Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Журавленок и молнии

Журавленок и молнии [8/12]

  Скачать полное произведение

    - Кончал бы ты, Бердышев, - сказал наконец Журка.
    Тот быстро убрал трубку. А Маргарита Васильевна, сидевшая на первой парте, обернулась:
    - В чем дело, Бердышев?
    - Ни в чем, - сказал Толька и захлопал белыми ресницами.
    - Журавин, в чем дело?
    Журка смешался. Получилось, что он наябедничал. Но Иринка бесстрашно сказала со своей парты:
    - Он крупой плюется, дубина такая. Сам не слушает и другим не дает...
    - А чего тут слушать? Это по телеку тыщу раз говорили.
    - Да ты по телеку только мультики да хоккей смотришь, - сказал Сашка Лавенков и запихнул в парту учебник английского.
    - Нет, еще передачу "Для вас, малыши," - вставил Горька.
    - Ну-ка, прекратите, - потребовала Маргарита Васильевна. - Журавин, продолжай... Он, кстати, очень интересно рассказывает, - добавила она и незаметно зевнула.
    - Только пускай покороче, - тоже зевнув, попросил Борька Сухоруков по кличке Грабля, человек компании Капрала.
    - Не нравится - топай класса! - вдруг взвинтился Журка. - Тебе вообще на все наплевать, кроме своей шкуры! Вот вогнали бы в тебя всю обойму, как в того мальчишку, тогда бы по-другому запел!
    - В какого мальчишку? - удивленно спросил кто-то. Многие уже забыли, как Журка рассказывал, что волнения начались после гибели негритянского мальчика: его застрелил недалеко от школы полицейский.
    - Слушать надо, - подала голос Лида Синявина, соседка Горьки.
    - А мы слушали, - нахально сказал Бердышев.
    - Ага! Особенно ты! - зло откликнулась Иринка. - Тебе про пули говорят, а ты пшеном пуляешь. Тебя самого бы туда, где стреляют, в Алабаму...
    - За что его туда, бедного? - ухмыльнулся Грабля.
    - За глупость, - сказал Сашка Лавенков.
    Журка молчал. Оттого, что за него так быстро и решительно заступились, он заволновался, даже в глазах защипало. А Бердышев в самом деле дубина!
    - Ничего ты не понимаешь, - сказал ему Журка. - Там же н а с а м о м д е л е дома горят, там людей убивают. Вот прямо сейчас, только с другой стороны Земли, вон там, под нами... - Журка ткнул пальцем в пол, и все тоже посмотрели вн, будто сквозь громадную земную толщу могли увидеть отблески алабамских пожаров.
    С Маргариты Васильевны сошло спокойствие. Она поворачивала голову то к Журке, то к ребятам и, видимо, думала: вмешаться или пока не надо?
    - Они там стреляют, а я, что ли, виноват, - обиженно проговорил Бердышев. - Я-то что могу сделать?
    Кто-то засмеялся, а Журка сказал отчетливо:
    - Ты хотя бы не плюйся, балда, когда о чужом горе говорят.
    Наступила какая-то виноватая тишина. В этой тишине учительница пронесла:
    - "Балда" - это лишнее. А остальное все правильно. Продолжай, Журавин.
    - Да я все сказал.
    - Молодец... Есть у кого-нибудь вопросы к Юре Журавину?
    Лида Синявина подняла руку:
    - Только у меня не вопрос. Я добавить хочу... Рассказать.
    - Очень хорошо...
    - У меня дома такая книжечка есть, называется "Стихи негритянских детей Америки". Там такие стихи... Ну, может быть, не очень складные, но такие - отчаянные какие-то. Вот одна девочка написала... Можно, я прочитаю?
    - Ты выйди к доске.
    - Да нет, я здесь... - И она заговорила тихо и раздельно:
     
    Мир такой просторный для всех,
    Большой и зеленый,
    А нам некуда идти:
    В эту сторону пойдешь -
    Горе и боль,
    В ту сторону пойдешь -
    Черная пустота.
    И мы бредем, бредем по самой кромке.
    Куда же нам идти?
    Нет никакого пути.
    И крошится под ногами тропа.
    Как лед - тонкий и ломкий...
     
    - Молодец, Лида. Очень искренние стихи. Садись.
    - Я еще... вот...
     
    Мы дети,
    Но в наших телах - тонких и черных -
    Боль долгих веков.
    Боль миллионов рабов,
    Увезенных с потерянной родины.
    Зачем, учитель, вы нам говорите
    О нашей свободе,
    Если на наших руках и ногах
    Красными браслетами
    До сих пор
    Проступают следы кандалов?
    Красные - на черном...
     
    Лида помолчала и села.
    Пока она читала, Журка вспомнил Олаудаха и теперь сказал притихшим ребятам:
    - У меня книжка есть, очень старинная. Про приключения негритянского мальчика, про рабство. Он был предком вот этих ребят, у которых стихи. В этой книжке так же... такая же боль...
    - А может быть, ты принесешь и мы почитаем? - предложила Маргарита Васильевна. - Это было бы очень интересно. Так сказать, перекличка эпох. Можно было бы включить в план пионерской работы.
    - Я могу принести. Только ее трудно читать вслух, там язык такой... несовременный. Она в позапрошлом веке напечатана.
    - Надо же, какая старина! - удивилась Маргарита Васильевна. - А если ее всю не читать, а ты просто покажешь ее, а самые интересные места перескажешь своими словами? Можно устроить интересный сбор...
    - Ладно, - сказал Журка.
     
    На уроке английского Иринка и Журка тихонько шептались. Иринка предложила интересное дело: попросить отца, чтобы он нарисовал картинки про Олаудаха. Перед сбором их можно развесить в классе.
    - Лучше я попрошу Валерия Михайловича их переснять и сделать слайды, - сказал Журка. - У него это здорово получается. Слайды можно на экране показать, будет почти кино.
    - Тогда надо музыку подобрать подходящую...
    - А Игорь Дмитриевич согласится сделать рисунки?
    - Неужели нет? Ты сегодня же книжку принеси...
     
    Когда Журка вернулся школы, папа был дома: приехал на обед. Он две недели назад вернулся колхоза и работал теперь на строительстве нового квартала совсем недалеко от Парковой улицы. Возил на своем КамАЗе кирпич и облицовочные плиты.
    Сейчас папа на кухне разогревал суп, который они с Журкой сварили вчера вечером.
    - Обедать будешь, Юрик?
    - Нет, я в школе поел... Ты у мамы был?
    - Заезжал на минутку. Нормально. В пятницу выпишут.
    Журка вздохнул: до пятницы еще четыре дня.
    Маму положили в больницу на обследование. Журка знал, что ничего опасного нет, просто проверка, но без мамы дома было скучно. Поэтому он каждый день до вечера сидел у Иринки, даже уроки там готовил. Он и сейчас решил, что возьмет книжку про Олаудаха и сразу побежит к Брандуковым.
    Журка подошел к стеллажу, потянулся за книгой... и остановил руку. Что-то на полке было не так. Непривычно. Нет, "Олаудах" стоял на месте, но рядом... рядом не оказалось высокой книги с трещиной на желтом кожаном корешке - "Сочинения об описи морских берегов".
    Журка знал на память все книжные корешки, твердо помнил их порядок на полках. Еще вчера "Опись берегов" стояла рядом с "Олаудахом". А сейчас там темнел переплет "Истории кораблекрушений".
    Сначала с удивлением, потом с тревогой Журка обшарил глазами все полки. Заглянул в ящик стола и даже под тахту. Потом громко спросил:
    - Папа, ты не брал книгу с моих полок?
    Было слышно, как отец звякнул о тарелку ложкой, откашлялся и сказал:
    - Я к твоим книгам и не подступаюсь. Себе дороже...
    Куда она могла деваться? Чертовщина какая-то...
    Журка с опаской пересмотрел на полках свои сокровища. Все было на месте. Кроме "Сочинения об описи морских берегов".
    Вчера вечером он листал эту книжку, пока не пришел Горька. Потом поставил на место. С Горькой они поболтали, затем он сдул у Журки задачу по математике, которую сам решить не мог, взял с собой "Всадника без головы" (не с этих полок, а большой комнаты) и побежал домой. Может, прихватил и "Опись берегов"? Но зачем она Горьке? И почему без спросу? Подумать про Горьку что-нибудь плохое Журка не мог. Даже стыдно делалось при такой мысли.
    Но... фантастики ведь тоже не бывает. Может, воры забрались, пока никого не было дома? Но тогда почему взяли только непонятную морскую книгу?
    Журка побежал к Горьке. Домой заходить не стал (недолюбливал Горькиного папашу), а стукнул в окно. Горька тут же вышел.
    - Слушай, - сказал Журка слишком беззаботным тоном, - у тебя какие мои книжки? Горька удивился:
    - Ты не помнишь, что ли? "Волшебник Изумрудного города", "Сын полка". Еще "Всадник без головы", я вчера взял... Журка опустил глаза и спросил небрежно:
    - А морских, старинных, случайно нет?
    Горька удивился сильнее:
    - Каких морских?
    - Ну, тех, с моих полок... - неловко сказал Журка. - Понимаешь, нету "Сочинения об описи берегов"... Вчера еще была, а сейчас нет...
    Горька усмехнулся:
    - Ну, ты даешь... Я в этих книгах что понимаю?
    - Я подумал, что, может, случайно вместе со "Всадником" прихватил, тихо сказал Журка и почувствовал, что краснеет. - Может, лежали рядом... ну и... вот так получилось...
    Они на миг встретились глазами и моментально поняли друг друга.
    "Я не хочу на тебя думать, - сказали Журкины глаза. - Но... тогда кто? Значит, поверить в нечистую силу?"
    "Я знаю, что ты думаешь на меня, - ответил глазами Горька. - И как теперь быть?"
    - Нет, я не брал, - тусклым голосом сказал Горька и ковырнул ботинком лепешку грязи на крыльце. - Ты отца спрашивал?
    - Да он мои книги никогда не трогает... Ладно, пойду. Вечером заглянешь?
    - Как получится... - неохотно сказал Горька.
    - Ну... пока.
    - Пока...
    Когда Журка вернулся домой, отец уже уехал. На душе было противно, будто в чем-то очень виноват. А в чем? Он ничего Горьке не сказал такого. Только спросил...
     
    Журка еще раз обшарил полки. Потом сунул в портфель "Олаудаха" и в самом скверном настроении пошел к Иринке. Иринка сразу спросила:
    - Что случилось?
    Журка рассказал. Сначала о пропаже, потом, краснея и злясь на себя, о разговоре с Горькой.
    Иринка досадливо молчала.
    - Теперь он, наверно, думает, что я... ну, будто думаю, что это он, пробормотал Журка.
    - Потому что ты и на самом деле так думаешь, - тихо сказала Иринка.
    Журка отчаянно замотал головой, будто отгонял мошкару. Потом проговорил с жалобным отчаянием:
    - Я наверно не думаю... Но тогда кто?
    - Вообще-то он мог, по-моему, - задумчиво сказала Иринка. Спокойно так. В этом спокойствии было что-то обидное. Журка опять рассердился - и на Иринку, и на себя:
    - Почему ты так решила?
    - Это ты решил... Ты, наверно, вспомнил ту историю с бутылкой...
    - И не думал даже! - воскликнул Журка, и это была правда.
    - Вообще у Горьки характер такой... - все так же задумчиво продолжала Иринка.
    - Какой?
    - Ну... воротливый. То лишний компот в столовой прихватит, то чужую макулатуру на субботнике... Да ты не думай, я к нему все равно хорошо отношусь. Мне его почему-то жалко...
    "Мне иногда тоже," - вдруг понял Журка. А Иринка уверенно проговорила:
    - Но у тебя он ничего взять не мог.
    - Почему? - пробормотал Журка. Не ради спора, а машинально.
    - Ты для него лучший друг, - рассудительно пронесла она. - Тебя он никогда не обманет.
    В этих словах Журка почуял укор и сказал тихо, но отчаянно:
    - Лучше бы этой книги никогда не было...
     
    Они отдали Игорю Дмитриевичу "Олаудаха" - чтобы почитал и подумал насчет рисунков - и хмуро сели делать уроки. Уроков задали целую кучу.
    Примеры у Журки не решались, английский рассказ не переводился, и он сердито скатывал задания у Иринки. Она вздыхала и не спорила. А Журка машинально водил ручкой в тетради и думал все о том же: о книжке и о Горьке. Главным образом о Горьке. О том, что теперь между ними будет тягостная неясность.
    С этими грустными мыслями Журка вернулся домой. Папа смотрел хоккейный матч. Не отрываясь от экрана, сказал:
    - Гуляешь все. Я тут совсем задубел в одиночестве. Зеркало вон привез, а помочь разгрузить некогда...
    Журка мельком глянул на высокое новое зеркало, стоявшее между дверью и платяным шкафом. Потом подошел к отцу, нагнулся, положил подбородок на его плечо. Виновато объяснил:
    - Знаешь, сколько назадавали. Мы с Иринкой три часа сидели. Вдвоем-то легче...
    - Ну-ну... - вздохнул отец и, нагнувшись, придвинулся к экрану. Там суетливо бегали маленькие фигурки с клюшками.
    - Дружок твой приходил, книжки какие-то принес...
    Журка вздрогнул, кинулся в свою комнату. Три книги лежали на столе. "Волшебник Изумрудного города", "Сын полка" и "Всадник без головы". "Всадника" Горька ни за что не сумел бы прочитать со вчерашнего вечера. Значит, принес - будто сказал: "Вот все, что у меня было. Забирай, и ничего мне от тебя не надо..."
    Ох, и тошно стало Журке. Лучше всего было бы немедленно побежать к Горьке, вызвать на крыльцо и сказать:
    "Не хотел я тебя обижать, просто получилось так по-дурацки! Ну, прости, Горька. Я ни секундочки не думал, что это ты!"
    Но... если не он, тогда кто?
     
    Когда человеку плохо, он порой забывает, что кому-то может быть еще хуже.
    Хуже было Горьке. Он сразу понял, что его непрочной дружбе с Журкой пришел конец. Потому что какой бы он, Горька, ни был, а своя гордость у него есть. Не будет он ни оправдываться перед Журкой, ни объяснять, ни доказывать. И подходить к нему не будет. И разговаривать с ним... Хотя разговаривать можно, если по делу. Но больше никогда-никогда он не придет вечером к Журке.
    Нет, он не сердился и даже не обижался на Журку. Не мог. Журка - это все равно Журка. И было только очень тоскливо, что дружить с ним больше нельзя. Журка-то, конечно, ничего больше не скажет, будет делать вид, что все как раньше. Но разве станешь набиваться в друзья, когда тебя считают вором!
    С застывшими внутри слезами Горька собрал Журкины книги и понес ему, чтобы тихо, но твердо сказать:
    "Вот все, что у меня было. Прощай, будь здоров".
    Но Журки дома не оказалось, и Горька с тем же застывшим в горле комком спустился во двор и вышел на улицу. Было пасмурно и слякотно. Горька шел мимо сырых заборов и думал о несправедливости: какой-то человек взял у Журки книгу, а он, Горька, потерял -за этого самую большую радость - Журкину дружбу.
    Кто же это? И зачем ему книга? Скорее всего, ради денег... Значит, он ее постарается продать? А где? Не на толкучке же! Кому там нужно хитрое морское сочинение с цифрами и таблицами! Его может купить лишь какой-нибудь редкий любитель...
    Горька знал, что в некоторых книжных магазинах покупают старые книги: если тебе книга не нужна, можешь прийти, сдать ее за деньги, и в том же магазине ее продадут кому-нибудь другому. Об этом даже по радио объявляли.
    И Горька, которого многие считали воротливым и боязливым, поступил очень просто и смело. Он поехал в центральный книжный магазин, прошел по отделам, увидел среди продавщиц девушку помоложе и подобрее остальных, осторожно окликнул ее ("Тетенька, товарищ продавец...") и сказал:
    - Можно с вами посоветоваться? Помогите мне, пожалуйста...
    Он объяснил, что у его товарища... то есть у одного знакомого мальчика, украли старинную книгу. В какой магазин ее скорее всего понесут?
    Продавщица оказалась доброй не только на вид. Она Горьку внимательно выслушала, расспросила, что за книга, позвала еще одну девушку, и они вдвоем решили, что пропажу надо искать в "Антикваре". Это специальный магазин для редких книг. У человека, который их сдает, спрашивают паспорт и все данные записывают в особый журнал. Поэтому нетрудно узнать, кто принес книгу на продажу...
    Горька сказал "большое спасибо", вышел и задумался. "Антиквар" был далеко, на улице Герцена, у кинотеатра "Современник". Уже вечерело, и сеяла водяная пыль. К тому же Горька засомневался: едва ли книгу стащили -за денег. Почему тогда с той же полки не взяли "Мушкетеров" или "Робинзона"? Ясно, что ехать в "Антиквар" незачем. Да и денег на билет не осталось, а связываться с контролерами - дело опасное. Хорошо, если просто вышибут троллейбуса. А если потащат в детскую комнату? Может, пешком топать? Ну уж дудки!
    И все же... Все же Горька натянул на голову капюшон курточки, запихал в карманы озябшие руки и с хмурым упрямством зашагал сквозь морось...
    Магазин был небольшой, в полуподвале старинного дома. У входа стояли два больших тополя. Уютно светилось окошко. Продрогший Горька шагнул в этот свет и тепло, протерся между взрослыми покупателями к прилавку и зашарил глазами по застекленной горонтальной витрине.
    Он ни на что не надеялся. Просто хотел убедиться, что книги здесь нет.
    Но книга была!
    Она лежала в правом углу среди других пожелтевших и потрепанных книг. Раньше Горька видел ее лишь мельком, но сейчас легко узнал помятый титульный лист с крупными неровно отпечатанными буквами:
     
    СОЧИНЕНIЕ
    об описи морскихъ береговъ
    Г.Мекензiя.
     
    И не было никаких сомнений, потому что вну рядом с надписью "1836 годъ" голубел оттиск знакомой самодельной печатки: "Из книг Ю.Г.Савельева"...
    За прилавком стояла пожилая тетя неприступного вида. Не то что девушка в центральном магазине. Горька понял, что соваться сюда ему бесполезно.
    Больше Горька не думал о троллейбусных контролерах. Он зайцем доехал до своей остановки и ворвался в дом.
    - Папа! У тебя мотоцикл на ходу?
    - Ну и что? - довольно весело спросил отец. - На рыбалку, что ли, предлагаешь смотаться? Вроде бы условия не те.
    - Папа, у Журки кто-то книгу украл, а сейчас она в магазине "Антиквар" лежит! Надо посмотреть, кто ее сдал! Там у них записано...
    - Ничего не понимаю. Ну-ка отдышись.
    Горька отдышался и все повторил.
    - А я-то при чем? - сказал старшина Валохин.
    - Ну, мне же не скажут! Прогонят, и все! Ты же знаешь, как с ребятами обращаются...
    - Как заслужили, так и обращаются.
    - Да я не про то... Папа, ну, поедем! Тебе-то все скажут!
    - Да с какой стати я должен ехать? - с раздражением сказал отец. - Я устал как собака. А у твоего Журки родители есть.
    - У него мама в больнице...
    - Отец-то дома.
    - Он во вторую смену, - соврал Горька. Не хотел он объяснять, что идти к Журке не может. Вот если выяснить, кто виноват, тогда другое дело. А сейчас получится, что прибежал оправдываться. И Горька сбивчиво проговорил:
    - Его отец, он же... так просто. А ты милиционер. А там книга, ее украли...
    - Милый мой, - зевнув, сказал старшина Валохин. - Я занимаюсь кражами, когда приказывает начальство. Вчера, например, занимался. А сейчас мое дежурство кончилось, могу отдохнуть... А тебе пора об уроках думать! Небось, проболтался, опять ничего не сделал.
    - Тебе только одно: уроки, уроки... - устало сказал Горька.
    - Что-о? - умленно протянул отец.
    - То, что слышал, - проговорил Горька. - Будто я не человек, а машина какая-то для деланья уроков. Ничего другого от тебя не слышу... Даже на рыбалке про уроки долбишь...
    Он увидел отцовский открытый от удивления рот, хмуро усмехнулся и пошел к двери. Ему было все равно. В дверях стояла испуганная мама.
    - Стоп, - сказал в спину отец. - Ты что, рехнулся? Стой, говорю!
    Горька оглянулся.
    - Ты что?! - рявкнул отец. - Давно не получал?!
    - А! Не пугай, - пренебрежительно сказал Горька. Отец поморгал, потом поднялся со стула.
    - Ох и осмелел ты, я смотрю. С чего бы это?
    - А надоело бояться, - равнодушно объяснил Горька.
    Слишком сильным было его горе, слишком большой тоска по Журке, слишком жгучей досада. Страха не осталось.
    - Надоело, - повторил он. - В школу идешь - Маргариту боишься, да двоек, да замечаний, домой приходишь - тебя боишься. И днем боишься и ночью... Почему другие живут и не боятся, а я должен?
    - Другие живут, потому что ведут себя как люди...
    - А я тоже человек... Это только ты со мной, как... как с теми, кого на улице ловишь! И с мамой тоже! Орешь только на нее...
    - Славик, не надо... - тихо сказала мама. Она иногда, в самые ласковые минуты, называла Горьку - Горислава - по-своему: Славик.
    Горька подошел к ней, молча обхватил, приник лицом к теплому маминому платью. И услышал, как отец резко потребовал:
    - А ну иди сюда!
    - Не вздумай... - незнакомым ровным голосом проговорила мама. То ли отцу, то ли Горьке. Горька всхлипнул и сказал:
    - Да пускай. Мне привыкать, что ли...
    - Не смей трогать ребенка, - тем же голосом сказала мама. - Если тронешь еще, к вашему подполковнику пойду. Понял?
     
