Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Рид М. / Охота на Левиафана
Охота на Левиафана [5/9]
беспомощность врага. Он пронзил его копьем.
9. ОТЧАЯНИЕ. - ФЛАГ ИЗ МЕДВЕЖЬЕЙ ШКУРЫ. - НА БУКСИРЕ У КИТА
Мы горячо благодарили мистера Рэнсома и поздравляли с
таким удачным двойным выстрелом. Наша благодарность имела
основания. Не говоря о том, что он избавил нас от смертельной
опасности, он еще и снабдил нас провиантом.
И все же мы были в большом замешательстве. До такой
степени голода, чтобы есть сырое мясо, мы еще не дошли, сварить
же нашу добычу было не на чем. Снова заговорили о скамейках с
лодок, и по зрелом размышлении некоторые из них решили-таки
употребить на топливо.
Несмотря на страшный голод, ели мы, однако, без особого
аппетита, потому что мясо полярного медведя, питающегося в
основном рыбой, имело отвратительный вкус. Возможно, окорока
оказались бы вкуснее под маринадом с сахаром, но у нас не было
ничего для того, чтобы их замариновать. Приготовленный таким
способом окорок американского черного медведя - подлинное
объедение. Зато нам было из чего выбирать, мы ели самые нежные
куски.
Наш ужин был скорее завтраком. Мы еще не кончили его, как
небо на востоке окрасилось розовым и загорелось золотом,
предвещая великолепный восход солнца. Всем сердцем мы желали
ясного дня. Избавившись от перенесенного ужаса и отдохнув от
волнения, вызванного радостью спасения, мы снова, даже сильнее,
чем раньше, были охвачены тревогой за свою дальнейшую судьбу.
Где "Летучее облако"? В какой части, с какой стороны ледяного
поля? В виду ли берега? Если нет, то мы подвергаемся страшной
опасности. Это хорошо понимали наши ветераны.
Лишь только озарилось небо, все взоры обратились к морю.
Некоторые, в том числе и оба наши офицера, взобрались на
вершину скалы. Но ни простым глазом, ни в подзорную трубу
нельзя было нигде заметить "Летучее облако". У берегов
виднелась полоса чистой воды, потом ледяное поле и плавучие
льды, было видно, как льдины плыли и сталкивались друг с
другом. Дальше во все стороны, насколько хватало глаз,
расстилалось зеленое море. Ни берега, ни паруса.
Когда солнце поднялось высоко, горизонт оставался все так
же пустынен. Мы восприняли это как новый жестокий удар судьбы.
Некоторые из нас не понимали всей безнадежности положения, пока
им не объяснили его. По неопытности мы не хотели верить в
безыходность, как недавно, когда нам говорили о свирепости
полярных медведей, готовы были даже смеяться над этим. "Ну и
что же, что мы не найдем свой корабль, - рассуждали новички, -
разве мы не можем добраться до какого-нибудь населенного
пункта, а оттуда тем или иным путем на родину?" Мы были
согласны даже на встречу с дикарями и не исключали ее, зная,
что они не злобны.
- Вы говорите о дикарях! - пытался остудить наши головы
старый Гровер. - Что дикари! Нечего нам думать о дикарях и не
их надо бояться. Дикари!.. Да я не хотел бы ничего лучшего, как
встретиться с ними. Но их нет в этой проклятой стране, нет!
Здесь нет ничего похожего на человеческое существо! Нет, нет!
Не люди и не звери должны беспокоить нас. Взгляните вокруг -
насколько хватает взор, вы видите все ту же негостиприимную
землю. Мы можем идти две недели и не найти пищи, достаточной
для того, чтобы накормить хотя бы кошку. На протяжении тысяч
милей земля все такая же, как эта: черная грязь, болотные
кочки, покрытые жалкой травой...
Мистер Гровер был несомненным авторитетом, и никто не
подумал не только возражать ему, но даже обратиться за
подтверждением его слов к другим "северянам". Даже самые
неопытные начали убеждаться, что "Летучее облако" мы можем и
вправду не увидеть никогда.
Чем больше и трезвее мы размышляли, тем крепче
утверждались в этом. Все было против нас. Я уже не говорю о
ледяном поле, которое тянулось сплошной полосой с востока на
запад. Это поле меньше всего тревожило нас, мы чувствовали, что
способны так или иначе преодолеть его. Но к чему нам его
переходить, если нигде не видно нашего корабля?
Увы! Мы не видели его, и не было у нас надежд его увидеть
вновь. Он стоял на якоре, когда его покинули три лодки. Судно
оставалось на месте, поджидая их. Одна из лодок возвратилась,
но какие известия она принесла на борт? Даже сам Лидж Коффен,
если бы даже он был оптимистом, что утешительного мог бы он
сообщить? А он был пессимистом. И в последний раз он видел нас,
когда мы отчаянно боролись со льдами. Так как он сам испытал
все превратности и ужас этой борьбы, проходя канал, то,
конечно, вполне мог быть уверен, что мы затерты льдами. По его
мнению, мы погибли, и, наверное, он так и сказал капитану
Дринкуотеру.
Чем более мы думали об этом, тем более считали себя
погибшими. К довершению несчастья, небо опять покрылось тучами,
и с востока на нас надвигался густой туман. Это было
повторением вчерашнего, только туман поднимался сегодня часом
раньше. Уже в полдень мы не могли разглядеть солнца. Нас окутал
сумрак. Мы совершенно упали духом. Последний луч надежды
погасал в нас.
Остаток дня мы провели в полном бездействии. Даже когда
туман временами давал возможность исследовать горизонт, мы не
делали этого, до такой степени все пали духом. Туман, покрывший
море и землю, позволял видеть не более чем на двадцать ярдов
вокруг. Он стоял всю ночь - вторую ночь, которую мы проводили
на этой негостеприимной земле. Даже если бы мы могли видеть
сквозь туман, мы бы равным образом ничего не выиграли. Корабль
не мог бы приблизиться к нам, потому что из-за тумана должен
был бы стоять там, где он его захватил.
Не имея возможности видеть корабль, мы прислушивались, в
надежде улышать сигнальный выстрел пушки. Но ничего не было
слышно, кроме пронзительных и жалобных криков птиц, которые
словно совершали погребальный обряд над нами.
Эта ночь была не теплее предыдущей, но провели мы ее не
так, как накануне, на площадке, обдуваемые ледяным ветром.
События страшной минувшей ночи дали возможность троим из нас
выспаться в тепле. Три матроса ухитрились сделать себе одеяла
из шкур убитых медведей, вывернув их наизнанку, мехом внутрь.
Мы больше не страдали от голода, но вынуждены были
принести в жертву еще несколько скамеек с наших лодок, чтобы
развести огонь. Теперь мы решились на это гораздо легче, мы уже
были готовы пустить в ход и наши весла, и даже самые шлюпки, в
полной уверенности, что нам уже больше никогда не доведется ими
воспользоваться. Мы дошли до этого. Или почти дошли.
Единственное, что не позволяло нам предаться полному
отчаянию, была мысль о том, что капитан Дринкуотер сделает все
возможное для нашего спасения. Могло показаться странным, что
мы в нашем положении еще возлагали надежды на него. Но причины
этого легко понять. Когда капитан не был пьян, он действительно
был в высшей степени находчив и менее всего способен опустить
руки. Он никогда не терял надежды сам и не оставлял в
бедственном положении матросов, кто бы они ни были. Юнга ли,
поваренок ли был смыт волной или им угрожала опасность, он
принимал в них такое же участие, как и в каком-нибудь самом
опытном китолове. Зная, что он именно таков, мы были уверены:
он постарается отыскать нас. Мы боялись только одного - чтобы
он не счел нас безнадежно погибшими.
Прошедшие сутки могли дать кое-кому из нас повод
скептически отнестись к его сообразительности, и обстоятельства
могли оправдать этот скептицизм: мы не видели своего корабля
целый день и целую ночь, не слышали его сигналов. Еще сутки в
таком положении, и многие бы решились, очертя голову, броситься
на поиски русских поселений на Камчатке, прямо по болоту. Но не
все думали так, как они, большинство упорно верило в капитана
Дринкуотера. Что касается меня, то я, как и наши офицеры, тоже
верил в него.
Наша вера была вознаграждена не позднее следующего утра.
После полуночи туман рассеялся, и как раз на рассвете мы
услышали пушечный выстрел. Все сразу узнали голос единственной
пушки "Летучего облака".
Нашему восторгу не было предела, когда мы увидели свое
судно. Оно было под парусами и, очевидно, исследовало ледяное
поле и полосу воды между льдами и берегом. Наша радость
граничила с безумием, и мы бросились на вершину скалы.
Наверное, мы вели себя так же странно, как в тот день, когда
нас осаждали медведи или когда мы танцевали, чтобы согреться.
На этот раз мы тоже танцевали, но иной танец и под иным
впечатлением. Некоторые оглушительно кричали.
Старики вели себя более осмотрительно: в конце концов,
было неизвестно, замечены ли мы экипажем "Летучего облака".
Принимая во внимание расстояние, заметить нас было нелегко. Мы
довольно хорошо видели корабль, но разве можно сравнить с
судном под парусами одного или даже двенадцать крошечных
человечков на берегу? Это точка, не более. Если корабль пройдет
мимо, наше положение станет совем безнадежным: исследовав берег
и ледяное поле и не обнаружив ничего, он вряд ли возвратится
обратно, и мы будем покинуты навсегда. Мы, со своей стороны, не
могли и думать пробраться через ледяное поле и достигнуть
корабля, тем более, что наши шлюпки потеряли большую часть
своих скамеек.
Эта мысль сразу отравила нашу радость, некоторые даже
кинулись из одной крайности в другую и впали в отчаяние. Более
сдержанные оказались и более твердыми, когда пришел нужный
момент. Старый Гровер, подцепив на острие своего копья шкуру
убитого медведя, поднялся на вершину скалы. Забравшись на самое
высокое место, он поднял копье в воздух. Колеблемый ветром
белый мех походил на парламентерский флаг и мог привлечь
внимание наших товарищей. Для большей верности мистер Рэнсом
встал рядом с Гровером и начал стрелять из ружья. Выстрелы
следовали один за другим.
Чем было привлечено внимание экипажа "Летучего облака" -
выстрелами, пороховым дымом или медвежьей шкурой? Мы не
задавались этими вопросами. Главное, что нас заметили! Когда мы
увидели, что судно остановило свой ход и неподвижно встало в
открытом море, взрыв радости потряс нашу маленькую команду. Мы
были спасены.
Надо ли рассказывать, что произошло дальше? Это и так
легко себе представить. Чтобы достигнуть "Летучего облака", нам
даже не пришлось пробиваться через ледяное поле, отделяющее
берег от моря. Оказалось, что к востоку от нас был проход, не
замеченный нами, но открытый экипажем "Летучего облака". Судно
сигналами приказало нам оставаться на месте. Если бы мы не
поняли сигналов, то могли бы испугаться, потому что, к нашему
величайшему удивлению, корабль поднял паруса и произвел маневр,
словно удалялся от нас. Но, сделав два узла, он снова
направился к нам и, насколько мы могли судить издали, спустил
шлюпки в море.
Наши офицеры следили за всеми его маневрами в подзорные
трубы и сообщали о них нам. Вот они сказали, что от судна
отошла шлюпка. Потом передали, что она идет на ледяное поле. Мы
поняли, в чем дело, когда Лидж Коффен причалил свою лодку к
нашим и закричал:
- Друзья, а мы уже думали, что вы на дне океана! Счастлив
видеть вас живыми и здоровыми! Скорее прыгайте в ваши лодки и
следуйте за мной!
- Какой дорогой?
- Ах, черт возьми! Да тою же, какой я пришел сюда! Видите
ли, на востоке есть проход между льдами, этим проходом мы и
вернемся назад.
Мы не заставили себя ждать и прыгнули в лодки. Не без
труда последовали мы за мистером Коффеном: очень тяжело грести
без скамеек, не имея точки опоры. Но, как бы то ни было, мы
совершили этот переход и скоро ступили на палубу "Летучего
облака". Наш бравый капитан сердечно пожал нам руки.
К этому времени все мы уже чувствовали отвращение к
полярному бассейну и круглоголовым китам, и капитан Дринкуотер
- не меньше нашего. Он решил искать счастья в другом месте.
Бристольский залив на севере Алеутских, или Лисьих,
островов имел в эту пору репутацию наиболее выгодного для
китоловов, и мы направились к
нему.
Возвращаясь по старому пути, мы снова прошли Берингов
пролив и сказали "прости" полярному бассейну. Мы только жалели
о том, что пришли сюда. Мы надеялись, что в Тихом океане нам
повезет больше, и, говоря откровенно, в этом чувствовалась
необходимость. "Летучее облако" очень мелко сидело в воде, так
как не было обременено грузом жира, между тем не следовало
забывать, что экипаж был заинтересован в прибылях.
Да что прибыли, когда нам нечем было покрыть даже наших
издержек, так как сезон почти кончался, а мы все еще не могли
рассчитывать на успех. Целыми днями мы проклинали
круглоголового кита, причину наших бедствий.
Бристольский залив щедро вознаградил нас, и мы наверстали
время, потерянное в полярном бассейне. Кит, плоскоголовый,
настоящий левиафан, в изобилии встречается в северной части
Тихого океана, и мы набили его столько, что печи "Летучего
облака" пылали непрерывно, топя жир.
Нам не хватало только одного кита, чтобы груз был полон.
Но вот мы встретили его, и три лодки под начальством трех
офицеров отправились на охоту. Я снова попал в лодку мистера
Рэнсома. Этот молодой офицер, жаждущий отличиться, заставлял
нас работать сверх сил. Он даже обещал нам награду, если мы
опередим другие лодки и представим ему возможность первым
пустить гарпун. Естественно, мы старались изо всех сил, и
мистер Рэнсом загарпунил кита первым. Гарпун глубоко вонзился в
тело гиганта.
Этот кит оказался скверным животным. Со всей скоростью, на
какую он только был способен, он поплыл вперед, увлекая нас за
собою на буксире. Через несколько минут остальные лодки были
уже далеко позади и только мелькали время от времени, когда
высокая волна поднимала их на хребет. Море было неспокойно, и
небо предвещало еще большее волнение.
Но мистер Рэнсом не обращал ни малейшего внимания ни на
небо, ни на море, ни на отставшие лодки, которые уже не могли
соперничать с нами. Он еще видел судно, и этого ему было
достаточно. Но мало-помалу и "Летучее облако" исчезло за
водяными валами, мы уже с трудом видели только кончик
грот-мачты. Однако мистеру Рэнсому и это было безразлично: он
не хотел рубить канат и отказаться от добычи. Кит же продолжал
свой бешеный бег. Время от времени рулевой Греммель напоминал
своему командиру об опасности, которой он подвергал всех и в
том числе себя самого.
- Вы видите, сударь, - говорил он почтительным тоном, -
наступает ночь, уже едва можно различить верхушки мачт. Если мы
потеряем из виду корабль, бог знает, что может случиться. Не
благоразумнее ли обрубить канат?
- Обрубить канат? Никогда, - упрямствовал офицер. -
Верхушки мачт еще видны. Греммель, неужели мы позволим киту
издеваться над собою как раз тогда, когда наносим ему последний
удар? Вы только присмотритесь к нему - видно, что он долго не
продержится.
- Не во гнев вам будь сказано, сударь, - ответил Греммель,
- он, напротив, продержится еще долго. У него вполне достаточно
сил, чтоб наделать нам хлопот. Посмотрите! Видите, как он идет!
Кит выбросил фонтаны воды через свои дыхала, и так высоко,
что ветер донес брызги до нас. Молодой офицер обернулся, и лицо
его выразило недовольство и разочарование, когда он увидел, что
мачты "Летучего облака" уже исчезают на горизонте. Он
колебался, его раздирали сожаление оставить кита в такой
благоприятный момент и боязнь совершить преступное
безрассудство, позволяя увлечь себя дальше.
- Я не могу решиться обрубить канат, когда на конце его
кит, - печальным голосом ответил он, - да еще так хорошо
загарпуненный. Я уверен, мы покончили бы с ним в одну минуту,
если бы только он захотел остановиться.
Но кит как раз и не думал останавливаться, лодка
продолжала прыгать по волнам, вспенивая их своим острым носом.
Молодой офицер еще раз обернулся, потом внимательно
поглядел на небо и, наконец, вынув свой нож, грустно произнес:
- Я согласен, иного способа нет. Мы рискуем потерять из
виду корабль, особенно сейчас, когда солнце садится. Вы это
сами видите, ребята! - Он словно заранее извинялся за то, что
готовился сделать. - На этот раз придется отказаться от
левиафана. Эге! Что это такое? - прибавил он, кинув взгляд на
море. - На нас идет туман. Возможно ли?
Мы все взглянули в том же направлении. Голубоватый пар
поднимался над морем с подветренной стороны и быстро надвигался
на нас.
- Это туман! - закричал встревоженный рулевой. - Режьте,
сударь, режьте скорее!
Мистер Рэнсом не медлил более и одним ударом рассек канат.
Кит, словно празднуя свое освобождение, хлестнул по воде
огромным хвостом, быстро нырнул и больше уже не показывался.
- Правьте, Греммель, - скомандовал офицер, - готовьте
мачту, поставьте паруса. Живее! Определим место, чтобы не
сбиться. Живее!
Но едва он вынул из ящичка компас и разложил карту, как
нас буквально окутал туман. Компас был более не нужен. Он,
конечно, указывал, где север, где юг, но не мог помочь
определить место, где мы находимся.
- Скорее ставьте парус! - закричал мистер Рэнсом. - На
весла, ребята! Работайте скорее и энергичнее, самое лучшее для
нас теперь плыть под ветром, потому что кит тащил нас против
ветра. Если бы этот проклятый туман помедлил хоть пять минут, я
бы смог точно определить местонахождение корабля, а сейчас уж
поздно, мы в скверном положении.
В высоких широтах Тихого океана, где мы находились, туманы
для китоловов представляют одну из самых грозных опасностей, и
не только потому, что они часты, но главным образом потому, что
они заволакивают горизонт в мгновение ока. Кроме того, никогда
нельзя сказать, сколько времени туман будет висеть: они здесь
настолько капризны, что обманывают самых опытных моряков. Мы
знали это и отлично понимали всю серьезность своего положения.
Опасность была тем более велика, что в продолжение
последних двух или трех дней мы не встретили ни одного корабля,
китоловного или иного. Единственным нашим шансом могло быть
только родное "Летучее облако". Но как его найти? У нас не было
никаких данных, кроме ветра, чтобы определить направление.
Однако ветер так же капризен, как туман, он каждую минуту может
измениться и, возможно, уже изменился, пока мы колебались и
раздумывали. Полагаясь на него, мы могли уходить все дальше и
дальше от цели наших поисков.
Нужно оказаться в нашем положении, чтобы понять, как
мучила нас неизвестность, пока мы молча гребли.
Словно для того, чтобы сделать чувство одиночества полнее
и неизвестность мучительнее, ночь окутала нас тьмою, словно
траурным флером, одно прикосновение которого заставляет
трепетать от ужаса.
10. НАУГАД. - БЕРЕМ В ПРОВОДНИКИ ЧАЕК
Есть чувства, которые нельзя себе представить, не пережив
их. К числу таких относится и то, которое овладевает вами,
когда вы находитесь среди густого тумана, в открытом море и не
на палубе судна. Даже днем, на борту настоящего корабля, если и
не испытываешь ужас, то все же чувствуешь себя прескверно
посреди такого густого тумана, обманывающего все расчеты и
зачеркивающего все предосторожности.
На нашей ореховой скорлупке мы имели одинаковые шансы
попасть на истинный путь или окончательно заблудиться. Конечно,
нами владела невыразимая тревога. Несомненно, в руках у нас
были весла, мы были сильны и хорошо умели управляться с ними,
но движения наши были робки и нерешительны, как у людей с
повязкой на глазах.
- Ребята, - произнес наш командир, - отдохните немного.
Зажгите фонарь, чтобы можно было взглянуть на компас. Ветер,
как я полагаю, падает, и нам предстоит штиль. Хорошенько
прислушивайтесь, не раздастся ли пушечный выстрел, и замечайте,
с какой стороны.
На каждой китоловной лодке есть бочонок, где хранится
фонарь и все необходимое, чтобы зажечь его. Фонарь был зажжен,
и мы осветили им компас, который мистер Рэнсом держал в руках.
Когда мы при этом свете разглядели его лицо, мы прочли на нем
тревогу и даже отчаяние. Он тотчас определил, что ветер изменил
свое направление. Да, ветер, который был нашим единственным
поводырем и поддерживал надежду на спасение, изменил нам.
- Это плохо, - вполголоса сказал мистер Рэнсом, поняв, что
мы заблудились. - На ветер надеяться больше нечего, придется
обойтись без него. Воспользуемся же компасом, насколько
возможно. Корабль должен быть от нас в направлении
северо-северо-запад. Что вы думаете на этот счет, Греммель?
- Трудно судить.
Ответ Греммеля был мало ободряющ.
- Но, - продолжал рулевой, - я полагаю, можно идти по
этому направлению, как и по всякому другому.
- Отлично! Попытаемся же, - сказал молодой офицер
решительным тоном. - Вперед, братцы! Исполняйте вашу
обязанность, а я исполню свою.
Он взял фонарь из рук рулевого, а мы молча взялись за
весла. Никогда, я думаю, гребцы не исполняли своей обязанности
менее охотно и с меньшей надеждой. Мы гребли совершенно
машинально. Никто из нас не рассчитывал в эту ночь достигнуть
корабля, если вообще нам суждено было когда-нибудь его
достигнуть. Надо хорошо знать море, чтобы понимать, что
малейшее отклонение влево или вправо могло сбить нас с
правильного пути, если допустить, что мы были на нем. С помощью
компаса или без помощи компаса, мы все равно шли теперь наугад,
совершенно наугад. Никто лучше мистера Рэнсома не сознавал
этого. Для очистки совести он дал несколько указаний рулевому,
взглянув на компас, но по голосу его было заметно: он сам не
слишком верил в то, что говорил. Мы тоже не верили и часто
поднимали весла, чтобы прислушаться, не раздастся ли пушечный
выстрел. Наш командир прислушивался с таким же беспокойством,
как и мы, и вместо того, чтобы упрекать нас в лености, чего он
не преминул бы сделать при иных обстоятельствах, он сам
приказывал нам делать эти паузы и не шевелиться.
Не раз убаюкивали нас волны, пока мы прислушивались,
надеясь уловить желанный сигнал. Так напрягает свой слух
осужденный, вслушиваясь в слова приговора, несущего оправдание
или бесславную смерть. Но мы слышали только шум волн или
пронзительный крик морских птиц, как и мы, затерявшихся в
тумане и не знающих, в какую сторону направить свой полет.
Это было мучительное ожидание, и в таком состоянии мы
находились с той минуты, как поняли, что заблудились в
безбрежности океана.
Какова же была наша радость, когда до нас вдруг донесся
сигнальный выстрел, которого мы долго и тщетно ждали! Мы его
так ждали, а прозвучал он так неожиданно, что мы громко
закричали от радости. Однако не все разделяли этот энтузиазм:
старый Греммель сохранял на лице то же мрачное и озабоченное
выражение.
- Ну, Греммель, что с вами? - обратился к нему командир. -
Вы же слышали пушку!
- Конечно, сударь, я слышал ее, как и все остальные. Но
недостаточно услышать выстрел, чтобы счесть себя в
безопасности. Я не поверю никому, кто скажет, с какой стороны
его услышал. Я лично заявляю, что не знаю.
Он был прав, мы скоро поняли это. Мы так обрадовались
пушечному выстрелу, что и не обратили внимания на то, с какой
стороны он раздался.
Мистер Рэнсом полагал, что с севера. Это направление было
им избрано с самого начала. Взглянув на компас, он приказал
продолжать путь на север.
Мы вяло повиновались, все наши надежды снова иссякли,
потому что, обмениваясь мнениями о направлении, в котором якобы
прозвучал выстрел, мы пришли в полное противоречие друг с
другом. Мы снова подняли весла из воды, чтобы прислушаться и не
ошибиться, когда она грянет второй раз.
На этот раз звук был глухой и слабый, словно между нами и
"Летучим облаком" стояла стена. Мистер Рэнсом продолжал
упорствовать, что звук идет с севера, и требовал держаться того
же направления.
Мы старались производить как можно меньше шума и все время
прислушивались. Но и в третий раз мы были обмануты звуком, как
и раньше.
Выстрелы с корабля следовали один за другим, и наш
командир начал догадываться, что мы на ложном пути. Он приказал
повернуть назад.
Снова выстрел - и снова перемена направления. Но тут мы
поняли, что эта перемена ошибочна, и снова нами овладела
нерешительность. Очередной
выстрел был слабее других и, по-видимому, донесся издалека. Мы утратили всю нашу бодрость, поняв, что удаляемся от корабля или он удаляется от нас, и что с каждой минутой расстояние между нами увеличивается. Как мы могли сократить его, не зная, в какую сторону идти?
Мы гребли только для виду, без малейшего увлечения. Мистер
Рэнсом резко крикнул:
- Оставьте весла! Шлюпка вертится, как юла. Я не могу
разобрать, куда мы идем. Ясно, что мы не приближаемся к судну,
а напротив, удаляемся от него. Не шевелитесь и слушайте. Мы
ничего не выиграем, прыгая из стороны в сторону, как кузнечик.
Приказ был исполнен, мы подняли весла и не двигались,
напряженно слушая.
Однако мы ничего не слышали. Вернее, слышали только то,
что могло усилить наше отчаяние, а не придать бодрости. Крики
морских птиц стали резче и пронзительнее, собиралась буря, в
этом не было сомнений. Ветер свежел и грозил обратиться в
ураган.
К встрече с бурей мы на своей ореховой скорлупке готовы не
были...
Как видите, одну из самых больших опасностей для лодки,
оторвавшейся от судна, во время тумана представляет то
обстоятельство, что нет никакой возможности определить
направление звука. Самый опытный слух ошибается, в ту ночь мы
могли убедиться в этом, и опыт, приобретенный ценою тяжких
испытаний, только подтвердил наши наблюдения.
Таким образом, на все время тумана мы становились игрушкой
в руках случая. Бесполезно и даже опасно было идти зигзагами,
как мы двигались до сих пор, потому что это только истощало
наши силы и не приносило результатов. Мы, гребцы, с облегчением
услышали слова мистера Рэнсома, обращенные к рулевому:
- Греммель, я думаю, для нас лучше всего оставаться в
покое. Поставьте шлюпку по ветру.
Мы снова подняли весла, и шлюпка, повинуясь рулю, приняла
указанное положение.
Мы продолжали прислушиваться, но уже машинально, без
всякой охоты. Обескураженные предыдущими ошибками, мы говорили
себе, что и дальше нас ждет то же самое.
Буря медлила, и в настоящую минуту только дул свежий
ветер. Мы получили приказ убрать одну пару весел: довольно было
изредка действовать другой парой, чтобы удерживать лодку в
заданном положении. Так как мы изнемогали от голода и жажды, то
сочли необходимым подкрепиться. К счастью, у нас была с собой
провизия и было из чего приготовить не один обед. Несмотря на
такой достаток, командир приказал нам быть экономными и
доступно объяснил необходимость этого.
- Мы не знаем, сколько еще времени придется нам
довольствоваться этими запасами, - сказал он.- Того, что у нас
есть, хватит на три дня. Если к концу третьего дня мы не
встретим "Летучее облако" или какое-нибудь другое судно, как вы
думаете, что нас тогда ожидает?
Все понимали, о чем идет речь.
Закончив свой скромный ужин - каждый получил ровно
столько, сколько нужно было лишь для поддержания сил, - мы
стали обдумывать, как получше устроиться на ночь. Было решено,
что трое из шести лягут спать или хоть попробуют спать, а
остальные будут на страже. Через определенное время они
поменяются местами.
Слава богу, у некоторых из нас были куртки. Ими прикрыли
спящих. Эти, так сказать, одеяла не выглядели роскошью, потому
что хотя и была середина лета, но мы находились в таких
широтах, где ночи были ледяными.
Нет, мы не спали. Не холод нас мучил, а тревога не давала
уснуть. Мы спрашивали себя: что принесет нам рассвет?
Увы, он не принес ничего! Нас по-прежнему окутывал густой
туман. Он приобрел желтоватый оттенок, и мы поняли, что взошло
солнце, но рассмотреть что-либо было невозможно на расстоянии
дальше кабельтова.
Тьма была почти такая же, как ночью, однако в утреннем
воздухе чувствовалось что-то животворное и бодрящее. Это
оживляло наши надежды и заставляло нас чутко прислушиваться.
Мы опять услыхали несколько выстрелов и при каждом
выстреле поворачивали лодку в ту сторону, откуда он слышался. И
каждый последующий выстрел заставлял думать, что предыдущий
ввел нас в заблуждение. Это было невыносимо.
После утомительных метаний командир приказал остановиться.
Что оставалось делать? Выстрелы прекратились, и мы решительно
не знали, куда направиться.
Если бы мы могли воспользоваться не только слухом, но и
зрением! Но туман висел по-прежнему. Если он не рассеется и
дольше, самое лучшее, что мы могли бы сделать, это заснуть.
Однако мы не могли спать, хотя и сильно нуждались в отдыхе. Все
напряженно всматривались в туман. Но все та же завеса стояла
перед нашими глазами, белая и зловещая, как саван. Мы смотрели,
делились своими наблюдениями и спорили, долго ли еще это
продлится.
Вдруг раздался голос рулевого:
- Он поднимается! Ребята, немного терпения, и вы увидите
чистый океан. Будем надеяться, что мы сразу увидим и"Летучее
облако".
Предсказание Греммеля исполнилось, но наши надежды не
осуществились. Туман взвился, как театральный занавес, и исчез,
как по волшебству. Мгновенно море стало таким же светлым,
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
/ Полные произведения / Рид М. / Охота на Левиафана
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
