Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Крапивин В.П. / Крик петуха
Крик петуха [2/8]
Однажды Скицын с досадой и даже некоторой ревностью сказал профессору д'Эспозито: - Что он нашел в этой пятнистой швабре? Люся и правда была не красавица. Костлявое бледное существо одиннадцати лет. Жидкие растрепанные хвостики бесцветных волос, перехваченные резиновыми колечками от аптечных пузырьков. А лицо... Такие лица принято сравнивать с перепелиными яйцами. Избитое сравнение, не лучшего не придумаешь. Продолговато-овальное, с равно мерной россыпью коричневых веснушек.
А среди этой россыпи бледно-зеленые неулыбчивые глаза. Они-то, видно, и завораживали Витьку.
Но Карло д’Эспозито видел причину в другом. Он сказал Скицыну серьезно и со знанием дела:
- Микель, тут не столько первая влюбленность в девочку, сколько рыцарский дух Витторио. Его душе необходима Прекрасная Дама... Михаил хмыкнул.
- А кроме того... - задумчиво сказал д’Эспозито. - Что?
- Мне кажется... мальчику не хватает мамы, хотя она у него и есть... А в каждой девочке дремлет материнское начало. Вспомните, как она вчера пробирала его за неряшливость и вытаскивала волос у него репьи... - А он таял, - вздохнул Скицын. ...Конечно, Люся сперва перепугалась, увидев шаровую молнию. Витька терпеливо уговаривал. Для убедительности храбро рассадил о ствол дуба костяки пальцев и тут же залечил.
- Но это же свежие ссадины, - нерешительно сопротивлялась Люся. - А у меня все засохшие, старые.
- И старые берет! - Витька брякнулся в траву, показав ногу. - Видишь, раньше прошлогодняя болячка была, а теперь где... Даже родинку слнуло.
- Да? - вдруг оживилась Люся. - Значит, тогда и.. веснушки может? - У нее покраснели уши и даже плечи сделались розовыми.
Витька сел (шарик вертелся у него над коленкой). Помигал. Насупился. И впервые заспорил с Люсей: - Не-е... Не надо.
-Но ты же сам говоришь - не опасно. - Да не в этом дело... - Думаешь, не получится?
- Да пойми же ты, - тихо и отчаянно сказал Витька. - Если убрать веснушки, что останется! У тебя в них вся красота
Он тут же перепугался: кажется, сказал не то. Но Люся... она не рассердилась. Потупилась, дернула себя за хвостик волос. - Ох уж, красота...
- Ну, честное же слово! - обрадованно поклялся Витька. - Ладно... - Она шевельнула плечом с тонким крылышком безрукавого платьица. - Убирай царапины...
Потом Люся уехала к родственникам в город Теплый Порт. На остаток лета. И Витька - один на поляне у старого дуба - откровенно и долго плакал: себя-то чего стыдиться. Так, с полосками на щеках, и вернулся в обсерваторию. Михаил сказал прямо:
- Не убивайся. Следующим летом увидитесь опять. - Это же вечность, - вздохнул Витька. - И вообще. через год будет уже не то...
Летом следующего года Люся уезжала куда-то с матерью, а потом отдыхала в крымском лагере. С Витькой они увиделись только в начале августа. Витька оказался прав - было уже не то. Люся не была теперь маленькой, костлявой и растрепанной. Волосы стали гуще, и пышные хвостики их перехватывались не резинками, а зажимами в виде божьих коровок. Такие же божьи коровки висели на мочках ушей - клипсы. Видимо, Люся понимала, что эти пятнистые жучки идут ее веснушчатому лицу. Впрочем, веснушки были не очень заметны на крымском загаре.
- Наконец-то загорела по-человечески, - усмехнулся Витька, когда они встретились на южной кромке РМП. - И вообще...
- Что? - спросила Люся и потупилась. Она выросла за год, обогнала Витьку на полголовы. Казалось бы, еще больше должна поглядывать на него свысока. Но и Витька был сейчас не такой, как раньше. Ростом, правда, остался почти прежний, а в душе... Во-первых, то ли одиннадцать с половиной, то ли почти тринадцать лет. Разница! Во-вторых, он хлебнул всяких событий в Реттерберге, владел теперь двумя языками Западной Федерации, знал жутковатую тайну прямого перехода, бывал у Башни, а в июне Рэм Погорский дал им с Цезарем тяжелые значки медных петушков. Их отливали нетускнеющей меди в стране, которой владел верховный князь Юр-Танка...
Ничего такого не знала Люся. На значок, что оттягивал Витькину рубашку, глянула мельком, не спросила, откуда такой. Ее больше занимали свои бусы и брошки. И одевалась она теперь не в потрепанные платьица или комбинезоны, а так, будто с утра на праздник собирается...
В прошлом году, когда купались в озере, Люся была совсем как пацаненок, плавала в одних мальчишечьих трусиках, а в этом году Витька увидел на ней поперек груди полоску с двумя плоскими матерчатыми кружками. И опять снисходительно хмыкнул. Однако Люся не обижалась на его снисходительность, а то и на командирский тон. Ей, кажется, нравилось, что роли поменялись. Это порой удивляло Витьку. Он сам понять не мог: лучше стало или хуже?
Впрочем, как бы там ни было, а все равно дружба сохранилась, а это уже хорошо.
И утром того дня, когда они собрались в Итта-даг, настроение у Витьки было вполне лучезарное.
Детские песенки 1
В какие-то очень древние времена в ложбину среди горных складок Яртышского отрога грянулся небесный камень. Во много тысяч пудов. Ахнул так, что кратер сохранился до наших дней. В восемнадцатом веке один открывателей здешних мест, побывавший в котловине с отрядом казаков, писал в берг-коллегию:
"...А ямища сия зело обширна, кругла и склонами крута. Во глубину, ежели до уровня земли по отвесу, не менее сотни сажен, а в ширину будет более полуверсты, так что с края до края не докричишься. От верху по самую глубь заросла нким дубом, можжевельником и всяким стлаником и травами, кои по невежеству в ботанической науке назвать не умею..." Не так давно (в год, когда родился Витька Мохов) горные бульдозеры хорошенько расчистили кратер и придали ему форму параболической чаши. Затем грузовые дирижабли уложили на склоны концентрические кольца титановых желобов метрового диаметра. Сверху протянули через них радиусы - от центральной площадки до верхней кромки кратера. Так и возник знаменитый среди межпространственников Радар МП.
Гигантская решетчатая антенна была неподвижна. Ни вращать се, ни менять угол не требовалось: совмещенные поля многомерных пространств, по официальной теории МП, лучали сигналы независимо от трехмерных координат.
Рядом с чашей РМП выросла обсерватория с башнями, куполами, антеннами, жилыми коттеджами и прочим хозяйством. В пяти километрах от нее лежал поселок Ново-Яртыш - тысяч пять жителей, школа, больница, кино, станция информатория, вокзал местной железнодорожной ветки, администрация заповедника. Ибо вся Яртышская котловина считалась заповедной зоной.
Говорили, что здесь второй Крым. Витька считал, что это не так. Во-первых, блко нет моря, во-вторых, горы не такие острые. Но что-то было и в самом деле как в Крыму, у коттеджей росли кипарисы. В апреле зацветал миндаль. А небо, если только не случалось грозы, всегда было безоблачным и чистым. Впрочем, последнее обстоятельство сотрудники "Сферы" не считали особенно важным. Несмотря на обилие телескопов, астрономией здесь занимались далеко не в первую очередь.
Наверно, правильнее было бы назвать обсерваторию не "Сферой", а "Кристаллом". Но название пошло от РМП, который напоминал внутренность зеленого полушария, выстланного серебристой радиальной сетью. Все равно не точно. Надо бы тогда "Полусфера". Витька думают об этом каждый раз, когда оказывался на краю гигантской антенной чаши...
К желобу номер пятьдесят девять Витька пробрался тайным путем, сквозь заросли у фундамента главного рефлектора. Солнце уже высоко стояло над заросшими дубняком склонами. Высушило кусты и травы, рассеяло туман. Однако в чаще сохранилась еще росистая влага. Витькина рубашка промокла, к лицу и ногам липли прошлогодние листики мелкой акации.
Отплевываясь, Витька выбрался к высокому бетонному парапету, который опоясывал весь РМП. Подтянулся, лег животом на край, потом встал на этой кольцевой стене, сложенной блоков метровой ширины. Вздохнул и засмеялся от простора и света. Рядом переливчато свистела какая-то птица, а вся великанская чаша антенны была наполнена стрекотом кузнечиков. И запахом скошенной травы. Густой клевер и ромашки среди титановых колец и радиусов косили вручную полуголые практиканты зоотехнической службы заповедника. Солнце вспыхивало на лезвиях кос.
Верхний конец радиального желоба вделан был в парапет на одном уровне с бетоном (рядом эмалевая табличка с числом 59). Первые несколько метров титановая отшлифованная полутруба уходила вн почти отвесно. Витька потоптался, вздохнул, как всегда, перед "стартом". Впрочем, это лишь две секунды. А на третьей он подпрыгнул, выкинул вперед ноги и ухнул в желоб.
Жуть падения ударила по сердцу. Почти как в тяжкие секунды прямого перехода. Свистел воздух, свистел по одежде металл. Но почти сразу Витьку прижала к титановому лотку центробежная сила. Несло его все еще очень быстро, но он уж не летел, а ехал. Наклон желоба уменьшался. Стараясь не чиркнуть о металл икрами и голыми локтями, Витька принял сидячее положение.
Витькины старенькие пятнистые шорты уже порядком обветшали, и недавно Вероника Куггель украсила их сзади большой кожаной заплатой. Это было очень удобно для велосипеда и для таких вот "поездок". (Скицын ехидничал, что еще и для того момента, когда у деда "окончательно и полностью лопнет всякое терпение".)
Желоб звенел, воздух шумел, а навстречу Витьке... мчалась тележка-робот! Двухметровая черепаха с длинными, похожими на растопыренные крылья локаторами. То есть мчался сам Витька, а набитая нейросхемами черепаха мирно ползла, цепляя шестеренками зубчики на краях титанового лотка. Но не все ли равно! Откуда она здесь, на радиусе №59! Святые Хранители... Откинувшись назад, можно пролететь под плоским днищем. Но за тележкой всегда тянется контактный щуп - толстенный конец кабеля с метелкой медной проволоки! Доигрался, мальчик! Сейчас тебя этот хвост в свинцовой оплетке разделает надвое, как селедку...
Все эти мысли - в один крошечный миг. А потом - как он успел?! - удар правой ногой по скользящему металлу, тело швырнуло влево, темное брюхо робота задело волосы, кабель свистнул рядом. Медной метелкой огрело по ступне, сорвало кроссовку. Витьку опять вынесло в середину желоба, перевернуло на живот. Так он и ехал - неловко растопырившись, обжигая о гладкий титан коленки и перепуганно глядя на удалявшуюся тележку. Ехал все тише и наконец уперся в край центральной площадки ногами - левой кроссовкой и правой босой ступней.
Витька полежал, глядя вверх, вдоль желоба. Тележка была уже высоко и казалась маленькой. Полосатой своей черно-желтой раскраской и полупрозрачными крылышками она далека напоминала пчелу. Их так и называли - "пчелы"... "У, с-скотина, - мысленно сказал ей Витька. - Чуть мокрое место не оставила..." Он передернулся, представив, как это могло быть. Чудом ведь вернулся, Видимо, сказалось умение водить уланский диск, там вовсю вертишься, тренировочка...
К носу медленно подъехал сорванный кабелем башмак. Он был цел, только поцарапан. Витька сел, взялся за ступню. Кожа сбоку разодрана, будто когтистой лапой. Ладно, сейчас не до лечения. Он стал натягивать кроссовку. Царапины не болели, но сильно болела пятка. В перепутанные от страха и досады мысли вдруг влезла не к месту (или к месту?) детская песенка - тех, что не одобряют взрослые. На мотив замедленной лезгинки: "Укусила пчелка собачку за больное место... гм... за пятку. Вот какая вышла подначка, надо будет ставить заплатку..."
Он усмехнулся: "Пчелка..." Глянул опять на тележку через плечо. "Откуда ты взялась на этом желобе?" Вот что самое непонятное и даже... страшное: откуда? Задача тележек-роботов была улавливать пространственные связи и конфигурации, которые мгновенно и без системы возникали в точках совмещения многомерных полей. У каждой "пчелы" - свой закрепленный на схеме путь. Ходили они только по четным радиусам, да и то не по всем. А тут...
