Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Шукшин В.М. / Брат мой
Брат мой [1/3]
Василий Шукшин. Брат мой...
---------------------------------------------------------------
© Copyright Василий Шукшин
Подготовка электронного текста: библиотека Александра Снежинского ---------------------------------------------------------------
В путанице ферм, кранов и тросов большой стройки девушка-почтальон нашла бригадира Ивана Громова. Иван, задрав голову, кричал кому-то:
- Смотреть надо, а не ворон считать!
Сверху что-то отвечали.
- Слезь у меня, слезь... Я тут с тобой потолкую! - проворчал Иван.
- Вы Громов?
- А?
- Громов Иван Николаич?
- Ну.
- Телеграмма...
Иван взял телеграмму, прочитал... Посмотрел на девушку, сел на груду кирпичей, вытер рукавом лоб. (Девушка, видно, знает содержание телеграммы, понимающе смотрит на бригадира, ждет с карандашиком и квитанцией, где Иван должен расписаться.) Иван еще раз прочитал телеграмму... Склонил голову на руки.
Подошли двое рабочих из бригады.
- Что, Иван?
- Отец помирает, - сказал Иван, не поднимая головы.
- Распишитесь, - попросила девушка.
- А?
- За телеграмму...
Иван машинально чиркнул, куда ему показали. Девушка ушла.
- Наука. - Один из рабочих взял телеграмму; прочитал.
- Семен-то... кто это?
- Брат.
- Нда...
Подошли еще рабочие.
- Что?
- Отец у Ивана помирает.
...Взвыл с надсадной тоской паровоз.
Иван в тамбуре вагона. Курит. Смотрит в окно.
...Сеня Громов, маленький, худой парень, сидел один в пустой избе, грустно и растерянно смотрел перед собой. Еще недавно на столе стоял гроб. Потом была печальная застолица... Повздыхали. Утешили как могли. Выпили за упокой души Громова Николая Сергеевича... И разошлись. Сеня остался один.
...Вошел Иван.
Сеня, увидев его, скривил рот, заморгал, поднялся навстречу...
- Все уж... отнесли.
Иван обнял щуплого Сеню, неумело приласкал. Тот, уткнувшись в грудь старшего брата, молча плакал, хотел остановиться и не мог... Досадливо морщился, вытирал рукавом глаза.
- Ладно, перестань. Ладно, Сеня...
- Он все ждал... кхэх... На дверь все смотрел...
- Ладно, Сеня.
Братья не были похожи. Сеня - поджарый, вихрастый, обычно непоседа и говорун - выглядел сейчас много моложе своих двадцати пяти лет. Ивану - за тридцать, среднего роста, но широк и надежен в плечах, с открытым крепким лицом, взгляд спокойный, твердый, несколько угрюмый...
- Ладно, Сеня, ничего не сделаешь.
Сеня высморкался, вытер слезы, пошел к столу.
Иван огляделся.
- Что же один-то?
- А кому тут?.. Были. Посидели маленько, помянули и ушли. Вечером тетка Анисья придет, приберется.
Иван закурил, присел к столу, отодвинул локтем тарелку с кутьей. Еще раз оглянулся.
Сеня тоже сел.
- Поглядел бы, какой он сделался последнее время - аж просвечивал. Килограмм двадцать, наверно, осталось... А до конца в памяти был.
Иван глубоко затянулся сигаретой.
- Может, поешь с дороги?
- Пошли на могилу сходим.
Когда вышли из ограды, Иван оглянулся на родительскую избу. Она потемнела, слегка присела на один угол... Как будто и ее придавило горе. Скорбно смотрели в улицу два маленьких оконца... Тот, кто когда-то срубил ее, ушел из нее навсегда.
- Завалится скоро, - сказал Сеня, догадавшись, о чем думает брат. - Перебрать бы - никак руки не доходят.
- Тут, я погляжу, все-то не лучше.
- А кому строиться-то? Разъехались строители... города строить.
Некоторое время шли молча.
- Почему так пусто в деревне-то? - спросил Иван. - Как Мамай прошел.
- Я ж тебе говорю...
- Да ну, все, что ли, разъехались?
- Много. А кто есть - все на уборке.
- У вас совхоз, что ли?
- Теперь совхоз... Отделение, а центральная усадьба в Завьялове. Когда колхоз был, поживее было. И район был в Завьялове - рядом совсем.
- А сейчас где?
- В Березовском.
- А ты шоферишь все?
- Шоферю. У нас в отделении шесть машин, я - главный.
- Механик, что ли?
- Старший шофер, какой механик.
Пришли на кладбище.
Остановились над свежей могилой, обнажили головы... Мир и покой царства мертвых, нездешняя какая-то тишина кладбища, руки-кресты, безмолвно воздетые к небу в неведомой мольбе, - все это действует на живых извечно одинаково: больно.
Иван стиснул зубы, стараясь побороть подступившие к горлу слезы. Сеня шаркнул ладонью по глазам.
- Давай помянем, - сказал он.
Он, оказывается, прихватил бутылку красного вина и рюмку. Налил брату...
Иван выпил... Помолчал. Склонился, взял горсть влажной земли с могилы, размял в руке, сказал:
- Прости, отец.
- Уберемся с хлебом - оградку сделаю, - пообещал Сеня. - И березу посажу.
Налил себе, тоже выпил.
- Пошли, Сеня. Тяжело. Хоть по деревне пройдемся.
Обратно шли медленно.
- У тебя в семье-то все хорошо? - расспрашивал Сеня.
- Нету семьи, - неохотно ответил Иван. - Разошлись.
- Почему?
- Потом...
Сеня качнул головой, но больше об этом говорить не решился.
- Поживешь здесь хоть маленько-то?
- Некогда, Сеня.
- Поживи, братка. А то мне одному... Хоть с недельку. А?
Иван переменил тему разговора:
- Ты-то почему не женишься?
Сеня горестно оживился.
- Женись... когда они, паразитки, не хочут за меня. У меня душа кипит, - он стукнул себя в грудь сухим крепким кулачком, - а им - хаханьки. Пулей прозвали - и довольны. А я просто энергичный. И не виноват, что не могу на месте усидеть. Вон она - недалеко живет, Валька-то Ковалева... Помнишь, нет?
- Ефима Ковалева?
- Но.
- Так она же вот такая была...
- А счас под потолок вымахала. Вот люблю ее, как эту... как не знаю... Прямо задушил бы, гадину! - Сеня говорил скоро, беспрестанно размахивая руками. - Но я ее допеку, душа с меня вон.
- Красивая девка?
- На тридцать семь сантиметров выше меня. Вот здесь - во, полна пазуха! Глаза горят, вся гладкая... Я как увижу, так полдня хвораю.
- Выбрал бы поменьше. Куда она тебе такая?
- Тут на принцип дело пошло. Вот тут оглобля одна рядом поселилась, на сорок три сантиметра выше меня...
- Кто?
- Ты не знаешь, они с Украины приехали. Мыкола. Он тоже в нее втюрился. Так тот хочет измором взять. Как увидит, что я к ней пошел, надевает, бендеровец, бостоновый костюм, приходит и сидит. Веришь - нет, может два часа сидеть и ни слова не скажет. Сидит и все - специально мешает мне. Мне уж давно надо от слов к делу переходить, а он сидит.
- Поговорил бы с ним.
- Говорил! Он только мычит. Я говорю: если ты - бык, оглобля, верста коломенская, так в этом все? Тут вот что требуется! - Сеня постучал себе по лбу. - Я говорю, я - талантливый человек, могу сутки подряд говорить, и то у меня ничего не получается. Куда ты лезешь? Ничего не понимает!
Иван узнавал младшего брата. Как только не называли его в деревне: "пулемет", "трещотка", "сорока на колу", "корсак" - все подходило Сене, все он оправдывал. Но сейчас ему действительно, видно, горько было. Взъерошенный, курносый, со сверкающими круглыми глазками, он смахивал на подстреленного воробья (Сеня слегка прихрамывал), возбужденно крутил головой; показывал руками, какого роста "оглобля" Валька Ковалева и как много у нее всего.
- А она?
- Что?..
- Она-то как к нему?
- Она не переваривает его! Но он упрямый, хохол. Я опасаюсь, что он - сидит и чего-нибудь высидит. Парней-то в деревне - я... да еще несколько.
- Трепешься много, Сеня, поэтому к тебе серьезно не относятся.
- А что же мне остается делать? - остановился Сеня. - Что я, витязь в тигровой шкуре? Мне больше нечем брать. - Сеня вдруг внимательно посмотрел на брата. - Пойдем сейчас к ней, а?
- Зачем?
- Ты объяснишь ей, что внешность - это нуль! Ты сумеешь, она послушает тебя. Ты ей докажи, что главное - это внутреннее содержание. А форма - это вон, оглобля. Пойдем, братка. Ты хоть поглядишь на нее. Я ведь весь уж высох из-за нее. А ей хоть бы что! Я сохну, а она поперек себя шире делается. Это не девка, а Малахов курган какой-то...
- Ты не захмелел?
- Да ничего! Что я? Я редко пью. Это счас уже... Пойдем.
- Ну пошли.
Уже вечерело. На улице появились люди - шли с работы. Возле соседнего с домом Ковалевых двора Сеня остановился, спросил белоголового карапуза, который таскал на веревочке грузовик и гудел:
- Жираф дома?
- Ой, - сказал карапуз, - он тебя мизинчиком поднимет.
- Скажи ему, чтоб он вышел. Иди, скажи. А я тебе завтра петушка привезу.
- Не обманешь?
- Нет. Счас посмотришь эту оглоблю. Иди, Васька, скажи: пошли, мол, крепость брать.
Карапуз побежал в дом.
- Зачем ты? - спросил Иван.
- Счас увидишь...
- Ко-олька, иди клепость блать, Сенька-пуля зовет! - закричал еще на крыльце карапуз.
- Пойдем, ни к чему это, - опять сказал Иван.
- Подожди, подожди... Счас увидишь...
На крыльцо из дома вышел огромный парень, еще в рабочей одежде.
- Здорово, Микола! - вежливо поприветствовал Сеня. - Иди познакомься с братом.
Микола вытер тряпкой грязные огромные ладони, подошел к воротцам, протянул Ивану руку.
- Микола.
- Иван.
- Костюм погладил? - спросил Сеня.
- Он у меня всегда глаженный, - ответствовал Микола, не удостоив взглядом Сеню.
- Все, Микола. - Сеня высморкался на дорогу. - Больше он тебе не понадобится: идем договариваться насчет свадьбы.
Простодушный Микола беспокойно и вопросительно посмотрел на Ивана. Иван, чтоб скрыть неловкость, стал закуривать.
- Мели, Емеля... - сказал Микола.
- В общем, мы пошли. - Сеня первый деловито пошагал к дому Ковалевых.
...Валя только пришла с работы, умывалась во дворе под рукомойником. Увидев входящих Ивана и Сеню, ойкнула и, накинув полотенце, побежала в дом.
- Куда вы?! Я же без кофты!
- Видал? - спросил Сеня, грустно глядя вслед девушке.
- Это Валька? - удивился Иван.
- Она.
- Ну, Сеня... тут, по-моему, тебе нечего делать. Господи, растут-то как!..
- Пошли в дом.
- Она же не одетая.
- Она в горнице, а мы пока в прихожей посидим.
Ковалевы - отец, мать, молодая женщина с ребенком (невестка), младшая сестра Вали, школьница, тоже не по годам рослая, очень похожая на нее, - ужинали. Поздоровались.
- Подсаживайтесь с нами, - пригласил хозяин.
- Спасибо, мы только из-за стола.
Братья присели на лавку у порога. Ели хозяева молча, с крестьянской сосредоточенностью. Натруженные за день руки аккуратно, неторопливо носили из общей большой чашки наваристую похлебку. Один хозяин позволил себе поговорить во время еды.
- Не захватил отца-то, Иван.
- Нет.
- Чо же, долго ехать шибко?
- Четверо суток почти.
Хозяин качнул головой.
- Эка... занесло тебя.
Из горницы выглянула Валя.
- Заходите.
Сеня с готовностью поднялся, ушел в горницу, Иван остался поговорить с хозяином.
- Где робишь там?
- На стройке.
- Ничто получаешь-то, хорошо?
- Да ничего, хватает. А Петро-то ваш где?
- А тоже вроде твоего, в город подался, судьбу искать. Вы ить какие нонче: хочу крестьянствую, хочу хвост дудкой и... Наоставляют вот, с такими, горя мало. - Старик кивнул в сторону невестки.
- Да уеду я, уеду, Господи! - в сердцах сказала та. - Устроится он там маленько - уеду, лишнего куска не съем.
- Мне куска не жалко, - все так же спокойно, ровно продолжал старик. - Меня вот на их зло берет. - Он посмотрел на Ивана. - Уехать - дело нехитрое. А на кого землю-то оставили? Они уехали, ты уедешь, эти (в сторону младшей дочери) тоже уедут - им надо нивирситеты кончать. Кто же тут-то останется? Вот такие, как мы со старухой? А нам веку осталось - год да ишо неделя. Вон он, Сергеич-то... раз-два и сковырнулся. Так и все уйдем помаленьку. Что же тогда будет-то?
Из горницы выглянул Сеня.
- Иван, зайди к нам.
Иван бросил окурок в шайку, пошел в горницу. Слова старика нежданно вызвали в нем чувство вины; когда шел по улице и поразился пустотой в деревне, почему-то не подумал о себе.
Сеня ходил по горнице, засунув руки в карманы брюк. Видно, он только что что-то горячо доказывал.
- Здравствуй, Валя.
- Здравствуйте. - Навстречу Ивану поднялась рослая, крепкая, действительно очень красивая девушка. Круглолицая, с большими серыми глазами... Высокую грудь туго облегала белая простенькая кофта. Здоровье, сила чувствовались в каждом ее движении, в повороте опрятной, гладко причесанной головы, во взгляде даже.
- Валя!.. - невольно сказал Иван, пожимая ей руку. - Ты когда успела так вырасти?
- Годы, Иван... Вы уж сколько не были дома-то?
- Да ну, сколько?.. Ну, может, много. Только ты все равно не "выкай", я не привык как-то. Ты... ну Валя, Валя...
Валя засмеялась довольная.
- Что "Валя"?
- Красавица ты прямо.
- Да ну уж...
- Вот так мы ее тут и испортили, - встрял Сеня. - Каждый, кто увидит: "Красавица! Красавица!" А ей на руку.
- Сеня, ты же первый так начал, - с улыбкой сказала Валя.
- Когда?
- Когда из армии-то пришел. Ты что, забыл?
- Так то я один, а то вся деревня, языки вот такие распустили...
- Нет, Сеня, тут распускай, не распускай, а факт остается фактом. - Иван сел на стул. - Как живешь-то, Валя?
- Хорошо. - Валя внимательно посмотрела на Ивана, усмехнулась. - Надолго к нам?
- Да не знаю, - неопределенно ответил Иван. Вспомнились слова старика Ковалева, и он невольно опять подумал о них. - Курить здесь можно?
- Пожалуйста. Я сейчас принесу чего-нибудь... - Валя вышла из горницы.
- Видал, что делается? - спросил Сеня.
- Видал. Неважные твои дела.
- Просто пройдет по горнице, а у меня вот здесь, как ножами... Видал, как счас прошла?
Иван не успел ответить. Вошла Валя, поставила на стол блюдце.
- Вот сюда пепел.
- Ты вот послушай его, если мне не веришь. Он больше нашего повидал, - начал Сеня.
- Ну? - Валя опять весело посмотрела на Ивана.
- Как было при царизме? - рассуждал Сеня.
- Как? - спросила Валя.
- Ручной труд. Эксплуатация человека человеком. - Сеня не мог сидеть, когда говорил. - Тогда, конечно, надо было, чтобы мужик был здоровый. Кого лучше эксплуатировать? Миколу или меня? Миколу. На него можно два куля навалить, и он понесет. Со мной хуже: где сядешь, там и слезешь. Теперь: наше время - атомный век. Спрашивается, для чего мне надо расти с колокольню? Я нажимаю стартер, завожу машину и везу три тонны. Сейчас даже модно маленьким быть. Японцы, например, все маленькие, и ведь живут - ничего! У нас же как вымахает какая-нибудь жердь - так все рады-радешеньки, без ума прямо! - Сеня не на шутку расходился. - Вырос детинушка. Ладно, он, допустим, один восемьдесят. А вот этот фактор у него работает? - Сеня постучал себя по лбу.
- Пулемет ты, Сеня, - сказала Валя. - Наговорил сорок бочек... Ну, к чему ты все? Ведь по твоей теории выходит, что я... какая же я модная?
- Я про мужиков говорю.
- Так если мужикам не надо быть здоровыми, то уж бабам-то и подавно. А я вон какая...
Иван засмотрелся на девушку. Валя перехватила его взгляд, усмехнулась и покраснела.
- Куда же мне деваться-то такой? - спросила обоих. - Эксплуатации нет, кули не надо таскать. Что же мне, закрывать глаза да головой в прорубь?
Сеня беспомощно, с надеждой посмотрел на старшего брата. Тот пожал плечами.
- Иван, хорошо в городе? - спросила Валя, как-то излишне пристально глядя на него. Ей хотелось говорить с ним.
- По-разному, Валя. Как везде.
- Ну, с нами-то не сравнишь.
- Сами виноваты! - опять встрял Сеня. - Умоляют людей: записывайтесь в самодеятельность - нет, понимаешь...
- Пошли вы со своей самодеятельностью! Что я, дура, что ли, вылезу на сцену ногами дрыгать. Я ее проломлю там у них.
- Ты можешь любую роль играть, не обязательно ногами дрыгать. Дрыгают в танцевальном кружке, а есть - драматический.
В дверь горницы постучали.
- Внимание. - Сеня поднял палец кверху. - Счас будет - акт!
- Да, - сказала Валя.
Вошел Микола в бостоновом костюме.
- Здрассте.
- Здравствуй, Коля. Садись.
Микола сел на стул, поддернул на коленях наглаженные брюки. Видно, что это его привычная поза.
- Рассказал бы нам чего-нибудь про город, Иван, - попросила Валя серьезно. - Как там живут?
- Живут... Лучше расскажите, как вы живете? Мне тоже интересно.
- Микола, расскажи, - попросил Сеня.
- На провокации не идем, - ответствовал Микола.
- Иной раз посмотришь в кино, душа заболит, - заговорила Валя. - Вот, думаешь, живут люди! Все нарядные ходят, чистенькие... В комнатах все блестит, все под руками... Господи. Правда, что ли, так живут? - Валя смотрела на Ивана. Сеня и Микола тоже смотрели на него. Ждали.
Иван долго молчал, задумчиво глядя на кончик сигареты. Опять некстати припомнились слова старика. Поднял голову, увидел, что его с интересом ждут, усмехнулся.
- Я вам не скажу за всю Одессу... По-разному живут, ребята. Бывает, как в кино, бывает, похуже. Мне вот ночами часто деревня снится. Покос... Изба родительская. А давеча глянул на нее - и больно стало: то ли она постарела, то ли я...
- Ну вот у тебя сколько комнат в квартире? - Сене неприятно было упоминать об избе: его совести дело, что она заваливается, так он чувствовал. - Комнаты три?
- Перестань, Сеня. Что вы взялись допрашивать меня?
- Кого же нам допрашивать больше? - спросила Валя. - Друг друга, что ли?.. Мы и так все знаем.
- Мне расскажите.
- Я могу за всех ответить: середка на половинке живем, - сказал Сеня.
- Скучновато живем, - добавила Валя.
- Выходи за Миколу, - посоветовал Сеня, - каждый день будешь со смеху умирать.
Микола спокойно посмотрел на Сеню, хотел что-то сказать, но решил, видно, не стоит.
- Замуж надо, действительно, - согласился Иван.
- Замуж - не напасть... - непонятно сказала Валя. И, глядя на Ивана, спросила прямо: - А за кого замуж-то? Сене не подхожу - высокая, говорит, Микола - молчит. Не станешь же сама навязываться.
Обоих женихов слова эти ударили по сердцу.
- Минуточку!.. - взвился Сеня...
Микола пошевелился на стуле, так что стул угрожающе скрипнул.
- Легкая провокация.
Валя запрокинула назад голову, громко, искренне расхохоталась. Все трое невольно засмотрелись на девушку, открыто любуясь ею.
- Все хаханьки, - заметил Сеня.
Микола пожирал Валю влюбленными глазами.
Иван смотрел внимательно, несколько удивленно.
Валя досмеялась до слез, вытерла воротничком кофты глаза, сказала:
- Не обижайтесь, ребята. Меня что-то смех разобрал. Бывает...
- Ну что, Сеня?.. Пойдем? - Иван поднялся.
- Посидите, - с просительной ноткой в голосе сказала Валя, глядя на Ивана. И такой это был взгляд - необычный, что Микола, например, обратил на него внимание.
- Устал я, Валя. Вы сидите, а я пойду прилягу немного.
- Ну уж...
- Правда. До свиданья.
Сеня посмотрел на Миколу. Микола - на Сеню... Оба остались сидеть. Валя встала и пошла провожать Ивана.
- У нас в сенцах темно...
В прихожей отужинали.
Младшей дочери не было дома.
Невестка переодевала для сна девочку. Хозяйка убирала со стола. Старик рубил у порога табак в корытце. Иван остановился около него.
- Самосад?..
- Он самый. Какой-то не крепкий нонче уродился. Листовухи добавлю - все слабый.
Иван присел на корточки.
- Дай-ка попробую... Давно не курил.
- Спробуй, спробуй.
Валя стояла рядом, смотрела сверху на Ивана.
- Валька, ужинать-то... простынет все, - сказала мать.
- Потом, - откликнулась Валя.
Дед с Иваном закурили.
- Как?
- Хорош!
- Донничка ишо потом добавлю - ничего будет.
- Ну, бывайте здоровы.
- Мгм.
Иван с Валей вышли в темные сени.
- Давай руку, - сказала Валя. - А то тут лоб разбить можно. Вот здесь ступенька будет.
- Где?.. Ага, вот она.
- Вот... теперь ровно.
Остановились. Плавал в темноте огонек Ивановой папироски.
Некоторое время молчали.
- Ну, иди, а то там женихи-то... скучают.
- Пусть маленько поскучают.
- Сенька-то правда любит, Валя.
- Я знаю. И Микола тоже.
- Ну?..
- А я не люблю.
Молчание.
- Что делать? - спросила Валя.
- Что делать... На нет - спроса нет. Обидно, конечно, за брата... Но этому горю не поможешь.
- Нет, а что мне-то делать?
- Валя!.. Ты уж сама большая - смотри.
- А я любить хочу.
- Пора.
- А почему ты с женой разошелся?
- Кто тебе сказал?
- Сеня.
- Во звонарь-то... успел уж.
- Почему?
- Сложно это, Валя...
- Разлюбил? Или она тебя?
- Иди к женихам-то.
- Сколько поживешь у нас?
- Не знаю... Побуду пока. Сеньке тяжело одному... Он хоть тараторит, крепится, а душонка болит...
Между тем в горнице происходил такой разговор:
- Тебе надо громоотводом работать, - советовал Сеня.
- А тебе - комиком, - невозмутимо отвечал Микола.
- Ты хоть знаешь, сколько комики получают? - снисходительно спросил Сеня.
- По зубам в основном. За провокации.
- Комики даже лауреаты есть, комики есть депутаты Верховного Совета. Вы ж не понимаете ничего...
- А с какого этажа их спускают оттуда?
- Кого?
- Комиков.
- Я - комик? Ладно. Вот она счас придет, я буду молчать. Ты ж за счет меня только держишься, потому что я говорю, а тебе молчать можно. А счас я буду молчать. Посмотрю, что ты будешь делать. Проведем такой опыт.
Микола молчал.
- Много вывезли сегодня? - спросил Сеня.
- Двенадцать ездок. Потом сразу два комбайна стали. Пока возились - стемнело.
- Сделали?
- Один. Ты ничего не заметил своим фактором?
- Чего заметил?
- Так. - Микола, видно, заметил какую-то перемену в Вале.
- Чего заметил-то?
Молчание.
- Ладно, счас я тоже буду молчать.
- Зря, - сказал Микола.
- Чего я не заметил?
Молчание.
- Все. Молчу и смеюсь внутренним смехом.
Вошла Валя. Села на кровать.
- Ну, что будем делать?
Молчание. Долгое.
- Вы что, поругались, что ли?
Молчание.
- Сень?
Молчание.
- Коля?
Молчание.
- Что случилось-то?
- Провоцируют, - пояснил Микола.
- Кто провоцирует?
- Вон... - Микола кивнул на Сеню.
- Я провожу опыт, - кратко сказал Сеня.
- Какой опыт?
Сеня сделал знак рукой.
Долго молчали все трое.
- Да ну вас! - рассердилась Валя. - Сидят, как два сыча.
Молчание.
- Тогда я ложусь спать.
- Сенька, брось, - взволновался Микола.
Сеня замотал головой - нет.
А Иван пошел к другу детства Девятову Василию.
Пришел, а у Девятовых - дым коромыслом: Василий спорил с женой, как назвать новорожденного сына.
- Ванька!.. - кричала жена Настя. - Где это ты их видел нынче, Ванек-то?! Они только в сказках остались - Вани-дурачки. Умру, не дам Ванькой назвать.
- Сама ты дура, - тоже резко говорил Василий. - Сейчас в этом деле назад повернули, к старому. Посмотри в городах...
- На черта он мне сдался, твой город! Там с ума начнут сходить и ты за ними? Я своим умом живу...
- Да сын-то мой! - заорал Василий. Он был в рабочей одежде - заехал на время домой; у ворот стояла его машина. - Или чей?
- А мне он кто?!
Супруги так увлеклись важным спором, что сперва даже не заметили гостя.
- Можно к вам? - спросил Иван.
- О! - удивился Василий. - Иван! Заходи.
Поздоровались.
- Что за шум, а драки нет?
- А вон - сына не дает Ванькой назвать.
- И не дам, - стояла на своем Настя.
- А как ты хочешь? - спросил ее Иван.
- Валериком.
- Иваны, говорит, одни дураки остались, в сказках. Много ты понимаешь! Спроси вот у него, как в городе...
- Мне ваш город не указ.
Иван заглянул в кроватку к младенцу.
- Лежит... А тут из-за него целая война идет. А чего ты, Настя, Иванов-то списала со счета? - спросил он Настю. - Не рано?
- Не рано.
- Зря. Иваны еще сгодятся.
- Вот кому сгодятся, тот пускай с ними и живет, а мы будем жить с Валериком. Правда, сынок? - Мать подошла тоже к кроватке, склонилась над сыном. - Уй ти, мой маленький, мой холесенький... Иваном. Еще чего!
- Ну, Валерик - это тоже не подарок, - заметил Иван, отходя от кроватки.
- Да плохо просто! - загорячился опять Василий. - Чем нехорошо - Иван Васильевич?.. Царь был Иван Васильевич...
- У нас счас, скажи, царей нету, - тютюшкалась мать с младенцем. - Нету, скажи, царей, нечего на них и оглядываться.
- Ну что ты будешь делать? - с отчаянием сказал Василий. - Ну, е-мое, Валериком он тоже не будет, это я тебе тоже не дам. Как недоносок какой - Валерик... Он должен быть мужиком, а не...
- Будет Валериком.
- Нет, не будет!
- Нет, будет!
- Назовите в честь деда какого-нибудь, - посоветовал Иван. - В честь твоего отца или твоего.
- Да они обои - Иваны! - воскликнул Василий. - В том-то и дело!
Домой Микола пришел мрачный и решительный.
- Ты чего такой? - спросил отец.
Микола сел к столу, положил подбородок на кулаки, задумался.
- А?
- Так.
Отец готовился спать. Сидел на кровати в нижней рубахе, в галифе, босиком. Шевелил пальцами ног.
На печке лежал хворый дед Северьян.
До прихода Миколы они разговаривали и теперь вернулись к разговору.
- Он, старик-то, говорит: мы, говорит, пахали их, те поля. Приехали, обрадовались - землищи-то! И давай. Ну, год, два, три - пашем. Глядим, а песок-то с той стороны все ближе да ближе к нам. Нам, говорит, тогда старики и советуют: "Пусть эта земля лучше залежью будет, лучше поурежьте свои пашни, которые к северу, а эти не трожьте. Бросьте эти поля пахать, не трогайте". Собрались, говорит, мы миром и порешили: не пахать к югу от Сагырлака. И верно: остановился песок. Трава-то его держать стала. А счас опять все распахали... И уж заметно, как сохнет к северу. Еще вот лет пять попашем - и сгубим пашню. Тогда и удобрениями ничего не сделаешь - сожгем только землю...
- Сказали бы начальству.
- А то не говорили! Доказывали: никакая это не целина, это залежь, специально которую не трогали, чтобы пески держать с юга. Ну, рази ж послушают!..
- Тять, я жениться надумал, - сказал Микола.
- Эка!.. - удивился отец. - Кого же брать хочешь?
- Вальку Ковалеву, - негромко ответил Микола.
Отец кивнул головой: слышал кое-что.
- Ты говорил с ней насчет этого?
- Та-а... - Микола мучительно сморщился. - Нет.
- Я сватать не пойду, - твердо заявил отец.
- Почему?
- Не хочу позора на старости лет. Знаю я такое сватовство: придешь, а девка ни сном ни духом не ведает. Сперва договорись с ней, как все люди делают, тогда пойду. А то... ты вечно, Микола... - все за тебя отец. Прогонют, потом житья в деревне не будет, бежать от стыда придется.
- Ну, ты тоже прынц выискался: сватать он не пойдет, - сердито сказал дед Северьян. - Ты забыл, Тимоха, как я за тебя невесту ходил провожать? Забыл?
Тимофей недовольно нахмурился.
- Ведь не пойдет она за него. Слышал я - бабенки трепались - не глянется он ей.
- Пойдет! - сказал дед. - За такого парня!.. Чего ей еще надо?
- Почему ты думаешь, что не пойдет? - спросил Микола.
- Это уж тебе лучше знать. Хоть бы поговорил с девкой!..
- Пойдем, тять. Я один не сумею.
- Счас, что ли? - испугался отец.
- Счас.
- Ты что, опупел?
- Надо... А то поздно будет. Прошу тебя, один раз в жизни сделай...
- Тимоха, помоги парню.
- Да почему счас-то? Кто так делает?..
- А то поздно будет. Фактор один появился... поздно будет.
- Какой фактор?
- Ну... поздно будет. Ее спровоцируют.
- Тимоха...
- Да ну вас к черту, вы что, на самом деле! Ночь-полночь - сваты заявились. Завтра хохотать все будут.
- Вот как раз счас самое время идти, - рассуждал дед с печки. - Никто не увидит. Откажут, никто знать не будет.
Тимофей вздохнул, задумался.
- Какой фактор-то? - спросил он сына. - Сенька, что ли?
- Нет.
- Собирайтесь и идите, а то спать лягут люди. Ничего с тобой, Тимоха, не случится - сходишь, не похудеешь. Сделай одолжение парню. А девка правда хорошая - на ней пахать можно.
- Пойдем, тять.
- Язви вас в душу!.. Может, с матерью сходишь? Она счас придет...
- Та-а...
- Чего она, мать?.. Баба есть баба. Иди, Тимоха. Вишь, загорелось парню: значит, надо. Раз какой-то хвактор появился, не надо тянуть. Они нонче такие: не успеешь глазом моргнуть - поздно будет. Опередить надо.
Отец снял грязные галифе, нашел в сундуке новые брюки, надел и, болезненно сморщившись, долго ловил негнущимися темными пальцами маленькую скользкую пуговицу на ширинке.
- Тц... сердце мое чует - на радость зубоскалам идем. Ни хрена из этого сватовства не выйдет. Подождем хоть дня-то?
- Днем хуже.
- Какая тебе разница, Тимофей?
- Вот сошьют, оглоеды!.. Не лезет, хоть матушку-репку пой.
- Чего там?
- Пуговица не лезет, мать ее...
- Подрежь ножницами петельку-то, - посоветовал дед.
Микола пригладил жесткие волосы. Долго стоял перед зеркалом.
- Чего бы сделать над собой? - спросил он деда.
Дед подумал.
- Ничего, иди так. И так хорошо. Главное, смейся там побольше. Смешно, не смешно - ты: "Ха-ха-ха-ха..." Девкам это тянется. Был бы я не хворый, пошел бы с вами.
- Пол-литра-то брать, что ли? - спросил Тимофей отца.
- Возьмите в карман, - сказал дед. - Понадобится - она при себе. Не робейте, главное. Ты, Тимоха, тоже посмеивайся там поболе. А то ведь придете счас два земледава... слова сказать не сумеете.
Сеня был уже дома, когда пришел Иван.
- Что так скоро? - спросил Иван.
- Я один опыт провел: начал тоже молчать, как Микола. Он меня комиком зовет, а я ему счас доказал.
- Чего доказал?
- Что он без меня совсем пропадет.
- Чем доказал-то?
- Молчал.
- Ну?
- Ну, она нас обоих выгнала.
- Обои вы комики... Как дети, честное слово.
- Нет, пусть он теперь не вякает.
- Что, девок, что ли, не хватает в деревне?
- Они не такие...
- Зря ты, Сенька... Ты же видишь, не любит она тебя.
Сеня - в майке и в длинных трусах - задумался около сундука.
- Видать-то я вижу, братка, - серьезно и грустно сказал он. - А отстать не могу. Умом все понимаю, а вот тут... болит. И ничего не могу сделать. Девки есть... полно. Но все не такие.
- Чем она тебе так уж?..
- Она какая-то надежная. Я бы с ней не пропал. Мне с ней легко как-то. Увижу ее, радуюсь, как дурак. Прямо, как праздник сделается. И вот ты же заметил: я сразу остроумный какой-то становлюсь, жизнерадостный... Счас уж - какое горе, и то... вспомнишь про нее, легче становится. Я бы с ней хорошо прожил.
Иван прилег на кровать. Закурил. Непонятно, то ли слушал брата, то ли думал о чем-то своем.
- А так просто жениться - лишь бы жениться - неохота. Вон ребята женются... Год-два поживут - и уже надоели друг другу. Он норовит, как бы скорей из дому да выпить с дружками, она - ругается. И как скоро ругаться выучиваются! Так поливает, другой старухе не угнаться. Что за жизнь?.. Ни себе, ни людям. Охота не так.
- Всем охота, - сказал Иван. - Не всегда получается. Ты сам крепко виноват: смеются над тобой люди...
- Они ж не со зла.
- Какая разница. Доверчивый ты, душонка добрая и та... вся открытая. А есть любители - кулаком туда ткнуть. Тоже не со зла, а так - от скуки: интересно посмотреть, как скорчишься.
- Да меня вроде ничего... любят.
- Хм...
- Так ведь и я их люблю! Оттого иной раз и выкинешь какую-нибудь штуку, чтобы посмеялись хоть. А то ходют как сонные... Жалко порой делается.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
/ Полные произведения / Шукшин В.М. / Брат мой
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
