• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Твардовский А.Т. / За далью - даль

За далью - даль [2/4]

Скачать полное произведение

    Ты – только тень.
    Ты - лень моя.

    Встряхнусь – и нет тебя в помине,
    И не слышна пустая речь.
    Ты только в слабости, в унынье
    Мне способен подстеречь,
    Когда, утратив пыл работы,
    И я порой клоню к тому,
    Что где – то кто – то или что – то
    Перу помеха моему…

    И о тебе все эти строчки,
    Чтоб кто другой, смеясь, прочел,-
    Ведь я их выдумал до точки,
    Я сам. А ты – то здесь при чем?

    А между тем народ вагонный,
    Как зал, заполнив коридор,
    Стоял и слушал возбужденно
    Весь этот жаркий разговор.

    И молча тешились забавой
    Майор с научным старичком,
    И пустовала полка справа:
    В купе мы ехали втроем.

    И только – будь я суевером –
    Я б утверждать, пожалуй мог,
    Что с этой полки запах серы
    В отдушник медленно протек…

    Огни Сибири

    Сибирь!
    Леса и горы скопом,
    Земли довольно, чтоб на ней
    Раздаться вширь пяти Европам
    Со всею музыкой своей.

    Могучий край всемирной славы,
    Что грозно щедростью стяжал,
    Завод и житница державы,
    Её рудник и арсенал.

    Край, где несметный клад заложен,
    Под слоем – слой мощней в двойне.
    Иной ещё не потревожен,
    Как донный лед на глубине.

    Родимый край лихих сибирских
    Трём войнам памятных полков
    С иртышских,
    Томских,
    Обских,
    Бийских
    И Енисейских берегов…

    Сестра Урала и Алтая,
    Своя родная вдаль и вширь,
    С плечом великого Китая,
    Плечо сомкнувшая, Сибирь!

    Сибирь!
    И лёг и встал – и снова –
    Вдоль полотна пути Сибирь.
    Но как дремучестью суровой
    Ещё объят её пустырь!

    Идёт, в окне экспресса
    Вдоль этой просеки одной
    Неотодвинутого леса
    Оббитый ветром перестой.

    По хвойной тьме – берёзы проседь…
    Откосы сумрачные гор…
    И всё кругом как бы укор
    Из давней давности доносит.

    Земля пробитых в глушь путей,
    Несчётных вёрст и редких дымов,
    Как мало знала ты людей,
    Кому б была землёй родимой!

    Кому была бы той одной,
    Что с нами в радости и в горе,
    Как юг иль душе иной,
    Как взморье с тёплою волной,
    Как мне навек моё Загорье…

    Недоброй славы край глухой.
    В новинку твой не лёгок норов.
    Ушёл тот век, настал другой,
    Но ты – всё ты – с твоим укором.

    И в старых песнях не устал
    Взывать с тоской неутолимой
    Твой Александровский централ
    И твой бродяга с Сахалина.

    Да, горделивая душа
    Звучит и в песнях, с бурей споря,
    О диком бреге Иртыша
    И о твоём священном море.

    Но, может быть, в твоей судьбе,
    И величавой и суровой,
    Чего недодано тебе –
    Так это мощной песни новой,
    Что из конца прошла б в конец
    По всем краям с зазывной силой
    И с миллионами сердец
    Тебя на веке породила.

    Та честь была бы дорога
    И слава не товар лежалый,
    Когда бы мне принадлежала
    В той песне добрая строка…

    И снова – сутки прочь, и снова –
    Сибирь!
    Как свист пурги – Сибирь, -
    Звучит и ныне это слово,
    Но та ли только эта быль!

    В часы дорожные ночные
    Вглядишься – глаз не отвести:
    Как Млечный путь, огни земные
    Вдоль моего текут пути.

    Над глухоманью вековечной,
    Что днём и то была темна.
    И точно в небе эта млечность
    Тревожна чем-то и скрытна…

    
    Текут, бегут огни Сибири,
    И с нерассказанной красой
    Сквозь непроглядность этой шири
    И дали длятся полосой.

    Лучатся в тех угрюмых зонах,
    Где время шло во мгле слепой.
    Дробяться в дебрях потрясённых,
    Смыкая зарево бессонных
    Таёжных кузниц меж собой.

    И в том немеркнущем свеченье
    Вдали угадываю я
    Ночное позднее движенье,
    Осёдлый мир, тепло жилья;
    Нелёгкий труди отдых сладкий,
    Уют особенной цены,
    Что с первой детскою кроваткой
    У голой лепится стены…

    Как знать, какой отрадой дивной
    И там бывает жизнь полна –
    С тайгою дикой, серединной,
    Чуть отступившей от окна,

    С углом в бараке закопчённом
    И чаем в кружке жестяной,-
    Под стать моим молодожёнам,
    Что едут рядом за стеной,
    У первой нежности во власти,
    В плену у юности своей…

    И что такое в жизни счастье,
    Как не мудри, а им видней…
    Так час ли, два в работе поезд,
    А точно годы протекли,
    И этот долгий звёздный пояс
    Уж опоясал полземли.