Ну ладно, перенесли зачем-то. Но ведь любой человек в "Сфере" знает, что Витька пользуется пятьдесят девятым, когда надо пересечь РМП по прямой. Конечно, это запрещено "категорически, раз и навсегда, а то больше ноги твоей не будет в обсерватории", но он же все равно катается, и всем это вестно. И должны же были сказать: "Витька, не вздумай больше сигать по пятьдесят девятому, ставим "пчелу", расшибешь башку..."
А кто поставил? Почему именно на пятьдесят девятый? Как нарочно... Нарочно?
Обдало холодком - как в тесных улочках у Цитадели, когда рядом свистят и проносятся уланские патрули, а ты сидишь в заросшей белоцветом каменной щели и рядом у щеки дышит Цезарь, а под рубашкой катаются колючие шарики страха. Потому что опасность всерьез... "Хотя Цезаренок-то ничего не боится, кроме прямого перехода... Господи, а я чего боюсь? Здесь-то! Какие-то шляпы намудрили с тележкой, вот и все... Но кто?"
Теперь он крепко разозлился. И как всегда, страх от злости пропал. Витька вскочил, забрался на центральную площадку. Прихрамывая, пошел по гулким титановым листам. Сверху этот блестящий, диаметром в двадцать метров круг кажется небольшой тарелкой. И Витька знал, что он в своей темно-синей рубашке - как одинокая муха на этой тарелке. Все равно кто-нибудь заметит и наябедничает деду. Но сейчас Витьке было наплевать.
По желобу номер два подошла к площадке тележка. Толкнулась о край буфером-контактом, приготовилась ехать обратно. Витька прыгнул ей на выпуклую черно-желтую спину, в тень алюминиевого крыла. Лег животом, уперся ногами в страховочную скобу. Откинул крышку аппарата контрольной связи. С размаха вдавил девятую кнопку.
- "Кристалл-два", дежурная бригада, - отозвался динамик девичьим голосом.
- Скицына позови! - рявкнул Витька в черную воронку микрофона.
- Ты, Витенька, поздоровался бы сначала... - Скицына давай! Мне по делу, срочно! - Совсем ты, Витька, охамел, - обиделся голос, но крикнул в сторону: - Их величество Витторио Первый требуют Михаила Петровича! Категорически!
- Чего тебе? - сказал Михаил через две секунды. - Пожар?
- Какие дураки посадили "пчелу" на пятьдесят девятый радиус? - со звоном сказал Витька. Скицын сразу же понял: - Ты живой?
- А ты видел перепуганных покойников? - Целый?
- По счастливой случайности...
- Холера тебя носит! Смотреть надо, когда сигаешь вн башкой!
- На пятьдесят девятом смотреть? Там сроду ничего не было! - А сейчас откуда?
- Это я тебя спрашиваю... - сказал Витька. Его опять накрыло запоздалым страхом. Тележка между тем бодро ехала вверх. Скицын проговорил:
- Ничего я не знаю... Зачем переносить "пчелу"? Да и все бы про это слышали. Разве такое сделаешь незаметно? Полторы тонны...
"А в самом деле... - подумают Витька. - А может, ночью? Бесшумным грузовым дирижаблем? Но зачем?
- Слушай, ты, наверно, перепутал радиусы! Вечно носишься не глядя... - Сам ты... - устало сказал Витька. - Ты сейчас где? - Где надо... - Дуй домой, будем разбираться. - Ну уж фиг! - Витька приободрился. Он словно перелил свою тревогу Скицыну и освободился от неприятного груза. - Дома я буду только вечером, потому что иду Люсей в Итта-даг.
- Куда-куда? Опять в ту преисподнюю? Витька захлопнул крышку и мстительно хмыкнул, - представив, какой тарарам сейчас поднимется в "Сфере". И какую нахлобучку получат "новаторы", пересадившие "пчелу". Если... Если только... Да ну, чушь какая лезет в голову! Разозлившись на себя, он трахнул кулаком по спине ровно гудящей "пчелы". Потом подумал, что и самому ему не миновать вечером крупной нахлобучки. Это была мысль о привычном, и она успокоила Витьку.
Тележка ползла вверх уже очень круто, Витька теперь не лежал, а стоял на скобе, держась за крышку. А когда оставалось до края метров десять, он сильно толкнулся ногами, махнул через край желоба и упал в чащу орешника. Потом, цепляясь за ветки, выбрался наверх. Морщась от боли в пятке, залез на парапет. И сразу увидел, как от лесной опушки идет сквозь заросли иван-чая Люся.
Сразу все отодвинулось назад - "пчела", спор со Скицыным, глупый страх. Было утро, солнце, дорога. Витька прыгнул, пошел навстречу.
- Здравствуй, - сказал он, и - Здравствуй... Ух, какой ты…
Витька ответил без насмешки: - Зато ты красивая за двоих.
Она была в отглаженной теннисной юбочке, в желтой блузке с белыми горошинами и белым галстучком. На длинных ногах новенькие желтые гольфы и белые сандалетки. И улыбалась - зубы крупные и круглые, как те же горошины на блузке.
- Будто в парк собралась. Обдерешься ведь...
- А сам-то! Руки-ноги тоже...
- Меня никакие колючки не берут.
- А меня, что ли, берут? Забыл, что я дочь лесничего.
Он сказал примирительно:
- Лесная фея...- Ладно, пошли.
- Напрямик через лес?
- А другой дороги и нет.
- Ох уж!
- Я серьезно говорю... Прямо по меридиану.
- Значит, строго на север? Или на юг?
- Ох, да не по тому меридиану. Вот так...
- Витька ладонью рубанул перед собой. - По гироскопу.
Люся вздохнула. Ничего, мол, я в этих делах все равно не понимаю...
Они перешли по пояс в траве поляну, пробрались через густой орешник опушки и оказались в полумраке под плотней широколиственной крышей. Здесь, в заповеднике, Витька до сих пор не знал всех названий деревьев. Лес был южный, среди могучих дубов и вязов стояли желтовато-серые, без коры, великаны с кружевными листьями. Их голые стволы оплетали мохнатыми канатами лианы с желтыми звездочками цветов. Чиркал по коленкам узорчатый густой папоротник и какие-то громадные ландыши. Воздух был как в прохладной гулкой аптеке - с валерьянкой и мятой. Кто-то шелестел и юрко шастал под ногами. Но змеи здесь не водились, шагать можно было без опаски.
Люся сказала вроде бы насмешливо, но со скрытой робостью:
- Все-то ты, Витенька, сочиняешь. Говоришь, всего пять километров идти... Я тут всю округу знаю, нет такого места. И папа говорит, что нету никакого Итта-дага.
Витька прошелся по лежащему стволу, заросшему и трухлявому. Оглянулся через плечо.
- Как же нет, если мы туда идем? Просто название я сам придумают. "Итта" - это... ну, по имени одного марсианского племени. А "даг" значит "горы", "предгорья"... Говорят, в древности сюда добирались кавказские племена. Может, от них там и развалины... - Сюда? Кавказские? Витька прыгнул со ствола, усмехнулся: - Ерстка... - Что?
- Слово такое... Означает: "Может, было, а может, нет...
- Это по-какому? По-реттербергски?
- Что? - развеселился он. - Вполне по-русски!.. А ты же говорила, что не веришь ни в какой Реттерберг.
- Но ты-то веришь... Ай!
- Предупреждал ведь, что обдерешься. Под ноги не глядишь...
- Пусти... - Люся легко перескочила мшистую, спрятанную в папоротнике корягу. - Просто я с тобой заболталась...
- Эн ганг найт цанг унд найт аогенданг, - назидательно сказал Витька на северном наречии Вест-Федерации... - Что означает...
- Да знаю! "На пути не мели языком, чтоб под глазом не быть с синяком"...
- Ух ты! - умился Витька. - Откуда! Она ответила с покровительственной ноткой, совсем как в прошлом году.
- Радость моя, зимой, когда ты грызешь науки в своем Ново-Томске, я, по-твоему, где? Здесь, в Яртышском интернате. А твои "эмигранты" где? Здесь же... От них и научилась.
- Но ведь... Их же, говорят, всех по домам разобрали, - неловко сказал Витька.
- Не всех... Да и учатся-то все равно они там, вместе... Уж будто бы ты не знал! Витька неопределенно повел плечом. Было дело, в прошлом августе он вывел своим путем Южной Пищевой слободы семерых мальчишек и шестерых девчонок - маленьких арестантов какой-то подлой тюремной школы. Кир, хозяин "Проколотого колеса", сказал - надо. Отец тоже. Витька тогда еще понятия не имел ни о Якорном поле, ни о Башне, но как поступать в таких случаях, знал не хуже Пограничников... Скандал, правда, случился немалый, и Витька всерьез поверил, что дед надерет ему уши, как "в старые добрые времена"... Но в скором времени дело замяли, тем более что ребятам все равно деваться было некуда... Потом Витьке и в голову не приходило, что кто-то будет об этом случае говорить и напоминать.
Он пожал плечами: нашла, мол, о чем разговаривать. Люся поджала губы: сам начал, не я. Тут они вышли на конную тропу. Навстречу проскакали на лошадях без седел трое практикантов учебного центра заповедника. Помахали руками.
Тропа вывела леса в ложбину с луговой травой и шапками кустарника. Воздух трепетал от кузнечиков и птичьего пересвиста. Сразу обдало солнцем. Прошли шагов двести среди высокой сурепки и белых зонтичных соцветий. С заросшего склона бежал среди кустов ручей. Вернее, даже речка шириной метра три. Вода была темная, но очень прозрачная, видны все камушки.
- Перескочишь? - без всякой задней мысли спросил Витька. Люся покосилась и, насупившись, стала расстегивать сандалетки. - Стой... - Витька присел, храбро ухватил ее за спину и под колени и, выгибаясь от тяжести, ступил в ручей. - Ай... Сумасшедший!.. Утопишь ведь...
- Ага... - И хотя ноги сводило от холода (вода-то горного родника), нарочно затоптался посреди речки, будто теряя равновесие. Ах, как здорово она завжала и вцепилась в него... А на берегу опять сказала: - Сумасшедший. И он опять сказал: - Ага...
Взяли влево, стали подниматься по склону, к зарослям. Люся наконец обратила внимание: - Ты почему хромаешь? - А... Укусила пчелка за пятку... - В прошлом году ты был гораздо серьезнее... - Ну и что? С возрастом все глупеют... Началась чаща дубняка, склон стал круче. Ветки хватали за плечи. Под рубашку Витьке скатился твердый желудь. - Тут тропинка, только ее не видно... Руку давай. Она послушно дала руку, но вдруг спросила:
- Вить... А Дину ты тоже носил на руках?
- Кого? - искренне удивился он.
- Ну, Дину Ясвицкую... которую ты с теми ребятами привел. - С чего ты взяла?
- Она говорила... Ты ее нес от платформы... - Святые Хранители! Состав стоял полминуты, насыпь высокая, дождь, скользко, они продрогли. Я и один их парнишка хватали всех на руки без разбора, тащили вн... Я даже не помню, как кого зовут!
Он говорил правду. Он помог этим ребятам и считал, что дело сделано. Потом он с ними почти не встречался. Потому что... потому что разные он и они, это было ясно сразу. Конечно, они хорошие люди, особенно старший (Антон, кажется), но... Витьке неловко было от их какой-то сдавленности, прижатости. Наверно, потом все у них наладилось. Теперь им хорошо, это главное. А для Витьки важны были не те, кого он вывел оттуда. Важен был тот, кто там остался. "Цезареныш..."
Никогда Витька вслух так его не называл. Ого, скажи-ка такое! Но далека-то, в мыслях, можно. И Витька заулыбался от наплыва радостной ласковости. И конечно, тут же толкнулось беспокойство: как он там?
А у Люси было свое на уме. И когда выбрались дубняка к черной, горячей от солнца сланцевой осыпи, Люся отдышалась и спросила, будто слегка дурачилась:
- Вить, а ты раньше с девочками дружил по-настоящему?
Он уточнил серьезно:
- Кроме тебя?
- Ну...
Тогда он глянул краем глаза и сказал покаянно - Что скрывать, было. В давнем детстве...
- Правда?
- Ага... Ее звали Зинаида.
Все ее, семилетнюю, так и звали, полным именем. И ребята, и взрослые. Несмотря на миловидное личико и роскошные ресницы, была она храбрая, самостоятельная и твердо знала, что дети ничуть не глупее учителей и родителей. А иногда и умнее... Витька же в ту пору был нерешительный мамин мальчик, и что нашла в нем Зинаида, навсегда осталось непонятным.
Если бы ей просто нравилось командовать Витькой, тогда ясно. Однако Зинаида не помыкала мальчишкой, как иные капрные примадонны. Она старательно тянула Витьку "до своего уровня". Учила - серьезно, без насмешек - давать сдачи обидчикам, не бояться лазать по деревьям и прыгать в крапиву, спорить с учительницей, свистеть сквозь дырку от зуба и делать вид, что тебе весело, если на самом деле страшно. Может, ей нравилось, что он такой доверчивый и послушный? Нет, что послушный, не нравилось. Однажды она вскипела:
- Ну что ты такая тютя! Мигаешь и молчишь! Хоть бы подрался со мной!
- Зачем? - тихо спросил Витька.
- Ну нельзя же быть таким синеглазым обланным теленком!
"Синеглазый обланный теленок" - это показалось оскорбительным. Витька подумал, вздохнул и стукнул. Она обрадованно треснула его по носу. Неведомые доселе чувства освободили в крайне обиженном первокласснике Мохове какие-то пружины: он коротко, без слез, взревел и кинулся в бой. И они подрались бурно и от души. В школьном буфете. И были доставлены в кабинет директорши, где после всяких грозных слов и поучений последовал приказ - мириться! Но мириться при директорше они не стали и покинули кабинет, показав друг другу кулаки.
Мир был заключен позже, после уроков, - крепкий и радостный. Зинаида храбро чмокнула Витьку в щеку и велела ему сделать с ней то же самое. И там, в уголке школьного весеннего сквера, по щиколотку в рыхлом снегу, они обещали друг другу "быть как сестра и брат".
С той поры Зинаида смотрела на Витьку как на равного. Но все же она была умудреннее в разных житейских делах. Чтобы Витька не отставал в развитии, она по-дружески посвящала его во всякие тайны. Так Витька узнал, например, что далеко не все младенцы выращиваются в пробирках в Институте охраны раннего детства. Наоборот, случается это довольно редко, а чаще всего они при вестных обстоятельствах заводятся в маминых животах, откуда и появляются на свет.
Витька поверил Зинаиде, но, потрясенный этим сообщением, решил уточнить подробности у мамы. И был большой крик, "чтобы ты больше не смел блко подходить к этой испорченной девчонке!" И мало того, мама пошла к учительнице. А учительница, поглядев на бледного Витьку и потом на маму, доверительно спросила:
- А что, он у вас в самом деле пробирочный? Мама увлекла несчастного Витьку за руку учительской почти по воздуху и заявила, что переводит его в другую школу.
И вот тут послушный и воспитанный мальчик Витя впервые устроил бунт. И объявил голодовку. Конечно, это был запрещенный прием. Но безотказный. Того, что "ребенок ничего не ест", мама боялась больше, чем всех испорченных девчонок на свете.
- Изверг... Кто мог подумать, что в тихом омуте вырастет такое чудовище? Впрочем, понятно в кого...
Тот, "в кого" было у Витьки все нехорошее, уже тогда жил отдельно от семьи. То в университетском поселке, то в "Сфере"...
Так или иначе, Витька выиграл сражение. И даже не поехал в летний лагерь, чтобы в каникулы быть с Зинаидой.
Они жили недалеко друг от друга, играли на пустыре позади остановленной стройки химкомбината. Иногда с ребятами, иногда вдвоем. Друг с другом им ни разу не было скучно. Даже если совсем нечего делать, можно просто сидеть в оконном проеме недостроенного цеха, качать ногами, болтать о чем-нибудь или петь всякие песни. А была еще такая забава: вытащат две гибкие доски оставленного на стройке штабеля, вставят их одним концом в щели между бетонными блоками в метре от земли, а на другой конец прыгают сами - каждый на свою доску. И качаются, летают вверх-вн друг перед другом. И хохочут. Или опять поют. Надо сказать, у Зинаиды был голос чистый и звонкий, да и у Витьки хороший дискант...
И вот так они однажды качались и пели. И поскольку была вокруг солнечная пустота и полная независимость от всяких запретов, пели они песню о Жучке, вестную всем с детсадовского возраста. Вдохновенно и трогательно:
Укусила пчелка собачку
За больное место.
Далее без церемоний называлось пострадавшее собачкино место и описывались мучения Жучки, атакованной вероломным насекомым. Ясные детские голоса выводили в тишине почившей стройки:
Стала Жучка охать и плакать,
"Как же я теперь буду..."
Но тут Витькин дискант осекся. И Зинаида в сольном варианте закончила куплет, повествующий о горестных сомнениях многострадального животного. Ибо она качалась спиной к тропинке и не видела возникших там прохожих.
Прохожие эти были полный очкастый дядька и Витькина мама.
- Атас... - пискнул наконец Витька. Зинаида по-балетному повернулась на носочке, скакнула в лебеду, сделала Витькиной маме и незнакомцу книксен: - Здрасте... Витечка, я пойду, вечером поговорим, как дела. Это не было малодушием и дезертирством. Это был реальный учет обстановки: помочь Витьке она все равно не могла и своим присутствием лишь сильнее раздосадовала бы его маму.
- Та-ак... - сказала мама. - Иди сюда. - И поскольку Витька стоял, как прибитый гвоздем, подошла сама. - Вот он, полюбуйтесь, Адам Феликсович... Я же говорила, что искать его следует на пустырях и помойках. Но я, по правде говоря, не ожидала, что он уже освоил такой... помойный репертуар... - В голосе мамы что-то стеклянно подрагивало...
- Да помилуйте, Кларисса Аркадьевна! - весело возгласил мамин спутник. - Это же детское устное творчество, оно корнями уходит в эпоху феодалма! Целый пласт нашей фольклористики, пока еще почти не тронутый...
- Ах, пласт... - Красивая интеллигентная мама выдернула стебель чертополоха и верхушкой огрела певца по ногам, а комлем по шее (за шиворот посыпались крошки).
- Кларочка, что ты делаешь! - Широкий Адам Феликсович быстро заслонил Витьку. Покрасневшая мама сказала: - Одно к другому. Пусть и воспитательные приемы уходят корнями в феодалм... - Она выпустила чертополох и отряхнула пальцы.- Жаль, что сбежала эта красавица... Чтобы я ее рядом с тобой больше не видела! Предупреждаю последний раз!
- Не буду обедать, - быстро сказал Витька -за локтя Адама Феликсовича.
- На здоровье! Можешь заодно не завтракать и не ужинать...
- И не буду... - сообщил Витька менее уверенно. - И... помру.
- Не успеешь. Отправишься в круглогодичный интернат, где тебя быстренько сделают человека. Витька заложил руки за спину и наклонил голову. - Это при живых-то родителях?
- Одному родителю до тебя нет дела, а второго... меня то есть... ты скоро вгонишь в гроб!
Витька был уже искушен в кое каких жненных ситуациях. Посмотрел на маминого знакомого, на маму. - Понятно... Значит, третий лишний, да?
- Виктор!
Адам Феликсович ухватил Витьку за плечи, прижал спиной к своему круглому животу, который весело колыхался.
- Кларочка! Этот гениальный ребенок попадет в интернат только через мой труп! А сделать меня труп не так-то легко.
...Вечером Зинаида спросила:
- Думаешь, поженятся?
- Факт.
- Ну и дела... Знаешь, Вить, ты им не мешай. Пусть.
-Да я и не мешаю пока... А дальше видно будет...
- А отец-то навещает?
- Ага... нечасто. Почему-то он всегда грустный какой-то. - А чего ему веселиться, - сказала мудрая Зинаида. Новый мамин муж Адам Феликсович Римский-Заболотов и Витька зажили вполне по-дружески. Не то чтобы Адам очень нравился Витьке, однако нравилось то, что он не лезет в отцы и воспитатели. Ко всем жненным сложностям отчим относился легко и "без лишних мудростей". Такой подход не всегда устраивал маму, но это уже другой вопрос. Зато дружить с Зинаидой она больше не запрещала. Да и недолгий срок отпустила этой дружбе судьба.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Крик петуха
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
