Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Островский А.Н. / Доходное место

Доходное место [3/4]

  Скачать полное произведение

    Белогубов. Это уж подлость! За это выгнать нужно.
    Юсов. Именно выгнать. Не марай чиновников. Ты возьми, так за дело, а не за мошенничество. Возьми так, чтобы и проситель был не обижен и чтобы ты был доволен. Живи по закону; живи так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Что за большим-то гоняться! Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. А этот уж что за человек! Не нынче, так завтра под красную шапку угодит.
    Белогубов (наливает рюмку). Пожалуйте, Аким Акимыч! Что я у вас попрошу, вы мне не откажете? Я вам в ножки поклонюсь.
    Юсов. Проси.
    Белогубов. Помните, вы прошлый раз прошлись под машину: "По улице мостовой"-с?
    Юсов. Ишь что выдумал!
    Белогубов. Осчастливьте, Аким Акимыч! Так, чтоб уж я всю жизнь помнил.
    Юсов. Изволь, изволь. Для тебя только! Вели пустить "По улице мостовой".
    Белогубов. Эй, Василий! Пусти "По улице мостовой", да постой у двери, посмотри, чтобы не вошел кто.
    Василий. Слушаю-с. (Заводит машину.)
    Юсов (показывая на Жадова). Вот этот-то! Не люблю я его. Пожалуй, подумает что-нибудь.
    Белогубов (садясь к Жадову). Братец, будьте с нами по-родственному. Вот Аким Акимыч вас конфузятся.
    Жадов. Чего же он конфузится?
    Белогубов. Да они потанцевать хотят. Надо, братец, и развлечение какое-нибудь иметь после трудов. Не все же работать. Что ж такое! Это удовольствие невинное, мы никого не обижаем!
    Жадов. Танцуйте, сколько угодно, я вам не меш ю.
    Белогубов (Юсову). Ничего-с, Аким Акимыч, он с нами по-родственному.
    Василий. Прикажете пустить?
    Юсов. Пускай!
    Машина играет "По улице мостовой". Юсов пляшет. По окончании все, кроме Жадова, хлопают.
    Белогубов. Нет, уж теперь нельзя-с! Надо шампанского выпить! Василий, бутылку шампанского! Да много ли денег за все?
    Василий (считает на счетах). Пятнадцать рублей-с.
    Белогубов. Получи! (Отдает.) Вот тебе полтинник на чай.
    Василий. Благодарю покорно-с. (Уходит.)
    Юсов (громко). Вы, молодежь, молокососы, чай, смеяться над стариком!
    1-й чиновник. Как можно, Аким Акимыч, мы не знаем, как вас благодарить!
    2-й чиновник. Да-с.
    Юсов. Мне можно плясать. Я все в жизни сделал, что предписано человеку. У меня душа покойна, сзади ноша не тянет, семейство обеспечил - мне теперь можно плясать. Я теперь только радуюсь на Божий мир! Птичку увижу, и на ту радуюсь, цветок увижу, и на него радуюсь: премудрость во всем вижу.
    Василий приносит бутылку, откупоривает и наливает в продолжение речи Юсова.
    Помня свою бедность, нищую братию не забываю. Других не осуждаю, как некоторые молокососы из ученых! Кого мы можем осуждать! Мы не знаем, что еще сами-то будем! Посмеялся ты нынче над пьяницей, а завтра сам, может быть, будешь пьяница; осудишь нынче вора, а может быть, сам завтра будешь вором. Почем мы знаем свое определение, кому чем быть назначено? Знаем одно, что все там будем. Вот ты нынче посмеялся (показывая глазами на Жадова), что я плясал; а завтра, может быть, хуже меня запляшешь. Может быть (кивая головой на Жадова), и за подаянием пойдешь, и руку протянешь. Вот гордость-то до чего доводит! Гордость, гордость! Я плясал от полноты души. На сердце весело, на душе покойно! Я никого не боюсь! Я хоть на площади перед всем народом буду плясать. Мимоходящие скажут: "Сей человек пляшет, должно быть, душу имеет чисту!" - и пойдет всякий по своему делу.
    Белогубов (поднимая бокал). Господа! За здоровье Акима Акимыча! Ура!
    1-й и 2-й чиновники. Ура!
    Белогубов. Вот бы вы, Аким Акимыч, осчастливили нас, заехали к нам как-нибудь. Мы еще с женой люди молодые, посоветовали бы нам, поученье бы сказали, как жить в законе и все обязанности исполнять. Кажется, будь каменный человек, и тот в чувство придет, как вас послушает.
    Юсов. Заеду как-нибудь. (Берет газету.)
    Белогубов (наливает бокал и подносит Жадову). Уж я, братец, от вас не отстану.
    Жадов. Что вы мне не дадите почитать! Интересная статья попалась, а вы все мешаете.
    Белогубов (садясь подле Жадова). Братец, вы на меня напрасно претензию имеете. Бросимте, братец, всю эту вражду. Выкушайте! Для меня теперь это ничего не значит-с. Будемте жить по-родственному.
    Жадов. Нельзя нам с вами жить по-родственному.
    Белогубов. Отчего же-с?
    Жадов. Не пара мы.
    Белогубов. Да, конечно, кому какая судьба. Я теперь в счастии, а вы в бедном положении. Что ж, я не горжусь. Ведь это, как кому судьба. Я теперь все семейство поддерживаю, и маменьку. Я знаю, братец, что вы нуждаетесь; может быть, вам деньги нужны; не обидьтесь, сколько могу! Я даже и за одолжение не сочту. Что за счеты между родными!
    Жадов. С чего вы выдумали предлагать мне деньги!
    Белогубов. Братец, я теперь в довольстве, мне долг велит помогать. Я, братец, вижу вашу бедность.
    Жадов. Какой я вам братец! Оставьте меня.
    Белогубов. Как угодно! Я от души предлагал. Я, братец, зла не помню, не в вас. Мне только жаль смотреть на вас с женой с вашей. (Отходит к Юсову.)
    Юсов (бросая газету). Что нынче пишут! Ничего нравоучительного нет! (Наливает Белогубову.) Ну, допивай. Пойдемте!
    Белогубов (допивает). Пойдемте!
    Василий и Григорий подают шинели.
    Василий (подает Белогубову два свертка). Вот, захватите-с.
    Белогубов (умильно). Для жены-с. Люблю-с.
    Уходят. Досужев входит.
    
    ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
    Жадов и Досужев.
    Досужев. Не стая воронов слеталась!
    Жадов. Правда ваша.
    Досужев. Поедемте в Марьину рошу.
    Жадов. Мне нельзя.
    Досужев. Отчего же? Семья, что ли? Детей нянчить надо?
    Жадов. Детей не нянчить, а жена дома дожидается.
    Досужев. Да вы давно с ней не видались?
    Жадов. Как давно? Сегодня утром.
    Досужев. Ну, так это недавно. Я думал, дня три не видались.
    Жадов смотрит на него.
    Что вы на меня смотрите! Я знаю, что вы думаете обо мне. Вы думаете, что я такой же, как вот эти франты, что ушли; так ошибаетесь. Ослы во львиной шкуре! Только шкура-то и страшна. Ну и пугают народ.
    Жадов. Признаться вам сказать, я никак не разберу, что вы за человек.
    Досужев. А вот, изволите ли видеть, во-первых - я веселый человек, а во-вторых - замечательный юрист. Вы учились, я это вижу, и я тоже учился. Поступил я на маленькое жалованье; взяток брать не могу - душа не переносит, а жить чем-нибудь надо. Вот я и взялся за ум: принялся за адвокатство, стал купцам слезные прошения писать. Уж коли не ехать, так давайте выпьем. Василий, водки!
    Василий уходит.
    Жадов. Я не пью.
    Досужев. Где вы родились? Ну, да это вздор! Со мной можно. Ну вот-с, стал я слезные прошения писать-с. Ведь вы не знаете, что это за народ! Я вам сейчас расскажу.
    Входит Василий.
    Налей две. Получи за весь графин. (Отдает деньги.)
    Жадов. И с меня за чай. (Отдает.)
    Василий уходит.
    Досужев. Выпьем!
    Жадов. Извольте; для вас только, а то, право, не пью.
    Чокаются и пьют. Досужев наливает еще.
    Досужев. Напиши бороде прошение просто да возьми с него недорого, так он тебя оседлает. Откуда фамильярность явится: "Ну, ты, писака! на тебе на водку". Почувствовал я к ним злобу неукротимую! Выпьемте! Пити вмерти, й не пити вмерти; так вже лучше пити вмерти.
    Пьют.
    Стал я им писать по их вкусу. Например: надо представить вексель ко взысканию - и всего-то десять строк письма, а ему пишешь листа четыре. Начинаю так: "Будучи обременен в многочисленном семействе количеством членов". И все его орнаменты вставишь. Так напишешь, что он плачет, а вся семья рыдает до истерики. Насмеешься над ним да возьмешь с него кучу денег, вот он и уважает тебя, и кланяется в пояс. Хоть веревки из него вей. Все их толстые тещи, все бабушки невест тебе сватают богатых. Человек-то уж очень хорош, по душе им пришелся. Выпьемте!
    Жадов. Будет!
    Досужев. За мое здоровье!
    Жадов. Уж разве за ваше здоровье.
    Пьют.
    Досужев. Много надо силы душевной, чтобы с них взяток не брать. Над честным чиновником они сами же смеяться будут; унижать готовы - это им не с руки. Кремнем надо быть! И храбриться-то, право, не из чего! Тащи с него шубу, да и все тут. Жаль, не могу. Я только беру с них деньги за их невежество да пропиваю. Эх! охота вам было жениться! Выпьемте. Как вас зовут?
    Жадов. Василий.
    Досужев. Тезка. Выпьем, Вася.
    Пьют.
    Я вижу, ты хороший человек.
    Жадов. Какой я человек! Я ребенок, я об жизни не имею никакого понятия. Все это ново для меня, что я от вас слышу. Мне тяжело! Не знаю, вынесу ли я! Кругом разврат, сил мало! Зачем же нас учили!
    Досужев. Пей, легче будет.
    Жадов. Нет, нет! (Опускает голову на руки.)
    Досужев. Так ты не поедешь со мной?
    Жадов. Не поеду. Зачем вы меня поили! Что вы со мной сделали!
    Досужев. Ну, прощай! Вперед будем знакомы! Захмелел, брат! (Жмет Жадову руку.) Василий, манто! (Надевает шинель.) Ты меня строго не суди! Я человек потерянный. Постарайся быть лучше меня, коли можешь. (Идет к двери и возвращается.) Да! вот тебе еще мой совет. Может быть, с моей легкой руки, запьешь, так вина не пей, а пей водку. Вино нам не по карману, а водка, брат, лучше всего: и горе забудешь, и дешево! Adieu*! (Уходит.) [*Прощай - франц.]
    Жадов. Нет! пить нехорошо! Ничего не легче - еще тяжелей. (Задумывается.)
    Василий, по приказанию из другой залы, заводит машину. Машина играет "Лучинушку".
    (Поет.) "Лучина, лучинушка, березовая!.."
    Василий. Пожалуйте-с! Нехорошо-с! Безобразно-с!
    Жадов машинально надевает шинель и уходит.
    
    
    ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
    
    ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
    В а с и л и й Н и к о л а и ч Ж а д о в.
    П о л и н а, жена его.
    Ю л и н ь к а, жена Белогубова.
    Ф е л и с а т а Г е р а с и м о в н а К у к у ш к и н а.
    Сцена представляет очень бедную комнату. Направо окно, у окна стол, на левой стороне зеркало.
    
    ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
    Полина (одна, смотрит в окно). Как скучно, просто смерть! (Поет.) "Матушка, голубушка, солнышко мое! пожалей, родимая, дитятко свое". (Смеется.) Какая песня в голову пришла! (Опять задумывается.) Провалился бы, кажется, от скуки. Загадать разве на картах? Что ж, за этим дело не станет. Это можно, можно. Чего другого, а это у нас есть. (Достает из стола карты.) Как хочется поговорить с кем-нибудь. Кабы кто-нибудь пришел, вот бы я была рада, сейчас бы развеселилась. А то на что это похоже! сиди одна, все одна... Уж нечего сказать, люблю поговорить. Бывало, мы у маменьки, утро-то настанет, трещим, трещим, и не увидишь, как пройдет. А теперь и поговорить не с кем. Разве к сестре сбегать? Да уж поздно. Эко я, дура, не догадалась пораньше. (Поет.) "Матушка, голубушка..." Ах, я и забыла погадать-то!.. Об чем бы загадать-то? А вот загадаю я, будет ли у меня новая шляпка? (Раскладывает карты.) Будет, будет... будет, будет! (Хлопает в ладоши, задумывается и потом поет.) "Матушка, голубушка, солнышко мое! пожалей, родимая, дитятко свое".
    Входит Юлинька.
    
    ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
    Полина и Юлинька.
    Полина. Здравствуй, здравствуй!
    Целуются.
    Как я тебе рада. Скидай шляпку!
    Юлинька. Нет, я к тебе на минуту.
    Полина. Ах, как ты хорошо одета, сестрица!
    Юлинька. Да, я теперь себе покупаю все, что только есть лучшего и нового из-за границы.
    Полина. Счастлива ты, Юлинька!
    Юлинька. Да, я могу про себя сказать, что я счастлива. А ты, Полинька, как ты живешь? Ужасно! Нынче совсем не такой тон. Нынче у всех принято жить в роскоши.
    Полина. Что же мне делать? Разве я виновата?
    Юлинька. А мы вчера в парке были. Как весело было - чудо! Какой-то купец угощал нас ужином, шампанским, фруктами разными.
    Полина. А я все дома сижу одна, со скуки погибаю.
    Юлинька. Да, Полина, я уж теперь совсем не та стала. Ты не можешь представить, как деньги и хорошая жизнь облагораживают человека. В хозяйстве я теперь ничем не занимаюсь, считаю низким. Я теперь все пренебрегаю, кроме туалета. А ты! ты! это ужасно! Что же твой муж делает, скажи, пожалуйста?
    Полина. Он меня даже и к вам не пускает, все велит сидеть дома да работать.
    Юлинька. Как это глупо! Представляет из себя умного человека, а нынешнего тону не знает. Он должен знать, что человек создан для общества.
    Полина. Как ты говоришь?
    Юлинька. Человек создан для общества. Кто ж этого не знает! Это нынче решительно всем известно.
    Полина. Хорошо, я это ему скажу.
    Юлинька. Ты бы с ним ссориться попробовала.
    Полина. Пробовала, да что толку. Он всегда прав выходит, а я виновата остаюсь.
    Юлинька. Да он любит тебя?
    Полина. Очень любит.
    Юлинька. А ты его?
    Полина. И я люблю.
    Юлинька. Ну, так ты сама виновата, душа моя. Лаской из мужчин ничего не сделаешь. Ты к нему ластишься - вот он и сидит сложа руки, ни об себе, ни об тебе не думает.
    Полина. Он много работает.
    Юлинька. Да что проку в его работе-то? Вот мой и немного работает, а посмотри, как мы живем. Надобно правду сказать, Онисим Панфилыч для дому отличный человек, настоящий хозяин: чего, чего у нас нет, кабы ты посмотрела. И в какое короткое время! Откуда он только берет! А твой! Что это? Ведь срам смотреть, как вы живете.
    Полина. Он все говорит: сиди, работай, не завидуй другим; будем и мы жить хорошо.
    Юлинька. Да когда же это будет? Состареешься, пока дождешься. На что тогда и удовольствие! Всякое терпение лопнет.
    Полина. Что же мне делать?
    Юлинька. Он просто тиран. Что с ним много-то разговаривать! Скажи, что ты его не любишь - вот и все тут. Или вот что лучше: ты скажи ему, что тебе надоела такая жизнь, что ты не хочешь с ним жить и переедешь к маменьке, и чтоб он не знал тебя. А я маменьку предупрежу об этом.
    Полина. Хорошо, хорошо! Я это обделаю в лучшем виде.
    Юлинька. Да сумеешь ли ты?
    Полина. Еще бы! Я какую хочешь сцену сыграю, не хуже всякой актрисы. Во-первых, нас дома к этому с малолетства приучили, а теперь я все сижу одна, работать-то скучно; я все сама с собою и разговариваю. Так научилась, что чудо. Только немного жаль его будет.
    Юлинька. А уж ты не жалей! А я тебе, Полина, шляпку привезла. (Вынимает из картона.)
    Полина. Ах, какая прелесть! Спасибо, сестрица, душенька! (Целует ее.)
    Юлинька. А то у тебя старая-то уж нехороша.
    Полина. Ужасная мерзость! Скверно на улицу выйти. Вот я теперь мужа подразню. Вот, скажу, милый мой, посторонние купили, а ты не догадаешься.
    Юлинька. Да уж делать нечего, Полинька, мы пока, сколько можем, будем тебя поддерживать. Только не слушай ты, пожалуйста, своего мужа. Ты ему растолкуй хорошенько, что ты его даром любить не будешь. Ты, глупенькая, пойми, за что их даром любить-то, мужьев-то? Это довольно странно! Обеспечь меня, дескать, во всем, чтобы я блистала в обществе, тогда я тебя и стану любить. Он от капризу не хочет твоего счастия, а ты молчишь. Попроси только он у дяди, и ему дадут такое же доходное место, как у моего мужа.
    Полина. Уж я теперь к нему пристану.
    Юлинька. Ты представь только себе: ты такая хорошенькая, одень-ка тебя со вкусом да посади в театр... при огне-то... все мужчины так на тебя лорнеты и уставят.
    Полина. Не говори, сестрица, заплачу.
    Юлинька. Вот тебе денег (достает из портмоне), иногда что понадобится, так можешь и без мужа обойтись. У нас теперь есть средства, так что мы решились даже другим благодетельствовать.
    Полина. Спасибо, сестрица! Только он, пожалуй, рассердится.
    Юлинька. Велика важность! Что на него смотреть-то! От родных, не от чужих. Что ж, по его милости, голодной сидеть! Прощай, Полина!
    Полина. Прощай, сестрица! (Провожает ее, Юлинька уходит.)
    
    ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
    Полина. Какая это Юлинька у нас умная! А я-то дура, дура! (Увидав картон.) Новая шляпка! новая шляпка! (Хлопает в ладоши.) Я теперь целую неделю буду весела, если только муж не расстроит. (Поет.) "Матушка, голубушка..." и т. д.
    Кукушкина входит.
    
    ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
    Полина и Кукушкина.
    Кукушкина. У тебя все песенки на уме.
    Полина. Здравствуйте, маменька! От скуки.
    Кукушкина. Я совсем и ходить-то к тебе не хотела.
    Полина. Отчего же, маменька?
    Кукушкина. Мерзко мне, сударыня, мерзко бывать у вас. Да так уж мимо шла, так зашла к тебе. Нищенство, бедность... фу... я этого видеть не могу! У меня чистота, у меня порядок, а здесь, что такое! Изба деревенская! Гадость!
    Полина. Чем же я-то виновата?
    Кукушкина. Бывают же такие мерзавцы на свете! А впрочем, я его и не виню: я на него никогда надежды не имела. Ты-то что ж молчишь, сударыня? Не я ли тебе твердила: не давай мужу потачки, точи его поминутно, и день, и ночь: давай денег да давай, где хочешь возьми, да подай. Мне, мол, на то нужно, на другое нужно. Маменька, мол, у меня тонкая дама, надо ее прилично принять. Скажет: нет у меня. А мне, мол, какое дело? Хоть укради, да подай. Зачем брал? Умел жениться, умей и жену содержать прилично. Да этак с утра да до ночи долбила бы ему в голову-то, так авось бы в чувство пришел. У меня бы на твоем месте другого и разговору не было.
    Полина. Что ж делать-то, маменька, у меня в характере никакой строгости нет.
    Кукушкина. Нет, уж ты лучше скажи, что у тебя в характере глупости много, баловства. А ты знаешь ли, что ваше баловство портит мужчин? У тебя все нежности на уме, все бы вешалась к нему на шею. Обрадовалась, что замуж вышла, дождалась. А нет, чтобы об жизни подумать. Бесстыдница! И в кого это ты такая уродилась! У нас в роду все решительно холодны к мужьям: больше все думают об нарядах, как одеться приличнее, блеснуть перед другими. Отчего и не приласкать мужа, да надобно, чтобы он чувствовал, за что его ласкают. Вот Юлинька, когда муж привезет ей что-нибудь из города, так и кинется ему на шею, так и замрет, насилу стащат. Оттого он чуть не каждый день ей и возит подарки. А не привезет, так она и губы надует и не говорит с ним два дни. Висни, пожалуй, к ним на шею-то, они и рады, им только это и нужно. Стыдись!
    Полина. Я чувствую, что я глупа; он приласкает меня, а я и рада.
    Кукушкина. А вот погоди, мы на него насядем обе, так авось подастся. Главное - не баловать и не слушать его глупостей: он свое, а ты свое; спорь до обмороку, а не уступай. Уступи им, так они готовы на нас хоть воду возить. Да гордость-то, гордость-то ему сшибить надо. Ты знаешь ли, что у него на уме?
    Полина. Где мне знать.
    Кукушкина. Это, вот видишь ли, есть такая дурацкая философия, я недавно в одном доме слышала, нынче она в моду пошла. Они забрали себе в голову, что умней всех на свете, а то все дураки да взяточники. Какая глупость-то непростительная! Мы, говорят, не хотим брать взяток, хотим жить одним жалованьем. Да после этого житья не будет! За кого ж дочерей-то отдавать? Ведь этак, чего доброго, и род человеческий прекратится. Взятки! Что за слово взятки? Сами ж его выдумали, чтобы обижать хороших людей. Не взятки, а благодарность! А от благодарности отказываться грех, обидеть человека надо. Коли ты холостой человек, на тебя и суда нет, юродствуй, как знаешь. Пожалуй, хоть и жалованья не бери. А коли женился, так умей жить с женой, не обманывай родителей. За что они терзают родительское сердце? Другой полоумный вдруг берет воспитанную барышню, которая с детства понимает жизнь и которую родители, не щадя ничего, воспитывают совсем не в таких правилах, даже стараются, как можно, отдалять от таких глупых разговоров, и вдруг запирает ее в конуру какую-то! Что же, по-ихнему, из воспитанных барышень им хочется прачек переделать? Уж коли хотят жениться, так и женились бы на каких-нибудь заблужденных, которым все равно, что барыней быть, что кухаркой, которые, из любви к ним, рады будут себе и юбки стирать и по грязи на рынок трепаться. А ведь есть такие, без понятия, женщины.
    Полина. Вот он и из меня, должно быть, то же хочет сделать.
    Кукушкина. Что нужно для женщины... образованной, которая видит и понимает всю жизнь, как свои пять пальцев? Они этого не понимают. Для женщины нужно, чтобы она одета была всегда хорошо, чтобы прислуга была, а главное - нужно спокойствие, чтобы она могла быть отдалена от всего, по своему благородству, ни в какие хозяйственные дрязги не входила. Юлинька у меня так и делает; она ото всего решительно далека, кроме как занята собой. Она спит долго; муж поутру должен распорядиться насчет стола и решительно всем; потом девка напоит его чаем и он уезжает в присутствие. Наконец она встает; чай, кофе, все это для нее готово, она кушает, разоделась отличнейшим манером и села с книжкой у окна дожидаться мужа. Вечером надевает лучшие платья и едет в театр или в гости. Вот жизнь! вот порядок! вот как дама должна вести себя! Что может быть благороднее, что деликатнее, что нежнее? Хвалю.
    Полина. Ах, вот блаженство-то! Хоть бы недельку так пожил.
    Кукушкина. Да, с своим мужем ты дождешься, как же!
    Полина. Уж вы его, маменька, хорошенько! А то мне, право, завидно. Юлинька, как ни приедет, все в новом платье, а я все в одном да в одном. Вот он идет. (Идет к дверям.)
    Жадов входит с портфелем. Целуются.
    
    ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
    Те же и Жадов.
    Жадов. Здравствуйте, Фелисата Герасимовна! (Садится.) Ах, как устал!
    Полина садится подле матери.
    Заработался совсем, отдыху себе не знаю. Утром в присутствие, днем на уроках, ночью за делами сижу: беру выписки составлять - порядочно платят. А ты, Полина, вечно без работы, вечно сложа руки сидишь! Никогда тебя за делом не застанешь.
    Кукушкина. Они у меня не так воспитаны, к работе не приучены.
    Жадов. Очень дурно. После трудно привыкать, когда с малолетства не приучены. А надобно будет.
    Кукушкина. Незачем ей и привыкать. Я их не в горничные готовила, а замуж за благородных людей.
    Жадов. Мы с вами различных мнений, Фелисата Герасимовна. Я хочу, чтобы Полина слушалась меня.
    Кукушкина. То есть вы хотите сделать из нее работницу; так уж такую бы себе под пару и искали. А уж нас извините, мы люди совсем не таких понятий в жизни, в нас благородство врожденное.
    Жадов. Какое благородство, это фанфаронство пустое! А нам, право, не до того.
    Кукушкина. Вас послушать, так уши вянут. А вот что нужно сказать: кабы я знала, что она, несчастная, будет такую нищенскую жизнь вести, уж ни за что бы не отдала за вас.
    Жадов. Вы ей, пожалуйста, не втолковывайте, что она несчастная женщина; я прошу вас. А то она, пожалуй, в самом деле подумает, что несчастная.
    Кукушкина. А то счастлива? Разумеется, в самом горьком положении женщина. Другая бы на ее месте я уж и не знаю что сделала.
    Полина плачет.
    Жадов. Полина, перестань дурачиться, пожалей меня!
    Полина. У тебя все дурачиться. Видно, ты не любишь, когда тебе правду-то говорят.
    Жадов. Какую правду?
    Полина. Уж разумеется, правду; маменька не станет лгать.
    Жадов. Мы с тобой ужо об этом поговорим.
    Полина. Не об чем говорить-то. (Отворачивается.)
    Кукушкина. Разумеется.
    Жадов (вздыхает). Вот несчастие!
    Кукушкина и Полина не обращают на него внимания и разговаривают шепотом. Жадов достает из портфеля бумаги, раскладывает на столе и в продолжение следующего разговора оглядывается на них.
    Кукушкина (громко). Вообрази, Полина, я была у Белогубова; он купил жене бархатное платье.
    Полина (сквозь слезы). Бархатное! Какого цвета?
    Кукушкина. Вишневое.
    Полина (плачет). Ах, Боже мой! Я думаю, как к ней идет!
    Кукушкина. Чудо! Только представь, какой проказник Белогубов! Насмешил, право, насмешил. Вот, маменька, я, говорит, вам жалуюсь на жену: я ей купил бархатное платье, она меня так целовала, укусила даже очень больно. Вот жизнь! Вот любовь! Не то, что у других.
    Жадов. Это невыносимо! (Встает.)
    Кукушкина (встает). Позвольте спросить, милостивый государь, за что она страдает? Дайте мне отчет.
    Жадов. Она уж вышла из-под вашей опеки и поступила под мою, и потому оставьте мне распоряжаться ее жизнью. Поверьте, что будет лучше.
    Кукушкина. Но я мать, милостивый государь.
    Жадов. А я муж.
    Кукушкина. Вот мы видим, каков вы муж! Никогда любовь мужа не может сравниться с родительскою.
    Жадов. Каковы родители!
    Кукушкина. Каковы бы ни были, все-таки не вам чета. Мы вот, милостивый государь, какие родители! Мы с мужем по грошам набирали деньги, чтобы воспитать дочерей, чтоб отдать их в пансион. Для чего это, как вы думаете? Для того, чтобы они имели хорошие манеры, не видали кругом себя бедности, не видали низких предметов, чтобы не отяготить дитя и с детства приучить их к хорошей жизни, благородству в словах и поступках.
    Жадов. Благодарю вас. Я вот почти уж год стараюсь выбить из нее ваше воспитание, да никак не могу. Кажется, половину бы жизни отдал, чтобы только она его забыла.
    Кукушкина. Да разве я ее для такой жизни готовила? Я бы лучше руку дала на отсечение, чем видеть в таком положении дочь: в бедности, в страдании, в убожестве.
    Жадов. Оставьте ваши сожаления, я вас прошу.
    Кукушкина. Разве они у меня так жили? У меня порядок, у меня чистота. Средства мои самые ничтожные, а все-таки они жили, как герцогини, в самом невинном состоянии; где ход в кухню, не знали; не знали, из чего щи варятся; только и занимались, как следует барышням, разговором об чувствах и предметах самых облагороженных.
    Жадов (указывая на жену). Да, такого глубокого разврата, как в вашем семействе, я не видывал.
    Кукушкина. Разве такие люди, как вы, могут оценить благородное воспитание! Моя вина, я поторопилась! Выдь она за человека с нежными чувствами и с образованием, тот не знал бы, как благодарить меня за мое воспитание. И она была бы счастлива, потому что порядочные люди не заставляют жен работать, для этого у них есть прислуга, а жена только для...
    Жадов (быстро). Для чего?
    Кукушкина. Как для чего? Кто ж этого не знает? Ну, известно... для того, чтобы одевать как нельзя лучше, любоваться на нее, вывозить в люди, доставлять все наслаждения, исполнять каждую ее прихоть, как закон... боготворить.
    Жадов. Стыдитесь! Вы пожилая женщина, дожили до старости, вырастили дочерей и воспитывали их, а не знаете, для чего человеку дана жена. Не стыдно ли вам! Жена не игрушка, а помощница мужу. Вы дурная мать!
    Кукушкина. Да, я знаю, что вы очень рады себе из жены кухарку сделать. Бесчувственный вы человек!
    Жадов. Полноте вздор болтать!
    Полина. Маменька, оставьте его.
    Кукушкина. Нет, не оставлю. С чего ты выдумала, чтобы я его оставила?
    Жадов. Перестаньте. Я вас слушать не стану и жене не позволю. У вас, на старости лет, все вздор в голове.
    Кукушкина. Каков разговор, каков разговор, а?
    Жадов. Между мною и вами другого разговора быть не может. Оставьте нас в покое, я прошу вас. Я люблю Полину и обязан беречь ее. Ваши разговоры вредны для Полины и безнравственны.
    Кукушкина. Да вы не очень горячитесь, милостивый государь!
    Жадов. Вы ровно ничего не понимаете.
    Кукушкина (с озлоблением). Не понимаю? Нет, я очень хорошо понимаю. Видала я примеры-то, как женщины-то гибнут от бедности. Бедность-то до всего доводит. Другая бьется, бьется, ну и собьется с пути. Даже и винить нельзя.
    Жадов. Что? Как вы можете говорить при дочери такие вещи! Увольте нас от своего посещения... сейчас же, сейчас же.
    Кукушкина. Коли дома холодно да голодно, да муж лентяй, поневоле будешь искать средств...
    Жадов. Оставьте нас, я вас честью прошу. Вы меня выведете из терпения.
    Кукушкина. Уж конечно уйду, и нога моя никогда не будет у вас. (Полине.) Каков муж-то у тебя! Вот горе-то! Вот несчастье-то!
    Полина. Прощайте, маменька! (Плачет.)
    Кукушкина. Плачь, плачь, несчастная жертва, оплакивай свою судьбу! Плачь до могилы! Да ты уж лучше умри, несчастная, чтобы не разрывалось мое сердце. Легче мне будет. (Жадову.) Торжествуйте! Вы свое дело сделали: обманули, прикинулись влюбленным, обольстили словами и потом погубили. Вся ваша цель была в этом, я теперь вас понимаю. (Уходит.)
    Полина ее провожает.
    Жадов. Надобно будет с Полиной построже поговорить. А то, чего доброго, ее вовсе с толку собьют.
    Полина возвращается.
    
    ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
    Жадов и Полина (садится у окна, надувшись).
    Жадов (разложив бумаги, садится к столу). Фелисата Герасимовна, вероятно, больше к нам не придет, чему я очень рад. Я бы желал, Полина, чтобы и ты к ней не ходила, а также и к Белогубовым.
    Полина. Не прикажете ли для вас всю родню бросить?
    Жадов. Не для меня, а для себя. У них у всех такие дикие понятия! Я тебя учу добру, а они развращают.
    Полина. Поздно меня учить, я уж учена.
    Жадов. Для меня было бы ужасно убедиться в том, что ты говоришь. Нет, я надеюсь, что ты меня поймешь наконец. Теперь много работы у меня; а вот будет поменьше, мы с тобой займемся. Утром будешь работать, а по вечерам будем читать. Тебе многое надо прочесть, ты ведь ничего не читала.
    Полина. Как же, стану я сидеть с тобой! Куда как весело! Человек создан для общества.
    Жадов. Что?
    Полина. Человек создан для общества.
    Жадов. Откуда это у тебя?
    Полина. Ты меня, в самом деле, за дуру считаешь. Кто ж этого не знает! Всякий знает. Что ты меня, с улицы, что ли, взял?
    Жадов. Да для общества-то нужно приготовить себя, образовать.
    Полина. Ничего этого не нужно, все вздор, нужно только одеваться по моде.
    Жадов. Ну, а мы и этого не можем, стало быть, и толковать нечего. Займись-ка лучше работой какой-нибудь, и я примусь за дело. (Берет перо.)
    Полина. Работой займись! С чего это ты выдумал? Уж будет тебе надо мной командовать-то... помыкать-то всячески да насмехаться-то!
    Жадов (оборачиваясь). Что это, Полина?
    Полина. А то же, что я хочу жить, как люди живут, а не как нищие. Надоело уж. И так я с тобой загубила свою молодость.
    Жадов. Вот новости! Я этого не слыхал еще.
    Полина. Не слыхал, так послушай. Ты думаешь, что я молчала-то почти год, так и все буду молчать? Нет, извини! Ну, да что толковать! Я хочу жить, как Юлинька живет, как все благородные дамы живут. Вот тебе и сказ!
    Жадов. Вот что! Только позволь тебя спросить: на какие же средства нам так жить?
    Полина. А мне что за дело! Кто любит, тот найдет средства.
    Жадов. Да ты пожалей меня; я и так работаю как вол.
    Полина. Работаешь ты или не работаешь - мне вовсе никакого дела нет. Не на мытарство, не на тиранство я за тебя замуж шла.
    Жадов. Вы меня нынче совсем измучили. Замолчи, ради Бога!
    Полина. Как же, дожидайся, буду я молчать! По твоей милости все смеются надо мною. Что я стыда натерпелась! Сестрица уж сжалилась. Нынче приехала: "Ты, говорит, нас страмишь, всю нашу фамилию: в чем ты ходишь!" И это не стыдно тебе? А еще уверял, что любишь. На свои деньги сестрица купила да привезла шляпку мне.
    Жадов (встает). Шляпку?
    Полина. Да, вот она. Посмотри, на. Что, хороша?
    Жадов (строго). Отнеси сейчас назад.
    Полина. Назад?
    Жадов. Да, сейчас, сейчас снеси! И не смей от них ничего брать.
    Полина. Ну, уж этому не бывать; уж будьте покойны.
    Жадов. Так я ее выкину за окно.
    Полина. А! так ты вот как стал? Хорошо, мой друг, я снесу.
    Жадов. И снеси.
    Полина (со слезами). Снесу, снесу. (Надевает шляпку, мантилью, берет зонтик.) Прощайте!
    Жадов. Прощай!
    Полина. Простимся хорошенько; уж вы меня больше не увидите.
    Жадов. Это что за вздор еще?
    Полина. Я к маменьке пойду, там и останусь; ты уж и не ходи к нам.
    Жадов. Что за глупость ты говоришь, Полина!
    Полина. Нет, я уж давно обдумала! (Чертит зонтиком по полу.) Что моя за жизнь? Одно мученье, и никакой радости!


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ]

/ Полные произведения / Островский А.Н. / Доходное место


Смотрите также по произведению "Доходное место":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis