• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Хемингуэй Э. / По ком звонит колокол

По ком звонит колокол [27/32]

Скачать полное произведение

    - Ну конечно. Ведь ты читаешь "АБЦ", - сказал Гомес. - Армия кишит такими, как ты. Такими кадровиками, как ты. Но этому придет конец. Невежды и циники теснят нас со всех сторон. Но первых мы обучим, а вторых уничтожим.
     - Вычистим - вот правильное слово, - сказал офицер, все еще не глядя на него. - Вот тут пишут, что твои знаменитые русские еще кое-кого вычистили. Так сейчас прочищают, лучше английской соли.
     - Любое слово подойдет, - со страстью сказал Гомес. - Любое слово, лишь бы ликвидировать таких, как ты.
     - Ликвидировать, - нагло сказал офицер, словно разговаривая сам с собой. - Вот еще одно новое словечко, которого нет в кастильском наречии.
     - Тогда расстрелять, - сказал Гомес. - Такое слово есть в кастильском наречии. Теперь понял?
     - Понял, друг, только не надо так кричать. У нас в штабе бригады многие спят, не только полковник, и твоя горячность утомительна. Вот почему я всегда бреюсь сам. Не люблю разговоров.
     Гомес посмотрел на Андреса и покачал головой. Глаза у него были полны слез, вызванных яростью и ненавистью. Но он только покачал головой и ничего не сказал, приберегая все это на будущее. За те полтора года, за которые он поднялся до командира батальона в Сьерре, он хранил в памяти много таких случаев, но сейчас, когда полковник в одной пижаме вошел в комнату, Гомес стал во фронт и отдал ему честь.
     Полковник Миранда, маленький человек с серым лицом, прослужил в армии всю жизнь, расстроил свое семейное счастье, утратив любовь жены, остававшейся в Мадриде, пока он расстраивал свое пищеварение в Марокко, стал республиканцем, убедившись, что развода добиться немыслимо (о восстановлении пищеварения не могло быть и речи), - полковник Миранда начал гражданскую войну в чине полковника. У него было только одно желание: закончить войну в том же чине. Он хорошо провел оборону Сьерры, и теперь ему хотелось, чтобы его оставили там же на тот случай, если опять понадобится обороняться. На войне он чувствовал себя гораздо лучше, вероятно, благодаря ограниченному потреблению мяса. У него был с собой огромный запас двууглекислой соды, он пил виски по вечерам, его двадцатитрехлетняя любовница ждала ребенка, как почти все девушки, ставшие milicianas в июле прошлого года, и вот он вошел в комнату, кивнул в ответ на приветствие Гомеса и протянул ему руку.
     - Ты по какому делу, Гомес? - спросил он и потом, обратившись к своему адъютанту, сидевшему за столом: - Пеле, дай мне, пожалуйста, сигарету.
     Гомес показал ему документы Андреса и донесение. Полковник бросил быстрый взгляд на salvoconducto, потом на Андреса, кивнул ему, улыбнулся и с жадным интересом осмотрел пакет. Он пощупал печать пальцем, потом вернул пропуск и донесение Андресу.
     - Ну как, нелегко вам там живется, в горах? - спросил он.
     - Нет, ничего, - сказал Андрес.
     - Тебе сообщили, от какого пункта ближе всего должен быть штаб генерала Гольца?
     - От Навасеррады, господин полковник, - ответил Андрес. - Ingles сказал, что это будет недалеко от Навасеррады, позади позиций, где-нибудь с правого фланга.
     - Какой Ingles? - спокойно спросил полковник.
     - Ingles, динамитчик, который сейчас там, у нас.
     Полковник кивнул. Это было для него еще одним из совершенно необъяснимых курьезов этой войны. "Ingles, динамитчик, который сейчас там, у нас".
     - Отвези его сам на мотоцикле, Гомес, - сказал полковник. - Напиши им внушительное salvoconducto в Estada Mayor генерала Гольца, только повнушительнее, и дай мне на подпись, - сказал он офицеру с зеленым целлулоидовым козырьком над глазами. - И лучше напечатай на машинке, Пепе. Что нужно, спиши отсюда, - он знаком велел Андресу дать свой пропуск, - и приложи две печати. - Он повернулся к Гомесу. - Вам сегодня понадобится бумажка повнушительнее. И это правильно. Когда готовится наступление, надо быть осторожным. Я постараюсь, чтобы вышло как можно внушительнее. - Потом он сказал Андресу очень ласково: - Чего ты хочешь? Есть, пить?
     - Нет, господин полковник, - сказал Андрес. - Я не голоден. Меня угостили коньяком на последнем посту, и если я выпью еще, меня, пожалуй, развезет.
     - Ты, когда шел, не заметил, есть ли какие-нибудь передвижения или подготовка вдоль моего фронта? - вежливо спросил полковник Андреса.
     - Все как обычно, господин полковник. Спокойно. Все спокойно.
     - По-моему, я тебя видел в Серседилье месяца три назад, могло это быть? - спросил полковник.
     - Да, господин полковник.
     - Так я и думал. - Полковник похлопал его по плечу. - Ты был со стариком Ансельмо. Ну как он, жив?
     - Жив, господин полковник, - ответил ему Андрес.
     - Хорошо. Я очень рад, - сказал полковник.
     Офицер показал ему напечатанный на машинке пропуск, он прочел и поставил внизу свою подпись.
     - Теперь поезжайте, - обратился он к Гомесу и Андресу. - Поосторожнее с мотоциклом, - сказал он Гомесу. - Фары не выключай. От одного мотоцикла ничего не будет, а ехать надо осторожно. Передайте мой привет товарищу генералу Гольцу. Мы с ним встречались после Пегериноса. - Он пожал им обоим руки. - Сунь документы за рубашку и застегнись, - сказал он. - На мотоцикле ветер сильно бьет в лицо.
     Когда они вышли, полковник подошел к шкафчику, достал оттуда стакан и бутылку, налил себе виски и добавил воды из глиняного кувшина, стоявшего на полу у стены. Потом, держа стакан в одной руке и медленно потягивая виски, он остановился у большой карты и стал оценивать шансы на успех наступления под Навасеррадой.
     - Как хорошо, что там Гольц, а не я, - сказал он наконец офицеру, сидевшему за столом.
     Офицер не ответил ему, и, переведя взгляд с карты на офицера, полковник увидел, что тот спит, положив голову на руки. Полковник подошел к столу и переставил телефоны вплотную к голове офицера - один справа, другой слева. Потом он подошел к шкафчику, налил себе еще виски, добавил воды и снова вернулся к карте.
     Андрес, крепко уцепившись за сиденье, задрожавшее при пуске мотора, пригнул голову от ветра, когда мотоцикл с оглушительным фырканьем ринулся в рассеченную фарой темь проселочной дороги, которая уходила вперед, в черноту окаймлявших ее тополей, а потом эта чернота померкла, пожелтела, когда дорога нырнула вниз, в туман около ручья, потом опять сгустилась, когда дорога снова поднялась выше, и тогда впереди, у перекрестка, их фара нащупала серые махины грузовиков, спускавшихся порожняком с гор. 41
     Пабло остановил лошадь и спешился в темноте. Роберт Джордан услышал поскрипыванье седел и хриплое дыхание, когда спешивались остальные, и звяканье уздечки, когда одна лошадь мотнула головой. На него пахнуло лошадиным потом и кислым запахом давно не стиранной, не снимаемой на ночь одежды, который исходил от новых людей, и дымным, застоявшимся запахом тех, кто жил в пещере. Пабло стоял рядом с ним, и от него несло медным запахом винного перегара, и у Роберта Джордана было такое ощущение, будто он держит медную монету во рту. Он закурил, прикрыв папиросу ладонями, чтобы не было видно огня, глубоко затянулся и услышал, как Пабло сказал совсем тихо: "Пилар, отвяжи мешок с гранатами, пока мы стреножим лошадей".
     - Агустин, - шепотом сказал Роберт Джордан, - ты и Ансельмо пойдете со мной к мосту. Мешок с дисками для maquina у тебя?
     - Да, - сказал Агустин. - Конечно, у меня.
     Роберт Джордан подошел к Пилар, которая с помощью Примитиво снимала поклажу с одной из лошадей.
     - Слушай, женщина, - тихо сказал он.
     - Ну что? - хрипло шепнула она, отстегивая ремень под брюхом лошади.
     - Ты поняла, что атаковать пост можно будет только тогда, когда вы услышите бомбежку?
     - Сколько раз ты будешь это повторять? - сказала Пилар. - Ты хуже старой бабы, Ingles.
     - Это я для проверки, - сказал Роберт Джордан. - А как только с постовыми разделаетесь, бегите к мосту и прикрывайте дорогу и мой левый фланг.
     - Я все поняла с первого раза, лучше не втолкуешь, - шепотом ответила Пилар. - Иди, делай свое дело.
     - И чтобы никто не двигался с места, и не стрелял, и не бросал гранат до тех пор, пока не услышите бомбежки, - тихо сказал Роберт Джордан.
     - Не мучай ты меня, - сердито прошептала Пилар. - Я все поняла, еще когда мы были у Глухого.
     Роберт Джордан пошел туда, где Пабло привязывал лошадей.
     - Я только тех стреножил, которые могут испугаться, - сказал Пабло. - А эти - достаточно потянуть за веревку, вот так, и они свободны.
     - Хорошо.
     - Я объясню девушке и цыгану, как с ними обращаться, - сказал Пабло.
     Те, кого он привел, кучкой стояли в стороне, опираясь на карабины.
     - Ты все понял? - спросил Роберт Джордан.
     - А как же, - сказал Пабло. - Разделаться с постовыми. Перерезать провода. Потом назад, к мосту. Прикрывать мост, пока ты его не взорвешь.
     - И не начинать до тех пор, пока не услышите бомбежки.
     - Правильно.
     - Ну, тогда желаю удачи.
     Пабло буркнул что-то. Потом сказал:
     - А ты будешь прикрывать нас большой maquina и своей маленькой maquina, когда мы пойдем назад, а, Ingles?
     - Не беспокойся, - сказал Роберт Джордан. - Будет сделано, как надо.
     - Тогда все, - сказал Пабло. - Но надо быть очень осторожным, Ingles. Если не соблюдать осторожности, то не так-то просто будет все сделать.
     - Я сам буду стрелять из maquina, - сказал ему Роберт Джордан.
     - А ты умеешь с ней обращаться? Я не желаю, чтобы меня подстрелил Агустин, хоть и с самыми добрыми намерениями.
     - Я умею с ней обращаться. Правда. И если стрелять будет Агустин, я послежу, чтобы он целился выше ваших голов. Чтобы забирал выше, выше.
     - Тогда все, - сказал Пабло. Потом добавил тихо, словно по секрету: - А лошадей все еще мало!
     Сукин сын, подумал Роберт Джордан. Неужели он не догадывается, что я сразу раскусил его?
     - Я пойду пешком, - сказал он. - Лошади - это твоя забота.
     - Нет, Ingles, лошадь будет и для тебя, - тихо сказал Пабло. - Лошади найдутся для всех.
     - Это твое дело, - сказал Роберт Джордан. - Обо мне можешь не беспокоиться. А патронов у тебя хватит для твоей новой maquina?
     - Да, - сказал Пабло. - Все, что было у кавалериста, все здесь. Я только четыре расстрелял, хотел попробовать. Я пробовал вчера в горах.
     - Ну, мы пошли, - сказал Роберт Джордан. - Надо прийти туда пораньше, чтобы залечь до рассвета.
     - Сейчас все пойдем, - сказал Пабло. - Suede [желаю удачи (исп.)], Ingles.
     Что он, подлец, теперь задумал, спросил самого себя Роберт Джордан. Кажется, я знаю. Ну что ж, это его дело, не мое. Слава богу, что я впервые вижу этих людей.
     Он протянул руку и сказал:
     - Suerte, Пабло. - И их руки сомкнулись в темноте.
     Протягивая руку, Роберт Джордан думал, что это будет все равно как схватить пресмыкающееся или дотронуться до прокаженного. Он не знал, какая у Пабло рука. Но рука Пабло ухватила в темноте его руку и крепко, смело сжала ее, и он ответил на рукопожатие. В темноте рука у Пабло показалась приятной на ощупь, и когда Роберт Джордан сжал ее, у него появилось странное чувство, самое странное за сегодняшнее утро. Мы теперь союзники, подумал он. Союзники всегда очень любят обмениваться рукопожатиями. Уж не говоря о навешивании друг на друга орденов и о лобызаниях в обе щеки, думал он. Я рад, что у нас обошлось без этого. А союзники, наверно, все на один лад. В глубине души они ненавидят друг друга. Но этот Пабло весьма странный субъект.
