Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Краткие содержания / Шолохов М.А. / Тихий Дон / Вариант 1
Тихий Дон [3/6]
21
12-й полк отступал медленно, с боями. К вечеру стало известно: ему грозит полное окружение. Мишка Кошевой и Бешняк сидели в секрете. За час до смены их захватили немцы. Бешняка искромсали штыком, а Мишку, оглушив прикладом, тащил на себе огромный немец. Придя в себя, Мишка убежал. По нему стреляли, но ночь помогла беглецу. После этого полк сняли с передовой и отвели в тыл, чтобы казаки ловили дезертиров. Станичники остановили бегу- щих солдат. Те было взялись за штыки, а потом разговорились. Казаки стыдили солдат, бросивших товарищей, оголивших фронт. Дезертиры предлагали казакам деньги. Мишке Кошевому стало совестно: “Что ж это я... сам против войны, а людей держу, — какие же права имею?..” Казаки отпустили солдат, но отругали за предлагаемые деньги. Кошевой крикнул вслед солдатам, чтобы переждали день в лесу, а ночью шли, а то опять нарвутся на пост.
В первых числах ноября до казаков докатился слух о свержении Временного правительства и захвате власти в Петрограде большевиками. Многие радовались, ожидая окончания войны. Фронт рушился. Если в октябре уходили единицами, то сейчас с позиций снимались роты, батальоны, полки. Уходили, убив офицеров, захватив оружие и полковое имущество. В этой обстановке бессмысленно было держать 12-й полк для задержания дезертиров, его перевели на позиции, затыкая дыры и прорехи, образующиеся после массового дезертирства. Через Украину полк отправился на Дон. Большевики пытались их разоружить, но казаки ответили, что едут бить своих буржуев и Каледина, и оружия не отдали. Но позже полполка все же обезоружили. Казаки едва добрались до Миллерова, а затем до хутора Каргин. Там продали трофеи, разделили денежное довольствие и отправились по домам.
ЧАСТЬ V
Глубокой осенью 1917 года стали возвращаться с фронта казаки: постаревший Христоня, Аникушка, Томилин Иван и Яков Подкова, Мартин Шамиль, Митька Коршунов, Меркулов, Петро Мелехов, Николай Кошевой... Они сообщили, что Григорий Мелехов подался к большевикам и остался в Каменской, там же Максимка Грязное. “Про Григория мало говорили, — не хотели говорить, зная, что разбились у него с хуторными пути, а сойдутся ли вновь — не видно”.
Курени, куда вернулись казаки, полнились радостью, но было много и таких, которые растеряли своих кормильцев на полях Буковины, Галиции, Восточной Пруссии, Прикарпатья и Румынии. “Лишь по одному Степану Астахову никто не плакал — некому было”. Аксинья по-прежнему жила в Ягодном. “В конце зимы под Новочеркасском уже завязывались зачатки гражданской войны”. Но хутора пока жили тихо.
В январе 1917 года Григорий Мелехов за боевые заслуги был произведен в хорунжий, назначен взводным офицером. Подлечившись дома после ранения, вернулся в полк, а тут грянула революция. Он получил назначение на должность командира сотни. К этому времени в настроении Григория произошел перелом, вызванный знакомством с офицером Ефимом Извари-ным, достаточно образованным и самобытным человеком. Изварин оказался убежденным казаком-автономистом. Он агитировал за полную автономию Войска Донского, за традиционные виды управления — Казачий Круг. Говоря о большевиках, Изварин уверял: они лишь заигрывают с крестьянством, а когда возьмут верх, то будет хорошо только рабочим, это ведь “рабочая партия”. В жизни не бывает, чтобы всем хорошо жилось, поэтому казакам надо избавиться от любой опеки: “Избавь, боже, от друзей, а с врагами мы сами управимся”.
Григорий возражал, что многие казаки тянутся к большевикам. Это, объяснял Изварин, из желания- “прикончить” войну: казакам она тоже надоела. Как только большевики протянут руки к казачьим землям, тут их пути и разойдутся. Григорий в этом ничего не понимал, ему трудно было разобраться: “Блукаю я, как в метель в степи...” Изварин говорил, что сама жизнь заставит Григория выбрать, встать на чью-либо сторону. Потом Мелехов встретился с казаком-большевиком Федотом Подтелковым и потянулся к большевикам.