    Утром Журка ожидал, что Иринка спросит: "Ну как, не нашлась книга?" И он готов был насупленно ответить: "Где ее теперь найдешь?" Но Иринка ничего не спросила. Она была молчаливая, будто слегка обиженная. Но, когда он спросил по привычке: "Чего надутая?", она встряхнулась и сказала:
    - Нет, все в порядке.
    А с Горькой было не в порядке. В классе он и Журка сказали мимоходом друг другу: "Привет". Но это ничего не значило. Так можно поздороваться даже с врагом. На переменах Горька не подходил, на уроках на Журку ни разу не оглянулся. А подойти самому Журке было стыдно.
    Мысли о Горьке, о книге, о том, что теперь делать, сидели в Журке как заноза. До самого конца уроков. А когда уроки кончились, Иринка сказала:
    - Теперь пойдем к нам.
    - Мне сперва домой надо.
    - Сначала к нам. Чтобы успеть в магазин до обеда. Твоя книга лежит в магазине "Антиквар".
    - Откуда ты знаешь?!
    Иринка знала от Горьки. Он вчера вечером пришел к ней и сообщил: "Скажи своему Журке, что книгу его кто-то загнал магазину..."
    И потом сердито и коротко рассказал, как увидел пропажу.
    - А почему он ко мне не пришел? - нервно спросил Журка.
    - Объяснить? Или сам догадаешься?
    Журка понял, что краснеет. И проговорил с досадой:
    - А ты тоже... Не могла сразу сказать?
    - Чтобы ты все уроки как на иголках сидел? Будто я тебя не знаю...
    - А вдруг ее уже кто-то купил?
    - Да ну, так сразу! Это же не "Граф Монте-Кристо".
    - Надо скорее в магазин!
    - Надо сначала к нам, за папой. Я договорилась, что он тоже пойдет. С нами с одними кто станет разговаривать?
    Но и с Игорем Дмитриевичем сначала разговаривали не очень любезно. Когда он попросил достать -под стекла книгу, насупленная пожилая продавщица буркнула:
    - Тридцать пять рублей.
    - Меня интересует не цена, а книга, - сдержанно сказал Игорь Дмитриевич. Продавщица нехотя полезла под стекло. Журка осторожно и ласково, как вернувшегося домой голубя, взял книгу в ладони. Но теперь это была не его книга. Хотя вот и дедушкина печать и знакомо каждое пятнышко на титульном листе, а все равно... Кто же сделал эту книгу чужой? Игорь Дмитриевич спросил у продавщицы:
    - Можно поинтересоваться, от кого она попала к вам в магазин?
    - Таких сведений покупателям не даем. Игорь Дмитриевич посмотрел на Журку, на Иринку, потом опять на продавщицу. И сказал тихо, но слегка затвердевшим голосом:
    - Придется дать. Если не сейчас, то чуть позже. Книга недавно исчезла этого мальчика.
    Несколько покупателей с интересом прислушивались. Продавщица тяжело задышала, округлила глаза и, похоже, собралась выпалить в Игоря Дмитриевича заряд самых неприятных слов. Но, видимо, вспомнила, что она работает в книжном магазине, а не на рынке. Глотнула и громко позвала:
    - Виолетта Ремовна!
    "Вот это имечко," - мельком подумал Журка.
    Появилась Виолетта Ремовна - молодая дама с высокой прической бронзового цвета. В лице ее тоже ощущалась твердокаменность. Но все же Виолетта Ремовна была повоспитаннее продавщицы.
    - Что проошло, Ида Николаевна? - осведомилась она.
    - Вот у гражданина претензия, - обиженно сообщила продавщица и отвернулась к полкам.
    Виолетта Ремовна сдержанно сказала Игорю Дмитриевичу:
    - Я директор магазина. В чем дело?
    - У меня не претензия, а вопрос. Хотелось бы знать: кто сдал вам эту книгу?
    - Она ваша?
    - Она моя. Моего дедушки, - взвинченно сказал Журка. - Вот печать.
    - Тогда, возможно, дедушка и сдал.
    - Дедушка у него умер, - сказала Иринка.
    Кругом стояли любопытные. Виолетта Ремовна еле заметно поморщилась и предложила:
    - Пройдем в кабинет.
    Кабинет оказался комнатушкой с бетонным полом и зарешеченным оконцем. На полу зеленел, как листик, втертый подошвами, фантик жевательной резинки "Весенняя". Прическа директорши при свете лампочки блестела, как медный колокол. В углу у столика щелкала счетами девушка в синем халатике. Костяшки стучали очень отчетливо. Журкино сердце тоже застучало. Неужели сейчас разгадается эта проклятая загадка? Виолетта Ремовна громко сказала:
    - Галя, дай, пожалуйста, книгу регистрации.
    Девушка торопливо протянула книгу, похожую на классный журнал. Виолетта Ремовна взяла у Журки "Сочинение об описи берегов" и отошла к широкому письменному столу. Зашуршала там листами. Потом подняла голову и недовольно сказала Игорю Дмитриевичу:
    - Вообще-то мы не обязаны давать сведения по первому требованию...
    - Разве это военная тайна?
    - Не тайна, а нарушение порядка... Впрочем, ладно. Вот, пожалуйста. Номер триста тринадцать. Журавин Александр Евгеньевич. Улица Парковая, дом три, квартира одиннадцать... Вам знаком этот человек?
     
    ...Журка не видел, но почувствовал, что Иринка и ее отец смотрят на него досадливыми и жалеющими глазами. Им было неловко - за него и за себя. Сам он смотрел вн. И видел свои забрызганные грязью ботинки, затертый подошвами пол, а на нем зеленый фантик.
    "Зачем же это случилось? - ахнула в нем полная отчаяния мысль. Ударила, как тугой взрыв, вышибла остальные мысли и начала повторяться с равномерностью плотных колокольных ударов:
    - Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.."
    Он мотнул головой, потому что заболело в ушах. И, запинаясь, сказал:
    - Тогда... ладно. Извините... Тогда я пойду...
    - Ну что? Больше нет претензий? - громко спросила заведующая и встала - башенной прической под нкий потолок. - Можно выкладывать книгу на продажу?
    - Выкладывайте, - отозвался Игорь Дмитриевич. - Хотя подождите... Журка...
    Но Журка уже не слышал. Он выскользнул кабинета, проскочил через магазин и, поматывая головой, побрел по улице.
    "Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.."
    Почему ударила эта беда? Почему именно в него, в Журку? Так нежданно-негаданно...
    Молния. Тихая и страшная...
    Он сейчас отдал бы все-все книги, только чтобы не было этого жуткого случая, этой записи в серой конторской книге.
    "Журавин Александр Евгеньевич..." Значит, Капрал правду говорил: все воруют, и все врут...
    Нет, не все! Иринка и ее отец не такие! Как они смотрели на Журку - с таким стыдом и беспомощным сочувствием... А как он сам будет смотреть на отца? И вместе со слезами поднялась у Журки к горлу едкая злость...
     
    Крушение
     
    Дома Журка, не снимая грязных ботинок, прошел в свою комнату и бухнулся на диван. Лежал минут пятнадцать. Потом сжал зубы и заставил себя сесть за уроки. Открыл тетради и учебники. Даже начал писать упражнение по русскому. Но не смог. Лег на стол головой, охватил затылок и стал думать, что скажет отцу.
    А может быть, ничего не говорить?
    Нет, Журка знал, что не выдержит. Сколько горя накипело в душе за последние два часа. Жить дальше, будто ничего не случилось? Тут надо, чтобы нервы были, как стальные ванты на клиперах... Да и зачем притворяться?..
    Только надо сказать спокойно: "Я думал, ты мне всегда правду говоришь, а ты..."
    Или сразу? "Эх ты! Значит, родному отцу верить нельзя, да?" Нет, тогда сразу сорвешься на слезы. Они и так у самого горла... А в общем-то не все ли равно? Исправить ничего уже нельзя...
    Отец пришел, когда за окнами темнело. Открыл дверь своим ключом. Щелкнул в большой комнате выключателем. Громко спросил:
    - Ты дома?
    - Дома, - полушепотом отозвался Журка.
    - А чего сидишь, как мышь?
    - Уроки учу...
    - В темноте-то? В очкарики захотел?
    Журка молча включил настольную лампу и стал ждать, когда отец войдет. Но тот не вошел. Шумно завозился в прихожей, расшнуровывая ботинки и натягивая тапочки. Потом сказал:
    - У мамы опять был. К субботе точно выпишут.
    "Это хорошо," - подумал Журка. Но это никак не спасало от беды, и он промолчал. Не дождавшись ответа, отец спросил:
    - Из еды что имеется?
    - То, что днем. На кухне...
    Журка услышал, как отец загремел крышками кастрюль. Кажется, рассердился:
    - Холодное же все! Разогреть не мог?
    Журка поднялся. У него замерло в душе оттого, что блился небежный разговор. Холодно стало. Он дернул лопатками, коротко вздохнул и пошел к кухонной двери. Встал у косяка. Отец зажигал газ.
    - Я не успел разогреть, - отчетливо сказал Журка.
    - Ты что же, сам-то ничего не ел? - с хмурым удивлением спросил отец. Поставил на горелку сковородку и начал крошить на ней холодную вареную картошку.
    - Нет, - отозвался Журка. - Мне было некогда.
    Не оборачиваясь, отец спросил с добродушной насмешкой:
    - Чем же это ты был занят? Небось, оставили после уроков двойку исправлять?
    - Нет, - сказал Журка негромко, но с нажимом. - После уроков я был в том магазине... куда ты сдал книгу.
    Равномерный стук ножа о сковородку на секунду прервался, и только. Застучав опять, отец небрежно спросил:
    - В каком это магазине? Чего ты плетешь?
    Но Журка уловил и сбой в стуке ножа, и неуверенность в отцовском голосе. На миг он пожалел отца. Но эта жалость тоже не могла ничего менить. Журка помолчал и сказал устало:
    - Не надо, папа. Там же фамилия записана в журнале...
    Отец оставил в сковородке нож и повернулся. Выпрямился. Посмотрел на Журку - видно, что с усилием, - но через секунду сказал совсем легко, с усмешкой:
    - Ну и что теперь?
    Журка отвел глаза и горько проговорил:
    - А я не знаю... Сам не понимаю, что теперь делать.
    И подумал: "Вот и весь разговор. А что толку?"
    Но разговор был не весь. Отец вдруг шагнул на Журку:
    - Ну-ка, пойдем! Пойдем-пойдем...
    Журка, вздрогнув, отступил, и они оказались в большой комнате.
    - Смотри! - Отец показал на стоячее зеркало. - Оно было в магазине последнее! Я вытряхнул на него все до копейки! Нечем было заплатить грузчикам! Эти ребята поверили в долг до вечера... Где я должен был взять деньги?.. У тебя этих книг сотня, я выбрал самую ненужную, там одни чертежи да цифры! Ты же в ней все равно ни черта не смыслишь!
    - Смыслю, - тихо отозвался Журка и не стал смотреть на зеркало. Вовсе там не одни цифры. И не в этом дело...
    - А в чем? В чем?! - закричал отец, и Журка понял, что этим криком он нарочно распаляет себя, чтобы заглушить свой стыд. Чтобы получилось, будто не он, а Журка во всем виноват. Чтобы самому поверить в это до конца.
    - Ты не знаешь... - проговорил Журка. - Эту книгу, может, сам Нахимов читал. Она в тысячу раз дороже всякого зеркала... Да не деньгами дороже!
    - Тебе дороже! А другим?! А матери?! Ей причесаться негде было! А мне?.. О себе только думать привык! Живем как в сарае, а ты как... как пес: лег на эти книги брюхом и рычишь!
    Журка опять подумал, что все-все книги отдал бы за то, чтобы сейчас они с папой вдвоем жарили картошку и болтали о чем-нибудь веселом и пустяковом. Он даже чуть не сказал об этом, но было бесполезно. Отец стоял какой-то встрепанный. Чужой. На широких побледневших скулах выступили черные точки. Это были крупинки пороха: в детстве у отца взорвалась самодельная ракета, и порошинки навсегда въелись в кожу...
    - Вбил себе в голову всякий бред! - продолжал отец. - Нахимов!.. Из-за одной заплесневелой книжонки поднял крик!
    - Это ты кричишь! - сказал Журка. - Сам продал, а теперь кричишь... Я ведь спрашивал, а ты сказал "не брал"!
    - Да! Потому что связываться не хотел! Потому что знаю, какой бы ты поднял вг! Тебе что! На все наплевать! Мать в больнице, денег ни гроша, а ты... Вырастили детку! Двенадцати годов нет, а уже такой собственник! Куркуль...
    - А ты вор, - сказал Журка.
     
    Он сразу ужаснулся. Никогда-никогда в жни он ни маме, ни отцу не говорил ничего подобного. Просто в голову не могло прийти такое. И сейчас ему показалось, что эти слова что-то раскололи в его жни. И в жни отца...


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ]

/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Журавленок и молнии


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis