыть о собственных бедах и сосредоточить свое внимание на делах Эдит и ее жениха. Внезапно, словно луч света, пробившийся сквозь туман, его осенила мысль о давно забытом письме Белфура Берли.
     "Вот кто, - пришел он к выводу, - виновник их разорения. Если этому еще можно помочь, то только через него или получив у него необходимые сведения. Я должен во что бы то ни стало встретиться с ним. Как бы он ни был суров, коварен и фанатичен, все же моя честность и прямота нередко заставляли его уступать. Во всяком случае, я его разыщу, и, кто знает, не повлияют ли добытые мною сведения на судьбу тех, кого я больше никогда не увижу и кто, быть может, никогда не узнает, что я подавляю теперь в себе свои страдания ради их счастья".
     Окрыленный этой надеждой, весьма, впрочем, неосновательной, он кратчайшим путем помчался к большой дороге. Зная в долине каждую тропку, так как в юности он здесь постоянно охотился, Мортон, перескочив две-три изгороди, без труда выбрался на дорогу, которая вела к тому самому городку, где происходило празднество "попки". Он ехал в мрачном настроении, но уже не ощущал того отчаяния, которое только что его угнетало; ясное понимание своего долга и готовность к самопожертвованию, даже если они не дают человеку счастья, почти всегда приносят успокоение. Он стал усиленно размышлять о том, как ему найти Берли и можно ли добиться от него сведений, благоприятных для той, чьи интересы он намерен был защищать. В конце концов он решил, что будет действовать в зависимости от обстоятельств их встречи, надеясь, что Берли, разошедшийся, по словам Кадди, со своими единоверцами-пресвитерианами, может быть, не так уж враждебно настроен по отношению к мисс Белленден и теперь согласится употребить власть, которую, судя по его письму, он имеет над ее состоянием, в благоприятном для нее направлении.
     Миновал уже полдень, когда наш путник оказался поблизости от усадьбы покойного дяди Милнвуда. Окрестные рощи и леса напомнили Мортону о былых радостях и печалях и произвели на него грустное впечатление - мягкое, волнующее и в то же время успокаивающее, такое, какое обычно производит на тонко чувствующую натуру, испытавшую бури и превратности общественной жизни, возвращение в родные места, туда, где протекали детство и юность.
     "Старая Элисон, - думал он, - меня не узнает, как не узнала честная супружеская чета, с которой я вчера встретился. Я смогу удовлетворить свое любопытство и тотчас же снова отправиться дальше, не сообщив ей о том, что я жив. Говорят, дядя оставил ей наше родовое гнездо. Что ж? Пусть так! У меня столько настоящего горя, что я не в состоянии сетовать на такую неприятность, как эта. Однако странную, надо признаться, избрал он наследницу, отказав моей доброй старой ворчунье владения если и не прославленных, то все же почтенных предков".
     Милнвудский дом, даже в лучшие времена не отличавшийся привлекательностью, теперь, находясь во владении домоправительницы, сделался, казалось, еще более хмурым. Впрочем, все тут было в исправности: на крутой серой крыше не выпала ни одна плитка шифера, в узких окнах не было ни одного выбитого стекла. Трава во дворе разрослась так густо, как будто тут уже долгие годы не ступала нога человека, все двери были тщательно заперты, и та, которая вела в сени, не отворялась, видимо, уже очень давно - по крайней мере пауки успели заткать паутиной и ее, и железные петли на ней.
     Мортон не обнаружил вокруг ни малейшего признака жизни; он долго и громко стучал, прежде чем наконец услышал, как кто-то осторожно приотворяет слуховое окно, через которое в те времена было принято разглядывать посетителей.
     Перед ним предстало лицо Элисон со множеством новых морщин в добавление к тем, которые его покрывали, когда Мортон покинул Шотландию; ее голова была повязана простою косынкой, из-под которой выбивались космы седых волос, что не столько украшало ее лицо, сколько придавало ему живописность. Дребезжащим, пронзительным голосом она спросила, что ему нужно.
     - Я хотел бы побеседовать с некоей Элисон Уилсон, которая тут проживает, - ответил Генри.
     - Ее нет дома, - сказала миссис Уилсон собственной персоной. Состояние ее головного убора внушило, вероятно, ей мысль отрицать себя самое. - К тому же, сударь, вы плохо воспитаны, спрашивая ее в таких невежливых выражениях. Вы могли бы не проглатывать слово миссис и осведомиться о миссис Уилсон Милнвуд.