Новочеркасск стал прибежищем для всех, бежавших от большевиков. Прибыв в ноябре и переговорив с Калединым, Алексеев занялся организацией Добровольческой армии. Сюда же приехали Деникин, Корнилов. Каледин стянул на Дон все казачьи полки, но они, уставшие от трехлетней войны, не хотели воевать с большевиками и расходились по домам. Наиболее боеспособные и сформированные полки сосредотачивались в Каменской. Неустойчивые полки Каледин предпочитал расформировывать. Казаки с бою взяли Ростов, и штаб Добровольческой армии во главе с Корниловым перебрался туда. Каледин поставил казачьи полки на границе Войска Донского. А в Воронеже и Харькове уже формировались красноармейские отряды для противоборства казакам. Подходило гиблое время.
В Новочеркасск приехал Бунчук, переодевшись в штатское потертое пальто, в котором чувствовал себя весьма неуверенно. Он шел на знакомую окраину, в старенький, покосившийся от времени дом. Все тут известно до боли. Ничего не изменилось за восемь лет, пока он отсутствовал. В первый момент мать не узнала его, потом обрадовалась, говорила, что и не надеялась свидеться. Через день Бунчук уехал в Ростов, пообещав скоро вернуться.
В Ростове сутолока и толчея, все торгуют. Бунчук пошел в комитет партии к Абрамсону, который поручил ему организовать пулеметную команду из рабочих-красногвардейцев. Бунчук пообещал справиться за несколько дней.
Бунчук четыре дня занимался с направленными к нему шестнадцатью рабочими. Среди них была женщина — Анна Погудко. Бунчук вначале опешил, узнав, что ему надо обучать и женщину, но потом смирился, уступив просьбе Абрамсона, очень четко объяснял устройство и принцип работы пулемета, рассказывал о преимуществах выбора позиции и места пулеметчика, чтобы не попасть под обстрел противника. На пятый день он вышел вместе с Анной и, неожиданно глянув на нее, внутренне ахнул. Она поразила его своей цельностью и гармоничностью: “Анна Погудко... ты хороша, как чье-то счастье”. Девушка небрежно отмахнулась от его слов. Бунчук пошел проводить ее. Дорогой она расспрашивала о его прошлой жизни. Потом Бунчук стал расспрашивать Анну и узнал, что она родом из Екатеринослава, еврейка. Возвращаясь домой, Бунчук шел радостный, согретый дружеским участием, понимая, что лжет себе, и это не просто дружба — он влюблен в девушку.
25 ноября казаки начали штурм Ростова. В цепи защитников были пулеметчики, подготовленные Бунчуком. Но Добровольческая армия шла неотвратимо, всех сминая на своем пути. Бои за Ростов были жестокие, 2 декабря город сдали. Бунчук заболел. Он едва нес свое обмякшее тело, но все же не хотел ехать в повозке, несмотря на уговоры Анны. Бунчук еще не понимал, что заболел тифом. У него начался бред, только после этого его силой усадили в повозку, где он потерял сознание.
8
Христоня и Иван Алексеевич пришли к Митьке Коршунову. К ним подошел дед Гришака и сказал, что слышал от проезжающего казака о намерении России воевать с Доном. Он поинтересовался, что об этом думают казаки. Иван Алексеевич ответил, что они об этом и не думают. Котляров узнал, что казаки посылают выборных ехать р Каменскую. Там 10 января съезд фронтовиков. Митька ехать отказался. Казаки, обиженные отказом, ушли. Выборным был наказ как-то обойтись без войны. На съезде во всех речах присутствовала эта мысль. Но внезапно стало известно, что Каледин дал приказ арестовать всех делегатов съезда. Тогда приняли резолюцию: “Долой Каледина! Да здравствует казачий Военно-революционный комитет!” Тут же приступили к выборам. Позже выяснилось: Подтелков — председатель, Кри-вошлыков — секретарь, Лагутин, Головачев, Минаев — члены комитета.
9
На следующий день в Каменскую по приказу Каледина прибыл 10-й казачий полк, чтобы арестовать участников съезда. В это время там шел митинг. Прибывшие смешались с митингующими, отказываясь выполнять приказы офицеров. На следующий день прибыли представители Донского правительства, но и они не договорились с комитетчиками. Было принято решение: делегатам Военно-революционного комитета ехать в Черкасск для окончательного решения вопроса о власти. Поехали во главе с Подтелковым.
10
Делегацию сопровождал наряд, иначе их растерзала бы толпа. По требованию Каледина Кривошлыков зачитал резолюцию съезда о полномочиях Военно-революционного совета. Каледин спросил делегатов, что у них общего с большевиками? Те ответили: хотят организовать казачье самоуправление. Делегаты упирали на то, что решающее слово останется за народом. Выслушав их доводы, Каледин подвел итог: правительство не сложит своих полномочий, оно избрано народом Дона, а комитетчики подпали под влияние большевиков и проводят их преступную политику. Выступивший Подтелков сказал, что народ не верит войсковому правительству, развязывающему на Дону гражданскую войну, комитет требует передать ему власть, удалить с Дона “всех буржуев и генералов”, Добровольческую армию. Но Каледин возразил: он никуда не уедет из Новочеркасска, но сам уже принял решение отправить верные ему войска на станцию Лихую, в зале он сказал, что обсудит предложение ревкомовцев. Он тянул время.
11
Ответ Донского правительства поступил на следующий день. В резолюции был отказ по всем пунктам ревкомовцев. Содержалось требование провести всеобщие выборы нового правительства. Между тем усмирили сопротивление казаков.
12
Из полка сбежал Изварин. Служить очень трудно. Казаки мечутся между большевиками и правительством. Перед отъездом Изварин спросил Григория, почему тот перешел к большевикам?
— Ищу выход, — ответил Мелехов.
— Но это не выход, а тупик, — уверял Изварин.
Узнав, что в станице Листницкий, Григорий понял: давняя боль не прошла. По вине Листницкого не осталось у Мелехова полнокровной радости, а лишь — выцветень. Вспомнив Аксинью, Григорий ощутил, что к ней его тянет с прежней силой, “тяжело и властно”. С тех пор как Подтелкова выбрали председателем ревкома, он переменился к знакомым казакам. “Хмелем била власть в голову простого от природы казака”. На станицу, занятую верными ревкому отрядами, напали войска, подчиняющиеся Донскому правительству. Они теснили бунтовщиков. Григория ранило в ногу. Пуля вошла в мякоть выше колена и застряла в мускулах. Но наступавший офицерский отряд был разбит почти полностью. Сорок офицеров взяты в плен во главе с Чернецо-вым. Пленных вели к Подтелкову. Голубев сказал, что берет Чернецова на поруки. Но Подтелков рассердился: контрреволюционеров следует расстрелять. “Революционным судом его (Чернецова) судить и без промедления наказать. Чтоб и другим неповадно было”, — зло говорил Подтелков. Но Мелехов, рассердившись, закричал, что слишком много над пленными начальников. К Подтелкову подвели пленных, он начал кричать на Чернецова, тот ответил. Подтелков выхватил шашку и рубанул офицера по голове, уже лежащего Чернецова Подтелков рубанул еще раз. Оглянувшись на коввои-ров, он крикнул, чтобы они рубили всех пленных офицеров. Их стали рубить и расстреливать в упор. Григорий мутными глазами смотрел на Подтелкова.
13
Пантелей Прокофьевич вез раненого Григория домой. Сын ехал с чувством недовольства, что покинул часть в самый ответственный момент, и радости, что увидит дом, может быть, Аксинью. Отец ругал Григория, почему ввязался в борьбу, тот объяснял свою правоту, а сам не мог простить Подтелкову расправу над пленными офицерами.
Опять смутно было на душе у Григория, он истосковался по крестьянскому труду, хотелось мира и тишины.
Дома его встретили шумно и радостно. Григорий с удивлением глядел на подросших детей. Сын был в мелеховскую породу, у дочери — отцовские глаза.
На вопрос отца, какой он стороны держится, Григорий ответил: за “советскую власть”. Пантелей Прокофьевич обругал его дураком. Петро же говорил, что им чужого не надо, но и своего никому отдавать не хотят.
К вечеру стали собираться хуторские казаки, хотевшие узнать новости из первых рук.
14
Поехав в Вешенскую, Пантелей Прокофьевич узнал о самоубийстве Каледина, одной из причин называли неподчинение ему войск. Посидев у кума и выпив, Мелехов ночью поехал домой. Слепая лошадь сбилась с пути, пока * хозяин дремал, да еще угодила в полынью. Старик едва успел спрыгнуть с саней, исходя бессильной злобой.
15
Повсюду на Дону Добровольческая армия терпела поражение. Видя полный крах своей политики, Каледин сложил с себя полномочия в пользу городской думы. Не успели члены правительства разъехаться, как узнали: Каледин застрелился.
16
Три недели Бунчук был при смерти, а когда одолел болезнь и очнулся, увидел глаза Анны. Но лишь через две недели после этого он смог без посторонней помощи передвигаться по комнате.
17
16 января Анна и Бунчук выехали из Царицына в Воронеж и дальше в Миллерово, там уже был Донской ревком. Потом Анна уехала на агитрабо-ту в Луганск.
18
После смерти Каледина власть перешла к атаману Назарову, объявившему мобилизацию всех от семнадцати до пятидесяти пяти лет, но казаки отказывались подчиняться. Большевистская агитация делала свое дело. 9 февраля в Ростов вошел отряд капитана Чернова. В одной из рот шел есаул Листницкий. Он глядел на жалкие остатки полка и думал, что это “цвет России”. Вспомнив отца и Аксинью, Евгений затосковал. Он понимал, что такой же заряд гнева и тоски в каждом из пяти тысяч офицеров, они все верили в Корнилова, который “выведет их к Москве”. Добровольческая армия, минуя Дон, двигалась на Кубань.
19
В станице Мелиховской отряд Голубева арестовал Казачий Круг, но потом отпустил. Бунчук выехал в Новочеркасск и там встретился с Анной. В тот же день он, собрав свои пожитки, перебрался к ней.
20
В марте Бунчука послали на работу в ревтрибунал при Донском ревкоме. Его назначили комендантом вместо предыдущего, казненного за взятку. С этого времени почти каждую ночь он казнил за городом приговоренных к смерти “врагов революции”. За неделю Бунчук высох и почернел от такой работы. Анна просила его уйти с должности, но он не слушал ее. Она не уставала повторять: “Уходи, Илья, иначе ты... свихнешься”. Бунчук возражал, что кому-то надо выполнять и “грязную работу”.
К марту ревкомовские части, теснимые немцами и гайдамаками, отошли к Ростову. Здесь начались убийства и грабежи. Однажды, придя домой раньше обычного и застав Анну, Бунчук сказал, что больше не работает в ревтрибунале, а возвращается в ревком.
21
Хутор Сетраков уже отсеялся, кое-где кучками сидели казаки, когда к хутору подошли колонны военных с красными лоскутами. Казаки поняли: это большевики, красногвардейцы Второй Социалистической армии.
Солдаты самовольно выбрали у казака самого большого барана, обезглавили и сварили; они приказали дать коням сено, за все суля щедро заплатить. Но вечером, несмотря на угрозы и запреты командиров, бойцы толпами пошли на хутор, изнасиловали двух казачек, резали скот, подняли стрельбу, перепились. А казаки сформировали два отряда. “Через час завершено было дело: отряд разгромлен дотла, более двухсот человек порублено и постреляно, около пятисот взято в плен”. Захвачено много оружия и боеприпасов. Через день уже гудел весь Дон, а потом откололся.
22
Идя на рыбалку, Мишка Кошевой встретил у Дона Валета. Тот сообщил, что на Дону объявлена мобилизация. Иван Алексеевич собрал верных казаков, в том числе Григория Мелехова, Христоню, говорил, что нужно уходить от мобилизации, а то за отказ можно попасть в тюрьму.
Мелехов сердился, что нарушен его быт и покой. Ему трудно сняться и уйти, и куда деть жену с детьми? Христоня с Григорием и Иваном Алексеевичем решили пока остаться, а Мишка Кошевой уходил, говоря: “расхо-дются, видно, наши тропки”.
Выйдя во двор и встретив Валета, Мишка поспешил к краю хутора.
23
После ухода Мишки казаки собрались и пошли по зову колокола на майдан. Они понимали, что впереди большие перемены, и опасались их.
На майдане сотник рассказал историю о красноармейском отряде и его разгроме. Предложил по примеру других хуторов сформировать у себя отряд из фронтовиков, чтобы оградить свои дома от разорения бандами. Он предлагал восстановить казачье самоуправление. Майдан решил, что от красных один разврат. Атаманом выбрали Мирона Григорьевича Коршунова. Командиром отряда хотели выбрать Григория Мелехова, но потом отказались, из-за того, что он был в красной гвардии. Выбрали Петра Мелехова. В отряд записались шестьдесят добровольцев, но утром на площади собрались только сорок, да и то не все с оружием, позже они двинулись в станицу Каргинскую.
24
Казаков под началом Петра отправили домой ждать дальнейших распоряжений. Они, довольные, поехали обратно.
До пасхи о войне не было ни слуху ни духу. А в страстную неделю прискакал нарочный с приказом собирать казаков: на них идет отряд под командованием Подтелкова.
25
Отряд Бунчука залег на окраине села, поджидая казаков. Бойцы готовы были в любую минуту дрогнуть и побежать. Анна, вскочив в полный рост, побежала, увлекая за собой бойцов. Бунчук побежал за ней, чтобы остановить, вернуть. Рядом бежало еще несколько человек, но все это не имело смысла. Выскочившие из-за угла казаки почти в упор расстреливали солдат. Анна первая получила смертельную пулю в грудь. Бунчук перевязал ее, порвав на себе нижнюю рубашку. Очнувшись, Анна сказала, что знает, чувствует близкую смерть. Просила Илью осторожно известить мать. Вскоре она умерла на руках Бунчука. Он бессмысленно пошел прочь.
26
Последующие дни Бунчук жил как в бреду. “Со дня смерти Анны чувства в нем временно атрофировались”. Он ел, когда его кормили, ложился спать, когда говорили, что пора спать. В этом состоянии пробыл Бунчук четыре дня. На пятый день его встретил Кривошлыков, ничего не знавший о случившемся, и пригласил в экспедицию по северным округам. Бунчук согласился.
Для Донского советского правительства настали тяжелые времена. Они были почти в полной изоляции на небольшой территории: с севера наступали немцы, южные станицы захвачены контрреволюционным мятежом.
Подтелков решил отправиться в северные округа, чтобы набрать три-четыре полка фронтовиков и кинуть их на немцев и контрреволюционеров.
Пять дней отряд ехал по железной дороге в направлении Миллерово; потом решили бросить все лишнее и двинуться походным маршем.
Бунчук ехал в одном из вагонов, лежал, с головой укрывшись шинелью. Постоянно во сне и наяву ему виделась Анна. От этого страдания его удесятерялись.
27
Выгрузившись из вагонов, несколько дней экспедиция шла в глубь Донского округа. Украинские станицы встречали их радушно, кормили, но лошадей давать не хотели. Однако по мере продвижения на север настроение населения менялось. Тут даже продукты не хотели продавать.
Подтелков не собирался углубляться слишком далеко. Ему нужно было набрать людей в полки со своей справой. Жалованье решили дать по сотне рублей. Но по хуторам уже пустили слух, что Подтелков идет с калмыками и режет всех православных.
Подтелков хотел повернуть назад, казаки его отряда требовали ухода из станиц, где их могли порубать, не желали гибнуть напрасно. Уже весь Дон полнился слухами об экспедиции Подтелкова.
Экспедиция повернула обратно, по пятам сопровождаемая разъездами казаков. Нападения ждали каждую минуту.
28
К ночи подошли к хутору Калашников. Казаки разбрелись по хатам на ночлег, никто не хотел идти в дозор. К утру хутор плотно окружили казачьи отряды. Они предъявили ультиматум, чтобы отряд Подтелкова сдался, иначе их уничтожат. Подтелков вначале возмутился, а потом был вынужден подчиниться силе. Бунчук заспорил, хотел сражаться, но казаки отряда отказались воевать против своих же братьев-казаков. “Святая пасха—а мы будем кровь лить?” Кто не хотел разоружаться, у тех отняли оружие силой. Разоруженных красноармейцев построили и погнали из хутора, а потом стали избивать. После того, как пленные напомнили о данном им слове, казаки погнали их на хутор Пономарев и заперли в сарае. Пока пленные ожидали решения своей участи, здесь же по соседству заседал военно-полевой суд, приговоривший “предателей” к смерти. Главарей — повесить, а остальных решено было расстрелять. Секретарь написал постановление суда и список осужденных из семидесяти пяти фамилий плюс трое безымянных, отказавшихся назваться.
29
Сидя в сарае, пленные понимали, что их ждет на рассвете. “Разные низались в ту ночь разговоры, бессвязные и обрывчатые”. Бунчук готовился к смерти, как к невеселому отдыху после трудного пути. К утру многие забылись сном.
30
Утром на хутор Пономарев прибыли татарцы под руководством Петра Мелехова. Узнав, что подтелковцев хотят казнить, Григорий опешил. Он вначале не поверил своим ушам.
Узнав о казни, назначенной на шесть утра, население хутора Пономарев шло посмотреть, как на редкое “веселое зрелище” — шли наряженные, многие с детьми.
Спиридонов спросил Петра Мелехова, есть ли среди казаков охотники казнить подтелковцев. Петр ответил, что нет и не будет. Но он ошибся. Митька Коршунов изъявил желание участвовать в расстреле. Подтелков и Кривошлыков попросили казнить их последними, чтобы они могли видеть, как будут гибнуть бойцы их отряда. Им разрешили. В первой очереди казнимых один казак кричал и плакал: он прошел германскую войну, у него четыре креста, дети... Валялся в ногах у палачей, но его не помиловали. Началась казнь. Вдруг из толпы зрителей выскочила казачка с- ребенком на руках и кинулась к хутору. После второго залпа из толпы кинулись остальные бабы с ребятишками. Григорий пошел к хутору и лицом к лицу столкнулся с Подтелковым, начавшим стыдить Мелехова, но тот напомнил бой под Глубокой, когда по приказу Подтелкова расстреляли и зарубили более сорока офицеров. Он еще многое хотел сказать, но его оттащил Хрис-тоня. Перед смертью Подтелков кричал, что казаков обманули, Советская власть восторжествует. Казаки сказали, чтобы Подтелков им не грозил; он отвечал, что не грозит, а указывает дорогу. Его вешали дважды: его ноги доставали до земли. Пришлось подрывать лопатой землю.
31
Мишка Кошевой и Валет только на вторую ночь вышли из Каргинс-кой. Но в степи их поймали. Валета убили (он был мужицкого происхождения), а казака Кошевого оставили в живых, назвав его заблуждающимся. Лечили его розгами. Мишке было стыдно, что вся станица видела его позор. Через два дня его отправили на фронт, Валета закопали, а вскоре в головах какой-то старик с ближнего хутора поставил часовню.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ЧАСТЬ VI
“В апреле 1918 года на Дону завершился великий раздел: казаки-фронтовики северных округов пошли с отступающими частями красноармейцев; казаки низовых округов гнали их и теснили к границам области...” К концу апреля Дон на две трети был оставлен красными, тут созывался Круг. От хутора Татарского поехали делегатами Богатырев и Пантелей Прокофь-евич. Им наказали тщательнее выбирать атамана.
По пути Мирон Григорьевич встретил немцев, собиравшихся реквизировать его лошадей, но он отбился и потом двадцать верст скакал во весь опор до слободы Ореховой, где до вечера укрылся у знакомого хохла, обещая пригнать за это десяток овец. Овец, конечно, не пригнал. А привез как-то меры две груш, сильно побившихся за дорогу. В то время как Мирон Григорьевич “воевал” с немцами за своих лошадей, Пантелей Прокофьевич получил у немецкого коменданта разрешение на проезд. Немец сказал: “Поезжайте, но помните, что нам нужна разумная власть”. В Новочеркасске его поразило количество молодых офицеров. Мелехова смущало обилие кандидатов на должность верховного атамана. Главным был Краснов, затем Богаевский. Третьего мая сто восьмью голосами против тридцати и при десяти воздержавшихся войсковым атаманом был избран генерал-майор Краснов. Он выставил условие — снабдить его неограниченной полнотой атаманской власти. Пантелей Прокофьевич уезжал из Новочеркасска ободренный, власть в надежных руках, скоро установится порядок. Но из окна вагона он увидел, как бодро и уверенно шагают немцы по донской земле, “и понурил голову”.
С Дона через Украину немцы гнали составы с продовольствием. К лету почти весь Дон очистили от красноармейцев.
Татарцы под руководством Петра Мелехова четверо суток гнались за красными. Противника они не видели и к “смерти не торопились”, делали не больше десяти верст в день. Отряд насчитывал около сотни человек, одним из взводов командовал Григорий Мелехов. Но на марше получен приказ возвращаться для переформирования.
Петр перед отъездом беседует с Григорием, не понимает его, хотя они братья. Петр боится, что Григорий переметнется к красным. Григорий интересуется, нашел ли Петр свой путь? Тот твердо ответил: “попал в свою борозду... Я шататься, как ты, не буду”. Петр боится за Григория, окажутся они по разные стороны баррикад. На следующий день Петр с одногодками ушел в Вешенскую, а Григорий “двинул молодняк” на Арженовскую.
* * *
Этапным порядком гнали Михаила Кошевого на фронт, а до этого он был отарщиком: мать упросила стариков заступиться за ее непутевого кормильца. Мишке дали два косяка: в сорок маток и второй — вдвое меньше.
Неделю отдыхал Мишка, целые дни проводя в седле или отлеживаясь в траве. Жизнь вдали от людей вначале нравилась, но потом он испугался, что где-то без него люди решают свою и чужую судьбу, а “я кобылок пасу”.
15 мая в станице Манычской встретился Краснов с генералами Деникиным и Алексеевым. “Встреча дышала холодком”. Деникин возмущался, что Краснов выступил совместно с немцами. Он называл это изменой России. Во имя своих целей Краснов согласен опереться на бывших врагов. Он делал упор на пятимиллионный народ Дона, не нуждающийся ни в чьей опеке, тем более Добровольческой армии. Ни о каком объединении казаков с Добровольческой армией не договорились. Слишком высоко каждый мнил о себе и не хотел подчиняться даже во имя “великой цели — спасения России”. “А события грохотали изо дня в день. В Сибири — чехословацкий мятеж, на Украине — Махно... Кавказ, Мурманск, Архангельск. Вся Россия стянута обручами войны... Вся Россия — в муках великого передела...”
Во время отступления корниловцев от Ростова к Кубани Листницкий был дважды ранен, но незначительно. Он решил отдохнуть у приятеля в Новочеркасске, а не трястись домой. Живя у сослуживца Горчакова, Евгений почти влюбился в его жену, хотя Ольга Николаевна не подавала никаких надежд. Вскоре, по возвращении на фронт, Горчакова смертельно ранило, и он просил Листницкого не оставлять “Лелю”.
В следующем бою Листницкий тоже получил ранения в руку и бедро. Руку пришлось ампутировать. В Новочеркасске его навещала Ольга Николаевна, носившая траур по мужу. После госпиталя Листницкий женился на ней и решил ехать в имение к отцу.
По приезде в имение Ольга Николаевна сразу обратила внимание на Аксинью: “Какая порочная красота”.
Отец предложил Евгению разобраться с Аксиньей — дать ей денег и отправить на хутор. Евгений сказал Аксинье. Она попросилась доработать месяц. Он согласился.
6
За два месяца Мишка Кошевой привык к работе отарщика. За добросовестное отношение к делу “простили” Мишке его желание служить красным и откомандировали в станицу. По пути домой Мишка встретился со Степаном Астаховым, считавшимся на хуторе Татарском погибшим. Но Степан был только ранен. Брошенный товарищами на поле битвы, он попал в плен к немцам. Его вылечили и отправили на работу в Германию. Он там привык, даже хотел принять подданство и остаться, но потом вдруг потянуло домой. Мишка рассказал Степану о доме, Мелеховых, Аксинье.
Казаки, изгнав красных из своих земель, не хотели идти дальше. У них не хватало боеприпасов, началась уборка пшеницы. Хутор Татарский тоже испытывал недостаток рабочих рук, бабы и старики не могли заменить ушедших казаков...
Вернувшись на хутор, Степан поселился у Аникушкиной жены. Собирался восстанавливать хату, посылал в Ягодное к Аксинье узнать, не вернется ли домой, забыв обиды. Она отказалась, испугавшись “воскресения” Степана. На следующий день он сам приехал к Аксинье и униженно просил ее вернуться, она опять отказалась. А через сутки получила в Ягодном расчет и появилась у ворот Степана. Он радостно улыбался, узнав о ее возвращении.
8
Сотня под командованием Григория Мелехова гнала красных за пределы Дона, те ожесточенно сопротивлялись, в их рядах не было паники, было много офицеров, перешедших на их сторону. Это известие очень удивило Григория.
9
Казаки воевали охотно, захватывая добычу, а потом переправляя ее по домам. “Грабеж на войне всегда был для казаков важнейшей движущей силой”. Григорий ничего не брал, кроме корма коню и еды для себя. Он относился к грабителям с отвращением, особенно если сослуживцы граби- ли своих же казаков. Его казаки если и брали, то таясь от командира. Так же Григорий запрещал раздевать и уничтожать пленных. Чрезмерная мягкость Мелехова вызывала недовольство начальства, его вызвали для объяснений в штаб дивизии, обвинили в том, что он готовит себе почву для перехода к красным, приказали сдать командование сотней, дали взвод.
Неожиданно Григория навестил отец. Пантелей Прокофьевич сказал, что недавно он ездил к Петру. Тот снабдил отца одеждой, мешком сахара, конем. Григорий понял, отец ждет и от него добычи. Он взорвался, начал кричать, что за мародерство в армии расстреливали, сказал, что бил казаков за грабеж и отцу не позволит “грабить жителев”. Пантелей Прокофьевич понял, за что сына погнали из сотников. Он рассказал Григорию о вернувшемся Степане Астахове, забравшем к себе Аксинью и теперь обустраивающем свой курень.
Узнав о доме, Григорий разрешил отцу взять в обозе винтовку. Но Пантелей Прокофьевич, дождавшись отъезда сына, пошел в обоз и набрал там всякого добра, кое-что прихватил у хозяйки, где стояли казаки, и, нагрузив две брички, отправился домой под громкие причитания ограбленной бабенки.
10
Григорий устал от бесконечных боев и недосыпа. Он мечтал о тяжелом крестьянском труде, как о счастье. Казаки не хотели воевать. Они говорили, что разберутся красные с чехами, а потом и им дадут так, что “одна жижа останется. Это ведь Расея!”. Все понимали правоту этих слов. Под Григорием убило трех коней, в пяти местах была продырявлена шинель, а сам же он оставался невредим. Митька Коршунов говорил Мелехову: “кто-то крепко за тебя молится”.
Казаки повсеместно стали отступать, когда против них выступили рабочие полки или матросы. Казачий офицер горько рассмеялся: “Хотели с босыми казаками штурмовать Россию! Ну и не идиоты ли?” Как ни ожидал худшего Григорий, но “развязка все же поразила его”. Отступление казаков уже нельзя было остановить. “И ночью, исполненный радостной решимостью, он самовольно покинул полк”.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
/ Краткие содержания / Шолохов М.А. / Тихий Дон / Вариант 1
|
Смотрите также по
произведению "Тихий Дон":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
