• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Мамин-Сибиряк Д.Н. / Хлеб

Хлеб [6/27]

Скачать полное произведение

    -- А все это проклятый Полуштоф, -- ругались они за спиной. -- Все от него пошло. Дай лисе хвост просунуть, она и вся залезет. А у немцев так уж заведено: у одного крючок, у другого петля -- друг за дружкой и волокутся.
     Доставалось на орехи и "полуштофову тестю", то есть Харитону Артемьичу. Он первый призрел голого немца, да еще дочь за него замуж выдал. Вот теперь все и расхлебывай. Да и другой зять, Галактион, тоже хорош: всем мельникам запер ход, да еще рынок увел к себе в Суслон.
     Сами по себе новые люди были все очень милые, вежливые и веселые. Везде сами бывали, всех принимали у себя и умели товар лицом показать. На другой же год в Заполье открылся клуб, учреждение невиданное. Старики не пошли, а молодежь была рада. В Заполье до сих пор не было ни одного веселого приюта. По зимам проворные немцы начали устраивать в клубе семейные вечера с танцами, благотворительные "лотереи-аллегри", а главное, напропалую дулись в карты. Это выходило гораздо удобнее, чем у себя дома. И хлопот никаких, и удовольствие получай, какое хочешь. Май-Стабровский и Ечкин повели настоящую большую игру, особенно когда приехал Шахма, этот степной крез, о котором составлялись настоящие легенды. Играл в большую Еграшка Огибенин, исправник Полуянов и даже аккуратный немец Штофф. Одним словом, зажили по-настоящему, как в других прочих местах, особенно когда появились два адвоката, Мышников и Черевинский, забившие сразу местных доморощенных ходатаев и дельцов. Впрочем, Мышников был свой запольский. Он происходил из разорившейся купеческой семьи и кончил курс в университете.
     Этот прилив новых людей закончился нотариусом Меридиановым, тоже своим человеком, -- он был сын запольского соборного протопопа, -- и двумя следователями. Говорили уже о земстве, которое не сегодня-завтра должно было открыться. Все эти новые люди устраивались по-своему и не хотели знать старых порядков, когда всем заправлял один исправник Полуянов да два ветхозаветных заседателя.
     Больше всех суетился и хлопотал немец Штофф, как человек, достаточно освоившийся с положением местных дел. Он брал какие-то подряды, хлопотал об открытии местной женской прогимназии и реального училища, открыл какое-то таинственное "депо земледельческих усовершенствованных машин", и так далее, без конца. Время от времени он тоже исчезал из города и шнырял по уезду, выискивая какие-то новые дела. Впрочем, его деятельность скоро обнаружилась, когда Май-Стабровский купил в уезде упраздненный винокуренный казенный завод и назначил его своим главным управляющим. Были и свои винокуры, но это был народ все мелкий, работавший с грехом пополам для местного потребления, а Стабровский затевал громадное, миллионное дело и повел его сильною рукой. Все устраивалось по последнему слову винокуренной науки. От Заполья до нового завода было верст сто, и туда отхлынула вся польская челядь, окружавшая Стабровского. Запольские купцы только смотрели и ожигались. Их "старинка" оставалась позади, а вперед лезли новые люди, удивлявшие своею пробойностью и прожорливостью. По старинке считали на тысячи и много-много на десятки тысяч, а тут сразу счет пошел на сотни тысяч.
     -- Что же это будет? -- удивлялись недавние запольские богачи. -- Что же нам-то останется? Все немцы забирают.
     Винокуренный завод Стабровского находился всего в двадцати верстах от Суслона, и это сразу придало совершенно другое значение новому хлебному рынку. Для этого завода ежегодно имелось в виду скупать до миллиона пудов ржи, а это что-нибудь значило. Старик Колобов только ахнул, когда услышал про новую затею.
     -- Съест нас всех Стабровский, -- говорил он, качая головой. -- Мы тут мышей ловим, а он прямо на медведя пошел.
     Новая крупчатая мельница действительно являлась ничтожеством по сравнению с грандиозным заводом. Было тут о чем подумать. Хлопотавший по постройке завода Штофф раза два завертывал в Прорыв и ночевал.
     -- Ты это что же затеваешь-то? -- ворчал Михей Зотыч. -- Мы тут вот мучку мелем, а ты хлеб собираешься изводить на проклятое зелье.
     -- Ничего, ничего, старичок. Всем хлеба хватит... Мы ведь себе только рожь берем, а вам всю пшеницу оставляем. Друг другу не будем мешать, старичок.
     -- Да я не о том, немецкая душа: дело-то ваше неправильное... да. Божий дар будете переводить да черта тешить. Мы-то с молитвой, а вам наплевать... тьфу!..
     -- Да ведь народу же деньги-то пойдут, старичок? Ах, какой ты!.. Теперь хлеб напрасно пропадает, а тогда на, получай наличными. Все будут довольны... Так-то!
     -- Богу вы все ответите за свои выдумки! -- грозил Михей Зотыч. -- Да и какой у вас бог? Ни бога, ни черта... Про совесть-то слыхал, Карл Карлыч?
     -- У нас сколько угодно совести, старичок.
     -- Так вы ее, совесть-то свою, в процент отдавайте... А я тебе скажу пряменько, немец: не о чем нам с тобой разговоры разговаривать... так, попусту, языком болтать...
     Штофф только улыбнулся. Он никогда не оскорблялся и славился своим хладнокровием. Его еще никто не мог вывести из себя, хотя случаев для этого было достаточно. Михей Зотыч от всей души возненавидел этого увертливого немца и считал его главною причиной всех грядущих зол.
     -- Послушай, старичок, поговорим откровенно, -- приставал Штофф. -- Ты живой человек, и я живой человек; ты хочешь кусочек хлеба с маслом, и я тоже хочу... Так? И все другие хотят, да не знают, как его взять.
     -- Ну, заговаривай зубы, заговаривай, змей!
     -- А я понимаю одно: я имею свою пользу и должен дать пользу другим... Так?
     -- Уж ты дашь, что говорить... Даже вот как дашь... Не обрадуешься твоей-то пользе.
     -- Все зависит от того, как смотреть на вещи.
     Хитрый немец проник даже к попу Макару. Едва ли он сам знал, зачем есть поп Макар, но и он тоже ест свой кусочек хлеба с маслом и может пригодиться. Поп Макар был очень недоверчивый человек и отнесся к немцу почти враждебно.
     -- Во-первых, я живу здесь уже двадцать лет и никого не касаюсь, -- объяснил он откровенно, -- и во-вторых, я ничего не понимаю.
     -- Да ведь мне, батюшка, ничего от вас и не нужно, -- объяснил Штофф, не сморгнув глазом. -- Престо, счел долгом познакомиться с вами, так как будем жить в соседях.
     -- Оно, конечно, милостивый государь... Коль скоро человек отметает от себя всяческую суету, потолику он принадлежит самому себе, во-первых, а во-вторых...
     -- Послушайте, батюшка, вы ведете громадное хозяйство, у вас накопляется одной ржи до пяти тысяч пудов, я говорю примерно. Вам приходится хлопотать с ее продажей, а тут я приеду, и мы покончим без всяких хлопот. Это я говорю к примеру.
     -- Позвольте, во-первых, какая ваша будет цена, милостивый государь?
     -- На одну восьмую копейки с пуда больше, чем на рынке... Это... это составит за пять тысяч пудов ровно шесть рублей двадцать пять копеек. Кажется, я выражаюсь ясно? Ведь деньги не валяются на дороге?
     Штофф попал в самое больное место скуповатого деревенского батюшки. Он жил бездетным, вдвоем с женой, и всю любовь сосредоточил на скромном стяжании, -- его интересовали не столько сами по себе деньги, а главным образом процесс их приобретения, как своего рода спорт.
    
    
     II
    
     Старшему сыну Серафимы было уже четыре года, его звали Сережей. За ним следовали еще две девочки-погодки, то есть родившиеся через год одна после другой. Старшую звали Милочкой, младшую Катей. Как Серафима ни любила мужа, но трехлетняя, почти без перерыва, беременность возмутила и ее.
     -- Я хочу и сама пожить, -- заявила она с наивностью намучившегося человека. -- Будет с нас детей.
     -- И я то же думаю, -- соглашался Галактион.
     Тот красивый подъем всех сил, который Серафима переживала сейчас после замужества, давно миновал, сменившись нормальным существованием. Первые радости материнства тоже прошли, и Серафима иногда испытывала приступы беспричинной скуки. Пять лет выжили в деревне. Довольно. Особенно сильно повлияла на Серафиму поездка в Заполье на свадьбу Харитины. В городе все жили и веселились, а в деревне только со скуки пропадай.
     -- Переедем в город, -- все чаще и чаще повторяла Серафима мужу, -- а то совсем деревенские мужики будем.
     Эти слова каждый раз волновали Галактиона. Деревня тоже давно надоела ему, да и делать здесь было нечего, -- и без него отец с Емельяном управятся. Собственно удерживало Галактиона последнее предприятие: он хотел открыть дорогу зауральской крупчатке туда, на Волгу, чтоб обеспечить сбыт надолго. Нужно было только предупредить других, чтобы снять сливки.
     Дела по мельнице установились окончательно и шли прекрасно. В первую зиму свежую крупчатку возили в Ирбит, на ярмарку, на тройках. Ее брали нарасхват. Происходила конкуренция с дорогою казанскою крупчаткой. За эти четыре года мельница не только окупилась, но и дала большой доход. Теперь пшеница заготовлялась вперед за год и покупалась на наличные деньги. Вообще дела шли отлично. Мысль открыть сбыт своей крупчатке в "Расею" очень понравилась Михею Зотычу, и он с большим удовольствием отпустил Галактиона съездить в Казань, Рыбинск, Саратов и Нижний, чтобы на месте познакомиться с делами. Галактион проездил все лето и вернулся уже по окончании Нижегородской ярмарки. Эта поездка имела для него решающее значение.
     -- Ну что, как там у них? -- спрашивал Михей Зотыч.
     -- Ах, папаша, даже рассказывать стыдно, то есть за себя стыдно. Там настоящие дела делают, а мы только мух здесь ловим. Там уж вальцовые мельницы строят... Мы на гроши считаем, а там счет идет на миллионы.
     -- С большим-то счетом и запутаться можно, Галактион.
     -- В лес ходить -- не бояться волков, а делать дело, так по-настоящему.
     -- Ну, с меня будет и этого, а когда я помру, как знаете.
     Бойкая жизнь Поволжья просто ошеломила Галактиона. Вот это, называется, живут вовсю. Какими капиталами ворочают, какие дела делают!.. А здесь и развернуться нельзя: все гужом идет. Не ускачешь далеко. А там и чугунка и пароходы. Все во-время, на срок. Главное, не ест перевозка, -- нет месячных распутиц, весенних и осенних, нет летнего ненастья и зимних вьюг, -- везде скатертью дорога.
     -- А какие там люди, Сима, -- рассказывал жене Галактион, -- смелые да умные! Пальца в рот не клади... И все дело ведется в кредит. Капитал -- это вздор. Только бы умный да надежный человек был, а денег сколько хочешь. Все дело в обороте. У нас здесь и капитал-то у кого есть, так и с ним некуда деться. Переваливай его с боку на бок, как дохлую лошадь. Все от оборота.
     Серафима слушала мужа только из вежливости. В делах она попрежнему ничего не понимала. Да и муж как-то не умел с нею разговаривать. Вот, другое дело, приедет Карл Карлыч, тот все умеет понятно рассказать. Он вот и жене все наряды покупает и даже в шляпах знает больше толку, чем любая настоящая дама. Сестра Евлампия никакой заботы не знает с мужем, даром, что немец, и щеголяет напропалую.
     Заезжая на мельницу в Прорыв, хитрый немец никогда не забывал захватить и ребятишкам игрушек и невестке какой-нибудь пустяковый подарочек. Себя в убыток не введет и другим удовольствие доставит.
     В последнюю зиму, когда строился у Стабровского завод, немец начал бывать у Колобовых совсем часто. Дело было зимой, и нужно было закупать хлеб на будущий год, а главный рынок устраивался в Суслоне.
     -- Это нам Михей Зотыч дорожку проторил, -- похваливал немец хмурившегося старика, -- мы на готовое-то, как на чужую кашу со своей ложкой приходим.
     -- Только не подавитесь, -- ворчал Михей Зотыч. -- Ложка-то у вас больно велика. Пожалуй, и каши не хватит.
     -- Всем, дедушка, хватит, которые ежели с умом.
     Главный подвоз хлеба происходил в ноябре, когда устанавливался крепкий санный путь. Штофф прожил целую неделю в Суслоне у писаря, изучая складывавшийся новый хлебный рынок. Галактион тоже приезжал делать закупки, и они вместе провели всю неделю. Приходилось вставать ранним утром, задолго до свету, часа в четыре. Широкая суслонская улица с обеих сторон была уставлена бесконечными возами. Скупщики ходили от воза к возу с фонарями, и рынок получал какой-то фантастический характер. Народное богатство лежало тут, на виду, прикрытое домашней работы пологами. Галактиона уже знали, и он ставил цену. Остальные только прикупали, как Ермилыч и небольшие мельники.
     -- По-деревенски живем, Карл Карлыч, -- иронически говорил Галактион про самого себя. -- Из-за хлеба на квас.
     -- Ну, а вы-то пожаловаться не можете.
     -- Да и радоваться нечему. Из маленького дела не выскочишь. Мне, собственно, и делать на мельнице больше нечего.
     -- А вы приезжайте к нам в Заполье. Может быть, и дельце найдем. Люди нужны, а их нет.
     Немец чего-то не договаривал, а Галактион не желал выпытывать. Нужно, так и сам скажет. Впрочем, раз ночью они разговорились случайно совсем по душам. Обоим что-то не спалось. Ночевали они в писарском доме, и разговор происходил в темноте. Собственно, говорил больше немец, а Галактион только слушал.
     -- Видите ли, в чем дело, Галактион Михеич... Будемте рассуждать математически, так сказать. В природе ничто не должно пропадать, ни один атом. Так, да? Каждый человек представляет собой известную силу, а сила -- только тогда сила, когда она находит свое приложение. Да? С одной стороны, вот мы с вами, как сила, ищущая своего приложения, а с другой -- благодатный край, переполненный сырьем. Наше приложение в том, чтобы дать оборот этим богатствам. Не правда ли? Ум -- самая страшная из всех сил. Вы вот умный человек и понимаете совершенно верно, что с мельницей у вас лет через пять будет все кончено. Значит, нужно пристроиться к другому делу.
     -- Я и сам это думаю, Карл Карлыч. Давненько думаю.
     Немец сделал паузу. Где-то тяжело тикали старинные часы.
     -- У вас есть деньги? -- спросил Штофф уже совершенно другим тоном, продолжая какую-то свою мысль.
     -- То есть как деньги?
     -- Ну, тысяч тридцать -- сорок.
     -- Карл Карлыч, ведь вы знаете, что у меня своих и сорока копеек нет.
     -- Но у вас есть обычай выделять сыновей. Наконец, вы получили кое-что за женой.
     -- Женины деньги меня не касаются, а что касается выдела, едва ли отец согласится. Вы знаете, какой у него характер.
     -- А вы имейте свой характер. Требуйте свою часть.
     -- Он меня просто выгонит вон.
     Немец подумал, что-то прикинул в уме и проговорил убежденно:
     -- И то для вас будет выгоднее, чем сидеть здесь и ждать у моря погоды. Поверьте мне. А я вас устрою.
     -- Вы теперь так говорите, а когда отец прогонит, вы можете заговорить другое.
     -- Поверьте, что нет, Галактион Михеич. Это мой прямой интерес, и я вам скажу сейчас, в чем дело. Да. Вот у вас мельница, и вы в зависимости от урожая, от рынка, от конкуренции, да? Я теперь управляющий Стабровского и завишу от него. Дело громадное и будет зависеть от тысячи случайностей, начиная с самой жестокой конкуренции, какая существует только в нашем водочном деле. Не правда ли? Возьмите всякое другое коммерческое дело -- везде риск, везде опасность, везде сомнения. А есть такое дело, которое ничего не боится, скажу больше: ему все на пользу -- и урожай и неурожай, и разорение и богатство, и даже конкуренция. Это моя заветная мечта.
     Галактион сел на кровати и проговорил:
     -- Банк? Вы хотите, чтобы в числе учредителей стояло мое русское имя?
     -- Да. Прибавьте к этому, что русских имен мы найдем сколько угодно, а нам нужны работники, хорошие, энергичные работники. Признаюсь, я вас изучал в течение пяти лет и знаю вас больше, чем вы сами себя знаете. Извините за нескромное любопытство... У вас есть размах, есть кровь, а это главное. Придется много работать и ставить все на карту. Потом у вас есть уменье иметь дело с людьми. Пример: скажу я -- и мне не поверят, скажете вы то же самое -- и вам поверят. Это величайший секрет науки, называемой психология. Мне скажут: "У! немец хитрит!" Я это в глазах читаю, и мне делается обидно, хотя я и хладнокровный человек. А вам поверят, все поверят, -- о, как поверят!.. Да, у вас сейчас нет денег, но умрет отец, -- будемте говорить откровенно, -- у вас сто тысяч верных. Значит, вы сейчас стоите эти сто тысяч и можете иметь кредит.
     -- Банк будет в Заполье?
     -- Да... Коммерческий Зауральский банк. Главные учредители: Стабровский, Ечкин, Шахма, Драке и я. Видите, все иностранцы, то есть не русские фамилии, а это неудобно. Нам необходимо привлечь Луковникова, Огибенина и еще человека три-четыре. У нас устав уже написан, и Ечкин выхлопочет его утверждение. О, этот человек может сделать решительно все на свете!.. Знаете, говоря между нами, я считаю его гениальным человеком. Да. Представьте себе, у него решительно ничего нет, а он всегда имеет такой вид, точно у него в бумажнике чек на пятьсот тысяч. Стабровский умен и тоже гениальный человек, но до Ечкина ему далеко, как до звезды небесной... И Стабровский это сам знает.
     -- Что же я буду делать в Заполье, пока ваш банк не откроется?
     -- Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом... Вы знаете, что дом Харитона Артемьича на жену, -- ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом... Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах... О, известность -- тоже капитал!
     Галактион так и не мог заснуть всю ночь. У него горела голова, и мысли в голове толклись, как в жаркий летний день толкутся комары над болотом. Хитрый немец умело и ловко затронул его самое больное место, именно то, о чем он мечтал только про себя. Правда, предстояло сделать решительный шаг; но все равно его нужно было когда-нибудь сделать. От этого зависело все. Одно только нагоняло на Галактиона сомнение: он не доверял хитрому немцу. Продаст и надует при случае за какой-нибудь "кусочек хлеба с маслом". От таких людей нужно ожидать всего.
     Галактиону делалось обидно, что ему не с кем даже посоветоваться. Жена ничего не понимает, отец будет против, Емельян согласится со всем, Симон молод, -- делай, как знаешь.
     Перед отъездом из Суслона Штофф имел более подробный разговор с Галактионом и откровенно высказался:
     -- Я знаю, что вы не доверяете мне... Это отлично. Никому не нужно верить, даже самому себе, потому что каждый человек может ошибаться. Да. А можно верить только одному -- делу. Вы только подумайте: вот сейчас мы все хлопочем, бьемся, бегаем за производителем и потребителем, угождаем какому-нибудь хозяину, вообще зависим направо и налево, а тогда другие будут от нас зависеть. У нас всегда будет урожай на нашей ниве... Расчет самый простой: по вкладам мы будем платить семь процентов, а по ссудам будем получать до двадцати. Капитал будет... Вы только сообразите, сколько пропадает теперь мертвого капитала у попов, писарей, купцов, а из этих мелочей составится страшная сила, как из мелких речонок наливается море.
    
    
     III
    
     Решительный разговор с отцом Галактион думал повести не раньше, как предварительно съездив в Заполье и устроив там все. Но вышло совершенно наоборот.
     После отъезда Штоффа Галактион целых три недели ходил точно в тумане. И сон плохой и аппетита нет. Даже Серафима заметила, что с мужем творится что-то неладное.
     -- Тебе нездоровится, Глаша?
     -- Мне? Нет, ничего.
     Такой ответ совершенно удовлетворял простоватую Серафиму, и это возмущало Галактиона. Другая жена допыталась бы, в чем дело, и не успокоилась бы, пока не вызнала бы всего. Теперь во время бессонницы Галактион по ночам уходил на мельницу и бродил там из одного этажа в другой, как тень. Мельница работала зимой полным ходом. Рабочих было очень немного. Они, засыпанные мучным бусом, походили на каких-то мертвецов, бродивших бесшумно из одного отделения в другое. Обыкновенно по ночам обходил мельницу Емельян, как холостой человек, или сам Михей Зотыч. Рабочие удивлялись, встречая теперь Галактиона. Раз ночью у жернова Галактион встретил отца. Старик как-то по-заячьи прислушивался к грузному движению верхнего камня, припадавшего одним краем.
     -- А, это ты! -- удивился старик. -- Вот и отлично. Жернов у нас что-то того, припадает краем.
     -- Нужно поставить запасный.
     -- Остановка выйдет.
     -- Ничего не поделаешь.
     Они вместе прошли по всем отделениям. Везде все было в порядке.
     -- Если бы еще пять поставов прибавить, так работы хватило бы, -- задумчиво говорил Галактион, когда они очутились в мельничной конторке, занесенной бусом, точно инеем.
     -- Воды не хватит.
     -- Можно паровую машину поставить, родитель.
     -- Ни за что! Спалить хочешь все обзаведение?
     Мельница давно уже не справлялась с работой, и Галактион несколько раз поднимал вопрос о паровой машине, но старик и слышать ничего не хотел, ссылаясь на страх пожара. Конечно, это была только одна отговорка, что Галактион понимал отлично.
     -- Вот ты про машину толкуешь, а лучше поставить другую мельницу, -- заговорил Михей Зотыч, не глядя на сына, точно говорил так, между прочим.
     Галактион отлично понял его. Значит, отец хочет запрячь его в новую работу и посадить опять в деревню года на три. На готовом деле он рассчитывал управиться с Емельяном и Симоном. Это было слишком очевидно.
     -- Нет, я не согласен, -- спокойно ответил Галактион.
     -- Как не согласен? Что не согласен? Да как ты смеешь разговаривать так с отцом, щенок?
     -- Вторую мельницу строить не буду, -- твердо ответил Галактион. -- Будет с вас и одной. Да и дело не стоящее. Вон запольские купцы три мельницы-крупчатки строят, потом Шахма затевает, -- будете не зерно молоть, а друг друга есть. Верно говорю... Лет пять еще поработаешь, а потом хоть замок весь на свою крупчатку. Вот сам увидишь.
     -- Да ты понимаешь, что говоришь-то?
     -- Да очень понимаю... Делать мне нечего здесь, вот и весь разговор. Осталось только что в Расею крупчатку отправлять... И это я устроил.
     -- Ну, а потом?
     -- А потом вы сами по себе, а я сам по себе.
     -- Как же это так будет, напримерно?
     -- Да уж так, как случится. Дадите мне что в отдел -- спасибо, не дадите -- тоже спасибо.
     -- Так, так, миленький... Своим умом хочешь жить.
     Старик пожевал губами, посмотрел на сына прищуренными глазами и совершенно спокойно проговорил:
     -- Ничего ты от меня, миленький, не получишь... Ни одного грошика, как есть. Вот, что на себе имеешь, то и твое.
     -- Покорно благодарю, родитель.
     Больше отец и сын не проговорили ни одного слова. Для обоих было все ясно, как день. Галактион, впрочем, этого ожидал и вперед приготовился ко всему. Он настолько владел собой, что просмотрел с отцом все книги, отсчитался по разным статьям и дал несколько советов относительно мельницы.
     -- Завтра, то есть сегодня, я уеду, -- прибавил он в заключение. -- Если что вам понадобится, так напишите. Жена пока у вас поживет... ну, с неделю.
     -- А кто же ее кормить будет?
     -- Я пришлю денег из Суслона на прокорм, а за квартиру потом рассчитаюсь.
     -- За пять лет, миленький. Не забудь... По три целковых в месяц -- сто восемьдесят рубликов.
     -- И это заплачу. Сейчас у меня ничего нет, а вышлю, как пришлю подводу за семьей.
     Когда Галактион вышел, Михей Зотыч вздохнул и улыбнулся. Вот это так сын... Правильно пословица говорится: один сын -- не сын, два сына -- полсына, а три сына -- сын. Так оно и выходит, как по-писаному. Да, хорош Галактион. Другого такого-то и не сыщешь.
     "А денег я тебе все-таки не дам, -- думал старик. -- Сам наживай -- не маленький!.. Помру, вам же все достанется. Ох, миленькие, с собой ничего не возьму!"
     Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о жене он не беспокоился, а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других любил первую дочь Милочку, а старший сын был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал на нее внимания.
     -- Ну, Серафима, собирайся в дорогу, -- коротко объяснил Галактион жене. -- Через неделю я за тобой пришлю. Переезжаем в Заполье.
     -- Совсем?
     -- Совсем.
     Серафима даже заплакала от радости и бросилась к мужу на шею. Ее заветною мечтой было переехать в Заполье, и эта мечта осуществилась. Она даже не спросила, почему они переезжают, как все здесь останется, -- только бы уехать из деревни. Городская жизнь рисовалась ей в самых радужных красках.
     Только на прощанье с отцом Галактион не выдержал. Он достал бумажник и все, что в нем было, передал отцу, а затем всю мелочь из кошелька. Михей Зотыч не поморщился и все взял, даже пересчитал все до копеечки.
     -- Денежка счет любит, -- бормотал старик.
     У жены Галактион тоже не взял ни копейки, а заехал в Суслон к писарю и у него занял десять рублей. С этими деньгами он отправился начинать новую жизнь. На отца Галактион не сердился, потому что этого нужно было ожидать.
     Анфуса Гавриловна обрадовалась и испугалась, когда увидала зятя. Она совсем не ждала гостя.
     -- Надолго ли, Галактион? -- спрашивала расхлопотавшаяся старушка.
     -- А совсем, мамаша.
     -- Как совсем?
     Галактион любил тещу, как родную мать, и рассказал ей все. Анфуса Гавриловна расплакалась, а потом обрадовалась, что зять будет жить вместе с ними. Главное -- внучата будут тут же.
     -- Поживите пока с нами, а там видно будет, -- говорила она, успокоившись после первых излияний. -- Слава богу, свет не клином сошелся. Не пропадешь и без отцовских капиталов. Ох, через золото много напрасных слез льется! Тоже видывали достаточно всячины!
     Харитона Артемьевича не было дома, -- он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, -- в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для кого было рядиться.
     -- Ну, а что зелье-то наше? -- сурово спросила ее Анфуса Гавриловна, -- она все больше и больше не любила Харитину.
     -- Ничего... Два новых платья заказала да соболий воротник велела переделать.
     -- Наказал меня господь дочкой, -- жаловалась Анфуса Гавриловна зятю. -- Полуштофова жена модница, а эта всех превзошла. Ох, плохо дело, Галактион!.. Не кончит она добром.
     Вечером, когда уже подали самовар, неожиданно приехала Харитина. Она вошла, не раздеваясь, прямо в столовую, чтобы показать матери новый воротник. Галактион давно уже не видал ее и теперь был поражен. Харитина сделалась еще красивее, а в лице ее появилось такое уверенное, почти нахальное выражение.
     -- А, деревенская родня приехала! -- здоровалась Харитина с гостем, по своему обыкновению глядя прямо ему в лицо. -- Надолго ли?
     -- Не знаю, как поживется.
     -- Оставайся на святки. Будем веселиться напропалую.
     -- Это у тебя веселье только на уме, -- оговорила мать. -- У других на уме дело, а у тебя пустяки.
     -- Что же, мамаша, не всем умным быть.
     -- Да ты сядь, не таранти. Ох, не люблю я вот таких-то верченых! Точно сорока на колу.
     -- Что же, я и разденусь. Хотела только показать вам, мамаша, новый воротник. Триста рублей всего стоит.
     Харитину задело за живое то равнодушие, с каким отнесся к ней Галактион. Она уже привыкла, чтобы все ухаживали за ней. Снимая шубку, она попросила его помочь.
     -- Не умеешь помочь раздеться, увалень! -- пошутила она. -- Привык с деревенскими бабами обращаться!
     На Галактиона так и пахнуло душистою волной, когда он подошел к Харитине. Она была в шерстяном синем платье, красиво облегавшем ее точеную фигуру. Она нарочно подняла руки, делая вид, что поправляет волосы, и все время не спускала с Галактиона своих дерзких улыбавшихся глаз.
     -- Что, хороша? -- сказала она и засмеялась.
     -- Перестань ты, бесстыдница! -- заворчала Анфуса Гавриловна. -- Хоть и зять, а все-таки мужчина. Что руки-то задираешь, срамница?
     -- Я в корсете, мамаша.
     Галактион опустил глаза, чувствуя, как начинает краснеть. Ему как-то вся кровь бросилась в голову. Агния смотрела на него добрыми глазами и печально улыбалась. Она достаточно насмотрелась на все штуки сестрицы Харитины.
     -- Ну, а что твоя деревенская баба? -- спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону с чашкой чая. -- Толстеет? Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего, вот и плодите ребятишек. Мамаша, какой милый этот следователь Куковин!.. Он так смешно ухаживает за мной.
     -- Да будет тебе! -- сердито крикнула Анфуса Гавриловна. -- Не пристало нам твои-то гадости слушать... Постыдилась бы хоть Галактиона.
     -- Что мне его стыдиться, мамаша? Дело прошлое: я была в него сама влюблена. Даже отравиться хотела. И он...
     -- Будет! Перестань, срамница!
     Анфуса Гавриловна была рада, когда Харитина начала собираться. Ей нужно было еще заехать к портнихе, в два магазина, потом к сестре Евлампии, потом еще в два места. Когда Галактион надевал ей шубку, Харитина успела ему шепнуть:
     -- А помнишь, дурачок, как я тебя целовала? Я тебя все еще немножко люблю... Приезжай ко мне с визитом. Поговорим.
     Никогда еще Галактион не был так несчастлив, как в эту первую ночь в Заполье. Ему было как-то особенно больно и обидно. Что будет? Как он будет жить? А тут еще Харитина! Эта встреча была последнею каплей в чаше испытаний. Разве она такая была? Да, она сейчас красивее, в полном расцвете молодости, а ему было больно на нее смотреть. Какое у нее сделалось нахальное лицо, как она смотрит, какие движения, какие слова! И не стыдно... Галактион с каким-то ужасом думал об этой погибшей душе, припоминая свое минутное увлечение. Да, она тогда была другая, -- такая чистая, нетронутая, красивая именно этою своею чистотою. А теперь кто ее окружает? Какие разговоры она слышит? Что ее интересует? Если б она гнала, что у него сейчас на душе и как ему больно за нее! О ее выходке тогда на мельнице, у кровати больного отца, он как-то даже забыл и не придавал этому особенного значения. Так, молодая глупость. Кровь молодая расходилась. А теперь уже совсем другое...
     Галактион лежал и думал о Харитине, думал и сердился, что думает именно о ней, а не о своих детях.
    
    
     IV
    
     Отправляясь в первый раз с визитом к своему другу Штоффу, Галактион испытывал тяжелое чувство. Ему еще не случалось фигурировать в роли просителя, и он испытывал большое смущение. А вдруг Штофф сделает вид, что не помнит своих разговоров на мельнице? Все может быть.

/ Полные произведения / Мамин-Сибиряк Д.Н. / Хлеб