Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Шмелев И.С. / Человек из ресторана

Человек из ресторана [3/10]

  Скачать полное произведение

    не губите людей!
     А он привстал и головой так:
     -- Так, так... Вы очень добрый человек... Продолжайте...
     -- Вы,-- говорю,-- не думайте, что мы бесчувственные какие... Только
    скажите от сердца и не доводите до неприятности... А вот даже как: я вам
    даже пирожка принесу закусить, чтобы вы не думали...
     Сказал, чтобы его в чувство ввести и открыть его планы!. А он подался
    ко мне, уставил глаз и шипит:
     -- Чи-то-сс? Пир-рожка-а? Это вы что же, на смех? На тебе пирожка! Ты
    вот, сукин сын, такой мерзавец, Кривой... Вы меня все Кривым!.. а мы тебе
    пирожка?.. А? Вам за пирожок надо покою ночного? Купить меня пирожком? А
    утром вы мне пирожка предложили? Вы два пирога пекли и не предложили!..
    Из-за вас меня Гайкин из лавки попросил!.. Я вам прощаю!
     И так рукой торжественно, и сел на кровать. Слышу вдруг -- топ-топ.
    Колюшка из-за двери голову выставил и меня за плечо:
     -- Что это вы его, с квартиры гоните?
     -- Ничего я не гоню! -- говорю.-- А вот опять... не в себе...
     А тот действительно голову в руки и трясется. Смотрю, Колюшка сморщился
    и подходит к Кривому, и голос у него дрожит:
     -- Оставьте, пожалуйста... Что за пустяки и как вам не стыдно!..
     Тогда Кривой поднялся, запахнул свою кофту и так трагически:
     -- Можете гнать! Меня сегодня из участка выгнали, теперь вы!.. Конец!
     -- Как,-- говорю,-- выгнали? за что? Ничего не пойму. А он срыву так:
     -- Гоните в шею! Сейчас прямо на улицу, в темноту! Вы только погоните
    -- и я в момент! Не беспокойтесь... И не вовсе пьян, а так странно. Схватил
    подушку, гитару со стены сорвал, под кровать полез, шарит там, юлит,
    подштанники вытащил и в простынку увязывает, книжку из-под матраса трепаную
    достал, графа МонтеКриста. И увязал в узелок.
     -- Думаете, места не найду? Я и без места могу... Все равно...
     Шебаршит и шарит вокруг себя. Опять из узла все выкидывать стал.
     -- Можете себе присвоить! Не надо мне ничего... За квартиру получите из
    имения... Я рассчитываюсь... До свиданья!
     Пошел было, но я его за руку -- стой!
     -- С ума,-- говорю,-- не сходите и скандалу не делайте... Куда вы
    пойдете, раз ночь на дворе?..
     Посмотрел он на окно и назад повернул, на кровать сел. Тощий он был и
    взъерошенный, и глаза какие-то такие. Видать было, что положение его очень
    отчаянное, а только храбрится в нетрезвом виде. Знал я, что у Луши он
    тридцать копеек занимал и вечером обещал принести и не принес. Очень упрямый
    и сам стирал свои рваные подштанники в комнатке, чтобы люди не видали. И
    насилу признался, что в участке служит, а все хвастал, что приказчиком в
    резиновом магазине. А это он раньше в резиновом-то был, а потом, после
    расстройства, запил и в писаря пошел.
     И спать-то мне хочется, а он сидит и томит. Вот я и говорю:
     -- Не принимайте к сердцу... Прогнали -- другое место найдете... Мало
    ли местов!..
     А он мне гордо так:
     -- Во-первых, меня не прогоняли! Я сам приставу в морду плюнул! У меня
    тетка в имении, у ней сто тысяч в банке!.. Чи-то-ссс?! Извините-с... Я не
    какой-нибудь обормот!
     -- Ну и хорошо, и не напускайте на себя...
     -- Ну, это не ваше дело! Выговоры мне! А может, я наврал? Чи-то-ссс?! И
    не знаете, гнать меня или нет. Вот молодой человек мне пиджак изгадил, а я,
    может, все его пиджаки и брюки уничтожил одним почерком пера?! Чито-ссс?!
     Вижу, что спятил -- и ломается. А Колюшка стоит бледный, и губы у него
    трясутся.
