Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Журавленок и молнии
Журавленок и молнии [9/12]
"Папочка, прости!" - хотел крикнуть он, только не смог выдавить ни словечка.
А через несколько секунд страх ослабел, и вернулась обида. Словно Журка скользнул с одной волны и его подняла другая. Потому что никуда не денешься - был магазин, была та минута, когда он, Журка, убито смотрел на затоптанный пол с зеленым фантиком, а все смотрели на него...
И все же он чувствовал, что сейчас опять случилось непоправимое. Опять ударила неслышная молния.
Не мигая, Журка глядел на отца. А тот замер будто от заклинания. Только черные точки стали еще заметнее на побелевших скулах. И так было, кажется, долго. Вдруг отец сказал с яростным удивлением:
- Ах ты... - И, взмахнув рукой, качнулся к Журке. Журка закрыл глаза. Но ничего не случилось.
Журка опять посмотрел на отца. Тот стоял теперь прямой, со сжатыми губами и мерил сына медленным взглядом. У него были глаза с огромными не черными, а какими-то красноватыми, похожими на темные вишни зрачками. Как ни странно, в этих зрачках мелькнула радость. И Журка чуткими, натянутыми почти до разрыва нервами тут же уловил причину этой радости. Отец теперь мог считать себя правым во всем! Подумаешь, какая-то книжка! Стоит ли о ней помнить, когда сын посмел сказать такое!
Отец проглотил слюну, и по горлу у него прошелся тугой кадык. Ровным голосом отец пронес:
- Докатились... Мой папаша меня за это удавил бы на месте... Ну ладно, ты не очень виноват, виновато домашнее воспитаньице. Это еще не поздно поправить.
Он зачем-то сходил в коридор и щелкнул замком. Вернулся, задернул штору. Ослабевший и отчаявшийся Журка следил за ним, не двигаясь. Отец встал посреди комнаты, приподнял на животе свитер и деловито потянул брючных петель пояс.
Пояс тянулся медленно, он оказался очень длинным. Он был сплетен разноцветных проводков. Красный проводок на самом конце лопнул и шевелился как живой. "Будто жало," - механически подумал Журка. И вдруг ахнул про себя: понял, что это, кажется, по правде.
Он заметался в душе, но не шевельнулся. Если броситься куда-то, постараться убежать, если даже просто крикнуть "не надо", значит, показать, будто он поверил. Поверил, что это в самом деле может случиться с ним, с Журкой. А поверить в такой ужас было невозможно, лучше смерть.
Отец, глядя в сторону, сложил пояс пополам и деревянно сказал:
- Ну, чего стоишь? Сам до этого достукался. Снимай, что полагается, и иди сюда.
У Журки от стыда заложило уши. Он криво улыбнулся дрогнувшим ртом и проговорил:
- Еще чего...
- Если будешь ерепениться - получишь вдвое, - скучным голосом предупредил отец.
- Еще чего... - опять слабым голосом отозвался Журка.
Отец широко шагнул к нему, схватил, поднял, сжал под мышкой. Часто дыша, начал рвать на нем пуговицы школьной формы...
Тогда силы вернулись к Журке. Он рванулся. Он задергал руками и ногами. Закричал:
- Ты что! Не надо! Не смей!.. Ты с ума сошел! Не имеешь права!
Отец молчал. Он стискивал Журку, будто в капкане, а пальцы у него были быстрые и стальные.
- Я маме скажу! - кричал Журка. - Я... в детский дом уйду! Пусти! Я в окно!.. Не смей!..
На миг он увидел себя в зеркале - расхлюстанного, с широким черным ртом, бьющегося так, что ноги превратились в размазанную по воздуху полосу. Было уже все равно, и Журка заорал:
- Пусти! Гад! Пусти! Гад!
И кричал эти слова, пока в своей комнате не ткнулся лицом в жесткую обшивку тахты. Отец швырнул его, сжал в кулаке его тонкие запястья и этим же кулаком уперся ему в поясницу. Словно поставили на Журку заостренный сну телеграфный столб.
Чтобы выбраться -под этого столба, Журка задергал ногами и тут же ощутил невыносимо режущий удар. Он отчаянно вскрикнул. Зажмурился, ожидая следующего удара - и в тот же миг понял, что кричать нельзя. И новую боль встретил молча.
Он закусил губу так, что солоно стало во рту. Нельзя кричать. Нельзя, нельзя, нельзя! Конечно, отец сильнее: он может скрутить, скомкать Журку, может исхлестать. А пусть попробует выжать хоть слабенький стон! Ну?! Домашнее воспитание? Не можешь, зверюга!
Журка молчал, это была его последняя гордость. Багровые вспышки боли нахлестывали одна за другой, и он сам поражался, как может молча выносить эту боль. Но знал, что будет молчать, пока помнит себя. И когда стало совсем выше сил, подумал: "Хоть бы потерять сознание..."
В этот миг все кончилось. Отец ушел, грохнув дверью.
Журка лежал с минуту, немогая от боли, ожидая, когда она хоть немножко откатит, отпустит его. Потом вскочил...
В перекошенной, кое-как застегнутой на редкие пуговицы форме он подошел к двери и грянул по ней ногой - чтобы вырваться, крикнуть отцу, как он его ненавидит, расколотить ненавистное зеркало и разнести все вокруг!
Дверь была заперта. Журка плюнул на нее красной слюной и снова размахнулся ногой... И вдруг подумал: "К чему это?"
Ну, крикнет, ну, разобьет. А потом? Что делать, как жить? Вместе с отцом? Вдвоем?
Жить вместе после того, что было?
Журка неторопливо и плотно засунул в дверную скобу ножку стула. Пусть попробует войти, если вздумает! Потом он, морщась от боли, влез на подоконник и стал отдирать полосы лейкопластыря, которыми мама уже закупорила окно на зиму. Отодрал, бросил на пол и тут заметил в углу притихшего, видимо, перепуганного Федота.
- Котик ты мой, - сказал Журка. Сполз с подоконника и, беззвучно плача, наклонился над Федотом. Это было здесь единственное родное существо. И оставлять его Журка не имел права.
Он вытряхнул на пол портфеля учебники, скрутил полос лейкопластыря шпагат и привязал его к ручке портфеля - как ремень походной сумки. В эту "вьючную суму" он посадил Федота. Кот не сопротивлялся.
- Ты потерпи, миленький, - всхлипнув, сказал Журка и надел портфель через плечо. Потом отворил окно, достал -за шкафа специальную длинную палку с крючком, подтянул ею с тополя веревку. Взял веревку в зубы и выбрался через подоконник на карн.
Стояли серовато-синие сумерки. Моросило. Сырой воздух охватил Журку, и он сразу понял, как холодно будет без плотной осенней куртки и без шапки. Но наплевать!
Журка плотно взял веревку повыше узлов, а пояс надевать не стал. Лишняя возня - лишняя боль. Он примерился для прыжка. Прыгать с Федотом на боку будет труднее... Ладно, он все равно прыгнет! Не в этом дело...
А в чем? Почему он замер?
Потому что понял вдруг, как это дико. Он уходит дома, своего, родного. И не просто уходит, а как беглец. И не знает нисколечко, какая дальше у него будет жнь. Еле стоит на такой высоте, в зябких сумерках, на узкой кирпичной кромке...
"Мир такой просторный для всех, - вспомнилось ему, - большой и зеленый, а нам некуда идти..."
В эту сторону пойдешь -
Горе и боль,
В ту сторону пойдешь -
Черная пустота.
И мы бредем, бредем по самой кромке...
"Куда же нам идти?.."
"К Ромке!" - неслышно отдалась под ним пустота. Словно кто-то сну шепотом подсказал эту рифму. Такую простую и ясную мысль...
"А что? - подумал Журка. - Головой вперед, и все".
Вот тогда забегает отец!.. Что он скажет людям, которые соберутся вну? И что скажет маме?..
Да, но мама-то не виновата. И у нее уже никогда не будет никого другого вместо Журки. Он же не маленький, знает, что -за этого она сейчас и в больнице... Да и Федота жалко - тоже грохнется. Хотя его можно оставить на подоконнике... Но... если по правде говорить, такие мысли не всерьез.
А если все-таки всерьез?
Страшно, что ли? Нет, после того, что было, не очень страшно. Но зачем? Если бы знать, что после нашей жни есть еще другой мир и там ждут тебя те, кого ты любил... Но такого мира нет. И Ромки нет... Ромка есть здесь - в памяти у Журки. Пока Журка живой.
Значит, надо быть живым...
Журка толкнулся и перелетел в развилку тополя.
Спускаться по стволу было трудно. Мешала боль. Мешал портфель с Федотом и суконная одежда, срывались жесткие подошвы ботинок. Это не летом... В метре от земли ботинки сорвались так неожиданно, что Журка полетел на землю. Вернее, в слякоть.
Он упал на четвереньки и крепко заляпал брюки, ладони и лицо. Зато Федот ничуть не пострадал. При свете от нижних окон Журка попробовал счистить грязь. Но как ее счистишь? Он взял портфель с Федотом под мышку и, вздрагивая, переглатывая слезы и боль, вышел на улицу.
Фонари горели неярко, прохожих было мало. Никто не остановился, не спросил, куда идет без пальто и шапки заляпанный грязью мальчишка с таким странным багажом. Видно, у каждого встречного хватало своих дел и беспокойств.
У тех, кто ехал в машинах, тоже хватало. "Москвичи" и "Жигули" с шелестом и плеском проносились по мокрому неровному асфальту. Мелкий дождь искрился и дрожал перед ними в длинных лучах. Журке надо было перейти Парковую, чтобы добраться до улицы Мира, и он остановился на углу - пропустить машины. Светофора на этом перекрестке не было, автомобили шли и шли. Что им какой-то дрожащий на переходе пацаненок!
Наконец поток машин прервался. Журка шагнул на дорогу, но тут -за поворота выскочил сумасшедший "Запорожец", вякнул гудком и пронесся рядом с Журкой, обдав его грязной жижей.
Рядом была куча щебня для ремонта дороги. В ярости Журка схватил гранитный осколок и замахнулся вслед "Запорожцу"...
И чьи-то пальцы плотно ухватили его за кисть.
Милиция? Пусть!
Это была не милиция. Рядом стоял Капрал. В жидком свете фонаря Журка разглядел его красивое спокойное лицо. Капрал тряхнул Журкину руку, и камень упал в лужу.
- Ты неправильно кидаешь, - доброжелательно сказал Капрал. - Надо бросать во встречные. Тогда камень летит, как пуля - получается сложение скоростей. А, ты фику еще не учал... Кидай вон в ту.
- Зачем? Не она меня обрызгала, - пробормотал Журка.
- А какая разница? Все они одинаковы, - серьезно сказал Капрал. Хотя я забыл... У тебя же папаша сам шофер! Тогда ты зря...
- А чего мне папаша... - хмуро отозвался Журка и стал смотреть на дорогу. Капрал оглядел его с головы до ног.
- Домашний конфликт? - спросил он. - Небось, родители сказали: "Или мы, или кот!" И ты гордо покинул отчий кров.
- Если бы... - сказал Журка. - Все гораздо хуже... - Он не собирался ничего рассказывать Капралу и не искал у него сочувствия. Просто вырвалось. Просто Капрал был единственный человек, который его хоть о чем-то спросил.
Капрал задумчиво погладил пальцем голову Федота, который смирно поглядывал портфеля. Потом он скинул свою куртку с капюшоном и набросил на Журку.
- Не надо, - сказал Журка.
- Надо. Идем.
- Куда?
- "Куда", - усмехнулся Капрал. - Устрою где-нибудь.
- В гараже вашем, что ли? - сумрачно спросил Журка. Он сейчас ничего не боялся. И подумал, что хорошо бы назло всему свету навсегда связаться с компанией Капрала. Воруют? Ну и что? Если даже отец... Ну, конечно, про отца любой возразит: "Какое же это воровство! У себя дома!" Но все равно - обман. И еще какой! Как предательство...
- А чем тебе плох гараж? - спросил Капрал. - Сухо, тепло. И люди надежные... Да не бойся, ко мне домой пойдем. Умоешься, переночуешь...
Журка вздохнул. И сказал без всякой злости, без насмешки. Просто так:
- Да. А потом я для вас, как Горька, буду бутылки таскать...
- Глупый ты, - тихо отозвался Капрал. - Думаешь, я на твоей беде буду бнес делать? Не бойся...
- Я не боюсь... - Журка встряхнулся и снял с плеч куртку. - Спасибо. Я пойду. Не с тобой...
Он подумал, что еще чуть-чуть и, пожалуй, отправился бы с Капралом. Но... нет. Не такой уж одинокий Журка на свете.
- Пойду, - повторил он. Машины как раз перестали носиться по мостовой.
- А есть куда? - озабоченно спросил Капрал.
- Есть.
- Ну, смотри... я провожу. Куртку-то накинь, а то совсем промокнешь.
- А ты?
- Ничего, я привычный.
Журка так продрог, что не хватило духу отказаться. Да, кажется, и не стоило. Капрал пожалел его, и было неловко отталкивать эту неожиданную доброту.
Журка опять накинул куртку и сказал виновато:
- Здесь недалеко. Два квартала...
- Вот и ладно, - отозвался Капрал и потом всю дорогу молчал.
Журка тоже молчал. Чем ближе был Иринкин дом, тем нерешительней Журка себя чувствовал. Он знал, что его встретят по-хорошему, поймут и приютят, но придется рассказать про все, что было. Иринка и ее отец сегодня и так видели его унижение, и вот он опять появится будто оплеванный - жалкий, исхлестанный, грязный...
Журка сбил шаг. Может, все-таки сказать Капралу: "Знаешь что, пошли к тебе"?.. Но тогда получится, что Капралу он доверяет больше, чем Иринке. Будто Капрал его друг, а она так просто... Потом она все равно про все узнает и что тогда скажет? "Эх ты, витязь".
Журка остановился. Едва мелькнуло в голове слово "витязь", он понял, куда идти. Даже удивился, что с самого начала не подумал об этом...
- Все, спасибо тебе, - торопливо сказал он Капралу и снял куртку. Тут рядом, я добегу.
- Ну, будь... - Капрал кивнул и пошел, не оглядываясь.
Журка сказал неправду. До того дома, где жила Лидия Сергеевна, было еще пять кварталов. Но вести с собой Капрала так далеко Журка постеснялся.
Он побежал. Чтобы не задрожать опять. Чтобы никто не пристал с расспросами. Чтобы все скорее кончилось...
Федот нервно возился в портфеле, надоела ему такая жнь.
- Сейчас, котик... Сейчас, сейчас... - говорил ему на бегу Журка. Бежать было трудно, боль отдавалась в теле колючими толчками, но Журка ни разу не остановился.
Дверь открыл Валерий Михайлович. Из-за его ноги выглядывал Максимка. Валерий Михайлович удивился, посмотрев на Журку, даже сказал:
- О! Вот это явление... - Хотел о чем-то спросить, но взглянул внимательней и вдруг быстро ушел прихожей. Громко проговорил в комнате:
- Лидуша! Там к тебе. Твой Журавленок... - И что-то добавил неразборчиво.
Федот в это время выцарапался портфеля и прыгнул на пол. Максимка тут же ухватил его поперек туловища и просиял.
Вышла Лидия Сергеевна - в халате и тапочках.
- Журка! Боже мой, ты откуда? Раздетый, мокрый!.. Максим, оставь кота, он, наверно, с улицы, грязный...
- Да нет, он чистый, - отозвался Журка и почувствовал, что слова идут с трудом. - Это я... вот... перемазанный...
Она тут же забыла про кота.
- Журка, что случилось?
Он, переглатывая, сказал:
- Можно, я... мы... у вас поживем три дня? Пока мама в больнице...
- Как "поживем"?.. То есть можно, конечно. Только...
Она вдруг замолчала, присела перед Журкой на корточки, взяла его за холодные мокрые пальцы. Тихо спросила:
- Журавушка, что с тобой?
Разве тут удержишься... Он быстро наклонился и уткнулся лицом в ее плечо.
Про машину счастья
Журка думал, что будет очень трудно. Что он станет мучиться и давиться от стыда, когда придется рассказывать свою жуткую историю. Но вышло не так. Слова рванулись вместе со слезами - скомканные, путаные, быстрые. И не так уж много оказалось их нужно, слов-то. Через полминуты Лидия Сергеевна все узнала и поняла.
Она поднялась, вздохнула, вынула кармана халата платок и стала вытирать Журкино лицо. Молча.
В ее молчании Журке вдруг почудилось осуждение.
Неужели сейчас она проговорит: "Как же так, Журавин? Мне тебя очень жаль, но разве так разговаривают с отцом? И разве можно убегать? Пошли-ка домой..."
Он не пойдет! Лучше опять в холод и дождь. Лучше в гараж к Капралу. Или хоть под забор!
Журка дернул лицом, всхлипнул:
- Вы, конечно, скажете, что я сам виноват...
Но Лидия Сергеевна сказала:
- Ты же весь дрожишь. Куда тебя, горюшко, понесло без шапки, без пальто? Ох ты, Журка, Журка... Не будем мы сейчас разбираться ни в чем. Потом все уляжется и устроится. А пока... Максим, да оставь ты несчастного кота, это не кукла!.. Снимай, Журка, куртку, она вся в грязи... Ох, и рубашка тоже... Смотри-ка, даже волосы заляпаны.
Журка виновато пробормотал:
- Машиной забрызгало... - и опять зябко вздрогнул.
- Вот что, дорогой мой, сейчас полезешь в ванну, - решила Лидия Сергеевна. - Отогреешься, отмоешься, а я в это время займусь твоей одеждой... Надо же, и майка грязью забрызгана! Расстегнутый настежь бежал!
- Пуговицы-то все оторвались... - прошептал Журка.
- Пошли.
Он пошел, застеснявшись, но с радостью. Очень захотелось в теплую-теплую воду. Можно будет смыть не только грязь, но и боль, и весь ужас того, что случилось.
Тугие струи ударили в блестящую ванну. Кафельная комнатка наполнилась паром, на тонком шнуре под потолком закачались, как морские сигнальные флаги, Максимкины рубашонки и колготки. Пар быстро обволок Журку сонливым теплом и покоем. Потом рассеялся, но покой и тепло остались... Вода набралась, Лидия Сергеевна что-то бросила в нее, размешала, и в ванне вспухла перина густой пены.
- Ныряй, Журка, в это облако. А одежду оставь здесь, на стиральной машине, я потом заскочу и заберу.
Она вышла.
Журка, опасливо поглядывая на незапертую дверь, разделся. Морщась, перебрался через край ванны, охнул от радостного тепла и осторожно погрузился в него по плечи. Было больно касаться дна и стенок ванны, поэтому Журка сел на корточки и обнял себя за колени.
Двигаться не хотелось, от всякого шевеления притихшая боль опять просыпалась, а сидеть так было хорошо, спокойно. Журка закрыл глаза, оказался будто в теплой невесомости и забыл про время.
...Приоткрылась дверь. Журка вздрогнул, машинально сел поглубже, так, что взбитая пена защекотала ему уши. Лидия Сергеевна потянулась за Журкиной одеждой, потом взглянула на него.
- Греешься? Ну и хорошо. Только не забудь волосы промыть, в твоих кудрях целые комки глины...
Журка кивнул, беспомощно поглядывая пенистого сугроба. А Лидия Сергеевна вдруг отложила сверток с одеждой, посмотрела на блестящую от мыльных пузырей Журкину голову и сказала:
- Слушай, малыш, давай-ка я тебя сама вымою. Как Максимку... Или будешь очень стесняться?
Журка в первый миг съежился еще больше. Но тут же с удивлением понял, что стесняться не будет. Для этого просто не было сил. Он все больше растворялся, таял в тепле, в окружающей его доброте и безопасности. И без спора покорился ласковой настойчивости Лидии Сергеевны. Только неловко улыбнулся и пробормотал:
- Да ладно. Если буду стесняться, вы не обращайте внимания, трите меня, вот и все...
Но она не стала его тереть. Сначала, поливая кувшина, вымыла ему голову. Потом взяла за локти, осторожно подняла, поставила. Мягкой-мягкой губкой начала смывать с него хлопья пены. Журка закрыл глаза, и стало совсем хорошо: будто он дома и около него мама...
Лидия Сергеевна еще раз облила его теплой водой и вдруг не выдержала:
- Ох, как он тебя... Как тебе досталось, бедному.
Журка вздрогнул и съежился. Но ласковое и спокойное тепло тут же снова окутало его и взяло под свою защиту. Журка передохнул и неожиданно для себя сказал.
- А я все равно не пикнул, вот. Только губу прокусил...
- Маленький ты мой... - вздохнула Лидия Сергеевна. - Ну, ладно, Журавлик, все.
Она помогла Журке выбраться ванны и тут же окутала его большущей прохладной простыней.
- Сейчас принесу тебе костюм Валерия. Спортивный. Большущий, но ничего, до утра поносишь. В нем и спать ложись, как в пижаме...
Через несколько минут Журка вышел ванной в подвернутых трикотажных штанах и фуфайке до колен. Лидия Сергеевна повела его на кухню ужинать. Следом явился Максим. На руках он опять держал Федота, который, видимо, покорился судьбе. Максим попытался завязать с Журкой беседу, но Лидия Сергеевна турнула ненаглядного сына кухни. Поставила перед Журкой тарелку с котлетой и картошкой, стакан молока. И вышла вслед за Максимкой.
