Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Кассиль Л.А. / Будьте готовы, Ваше высочество!
Будьте готовы, Ваше высочество! [4/7]
А солнце уже входило в море, все небо торжественно пылало. И на фоне этого величавого, широко разлившегося пламени очень красив был высокий, такой худой и смуглокожий, словно его насквозь просвечивало огнем заката, но удивительно прямой, негнущийся белоголовый человек. Он стоял над обрывом и вместе с затихшими пионерами глядел в море. А солнце погружалось в гладь моря и вот уже совсем скрылось... Небосклон слегка повело проступившими по нему вразлет прощальными лучами. Еще несколько минут калилась одна точка на горонте - там, где воронкой сходились блекнувшие лучи. И казалось, туда, в остывшую пучину, медленно втягивается уходящий свет дня. А потом и эта точка погасла.
Наступила минута вечернего молчания. Тонгаор бережно, но прочно удержав за плечо Дэлихьяра, отвел его чуточку в сторону. И они там некоторое время говорили о чем-то друг с другом на родном языке - наследный принц страны Джунгахоры и гордый поэт-коммунист, молодость которого сглодала тюремная яма Шардайяха. О чем они говорили, никто, конечно, не понял, но принц уже не отводил своего плеча -под руки Тонгаора. Минуту назад еще чужой и непримиримо враждебный человек стал теперь непонятно притягательным. Дэлихьяр, казалось, чувствовал, что с ним говорит не то волшебник, не то мудрец. Но как не походил он на тех мудрецов, напыщенно-бородатых, исполненных медлительной важности, которые во дворце Джайгаданге долгими и нудными часами толковали наследнику престола о шести сутях мира и четырех опорах бытия. Нет, ни на придворных мудрецов, ни на жрецов Храма Луны и Солнца не похож был человек, имя которого было запретным в Джунгахоре! А в то же время каждое слово его, проносимое на родном принцу языке, упруго, как парус ветром, наливалось какой-то гордой и властной правдой: хотелось довериться ей.
Потом оба вернулись к стоявшим в отдалении и все еще тихим пионерам.
- А мы тоже за вас все протестовали, когда я учился во втором классе, - сказал Тараска, восторженно глядя на Тонгаора.
- Спасибо тебе и твоим товарищам, - отвечал Тон И он очень уважительно и серьезно пожал руку Тараске. Поэт был высок, ему приходилось смотреть на маленького Тараску сверху. Но он не гнулся, а только уважительно наклонял голову, сам оставаясь пронзительно прямым.
- А вы прочитайте, пожалуйста, нам какие-нибудь свои стихи, - вдруг осмелела Тонида. - Я слышала, как вы по радио читали... о космонавтах.
- Прочитайте, правда, просим, прочитайте! - Пионеры сгрудились еще теснее, нетерпеливо зааплодировали.
- О космонавтах? - переспросил Тон - Ну, это вы, должно быть, и так все слышали... Разбираетесь лучше меня в этих делах.
- А вы бы хотели сами быть космонавтом? - спросил Тараска, обмирая от уважения.
- Мне уже поздно мечтать об этом, да и здоровье я оставил под землей, и так высоко над ней мне уже не вознестись. - Тонгаор поднял голову и, как показалось ребятам, с завистью поглядел в небо. Но потом вдруг тряхнул упрямо белыми волосами и, чуть прищурившись, хитро оглядел ребят. - У каждого, пионеры, свой путь к звездам... Я вот хотел бы помочь всем людям проложить путь к звезде, которая зовется - Правда.
- А все-таки, - спросил, как всегда, несколько сумрачно настойчивый Слава Несметнов, - как вот, по-вашему... кем интереснее быть - писателем или космонавтом?
Тонгаор усмехнулся:
- Не знаю... Не знаю, пионеры. Летать в космос пока не приходилось. А вот поэтом... Стойте-ка! Я лучше вам расскажу одну свою притчу, если хотите... Да? Ну, тогда рассаживайтесь вокруг.
Ребята мгновенно разместились: кто на уступе скалы, кто на нагроможденных камнях и обломках. Тихонько подошли курортники санатория. И Тонгаор, медленно оглядев всех, стал читать им свою "Притчу о пятерых".
- "Сошлись раз пятеро, - начал Тон - Один знал, откуда проошла всякая вещь, и постиг состав ее, и строение, и тайну недр ее, и кромешное вращение мельчайших частиц, все образующих. Он был Великий Фик.
Другой смотрел на него и видел ток крови в жилах, и узлы нервов, и всего насквозь, и по дыханию слышал, что у того в легких, как бьется у него сердце, и распознавал срок жни его.
То был Знаменитый Врач.
Третий взирал на этих двух и думал, как бренны и бесконечно малы они в сравнении с мирами, которые он разглядел в свои трубы и расчислил. Он был Прославленный Звездочет.
Еще один, бывший тут, размышлял о том, как короток шаг этих людей в сравнении с ходом истории и как ничтожен возраст их по сличению с веками. Это был Мудрый Летописец.
А пятый думал: "Да, я, должно быть, учил все меньше, чем они... Но я постигаю сердцем, как просторен мир, как велик ум человека, как всеобъемлюща душа его. Я не знаю точно ее срока и состава, но могу поведать о ней так, что в нее войдут счастье и гармония, и я подвигну ее на новые дерзания, и в слове моем она обретет бессмертие".
То был Поэт".
...Так хорош был этот вечер, такая, не знающая конца и края, тишина простиралась над морем и плыла куда-то, безмолвная, за остывающий горонт, чтобы объять покоем весь вечерний мир, что даже а захлопать никто не решился. Пожилые курортники, сопровождавшие Тонгаора, только головы склонили, понимающе покачав ими. Ребята хотя и не все до конца поняли, но почувствовали, что им позволили коснуться чего-то очень большого и бесконечно дорогого для этого высокого, худого, белоголового человека. А тот вдруг закашлялся, приложил к красивому и тонко вырезанному рту белый платок. Отвернувшись, он долго содрогался в кашле. А когда отнял платок, то не успел сразу скомкать его. И ребята заметили на платке красные пятна. Он виновато сунул платок в карман и долго смотрел на принца.
- Смешно и странно сходится порой многое на свете, мальчик, - проговорил Тон С какой-то горькой нежностью вглядывался он в лицо Дэлихьяра. - Но если бы ты только знал, как ты, мальчик, похож на моего сына! Он остался там у нас... в Джунгахоре. С матерью. Не выпускают... Нет, поразительно похож! Только мой сын чуть постарше... А ты скучаешь по дому... - он замялся, - ну, по своему дворцу, что ли?
Перед глазами принца длинной и медлительной, как караван, чередой прошли бесконечные залы Джайгаданга. Они были затенены тяжелыми занавесами, пустынны и гулки, как пещеры. Толстые ковры, застилавшие их, делали вязкими шаги одиноко слонявшегося по безлюдному дворцу Дэлихьяра. А окна были оплетены вьющимися растениями. Они начинали медленно колыхаться, если подойти к ним. И Дэлихьяр, чтобы посмотреть на то, что происходит вокруг дворца, должен был разводить руками эти тяжко колеблющиеся зеленые плети и тукаться в стекло окна, как рыба в аквариуме.
Принц сумрачно затряс головой. Тонгаор вздохнул:
- А я скучаю. Очень скучаю... Ведь родина, дорогой мой принц, это не только твой дворец и моя тюремная яма. Это все самое дорогое. Это любишь всю жнь. А раз любишь - значит, скучаешь. - Он помолчал, насунул вдруг на глаза черные очки, а потом резко сдернул их и еще раз заглянул в лицо Делихьяра. - Хочешь, я пришлю тебе книжку свою?.. Только она вышла по-русски, но ведь ты хорошо понимаешь? Недаром бабка-королева у тебя русская была... Бабашура? Правда?..
Принц радостно закивал.
- Я эту книгу сыну своему посвятил. Так и называется: "Запомни, сын!" Хочешь?
Принц опять закивал поспешно и согласно.
- А скажите... - Тараска, прищурившись, поглядел на принца. - Скажите, товарищ Тонгаор, а вы тоже учите своего сына, чтобы на его тень никто становиться не смел?..
Принца разом бросило в краску. Он метнул яростный взор на болтуна. Тоня тоже нахмурилась. Но поэт, должно быть, сразу понял, в чем дело.
- А что такое тень? Твоя тень!.. Это просто то место, которое ты собой заслонил от солнца... По-моему, надо гордиться не тогда, когда ты что-то загородил от света, а тогда, когда ты пустил свет туда, где было темно. Надо так в жни держаться, чтобы никому солнца не заслонять. Чтобы след твой к солнцу людей вел. Понял? Вот это топтать никому не давай, мальчик.
Тараска хотел еще что-то спросить у Тонгаора и опять протолкнулся к нему, но поэт вдруг замахал на него обеими руками и поспешно отступил.
- Убери, убери эту гадость! - Он указал на дохлого полуиссохшего краба, которого держал за одну клешню Тараска. - Не терплю дохлятины... Я и живых-то их боюсь. Убери, прошу.
Тараска оторопело посмотрел на него, подивился про себя, что такой бесстрашный человек трусит, боится какого-то дохлого краба, и с сожалением отбросил свою пляжную находку в сторону.
Но тут к Тонгаору подошел один пожилых санаторников, постучал сердито пальцем по часам на своей загорелой руке, потом молча взял Тонгаора за руку и, отвернувшись, постоял некоторое время, как бы прислушиваясь к чему-то. Покачал головой и отпустил руку поэта. Сну, от подножия скалы, донесся тройной, нетерпеливый сигнал автобуса. И Тонгаор, по обычаю народа Джунгахоры, строго поклонился маленькому принцу, сперва скрестив плашмя ладони своих рук перед собой и приложив их к сердцу. Принц собрался проделать в ответ то же, но Тонгаор весело схватил Дэлихьяра за плечи, потряс его по-дружески и легонько-легонько ткнул ладонью в лоб.
А потом выпрямился и отсалютовал по-пионерски всем ребятам, которые радостно вскинули вверх руки ответным салютом.
- Домой, домой! - сердито приказал пожилой курортник и опять потянул за руку Тонгаора.
- Видали, как меня тут строго держат! - пожаловался тот пионерам. - Ничего не поделаешь, юные пионеры... Проклятая тахикардия! x x x
- Дэлька, - спросил Тараска у принца, когда спускались в лагерь, - это что, у вас ругаются так по-вашему, что ли?.. Та-хи-кар-дия!
Но принц не знал этого слова. Решили, что так называлась тюрьма, в которой провел долгие годы поэт, Искали это слово даже на географической карте - может быть, страна такая есть вражеская. И только лагерный доктор Семен Исаевич открыл смысл этого слова. Оказалось, что тахикардия - болезнь. Тюремная яма напоминала Тонгаору о себе. Она не только источила его легкие, она зловеще колотилась в его большом сердце, которое долгие годы перестукивалось сквозь камни со всем миром! Глава Х. "ЗАПОМНИ, СЫН!".
{Вот эту главу я бы дал прочесть взрослым. Она как раз для них. Но я верю, что и вам, дружочки мои, тут кое-что пригодится. (Примеч. автора.).}
Через день в палатку номер четыре принесли обещанную книжку Тонгаора.
На титуле было написано рукой Тонгаора по-русски и по-джунгахорски:
Его высочеству принцу Дэлихьяру от верноподданного Ее Величества Правды.
А сбоку было приписано:
Принц-дурень дурнем остается, Пока его не вразумят Иль сам за ум он не возьмется.
Не сердись, это не я, а Франсуа Вийон, французский поэт, написал еще в XV веке. И знаешь, с тех пор кое-кого успели вразумить. Будь и ты умником, мой мальчик!..
В этот вечер принц был очень задумчив и даже не захотел слушать рассказ Тараски о новогодней елке в Кремле, хотя черед рассказывать был Тараса, так как накануне о слонах и тиграх рассказывал принц. А в палатке номер четыре соблюдалась на этот счет строгая очередность: один вечер - о слонах и Тарзане, другой - о космосе и футболе.
Но тут никто уже не настаивал на порядке. Всем хотелось скорее узнать, про что говорится в книжке Тонгаора.
Если говорить честно, не все до конца было интересно или совсем уж понятно в этой книге. Но, казалось, она говорила о том, про что и сами ребята если не думали, то смутно догадывались. Будто поэт заранее знал, что им хочется вот так думать, именно так понимать и чувствовать все это. И вот теперь помог своей книжкой расслышать всю где-то таившуюся правду.
В книге были и маленькие притчи, вроде уже знакомой пионерам "Притчи о пятерых", и стихи, и примечания поэта к разным поверьям джунгахорцев. Вот как, например, совсем по-новому сказал Тонгаор о легенде про жемчуг и луну, которую уже слышали ребята от принца:
"Солнце светит днем, и жаркое сияние его отражается в цветах, и расправляют цветы навстречу ему лучи-лепестки и наливаются сладостью, чтобы стать плодами.
Луна выходит ночью, отражается в море, и молочный, прохладный цвет ее ловят створки раковин, и зарождается в них жемчуг.
А правда не заходит ни днем ни ночью, как ни тщатся спрятать ее тучи лжи. И лучи истины проникают в ум человека, и в нем, как в створках жемчужин, зреют сияющие зерна знания. И правда отражается, как в цветах, в сердце человека. И расправляет сердце лучение любви своей к жни и наливается отвагой для борьбы с неправдой и тьмой".
Но особенно забрало ребят все, что было написано в разделе книги, который так и назывался: "Запомни, сын!" Тут вот что особенно запомнилось обитателям палатки номер четыре...
"Где бы ни родился человек - в лачуге или во дворце, он родится законным наследником всех благ, накопленных человечеством".
Тонгаор в своей книге подчеркнул это место красным карандашом: должно быть, хотел, чтобы принц обратил внимание на эти строки.
"Правда родится в хижинах, но сотрясает дворцы".
"Помни, что власть народа - закон и справедливость. Власть над народом - беззаконие и злодейство".
"За все, что происходит в мире людей, отвечаешь и ты! Не отказывайся от ответственности, это и есть - совесть.
И знай: рык совести не заглушить ни райским пением льстецов, ни шумными здравицами в твою честь, ни убаюкивающим шепотком самоутешения, ни пушечными салютами твоим победам.
Мелкими подачками от совести не откупишься. Она требует, чтобы с ней расплачивались сполна, вчистую. И всю жнь ты должник ее".
"Не позволяй себе брать от жни больше того, что ты даешь ей сам. Когда чашу весов, на которую положено то, что ты дал, перетянет чаша получаемых тобой благ, пойдешь кну и ты..." "Жить надо во весь рост, головой в предел, не оставляя зазора между собой и потолком возможного, не расслабляясь в прогибе".
"Береги себя!.. Нет, не в работе, не в борьбе, не в любви.
Там будь безгранично А вот если требуют, чтобы ты покривил душой, ужался сердцем, притоптал, заглушил, ущемил что-то главное в себе, - тут будь бережен, не уступай себя!" "Плыть надо и против ветра! Но следует знать, откуда он дует, чтобы сообразно этому ставить паруса".
"Будь подобен самолету, а не воздушному змею, который запускают на высоту, а там уж он парит, влекомый течениями воздуха. Взлетай сам, за счет собственных сил, обретаемых в разбеге, и держись своего курса!" "Живи не как живется, а как ты считаешь нужным жить. Не отбывай жнь, не влачись у нее на поводу, а сам веди ее. Ведь недаром спрашивают про человека: "А какую жнь он ведет?" "Будь добрым, то есть умей прощать маленькое зло, задевшее тебя, и не мирись с тем большим, что гнетет всех".
"Тот, кто упивается своим счастьем среди несчастных, подобен сластене, который, накрывшись с головой одеялом, поедает лакомства, припрятанные от голодных. Когда ты счастлив вместе с другими, у радости твоей открытое лицо".
"Говорят: "Чужая душа - потемки". Но ты сумей прежде всего разглядеть в ней отсветы добра".
"И помни: плевок в чужую душу непременно вернется и в твою собственную".
"Что бы ты ни делал, не красуйся этим, а думай о красоте цели".
"Не льсти себе, когда пришлось тебе тяжко, что другим легче. Всем еще на свете трудно. Вот если ты хоть малость облегчил жнь кому-то, пусть полегчает на душе и у тебя".
"Чем меньше места занимает человек в жни, тем больше внимания удели ему. Тянуться перед генералом не хитрое дело, сумей уважить рядового".
"Во всем, что обращено тобою к людям, добивайся взаимности.
Безответная любовь - это небо без земли, космический полет без стремления вернуться домой..." "Верить в бога - бессилие. Ни во что не верить - безнравственность".
Несколько раз перечитали пионеры строки, в которых поэт говорил об искусстве:
"Истинный художник - это божественная страсть созидания, ангельское терпение в труде, дьявольское упорство в борьбе за правду и великая человеческая любовь к жни".
"Талант - это дар удивлять правдой".
Книга шла по кругу. Каждый читал вслух то, что ему выпадало по очереди. То, что было не совсем понятно, заставляли читавшего повторить. И торжественно звучал в палатке номер четыре голос Ярослава Несметнова, когда он уже в третий раз читал:
- "И помни, сын: за бессмертие обычно платят жнью!" А Тараске особенно понравилось одно речение:
"Если бы взрослые реже забывали, какие они были маленькими, а дети чаще бы задумывались, какие они будут большими, старость не торопилась бы к людям, а мудрость не опаздывала бы".
- Да, Тонгаор твой - это человек в полном смысле! - восхитился, прослушав заповеди поэта, Тараска. - Недаром я за него протестовал. Ты бы хоть вот у него ума набрался. А то так и останешься принц принцем.
И после книжки Тонгаора уже не хотелось ребятам слушать на следующий день очередные рассказы принца о "Книге шести сутей мира", по которой молились в Джунгахоре, где верили, что все на свете состоит Огня, Воды, Неба, Земли, Жни и Смерти. Что касается "Четырех опор бытия" - Веры, Силы, Дела и Дружбы, о которых напоминали четыре звезды на флаге Джунгахоры, то тут пионеры дали свои толкования.
- Ну, Вера, я считаю, - пояснял Несметнов, - это значит понятие человека... Ну, чему он научился, узнал, в общем. У нас это - наука. Сила - это, выходит, здоровье. Это, между прочим, вполне и по-нашему так. Правда, ребята? Теперь - Дело. Дело - это я так понимаю; труд человека. А Дружба - она везде дружба. Так что это у вас, Дэлька, не так уж глупо сказано. И Тараска тоже соглашался:
- Да, ваши там мудрецы тоже с головой. Кое-что соображают.
Тонида попросила у принца книгу Тонгаора на денек и что-то переписала
нее в свою тетрадочку.
- Тут написано: "Запомни, сын!" - сказала она, возвращая книгу принцу и доверчиво заглядывая ему в лицо, - а я думаю, и дочкам сгодится. Правда, Дэлик? Глава XI. ТРУДОДЕНЬ ЕГО ВЫСОЧЕСТВА.
По радио сообщили, что надвигаются штормы и ливни. А в колхозе "Черноморская звезда", неподалеку от лагеря "Спартак", только что начали собирать помидоры. В этом году лето было жаркое, и помидоры созрели очень рано. Надо было срочно вывезти уже снятые в порт. Ливни грозили им гибелью. И тогда школьники соседнего портового города и расположенных вбли поселков и ребята пионерских лагерей решили помочь колхозникам.
Предложили отправиться в колхоз "Черноморская звезда" и желающим пионерского лагеря "Спартак".
У Гельки Пафнулина, конечно, сразу же, еще накануне того дня, заболел живот. Он стал ныть, корчиться и получил-таки от доктора порцию очистительного. Зато порцию мороженого, причитавшуюся ему за обедом, чтобы оно не повредило больному, с удовольствием съел Тараска за его здоровье. Ну, разумеется, Тонида, Тараска, Несметнов и все мальчики палатки номер четыре, как и многие другие ребята, кто был покрепче и постарше, собрались идти на субботник в колхоз. Принца решили, конечно, не брать с собой. Но, услышав об этом, Дэлихьяр кинулся к начальнику:
- Михаил Борисович, почему, у-это, меня совсем не берут?
- Милый ты мой, дружочек дорогой! - Начальник старался говорить как можно убедительнее. - Ну королевское ли это дело - помидоры собирать?
- А почему, у-это, Ленин?.. Когда на субботник работать, он тоже вместе таскал... Ребята мне рассказали... И я хочу вместе,
- Да не равняй ты себя с ребятами.
- А я хочу, у-это, равняй!
- Ты пойми: наши ребята народ привычный. Поработают, сколько успеют, и делу польза, и им интересно, и руки у них не отвалятся.
- И у меня нет, у-это... не отвалятся! - Дэлихьяр протянул свои маленькие руки, пошевелил необыкновенно гибкими, способными выгибаться во все стороны пальцами.
- Не знаю, как у тебя там руки, - начальник потер себе кулаком темя, - а голова у меня определенно от вас всех отвалится. Ну, не было, не было еще в истории такого, чтобы наследник престола в колхозе работал. Не было, пойми!
- А Слава Несметнов говорил, так было, - вдруг возразил принц, успевший наслушаться в палатке номер четыре всякого и по русской истории. - Он говорил, у вас был такой царь, у-это, Петр, очень великий. Вот такой!.. Он сам ездил, у-это, за границу, далеко, работать.
- Послушай, ты, королевич! - уже окончательно рассердился начальник. - Ты меня, пожалуйста, истории не учи. Я и без тебя ее знаю, тем более нашу отечественную. И времена были тогда другие, и царь иной... Здоровеннейший мужчина был, во - ростом! А куда же ты?
- Я все равно, у-это, пойду с ними, - упрямо твердил принц.
В конце концов начальник сдался и позвал вожатого.
- Ну, забирай эту августейшую особу, чтобы я его больше тут не видел! - скомандовал начальник Юре. - Забирай, раз уж ему так приспичило, но чтобы там у меня - смотри! Ответишь перед всей международной общественностью.
Когда принц с вожатым уже выходили, начальник сделал знак Юре, чтобы тот вернулся в кабинет.
- Ты там правда, прошу тебя, погляди все-таки. А то эта палатка номер четыре, я вижу, так его разагитировала, что он кишки надорвет. А кто за последствия будет отвечать?
И наутро по дороге, которая вела в горы от лагеря, зашагали отряды спартаковцев.
Вышли рано. Небо было ясное. День, казалось, предвещал добрую погоду. Но иногда в теплом воздухе сквозили вдруг какие-то холодные токи и налетал редка порывами шумевший в деревьях и нагонявший волны на море в Надо было спешить. Ребята шли с небольшими рюкзаками за спиной. У них были кое-какие припасы на день. Спартаковцы палатки номер четыре приговаривали на ходу в такт шагу; "Мерихьянго, джунго ронго табатанг!.. Табатанг! Джунго ронго табатанг!" Что по-джунгахорски означало: "Империалисты, народ Джунгахоры требует, чтобы вы убирались. Убирайтесь, народ Джунгахоры требует".
Этому научил пионеров принц, и очень здорово у них получалось: "Мерихьянго, джунго ронго табатанг!" Дорога круто вела в гору. Море то исчезало за поворотом ущелья, то потом снова появлялось. И каждый раз его было все больше и больше. Оно становилось неоглядно огромным и занимало теперь уже, казалось, половину всего обозреваемого пространства. И горонт поднимался как будто вместе с ребятами, шедшими в гору.
Это в ущельях гудело:
"Табатанг... Джунго ронго табатанг..." А потом был очень трудный день. Надо было носить огромные зелено-красные, тугие и лоснящиеся, как боксерская перчатка, помидоры в корзинах, складывать в ящики, сбитые занозистых досок с широкими просветами между ними, и тащить эти тяжелые ящики на весы. А потом нести к то и дело подъезжавшим грузовикам. Ветер с моря дул все сильнее, и даже разгоряченные ребята чувствовали, что каждый порыв его словно холодней, чем предшествовавший. Небо начинало заволакиваться тучами. Бюро прогнозов не ошиблось, где-то уже глухо погромыхивало за горонтом.
Сперва Дэлихьяру было страшно, когда он увидел огромную груду помидоров и поволок с Тараской первую корзину. Ему подумалось, что он не справится. Дело казалось непосильным. Если бы не было стыдно перед ребятами, он бы отказался. Но потом вдруг все пошло легче. Он приспособился, приноровился. Да и ребята вокруг него шутили, подбадривали, осторожно один за другим ступая по склону горы, неся полные помидоров корзины к весам бл шоссе. Все тотчас же возвращались бегом, уже размахивая порожними корзинами, а Тараска надевал корзину себе на голову и хлопал по ней, как по барабану.
Некоторое время все шло очень хорошо и складно. А потом опять вдруг стало очень трудно, и каждый раз было все труднее и труднее. Принц с Тараской стали отставать. Другие ребята в одиночку успевали сдать на весы больше помидоров, чем они вдвоем. Подошла Тонида, хотела помочь.
- Давай, Дэлик, подсоблю, - предложила она, - а то не выполнишь задание.
Но принц очень рассердился:
- У-это, уйди... У-это, не Джунгахора, не поддамки. То есть, у-это, не поддавки.
- Как хочешь, - сказала Тонида и отошла, ничуть не обидевшись и даже как будто довольная.
Вот и последняя корзина с крупными, тяжелыми, давно поспелыми помидорами была отнесена на весы, а потом осталась лежать возле них вверх дном, порожняя и уже ненужная.
Запыленные, сами красные, как помидоры, побежали ребята к колодцу помыться. Но Тонида повела принца к рукомойнику, который был возле сторожки. С ними увязался, конечно, и Тараска. И пока принц плескался под рукомойником, который очень его забавлял - поддашь сну, а сверху льется, - Тараска, видно, наболтал что-то старухе сторожихе, потому что она побежала за чистым рушником - полотенцем и, пока принц утирал лицо и руки, все приговаривала:
- В нынешний период прынцам уж какой ход! Тем более без отца, без матери... Тут уж и в хоромах не жнь, будь ты хоть прынц, хоть кто...
А на прощание она отозвала Тониду и, отсыпав ей слив в пакет, тихонько стала поучать:
- Вы его уж там не очень шпыняйте, а то озлобится и после - народ тиранить. Мальчонка он, видно, душевный, совесть имеет.
Затем спартаковцы и ребята соседних прибрежных поселков и портового города сложили вместе все припасы, вытряхнутые рюкзаков, и поделили все по-братски. И на костре в большом котле-кагане варили похлебку. Тонида, размахивая огромной ложкой - половником, - проворными руками разливала кому в котелок, кому в чашку, покрикивая:
- А ну давай, кому добавки? А ну подставляй, подзаряжайся!
На обратном пути прихватил ребят начавшийся дождь. Хорошо, что успели отгрузить все помидоры, теперь им было уже не страшно, они следовали куда полагается - в порт для отправки на пароход. Дождь был еще теплый, и ребята с удовольствием подставляли под его веселые струи свои разгоряченные лица. Только принц все прятал что-то очень бережно под куртку во внутренний карман. То была справка, выданная в правлении колхоза "Черноморская звезда". В ней, в этой бумажке, говорилось, что принц Дэлихьяр Сурамбук заработал половину трудового дня в колхозе "Черноморская звезда" и имеет право на соответствующее начисление.
Как уже заранее было договорено, все заработанное ребятами должно было пойти на укрепление памятника доктору Павлу Зиновьевичу Савельеву - основателю "Спартака".
Принц шагал очень гордый, то и дело поглядывая на свои ладони, иногда трогая их языком. Ладони были солоноватые, и там, где начинались пальцы, вздулись и слегка саднили бледноватые, странные, немножко похожие на маленькие сердолики полупрозрачные пузырьки. Один них был содран и кровоточил.
- Тарасика, у-это, что у меня такое? - спросил наконец, не выдержав, принц.
- Самые нормальные мозоли, - сказал Тараска. - Ты что, никогда не видел?
- Нет, у-это, в первый раз вижу, - прнался принц. С уважением всматривался он в собственные ладони. Глава XII. ВОЛНЫ ДАЛЕКОГО ШТОРМА.
Уже заметно укоротился день, и надо теперь было торопиться, чтобы вовремя, до ужина и линейки, поспеть на скалу доктора Савельева и полюбоваться оттуда заходящим солнцем. И все ближе подступали сроки расставания. Об этом не хотелось думать, но думать приходилось. Принц очень жалел, что с ладоней его уже почти сошли трудовые мозоли. Он даже пошел к лагерному врачу Семену Исаевичу, чтобы попросить как-нибудь закрепить эти почетные знаки, но доктор сказал, что ничего искусственно сделать тут нельзя. Мозоли зарабатываются трудом.
Все чаще вспоминался ребятам дом, и нет-нет да и начинали заговаривать пионеры о том, что происходит у них сейчас в родных местах, и показывали или даже читали друг другу вслух письма. А письма были полны всяких хороших новостей. Тараске писали, что его ждут уже на новой квартире и отложили до приезда лагеря праздник новоселья. И даже на конверте был уже совсем другой адрес, не тот, по которому прежде писал домой Тараска.
Ярославу Несметнову отец-шахтер сообщал, что он вернулся санатория, что ломота в ногах совсем после ванн прошла и что по приезде сына отец с ним готов помериться в беге на стометровку и еще поглядим, мол, кто кого...
Сообщали о том, какой урожай яблок ожидается, сообщали об открытии новых улиц и переименовании старых, о приезде родственников, о новых интересных картинах в кино. О разных плохих новостях старались, должно быть, не писать, чтобы не огорчать ребят на отдыхе, да и, кроме того, правда, хорошего в жни становилось все больше и больше.
Немало писем получила и Тоня Пашухина. Писали подруги детдома, жившие лето на приволжской даче. Просили привезти обязательно морских камешков для коллекции. И учительница Клавдия Васильевна сделала в одном письме приписку о том, что соскучилась по Тоне Пашухиной и ждет не дождется, когда снова начнутся занятия в школе и все опять будут вместе.
Ну, насчет того, чтобы ждать не дождаться занятий, так об этом ребята не так уж часто говорили, но все же каждый что ни день больше думал о той главной жни, которая ждала его дома после солнечных, веселых, но чуточку уже начавших приедаться лагерных дней. Только принцу некуда было спешить. Да и писем он ни от кого не получал. Звонили несколько раз Москвы посольства, справлялись у начальника, все ли у принца в надлежащем порядке. Пришло еще письмо от министра двора Хайраджамбы. Министр двора Его величества короля Джунгахоры Джутанга Сурамбияра сообщал Его высочеству принцу Дэлихьяру Сурамбуку, что Его величество здравствует, благоденствует, чего и Его высочеству желает. Но даже о слоне Бунджи, единственном живом существе, по которому скучал принц, никто ни слова не написал Дэлихьяру. "Остаюсь Вашего королевского высочества верноподданным и преданнейшим слугой", - писал в конце своего послания мин
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
/ Полные произведения / Кассиль Л.А. / Будьте готовы, Ваше высочество!
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