     -- Ничего-с... я шучу -- и все наврал. Никогда я сыщиком не был! Не был
    я сы-щи-ком! Чи-то-ссс? Запомните это! Хорошенько запомните!! А-а...
    стереглись! Гайкину напели! Он бы мне дело в компании открыл -- шинами
    торговать... Лезет человек в мурью, а вы его так вот, так... кулаком в
    морду?! Нате вот, плюньте мне в морду, нате!.. Молодой человек! Плюньте!..
    Вы про политику можете говорить... понимаете все... плюньте!.. Вашего
    парикмахера склизкого позовите... плю-уй-те!..
     Реветь начал и все тянет: у-у-у... Колюшка его трясти стал за плечо.
     -- Что вы говорите? Неправда!.. Мы не такие!.. А тут Луша из-за двери
    выглядывает. Увидел он ее и поднялся.
     -- А вы, Лукерья Семеновна, не тревожьтесь... Я вам тридцать копеек
    завтра... вот с гитары... я еще не все пропил... успокойтесь...
     И вдруг Черепахин и входит в одном белье.
     -- Простите за костюм... Да ты угомонишься? Как вошь в пироге! Наталью
    Яковлевну и всех будишь! Черт ты после этого!
     Но я его остановил и говорю, что человек до умопомешательства дошел. А
    он очень горячий и всегда за нас.
     -- Знаю, какое у него помешательство! Ему бы теперь ассаже на
    двугривенный! Так ты прямо скажи, и так дам, а то важничаешь...
     А Кривой посмотрел так укоризненно и загорелся:
     -- Все супротив меня! Ну, так знайте! Я всем присчитал: и приставу,
    подлецу, и дорогой супруге, и всем!.. И всем вам язык покажу! Будьте
    покойны! Итоги подведены. Простите меня, молодой человек! А тридцать копеек
    и за квартиру за двенадцать дней получите... Вот с гитары...
     И подает Луше гитару. А она замахала руками и не берет.
     -- Я предложил... как знаете... Ну-с, прощайте, до радостного утра!
     Сделал шаг вперед и стал руку протягивать, а сам глазом нас сверлит. А
    Черепахин ему:
     -- Пошел ты! Ломается, как обезьяна... Это в тебе даже и не искренне, а
    так, одна трагедия глупая...
     -- Ну, как угодно... Как угодно...
     И вдруг свечу у меня и потушил.
     -- Занавес,-- говорит,-- опущен!
     Такой странный оказался человек. Напустил-напустил на себя... Легли мы,
    а на душе муть.
     Слышу, чиркнул спичкой за переборкой. Пригляделся я глазом в щель --
    Кривой лампочку на стенке зажег. Потом стал узелок свой вытряхивать и все
    головой качает. Потом поднялся, послушал и гитару на стенку повесил, а
    подштанники и графа Монте-Криста под кровать сунул. Остановился середь
    комнаты и осматривается. На углы посмотрел, на иконку в уголочке. Глаза
    ладонями закрыл и затряс головой. Потом за волосы себя дергать стал, да
    накрепко. Потом подошел к оконцу на помойку и смотрит. Прижался носом к
    стеклу и смотрит. И в тишине слышно, как над головой, где у нас машинист с
    железной дороги жил, граммофон камаринского играет. А там именины были. А
    Кривой все в окно глядит, в темень... Так я и заснул.
     А наутро, только на службу идти, уж Колюшка в училище ушел,--
    неприятность. Управляющий домов барышень Пупаевых, Емельян Иваныч Ландышев.
    Так и так, с первого числа надбавка вам в пять рублей!
     -- Почему такой, надбавка? Прошлый год набавляли...
     -- По плану. Обязательно ведено... Я ни при чем, с меня спрашивают. У
    барышень расходы большие, и им не хватает. Даже обижаются на меня...
     -- Это ваш произвол,-- говорю.-- Я знаю очень хорошо барышень, они
    образованные и стараются для попечительства. У них вывеска даже...
     А он мне и говорит:
     -- Это ничего не составляет, а каждый хочет себе пользы. Сами они не
    доходят, а с меня спрашивают... Хотите -- платите, не хотите -- как
    хотите...
     Вот как! Как заколдованный круг. И накалили же меня этими прибавками и
    надбавками! Да-а... Я это теперь очень хорошо понимаю. Сами не доходят...