Журка втянул котлетный запах и только сейчас понял, какой он голодный. Несмотря ни на что. Он забрался коленками на табурет, откусил сразу полкотлеты, но вспомнил про Федота. Спросил в открытую дверь:
- Лидия Сергеевна, можно я Федоту кусочек дам?
- Мы с Максимом его сами покормим, не беспокойся...
Журка допивал молоко, когда в коридоре раздался звонок (в точности такой же, как у Журки дома). Это вернулся откуда-то Валерий Михайлович. До Журки донесся негромкий, но хорошо слышный разговор:
- Ну как? - осторожно и с тревогой спросила Лидия Сергеевна.
- Да вот, принес...
- А он что?
Кажется, Валерий Михайлович сумрачно усмехнулся:
- Что... Сидит, мается. Видать, недавно бегал по улицам, искал...
- Не спорил, не требовал, чтобы назад привели?
- Нет... По-моему, даже обрадовался. Сам учебники собрал. Только молча все. Можно его понять... Может, ты сама с ним поговоришь, Лидуша?
- Может быть... Потом. Сейчас я ему, наверно, в волосы вцепилась бы. Посмотрел бы ты, что он со своим сыном сделал...
Когда Журка нерешительно вышел в коридор, он увидел на вешалке свою куртку и шапку, а в углу - набитый до отказа портфель. Лидия Сергеевна выглянула комнаты и мягко сказала:
- Валерий сходил к вам домой, учебники принес и одежду. А то ты примчался без всего...
- Спасибо... - пробормотал Журка.
- Папу предупредил, что ты у нас...
- А чего его предупреждать, - безжалостно сказал Журка. - Он и так бы прожил.
- Он искать бы стал... И получилось бы, что мы тебя похитили... - Она улыбнулась, потрепала его по непросохшим волосам. - Все уладится. Пойдем...
Журка знал, что ничего не уладится, но сейчас он был размягший, сонный. И послушно пошел в комнату.
Здесь к нему опять примазался Максимка:
- Ты что будешь сейчас делать?
- Не знаю... - вздохнул Журка.
- Давай пхочитаем пхо Бухатино.
- Давай! - обрадовался Журка и стряхнул сонливость. Потому что не сидеть же просто так целый вечер. А книжку про Буратино он всегда любил.
Они пошли в отгороженный шкафом угол. Там стояла деревянная койка с барьерчиком, она была похожа на корабельную. Смастерил ее Максимкин папа - длинную, "на вырост". Журка лег животом на одеяло, положил перед собой книгу, Максимка устроился сбоку...
Журка дочитал до того, как Буратино попал в кукольный театр и угодил в лапы Карабасу. И в этот момент Лидия Сергеевна сказала:
- Молодые люди, укладываться не пора?
Максим заявил, что не пора. Но Лидия Сергеевна объяснила, что Журка устал и хочет спать.
- А я буду с Жухкой?
- Нет, он будет здесь, а ты с нами.
- И Федот...
- Что Федот?
- С нами.
- Еще новости!
- Я хочу с Федотом.
- В таком случае оба будете спать под кроватью.
- Пхавда?! - возликовал Максим. И очень огорчился, когда узнал, что это шутка. Несколько минут сидел надутый, потом потребовал:
- Пускай папа хаскажет сказку. Мне и Жухке.
- Что ты, мне не надо, - торопливым шепотом сказал Журка.
- Тогда песенку. Пхо кохаблик...
- Ну иди, ложись, - покладисто отозвался Валерий Михайлович. Тогда будет песенка.
- Мы вместе...
- Хорошо, вместе.
Максимка ушел от Журки, а через минуту Журка услышал своего угла за шкафом:
- Папа, я лег. Давай...
- Давай...
И началась песенка. Густой негромкий голос Валерия Михайловича и картавый, тонкий, как дрожащая проволочка голосок Максимки:
Если вдруг покажется
Пыльною и плоской,
Злой и надоевшей
Вся земля,
Вспомни, что за дальней
Синею полоской
Ветер треплет старые
Марселя...
Мелодия была незнакомая. Слова тоже. Но что-то знакомое в них было. Что-то от дедушкиных книг и картины "Путь в неведомое".
Над морскими картами
Капитаны с трубками
Дым пускали кольцами,
Споря до утра.
А наутро плотники
Топорами стукнули -
Там у моря синего
Рос корабль.
Крутобокий, маленький
Вырастал на стапеле
И спустился на воду
Он в урочный час,
А потом на мачтах мы
Паруса поставили,
И, как сердце, дрогнул
Наш компас...
Под лучами ясными,
Под крутыми тучами,
Положив на планшир
Тонкие клинки,
Мы летим под парусом
С рыбами летучими,
С чайками, с дельфинами
Наперегонки...
Хорошая была песенка. Веселая и такая... по морскому деловитая. Хотя чувствовалась в ней какая-то грусть и непрочность. Может быть, от Максимкиного дрожащего голоска?
...У крыльца, у лавочки
Мир пустой и маленький,
У крыльца, у лавочки
Куры да трава.
А взойди на палубу,
Поднимись до салинга -
И увидишь дальние
Острова...
Они замолчали, отец и сын, и несколько секунд была хорошая тишина. А потом Валерий Михайлович воскликнул:
- Эй! Ты куда? А уговор?
- Я на кхошечную минуточку...
Максимка прибежал к Журке и опять забрался на кровать. Спросил таинственным шепотом:
- Ты у нас всегда будешь? Ты будешь мой бхат?
Это был серьезный вопрос, Максимка смотрел внимательно и требовательно. И Журка сказал тоже серьезно. И тоже шепотом:
- Если хочешь, я могу как брат. Но всегда быть у вас не могу. У меня ведь тоже есть мама.
- А она где?
- В больнице пока...
- А папа?
Журка отвел глаза.
- Он уехал... В далекую командировку.
Лидия Сергеевна заглянула за шкаф. Решительно ухватила Максимку за бока и унесла. Журка услышал, как он сказал:
- Ну вот, пехебила хазговох...
- Завтра доразговариваешь. Спи.
И она вернулась к Журке. Присела на дощатый бортик.
- Ты уж не сердись на Максима за его липучесть. Он такой привязчивый. Тебя все время вспоминает и самолет, который ты ему сделал, не дает разбирать. И сегодня так обрадовался...
- Он хороший, - улыбнулся Журка. - Мне бы такого братишку... Он пел так здорово. Лидия Сергеевна, а что это за песенка была?
- Ее сочинил наш знакомый. Товарищ Валерия. Он работает оператором на телестудии, а вообще-то он моряк по прванию... Как это называется, когда человек с парусами возится?
- Яхтсмен?
- Вот-вот... Он с ребятами корабль построил. Небольшой, но совсем настоящий, они на нем в походы ходят. Называется "Капитан Грант". Если хочешь, Валерий тебя познакомит... Ты ведь, по-моему, тоже в моряки собираешься?
- Нет, - сказал Журка и помолчал. - Не в моряки...
- А куда? Секрет?
- Да нет... Для вас не секрет, - вздохнул Журка. - Только про это трудно говорить... Я боюсь, что не получится.
- А что, очень трудная профессия?
- Я еще сам не знаю... Может, такой профессии даже нет... Я хочу, чтобы на свете была такая громадная машина, кибернетическая. Не как нынешние, а гораздо сложнее. Надо так придумать, чтобы она все могла предвидеть...
- Что предвидеть, Журка?
Он мялся, не зная, как объяснить. Сказал неловко:
- Ну, случайности всякие. От которых несчастья. Чтобы их никогда не было у людей...
- Совсем?
Журка кивнул и насупился от смущения. Лидия Сергеевна сказала:
- Значит, это будет машина счастья? Такую машину, Журка, многие пытались придумать. Но, говорят, это невозможно, как вечный двигатель. Видимо, совсем без несчастий не проживешь.
Журка досадливо мотнул головой.
- Я, значит, не так объяснил... Конечно, от всех несчастий никакая машина не спасет. Но... вот если человек идет в опасный поход, в горы, он знает, что может сорваться. И все знают. И он срывается. Это плохо, это горе, но... это как-то... ну, не знаю, как сказать. В общем, тут нет такой несправедливости. Человек же заранее знал, что рискует... А если вдруг случайная горка песка на асфальте - и сразу гибнут три человека... Как молния ударила... Или вот мама два года назад запнулась на улице за проволоку, упала, и теперь... все по больницам.
Воспоминание о маме кольнуло его неожиданно и сильно. Журка прижался щекой к подушке и стал смотреть в стенку. Не хотел он показывать мокрые глаза, сегодня и так хватало слез. Но стало опять тоскливо: мама в больнице, он здесь, все пошло в жни наперекосяк...
Журка почувствовал, как Лидия Сергеевна тихо наклонилась над ним.
- Не грусти. И мама скоро вернется, и будут у тебя радости... А машину ты задумал хорошую. Но, наверно, это не машина счастья, а, скорее, машина справедливости...
- Может быть, - пробормотал Журка. В словах "машина справедливости" была какая-то неправильность. Это человек может быть справедливым, а машина... Видимо, Лидия Сергеевна сказала так просто, чтобы отвлечь его от грустных мыслей.
...А как от них отвлечешься? Уже в темноте, когда все заснули, Журка лежал и все думал, думал о том, что случилось. Иногда снова хотелось плакать, но он боялся разбудить Максимку и его родителей. У них и так вон сколько хлопот: квартира однокомнатная, а тут жилец свалился на голову.
Журка лежал неподвижно и дышал тихо, как спящий. Только трогал языком ранку на прокушенной нижней губе. Ранка подсохла и почти не болела, но губа, кажется, распухла.
Наконец, он устал от горьких мыслей и неподвижности. Тогда повернулся на бок и стал думать о Ромке. О том, как они берутся за руки и бегут с высокой насыпи к раскидистым кустам, за которыми блестит Каменка.
- Ты мне приснись, - тихонько сказал он Ромке. Но Ромка не приснился. Может быть, обиделся, что Журка забыл в своей комнате его портрет?
Журка уснул наконец - будто утонул в черной глухой воде.
Возвращение
Журка проснулся и сразу все вспомнил. Будто и не спал. В голове были те же мысли, в теле - та же боль. Хотя нет. Мысли были не такие резкие и тревожные, а боль - притупленная, нестрашная. Она походила на ломоту в костях и нытье в мускулах после тяжелой работы.
Из-за шкафа пробивался в закуток солнечный луч и лежал на обоях оранжевой полосой.
На кухне звякала посуда, и Максим упрямым голосом доказывал, что привык пить молоко только "хозовой кхужки".
Журка понял, что уже поздно и что Лидия Сергеевна, видимо, решила его не будить: пускай спит, сколько хочет, чтобы прийти в себя после вчерашнего.
На стуле висела и лежала Журкина одежда - отчищенная, отглаженная. Слегка постанывая, Журка оделся. Неосторожно загремел стулом. Послышались шаги Лидии Сергеевны, и она спросила:
- Журка, ты уже встал?
Он вышел -за шкафа. Хотел сказать "доброе утро" и застеснялся. Подумал опять, сколько хлопот доставил Лидии Сергеевне. Опустил глаза.
- Как спал?
- Хорошо... Лидия Сергеевна, я бы сам все вычистил, зачем вы... У вас и так сколько дел... Спасибо.
- Подумаешь, дело. Я своего все равно каждый день чищу.
Журка смущенно улыбнулся.
- Даже пуговицы пришили. Где вы их нашли, школьные?
- В старых запасах. Раньше-то я их вам чуть не каждый день пришивала... Умывайся и пошли завтракать.
- В школу я совсем опоздал... - полувопросительно заметил Журка.
- Ничего, отдохнешь сегодня.
В кухне Журку встретил радостным мычаньем перемазанный кашей Максимка. В углу что-то лакал блюдца Федот. Валерия Михайловича не было: видимо, ушел на работу.
- А ты разве не ходишь в садик? - спросил Журка у Максима.
- У нас кахантин.
- Меня -за него скоро выгонят института, - жалобно сказала Лидия Сергеевна. - Все время то простуда, то карантин, то воду в садике отключили... Я столько лекций напропускала, все с ним дома сижу. А сегодня семинар, я должна была сообщение там делать...
- А вы идите! - обрадованно воскликнул Журка.
Как хорошо, что он хоть чем-нибудь может ответить Лидии Сергеевне за все ее заботы.
- Что ты, - засомневалась она. - Максим тебя заездит.
- Нет, мама! Мы будем "Бухатину" читать!
- Ой, если вы меня правда отпустите...
- Пхавда!
Прежде, чем читать про Буратино, Журка перемыл всю посуду. Максиму он велел помогать, и тот отнесся к делу со всей ответственностью: стоял наготове с полотенцем. Потом они подмели в комнате, вычистили пылесосом коврик в прихожей и только тогда сели с книжкой.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Журавленок и молнии
|
|