     - Suerte, Пабло, - сказал он и сильно сжал эту странную, крепкую, настойчивую руку. - Я прикрою тебя как следует. Не беспокойся.
     - Я теперь жалею, что взял твои материалы, - сказал Пабло. - На меня будто нашло что-то.
     - Но ты привел людей, а нам как раз это и нужно.
     - Я больше не стану корить тебя этим мостом, Ingles, - сказал Пабло. - Теперь я вижу, что все кончится хорошо.
     - Чем вы тут занимаетесь? Maricones [испанское ругательство] стали? - раздался вдруг рядом из темноты голос Пилар. - Тебе только этого и не хватало, - сказала она. - Пойдем, Ingles, довольно тебе прощаться, смотри, как бы он не стащил остатки твоего динамита.
     - Ты не понимаешь меня, женщина, - сказал Пабло. - А мы с Ingles друг друга понимаем.
     - Тебя никто не понимает. Ни бог, ни твоя собственная мать, - сказала Пилар. - И я тоже не понимаю. Пойдем, Ingles, попрощайся со своим стригунком, и пойдем. Me cago en tu padre [испанское ругательство], я уже начинаю думать, что ты трусишь перед выходом быка.
     - Мать твою, - сказал Роберт Джордан.
     - А у тебя своей и не было, - весело прошептала Пилар. - Но теперь идем, потому что мне хочется поскорей начать все это и поскорее кончить. А ты иди со своими, - сказала она Пабло. - Кто знает, надолго ли их хватит. У тебя там есть двое, которых, приплати мне, я бы не взяла. Позови их, и уходите.
     Роберт Джордан взвалил рюкзак на спину и пошел к лошадям, туда, где была Мария.
     - Прощай, guapa, - сказал он. - Скоро увидимся.
     У него появилось какое-то странное чувство, будто он уже говорил это когда-то раньше или будто какой-то поезд должен был вот-вот отойти, да, скорее всего, будто это поезд и будто он сам стоит в а платформе железнодорожной станции.
     - Прощай, Роберто, - сказала она. - Береги себя.
     - Обязательно, - сказал Роберт Джордан.
     Он нагнул голову, чтобы поцеловать ее, и рюкзак сполз и наподдал ему по затылку, так что они стукнулись лбами. И ему показалось, будто это тоже было с ним когда-то раньше.
     - Не плачь, - сказал он, испытывая неловкость не только от тяжелого рюкзака.
     - Я не плачу, - сказала она. - Только возвращайся поскорее.
     - Не пугайся, когда услышишь стрельбу. Стрельбы сегодня будет много.
     - Нет, не буду. Только возвращайся поскорей.
     - Прощай, guapa, - с какой-то неловкостью сказал он.
     - Salud, Роберто.
     Роберт Джордан не чувствовал себя таким юным с тех самых пор, как он уезжал поездом из Ред-Лоджа в Биллингс, а в Биллингсе ему предстояла пересадка; он тогда первый раз уезжал в школу учиться. Он боялся ехать и не хотел, чтобы кто-нибудь догадался об этом, и на станции, за минуту перед тем, как проводник поднял его чемодан с платформы, он хотел уже стать на нижнюю ступеньку вагона, но в это время отец поцеловал его на прощанье и сказал: "Да не оставит нас господь, пока мы с тобой будем в разлуке". Его отец был очень религиозный человек, и он сказал это искренне и просто. Но усы у него были мокрые, и в глазах стояли слезы, и Роберта Джордана так смутило все это - отсыревшие от слез проникновенные слова и прощальный отцовский поцелуй, - что он вдруг почувствовал себя гораздо старше отца, и ему стало так жалко его, что он еле совладал с собой.
     Поезд тронулся, а он все стоял на площадке заднего вагона и смотрел, как станция и водокачка становятся меньше и меньше, - вот они уже совсем крохотные, будто игрушечные, - а рельсы, пересеченные шпалами, мало-помалу сходились в одну точку под мерный стук, увозивший его прочь.
     Тормозной сказал: "Отцу, видно, тяжело с тобой расставаться, Боб". - "Да", - сказал он, глядя на заросли полыни вдоль полотна между телеграфными столбами и бежавшей рядом пыльной проезжей дорогой. Он смотрел, не покажется ли где-нибудь куропатка.
     "А тебе не хочется уезжать в школу?" - "Нет, хочется", - сказал он, и это была правда. Если б он сказал это раньше, это была бы неправда, но в ту минуту это была правда, и, прощаясь с Марией, он впервые с тех пор почувствовал себя таким же юным, как тогда, перед отходом поезда.
     Сейчас он чувствовал себя очень юным и очень неловким, и он прощался с Марией неловко, словно школьник с девочкой на крыльце, не зная, поцеловать ее или нет. Потом он понял, что чувство неловкости вызывает у него не прощанье. Чувство неловкости - от той встречи, которая ему предстоит. Прощанье только отчасти было виной той неловкости, которую он ощущал при мысли о предстоящей встрече.
     Опять у тебя начинается, сказал он самому себе. Но я думаю, не найдется человека, который не чувствовал бы себя слишком молодым для этого. Он не хотел назвать это так, как следовало назвать. Брось, сказал он самому себе. Брось. Тебе еще рано впадать в детство.
     - Прощай, guapa, - сказал он. - Прощай, зайчонок.
     - Прощай, мой Роберто, - сказала она, и ел отошел туда, где стояли Ансельмо и Агустин, и сказал: - Vamonos.
     Ансельмо поднял тяжелый рюкзак. Агустин, навьючивший все на себя еще в пещере, стоял, прислонившись к дереву, и из-за спины у него поверх поклажи торчал ствол пулемета.
     - Ладно, - сказал он. - Vamonos.
     Все втроем зашагали вниз по склону.
     - Buena suerte, дон Роберто, - сказал Фернандо, когда они гуськом прошли мимо него. Фернандо сидел на корточках в нескольких шагах от того места, где они прошли, но сказал он это с большим достоинством.
     - Тебе тоже buena suerte, Фернандо, - сказал Роберт Джордан.
     - Во всех твоих делах, - сказал Агустин.
     - Спасибо, дон Роберто, - сказал Фернандо, не обратив внимания на Агустина.
     - Это не человек, а чудо, Ingles, - шепнул Агустин.
     - Ты прав, - сказал Роберт Джордан. - Помочь тебе? Ты нагрузился, как вьючная лошадь.
     - Ничего, - сказал Агустин. - Зато как я рад, что мы начали.
     - Говори тише, - сказал Ансельмо. - Теперь надо говорить поменьше и потише.
     Вниз по склону, осторожно, Ансельмо впереди, за ним Агустин, потом Роберт Джордан, ступая очень осторожно, чтобы не поскользнуться, чувствуя опавшую хвою под веревочными подошвами; вот споткнулся о корень, протянул руку вперед и нащупал холодный металл пулемета и сложенную треногу, потом боком вниз по склону, сандалии скользят, взрыхляют мягкую землю, и опять левую руку вперед, и под ней шероховатая сосновая кора, и вот наконец рука нащупала гладкую полоску на стволе, и он отнял ладонь, клейкую от смолы, выступившей там, где была сделана зарубка, и они спустились по крутому лесистому склону холма к тому месту, откуда Роберт Джордан и Ансельмо осматривали мост в первый день.
     Ансельмо наткнулся в темноте на сосну, схватил Роберта Джордана за руку и зашептал так тихо, что Джордан еле расслышал его:
     - Смотри. У них огонь в жаровне.
     Слабый огонек светился как раз в том месте, где - Роберт Джордан знал - дорога подходила к мосту.
     - Вот отсюда мы смотрели, - сказал Ансельмо. Он взял руку Роберта Джордана, потянул ее вниз и положил на маленькую свежую зарубку чуть повыше корней. - Это я зарубил, пока ты смотрел на мост. Вот здесь, правее, ты хотел поставить maquina.
     - Тут и поставим.
     - Хорошо.
     Роберт Джордан и Агустин спустили рюкзаки на землю возле сосны и пошли следом за Ансельмо к небольшой ровной полянке, где росли кучкой молодые сосенки.
     - Здесь, - сказал Ансельмо. - Вот здесь.
     - Вот отсюда, как только рассветет, - зашептал Роберт Джордан Агустину, присев на корточки позади сосен, - ты увидишь небольшой кусок дороги и въезд на мост. Ты увидишь и весь мост, и небольшой кусок дороги по другую сторону, а дальше она поворачивает за скалу.
     Агустин молчал.
     - Ты будешь лежать здесь, пока мы будем готовить взрыв, и кто бы ни появился сверху или снизу - стреляй.
     - Откуда этот свет? - спросил Агустин.
     - Из будки по ту сторону моста, - прошептал Роберт Джордан.
     - Кто займется часовыми?
     - Я и старик, я тебе уже говорил. Но если мы не справимся с ними, стреляй по обеим будкам и по часовым, если увидишь их.
     - Да. Ты мне уже говорил.
     - После взрыва, когда Пабло со своими выбежит из-за скалы, стреляй поверх них, если за ними будет погоня. В любом случае стреляй как можно выше поверх их голов, так чтобы преследующие отстали. Все понял?
     - А как же. Ты и вчера так объяснял.
     - Вопросы есть?
     - Нет. У меня с собой два мешка. Можно набрать в них земли, повыше, где не увидят, и принести сюда.
     - Только здесь не копай. Тебе надо укрыться так же тщательно, как мы укрывались наверху.
     - Хорошо. Я принесу землю еще затемно. Я так прилажу мешки, что их не будет заметно. Вот увидишь.
     - Ты очень близко от моста. Sabes? Днем это место хорошо просматривается снизу.
     - Не беспокойся, Ingles. Ты куда теперь?
     - Я спущусь еще ниже со своей маленькой maquina. Старик сейчас переберется на ту сторону, так чтобы сразу выбежать к дальней будке. Она смотрит вон туда.
     - Тогда все, - сказал Агустин. - Salud, Ingles. Табак у тебя есть?
     - Курить нельзя. Слишком близко.
     - Я не буду. Только подержу папиросу во рту. Закурю потом.
     Роберт Джордан протянул ему коробку, и Агустин взял три папиросы и сунул их за передний клапан своей плоской пастушеской шапки. Он расставил ножки пулемета среди мелких сосенок и стал ощупью разбирать свою поклажу и раскладывать все так, чтобы было под руками.
     - Nada mas, - сказал он. - Больше ничего.
     Ансельмо и Роберт Джордан оставили его там и вернулись на то место, где были рюкзаки.
     - Где нам их положить лучше всего? - шепотом спросил Роберт Джордан.
     - Я думаю, здесь. А ты уверен, что попадешь отсюда в часового из маленькой maquina?
     - Это то самое место, где мы лежали в тот день?
     - То самое дерево, - сказал Ансельмо так тихо, что Джордан с трудом расслышал его и догадался, что старик говорит, не шевеля губами, как тогда, в первый день. - Я сделал зарубку ножом.
     У Роберта Джордана опять появилось такое чувство, будто все это уже было раньше, но теперь оно возникло потому, что он повторил свой собственный вопрос, а старик свой ответ. Так же было, когда Агустин спросил его про часовых, хотя заранее уже знал ответ.
     - Очень близко. Даже чересчур близко, - шепнул он. - Но свет будет сзади. Ничего, устроимся.
     - Тогда я пойду на ту сторону, - сказал Ансельмо. Потом он сказал: - Ты меня извини, Ingles. Но чтобы не было ошибки. Вдруг я непонятливый.
     - Что? - очень тихо, на одном дыхании.
     - Ты скажи еще раз, чтобы я знал точно.
     - Как только я выстрелю, ты тоже стреляй. Когда твой будет убит, беги по мосту ко мне. Мешки будут со мной, и ты поможешь мне заложить шашки. Я тебе все скажу. Если со мной что-нибудь случится, сделаешь все сам, как я тебя учил. Не торопись, делай все как следует, забей клинья поглубже, привяжи гранаты покрепче.
     - Мне все ясно, - сказал Ансельмо. - Я все помню. Теперь пойду. Ты спрячься получше, Ingles, скоро рассвет.
     - Перед тем как стрелять, - сказал Роберт Джордан, - отдохни и целься наверняка. Не смотри на него как на человека, а как на цель, de acuerdo? [ладно? (исп.)] Бери на прицел не всего, а какую-нибудь определенную точку. Целься в живот, если он будет стоять лицом к тебе. Если будет стоять спиной - целься в середину спины. Слушай, старик. Если он будет сидеть, то как только я начну стрелять, он вскочит, прежде чем побежать или пригнуться к земле. Вот в этот момент и стреляй. А если он останется сидеть, стреляй сразу. Не жди. Только целься наверняка. Подойди ярдов на пятьдесят. Ты же-охотник. Для тебя тут нет ничего трудного.
     - Я сделаю, как ты приказываешь, - сказал Ансельмо.
     - Да. Я так приказываю, - сказал Роберт Джордан.
     Хорошо, что я не забыл представить это как приказ, подумал он. Если так легче. Так для него хоть отчасти снимается проклятие. Во всяком случае, я надеюсь, что он так чувствует. Хоть немного. Я ведь совсем забыл, как он в первый день говорил со мной про убийство.
     - Так я тебе приказываю, - сказал он. - А теперь иди.
     - Me voy, - сказал Ансельмо. - Ну, скоро увидимся.
     - Скоро увидимся, старик, - сказал Роберт Джордан.
     Он вспомнил своего отца на железнодорожной станции и влажное от слез прощанье с ним и не сказал старику ни "прощай", ни "желаю удачи".
     - Ствол у винтовки прочистил? - шепнул он. - А то отдача будет слишком сильная.
     - Еще там, в пещере, - сказал Ансельмо. - Я их все прочистил шомполом.
     - Ну, скоро увидимся, - сказал Роберт Джордан, и старик широким, легким шагом скрылся за деревьями, неслышно ступая в сандалиях на веревочной подошве.
     Роберт Джордан лег на устланную сосновыми иглами землю и стал ждать первого шороха сосен на ветру, который всегда налетает с рассветом. Он вынул из автомата магазин и несколько раз открыл и закрыл затвор. Потом, не закрывая затвора, повернул оружие дулом к себе, поднес в темноте ствол к губам и продул его, чувствуя языком маслянистый, скользкий металл. Он положил автомат на левую руку затвором кверху, так чтобы туда не попали ни сосновые иглы, ни сор, и вытащил большим пальцем все патроны из магазина прямо на носовой платок, который он расстелил перед собой. Потом, нащупывая в темноте патроны, он вставил их один за другим обратно в магазин. Теперь магазин опять стал тяжелый, и он вставил его обратно и услышал, как он щелкнул, став на место. Он лежал за сосной ничком, положив автомат на левую руку, и смотрел на огонек внизу. Иногда огонек исчезал, и он догадывался, что это часовой в будке заслонил собою жаровню. Роберт Джордан лежал и дожидался рассвета. 42
     Пока Пабло возвращался в пещеру и пока отряд сходил вниз по склону, туда, где надо было оставить лошадей, Андрес быстро продвигался вперед на пути к штабу Гольца. Они выехали на главную Навасеррадскую дорогу, по которой с гор спускались грузовики. Там был контрольный пост, но когда Гомес показал часовому пропуск, полученный от полковника Миранды, тот посветил на бумажку карманным фонарем, показал ее другому часовому, потом вернул Гомесу и отдал ему честь.
     - Siga, - сказал он. - Поезжайте дальше. Только без фары.
     Мотоцикл снова заревел, и Андрес вцепился в переднее седло, и они поехали дальше, осторожно лавируя среди грузовиков. Грузовики шли без света вниз по дороге длинной колонной. Встречались груженые машины, шедшие наверх, и все они поднимали пыль, которую Андрес не видел в темноте, но чувствовал, как она бьет ему в лицо и скрипит на зубах.
     Они подъехали вплотную к заднему борту какого-то грузовика, мотоцикл зафыркал, Гомес прибавил скорость и обогнал этот грузовик, потом второй, третий, четвертый, а встречные с грохотом катились мимо по левой стороне дороги. Теперь сзади них шла легковая машина, и ее клаксон то и дело врывался в грохот грузовиков, окутанных пылью; потом на ней зажгли фары, осветившие пыль, висевшую густой желтой тучей, и она пронеслась мимо, со скрежетом перейдя на другую скорость и настойчиво, грозно, одуряюще взвыв клаксоном.
     Потом все движение впереди застопорилось, и, лавируя между санитарными машинами, штабными машинами, броневиками, еще и еще броневиками, похожими на неподвижных, грузных, металлических черепах, со вздыбленными в неосевшей пыли стволами орудий, они выехали ко второму контрольному посту, где, оказывается, произошла авария. Один из грузовиков остановился, а следующий, не заметив этого, врезался в него и разнес вдребезги задний борт, и на дорогу вывалились ящики с патронами. Один из ящиков разбился, и когда Гомес и Андрес слезли с мотоцикла и потащили его вперед, пробираясь среди остановившихся машин к контрольному посту, где надо было предъявить пропуск, Андрес шел, ступая по медным гильзам, тысячами валявшимся в пыли. У наехавшего грузовика был разбит радиатор. Следующая машина уткнулась ему носом в задний борт. Десятки других напирали сзади, и офицер в высоких сапогах бежал вдоль колонны, крича шоферам, чтобы те подались назад и дали возможность убрать искалеченную машину с дороги.
     Но грузовиков было слишком много, и дать задний ход они смогли только тогда, когда офицер, добравшись до конца колонны, остановил напиравшие машины, и Андрес увидел, как он бежит, спотыкаясь, с карманным фонариком в руке, кричит, ругается, а встречные машины все шли и шли в темноте.
     Часовой на контрольном посту не отдал им пропуска обратно. Часовых было двое, они ходили с карманными фонариками, с винтовками за спиной и тоже кричали. Тот, который взял пропуск, подошел к грузовику из встречного потока и велел шоферу сказать на следующем контрольном посту, чтобы задерживали все машины, пока не рассосется затор. Потом, все еще держа пропуск в руке, часовой вернулся назад и закричал на шофера того грузовика, с которого упали ящики.
     - Брось все и трогай дальше, ради господа бога, иначе мы никогда тут не разберемся! - кричал он шоферу.
     - У меня передача разбита, - сказал шофер, наклонившись над задними колесами.
     - Так и так твою передачу. Тебе говорят - трогай!
     - С развороченным дифференциалом никуда не тронешь, - сказал шофер, снова наклоняясь над машиной.
     - Тогда пусть кто-нибудь возьмет тебя на прицеп, ведь надо же в конце концов убрать отсюда все это дерьмо.
     Шофер мрачно смотрел на часового, который осветил электрическим фонарем помятый зад грузовика.
     - Трогай! Трогай! - кричал часовой, все еще держа пропуск в руке.
     - Мои документы, - напомнил ему Гомес. - Мой пропуск. Мы торопимся.
     - Забирай свой пропуск к чертовой матери, - сказал часовой и, сунув ему бумажку, кинулся через дорогу задержать встречный грузовик.
     - Сворачивай на перекрестке, подъезжай к этой машине, поведешь ее за собой, - сказал он шоферу.
     - У меня распоряжение...
     - Так и так твое распоряжение. Слушай, что я говорю.
     Шофер дал газ, поехал прямо - вперед, никуда не сворачивая, и скрылся в пыли.
     Гомес свернул позади разбитого грузовика на свободную теперь правую сторону дороги, и Андрес, снова вцепившись в переднее сиденье, увидел, как часовой задержал другой грузовик и заговорил с шофером, который высунулся из кабины и слушал.
     Теперь они быстро мчались по дороге, постепенно поднимаясь все выше и выше в горы. Колонна машин, двигавшаяся вверх, была задержана у контрольного поста, и только встречные машины пролетали и пролетали по левой стороне дороги мимо их мотоцикла, который быстрым, ровным ходом поднимался вверх и скоро догнал главную часть колонны, успевшую проехать контрольный пост до аварии.

/ Полные произведения / Хемингуэй Э. / По ком звонит колокол

Смотрите также по произведению "По ком звонит колокол":

• Краткое содержание
• Характеристика героев