    Музыкальные вечера у них и ужины... И в попечительствах пекутся... барышни
    Пупаевы, дай им бог здоровья... Они все науки проходили в пансионах и за
    границу ездят, и им, конечно, не хватает. И сами лотереи устраивают и
    салфеточки вышивают... И как же им можно проникать в дела, когда это даже и
    не барышнины дела! Нежны они очень и тонки, и им, конечно, не хватает... Эх,
    не то говорил ты, Кирилл Саверьяныч, не то! От этого оборот! Оборот
    капиталов! Что тебе за прически и локоны по сто рублей с головы платят? Так
    и мне двугривенные платят эти барышни Пупаевы и другие... Ну, так и я им
    платил рублями, и они принимали, потому что это их не касается! Знаю я,
    какой это оборот! на собственной шкуре знаю я всех этих барышень Пупаевых и
    других, дай им бог здоровья! Да они и без здоровья здоровы, потому что поют
    и играют...
     А квартир нет. Много домов настроено, а жить негде, потому что все
    хотят иметь доходы по плану. И так меня это расстроило...
     v Постучался я к Кривому, чтобы поговорить как следует в трезвом
    состоянии, но он спал и дверь запер на крючок, И Луша-то сказала, пусть
    проспится после куража, а то злой будет. И стали мы рассуждать -- гнать его
    или оставить. Что с него возьмешь, как он без места! И тетка-то его с ветру.
    И раньше, бывало, все про тетку, а потом отрекался. Такой гордый человек! И
    так все обернул ночью, что словно мы его обидели. А это в нем происхождение
    такое капризное. Хвастал, что у него мать из дворянской крови и содержанкой
    жила у губернатора и, может, он даже сын губернатора, а не золотарика.
    Черепахину все изливал: "Мне бы надо по малой мере чиновником быть и
    начальствовать, а я до такой ступени опустился. Но только я письмо в газеты
    накатаю и отца своего, подлеца, так изображу, что его с места прогонят, или
    пусть мне тыщу рублей пришлет,-- велосипедными шинами торговать буду!" Такие
    вокруг себя сети распространил, думает -- и не узнают, а просто стыдно ему
    было при его положении. Вот и врал.
     Пришел я в ресторан, а в официантской наши очень горячо рассуждают. А
    это Икоркин. Маленький такой и черненький, как блоха, но очень цепкий и
    может говорить. И Икоркиным-то его прозвали па смех -- очень любил, как
    поступил, икорку с ложечек и тарелок слизывать. Оказывается, общество
    устраивается для всех официантов, для поддержки. Вот Икоркин и требовал,
    чтобы записывались, по полтиннику в рассрочку. Но только нас метрдотель
    разогнал и оштрафовал Икоркина на рубль за грубость. Потом мне:
     -- Бери букет, который барышня забыла, вези на квартиру! Карасев
    записку прислал, велел.
     Поставили в картонку, пошел я по адресу. И не спросил, нужен ли какой
    ответ, дорогой уж вспомнил. Пришел, на третий этаж поднялся. Старая барыня
    отперла. Что такое? Букет барышне от господина Карасева из ресторана.
    Плечами пожала и зовет:
     -- Аля, что такое? Букет тебе!.. Вышла та, тоненькая такая, в фартучке,
    прямо как девочка. Вырвала у барыни картонку, и ушли они. Слышу, разговор у
    них горячий по-французски. И та кричит и другая... А я жду, будет ли ответ
    какой. А ко мне девочка вышла черненькая и мальчишка. Стоят и смотрят.
    Мальчик еще спросил меня, кто я такой, а потом и говорит:
     -- Там наша Аля работает, где обедают... А девочка мне куклу принесла
    показать, такая занятная. И вдруг барышня выбегла ко мне и так гордо:
     -- Можете идти, не будет ответа!..
     Так гордо, что я и не думал от нее. И лицо такое злое сделала.
    Мальчишку дернула за руку, так и отскочил, и за мной дверью -- хлоп! Как
    вылетел я все равно! Плюнул даже. Провались они все, а я еще ее пожалел. И
    день этот выдался очень горячий, потому что в золотом салоне свадебный ужин
    на двести персон -- сын губернатора женился на дочери фабриканта Барыгина,
    по двадцать рублей с персоны без вина! А в угловой гостиной юбилей делали
    директору гимназии. И метрдотель в наказание, что букет я от офицера принял,
    отрядил меня к юбилею. А юбилей -- что! Чиновники!.. Только разговоpы, и еще
    рассматривают -- двугривенный или пятиалтынный...
     Начались завтраки. И уморил тут меня пакетчик! Вот поди ты, что значит
    капитал! Прямо даже непонятно. Мальчишкой служил у пакетчика, а теперь в
    такой моде, что удивление. Домов наставил прямо на страх всем. И ничего не
    боится. Ставит и ставит по семь да по восемь этажей. Так его господин
    Глотанов и называет -- Домострой! А настоящая его фамилия -- Семин, Михаила
    Лукич! Выстроит этажей в семь на сто квартир и сейчас заложит по знакомству
    с хорошей пользой. Потом опять выстроит и опять заложит. Таким манером домов
    шесть воздвиг. И совсем необразованный, а вострый. И насмешил же он меня!
     По случаю какого торжества -- неизвестно, а привез с собою в ресторан
    супругу. И в первый раз привез, а сам года три ездит. Как вошла да увидала
    все наше великолепие, даже испугалась. Сидит в огромной шляпе, выпучив
    глаза, как ворона. А я им служил и слышу, она говорит:
     -- Чтой-то как мне не ндравится на людях есть... Чисто в театре...
     А он ей резко:
     -- Дура! Сиди важней... Тут только капиталисты, а не шваль...
     Она ежится, а он ей:
     -- Сиди важней! Дура!
     А она свое:
     -- Ни в жисть больше не поеду! Все смотрят... А он ее -- дурой! Умора!
     -- А мне так,-- говорит,-- наплевать на всех, что смотрят!
     Даже не так сказал, а по-уличному.
     -- На всех,-- говорит,-- мне... Я привык к свету... Нехорошо сказал.
    Я-то, я-то понимаю даже их необразование. И манит меня:
     -- Человек! Дай мне чего полегше...-- Прищурился на нее и говорит: --
    Дай мне... соль!
     А она так глаза выпучила -- не понимает, конечно. А он-то и доволен,
    что дуру нашел. А сам недавно за артишоки бранился.
     -- Я,-- говорит,-- думал, что мясо на французский манер, а ты мне
    какую-то репу рогатую подаешь! Бона! И как принес я им камбалу, он и говорит
    супруге:
     -- Вот тебе соль, ешь -- не бойся... Это рыба, в море на сто верст в
    глубине живет!
     Умора, ей-богу. И сам-то не ест и никогда в компании не ел, а тут для
    удивления заказал. А она шевельнула вилкой и говорит:
     -- Чтой-то как она и на рыбу не похожа... А не вредная?
     Да как распробовала, в пару-то, аромат от нее, и назад:
     -- Да она тухлая совсем... Михаила Лукич! Не понимает, что такой от нее
    запах постоянный. Тухлая! Уж и смеялся он, вот как покатывался!
     -- Эту рыбу-то только француженки употребляют... ду-ура!..
     А она чуть не плачет, красная, как свекла, стала и в прыщах.
     -- Мне бы,-- говорит,-- лучше белуги бы... А он-то ей:
     -- Не страми ты меня перед лакеями, ешь! Тут за порцию три с
    полтиной!..
     И ни малейшего стыда! А она ест и давится. И случилось нехорошо -- в
    салфетку даже. А он ей угрожает:
     -- Дура! Никогда больше не возьму. Необразованная!.. Сейчас подозвал
    меня и так важно:
     -- Дай ей... ар-ти-шоков! Вот! Это уж на смех. Потому где ей с
    артишоками управиться? Вот какие люди. А сам-то, сам! Как-то привез в
    кабинет девочку лет пятнадцати, так... портнишечку, и напоил. Самому лет
    пятьдесят, а она девчоночка совсем. И ту-то, ту-то тоже кормил
    по-необыкновенному, потешался. Устриц давал, лангустов, миног... Нарочно с
    метрдотелем совещался, как бы почудней. Портнишечку!..
     Все своими глазами видел и сам служил. И как иной раз мерзит и мерзит.
