• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Крик петуха

Крик петуха [4/8]

Скачать полное произведение

    - Ты похож на обезьяну... - печально сказал отец. - Да-да, на обезьяну в джунглях, которая нашла оставленный там космическими пришельцами белковый синтезатор. Научилась давить на кнопки, и синтезатор выдает ей бананы. И она радуется, угощает других... Ну и что! Подвинет эта находка обезьянье общество в развитии? Освоят макаки устройство прибора, научатся сами делать синтезаторы? Вступят в контакт с пришельцами?
    - Спасибо за "обезьяну", - Витька снова устроился на кровати. Отец развернулся к нему со стулом.
    - На здоровье... Кстати, ты думаешь, вы многого достигли? Ну, побывали в нескольких точках соседних граней. Полуостров, Поле, Луговой поселок... Это, кстати, лишь горонтальная ось. Разные (и даже не очень разные) варианты развития одной цивилации. Одинаковая культура, почти один уровень техники, сходные сюжеты мифов. И глупости человеческие одинаковы... - А княжество? - сказал Витька. - Ну... и что? Думаешь, другая ось? Просто капр темпоральной петли. Возможно, этот князь - наш давний предок... Вернее, не наш, а, судя по этническим особенностях, твоего приятеля Радомира.
    Витька вспомнил Матвея Радомира по прозвищу Ежики... Какой он приятель? Они с этим пацаном виделись всего два раза... Хороший, конечно, парнишка. Главное, что счастливый. Случилось, что у него выслали в другое пространство мать, объявили ее умершей, а Матиуша запихали в спецшколу. А он не поверил, что она погибла, пробился к ней, нашел. И вернулись они в свой дом, а враги их получили сполна... или не сполна? Про это всякое говорят. Но главное, что у Ежики опять есть дом и мама... Ты чего это, Витька? Что вдруг так скребнуло по глазам? Он опять спрятал лицо за поднятые коленки. Сказал глуховато:
    - Я же вовсе не про то говорю... Совсем не про то... Я про тебя.
    Молчали они с отцом с полминуты. Потом отец проговорил неохотно, почти боязливо:
    - То есть... Что значит про меня? Мы про Юр-Танку, по-моему...
    - Про тебя... Ведь все это можно учать и там. У нас... Там сейчас такие новые блоки поставили. Уловители...
    - Ах, уловители... - Отец заерзал. - Может, кому-то хочется и меня уловить? А зачем, скажи на милость, я там нужен? Опять слушать обвинения в дилетантстве?.. - Да вовсе нет! Наоборот, все говорят, что... - Говорить все умеют... Пойми, если бы даже я захотел вернуться, я должен сначала закончить работу здесь. Иметь результаты... Вернуться туда без ничего? Хорошо бы я выглядел!
    - Ты о себе думаешь... - уже сквозь сжатые слезы сказал Витька.
    - А о ком же я должен думать? О Скицыне? О твоем любимом деле? Но он... - Обо мне... - еле слышно проговорил Витька. - Ну... - сразу увял отец. - В каком, собственно, смысле? Мы что, редко видимся? По-моему, ты и так... тут...
    - Я же не могу быть здесь все время. Сам говоришь - чужая страна... И вообще...
    - А зачем все время-то? Ну, повидались и... Собственно, искусственная какая то проблема. Нет, я в самом деле...
    - Ты не понимаешь, - выдохнул Витька. - Мне почти тринадцать... А детство, говорят, всего до четырнадцати. Ну, может, до пятнадцати, кто как растет. А я... так и не жил нормально... Чтобы окно светилось... - Какое окно? - тихо спросил отец. - Простое... Вот когда ребята на улице играют, и уже вечер, и отовсюду их зовут... кричат с балконов: "Иди домой, поздно уже!" И вот они идут, и каждый смотрит на свое окошко...
    Отец, слушая, как-то механически покачивал головой. Она то заслоняла, то открывала дырку в шторе: колючий лучик угасал и вспыхивал... Потом отец сказал скованно:
    - Я не понимаю. Разве... у тебя дома что-то не так? Адам к тебе плохо относится?
    - Он ко мне отлично относится. И к маме... - Витька запнулся, лбом лег на колени.
    - Тогда какое же здесь "но"? - с ненастоящим раздражением спросил Мохов-старший. - Ты же явно не договорил. Витька молчал.
    - Кажется, я понимаю. Мама не так относится к Адаму... Но тебе-то, собственно, что? Витька поднял лицо.
    - Она... они то разъезжаются, то опять... Все время как на вокзале...
    - Послушай. Виктор. При всех обстоятельствах жаловаться на мать - это последнее дело...
    -А я не на нее, - хрипловато сказал Витька. - Я вообще... Жаловаться, конечно, ни на кого нельзя. На тебя тоже...
    - Да на меня жалуйся сколько угодно! - почти обрадовался Михаил Алексеевич. - Хоть маме, хоть деду, хоть Святым Хранителям!.. Я знаю, что я никудышный отец, я кругом виноват и толку от меня никакого... Ну и тем более! Какая тебе со мной жнь? Я холостяк, бобыль по натуре, я не то что о сыне, о себе заботиться не умею...
    - Я бы тебе яичницу жарил... - шепотом сказал Витька. - С помидорами. Ты любишь...
    - Ну... аргумент... - Отец старательно засопел.
    - Ага... И чай вечером. Ты приходишь лаборатории, а я...
    - Есть обстоятельства, -за которых я никак не могу уйти отсюда... Кстати, о яичнице! Небось, лопать хочешь, а?
    Хочу, - безрадостно сказал Витька.
    - Не дуйся, и пошли на кухню
    Кухня была маленькая. А с тех пор как Витька побывал здесь последний раз, в ней стало вообще не повернуться. Все углы, простенки и свободное пространство на полу были заставлены черными кубиками энергосборников, серебристыми импульсаторами и дополнительными нейроблоками. И еще всякими аппаратами, в которых Витька ни бум-бум.
    Отец по-журавлиному шагнул через ящик с кабелями к холодильнику, дернул дверцу.
    - Гм... Ни яиц, ни помидоров... Слушай, консервированная каша с говядиной есть. Хочешь? - Не все ли равно... - Отлично! Сейчас разогрею, пообедаем... "Вернее, поужинаем", - сердито подумал Витька, время Реттерберга отставало от времени "Сферы" на три часа, но уже и здесь вечерело. Отец сказал:
    - Ты тут не. болтайся, я один управлюсь. Иди в комнату... Только не поднимай штору, у машины левый нейроблок закапрничал, свет он, видите ли, не переносит, псих такой... Витька послушно ушел.
    В комнате он потоптался, поморгал. Глаза все еще были мокрые. С дошкольных лет Витька знал примету: если вытирать слезы рукой - значит, они будут еще. А платка в карманах, конечно, не водилось. Витька подошел к окну, взялся за край мягкой ворсистой шторы. Она была туго натянута, закреплена вну, Витька потянул край к лицу. Сверху сорвался, зацепил его по плечу и грохнул об пол гулкий цилиндрический карн. В окно ударило вечернее солнце. Отец перепуганно ворвался в комнату. - Ведь я же просил! ...Я ее только сегодня повесил, временно, не закрепил еще, а ты...
    Витька держался за плечо. Штора на полу, как живая, дергалась и уползала в щель карнной трубы. Но Витька не смотрел на нее. Смотрел на стекло. - Что это? - Где?
    - Вот это, - со звоном сказал Витька. - Не видишь, что ли, дырка... - бормотнул Мохов-старший. Дырка была диаметром с копейку. Ровная, матовая по краям, с маленькими, как паучьи лапки, трещинками. И отец понимал, что Витьке вестно, как получаются такие дырки. И что от объяснений теперь никуда не деться. Витька молчал и ждал. И кажется, даже слышно было, как звенят в нем нервные жилки.
    - Чепуха... Давно это, на той неделе еще, - хмуро сказал отец. - Меня дома не было... Говорят, в квартале случилась перепалка: уланы и кто-то еще. Может, со своими же схватились, с теми, кто не хочет подчиняться муниципальной власти, такое иногда бывает тут... Вот и влетела случайная... - А защита?! Поле?!
    - Я же говорю - не было меня! А когда ухожу, поле убираю, переключаю на энергосборники. -Не хватает же на все-то... Ну, ты чего нос повесил?
    Витька, ослабевший и поникший, опять забрался на кровать. Есть уже не хотелось. Он сказал унылым шепотом: - Зачем ты только перебрался сюда "Колеса"... - Здесь удобнее... И сколько можно жить нахлебником! Витька знал, что отец нахлебником не был. Он им там, в "Колесе", о-го-го сколько помогал! Может, ушел потому, что не хотел больше связываться с подпольем?.. Нет, он, конечно, не трус. Но он всегда говорил, что не его это дело - лезть в споры внутри чужой страны. Особенно когда занят наукой... - Куда вляпало-то! - хмуро спросил Витька. - А! Под потолок... Сну же палили. Пробило старый конденсорный блок, я сразу выкинул...
    Витька снова прошелся глазами по нагромождению приборов.
    - Зачем тебе столько всего?
    - Ну зачем... Во-первых, координация граней. Во-вторых, коплю энергию, вечная проблема. Без нее что? Пшик, а не импульс... - А что за импульс?
    - Что-что... Прокол! Должен же я наконец доказать, что это технически возможно! Своими силами! Не ползанье через локальные барьеры, а связь через прямой канал между гранями!
    Витька незаметно пожал плечами. И отец сразу понял, о чем он думает: - Знаю, ты опять о ваших фокусах. Но невозможно же строить теорию на уровне мальчишечьей игры в догонялки-пряталки...
    - А что даст этот твой импульс? - неохотно сказал Витька. - Ну, как это будет все выглядеть? В натуре?
    - Это... Ай!
    Из кухни понесло горелым. Отец метнулся туда. Витька хотел тоже... и передумал. Скакнул к пульту, надавил красный клавиш.
    - Это ты, Витя? - дружеским баритоном спросил отцовский нейрокомпьютер. - Привет.
    - Привет, Гектор... Тихо. Отвечай на дисплее. Что такое эксперимент с импульсом? На экране зажегся вопрос:
    "Имеется в виду опыт с кодовым названием "Разбитое зеркало"?"
    - Почему "Зеркало"?.. Я не знаю... Ну, наверно, да... Побежали зеленые строчки:
    "Разбитое зеркало" - опыт, в результате которого с помощью энергетического импульса возникает связь между заданными точками двух параллельных пространств и становится возможным перенос точки А в точку В материального тела. К сожалению, на данном уровне разработки возможен так называемый зеркальный эффект, который в случае нехватки энергии может стать единственным реальным результатом эксперимента. Именно так это..."
    Раздались шаги отца. Витька даванул отключение, мигом устроился на кровати. Отец вошел, держа за краешки алюминиевую тарелку. Глянул на пульт, на Витьку. - Шпионили, сударь?
    - А чего... Нельзя, что ли, с Гектором поболтать? - Ну-ну... Ладно, ешь. Подгорело немного, но, по-моему, съедобно.
    У стола было не пристроиться. Витька, сидя на кровати, взял тарелку на колени. Взвгнул, быстро поставил на одеяло: алюминиевое дно было горячим. - Я рад, что ты повеселел, - заметил отец. - Издеваешься, да? - Витька подул на колени, подобрал с одеяла в рот крошки, начал жевать подгоревшую гречку с жилками говядины. - Даже посуда у тебя не домашняя, а как у туристов... А я бы тебе нормальные тарелки купил. С цветочками... - Опять ты...
    - Па-а... А перенос материального тела в точку "бэ"... Значит, ты сам перенесся бы?
    - Гм... - сказал Мохов-старший. - Не исключено. - А если там что-нибудь не так! Вдруг заблудился бы? - В родных местах не заблудишься... - Ой... Значит, ты на "Сферу" импульс нацеливаешь?
    - Ешь, не болтай...
    - Эт-то хорошо!
    - Витька глотнул полную ложку горелой крупы, даже не поморщился. - Правильно...А об-ратно как?
    Ешь!! - гаркнул отец.
    - Ладно...А что такое зеркальный эффект?
    - Все тебе надо знать... - Отцу, видать, было неловко за неожиданный вскрик. - Такое явление... - Он хмыкнул. - Когда окружающее пространство в точке достижения импульса меняется, как в зеркале... Например, нос твоего дорогого Скицына оказался бы скособоченным не влево, как обычно, а вправо...
    - А зачем это?
    - Да ни за чем. Побочный эффект.
    - А нельзя послать пол-импульса, чтобы нос выправился? Не вправо, а по центру сделался?
    - Не имеет смысла, - поддержал юмор отец. - Это же всего на несколько секунд. Потом все возвращается на круги своя...
    "Возвращается" - это слово он сказал неосторожно. "Все возвращается, кроме тебя", - подумалось Витьке, и он взглядом выдал эту мысль. Отец нервно сунул в карманы острые кулаки, отвернулся к окну с пробоиной. Сказал, не оглядываясь:
    - Мама правильно говорила: ты весь в меня... И оба мы - эгоисты.
    - Почему это?!
    - Видишь ли... думаем прежде всего о себе. Ты говоришь: возвращайся, мне с тобой будет лучше. А я: мне лучше здесь...
    - Я думаю о тебе... - сумрачно и дерзко сказал Витька. - Тебя здесь угробят.
    - Не говори чушь... А если, скажем, поселились бы мы с тобой в "Сфере"? Или еще где-нибудь в тех краях... А дальше? Ты будешь по-прежнему шастать сюда, уже бесконтрольный и беспрорный. Все равно ведь не проживешь без своего ненаглядного Цезаря... А я буду водиться -за тебя больше, чем сейчас.
    "Будто я сейчас "контрольный" и "прорный", - усмехнулся про себя Витька.
    - Чего -за меня водиться-то, - пробурчал он. - Ты же знаешь, я от любой беды уйду в один миг...
    Конечно, и отец, и сам Витька знали, что это неправда. Не от всякой опасности спасет прямой переход. Даже если Витька один. А если с Цезаренком...
    - Поражаюсь, что ты до сих пор не звонишь ему, - сухо сказал отец, словно уловил Витькины мысли. "В самом деле! Что это я!.." Витька отодвинул тарелку. Прыгнул к пульту. - Не через компьютер! - рявкнул отец. - Что за мо-да дергать машину по пустякам! В передней телефон...
    В темной и тесной, как чулан, прихожей висел старомодный дисковый аппарат. Диск ржаво попискивал при вращении. "Т-техника..." Наконец загудело, щелкнуло в наушнике. И ясный голос: - Дом штурмана Лота... - Чезаре! - Витька! Ты здесь? - Ага... Сбегаемся, ладно? - скорее- Па-а! Я к Цезарю! - Ясно. И конечно, до ночи.. - Я позвоню тебе... - Я к тому, что ночью меня не будет. Надо в "Колесе" побывать, и вообще... дела всякие. - Ну вот! Кто нас "шастает"! - Придешь, сразу включи защиту. Разогреешь ужин, поешь и ложись. На звонки не отвечай. Если надо, я свяжусь через него... - Да я лучше переночую у Цезаря! - Но без фокусов... - А ты... тоже. - Ох, распустил я тебя.
    - Ага... Алло, Чек! Я мчусь! Что? Конечно, там же!.. Слушай, тебе не кажется, что сегодня орал петух!.. Да?.. Тогда я еще быстрей!
     
    Театр в Верхнем парке 1
     
    Встретились они, как всегда, на станции монорельса в квартале "Синяя деревня". Витька увидел Цезаря далека. На открытой платформе среди пестроты пассажиров мелькал светлый, почти белый, ровно подстриженный шар волос (-за этой прически голова у Чека всегда казалась чересчур большой). Они протолкались навстречу друг другу, чуть улыбнулись, широко отвели правые руки и звонко вляпали ладонь в ладонь. Потом Цезарь почему-то вздохнул и тихонько боднул Витьку в плечо упругой, густо-щетинистой своей шевелюрой. Ему это удалось легко, потому что ростом Цезарь как раз чуть повыше Витькиного плеча. Витька затеплел от этой совсем дитячей доверчивой ласки. Отвел глаза.
    Он всегда был счастлив при встрече с Цезарем, оба они радовались. Но радовались, кажется, неодинаково. Чек - откровенно и ясно, весь он был как на ладони. А Витька не мог отвязаться от скрытого смущения и тайной виноватости. Дело в том, что Чек был уверен: они дружат на равных. И Витьке приходилось притворяться, что это так. А в душе-то он относился к Цезаренку как к младшему, которого надо защищать и оберегать. Впрочем, это одна сторона. А другая... Бывает, что друг меньше по годам, слабее по силам, а ты понимаешь, насколько он крепче духом и яснее душой. И ты благодарен ему за то, что он выбрал в самые лучшие друзья именно тебя.
    ...Подумать только, год назад. Витька смотрел на него со скрытой неприязнью и досадой!
    Они видели друг друга, когда Витька наведывался к отцу в "Проколотое колесо". Незнакомый пацаненок не понравился ему сразу. Большеголовый, тонконогий, "обезьянистый" какой-то, с твердыми скулами на неулыбчивом лице. Держался он со взрослой вежливостью и очень отгороженно. "Подумаешь, принц в гнании", - подумал Витька с недовольной усмешкой. Потому что, несмотря на всю некрасивость, было в мальчишке что-то... такое вот, как у юного дворянина...
    - Здравствуй, - говорил ему Витька при встречах так же, как и другим. Ни разу ни на капельку не показал, что мальчишка ему не нравится. Мало ли кто кому не нравился! Ведь ничего плохого этот пацан ему не сделал. Это во-первых. Во-вторых, он все-таки младше года на полтора или два. А кроме того, мальчишка, видать, успел хлебнуть в жни всякого. Иначе не был бы с родителями здесь, в таверне. Витька знал, что в "Колесе" не живут просто так. Здесь укрываются. Почему прячется в таверне семья Лотов и что с этими людьми случилось, Витька не спрашивал. Лишние вопросы были здесь не в обычае. В благоустроенном государстве Западная Федерация почти всякому гражданину с рождения был привит лучающий биологический индекс - несмываемый, нестираемый. Чуткие локаторы Системы Всеобщей Координации заботливо следили за каждым носителем индекса в течение всей его жни. А компьютеры Юридической службы постоянно оценивали эту жнь с точки зрения самых мудрых и беспристрастных в мире законов. Укрыться от этой мудрости, беспристрастности и всепроникающего наблюдения можно было лишь в нескольких убежищах. Одним них была таверна "Проколотое колесо". Владелец "Колеса" Кир считался старым и добросовестным осведомителем корпуса уланов. А скрытые в подвалах могучие энергосборники обеспечивали лучение поля, которое защищало обитателей таверны от локаторов и заодно стирало проблески подозрений в мозгах ревностных стражей правопорядка.
    Разные люди приходили в таверну. У некоторых отвисали карманы от тяжелых пистолетов "дум-дум". Иногда о чем-то говорили с отцом. Отец после таких бесед был хмурый и молчаливый. Не хотел он вмешиваться в эти дела. Но людям с пистолетами помогал. Потому что и его самого в свое время приютил и укрыл от властей Вест-Федерации маленький, круглый, добродушный Кир.
    Дважды случалось, что Кир и отец просили переправить людей туда. Витька понимающе кивал. Оба раза это были усталые, неразговорчивые мужчины. Когда товарный поезд уходил с Окружной Пищевой на прямую линию перехода, они разбирали свои пистолеты и по частям швыряли с катившейся платформы. Потом недалеко от "Сферы" прыгали с поезда вместе с Витькой, молча жали ему руку и уходили... Никто в "Сфере" не знал об этом. Кроме Скицына. А Скицын сказал однажды: "Ничего, Витторио, так надо. Там, у себя, им бы не выжить..."
    Затем случилась история с тринадцатью беглецами тюремной спецшколы. Тут без шума не обошлось. Но в конце концов сошло Витьке и это.
    А Цезарь Лот покидать родные края не собирался. Как узнал наконец Витька, этот мальчишка был той же спецшколы, но отказался уходить через грань, потому что искал родителей. И вот, выходит, нашел... Однажды Анда, дочь Кира, сказала: - Витенька, папа-мама Цезаря уехали, комната их занята, пусть Цезарь переночует с тобой... И свет у себя не включайте, ладно? Так надо...
    Витька пожал плечами: надо - значит, надо. Когда он оставался в таверне на ночь, то спал обычно в узкой, похожей на коридор тесной комнатке, бывшей кладовке. Мебели не было, только у торцевой стены стоял сколоченный плах широченный топчан. Для Цезаря принесли раскладушку. Легли в темноте, за окнами стояла непроницаемая августовская ночь. Лишь редка мигал на недалекой грузовой станции прожектор. Из открытой форточки несло запахом увядающей лебеды и нагретых за день шпал.
    Цезарь дышал тихо, но раскладушка была старая и ржаво пищала при малейшем шевелении.
    - Извини, пожалуйста, -вдруг сказал Цезарь. - Я, кажется, мешаю тебе. Такая скрипучая кровать...
    - Не мешаешь. Скрипи на здоровье, - отозвался Витька. Он думал, что до сентября три дня. Завтра возвращаться в "Сферу", послезавтра - в Ново-Томск, и здесь он окажется снова не раньше зимних каникул.
    - Извини, - опять сказал Цезарь. - У тебя нет фонарика? "Вот не спится человеку..."
    - Нет... - буркнул Витька. Цезарь как-то очень-очень притих. Даже раскладушка словно затаила дыхание. Витьку царапнуло: "Зачем я с ним так?" - Если надо не очень ярко, я могу посветить... Он поднял минец, привычно вобрал клетками кожи электрическое щекотание воздуха, согнал покалывающие токи к ногтю, сказал: "Гори..." Маленькая шаровая молния послушно и мирно засветилась над пальцем. Витька, будто жонглер, понес шарик на минце к Цезарю. Тот сел навстречу. Витька увидел, что он смотрит на шарик без удивления. Это Витьку слегка разочаровало. - Ну, где светить?
    Цезарь повел голым плечом. На коже чернела маленькая бусина.
    - Клещ присосался. Даже не знаю когда. Только сейчас нащупал.
    - У, зверюга... - сказал Витька, наклонившись. Клещ был местной породы, водился в сорняках городских окраин. Пакостный и заразный. - Это зловредная тварь, так просто не вытащить.
    - Ну уж... - отозвался Цезарь, и впервые в его голосе прозвучала еле заметная снисходительность. - Вылезет как миленький. - Он придвинул к набухшему клещу прямую, будто зеркальце, ладонь, пошептал что-то. Бусинка шевельнулась, задергалась, вытаскивая кожи крошечные лапки. Скатилась Цезарю на колено, потом на простыню. Он брезгливо взял клеща на помусоленный палец, шагнул к черному окну, встал на подоконник, щелчком сбросил "зверюгу" в форточку. Прыгнул на пол и сказал Витьке: - Большое спасибо.
    - Подожди. Небось, он в тебя всякую дрянь занес. облучим шариком. Лучше всякой прививки будет... Ты этой штуки не бойся.
    - Уверяю тебя, я ничуть не боюсь. - Цезарь подставил плечо. Витька почти коснулся светлым шариком припухшей на месте укуса кожи. И пока лучение убивало в крови Цезаря всякую заразу, Витька смотрел на ровный, недавно заросший рубец. Он розовел на руке у самого плеча. Словно Цезаря обожгло раскаленной проволокой. Не надо было спрашивать, но Витька не удержался: - Где тебя так?
    Цезарь ответил без охоты, но и без промедления: - Чиркнуло тогда, в машине...
    Наверно, он думал, что Витьке вестна его историй. А тот не знал ни про машину, ни про все другое. Но спрашивать не стал. Чем "чиркнуло", можно и так догадаться. Витька поежился, сказал неловко: - Если хочешь, можно сгладить.
    - Спасибо, но нет смысла. Все уже прошло, не болит. Витька не настаивал. Может, рубец дорог Цезарю как память о приключениях. Дело хозяйское. Цезарь, словно виняясь за отказ, проговорил: - Я про эти твои шарики уже слышал. От Анды. Я знаю, ты Виктор, который увел ребят...
    Витька шагнул назад, послал шарик в угол под потолок. Вернулся на топчан. Сказал оттуда: - Не Виктор, а Витька. В любом случае. - Извини, пожалуйста. - Что ты все время виняешься? Цезарь опять заскрипел раскладушкой. - Видишь ли... Мне показалось, что мои снова тебе неприятны.
    - Ни в малейшей степени... - Витька спохватился, что передразнивает Цезаря. Прикусил язык, откинулся на подушку.
    Желтый светящийся шарик проплыл под потолком и скользнул в форточку.
    - Снова темно... - тихо сказал Цезарь. Кажется, не Витьке, а себе. И раскладушка скрипнула от его вздоха. Часто, в каком-то нехорошем ритме, стучал на дальнем пути поезд. Мелькнул прожектор, и еще глуше стала темнота. Где-то хлопнули негромко и безобидно два выстрела. Ржавого скрипа больше не было, зато проступило в тишине осторожное дыхание Цезаря. Какое-то чересчур затаенное. И Витька... да, он, кажется, понял. И сказал прямо, без всякой насмешки:
    - Ты что, боишься спать в темноте? Раскладушка завжала без обиды, а скорее радостно. - Видишь ли, - тут же откликнулся Цезарь. - Я вообще-то этого никогда не боюсь. Но сегодня... должен прнаться, мне не по себе. - Бери постель и шагай сюда.
    Цезарь послушался. Без лишней торопливости, но сразу. - Лезь за меня, к стенке. Места много, скрипа никакого. А если что... - Он хотел сказать: "а если что случится я рядом". Но резко устыдился почему-то. Однако Цезарь кажется, понял. Быстро и без суеты он устроился у стены задышал ровно и благодарно. Прошептал: - Спасибо. Здесь прекрасно.
    "Чудо ты волосатое", - с каким-то непривычным ощущением подумал Витька. Впервые он чувствовал себя кем-то вроде защитника и покровителя. Цезарь сказал нерешительно: - Может случиться, что я толкну тебя во сне... - Лягайся хоть всю ночь. Я сплю, как убитый. - Спокойной ночи, Вик... Витька. - Угу... - пробормотал он в подушку. И в самом деле стал быстро засыпать.
    Сны его, однако, не были спокойными. Сначала он бежал по скользким стеклянным ступеням - вн, вн, потом сорвался, ухнул в мерцающую искрами пустоту. Пустота стала плоской, выгнулась, гибко соединилась в кольцо Мебиуса. Кольцо лопнуло, разлетелось черными бабочками. Он оказался на утрамбованной, горячей от солнца глинистой площадке среди желтых скал под белесым знойным небом. Площадка, скалы и небо раскололись бесшумной черной трещиной, и Витька обреченно упал в эту трещину и летел, летел, умирая от жути падения, пока не оказался на подсолнуховом поле. Не успел он обрадоваться покою и громадным цветам, как цветы эти размазались в желтые полосы, опутали его густым серпантином, спеленали в кокон, и в этом коконе тугая сила вновь швырнула его в пропасть. Витька рвался, разрывал ленты, а они вдруг исчезли, и открывшаяся абсолютная пустота, в которой он повис, была страшнее всего на свете. Он висел в центре этой пустоты и в то же время падал, падал, падал, смутно понимая, что необходимо нащупать глазами и мозгом какою-то нить, скрестить ее с другой, найти в точке пересечения желтый узелок-горошину (которая в то же время - светящееся окошко), зацепиться за нее сознанием, остановить ужас падения...
    Он не знал еще, что эти сны - первый сигнал о возможности прямого перехода. Что скоро клетки его тела, его нервы не во сне, а наяву научатся отыскивать среди граней мироздания межпространственные щели и он уже сам, добровольно, будет кидаться в этот страх чудовищного полета одного мира в другой. В страх, от которого нельзя бавиться и к которому нельзя привыкнуть...
    И той ночью он метался и вскрикивал во сне, пока не понял, что все кончилось. Он с невероятным облегчением упал на заросшую ромашками поляну, перевернулся на спину и стал смотреть на облака в очень синем небе. Потом облака исчезли. Витька понял, что лежит на топчане и что уже утро, а над его головой - маленькая ладонь с растопыренными пальцами.
    Это была рука Цезаря. Он сидел, склонившись над Витькой, и словно прикрывал его от кого-то.
    - Извини... - Он убрал руку. - Ты так беспокойно спал. Я решил помочь немного...
    - Умеешь, - весело сказал Витька с неожиданным предчувствием чего-то хорошего. - Спасибо. Только не виняйся так часто.
    Цезарь как-то неожиданно по-простецки шмыгнул носом и вздохнул: - Ладно... Будем вставать?
    - Ага... Только подвинься, ты мою простыню прижал. - Изв... Ой! - Цезарь испуганно округлил глаза и вдруг улыбнулся. И его жесткое некрасивое лицо от улыбки стало... тут сразу не скажешь словами. Совсем другим оно сделалось: по-настоящему мальчишечьим, доверчивым, .мягким, веселым. Таким, каким бывает, наверно, у самого лучшего друга. И Витька не сдержал радостного толчка, похожего на внезапное счастливое открытие. Он засмеялся, ухватил Цезаря за плечи, опрокинул на подушку, взъерошил ему густую щетину прически. И получил веселого тумака! И они с хохотом покатились с лежанки на половицы, комкая простыни и колотя друг друга ногами. И над ними стоял прибежавший на шум Кир, качал головой:
    - Какие дети!.. Вставать надо, кушать надо. Витка, хватит. Витка, домой собираться надо. - Фиг!
    В то же утро Витька смотался в "Сферу" и дал в Ново-Томск телеграмму, что задерживается у отца на неделю. И на первом товарняке умчался назад, предоставив деду и матери выяснять по телефону отношения и подробности. А родная школа в Ново-Томске проживет несколько дней и без шестиклассника Мохова...
    Эта неделя была полностью счастливой. Отец не ругал Витьку за самовольное продление каникул. К Цезарю вернулись столицы родители - с хорошими новостями: следственная электронная машина прнала невиновными их самих и тех людей, которые помогли им вырваться Лебена. Раненый Корнелий Глас. тюремной больницы был переведен в частный госпиталь. Водителя машины Рибалтера амнистировали "в силу нестандартности обстоятельств". Люди, у которых по невестным причинам исчезли индексы, больше не объявлялись вне закона.
    Витька и Цезарь целыми днями мотались по громадному Реттербергу, хотя в городе не было полного спокойствия: носились по улицам патрули, кого-то догоняли, кто-то даже отстреливался... Зато было в Реттерберге где; гулять и что посмотреть. А вечером на глухом и скрытом от глаз пустыре за насыпью Витька учил Цезаря ездить на мотодиске, который он месяц назад угнал у зазевавшегося улана.
    По ночам они разговаривали. Про книжки, про Кристалл, про обнаруженную на Марсе цивилацию иттов, про построение многопространственных континиумов, про старинных коллекционных солдатиков олова. Про всякие свои дела и приключения в той жни, когда они еще не знали друг друга. Витька рассказал даже про Люсю. О том, каким горьким было расставание с ней. Цезарь понял это без ревности. Одно дело девчонки, другое - мужская дружба.
    Но расставание с Цезарем, когда прошла неделя, оказалось не менее печальным. Цезарь, отводя мокрые глаза, спросил тихо:
    - А раньше, чем зимой, тебе сюда никак нельзя? Витьке не хватило духа сказать, что никак. Пробормотал "посмотрим".
    И главное -. не напишешь, не позвонишь. В другой-то мир, в другое пространство, которое вроде и рядом и которого в то же время будто и нет совсем... Нет?
    Он водился в своем Ново-Томске сентябрь и половину октября, а сны с ощущением провала и падения были все чаще. И... ну, не дурак же он, Витька Мохов, понял в конце концов, что это такое. Так же, как понял год назад первую премудрость перехода через локальный барьер, потом через грань... Правда, тогда помогал отец, а сейчас...
    А сейчас никто не поможет. Просто некому. Скицын рассчитал однажды, что прямой переход возможен теоретически. Даже вопреки принципу Мебиус-вектора. Но расчет одно, на самом деле... Однако снилось уже не раз, как это бывает.
    "И ты, Витенька, знаешь, как это можно попробовать. И просто-напросто боишься".
    Не неудачи он боялся, а, наоборот, - неистребимой жути, которая охватывает в межпространственном вакууме (значит, есть такой?). И все же... кто-то должен. Когда-то должен... Там Цезарь. И если получится, путь к нему будет занимать несколько секунд... Да, но каких секунд!.. И все равно...
    А может, не так уж страшно? Зажмуриваешься, появляется в сознании тонкая зеленоватая нить, потом еще несколько - со светящимися узелками на перекрестьях. Их не видишь, а скорее чувствуешь. Потом возникает за светлым пятнышком одного узелка ощущение того места, куда ты стремишься. Например, путевая насыпь, покрытая красными листьями увядшей лебеды. Недалеко от таверны... Это очень блко. И в то же время чудовищно далеко в бесконечной глубине черной щели между неудержимо скользкими невидимыми плоскостями. И надо пересилить себя, зажать в себе ужас, шагнуть вн, в падение... - ...Ай, Витка! Ты почему здесь? Почему голый? Он сидел в лебеде у насыпи, в одних трусах, взмокший, со всхлипами в горле. Несколько минут назад у себя в Ново-Томске он, выключив будильник, делал зарядку, машинально махал руками, а мысли об этом жали все сильнее, сильнее. И, крикнув, он прыгнул на стул, а с него шагнул... в пустоту. Не во сне, по правде...

/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Крик петуха