     - Прошу прощения, - сказал Мортон, улыбаясь про себя и подумав, что Эли так же ревниво оберегает собственное достоинство, как оберегала его когда-то. - Прошу прощения, я приезжий и к тому же так долго жил за границей, что почти разучился говорить на родном языке.
     - Вы из чужих краев? - спросила Эли. - А не слыхали ли вы чего-нибудь о молодом джентльмене из наших мест, которого зовут Генри Мортон?
     - Слышал, - ответил Мортон. - Я слышал это имя в Германии.
     - Тогда прошу вас, обождите минутку, голубчик, или... нет... обойдите-ка вокруг дома, там вы найдете дверь - вы увидите, она меньше других; эта дверь на щеколде - она запирается только после заката. Вы откроете ее и войдете, но только не угодите в чан, там темно; потом вы повернете направо, потом идите прямо вперед, потом вы опять повернете направо и окажетесь у лестницы, что ведет в погреб, и тут вы упретесь в дверь малой кухни - это теперь наша милнвудская кухня, и там я вас встречу, и вы сможете совершенно спокойно передать мне все, что хотели бы сообщить миссис Уилсон.
     Постороннему человеку, несмотря на подробные указания Эли, было бы трудно благополучно пробраться по этому темному лабиринту бесчисленных переходов от заднего крыльца к малой кухне, но Генри были отлично известны правила плавания по этим проливам, и его не страшила ни Сцилла, притаившаяся с одной стороны в виде чана с водою, ни Харибда, зиявшая с другой стороны узкой винтовой лестницей. Единственное препятствие, с которым он все же столкнулся, был визгливый и яростный лай маленького сердитого спаниеля, когда-то принадлежавшего Мортону; отнюдь не напоминая в этом отношении верного Аргуса, он встретил своего возвратившегося из дальних странствий хозяина как совершенно неизвестную ему личность.
     "И эта собачка - тоже, - подумал Мортон, обнаружив, что отвергнут своей былою любимицей. - Я до того изменился, что ни одно живое существо, никто, кого я знал и любил, меня больше не узнает!"
     В этот момент он добрался до кухни, и почти тотчас послышался стук высоких каблуков Элисон и аккомпанирующего им костыля, которым она нащупывала ступени, спускаясь по лестнице; это длилось довольно долго, пока наконец она не появилась на кухне.
     За это время Мортон имел возможность рассмотреть скромные хозяйственные приготовления, которых было теперь совершенно достаточно для обитателей его родового гнезда. Огонь был разведен таким образом, чтобы поменьше расходовать топлива, хотя окрестности изобиловали каменным углем, и небольшой глиняный горшок, в котором варился обед для старухи и ее единственной служанки, девочки лет двенадцати, оповещал тонкою струйкой пара, что, несмотря на теперешнее богатство, Эли не сочла нужным улучшить свой стол.
     Наконец она показалась, и ее голова, удостоившая Мортона величественным кивком, и лицо, в котором раздражительная брезгливость, укоренившаяся в результате привычки и снисходительности домашних, боролась с природной сердечностью и добродушием, и чепец, и передник, и юбка в синюю клетку - все было совершенно такое же, как у Эли в прежние времена; только кружевная наколка, надетая наспех для гостя, да кое-какие мелкие украшения отличали миссис Уилсон, пожизненную хозяйку Милнвуда, от домоправительницы покойного владельца того же поместья.
     - Что вам угодно от миссис Уилсон, сэр? Я миссис Уилсон, - таковы были первые слова, обращенные ею к Мортону, так как пять минут, которые она потратила на свой туалет, возвратили ей, как она полагала, право назваться своим славным именем и поразить гостя ослепительным блеском. Переживания Мортона, взволнованного и воспоминаниями о былом, и мыслями о настоящем, так его поглотили, что ему было бы нелегко ответить на вопрос Элисон даже в том случае, если бы он знал, как отвечать.
     К тому же он заранее не придумал, за кого себя выдавать, скрывая свое настоящее имя, и это было добавочной причиной остаться безмолвным. Миссис Уилсон с недоумением и даже тревогой в голосе повторила вопрос:
     - Что вам угодно от меня, сэр? Вы сказали, что знали мистера Генри Мортона?
     - Простите, сударыня, - ответил Генри, - но я говорил о Сайлесе Мортоне.
     Лицо старой женщины вытянулось.
     - Значит, вы знали его отца, брата покойного Милнвуда? Но как же вы могли видеть его за границей? Он возвратился домой, когда вас еще и на свете не было. А я думала, что вы сообщите мне новости о бедном мистере Генри.
     - О полковнике Мортоне я слышал не раз от отца, - сказал Генри. - Что же касается его сына, то о нем я ничего или почти ничего не знаю; говорили, что он погиб на чужбине во время переезда в Голландию.
     - Наверное, так и есть, - сказала со вздохом старушка, - и много слез стоило это моим старым глазам. Его дядя, бедняжка, испустил дух, вспоминая о нем. Он как раз давал мне подробные указания о хлебе, бренди и вине на поминальном обеде после его похорон, сколько раз нужно послать круговую среди собравшихся (он и живой, и у самой могилы был человек благоразумный, расчетливый, предусмотрительный), и тогда-то он мне сказал: "Эли (он называл меня Эли, ведь мы давненько были знакомы), Эли, будьте бережливы и храните добро: ведь имя Мортонов из Милнвуда заглохло, как последний звук старой песни". И после этого он все слабел и слабел, и впал в забытье, и не проронил больше ни слова, только один раз что-то пробормотал, а что - мы и не разобрали, что-то об оплывшей свече, еще годной в дело. Он никогда не мог смотреть на оплывшую свечку, а тут, как назло, она и была на столе.
     Пока миссис Уилсон рассказывала о последних минутах старого скряги, Мортон усердно пытался избавиться от настойчивого любопытства собаки, которая, оправившись от первого изумления и оживив былые воспоминания, после длительного обнюхивания и исследований, начала с радостным визгом кидаться и прыгать на незнакомца, угрожая разоблачить его в любую минуту.
     Наконец, потеряв терпение, Мортон не удержался и раздраженно воскликнул:
     - Прочь, Элфин! Прочь, сударь!
     - Вы знаете, как зовут нашу собаку? - сказала старая дама, пораженная этим внезапным открытием. - Вы знаете, как зовут нашу собаку? А ведь имя у нее необычное. И она вас тоже узнала, - продолжала она еще более взволнованным, пронзительным голосом. - Господи Боже! Да ведь это мой мальчик!
     Сказав это, бедная женщина повисла на шее Мортона, сжала его в объятиях, начала целовать, словно он и в самом деле был ее сыном, и заплакала от неудержимой радости. Отпираться было решительно невозможно, даже если бы у него хватило на это духу. Он нежно обнял ее и сказал:
     - Да, милая Эли, как видите, я жив и здоров, и благодарю вас за вашу всегдашнюю доброту, как прежнюю, так и нынешнюю. Я счастлив, что у меня есть хоть один друг, приветствующий меня при возвращении на родину.
     - Друг! - воскликнула Эли. - У вас будет много друзей, потому что у вас будут большие деньги, голубчик, очень большие деньги! Дай Бог вам ими получше распорядиться! Но Господи Боже, - продолжала она, отстраняя Мортона дрожащей рукой и всматриваясь в его лицо, чтобы разглядеть с более удобного для нее расстояния следы, оставленные на нем не столько временем, сколько страданиями, - но Господи Боже, вы очень, очень переменились, дорогой мой! Лицо у вас бледное, глаза ввалились, а ваши румяные щеки стали темными и загорели от солнца. О, проклятые войны! Сколько красивых лиц они губят! Когда же вы приехали, голубчик? Где вы были? Что вы там делали? И почему ни разу не написали? Как случилось, что пошел слух о вашей гибели? И почему вы вошли в свой собственный дом тайком, выдавая себя за чужого, и так удивили вашу бедную, старую Эли? - заключила она, улыбаясь сквозь слезы.
     Прошло некоторое время, прежде чем улеглось волнение Мортона, и он начал рассказывать доброй старушке историю последних десяти лет своей жизни. Эту историю мы сообщим читателю в следующей главе.
     Глава XL
     Он Омерлеем звался,
     Но стал он другом Ричарда, и нынче
     Его зовите Рутландом, миледи.
     "Ричард II"
     Они перешли из кухни в устланную тростниковыми циновками комнату миссис Уилсон, в которой она жила, будучи домоправительницей, и из которой не пожелала переселиться. Здесь, сказала миссис Уилсон, нет опасного для ее ревматизма сквозняка, как в столовой, и здесь ей удобнее, чем в кабинете покойного славного Милнвуда, где ее навещали бы печальные мысли; а что касается большой дубовой гостиной, то ее открывают только затем, чтобы проветрить, вымыть и вытереть пыль, как это всегда делалось у них в доме, да еще, пожалуй, в самые торжественные праздники.
     Итак, они устроились в комнате миссис Уилсон среди горшков с соленьями и вареньями всех сортов и всех видов, которые бывшая домоправительница продолжала по привычке заготавливать на зиму, хотя ни она, ни кто другой никогда не притрагивались ко всей этой снеди.
     Приспосабливая свой рассказ к уровню понимания слушательницы, Мортон коротко сообщил ей о гибели корабля вместе со всем экипажем и пассажирами, кроме двух-трех простых матросов, которые заранее припасли себе лодку и уже собрались отвалить от судна, когда он спрыгнул к ним с палубы и неожиданно, вопреки их желанию, навязался им в спутники. Высадившись во Флиссингене, он встретился по счастливой случайности с одним пожилым офицером, служившим когда-то вместе с его отцом. Воздержавшись по совету этого офицера от немедленного отъезда в Гаагу, он отослал имевшиеся у него рекомендательные письма ко двору штатгальтера.
     "Наш принц, - сказал ему старый военный, - пока еще вынужден поддерживать добрые отношения со своим тестем, а также с вашим королем Карлом, и если вы явитесь к нему как изгнанник из Шотландии, он не сможет оказать вам поддержку. Поэтому ждите его приказаний и не проявляйте настойчивости; соблюдайте величайшую осторожность, живите уединенно, скрывайтесь под другим именем, избегайте общества беглецов из Британии, и, поверьте мне, вам не придется раскаиваться в вашем благоразумии".
     Старый приятель Сайлеса Мортона оказался прав. Прошло немало времени, прежде чем принц Оранский, путешествуя по Объединенным провинциям, прибыл в тот город, где, томясь неизвестностью и своим вынужденным инкогнито, все еще проживал Мортон. Ему была назначена частная аудиенция, во время которой принц отозвался с большой похвалой о его уме, осторожности и широких взглядах на борьбу партий в его отечестве, их задачи и принципы.
     "Я охотно оставил бы вас при себе, - заявил Вильгельм, - но это было бы оскорблением Англии. Кое-что я для вас все-таки сделаю, и этим вы обязаны как высказанным вами суждениям, так и представленным рекомендациям. Вот временное назначение в швейцарский полк, стоящий гарнизоном в одной из отдаленных провинций, где вы едва ли встретите своих земляков. Будьте и впредь капитаном Мелвилом и не упоминайте имени Мортона до наступления лучших дней".
     - Так началась моя служба, - продолжал рассказывать Мортон. - Мои заслуги не раз, по различным поводам, отмечались его королевским высочеством, пока он не высадился в Британии и не принес нам долгожданного избавления. Его приказ сохранять инкогнито объясняет, почему я не подавал о себе вестей моим немногим шотландским друзьям. Я нисколько не удивляюсь слуху о моей смерти, принимая во внимание кораблекрушение и еще то, что я так и не воспользовался переводными векселями, которые получил благодаря щедрости некоторых друзей, - а это обстоятельство, в свою очередь, также косвенно подтверждало известие о моей гибели.
     - Но, дорогой мой, - спросила миссис Уилсон, - неужели при дворе принца Оранского не нашлось шотландцев, которые узнали бы вас? Я всегда думала, что Мортонов из Милнвуда знают до всей стране.
     - Меня умышленно отправили служить подальше от больших городов, - сказал в ответ Мортон, - где я находился довольно долгое время, так что, кроме вас, Эли, с вашей любовью и добротой, едва ли кто-нибудь мог бы узнать юношу Мортона в теперешнем генерал-майоре Мелвиле.
     - Мелвил - девичье имя вашей покойной матушки, - сказала миссис Уилсон, - но имя Мортонов все же приятнее для моих старых ушей. И когда вы вступите во владение вашим имением, вам придется вернуть себе и прежнее имя, и прежний титул.
     - Я не склонен торопиться ни с тем, ни с другим, Эли, у меня есть причины скрывать еще некоторое время мое существование от всех, кроме вас. Ну а что касается управления Милнвудом, то оно в хороших руках.
     - В хороших руках, голубчик, - повторила вслед за ним Эли, - неужели, говоря это, вы думаете обо мне? И арендная плата, и усадебная земля - сущие мучения для меня! И все же я нипочем не захотела нанять помощника, хотя Уилли Мак-Трикит, стряпчий, и так и этак навязывался и лебезил. Но я кошка слишком старая, чтобы кидаться на соломинку, когда мне ее подсовывают: ему так и не удалось меня обойти, как он обошел многих других. И потом, я все время надеялась, что вы все-таки вернетесь домой; вот я и сидела на каше да молочном супе и берегла добро, как делала, бывало, при жизни вашего бедного дяди. И для меня будет истинным счастьем смотреть, как вы богатеете да ловко управляетесь с вашим имуществом. Вы, верно, научились этому делу в Голландии - ведь они, говорят, бережливый народ, но вам все же придется держать дом чуточку побогаче, чем держал его старый бедный Милнвуд. И еще я советовала бы вам кушать мясное, пусть даже три раза в неделю, - это освобождает желудок от ветров.
     - Обо всем этом мы когда-нибудь еще вдоволь поговорим, - сказал Мортон, пораженный редкостным великодушием, уживавшимся в Эли с отвратительной скаредностью, а также странным противоречием между ее страстью копить и ее бескорыстием. - Должен сказать, - продолжал Мортон, - что я прибыл сюда всего на несколько дней с особым и весьма важным поручением от правительства, и потому, Эли, ни слова о том, что вы меня видели. Когда-нибудь после я вам подробно сообщу о моих замыслах и намерениях.
     - Пусть будет по-вашему, радость моя; я не хуже других умею молчать, и старый славный Милнвуд хорошо знал это и рассказал, где хранит свои денежки, а люди обычно это таят как только могут. Но пойдемте, голубчик, я покажу вам наш дубовый зал, и вы увидите, как он прибран, - словно я ожидала вас со дня на день. Я никого туда не пускала и все делала там сама, своими собственными руками. Это было для меня даже некоторым развлечением, хотя глаза мои наполнялись слезами и я не раз говорила себе: чего ради я вожусь с решеткою на камине, с коврами, с подушками да с медными подсвечниками - а их там немало, - ведь те, кому это принадлежит, никогда уже не вернутся домой.
     - С этими словами она повела его в свое святая святых, которое ежедневно убирала и чистила, так как это было для нее делом чести и отрадою сердца. Мортон, войдя следом за ней в эту комнату, получил выговор за то, что "не вытер сапог", и это доказывало, что Эли все еще не утратила своей привычки повелевать. Оказавшись в дубовом зале, он не мог не вспомнить о чувстве благоговейного страха, с которым вступал сюда мальчиком в тех редких случаях, когда получал на это милостивое соизволение Эли. В те времена он считал, что такого большого зала нигде не найти, разве что в царских чертогах. Нетрудно представить себе, что стулья с вышитыми шерстью сиденьями, короткими ножками из черного дерева и высокими спинками утратили в его глазах прежнее обаяние, широкая медная доска перед камином и щипцы для помешивания углей лишились былого великолепия, что зеленые шерстяные ковры не были похожи на шедевры аррасского станка и что вся комната показалась ему темной, угрюмой и безотрадной. Тут можно было увидеть и два хорошо знакомых ему портрета - карикатурное противопоставление двух братьев, столь же непохожих, как те, о которых говорил Гамлет. Эти портреты пробудили в Мортоне множество мыслей и чувств. Один представлял собою изображение его отца, во весь рост, в полном боевом вооружении, в позе, говорившей о его решительном характере; второй изображал его дядю в бархате и парче, и казалось, будто он стыдился своей собственной роскоши, которой был целиком обязан щедрости живописца.
     - Странная это была причуда, - сказала Эли, - обрядить почтенного старика в дорогой, роскошный костюм, которого он никогда не носил, вместо мягкого серого домотканого платья с узким кантом на вороте.
     В глубине души Мортон вполне разделял ее мнение, так как костюм джентльмена так же мало подходил к неуклюжей фигуре его покойного родственника, как выражение прямоты и благородства - к его лицу жалкого скряги.
     Посетив гордость Эли - дубовый зал, Мортон покинул старую домоправительницу, чтобы побывать в соседнем лесу, где у него издавна были заветные уголки, а миссис Уилсон, воспользовавшись его отсутствием, принялась собственными руками стряпать добавочное блюдо к обеду, который она приготовила для себя. Это обстоятельство, само по себе нисколько не примечательное, стоило между тем жизни одной из милнвудских кур, которая, не случись события столь исключительной важности, как приезд Генри Мортона, кудахтала бы до преклонного возраста, прежде чем Эли могла бы решиться зарезать ее и съесть. Во время обеда вспоминали о прошлом, и Эли говорила о своих планах на будущее, причем она нисколько не сомневалась, что ее молодой господин будет вести хозяйство с той же благоразумной расчетливостью, с какою вел его старый; себе же она отводила роль искусной и опытной домоправительницы. Мортон предоставил милой старушке видеть сны наяву и строить воздушные замки, не сообщая ей пока о своем намерении возвратиться на континент и остаться там навсегда.

/ Полные произведения / Скотт В. / Пуритане

Смотрите также по произведению "Пуритане":

• Краткое содержание