    И образованные тоже... И никто не скажет... И ничего! Хамы, хамы и холуи!
    Вот кто холуи и хамы! Не туда пальцами тычут!.. Грубо и неделикатно в нашей
    среде, но из нас не отважутся на такие поступки... И пьянство, и жен бьют --
    верно, но чтобы доходить до поступков, как доходят, чтобы догола раздевать
    да на четвереньках по коврам чтобы прыгали -- это у нас не встречается. Для
    этого особую фантазию надо. Теперь меня не обманешь, хоть ты там что хочешь
    говори всякими словами, чего я очень хорошо послушал в разных собраниях,
    которые у нас собирались и рассуждали про разное... Банкеты были
    необыкновенные, со слезой говорили, а все пустое... Уж если здесь нет
    настоящего проникновения, так на момент только все и испаряется, как после
    куража. Вон теперь полнм-полны рестораны, и опять бойкая жизнь, опять все
    идет как раньше... Эх, Колюшка! Твоя правда! Теперь и сам вижу, что такое
    благородство жизни... И где она, правда? Один незнакомый старик растрогал
    меня и вложил в меня сияние правды... который торговал теплым товаром... А
    эти... кушают, и пьют, и разговаривают под музыку... Других не видал.
     И смеялась девчоночка-то, портнишечка-то, смеялась... как коньяком ее
    повеселили... И потом, потом туда... У нас такой проход есть... плюшем
    закрытый проход... Чистый, ковровый и неслышный проход есть. И потом в этот
    проход прошли...
     В номера проход этот ведет, в особые секретные номера с разрешения
    начальства. И само начальство ходит этим проходом. Тысячи ходят этим
    проходом, образованные и старцы с сединами и портфелями, и разных водят и с
    того, и с этого хода. На свиданье... И был там у нас -- и сейчас есть --
    Карп, аховый насчет делов этих. Как порасскажет, что за этими проходами
    творится! Жены из благородных семейств являются под секретом для подработки
    средств и свои карточки фотографические под высокую цену в альбом отдают. И
    альбомы эти с большим секретом в руки даются только людям особенным и
    капитальным. Там стены плюшем обиты, и мягко вокруг, и ковры... и голос
    пропадает в тишине, как под землей. И уж с другого конца выходят гости с
    портфелями, и лица сурьезные, как по делам... А девицы и дамы чрез другие
    проходы. И все это знают и притворяются, чтобы было честно и благородно!
    Теперь ничему не верю, хоть ты мне в лепешку расшибись в приятном разговоре.
    Тысячи в год проживают, всЈ прошли, все опробовали -- и еще говорят, что за
    правду могут стоять! Один пустой разговор. И вот проходы... И сам Карп чуть
    однажды не полетел, а очень испробованный и крепкий человек. Криком одна
    кричала и билась, так постучал он в дверь. И такой вышел скандал за
    беспокойство, что чуть было наш ресторан со всеми проходами не полетел!
     И вот как подавал я им артишоки, замутило-замутило меня, дрожание такое
    в груди. Неприятность, конечно, дома, а еще у меня сердце нехорошее, жмется
    и бьется: капли ландышевые пью. И так мне подкатило, хоть тут в зале ложись,
    терпения нет. Пакетчик меня пальцем манит, а я идти не могу. И вдруг товарищ
    подходит и говорит:
     -- Скорей, жена тебя спрашивает что-то... Перемогся я, подошел к столу.
     -- Нарзану мне дай, а ей солянки... Побежал я в официантскую, а Луша
    сидит в платочке, бле-едная...
     -- Скорей, скорей! Кривой повесился!.. Околоточный послал...
     Не понял я сперва, только испугался. А она чуть не плачет:
     -- Скорей, скорей! Полна квартира народу... никого нет...
     Стал одеваться, пальто никак не вздену. А та-то мне:
     -- Скорей, скорей... запутает он нас... околоточный сказал...
     Прибежал я на квартиру. Народ со двора в окна лезет, а в квартире
    полиция. Вошел в его комнатку, а уж он на полу лежит, как был, в рваной
    кофте... На ремешке он задавился от брюк. На спине лежит, руки так свело и в
    кулаки, как грозится. А на лицо как взглянул... страшныйстрашный. Языком
    дразнится. Один глаз сощурен, а другой выперло, смотрит. Еще ночью так все
    рожи корчил. Околоточный наш, Александр Иваныч, у окошечка сидит, курит, в
    руке записку держит, и строгий. И околоточный-то знакомый: ему по дешевке
    вино иной раз доставлял, после балов которое... Нам метрдотель с уступкой
    продавал.
     -- Ждать тебя мне тут? Что это у вас тут за безобразие?! И пальцем в
    Кривого, и морщится. Точно я сам его удавил.
     -- Что знаешь, какие причины? Нет ли чаю стакана... И всегда
    обходительный был, а тут даже про чай строго. А я совсем расстроился, ничего
    не понимаю.
     -- Неприятность тебе будет...-- И запиской по ладошке хлопнул.-- Сын
    где? Его я должен спросить... Чернил! Сейчас ему чернил и чаю подали,
    ждем...
     -- Прикройте его чем... Связался с дрянью, вот и... Голову закройте!
     Даже и его взяло. А Черепахин тут как тут.
     -- Почему вы так выражаете про мертвое тело? Занесите в протокол!
     -- А ты,-- говорит,-- кто такой? Вон отсюда! Тут допрос. Кто он такой?
     А тот очень горячий и сейчас зуб за зуб:
     -- Почему мне "ты" говорите? Я совместный квартирант и хочу показание
    дать о причинах. Я все знаю. И начал так развязно, смешком:
     -- Вот как было. Утречком так, часов в десять, конечно, выхожу я из
    ватерклозета, смотрю...
     Но околоточный ему сейчас:
     -- Вон! Сам вызову! Очистить комнату!
     Всю публику выгнал из квартиры. Остались дворник да пачпортист наш, а
    Черепахину арестом пригрозил за противодействие. Насилу я его увел.
     -- Ну-с, теперь по пунктам... И читает записку, что вот с квартиры его
    гнали...
     -- Так. Вы гнали его, значит, с квартиры... Гнал? Объяснил все и про
    ночь рассказал. Записал -- и дальше:
     -- Это не важно, а вот... Вслух прочитал все письмо. Оказывается, он на
    всех доносы написал и про нас и теперь боится суда. И очень обижен на всю
    жизнь. И про стакан помянул, и про разговоры. Прочитал околоточный и
    сморщился.
     -- Вот какая канитель! Должен дознание вести, тут про политику... Какие
    слова твой сын про политику говорил? Лучше чистосердечно... все равно
    записка в производство пойдет... Вот какая канитель!..
     Отрекся я, и Луша тоже, а Черепахин из-за двери кричит:
     -- Знаю, меня извольте допросить! Так я даже удивился на него. Так был
    расположен -- и вдруг. А околоточный обрадовался.
     -- Позвать его! Что про политику? Твое показание по пункту!
     А тот, вижу, хитрое лицо сделал и начал:
     -- Не твое, а ваше! Про политику -- нуль, а вот как было: утречком,
    конечно, выхожу я из ватерклозета, смотрю...
     Прямо на смех. Уж потом сам мне говорил: чтобы обозлить. Сейчас его
    околоточный выгнал и пригрозил. А я на Кирилла Саверьяныча сослался:
    уважаемый человек и знакомый околоточному. Сейчас за ним погнали:
    неподалечку, через улицу жил.
     Пришел очень сильно испуганный, с околоточным за руку и по отчеству и
    очень умно стал объяснять:
     -- Разве вы меня не знаете? Разве,-- говорит,-- я могу в моем
    присутствии позволить насчет чего?.. Я привержен к администрации, и мне даже
    обидно с вашей стороны такое недоразумение...
     А околоточный в записку:
     -- Что же делать, раз я по обязанности долга... Я очень хорошо знаю...
     А Кирилл Саверьяныч посмотрел на Кривого и говорит:
     -- Даже после смерти напакостил! И все из пиджака! А околоточный сейчас
    в протокол:
     -- Из какого пиджака? Объяснитесь. Кирилл Саверьяныч бородку оттянул и
    сделал лицо очень умное и даже как обиделся.
     -- А вот как. Сидели мы за пирогом и рассуждали... про жизнь. И Кривой
    слушал у двери. И тогда молодой человек, их сын -- ученик реального училища,
    стал укорять его, вот этого самого Кривого, зачем он так исполняет свои
    обязанности, то есть пьянствует, и сказал, что это так не годится... и
    вообще... нельзя так в политике жизни... Вот она и есть политика... политика
    жизни... обиход... Так сказать, если выразить по-ученому...