    И как в иной таёжный угол
    Издалека вели сюда
    Кого приказ,
    Кого заслуга,
    Кого мечта
    Кого беда…

    Но до того как жизнь рассудит,
    Судьбу назвав, какая чья,
    Любой из тысяч этих судеб
    И так и так обязан я.

    
    Хотя бы тем одним, что знаю,
    Что полон памятью живой
    Твоих огней, Сибирь ночная,
    Когда всё та же, не иная,
    Видна ты далее дневной…

    Тот свет по ней идёт всё шире,
    Как день сменяя ночи тьму,
    И что! Какие силы в мире
    Потщатся путь закрыть ему!

    Он и в столетьях не померкнет,
    Тот вещий отблеск наших дней.
    Он – жизнь.
    А жизнь сильнее смерти:
    Ей больше нужно от людей.

    И перемен бесповоротных
    Неукротим победный ход.
    В нём власть и воля душ несчастных.
    В нём страсть, что в даль меня завёт.

    Я до конца в походе с нею,
    И мне все тяготы легки.
    Я всех врагов её сильнее:
    Мои враги –
    Её враги.

    Да, я причастен гордой силе
    И в этом мире – богатырь
    С тобой, Москва,
    С тобой, Россия,
    С тобою, звёздная Сибирь!

    Со всем – без края, без предела,
    С чем людям жить и счастью быть.
    Люблю!
    И что со мной не делай,
    А мне уже не разлюбить.

    И той любви надёжной мерой
    Мне мерить жизнь и смерть до дна
    И нет на свете больше веры,
    Что сердцу может быть дана.

    С самим собой

    Избыток лет бесповоротных
    Не лечит слабостей иных:
    Я все, как в юности, охотник
    Да разговоров молодых.

    Я все, как в дни мои былые,
    Хоть до утра часов с восьми
    Решать вопросы мировые
    Любитель, хлебом не корми.

    Мне дорог дружбы неподдельной
    Душевный лад и обиход,
    Где слово шутки безыдейной
    Тотчас тебе не ставят в счет;
    Где о грядущих днях Сибири,
    Пути гвардейского полка,
    Целинных землях и Шекспире,
    Вреде вина и табака
    И обо всем на белом свете
    Беспротокольный склад речей,-
    Ты лишь у смеха на примете
    На случай глупости твоей…

    Так вот, как высказано выше,
    С годами важен я не стал,
    Еще не весть, должно быть, вышел
    Живучей юности запал.

    Нет, я живу, спешу тревожно-
    Не тем ли доля хороша-
    Заполнить мой дневник дорожный
    Всем, чем полна еще душа;
    Что бьется, просится наружу,-
    И будь такой ли он, сякой,-
    Читатель – друг, я не нарушу
    Условий дружбы дорогой.

    
    Согласно принятому плану,
    Вернусь назад, рванусь вперёд.
    Но я, по совести, не стану
    За зря вводить тебя в расход.

    
    Я не позволю на мякину
    Тебя заманивать хитро
    И не скажу, что сердце выну:
    Ему на месте быть добро.

    
    С меня довольно было б чуда
    И велика была бы честь
    То слово вынуть из-под спуда,
    Что нужно всем, как пить и есть.

    
    У бога дней не так уж много,
    Но стану ль попусту скорбеть,
    Когда не вся ещё дорога
    И есть, что видеть, есть, что петь.

    
    Нет, жизнь меня не обделила,
    Добром своим не обошла.
    Всего с лихвой дано мне было
    В дорогу – света и тепла.

    
    И сказок в трепетную память,
    И песен матери родной,
    И старых праздников с попами,
    И новых с музыкой иной.

    
    И в захолустье, потрясённом
    Всемирным чудом наших дней,-
    Старинных зим с певучим стоном
    Даёких – за лесом – саней.

    
    И весен в южном развороте,
    Морей и речек во дворе,
    Икры лягушечьей в болоте,
    Смолы у сосен на коре.

    
    И летних гроз, грибов и ягод,
    Росистых троп в траве глухой,
    Пастушьих радостей и тягот,
    И слёз над книгой дорогой.

    И ранней горячи и боли,
    И детской мстительной мечты,
    И дней, не высиженных в школе,
    И босоты, и наготы.
    Всего – и скудости унылой
    В потёмках отчего угла…

    
    Нет, жизнь меня не обделила,
    Добром своим не обошла.
    Ни щедрой выдачей здоровья
    И сил, что были про запас.
    Ни первой дружбой и любовью
    Что во второй не встретишь раз.
    Ни лавы замыслом зелёным,
    Отравой сладкой слов и строк;
    Ни кружкой с дымным самогоном
    В кругу певцов и мудрецов-
    Тихонь и споршиков до страсти,
    Чей толк не прости речь остра
    Насчёт былой и новой власти,
    Насчёт добра
    И не добра…

    
    Чтоб жил и был всегда с народом,
    Чтоб ведал всё, что станет с ним,
    Не обошла тридцатым годом.
    И сорок первым.
    И иным…

    
    И только в сердце поместила,
    Что диву даться до поры,
    Какие жёсткие под силу
    Ему ознобы и жары.

    
    И что мне малые напасти
    И незадачи на пути,
    Когда я знаю это счастье-
    Не мимоходом жизнь пройти.

    
    Не мимоездом, стороною
    Её увидеть без хлопот.
    Но знать горбом и всей спиною
    Её крутой и жёсткий пот.

    
    И будто дело молодое-
    Всё. Что затеял и слепил,
    Считать одной лишь малой долей
    Того, что людям должен был.

    
    Зато порукой обоюдной
    Любая скрашена страда:
    Ещё и впредь мне будет трудно,
    Но чтобы страшно-
    Никогда.

    
    Друг детства

    И дружбы долг, и честь, и совесть
    Велят мне в книгу занести
    Одной судьбы особой повесть,
    Что сердцу встала на пути…

    Я не скажу, что в ней отрада,
    Что память эта мне легка,
    Но мне свое исполнить надо,
    Чтоб вдаль глядеть наверняка.
    В ней и великой нет заслуги-
    Не тем помечена числом…

    А речь идет о старом друге,
    О лучшем сверстнике моем.
    С кем мы пасли скотину в поле,
    Палили в залесье костры,
    С кем вместе в школе,
    В комсомоле
    И всюду были до поры.

    И врозь по взрослым шли дорогам
    С запасом дружбы юных дней.
    И я – то знаю: он во многом
    Был безупречней и сильней.

    Я знаю, если б не случиться
    Разлуке, горшей из разлук,
    Я мог бы тем одним гордиться,
    Что это был мой первый друг.

    Но годы целые за мною,
    Весь этот жизни лучший срок-
    Та дружба числилась виною,
    Что мне любой напомнить мог…

    Легка ты, мудрость, на помине:
    Лес рубят – щепки, мол, летят.
    Но за удел такой доныне
    Не предусмотрено наград.

    А жаль!
    Вот, собственно, и повесть,
    И не мудрен ее сюжет…

    Стояли наш и встречный поезд
    В тайге на станции Тайшет.

    Два знатных поезда, и каждый
    Был полон судеб, срочных дел
    И с независимостью важной
    На окна встречного глядел.

    Один туда, другой обратно.
    Равны маршруты и права.
    --«Москва- Владивосток»?-
    Понятно.
    -Так- так: «Владивосток – Москва»…

    Я вышел в людный шум перронный,
    В минутный вторгнулся поток
    Газетой запастись районной,
    Весенней клюквы взять кулек.

    В толпе размять бока со смаком,
    Весь этот обозреть мирок-
    До окончаний с твердым знаком
    В словах «Багажъ» и «Кипятокъ»…

    Да, я люблю тебя душевно
    И, сколько еду, все не сыт.
    Тобой, дорожный, многодневный,
    Простой и в меру быстрый быт;

    Вагон и эти остановки
    Всего бегущего в окне,
    И даже самозаготовки
    По среднерыночной цене…

    Так, благодушествуя вволю,
    Иду. Не скоро ли свисток?
    Вдруг точно отзыв давней боли
    Внутри во мне прошел, как ток…

    Кого я в памяти обычной,
    Среди иных потерь своих,
    Как за чертою пограничной,
    Держал,
    он, вот он был,
    в живых.

    Я не ошибся, хоть и годы
    И эта стеганка на нем.
    Он!
    И меня узнал он, с ходу
    Ко мне работает плечом.

    И чувство стыдное испуга,
    Беды пришло еще на миг,
    Но мы уже трясли друг друга
    За плечи, за руки…
    - Старик!

    - Старик!
    Взаимной давней клички
    Пустое, в сущности, словцо
    Явилось вдруг по той привычке,
    А я смотрю ему в лицо:

    Все тоже в нем, что прежде было,
    Но седина, усталость глаз,
    Зубов казенных блеск унылый-
    Словцо то нынче в самый раз,
    Ровесник – друг. А я-то что же?
    Хоть не ступал за тот порог,
    И я, конечно, не моложе,
    Одно, что зубы уберег.
    - Старик.

    И нет нелепей муки:
    Ему ли, мне ль свисток дадут,
    И вот семнадцать лет разлуки
    И этой встречи пять минут!

    И вот они легли меж нами-
    Леса, и горы, и моря,
    И годы, годы с их мечтами,
    Трудами,
    войнами,
    смертями –
    Вся жизнь его,
    Вся жизнь моя…

    -Ну вот, и свиделись с тобою.
    Ну, жив, здоров?
    -Как видишь жив.
    Хоть непривычно без конвоя,
    Но, так ли, сяк ли, пассажир
    Заправский: с полкой и билетом…
    - Домой?
    - Да как сказать, где дом…
    - Ах, да! Прости, что я об этом…
    - Ну, что там, можно и о том.
    Как раз, как в песенке не новой,
    Под стать приходятся слова:

    Жена найдет себе другого,
    А мать…Но если и жива…
    Так. Ты туда, а я обратно…
    -Да, встреча: вышел, вдруг –
    смотрю…

    - И я смотрю: невероятно…
    - Не куришь?
    - Как еще курю!..
    Стоим. И будто все вопросы.
    И встреча как ни коротка,
    Но что еще без папиросы
    Могли бы делать до свистка?

    
    Уже его мы оба ждали,
    Когда донесся этот звук.
    Нам разрешили
    Наши дали
    Друг друга выпустить из рук…

    - Пора!
    - Ну что же, до свиданья.
    -Так ты, смотри – звони, пиши…-
    Слова как будто в оправданье,
    Что тяжесть некая с души.

    И тут на росстани тайшетской,
    Когда вагон уже потек,
    Он, подбодрившись молодецки,
    Вдруг взял мне вслед под козырек.

    И этот жест полушутливый,
    Из глаз ушедший через миг,
    Тоской безмолвного порыва
    Мне в сердце самое проник.

    И все. И нету остановки.
    И не сойти уже мне здесь,
    Махнув на все командировки,
    Чтоб в поезд к другу пересесть.

    И от нелегкой этой были,
    На встречной скорости двойной,
    Мы в два конца свои спешили
    Впритирку с ветром за стеной.

    Бежал, размеченный столбами,
    Как бы кружась в окне, простор.
    И расстоянье между нами
    Росло на запад и восток.

    И каждый миг был новой вехой
    Пути, что звал к местам иным…

    А между тем я как бы ехал
    И с ним, товарищем моим.

    И подо мной опять гудела
    В пути оставленная сталь.
    И до обратного предела
    Располагалась та же даль.

    И от вокзала до вокзала
    Я снова в грудь ее вбирал:
    И тьму тайги, и плес Байкала,
    И степь, и дымчатый Урал.

    И к Волге – матушке с востока
    Я приближался в должный срок
    И, стоя с другом локоть в локоть,
    Ее заранее стерег.

    А через сутки с другом вместе,
    Вцепившись намертво в окно,
    Встречал столичные предместья
    Как будто их давным – давно,

    Как он, не видел. И с тревогой
    В вокзальный тот вступал поток…
    А между тем своей дорогой
    Все дальше ехал на восток.

    И разве диво то, что с другом
    Не мог расстаться я вполне?
    Он был недремлющим недугом,
    Что столько лет горел во мне.

    Он сердца был живою частью,
    Бедой и болью потайной.
    И годы были не во власти
    Нас разделить своей стеной.

    И, не кичась судьбой иною,
    Я постигал его удел.
    Я с другом был за той стеною.
    И видел все. И хлеб тот ел.

    В труде, в пути, в страде походной
    Я неразлучен был с одной
    И той же думой неисходной,-
    Да, я с ним был, как он со мной.

    Он всюду шел со мной по свету,
    Всему причастен на земле.
    По одному со мной билету,
    Как равный гость, бывал в Кремле.

    И те же радости и беды
    Душой сыновней ведал он:
    И всю войну,
    И День Победы,
    И будни нынешних времен.
    Я знал: вседневно и всечасно
    Его любовь была верна.
    Винить в беде своей безгласной
    Страну?
    При чем же здесь страна!

    Он жил ее мечтой высокой,
    Он вместе с ней глядел вперед.
    Винить в своей судьбе жестокой
    Народ?
    Какой же тут народ!..

    И минул день в пути и вечер.
    И ночь уже прошла в окне,
    А боль и радость этой встречи,
    Как жар, теснилася во мне.

    Врываясь в даль, работал поезд,
    И мне тогда еще в пути
    Стучала в сердце эта повесть,
    Что я не вправе обойти.

    Нет, обойти ее – не дело
    И не резон душе моей:
    Мне правда партии велела
    Всегда во всем быть верным ей.

    С той правдой малого разлада
    Не понесет моя строка.
    И мне свое исполнить надо,
    Чтоб в даль глядеть наверняка.

    Фронт и тыл

    Быть может, этот спор дорожный,
    Порой почти пустопорожний,
    Но жаркий – грудь на грудь, в упор –
    В вагоне шел бы до сих пор,
    Не встань с улыбкой осторожной
    И легким вздохом мой майор.

    А может, перед вспышкой новой
    Он сам собою поостыл,
    Всегда, везде зайти готовый
    Тот спор на тему:
    Фронт и тыл…

    Давно война отгрохотала,
    Давно в страде иной страна,
    По данным выхода с гектара
    В пудах и центнерах зерна
    И данным – на душу – металла,
    Свои убытки наверстала,-
    Душа, казалось бы, полна.

    Однако, - нужды нет лукавить,-
    Душа, минуя давность лет,
    Той горькой памяти оставить
    Еще не может и - нет- нет –
    В тот самый заступает след.

    И неизмеренное море
    Печали, тяжких мук и горя
    И славы – тот душевный пыл,
    Что вновь и вновь родится в споре
    На эту тему: фронт и тыл.

    Он возникает не по знаку
    Организованных начал,
    А сам собой и тоже всяко:
    То днем, а то и по ночам.

    В пути, в гостинице, в больнице,
    На переправе затяжной,
    В районе, в области, в столице,
    В гостях и дома, - хоть с женой.

    В бараке, клубе и сторожке,
    В тайге, в степи, на целине,
    «На кукурузе», «на картошке»,-
    Как говорят еще в стране.

    На даче, на горячем пляже,
    В Крыму и в заполярной тьме,
    Во льдах торосистых, и даже,
    Не диво, если и в тюрьме…

    Но время лучшее для спора,
    Когда Москва – его исток,
    А устье – где –то там, не скоро,
    В конце, вдали – Владивосток.

    Итак, в дороге три – четыре,
    А то и пять, пожалуй, дней
    Шел спор о фронте и о тыле, -
    Не что важней,
    А где трудней.

    Спор в постановке чисто русской:
    Где круче в смысле всех страстей –
    Обычной на душу нагрузки,
    Жары,
    морозов
    и харчей.

    Горячность пылкая без меры
    Со стороны фронтовика,
    Минувшей службы офицера,
    Рвалася вон из пиджака.

    Казалось, был он кровный, личный,
    Извечный враг тыловиков,
    Да и оратор был каков! –
    Куда там – наш трибун столичный,
    Любимец публики Сурков.

    Казалось, так в разгаре спора,
    Что он, случись в иную пору,
    Отцу б родному не простил,
    Когда бы с цехом иль конторой
    Старик нестойкий убыл в тыл
    И под огнем на фронте не был.
    Не отступал за Днепр и Дон…

    Должно быть, там с овчинку небо
    Однажды сам увидел он.

    И это тяжкое виденье
    Он нес теперь сквозь жизнь свою,
    Крутого полон озлобленья
    На всех, кто не был в том бою…

    Зато его противник в споре
    Прощал охотно старика.
    И о своей тех лет конторе
    Он дал понять издалека.

    На пафос тот, отчасти зверский,
    Он отвечал – уму учил –
    С улыбкой мягко –министерской
    Больших секретарей –мужчин,
    Что лишены обычной страсти
    И с правом входа на доклад
    Располагают большей властью,
    Чем тот, при коем состоят…

    Сперва с усталостью заметной
    Он пояснил, что не секрет,
    В наш век – век атомно –ракетный –
    Былых понятий фронта нет,

    Как нет былых понятий тыла.
    Но с точки зренья прежних дней,
    Понятно, где труднее было:
    В тылу у нас – куда трудней.

    Он так сказал: ходить в атаки
    И умирать, коль выпал час,
    Есть тот гражданский долг, что всякий
    Обязан выполнить из нас.

    Он к месту вспомнил утвержденья
    Самих прославленных вояк,
    Что нет героев от рожденья,—
    Они рождаются в боях.

    И возразить, казалось, нечем,
    Когда вздохнул он тихо:
    - Но… -
    В тылу, мол, дело обеспечить
    Уже не всякому дано.

    И в правоте неоспоримой
    Подвел черту, как говорят:
    Тыл фронту, верно, брат родимый,
    Но он сказал бы:
    Старший брат.

    Сказал — гляди, куда как метче —
    И с новым вздохом повторил:
    Тыл — старший брат, за все ответчик, -
    И почему избрал он тыл.

    Ему в годину испытаний
    Крепить его велел закон.
    С ним разговаривать не стали,
    Когда на фронт просился он…

    И, дескать, несколько неловкий,
    По меньшей мере, этот спор,
    При современной обстановке
    Он лишь несет в ряды раздор…

    И тут как раз вздохнул майор.

    Майор, молчун тяжеловатый,
    Что был курить да спать здоров,
    Сказал с улыбкой виноватой:

    - Скажу сперва насчет рядов…
    Зачем же вдруг!.. Ряды – рядами.
    И от беседы нет беды,
    Поскольку мы же с вами
    Сами
    И есть те самые ряды…

    Теперь насчет меньшого брата,
    Скажу, не хвастать отнюдь,
    Что от солдата
    До комбата
    Я сам прошел когда – то путь.

    И что, причастный с ополченья
    К боям, походам и котлу,
    Я вправе сделать заключенье:
    На фронте – легче, чем в тылу.

    Я поясню, - сказал он, видя
    Смущенье спорящих сторон, -
    Не к чьей – нибудь из нас обиде
    И чистой правде не в урон.

    Как говорил один нестарый
    Мой из запаса рядовой,
    Знаток и той, что он оставил,
    И этой жизни, фронтовой:
    «Воюй – и все твое с тобой».

    Мол, все по форме и по норме:
    О чем заботиться тебе?
    Случись, что если не накормлен,
    Так это есть уже ЧП.

    В твое траншейное жилище,
    У самой смерти на глазах,
    К тебе ползут с горячей пищей
    И даже с чаем в термосах.

    Твой килограмм, с надбавкой, хлеба,
    Твой спецпаек
    И доптабак
    Тебе должны доставить с неба,
    Раз по земле нельзя никак.

    С жилищем – тоже много проще:
    Дворец ли, погреб – все твой дом.
    Ни доставать прописку теще,
    Ни уплотнять ее судом.

    Что в жизни нужно – все бесплатно,
    За все ответчица – казна.
    Убьют иль ранят?
    Фронт.
    Понятно.
    И не твоя уже вина.

    В той жизни - долгой иль короткой –
    Уж там добро иль недобро, -
    Тебя согреть спешат и водкой,
    И сводкой
    Совинфорбюро.

    В недальнем следуя обозе,
    А то в бою – тебе хвалу
    Вовсю поют в стихах и прозе
    Твои певцы.
    А что в тылу!

    В тылу совсем не та картина,
    Хотя все то же существо.
    Во – первых, если ты мужчина,
    То вроде как – то не того…

    Опять же кухня полевая
    Тебе не придана в тылу.
    Посеял карточки в трамвае,-
    Садись к заочному столу.

    И та опаска всем знакома:
    В тылу проштрафился чуть – чуть,
    Глядишь, привет от военкома:
    Прошу зайти.
    И – в добрый путь.

    На фронте нет того в заводе,
    Чтоб опасался: вдруг да в тыл.
    Ошибся в роте,
    Так во взводе
    Исправишь все, что допустил.

    И даже, если ты там в шутку
    Уже подсудную удрал,
    То ни к чему тебя в науку
    Возить куда – то на Урал.

    Писать от фронта открепленье,
    Давать в дорогу аттестат.
    Нет, где вина – там искупленье,-
    Всегда поблизости штрафбат.

    На месте весь тебе зачтется
    Тот срок к недальнему числу
    Без упущенья в производстве,
    Как это водится в тылу.

    С пристрастьем слушали майора
    Два главных спорщика в купе.
    Но самый след крутого спора
    Уже по новой шел тропе.

    Все ближе, ближе постепенно
    К сужденьям тем склоняли слух
    И наш профессор, и военный
    Моряк, и врач, и все вокруг…

    И в орденах старик кудрявый
    Не усидел в своем углу,
    Тряхнул своей безвестной славой:
    - Нет, легче все – таки в тылу.
    Как ни хотите – легче трошки…-
    Успех майора он учел.-
    Уже одно, что нет бомбежки,
    А есть – так в шахте нипочем.

    - Смотря какая бомба – дура,-
    Поправил кто –то старика.
    Но тот сказал:
    - Нет, жизнь горька,
    Как под землей без перекура,
    А наверху – без табака…

    - Ах, в табаке ли только дело,-
    Включился вздох со стороны.-
    В одном равны душа и тело,
    Что легче – вовсе без войны…

    Тот вывод с благостной печалью
    Кивком почтенной головы
    Одобрил попик наш с медалью
    Восьмисотлетия Москвы.

    Но означал его уместный
    Простой кивок – полупоклон,
    Что, может, волею чудесной
    И сверх того, что всем известно,
    Он кое в чем осведомлен…

    А мой майор невозмутимый,
    Со слов солдата выдав речь,
    На весь вагон добавил дыма
    И вновь намерен был залечь…

    Солдатской притчи юмор грубый
    Улыбкой лица подсветил,
    И сам собой пошел на убыль
    Тот спор на тему: фронт и тыл.

    За новой далью скрылся город.
    Пошли иные берега.
    Тоннели, каменные горы,
    Вверху – над окнами – тайга.

    По кругу шли обрывы, пади,
    Кремнистой выемки откос.
    И те, что в душу мне вступали,
    Слова горели жаром слез.

    И не хотел иных искать я
    Затем, что не новы они.
    Да, тыл и фронт — родные братья.
    И крепче в мире нет родни.

    Богатыри годины давней
    И в славе равные бойцы.
    Кто младший там, кто старший –
    главный,-

    Неважно:
    Братья – близнецы.

    И не галди – кто, который,
    Кому по службе подчинен,
    Оставив эти счеты – споры
    Для мирных нынешних времен…

    Но не иссякнуть этой теме,
    Покамест есть еще в живых
    И те, что сами знали бремя
    Часов и суток фронтовых;
    И те, кому в завидных далях,
    В раю глубоком тыловом
    У их станков и наковален
    Был без отрыва стол и дом.

    И после них не канут в нетях
    Та боль, и мужество, и честь.
    Но перейдет в сердца их детям
    И внукам памятная весть.

    О том, как шли во имя жизни
    В страде – два брата, два бойца.
    Великой верные Отчизне
    Тогда.
    И впредь.
    И до конца.

    Москва в пути

    Вагонный быт в дороге дальней,
    Как отмечалось до меня,
    Под стать квартире коммунальной,
    Где все жильцы – почти родня.

    Родня, как есть она в природе:
    И та, с которой век бы жил,
    И та, с которой в обиходе
    Столкнешься утром-
    День постыл.

    И есть всегда в случайном сборе
    Соседей – злостный тот сосед,
    Что любит в общем коридоре
    Торчать, как пень, и застить свет.

    И тот, что спать ложиться рано,
    И тот бессонный здоровяк,
    Что из вагона – ресторана
    Приходит в полночь «на бровях».

    И тот, что пьет всех больше чая,
    Притом ворчит,
    Что чай испит,
    И, ближних в храпе обличая,
    Сам, как зарезанный, храпит.

    И тот, что радио не любит,
    И тот, что слушать дай да дай,
    И тот и всякий…
    Словом, люди,
    В какую их ни кинуть даль.

    И на путях большого мира
    Мне дорог, мил
    И этот мир…

    Съезжает вдруг жилец с квартиры,
    Вдруг сходит спутник – пассажир…

    И пусть с тобой он даже спички
    Не разделил на этот срок,
    Но вот уже свои вещички
    Он выдвигает на порог.

    Вот сел у двери отрешенно –
    Уже на убыль стук колес,-
    Вот встал и вышел из вагона,
    И жизни часть твоей унес…

    Но это что. Иное дело,
    Когда, как водится в пути,
    Знакомство первое успело
    До дружбы, что ли, дорасти.

    Читатель, может быть, припомнит
    Молодоженов – москвичей,
    Что в стороне держались скромно,
    Дорогой заняты своей,

    Своей безмолвною беседой
    Про тот, наверно, край земли,
    Куда они впервые едут
    В составе собственной семьи.

    Когда пошли уже к Уралу
    Холмы – заставы главных гор,-
    Супруги юные помалу
    Втянулись в общий разговор.

    Должно быть, так, что с непривычки
    Взгрустнулось, - критик, погоди:
    Не версты дачной электрички,
    А вся Европа позади.

    И, отдаваясь этой дали,
    Что открывались душам их,
    Они с отрадой обретали
    Опору в спутниках своих.

    И постигали въявь при свете
    Дневном на этом рубеже,
    Что – да, они уже - не дети,
    И счет пошел иной уже…

    Расспросы, толки, тары – бары…
    Уже, проход загородив,
    Вокруг и возле этой пары
    Вагонный сладился актив.

    На всех пахнуло в самом деле
    Как будто временем иным,
    И все по – своему хотели
    Не сплоховать при встрече с ним;

    Не оттолкнуть почтенной спесью:
    Мол, то ли дело в наши дни;
    Не затянуть унылой песни
    Во вкусе матушки – родни –
    Той, чьи советы, поученья
    И справки – в горле у детей:
    Насчет превратностей снабженья
    И климатических страстей.

    Но все ж избыточное время
    В пути заставило и нас
    Отдать свой долг обычной теме,
    Что все имеют про запас.

    Мол, край земли – он понятно,
    И в шалаше с любимым – рай.
    Но на Арбат попасть обратно
    Сложнее, чем на этот край.

    Да, да. Не всем в аспирантуру,-
    Нет, нужно в жизнь пойти сперва,
    Но взять Калинин либо Тулу:
    И жизнь, и в трех часах Москва.

    Беда, что все до меду падки,-
    Себе не враг никто живой:
    Тот строит город на Камчатке,
    А дачу лепит под Москвой.

    Тот редкой верностью Сибири
    Уже повсюду знаменит,
    А там, в столице, на квартире
    Жена за сторожа сидит…

    И, кстати, речь зашла о женах,
    Особо любящих Москву,
    Что хоть в каких ютятся зонах,
    Лишь ею грезят наяву.

    Хоть где – то, где – то, чуть маяча,
    Томит им души до беды
    Москва – мечта,
    Москва – задача,
    Москва – награда за труды.

    А впрочем, если виновата
    Она – Москва – какой виной,
    Так разве той, что маловато
    На всех про всех ее одной.
    И хоть бы вторе растянулась,
    Так не вместиться всем в одну…

    Но не твое ли время, юность,
    Нести ее на всю страну?
    В леса и степи до предела
    Идти со связью от нее.
    То не твое ли нынче дело,
    Друг верный – молодость?..

    Трое!
    Твое по праву и по нраву.
    Твое по счету голосов.
    Несет тебе и честь и славу
    Земли родимой этот зов.

    Не для того тебя растили
    И сберегали, как могли,
    Чтоб ты в поре своей и силе
    Чурались матери – земли.

    Земли нетоптаной, нерытой,
    Таящей зря свои дары,
    Необжитой, недомовитой
    И небом крытой
    До поры.

    Тебе сродни тех далей ветер.
    Ты знаешь: очередь твоя –
    Самой в особом быть ответе
    За все передние края.

    За всю громоздкую природу
    Что в дело нам отведена,
    За хлеб и свет, тепло и воду,
    За все, чем в мире жизнь красна…

    Прошу учесть, читатель строгий,
    Что у стиха свои права:
    Пусть были сказаны в дороге
    Не эти именно слова
    И за отсутствием трибуны
    Шла речь обыденней вдвойне…

    Но вот супруг, наш спутник юный,
    Вдруг поднял руку:
    - Дайте мне.

    Он старшим был в их славной паре
    И, видно, парень с головой,
    Из тех, что в каждом семинаре
    Резон отстаивают свой.

    - Позвольте мне, - сказал он тихо.-
    Мы сами вызвались сюда.
    Хоть знаем все, почем там лихо,
    Но сами… Просто – от стыда.

    Да! Что же: речи, песни, письма,
    А как до дела – так меня
    Авось хоть в ту же Тулу втиснет
    Руководящая родня…

    И нужды нет притом лукавить,
    Что мне Москва не хороша,
    И что не жаль ее оставить,
    И не лежала к ней душа.

    Зачем выдумывать пустое,-
    Вдали она еще милей.
    Еще теплей.
    Но разве стоят
    Те блага – совести моей.

    Бочком ходить, светить глазами –
    Была бы нам судьба тошна.
    Иную мы избрали сами,
    Я правду говорю, жена?

    Мы с ним в купе сидели рядом,
    И та из своего угла
    Его влюбленным, долгим взглядом,
    Не отрываясь, берегла.

    И не впервые вслух, должно быть,
    Она сказала те слова,
    Что про себя имели оба:
    - Где мы с тобой, там и Москва…

    И даже чуть плечом пожала –
    Мол, знаешь сам: ответ готов.
    И все признали, что пожалуй,
    Не скажешь лучше этих слов.

    Пусть жизнь своею жесткой меркой
    Изменит емкость и потом,
    Когда любовь пройдет проверку
    И обживет свой новый дом.

    Но это доброе присловье –
    Залог и дружбы и семьи.
    И с ним полезен для здоровья
    Любой на свете край земли…

    Тот край, тот мир иной – до срока
    Он не вступал еще в права.
    И от Москвы, как ни далеко,
    То все еще была Москва.

    Москва, что дали рассекала
    Своей стальною калеей,
    Тайга ли, степи, или скалы,-
    Все это было за стеной,

    Все за окном неслось вагонным.
    А тут, внутри, была она
    С ее уютом, протяженным
    До крайней шпалы полотна.

    Тут из конца в конец державы.
    Защищена от непогод,
    Она тепло свое держало
    И свой столичный обиход.

    И если поезд передышку
    Себе в работе позволял.
    Там был хоть малый городишко –
    Москва образчик, хоть вокзал;
    Хоть водокачка – знак приметный
    Культуры с дедовских времен;
    Хоть «Пиво – воды», хоть газетный
    Киоск, закрытый на ремонт…

    Так час за часом вдаль столица
    Свою разматывает нить,
    Пока не время с ней проститься,
    С ее подножки со тупить
    И очутиться вдруг в Сибири,
    В полубезвестной точке той,
    Что для тебя в подлунном мире –
    Отныне дом и адрес твой,
    Где жить и быть, располагаться,
    Топтать земли тот самый край,
    Брать в оборот его богатства.
    И вот когда, Москва, прощай!

    Она помедлит так учтиво,
    Но тихо тронется состав,
    И канет в далях это диво…
    Ты не случайно ли отстал?
    Не побежишь за этим спальным
    Цепляться, виснуть как – нибудь?
    Нет? Все в порядке, все нормально?
    Тогда живи и счастлив будь.

    И мы своим молодоженам,
    Когда настала их пора,
    На остановке всем вагоном
    Желали всякого добра.

    Как будто мы уже имели
    На них особые права.
    Как будто мы их к этой цели
    И подготовили сперва.

    Как будто наша в том заслуга,
    Что старше мы друзей своих.
    Как будто мы их друг для друга
    Нашли и поженили их…

    И вот они на том вокзале,
    Уже в толпе других людей…

    И мы глядим на них глазами
    Минувшей юности своей,
    Глазами памяти суровой
    И светлой – тех ушедших лет,
    Когда по зову жизни новой
    Мы брали дальний свой билет…

    Все таже даль.
    Но годы – те ли!
    Мы юным сменщикам своим
    Сказать, быть может, не хотели,
    Как мы завидовали им.

    Полна, красна земля родная
    Людьми надежных душ и рук.

    Все та же, та же, да иная
    И даль,
    И жизнь, и все вокруг…

    На Ангаре

    В крутые памятные сроки
    Я побывал на Ангаре,
    Когда особая для стройки
    Была задача на поре.

    Она была для многих внове,
    Видавших всякие жары,
    Все, словом, было наготове
    Для перекрытья Ангары.

    Все начеку, чтоб разом прянуть
    На приступ: люди – до души,
    Борта машин, и стрелы кранов,
    И экскаваторов ковши…

    А между тем река играла,
    Крошила берег насыпной,
    Всю прибыль мощных вод Байкала
    В резерве чуя за собой.

    Играла беглыми цветами
    И, вся прозрачная до дна,
    Свиваясь длинными жгутами,
    Неслась, дика и холодна.

    Крутой отсвечивая гладью,
    Гнала волну волне вослед,

/ Полные произведения / Твардовский А.Т. / За далью - даль