Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Твардовский А.Т. / За далью - даль

За далью - даль [3/4]

  Скачать полное произведение

    Как будто ей и толку нет,
    Что люди вправду пядь за пядью
    К ней подбирались столько лет;

    Что не на шутку шли подкопом
    В пластах породы и песков,
    Призвав сюда немалый опыт
    С иных далеких берегов;

    Что это сила,
    С флангов, с тыла
    Пододвигаясь день за днем,
    На клетки плес разгородила,
    Прошла по дну и подо дном;

    Вдавила вглубь рубеж бетонный,
    Стальной решеткой проплетенный,
    Недвижно вечный, как скала,
    И, выбрав наверх гравий донный,
    Громаду – насыпь возвела.

    
    И в ней из хитрого расчета,
    Убавив исподволь простор,
    Реке оставила ворота,
    Чтоб взять их завтра на запор.

    Уже был связан мост понтонный
    На быстрине – звено в звено,-
    Откуда груз тысячетонный
    В свой час низринется на дно.

    Тот час уже в окно стучался
    Но без торжественных затей:
    Съезжались гости и начальство
    Различных рангов и статей;

    Корреспондентов специальных
    Нетерпеливая орда-
    Одной и вместе с тем «Центральной»
    В те дни гостиницы страда.

    Сбивалось множество народу,
    Толпясь, глядеть на эту воду
    И переглядываться:
    - Д - да…

    Предположенья, слухи, толки,
    Сужденья вольных знатоков
    О недостатках подготовки,
    О риске и перестраховке
    И установке
    От верхов.

    Но и о том, как эти воды,
    Подобно волжским и иным,
    Уже не дар, а дань природы –
    Войдут в назначенный режим;

    Подтянут к центрам захолустья,
    Дадут запев Сибири всей.
    А там еще и Братск, и Устье,
    А там и братец Енисей,
    А там…

    Жестокий в Приангарье –
    Под стать зиме – держался зной,
    Уже сдавалось – пахнет гарью,
    Бедой извечною лесной;

    Что со ствола на ствол смолистый
    Бежит, как белка, налегке
    И в трубку скручивает листья
    Зловещим жаром вдалеке;

    И сна лишает край таежный,
    И расставляет в цепь войска,
    И самолетов гул тревожный
    Заводит в небе…

    А река –
    Шурша, жгуты свои свивала,
    И от лихой жары тех дней
    Вода студеная с Байкала
    Еще казалась холодней;

    Неслась, красуясь мощью дикой,
    Шипучей пеной на груди…

    Все наготове. А поди – ка,
    Встань поперек.
    Загороди!..

    С утра, с утра
    В тот день воскресный,
    Во что горазд принаряжен,
    И городской народ и местный,
    И свой на стройке и безвестный,
    Забрав подруг своих и жен
    С детьми, - на праздник необычный
    Теснился, точно в ГУМ столичный,
    Ломился грудью, чтоб места
    Занять поближе у моста.

    И в самый полдень, как не жарок,
    Не убывал людской напор.
    И пестр, и ярморочно ярок,
    И вместе строг был этот сбор.

    Один глазел – Врожденный зритель,
    Любитель истый – стар ли, мал;
    Другой как раз был сам водитель,
    Но в эту смену не попал.

    А та пришла, чтоб видеть сына
    Иль мужа в самый этот час,
    Когда к воде его машина
    Пройдет под тысячами глаз.

    А кто – то дочку
    По платочку,
    А кто подружку – на посту
    Среди построенных в цепочку
    Регулировщиц на мосту –
    Распознавал.

    Но в этом сборе
    Невольно каждый брал в расчет,
    Что тут народ –
    Не на футболе,
    Что праздник – праздник, да не тот,
    И речь не та, и смех, и шутки…
    А там, у самой Ангары,
    Собрался штаб в тесовой будке,
    Как улей душной от жары.

    Все службы стройки там сидели –
    Воды, земли, колес, дорог.
    Но всем уже речам о деле,
    Как перед боем, срок истек.

    Последним кругом для порядка
    Поверка старших обошла,
    И, на часы взглянув украдкой,
    Начальник встал из – за стола.

    С последней доброю затяжкой
    Вздохнул – как будто с плеч гора.
    И виды видевшей фуражкой
    Стол обмахнул.
    - Ну что ж, пора…

    -Пора!

    И враз моторы взвыли,
    Секунд своих не упустив,
    И самосвалы в клубах пыли
    Взошли на плящущий настил
    И развернулись по теченью
    Реки – во всю длину моста,
    И строем – в ряд, как на ученье,
    Над кромкой вздыбили борта.

    Рванулся вниз флажок сигнальный,
    И точно вдруг издалека
    Громовый взрыв породы скальной
    Толкнулся в эти берега.
    Так первый сброс кубов бетонных,
    Тех сундуков десятитонных,
    Раздавшись, приняла река…

    Она грядой взметнулась пенной.
    Сверкнула радугой мгновенной
    И, скинув рваную волну,
    Сомкнулась вновь.
    И видно было,
    Как этот груз она катила,
    Гнала по каменному дну.

    И над ее волной верченой,
    Бренча оснасткою стальной,
    Мост всколыхнулся, облегченный.
    И, вновь подняв заезд груженный,
    Прогнулся вровень с той волной.

    И снова – в очередь машины,
    Под грузом тужась тяжело,
    На цель с боков и середины
    Зашли.
    И так оно пошло.

    С погрузки на мост, с моста в гору –
    Заезд в заезд смыкался круг
    И был любой шофер шоферу
    Как будто кровный брат и друг.

    В таком взаимном береженье,
    Блюдя черту –
    Бортом к борту,-
    Кругообразное движенье
    Не прерывалось на мосту.

    Еще тревожная задача
    Наружный сдерживала пыл,
    Как бой, что был красиво начат,
    Но только – только начат был.

    И был труднее с каждым часом
    В разгаре памятного дня:
    Не подоспей боеприпасы –
    Бой захлебнется без огня.

    Машины шли, теснясь и пятясь,
    Держась на той струне тугой:
    Не сплоховать,
    Не сбавить натиск,
    Не проморгать беды лихой…

    То был порыв души артельной,
    Самозабвенный, нераздельный, -
    В нем все слилось – ни дать, ни взять:
    И удаль русская мирская,
    И с ней повадка заводская,
    И строя воинского стать;
    И глазомер, и счет бесспорный,
    И сметка делу наперед.

    Сибиряки!
    Молва не врет,-
    Хоть с бору, с сосенки народ.
    Хоть сборный он, зато отборный,
    Орел – народ!
    Как в свой черед
    Плечом надежным подопрет,-
    Не подведет!

    Сибиряками
    Охотно все они звались.
    Хоть различались языками,
    Разрезом глаз и складом лиц.

    Но цвет был общего закала:
    Сибири выслуженный дар –
    Под слоем летнего загара
    Еще там зимний был загар.

    Тут были: дальний украинец
    И житель ближних мест – бурят,
    Казах, латыш и кабардинец,
    И гуще прочих – старший брат.

    И те, кого сюда чин чином
    Везли с путевкой поезда,
    И те, что по иным причинам
    Однажды прибыли сюда;

    В труде отбыв глухие сроки,
    Перемогли урок жестокий.-
    Всего видали до поры,
    Бывали дальше Ангары…

    Но все теперь как будто дивом,
    Своею нынешней судьбой,
    Одним охвачены порывом,
    В семье сравнялись трудовой,
    В сыновней службе не лукавой,
    Огнем ученые бойцы.

    Деньга – деньгою, слава – славой,
    Но сверх всего еще по нраву
    Класс показать.
    Самим по праву
    Сказать:
    «А что – не молодцы?»

    Как дорог мне в родном народе
    Тот молодеческий резон,
    Что звал всегда его к свободе,
    К мечте, живущей испокон.

    Как дорог мне и люб до гроба
    Тот дух, тот вызов удалой
    В труде,
    В страде,
    В беде любой,-
    Тот горделивый жар особый,
    Что – бить, - так бей,
    А петь, - так пой!...

    Гори вовеки негасимо
    Тот добрый жар у нас в груди –
    И все нам впору, все по силам,
    Все по плечу, что впереди.

    Немало жито – пережито,
    Что хочешь будь и впредь со мной,-
    Ты здесь – венец красы земной,
    И песнь моя –
    Народ родной!

    День отпылал над сталью плеса
    И долгий зной увел в закат.
    Все так же по мосту колеса
    Держали свой тяжелый лад.

    Свергали в воду самосвалы
    Свой груз, - казалось, там – гора.
    Как в пору все. Как не бывало!
    И Ангара –
    Как Ангара.

    Лишь под невидимым вовеки
    Огнем прожекторных лучей
    Играла,- все на свете реки
    Могли завидовать бы ей.

    В лучах играла вся окрестность,-
    Сверкала, что дворцовый бал.
    И неохотно люд воскресный
    Домой с площадки убывал.

    Работам ночь не помешала,
    Забыто было есть и пить,
    И смена смене не желала
    Добром штурвалы уступить.

    И ночь прошла.
    И новый полный
    День на дежурство заступил.
    И все вились жгутами волны,
    Все тот же был
    Байкальский тыл.

    И только в полдень, в лад со сроком,
    Что был назначен не спроста,
    Как над невидимым порогом,
    Вода забилась у моста,

    И крупной пеной богатея,
    Пошла в десяток рукавов,
    Когда означилась над нею
    Углы бетонных сундуков.

    Ярясь, грозясь, кипела пуще,
    Гремел с бортов за сбросом сброс,
    Над быстриной, ревмя ревущей,
    Ходил гармонью зыбкий мост.

    За сбросом сброс гремел в придачу,
    Росла бетонная гряда,
    Но не хотела стать стоячей
    Весь век бежавшая вода,
    Не собиралась кончить миром…

    Я помню миг, как тень беды
    Прошла по лицам командиров,
    Не отходивших от воды.

    Ей зоркий глаз людской не верил…
    Чуть стихла, силы притаив,
    И вдруг, обрушив левый берег,
    В тот узкий кинулась прорыв…

    Слова команды прозвучали,
    Один короткий взмах флажка –
    И, точно танки РГК,
    Двадцатитонные «минчане»,
    Качнув бортами, как плечами,
    С исходной, с грузом – на врага.

    И на мгновенья передышки –
    За самосвалом – самосвал,
    Что в точку!
    В душу!
    Наповал!

    Так путь воде закрыл завал.
    И оператор с киновышки
    Хватился поздно –
    Кадр пропал.

    И знать, для сходного конфуза,
    На верхотуре выбрав пост,
    Отваги полный, член Союза
    Художников сидел, как дрозд.

    Высоким долгом, не корыстью,
    Он в эти движим был часы –
    У Ангары своею кистью
    Перехватить ее красы.

    Но жалок был набросок смутный,
    Не поспевала кисть вослед
    Реке, менявшей поминутно
    Своей волны летучий цвет…

    И я над кипенью студеной,
    В числе растроганных зевак,
    Стоял, глазел, как пригвожденный…

    Начальник подошел.
    - Ну, как?
    Поэма будет? Чем не тема! –
    И я, понятно, не простак,
    Ответил:
    - Вот она, поэма! –
    Он усмехнулся:
    - Так – то так…

    Под нами шла река, стихая.
    Мы понимали – он и я:
    Поэма, верно, неплохая,
    Да жаль: покамест – не твоя…

    Тем часом мост махал флажками.
    Не остывая, длился бой.
    Вслед за кубами – сундуками
    Пошел в отгрузку дикий камень,
    Бетонный лом, кирпичный бой…

    Уже бульдозеры, направив
    На перемычку лемеха,
    Пошли пахать песок и гравий,
    На ней сближая берега.

    Уже слабел напор в запруде.
    Но день тревожен был и труден,
    Дождем грозился тяжкий зной.
    Как на лугу, спешили люди,
    С последней справиться копной.

    Курил начальник, глядя в воду,
    Предвестьем скрытно удручен.
    Он знал, что не бюро погоды,
    Нет, и за дождь ответит он.

    Седой крепыш, майор запаса,
    По мерке выверенной сшит,
    Он груз и нынешнего часа
    Нес, как солдату надлежит.

    Мол, тяжелей – как без привычки,
    А наше дело – не впервой.

    И в гром работ на перемычке
    Ворвался праздный, гулевой
    Гром сверху.

    Капли забренчали
    По опорожненным бортам…
    - Ну, хлопцы, не было печали.
    Держись!.. –
    И все держались там.

    Закиселилась, как трясина,
    На съезде глинистая грязь…

    Свалив свой груз, одна машина
    Вдруг задом, задом подалась
    К воде.
    Мотор завыл натужно…

    - Ребята! – вскрикнул бригадир.
    Вцепились.-
    Раз – два!
    Взяли!
    Дружно!-
    В боях испытанный буксир.

    Вздохнули все, расправив спины.
    Не веря сам, что он живой,
    Водитель вылез из кабины,
    Как из – под крышки гробовой,
    И огляделся виновато.

    Тут смех и ругань:
    - Эх, тулуп!-
    И вывод, может, грубоватый:
    - Механизация, ребята,
    Проходит тот же через пуп…

    И все веселыми глазами –
    И пожилые и юнцы –
    Блестели, хоть и не сказали
    Тех слов:
    «А что – не молодцы?»

    Короткой сверзившись напастью
    Дождь оторвался от земли.
    И в вечер сумерки ненастья
    И в ночь без грани перешли…

    Победа шла с рассветом ранним,
    Облитым с ночи тем дождем.
    Река еще текла в проране,
    Но тихо было под мостом.

    Теперь она была похожа
    На мелкий в каменистом ложе
    Разгон теряющий поток.
    Потом –
    На горный ручеек,
    Что мог перешагнуть прохожий,
    Не замочив, пожалуй, ног.

    Осталось двум бульдозеристам
    Завалов влажным и зернистым
    Угомонить и тот ручей,
    Что был меж них чертой ничьей.

    Лицом к лицу – попеременно –
    То задний ход,
    То вновь вперед…
    На них двоих уже вся смена
    Глядела – кто же перейдет.

    Сближая гравий планировки,
    Вели тот спор между собой
    Один – в заношенной спецовке,
    Другой – в тельняшке голубой.

    Ждала, глядела, замирая,
    Вся смена, сбившись на мосту,
    Тому и этому желая
    Скорее выйти за черту.

    Был налицо их пыл горячий:
    Кому открыть по гребле путь.
    Но с виду – словно той задачей
    Не озабочены ничуть.

    Пошел, пошел по самой бровке
    Тот, что в тельняшке. Заспешил.
    Затор!
    И первенство – спецовке.
    И оба спрыгнули с машин.

    Да, это видеть было надо,
    Как руку встретила рука.
    Как будто, смяв войска блокады,
    Встречались братские войска.
    Двух встречных армий
    Два солдата –
    Друг другу руки жмут ребята.
    Аплодисментов добрый град
    Затихнул.
    Щелкнул аппарат…

    Что дальше делать – вот задача.
    Вдруг кто – то в голос –
    сверху –
    вниз:

    - Целуйтесь, черти! –
    Чуть не плача,
    Вскричал.
    И хлопцы обнялись.

    Минула памятная веха,
    Оставлен сзади перевал.
    И тут уже пошла потеха,-
    Я сам кого – то обнимал…

    Со всех бессонье и усталость –
    Долой.
    Одна под смех кругом
    Девчонка слабо отбивалась
    От парня свернутый флажком…

    Тот час рассветный, небывалый,
    Тот праздник подлинный труда
    Я не забуду никогда…

    Как мне тебя недоставало,
    Мой друг, ушедший навсегда!..

    Кто так, как ты, еще на свете
    До слез порадоваться мог
    Речам, глазам и людям этим!
    Зачем же голос твой умолк?..

    Все выше, словно по ступеням,
    Шел торжества отрадный час.
    Спецзавтрак был объявлен смене
    И краткий праздничный приказ.

    Уже народ подался с моста,
    Гадая в простоте сердец.
    По полтораста или по сто
    На брата выйдет этот «спец»…

    Шутила зрелость, пела юность.
    И чистым пламенем горя,
    С востока тихо развернулась
    В треть неба дымная заря.

    Над лесом кранов, эстакадой,
    Над главной насыпью – горой,
    Над юным городом по скату,
    Над Ангарой,
    Над Ангарой –
    Заря,
    Заря пришла, сгорая
    При свете утренней поры,
    И следом солнце красным краем –
    Большое – вышло из горы.

    Блестела светом залитая,
    Дождем обмытая трава…

    Ах, как горька и не права
    Твоя седая, молодая,
    Крутой посадки голова!..

    На стройке день вставал обычный,
    Своих исполненных забот.
    И отбывал уже столичный
    И прочий гостевой народ.

    Уже смекал я, беспокоясь,
    Какой за этот жаркий срок
    Ушел по счету дальний поезд
    На Дальний, собственно, Восток,
    В тот край отцовский, изначальный,
    Тобой прославленный.

    Прости,
    Но только памятью печальной
    Одной не мог я жить в пути.

    Моя заветная дорога,
    Хоть и была со мной печаль,
    Звала меня иной тревогой
    И далью, что сменяет даль.

    И память ныне одоленной.
    Крутой Ангарской быстрины.
    Как будто замысел бессонный,
    Я увозил на край страны.

    
    К концу дороги

    Сто раз тебе мое спасибо,
    Судьба, что изо всех дорог
    Мне подсказала верный выбор
    Дороги этой на восток.

    И транссибирской магистралью,
    Кратчайшим, может быть, путем
    Связала с нашей главной далью
    Мой трудный день
    И легкий дом.

    Судьба, понятно, не причина,
    Но эта даль всего верней
    Сибирь с Москвой сличать учила,
    Москву с Сибирью наших дней.

    И эти два большие слова,
    Чей смысл поистине велик,
    На гребне возраста иного,
    На рубеже эпохи новой,
    Я как бы наново постиг.

    Москва. Сибирь.
    Два эти слова
    Звучали именем страны,
    В значенье дикости суровой
    Для мира чуждого равны.

    Теперь и в том надменном мире –
    Все те ж слова: Сибирь – Москва,
    Да на ином уже помине
    Пошла разучивать молва.

    Добро!
    Но мы не позабыли,
    Какою притчей той молвы
    Мы столько лет на свете были
    И как нас чествовали вы.

    Почти полвека на бумаге
    Строчили вы, добра полны,
    О том, что босы мы и наги,
    И неумелы, и темны.

    Что не осилить нам разрухи,
    Не утеплить своей зимы.
    Что родом тюхи да матюхи,
    Да простаки, да Ваньки мы.

    И на бумаге и в эфире
    Вещали вы, что нам едва ль
    Удастся выучить в Сибири
    Своих медведей
    Делать сталь.

    Что в нашей бедности безбрежной –
    Не смех ли курам наш почин,
    Когда в новинку скрип тележный,
    Не то что музыка машин.

    И что у нас безвестно слово
    Наук. Доступных вам давно.
    Что нам опричь сосны еловой
    Постичь иного не дано.
    Что мы – Сибирь.

    А мы тем часом
    Свою в виду держали даль.
    И прогремела грозным гласом
    В годину битвы наша сталь.

    Она, рожденная в Сибири,
    Несла на собственной волне,
    Как миру весть о жданном мире,
    Победу нашу в той войне.

    И каждой каплей нашей крови,
    Так щедро пролитой на ней,
    И каждым вздохом скорби вдовьей
    И горя наших матерей, -
    Жестокой памяти страницей –
    На том безжалостном торгу –
    Она оплачена сторицей,
    И мы у мира не в долгу…

    Я повторю, хотя в начале
    О том велась как будто речь,
    Что в жизни много всяких далей, -
    Сумей одной не пренебречь.

    Такая даль – твое заданье,
    Твоя надежда или цель.
    И нужды нет всегда за далью
    Скакать за тридевять земель.

    Они при нас и в нас до гроба –
    Ее заветные края.
    Хотя со мной вопрос особый,
    Как выше высказался я.

    С моим заданьем в эти сроки
    Я свой в пути копил запас,
    И возвращался с полдороги,
    И повторял ее не раз.

    Нехитрым замыслом влекомый,
    Я продвигался тем путем,
    И хоть в дороге был, хоть дома –
    Я жил в пути и пел о нем.

    И пусть до времени безвестно
    Мелькнул какой – то и прошел
    По краю выемки отвесной
    Тайги неровный гребешок;

    Какой – то мост пропел мгновенно
    На басовой тугой струне,
    Како – то, может, день бесценный
    Остался где – то в стороне.

    Ничто душой не позабыто
    И не завянет на корню,
    Чему она была открыта,
    Как первой молодости дню.

    Хоть крик мой, вполне возможно,
    Уже решил, пожав плечом,
    Что транспорт железнодорожный
    Я неудачно предпочел.

    Мол, этот способ допотопный
    В наш век, что в скоростях, не тот,
    Он от задач своих, подобно
    Литературе, отстает.

    Я утверждаю: всякий способ,
    Какой для дела изберешь,
    Не только поезд,
    Но и посох,
    Смотря кому.
    А то – хорош
    И в пору высшим интересам,
    Что зазывают в мир дорог.

    А впрочем, авиаэкспрессом
    Я и теперь не пренебрег.

    Мне этим летом было надо
    Застать в разгаре жданный день,
    Когда Ангарского каскада
    Приспела новая ступень.

    И стрелкам времени навстречу
    Я устремился к Ангаре,
    В Москве оставив поздний вечер
    И Братск увидев на заре.

    И по крутой скалой Пурсеем,
    Как у Иркутска на посту,
    В числе почетных ротозеев
    В тот день маячил на мосту.

    Смотрел, как там. На перемычке,
    Другой могучий гидрострой
    В июльский день в короткой стычке
    Справлялся с нижней Ангарой…

    И, отдавая дань просторным
    Краям, что прочила Сибирь,
    В наш век нимало не зазорным
    Я находил автомобиль.

    Так, при оказании попутной,
    Я даром дня не потерял,
    А завернул в дали иркутской
    В тот Александровский централ.
    Что в песнях каторги прославлен
    И на иной совсем поре,
    В известном смысле. Был поставлен
    Едва ли бедней, чем при царе…

    Своей оградой капитальной
    В глуши таежной обнесен.
    Стоял он, памятник печальный
    Крутых по разному времен.

    И вот в июльский полдень сонный,
    В недвижной тягостной тиши,
    Я обошел тот дом казенный,
    Не услыхав живой души.

    И только в каменной пустыне,
    Под низким небом потолков,
    Гремели камеры пустые
    Безлюдным отзвуком шагов…

    Уже указом упраздненный
    Он ждал, казенный этот дом,
    Какой – то миссии ученой,
    И только сторож был при нем.

    Он рад был мне, в глуши тоскуя,
    Водил, показывал тюрьму
    И вслух высчитывал, какую
    Назначат пенсию ему…

    Свое угрюмое наследство
    Так хоронила ты, Сибирь.

    И вспомнил я тебя, друг детства,
    И тех годов глухую быль…

    Но – дальше.
    Слава – самолету,
    И вездеходу – мой поклон.
    Однако мне еще в охоту
    И ты, мой старый друг, вагон.

    Без той оснастки идеальной
    Я обойтись уже не мог,
    Когда махнул в дороге дальней
    На Дальний, собственно, Восток.

    Мне край земли, где сроду не был,
    Лишь знал по книгам, толку нет
    Впервые в жизни видеть с неба.
    Как будто местности макет.

    Нет, мы у столика под тенью,
    Что за окном бежит своя.
    Поставим с толком наблюденье
    За вами, новые края!

    Привычным опытом займемся
    В другом купе на четверых,
    Давно попутчики – знакомцы
    Сошли на станциях своих.

    Да и вагон другой. Ну что же:
    В пути, как в жизни, всякий раз
    Есть пассажиры помоложе,
    И в пору нам, и старше нас…

    Душа полна, как ветром парус,
    Какая даль распочата!
    Еще туда – сюда - Чита,
    А завалился за Хабаровск –
    Как вдруг земля уже не та.

    Другие краски на поверке.
    И белый свет уже не тот.
    Таежный гребень островерхий
    Уже по сердцу не скребнет.

    Другая песня –
    Краснолесье, -
    Не то леса, не то сады.
    Поля, просторы – хоть залейся,
    Покосы буйны – до беды.

    В новинку мне и так – то любы
    По заливным долинам рек,
    Там – сям в хлебах деревьев купы,
    Что здесь не тронул дровосек…

    Но край, таким богатством чудный,
    Что за окном, красуясь, тек,
    Лесной, земельный, горнорудный,
    Простертый вдоль и поперек,
    И он таил в себе подспудный
    Уже знакомый мне упрек.

    Смотри, читалось в том упреке,
    Как изобилен и широк
    Не просто край иной, далекий,
    А Дальний, именно, Восток, -
    Ты обозрел его с дороги
    Всего на двадцать, может, строк.

    Слуга балованный народа,
    Давно не юноша, поэт,
    Из фонда богом данных лет
    Ты краю этому и года
    Не уделил.
    И верно – нет.

    А не в ущерб ли звонкой славе
    Такой существенный пробел?
    Что скажешь: пропасть всяких дел?

    Нет, но какой мне край не вправе
    Пенять, что я его не пел!

    Начну считать - собьюсь со счета:
    Какими ты наделена,
    Моя великая страна,
    Краями!
    То – то и оно – то,
    Что жизнь, по странности, одна…

    И не тому ли я упреку
    Всем сердцем внял моим, когда
    Я в эту бросился дорогу
    В послевоенные года.

    И пусть виски мои седые
    При встрече видит этот край,
    Куда добрался я впервые,
    Но вы глядите, молодые,
    Не прогадайте невзначай
    Свой край, далекий или близкий,
    Свое признанье, свой успех –
    Из – за московской ли прописки
    Или иных каких помех…

    Не отблеск, отблеском рожденный, -
    Ты по себе свой край оставь,
    Твоею песней утвержденный, -
    Вот славы подлинной устав!

    Как этот, в пору новоселья,
    Нам край открыли золотой
    Ученый друг его Арсеньев
    И наш Фадеев молодой.

    Заветный край особой славы,
    В чьи заповедные места
    Из – под Орла, из –под Полтавы
    Влеклась народная мечта.

    Пусть не мое, а чье – то детство
    И чья – то юность в давний срок
    Теряли вдруг в порту Одессы
    Родную землю из – под ног,

    Чтоб в чуждом море пост жестокий
    Переселенческий отбыть
    И где – то, где-то на востоке
    На твердый берег соступить.

    Нет, мне не только что из чтенья,
    Хоть книг довольно под рукой,
    Мне эти памятны виденья
    Какой –то памятью другой…

    Безвестный край. Пожитков груда,
    Ночлег бездомный. Плач ребят.
    И даль Сибири, что отсюда
    Лежит с восхода на закат…

    И я, с заката прибывая,
    Ее отсюда вижу вдруг.
    Ага! Ты вот еще какая!
    И торопливей сердца стук…

    Огни. Гудки.
    По пояс в гору,
    Как крепость, врезанный вокзал.
    И наш над ним приморский город,
    Что Ленин нашенским назвал…

    Такие разные – и все же,
    Как младший брат
    И старший брат.
    Большим и кровным сходством схожи
    Владивосток и Ленинград.

    Той службе преданные свято,
    Что им досталась на века,
    На двух краях материка
    Стоят два труженика – брата,
    Два наших славных моряка –
    Два зримых миру маяка…

    Владивосток!
    Наверх, на выход.
    И – берег! Шляпу с головы
    У океана.
    - Здравствуй, Тихий,
    Поклон от матушки – Москвы;

    От Волги –матушки – немалой
    И по твоим статям реки;
    Поклон от батюшки- Урала –
    Первейшей мастера руки;
    Еще, понятно, от Байкала,
    Чьи воды древнего провала
    По – океански глубоки;

    От Ангары и всей Сибири,
    Чей на земле в расцвете век,-
    От этой дали, этой шири,
    Что я недаром пересек.

    Она не просто сотня станций,
    Что в строчку тянутся на ней,
    Она отсюда и в пространстве
    И в нашем времени видней.

    На ней огнем горят отметки,
    Что поколенью моему
    Светили с первой пятилетки,
    Учили смолоду уму…

    Все дни и дали в глубь вбирая,
    Страна родная, полон я
    Тем, что от края и до края
    Ты вся – моя,
    моя,
    моя!

    На все, что в новее
    И не внове,
    Навек прочны мои права.
    И все смелее, наготове
    Из сердца верного слова.

    Так это было

    …Когда кремлевскими стенами
    Живой от жизни огражден,
    Как грозный дух он был над нами, -
    Иных не знали мы имен.

    Гадали, как еще восславить
    Его в столице и селе.
    Тут ни убавить,
    Ни прибавить,-
    Так это было на земле…

    Мой друг пастушеского детства
    И трудных юношеских дней,
    Нам никуда с тобой не деться
    От зрелой памяти своей.

    Да нам оно и не пристало –
    Надеждой тешиться: авось
    Уйдет, умрет – как не бывало
    Того, что жизнь прошло насквозь.

    Нет, мы с тобой другой породы, -
    Минувший день не стал чужим.
    Мы знаем те и эти годы
    И равно им принадлежим…

    Так это было: четверть века
    Призывом к бою и труду
    Звучало имя человека
    Со словом Родина в ряду.

    Оно не знало меньшей меры,
    Уже вступая в те права,
    Что у людей глубокой веры
    Имеет имя божества.

    И было попросту привычно,
    Что он сквозь трубочный дымок
    Все в мире видел самолично
    И всем заведовал, как бог;

    Что простирались
    Эти руки
    До всех на свете главных дел –
    Всех производств,
    Любой науки,
    Морских глубин и звездных тел;

    И всех свершений счет несметный
    Был предуказан – что к чему;
    И даже славою посмертной
    Герой обязан был ему…

    И те, что рядом шли вначале,
    Подполье знали и тюрьму,
    И брали власть и воевали,-
    Сходили в тень по одному;
    Кто в тень, кто в сон – тот список длинен,-
    В разряд досрочных стариков.
    Уже не баловал Калинин
    Кремлевским чаем ходоков…

    А те и вовсе под запретом,
    А тех и нет уже давно.
    И где каким висеть портретам –
    Впредь на века заведено…

    Так на земле он жил и правил,
    Держа бразды крутой рукой.
    И кто при нем его не славил,
    Не возносил –
    Найдись такой!

    Не зря, должно быть, сын востока,
    Он до конца являл черты
    Своей крутой, своей жестокой
    Неправоты.
    И правоты.

    Но кто из нас годится в судьи –
    Решать, кто прав, кто виноват?

    О людях речь идет, а люди
    Богов не сами ли творят?

    Не мы ль, певцы почетной темы,
    Мир извещавшие спроста.
    Что и о нем самом поэмы
    Нам лично он вложил в уста?

    Не те ли все, что в чинном зале.
    И рта открыть ему не дав,
    Уже, вставая, восклицали:
    «Ура! Он снова будет прав…»?

    Что ж, если опыт вышел боком,
    Кому пенять, что он таков?
    Великий Ленин не был богом
    И не учил творить богов.

    Кому пенять! Страна, держава
    В суровых буднях трудовых
    Ту славу имени держала
    На вышках строек мировых.

    И русских воинов отвага
    ЕЕ от волжских берегов
    Несла до черных стен рейхстага
    На жарком темени стволов…

    Мой сверстник, друг и однокашник,
    Что был мальчишкой в Октябре,
    Товарищ юности не зряшной,
    С кем рядом шли в одной поре,-
    Не мы ль, сыны, на подвиг дерзкий,
    На жертвы призванной земли,
    То имя – знамя в нашем сердце
    По пятилеткам пронесли?

    И знали мы в трудах похода,
    Что были знамени верны
    Не мы одни,
    Но цвет народа,
    Но честь и разум всей страны.

    Мы звали – станем ли лукавить?-
    Его отцом в стране – семье.
    Тут ни убавить,
    Ни прибавить, -
    Так это было на земле.
    То был отец, чье только слово,
    Чьей только брови малый знак –
    Закон.
    Исполни долг суровый –
    И что не так,
    Скажи, что так…

    О том не пели наши оды.
    Что в час лихой, закон презрев,
    Он мог на целые народы
    Обрушить свой верховный гнев…

    А что подчас такие бури
    Судьбе одной могли послать,
    Во всей доподлинной натуре –
    Тебе об этом лучше знать.

    Но в испытаньях нашей доли
    Была, однако, дорога
    Та непреклонность отчей воли,
    С какою мы на ратном поле
    В час горький встретили врага…

    И под Москвой, и на Урале –
    В труде, лишеньях и борьбе –
    Мы этой воле доверяли
    Никак не меньше, чем себе.

    Мы с нею шли, чтоб мир избавить,
    Чтоб жизнь от смерти отстоять.
    Тут ни убавить,
    Ни прибавить, -
    Ты помнишь все, Отчизна –мать.

    Ему, кто все, казалось, ведал,
    Наметив курс грядущим дням,
    Мы все обязаны победой,
    Как ею он обязан нам…

    На торжестве о том ли толки,
    Во что нам стала та страда.
    Когда мы сами вплоть до Волги
    Сдавали чохом города.

    О том ли речь, страна родная,
    Каких и скольких сыновей
    Не досчиталась ты. Рыдая
    Под гром победных батарей…

    Салют!
    И снова пятилетка.
    И все тесней лучам в венце.
    Уже и сам себя нередко
    Он в третьем называл лице.

    Уже и в келье той кремлевской,
    И в новом блеске древних зал
    Он сам от плоти стариковской
    Себя отдельно созерцал.

    Уже в веках свое величье,
    Что весь наш хор сулил ему,
    Меж прочих дел, хотелось лично
    При жизни видеть самому.

    Спешил.
    И все, казалось, мало.
    Уже сомкнулся с Волгой Дон.
    Канала
    Только не хватало,
    Чтоб с Марса был бы виден он!..

    И за наметкой той вселенской
    Уже как хочешь поспевай –

    Не в дальних далях,- наш смоленский,
    Забытый им и богом,
    Женский,
    Послевоенный вдовий край.

    Где занесло следы поземкой
    И в селах душам куцый счет,
    А мать- кормилица с котомкой
    В Москву за песнями бредет…

    И я за дальней звонкой далью,
    Наедине с самим собой,
    Я всюду видел тетку Дарью
    На нашей родине с тобой;

    С ее терпеньем безнадежным,
    С ее избою без сеней,
    И трудоднем пустопорожним,
    И трудоночью – не полней;

    С ее дурным озимым клином
    На этих сотках под окном;
    И на печи ее овином
    И середи избы гумном;

    И ступой – мельницей домашней –
    Никак. Из древности седой;
    Со всей бедой –
    Войной вчерашней
    И тяжкой нынешней бедой.

    Но и у самого предела
    Тоски, не высказанной вслух,
    Сама с собой – и то не смела
    Душа ступить за некий круг.

    То был рубеж запретной зоны,
    Куда для смертных вход закрыт,
    Где стража зоркости бессонной
    У проходных вросла в гранит…

    И, видя жизни этой вечер,
    Помыслить даже кто бы смог,
    Что и в Кремле никто не вечен
    И что всему выходит срок…

    Но не ударила царь – пушка,
    Не взвыл царь – колокол в ночи,
    Как в час урочный та Старушка
    Подобрала свои ключи –

    Ко всем дверям, замкам, запорам,
    Не зацепив лихих звонков,
    И по кремлевским коридорам
    Прошла к нему без пропусков.

    Вступила в комнату без стука,
    Едва заметный знак дала –
    И удалилась прочь наука,
    Старушке этой сдав дела..

    Сломилась ночь, в окне синея
    Из –под задернутых гардин.
    И он один остался с нею,
    Один –
    Со смертью – на один…

    Вот так, а может, как иначе –
    Для нас, для мира не простой,
    Тот день настал,
    Черту означил,
    И мы давно за той чертой…

    Как говорят, отца родного
    Не проводил в последний путь,
    Еще ты вроде молодого,
    Хоть борода ползи на грудь.

    Еще в виду отцовский разум,
    И власть, и опыт многих лет…
    Но вот уйдет отец – и разом
    Твоей той молодости нет…

    Так мы не в присказке, на деле,
    Когда судьба тряхнула нас,
    Мы все как будто постарели – в этот час.

    Безмолвным строем в день утраты
    Вступали мы в Колонный зал,
    Тот самый зал, где он когда – то
    У гроба Ленина стоял.

    Стоял поникший и спокойный
    С рукою правой на груди.
    А эти годы, стройки, войны –
    Все это было впереди;

    Все эти даты, вехи, сроки,
    Что нашу метили судьбу,
    И этот день, такой далекий,
    Как видеть нам его в гробу.

    В минуты памятные эти –
    На тризне грозного отца –
    Мы стали полностью в ответе
    За все на свете –
    До конца.

    И не сробели на дороге,
    Минуя трудный поворот,
    Что ж, сами люди, а не боги
    Смотреть обязаны вперед.

    Там – хороши они иль плохи –
    Покажет дело впереди,
    А ей, на всем ходу, эпохе,
    Уже не скажешь: «Погоди!»

    Не вступишь с нею в словопренья,
    Когда гремит путем своим…
    Не останавливалось время,
    Лишь становилося иным.

    Земля живая зеленела,
    Все в рост гнала, чему расти.
    Творил свое большое дело
    Народ на избранном пути.

    Страну от края и до края,
    Судьбу свою, судьбу детей
    Не божеству уже вверяя,
    А только собственной своей
    Хозяйской мудрости.

    Должно быть,
    В дела по – новому вступил
    Его, народа, зрелый опыт
    И вместе юношеский пыл.

    Они как будто из – под спуда
    Возникли – новый брать редут…
    И что же – чудо иль не чудо,-
    Дела идут не так уж худо-
    И друг и недруг признают.

    А если кто какой деталью
    Смущен, так правде не во вред
    Давайте спросим тетку Дарью –
    Всего ценней ее ответ…

    Но молвить к слову: на Днепре ли.
    На Ангаре ль – в любых местах –
    Я отмечал: народ добрее,
    С самим собою мягче стал…

    Я рад бывал, как доброй вести
    Как знаку жданных перемен,
    И шутке нынешней и песне,
    Что дням минувшим не в пример.

    Ах, песня в поле, - в самом деле
    Ее не слышал я давно,
    Уже казалось мне, что пели
    Ее лишь где – нибудь в кино,-

    Как вдруг от дальнего покоса
    Возник в тиши вечеровой,
    Воскресшей песни отголосок,


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ]

/ Полные произведения / Твардовский А.Т. / За далью - даль


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis