• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Булычев К. / Поселок (фантастический роман)

Поселок (фантастический роман) [7/21]

Скачать полное произведение

    Осенью, вскоре после возвращения с гор, где лежал разбитый "Полюс", Казик с Диком были в лесу. Они пошли на дальнюю охоту, к югу, километров за двадцать. Туда осенью откочевывают стада мустангов. Мясо мустангов несъедобно, даже шакал не трогает мустанга. Но у мустангов есть удивительный воздушный пузырь. Животное раздувает его, когда спасается от погони. Тогда мустанг из сухого, поджарого, чем-то схожего с лошадью насекомого превращается в блестящий шар и поднимается в воздух. Его воздушный пузырь эластичен и крепок. Из него получаются оконные пленки, мешки, сумки, пузыри для воды и зерна и многие другие полезные вещи. А девочки в поселке завели моду - радужные легкие накидки - и бегают в них как стрекозы.
     Охотники вышли на рассвете. Ничего интересного в лесу они не встретили. В те дни все жили еще памятью об удивительном походе к перевалу, и потому немногословный Казик был на себя не похож - он замучил Дика вопросами. Он бесшумно и легко шагал рядом, не глядя под ноги, перепрыгивал через живые корни, иногда нагибался, чтобы накрыть жесткой ладошкой сладкий грибок и кинуть, не останавливаясь, в рот, иногда стрелой кидался в сторону, чтобы принюхаться к следу, но тут же возвращался с очередным вопросом:
     - Он весь из железа?
     - Из сплава.
     - И больше нашего поселка?
     - Как наша изгородь. Нет, больше.
     - И круглый?
     - Маугли, ты это уже спрашивал.
     Дик не любил говорить в лесу. В лесу далеко слышно. В лесу надо самому слушать. Казика эти соображения не смущали. Он все равно слышал лучше любого зверя.
     - Я еще спрошу, - упрямо отвечал Казик. - Мне нравится спрашивать. Будущим летом ты возьмешь меня к "Полюсу"?
     - Обязательно. Если ты будешь себя хорошо вести.
     Казик фыркнул. Он вел себя так, как считал нужным.
     - Я хочу полететь к звездам, - сказал Казик. - Звезды куда больше, чем наш лес, чем вся эта земля. Ты знаешь, куда я поеду, когда мы вернемся на Землю? Я поеду в Индию.
     - Почему? - удивился Дик.
     - Так... - Казик вдруг смутился. - Хочу.
     Некоторое время они шли молча.
     - Я бы остался здесь, - вдруг сказал Дик. Он никогда никому не говорил об этом.
     Казик молчал. Вдруг он разбежался, прыгнул на низкий, горизонтальный сук дерева, Дотянулся до орехового гнезда и, сорвав его, кинул себе в мешок.
     - Вечером поджарим, - сказал он, спрыгивая на землю.
     Дик нахмурился. Он был недоволен собой. Это он должен был увидеть гнездо орехов. Для Дика лес был полем боя, на котором он всегда старался побеждать. В лесу таились опасности, которые надо было преодолеть или обойти, в лесу скрывалась добыча, которую надо было настичь, хищники или смертоносные твари, которых надо было убить, чтобы они не убили тебя. Казику же лес был домом, может, даже больше домом, чем поселок, потому что само существование поселка было чуждо этому миру, и лес мирился с ним только потому, что люди оказывались умнее и хитрее. Лес Казику был понятен и потому не страшен. Он не боролся с врагами. Если он был сильней, он гнал противника. И уступал дорогу тому, кто сильнее его. Но и особой любви к лесу он не чувствовал, как не испытывал каких-либо чувств к воздуху или воде. Все его мечты, мысли, надежды были связаны с тем миром, который жил в рассказах взрослых, в памяти Луизы и Старого. Тот мир - обиталище звезд и космических кораблей, мир, в котором его ждала Земля, был ему формально известен лучше, чем любому другому жителю поселка. Только об этом никто не догадывался. Потому что Казик запомнил все, что говорил о Земле Старый, все, что слышал из разговоров взрослых. Он знал высоту Эвереста и даты жизни Александра Македонского, атомные веса всех минералов и длину Брахмапутры, его мальчишеская голова была напичкана цифрами и сведениями, не имеющими никакого отношения к сумрачному миру поселка. Особенно его пленяла история - бесчисленность поколений, каждое из которых жило, воевало, строило, сменяя друг друга на Земле. Миллиарды людей и миллионы событий, связанных сложным клубком отношений, превращали лес и поселок в некую абстракцию, подобие скучного сна, который надо претерпеть. "Я целый год буду ходить по музеям, - говорил он себе, - я знаю, как они называются: Эрмитаж, Лондонский музей, Прадо, Пергамон..." Но об этом он никому не говорил. Зачем говорить?
     Когда летом Марьяна, Дик с Олегом и Томас Хинд пошли к перевалу, Казик мысленно прошел с ними весь путь по горам. И задолго до того, как они возвратились, он перестал есть, спать - он слушал. Слушал, когда они вернутся. Именно он встретил их, километрах в десяти от поселка, когда они из последних сил тащили по грязной земле самодельные сани, нагруженные сокровищами с корабля.
     Он допросил каждого в отдельности, тихо и настойчиво, о том, что они видели на корабле. Он знал, что надо ждать следующего лета, чтобы вернуться к "Полюсу", и три года казались ему недолгими. Пройдет зима, Олег с Сергеевым догадаются, как починить связь, настроят радио, и тогда Земля пришлет помощь.
     Когда стемнело, а стемнело часа в четыре. Дик с Казиком остановились на ночлег в роще вонючек. Звери леса избегают таких мест, но если потерпеть, то к запаху можно привыкнуть. На следующее утро Дик с Казиком нашли стадо мустангов, подкрались к нему так, что насекомые их не учуяли, и выборочно убили нескольких старых самцов. Дик стрелял из арбалета, бластер, взятый на корабле, он носил с собой, но не пользовался им - берег заряд. Казик убил только одного мустанга. Его задача на охоте была другой - он гнал самцов к Дику так, чтобы они не могли взлететь. Убил он, метнув нож, который ему выточил Сергеев, - он сделал ножи всем жителям поселка из металлической лестницы. Ее притащили с "Полюса".
     Дик остался свежевать мустангов: вырезать пузырь, не повредив его, - кропотливая работа, не для мальчишки. Казику не сиделось на месте, он пошел вниз по берегу ручья, поглядеть, нет ли там улиток. Из их раковин получались отменные скребки и блюдца - женщины в поселке скажут спасибо.
     Казик прошел метров триста. Он думал о волшебной стране Индии, где в молодости жила Луиза, он входил в ворота города со сказочным названием Хайдарабад. И вдруг он услышал хлопок, что-то мелькнуло перед глазами, и в следующее мгновение Казик обнаружил, что стоит посреди озерка, которого только что не было.
     Озерко было совершенно круглым, метра три в диаметре, глубиной сантиметра два-три, не больше - травинки и камешки выступали из него. Оно было совершенно гладким и отражало затянутое облаками фиолетовое небо. Как будто сверху упала громадная капля.
     Казик замер. Как любой обитатель леса, он не любил неожиданностей.
     Лес насторожился и молчал. Казик хотел отступить и осторожно начал поднимать ногу. Но жидкость держала его за сапоги, сшитые из толстой рыбьей кожи, на глазах твердела, стекленела.
     Казик встревожился и свистнул, призывая на помощь Дика. Он не сообразил, что ушел далеко и Дик не услышит. Тогда он снова замер, размышляя, что делать. И тут плотная стена листьев зашевелилась, и из них медленно вылезла тварь, схожая с крабом, с которого сняли панцирь и спереди приспособили хобот. Тварь была незнакома Казику и не имела названия. Но от нее исходила опасность. И мальчик назвал ее гадом.
     По сторонам хобота, ниже бессмысленных оловянных глаз, у гада были отверстия, затянутые мембранами. Мембраны чуть дрожали, и Казик интуитивно понял, что ему надо опасаться именно их. Поэтому, когда мембраны открылись и из скрытых ими отверстий метнулись две струи клейкой желтой жидкости, Казик был к этому готов и, хоть его ноги были прикованы к затвердевшей луже, извернулся и присел. Жидкость с громким плеском ударилась о лужу и потекла по ней, как вода по льду.
     Гад был очень удивлен, что промахнулся. Он не привык к подобному поведению жертвы. Гад повел головой, поднял к небу хобот, затопал тонкими ломкими ногами - он был в гневе.
     Казик даже улыбнулся, увидев, как гад прикрыл отверстия мембранами и начал раздуваться, пыжиться, тужиться, затем вновь открыл мембраны, но вместо упругих струй из отверстий вылились две жалкие струйки. Гад осел на задние лапы - видно, собрался ждать и думать, если у него, конечно, было чем думать. Казику же предстояло решить проблему, как выбраться из ловушки.
     Клей, ссохшись, сжал ноги. Ясно было, что сапогами придется пожертвовать. Казик стал вытаскивать ноги из сапог. Теперь надо было прыгнуть в сторону, метра на полтора, стараясь не коснуться голыми ступнями клея. Глядя на Казика, гад снова взволновался. Он потрогал когтем передней ноги клей с края и, поняв, что тот еще не засох и жертву голыми лапами не взять, отправился, медленно и неуверенно переставляя ноги, вокруг клеевой ловушки, отыскивая место, откуда можно дотянуться до Казика хоботом.
     Казик прыгнул в дальнюю от гада сторону так, чтобы приземлиться на руки и подтянуть ноги. Прыжок почти удался, но правая нога голой подушечкой ступни коснулась края клеевого озера, и ее, прихватив клеем, остро обожгло. Пытаясь оторвать ногу, Казик закричал так, что слышно было, наверно, в поселке, а гад, сообразив наконец, что муха попалась, шустро поспешил к Казику.
     Изогнувшись, Казик вытащил нож и хотел было метнуть его в гада, но понял, что важнее сейчас освободить ногу - неизвестно еще, поможет ли нож против этого существа.
     Казик быстрыми движениями попытался срезать слой клея, но нож только скользил по стеклянной поверхности, И тогда, чувствуя, как тянется к нему хобот гада, Казик полоснул себе по ступне, промахнулся и поднял нож, чтобы ударить в хобот, который уже дотянулся до него, обдав холодным кислым запахом.
     И в этот момент Дик выстрелил в гада из бластера.
     Дик не слышал свиста, но услышал крик о помощи и, когда прибежал, испугался за Казика. Он стрелял, пока рыхлое тело не превратилось в черный дымящийся клубок и ноги не рассыпались, как сучья, обломанные с дерева. Пахло озоном.
     Казик с удивлением поглядел на кучу золы, окруженную сухими сучьями, и сказал:
     - Зачем же так? Пистолет жалко.
     Он никогда еще не видел действия бластера, но знал, что заряд надо беречь.
     - Дурак, - сказал Дик. - Он бы тебя высосал. Кто по лесу ходит задрав нос? В Индию собрался?
     Казик промолчал. Ему удалось оторвать ступню от клея. Текла кровь. Он полез в мешок за бальзамом. Потом сказал:
     - Сапоги жалко.
     Ногу смазали и перевязали, и Казик доехал до поселка на плечах Дика. Дику было тяжело. Он тащил еще и мешок с пузырями мустангов, но Дик был сильным, и все знали об этом. Поэтому он терпел. Казик тоже молчал, хотя нога болела, и потом, в поселке, он две недели прыгал на одной ноге.
     Приключение с Казиком послужило причиной важных событий. Первым толчком к ним послужили слова Казика. Он тогда сидел на койке и смотрел, как его приемная мать шьет ему сапоги. Еще утром Вайткус принес крой - он вырезал заготовки из рыбьей кожи, и большая Луиза сшивала их. Работа эта была первобытная, хотя Марьяна и принесла с "Полюса" настоящие иголки. Ниток она там не нашла, и потому в поселке, как и прежде, использовали нитяные стебли водорослей, а они были довольно толстыми, и их все время приходилось связывать - уж очень коротки. Луиза как всегда ворчала, потому что ненавидела шитье, на которое в поселке уходило так много времени, Казик смотрел на нее, а потом сказал:
     - Как выздоровлю, пойду в лес и притащу этого гада.
     - Какого гада? Зачем? - не поняла Луиза.
     - Чтобы шить.
     - Почему твой гад должен шить?
     - Ты не понимаешь, - сказал Казик. - Он не будет шить, он будет клеить.
     Луиза пропустила слова Казика мимо ушей, но тот был человеком настойчивым. Как только он смог подняться с постели, он приковылял к Старому и попросил у него ненужную сеть. Старый ловил сетями рыбу в озерках за болотом, сети часто рвались, и Старый, который считал вязанье сетей лучшим транквилизатором и потому накопил их великое множество, выбрал самую большую и крепкую и даже согласился участвовать в экспедиции по поимке гада.
     Еще в поход отправились Фумико, сводная сестра Казика, и старший из детей Вайткуса, добряк Пятрас. Ну и, конечно Дик.
     Три дня они путешествовали по зарослям, пока не отыскали плюющего клеем гада. Дик раздразнил его, и гад выплюнул весь запас клея. После этого накрыть его сетью и дотащить до поселка было нетрудно. Главное - не обломать ему ноги.
     Гаду соорудили клетку, кормили его червями и улитками. Он себя отлично чувствовал, обмотал клетку изнутри паутиной и считал родным домом. Он был туп и медлителен, ну а что до непривлекательной внешности - в поселке привыкли к уродам и пострашнее.
     Назвали гада Чистоплюем. Можно было бы назвать Чистоплюя пауком или крабом, но эти имена уже достались другим существам.
     Старый давно заметил, что постепенно земной язык изменяется, приспосабливается к новой действительности. Словарный запас детей питался лишь из речи небольшой кучки взрослых, остальной мир планеты был безгласен. Поэтому он неизбежно беднел, несмотря на то что Старый в школе заставлял учеников заучивать наизусть стихи, которые помнил, а если не помнил, то звал других взрослых, и они восстанавливали забытые тексты вместе.
     "Хорошо ребенку на Земле, - говорил Старый. - Родители только сетуют - сколько лишних слов он схватывает в школе или на улице, включая визор или путешествуя. А ведь земной ребенок - счастливый человек. У него избыток информации, которая льется на него со всех сторон. И вся облечена в слова. А что у нас? Полдюжины взрослых, которые обходятся тысячью слов".
     Олег не соглашался со Старым. Он считал, что язык нового поколения не так уж и беднеет. Он просто изменяется. Потому что дети часто должны находить слова для явлений и вещей, которые неизвестны или неинтересны взрослым. Им приходится не только самим придумывать слова, но и вкладывать в старые новое содержание. Как-то Олег слышал через перегородку, как шестилетний Ник Вайткус оправдывается перед Старым, что опоздал на урок.
     - Я трех ягодинок принял на ложку, - говорит он, - на ноготь глубже Арниса.
     - Иди садись, - ответил Старый, сделав вид, что понял. Но не понял. А для Олега эта фраза была полна значения. Ее не надо было расшифровывать, достаточно окунуться в мир мальчишек поселка, о котором Старый, чтобы он ни говорил, имел только приблизительное представление.
     А дело было вот в чем: как-то прошлым летом на яблони, что росли у изгороди, напали "ягодки". Это были ленивые красные жучки, которые висели на ветках, не спеша вгрызаясь в кору. Вайткус старался истребить их, поливал яблони раствором, похожим на известь, даже разбавленным шакальим ядом, но ничего не выходило - они были живучи и упрямы. А потом в один прекрасный день ягодки исчезли. Взрослые ничего не заметили, а Вайткус вздохнул с облегчением - крупные сладкие плоды деревьев были источником витаминов зимой. Мальчишки же знали, что ягодки никуда не исчезали, а превратились в голубоватые острые шипы, которые закопались в землю возле изгороди, чтобы переждать зиму. Ребята называли эти шипы ягодинками, взрослые же никакой генетической связи между ягодами и ягодинками не видели. Эти шипы обладали удивительной способностью. Если какое-нибудь теплокровное существо проходило в том месте близко от изгороди, шипы выскакивали из земли, стремясь вонзиться в кожу, чтобы оставить в нем семечко, микроскопическое, растворявшееся в человеческой крови и потому безвредное. Но укол шипа был болезненным. Мальчишки придумали игру. Они снимали сандалии, подошвы которых Сергеев вытачивал из твердой и упругой скорлупы лесных кокосов и которые на детском языке звались ложками, и дразнили ими шипы. Шипы кидались на теплые подошвы и вонзались в них. Выигрывал тот, кто набирал больше шипов и чьи шипы вонзались в подошву глубже. Игра была увлекательной, но небезопасной, потому что шип мог вонзиться и в руку. Следовательно, загадочная фраза Ника означала лишь, что он играл с Арнисом, подставляя подошву, и победил.
     ...Имя Чистоплюй было придумано Ириной, матерью Олега, и его сразу все приняли. Лишь с одной поправкой. Клей Чистоплюя взрослые называли, как и положено, клеем, а дети, что понятно, плюем.
     Появление Чистоплюя и в самом деле облегчило жизнь портных. Тем более после двух открытий Вайткуса, который обнаружил, что клей Чистоплюя затвердевает куда медленней, если его смешать со слюной, которая выделялась из хобота. А Сергеев догадался, как можно из засохшего клея вытачивать на токарном станке чашки и тарелки. Если же подмешать в клей краску, которую можно добыть из цветных глин у болота, то посуда становится разноцветной и очень красивой.
     На зиму Чистоплюй задремал и почти ничего не ел, да и клею от него было трудно допроситься. Хорошо еще, что Вайткус догадался запасти клей на зиму в закрытых сосудах. С приходом весенней оттепели Чистоплюй очнулся, начал волноваться, вертеться в клетке и плеваться почем зря.
    
     Бесконечная оттепель принесла насморки, бронхиты, обострения ревматизма. Мать лежала с радикулитом, и Олегу пришлось самому разогревать кашу и похлебку.
     Олег уже убедился в том, что лекарства действуют выборочно. Те, кто в них верит, выздоравливают, а кто не верит, продолжают болеть. Правда, он не относил свои выводы к настоящим лекарствам, которые принес с корабля. Но те лекарства были от настоящих болезней, от тех, от которых раньше люди умирали - от заражения крови, от воспаления легких. Корабельных лекарств было мало, их берегли. Эгли Вайткус держала их в специальном ящичке.
     У матери был целый запас всяких плошек, деревянных баночек и коробочек с сушеными травами и средствами. Вот и сейчас, хотя Олег был очень голоден, он в первую очередь разогрел воды и настоял в ней жгучую смесь для растираний. В хижине было почти совсем темно, только плошка горела на столе, мать лежала под шкурами. Она сказала:
     - Ты ешь, я потерплю. Я весь день терпела. Сидела одна дома и терпела. Я думала, может, ты пораньше придешь.
     - Сейчас, мам, - сказал Олег, - сейчас настоится, и я тебя разотру.
     - Нет, ты ешь, - ответила мать. - Ты теперь нужный человек, от тебя все зависит. И вообще ты побледнел, исхудал. Я потерплю, ты не беспокойся. В самом деле, что может со мной случиться, просто радикулит, от этого еще никто не умирал.
     За перегородкой у Старого что-то упало. Давно уже можно было разъехаться, новую хижину построить или Старому переехать в пустую, напротив Вайткусов. Но они привыкли жить вместе, Старый, Ирина и Олег, они не были одной семьей, но ели часто вместе, к тому же Старый с Ириной, когда были одни, подолгу разговаривали. Старый стал очень разговорчив, он почти все время говорил, ему трудно было молчать. Может, и школа была на нем, потому что он так любил говорить. А мать жаловалась и сердилась на жизнь. У нее остался только страх за Олежку, как бы он не упал, не заболел, только бы его не потерять. Олегу уже скоро двадцать, он взрослый человек, он целыми днями сидит с Сергеевым в мастерской, они делают нужные для поселка вещи и еще все время учатся с помощью справочников, которые Олег притащил с "Полюса". У них одна идея - наладить связь. Тогда можно будет с "Полюса" сообщить на Землю, где люди, которые остались живы. Сколько лет поселок живет надеждой возвратиться на Землю, но раньше надежда была робкая и абстрактная, а теперь она стала реальной. Мать Олега повторяла, что если связь не смогли наладить специалисты, инженеры, которые оставались живы после крушения корабля, то что могут сделать мальчишка и старый инвалид? В самом деле, она боялась, что Олегу придется снова идти к перевалу, где лежит разбитый "Полюс". Один раз Олежке удалось вернуться, а во второй раз ему не вернуться. Но разве лучше всю жизнь прожить в этом вонючем поселке, среди каракатиц и мух, когда рядом нависает страшный лес, полный чудовищ и убийц? Нет, она не знала, что хуже, все было хуже.
     Олег принес настой, он все-таки хороший мальчик, добрый, самый лучший в поселке. Он сильно повзрослел за эту зиму, как бы отец порадовался, что она вырастила такого сына.
     Олег растер матери спину. Прикосновение жгучей жидкости было приятно, потому что оно означало жизнь. Тело ее еще живет и чувствует, и у сына жесткие теплые ладони, и он умеет растирать спину, он столько раз это делал за последние годы, это великое счастье, что есть на свете руки, которые могут делать тебе добро. Ирина тихо заплакала от неожиданной радости, а из-за перегородки донесся голос Старого:
     - Тебе помочь, Олег?
     - Нет, спасибо, - ответил Олег. - Но вы приходите, я уже суп разогрел, мы с вами пообедаем.
     - Спасибо, я сыт, - ответил Старый, и Ирина сквозь слезы улыбнулась, потому что услышала - у нее был чуткий слух, - как Старый стал собираться в гости, мыл свою миску, потом начал переодеваться; он ценил понятие "ходить в гости", даже если это была соседняя комната за перегородкой.
     Они сели за стол втроем, Ирине стало лучше, потому что у нее исправилось настроение. Она верила в жгучий отвар, а поэтому он ей помогал. Старый принес к похлебке сушеных орехов, сам собирал их и сам сушил на жаровне. Он надел новую куртку, у нее был один рукав. Олег иногда удивлялся, как человек может обходиться без руки; почти все Старый делал так, словно не был инвалидом.
     - Когда в следующий раз пойдешь на корабль, - сказал он, глядя, как Олег наливает из лохани похлебку, - обязательно принеси много бумаги. Это была роковая ошибка, что ты взял так мало бумаги.
     - Я знаю. - Этот упрек Олег слышал уже много раз.
     - Пока бумаги у нас не было совсем, - продолжал Старый, - мы отлично без нее перебивались. А мы устроили бумажный пир, я сам виноват, я даже детям в школе давал листки, чтобы они писали сочинения, но можно ли меня за это упрекнуть?
     - Нет, нельзя, - сказала Ирина, - я тебя понимаю.
     - А Линда Хинд написала целую поэму о Томасе, - сказал Олег.
     - Человечество привыкло передавать бумаге свои мысли, и поэтому микропленки и видеокатушки не смогли заменить бумагу. На Земле у меня есть неплохая библиотека, из настоящих книг. И она ни у кого не вызывает удивления. Так что ты обязательно принеси бумагу. Сила белого листа, на котором человек хочет выразить мысли или образы, наполняющие его, невероятна. Да и дети совсем иначе будут учиться.
     - До лета еще жить да жить, - сказала мать. Она сидела прямо, напряженно, неподвижно, чтобы не нарушить позу, вне которой ее настигала боль. - Меня удивляет, как вы все, взрослые люди, бегаете теперь к Олежке - об этом не забудь, это принеси...
     - Если бы я мог дойти до корабля, - ответил Старый, - я бы лучше Олега сообразил, что надо взять. У меня опыт.
     - А у меня интуиция, - сказал Олег лениво.
     От горячей похлебки тянуло в сон. Они сегодня кончили вытачивать металлические части для мельницы, чтобы с теплом поставить ее на ручье. Из-за этой мельницы Олег запустил занятия электроникой, только перед сном он успевал прочесть параграф в учебнике и утром до работы ответить его Сергееву.
     - В следующий раз, - сказал Олег, - притащим с корабля целый воз добра. Я же не думал, что все так быстро исчезнет.
     - Оно не исчезло. Оно рассосалось на нужды поселка, - сказал Старый.
     - И почти половина ушла к Эгли и Сергееву, - сказала мать, и непонятно было, довольна она этим или осуждает Эгли и Сергеева.
     - Еще бы, - сказал Олег. - У Сергеева мастерская, он все делает. А Эгли лечит.
     - Я ей даже микроскоп отдал. На время, - сказал Старый. Он был горд своей жертвой.
     В поселке в принципе все было общее, иначе не проживешь. Но были вещи собственные, довольно много вещей. Зеркало у Марьяны, микроскоп у Старого, книга "Анна Каренина" у матери. Не говоря уже об одежде или посуде. Из-за того, что были собственные вещи, иногда происходили казусы. Например, зеркало было только у Марьяшки. Его нашел на корабле Олег, карманное круглое зеркальце, а потом, уже на обратном пути, подарил Марьяне. Зеркало оказало огромное влияние на жизнь поселка. Раньше люди себя не видели. Других видели, а себя нет. Разве только в луже или в пленке окна. А зеркало сказало людям правду, и чаще всего грустную правду. Ведь взрослые помнили себя с тех времен, когда было много зеркал. А тут они увидели, как изменились, постарели и подурнели. Молодые же вообще себя не видели раньше. А тут надо было сформировать к себе отношение. Марьяна, например, мнение о себе изменила к худшему. Когда она увидела в зеркальце скуластое обветренное лицо со впалыми щеками, с острым подбородком и треснутыми губами, все в синих точках от укусов перекати-поля, и два больших шрама на шее, она поняла, что она урод и никому никогда не сможет понравиться. Она даже не увидела своих больших серых глаз, длинных черных ресниц, пышных и упругих волос, обрезанных коротко и не очень ровно. А вот Лиз, наоборот, решила с помощью зеркала, что она очень красива, почти как Анна Каренина. Она стала носить косу, а потом черной сажей намазала себе ресницы, чтобы быть еще красивее. Именно Лиз украла у Марьяны зеркало. Она просто жить без него не могла. Марьяна давала зеркало другим - а желающих поглядеться в него было много. Лиз сказала, что зеркало потерялось. Все очень расстраивались, а дня через два слепая Кристина, которая жила с Лиз, изощренным слухом уловила, что Лиз смотрится в зеркало. Она начала бить Лиз сухими кулачками и плакать от обиды, что Лиз такая плохая, а потом заставила ее отнести зеркальце Марьяне и во всем признаться. Лиз зеркало отнесла и сказала, что нашла его в щели, за кроватью. А на следующий день Кристина, сидевшая у своих дверей, окликнула пробегавшую мимо Марьяну:
     - Лиз вернула тебе зеркало?
     - Спасибо, да.
     - И сказала, что она нарочно не хотела его возвращать?
     После короткой паузы Марьяна ответила:
     - Да, сказала.
     Кристина поняла, что Лиз ничего не сказала. Но больше никто об этом не разговаривал...
     Олег положил всем каши. Старый посыпал кашу орешками. Олег принес сладкий сироп, в этом году сироп был очень вкусный, потому что Вайткус добавлял в него яблоки.
     - Мне хочется верить, - сказал Олег, - что мы починим связь. И тогда не нужно будет тащить оттуда вещи. Я как вспомню сейчас, чего нам стоило эти сани до поселка дотащить, умереть можно.
     - Мы должны предусмотреть все варианты, - сказал Старый. - Разумеется, рано или поздно нас найдут. Но мы должны быть готовы к худшему.
     - Мы всегда готовы к худшему. Хуже некуда, - сказала Ирина.
     - Не зарекайся, - сухо улыбнулся Старый.
     - Жалко, что планетарные катера разбились, - сказал Олег. - А вездеходы по горам не пройдут. Но я думаю, если со связью не получится, мы с Сергеевым запустим планетарный катер.
     - Хорошо бы, - сказал старик. - Но это потребует нескольких походов к кораблю.
     - А может быть, - сказал Олег, - мы с Сергеевым это обсуждали - два или три человека останутся на корабле на зиму.
     - Это исключено, - отрезала мать. - Я никогда этого не допущу.
     - При условии, что будет отопление и свет.
     - Температура у перевала зимой падает градусов до шестидесяти мороза, - сказал старик. - Не тешься пустыми мечтами. Я конкретен в моих запросах. Кипа бумаги, вот и все.
     - Если бы хоть какой-нибудь транспорт, - вздохнул Олег, наливая сироп в кашу. - Хоть маленький самолетик.
     - Мы вынуждены проходить по тяжкому пути, пройденному человечеством, - ответил серьезно Старый. - Сначала изобретаем колесо.
     - Колесо нам почти не нужно, - ответил Олег. - В лесу нет дорог. Вот если бы было два поселка...
     - Колесо уже изобретено, и у нас есть телега, - сказал Старый. - Теперь бы паровую машину.
     - Мы с Сергеевым сделаем котел, - сказал Олег. - Мы уже придумали. Из клея.
     - После парового котла мы изобретем... воздушный шар, - улыбнулся Старый.
     - Я думал о воздушном шаре, - сказал Олег. - Я много раз думал о воздушном шаре. Почему не сделать воздушный шар?
     - В тебе говорит заблуждение человека, который никогда не делал воздушных шаров, - сказал Старый. - Для того чтобы поднять хотя бы одного человека, шар должен быть громадным.
     - Ну насколько громадным?
     - Метров в тридцать высотой. Это можно подсчитать. И второе - шары наполняются гелием или водородом. Где ты это достанешь?
     - Вы же сами рассказывали, что братья Монгол...
     - Монголфье.
     - Братья Монголфье поднимались на шаре, наполненном горячим воздухом.
     Олег подошел к печке и подбросил поленце. Оно сразу запылало голубоватым жарким пламенем. Отблески заиграли на лицах.
     - У них была специальная горелка. И топливо.
     - Какое? - спросил Олег.
     - Ну уж по крайней мере не дрова.
     - Я лягу, - сказала мать. - Помоги мне, Олежка.
     Старый успел первым, он подвел мать к постели и уложил ее.
     - С топливом можно придумать, - сказал Олег, глядя в огонь. - И горелку мы сделаем.
     - Ты всерьез это замыслил?
     - Совершенно серьезно, - сказал Олег. - Если подняться к перевалу на воздушном шаре, это будет громадная экономия времени и сил. Хотя бы подняться. А может, и спуститься. Или сделать два шара, три шара. Один для людей, другой грузовой.
     - Оставь эти бредни! - испугалась мать. - Еще полетишь и разобьешься.

/ Полные произведения / Булычев К. / Поселок (фантастический роман)