     -- Верно! -- подтвердил и околоточный.-- Это понятно.
     -- Вот. Необразованный человек не поймет, конечно, а образованный...
    это понятно... И я ему, этому самому Кривому, стал объяснять даже из
    Евангелия... насчет властей и про жизнь... А он вдруг обозвал всех нас
    холуями...-- это вы обязательно запишите! -- и тогда молодой человек, а их
    сын, действительно бросил на пол стакан в его направлении и попал в пиджак и
    забрызгал... Вот он обиделся и сказал, что донесет на всех, и побежал в
    участок. Это сущая правда.
     Так складно у него вышло. Ну, конечно, что тому, раз он мертвый? А то
    бы канитель. Время очень строгое было. И околоточный подтвердил:
     -- Был он там, верно, и наскандалил. Мы его совсем прогнали. Но это не
    относится...
     И зачеркал в протокол. А Кирилл Саверьяныч в окошечко смотрит. И вдруг
    с чего-то обиделся и опять:
     -- Не понимаю, при чем тут я... От работы отрывают... А околоточный
    ему:
     -- Нам пуще эти канители надоели, но закон такой.-- И мне запрос: --
    Какой донос он на вашего сына послал и куда? Тут в записке есть...
     И показал перышком на Кривого.
     -- Да какой же донос, раз он пьяный был! -- говорю.
     -- Мало ли что! Пьяные-то и проговариваются. О чем донос?
     Да что я, святой дух, что ли? Такой придира! А тут Колюшка и входит из
    училища. Как узнал все, так и окаменел.
     А околоточный сейчас его на допрос:
     -- Объясните показание! Вот что он в письме пишет... Прочитал ему.
    Колюшка смотрит на него и как ничего не понимает.
     -- Ну-с,-- говорит.-- Какой донос он послал и куда? А Колюшка стоит
    помертвелый и шепотом так:
     -- Мы его, мы... Господи! И за голову схватился. А околоточный -- чирк
    в протокол.
     -- Что это значит? -- спрашивает.-- Тут у вас путаница... Как же это
    вы? Что -- вы?..
     Кирилл Саверьяныч тут осерчал.
     -- Что же, вы подозреваете, что они его удавили? Он нравственно
    думает... от обиды... Он же сам в письме пишет!.. Может быть, и меня вы в
    чем подозреваете?
     -- Не подозреваю вас,-- говорит,-- а все-таки странно. Как же это вы...
    Вы скажите чистосердечно... А мой-то взглянул на Кривого, сморщился и убежал
    из комнаты. А околоточный мне строго:
     -- Вернуть его! Я именем... требую. Позвать! Побежал я за Колюшкой. А
    он уткнулся головой в окно, так в шинели и стоит. Обернулся да как зыкнет:
     -- Уйдите! Не могу я, не могу!
     Я его и так и сяк -- нет!
     -- Вот,-- говорит,-- что мы сделали! И это я, я... Прихожу в комнату к
    ним, а околоточный что-то оправляется и шепотком с Кириллом Саверьянычем. И
    лицо у него ничего, не строгое. А Кирилл Саверьяныч сделал такую злую
    физиономию и вдруг на меня:
     -- Не понимаю вашего сына! -- На "вы" стал.-- И Александр Иваныч
    удивляется... Как он у вас неразвит и глуп!
     А околоточный ничего.
     -- Он, должно быть, протокола испугался... Ну, какнибудь покончим...--
    Дал подписать и щелкнул портфель.-- Доносы меня беспокоят... Хотя вы не
    беспокойтесь, потому что я так и записал, что нашел труп с явными признаками
    удавления... самоубийства. Мм-да-а... А Кирилл Саверьяныч меня ногой. А
    околоточный в окно смотрит и думает.
     -- Ну-с, мы его сейчас заберем... Погода-то какая! Опять грязь...
     А Кирилл Саверьяныч опять меня ногой. Велел околоточный брать Кривого и
    в карету помощи. Понесли его и гитару забрали и что было, какое имущество.
    Ну, конечно, я проводил околоточного в сени и попросил, чтобы вообще... не
    было какой канители... И он любезно мне:
     -- Ничего, теперь, кажется, все ясно... Кляузник такой был... Отлично
    его знаю.
     Вернулся я в квартиру, а Кирилл Саверьяныч как накинется на меня:
     -- Вот как вы цените отношение! И меня запутали! Я из-за вас теперь в
    протокол попал? Запутали вы меня! Из-за всякого мальчишки... Он у вас на
    язык невоздержан, а я тут по чужому делу! У меня и так расходов много...
    Нет, мне надо быть подальше... Я теперь вижу... как к людям снисходить...
     А тут Колюшка и влетел:
     -- Пожалуйста! Можете уходить... Вон!
     -- Как "вон"! Ты... смеешь? Он при тебе смеет? меня? Это он мне-то!
    Щенок! дрянь эдакая, шваль, молокосос! Тебя еще пороть надо, мерзавца
    безмозглого! Я тебе еще покажу, какие ты слова говорил!
     Я совсем растерялся, а Колюшка одно и одно:
     -- Вон! Вон! Папаша в вас не нуждается, в вашем снисхождении!
     А у того глаза заюлили, не знает, что сказать. Даже позеленел.
     -- Твое,-- говорит,-- мерзавец, счастье, что свидетелей нет, а по
    закону я отца не могу притянуть! И я сам, сам ухожу... сам! Ноги моей не
    будет! -- Потом скосил на меня глаза и кипит: -- Только у таких и могут быть
    такие... хулиганы!
     Ни за что обидел и ушел. Чуть было мой его не растерзал. Схватился, но
    я его за руку удержал. Потом ушел к Наташе в комнату и затворился. Вот как
    обернулось! Такая неприятность, и даже Кирилл Саверьяныч, которого я уважал,
    оказался таким занозливым. А тут еще донос какой-то Кривой послал...
     Пошел я к Луше -- на постель прилегла от сердца,-- она мне:
     -- Мочи моей нету... засудят Колюшку... Вот какой негодяй оказался...
    Что он про него написал? Возьмут его, как Гайкина сына...
     Дал ей капель и пошел к Колюшке. Дергаю дверь -- не отпирает. С крючка
    сорвал. Сидит над столом и голову на руки положил.
     -- Чего ты бесишься? -- говорю.-- И человека вооружил... Ведь он со
    злобы на тебя донести может, про твои слова! Донос на тебя есть уж... Ведь к
    нам полиция может каждую минуту... Может, у тебя какие книги есть от
    Гайкина...
     А он на меня, вместо того чтобы успокоить:
     -- Вы-то хороши! Он при вас на мертвого врал, а вы... Мамаша мне
    сказала... И оставьте меня в покое! И по виску себя кулаком.
     -- Неужели это из-за меня он? Господи! Папаша! Даже мне обидно стало,
    по правде сказать. Посторонние интересы, что Кривой повесился, он к сердцу
    принимает, а что нам будет -- без внимания. И говорю ему:
     -- Чужой тебе приболел, а мы для тебя что? плюнуть да растереть. Вот ты
    как! Я же о тебе забочусь... Ответь ты мне, есть у тебя какие книги?
     А он мне:
     -- Уйдите вы прочь! -- Кулак сжал и в подушку ткнулся.
     -- Да пощади ты,-- говорю,-- хоть отца! Я из себя для вас жилы тяну,
    свету не видал... Что ты геройствуешь-то? Ведь из тебя оттябель выйдет! --
    стал ему рацеи читать.-- Какой из тебя полезный член выйдет? Скандал за
    скандалом... в квартире человек удавился, нам неприятность... С человеком
    меня поссорил! А он сколько раз меня поддержал... Протекцию тебе оказал, как
    в училище поступать... через знакомство с учителем...
     А он ногой -- раз! -- о кровать.
     -- Так ты так! -- говорю.-- Ну, теперь я все вижу! Это твой Васиков
    долгоногий тебя с пути сбил! Как стал к тебе ходить с книжками, так ты как
    другой стал... Ну, так чтоб духу его у меня в квартире не было! Ответишь ты


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ]

/ Полные произведения / Шмелев И.С. / Человек из ресторана


Смотрите также по произведению "Человек из ресторана":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis