• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Пелевин В.О. / Священная книга оборотня

Священная книга оборотня [12/18]

Скачать полное произведение

    Подъехав ко мне, милиционеры спешились. Один из них взял меня за волосы и развернул
    лицом к себе. Его лицо вдруг исказилось яростью. Я узнала его - это был спинтрий из
    отделения милиции, куда я ходила на субботник. Он меня тоже узнал. Минуту мы глядели друг другу в глаза. Глупо рассказывать непосвященному, что происходит в такую минуту между лисой и человеком. Такое можно только пережить.
     "Вот ведь дура, - думала я обреченно, - есть же пословица - не е... где живешь, не
    живи, где е... Сама во всем виновата..."
     - Ну, попалась, стерва? - спросил милиционер.
     - Ты ее знаешь? - спросил второй.
     - А то. Она у нас субботник отрабатывала. У меня с тех пор герпес на жопе не проходит.
     Милиционер демонстрировал редкостную даже для своего вида неспособность к
    пониманию причинно-следственных связей, но смешно мне не было. Будут бить, подумала я.
    Все повторяется, как тогда под Мелитополем... Может быть, я и правда до сих пор еще там, а все остальное просто сон?
     Вдруг рядом оглушительно жахнул выстрел. Я подняла глаза.
     На дорожке стоял Александр в своем идеально отутюженном сером кителе, с дымящимся
    пистолетом в руке и черным свертком под мышкой. Я не заметила, когда и как он там появился.
     - Оба ко мне, - сказал он.
     Милиционеры послушно пошли к нему - как кролики к удаву. Одна из лошадей нервно
    заржала и встала на дыбы.
     - Не бойся, не бойся, - прошептала я, - не съедят.
     Это, впрочем, было авансом с моей стороны: Александр не делился со мной планами.
    Когда милиционеры приблизились, он спрятал пистолет в кобуру и тихо что-то сказал, мне
    показалось - "доложить обстановку". Выслушав их, он заговорил сам. Я больше ничего не
    разобрала, но все было понятно из жестикуляции. Сначала он держал правую ладонь
    обращенной вверх, словно подбрасывая на ней небольшой предмет. Потом он повернул ладонь
    вниз и сделал несколько круговых движений, трамбуя что-то невидимое. На милиционеров это
    подействовало самым волшебным образом - повернувшись, они пошли прочь, забыв не только
    про меня, но и про лошадей.
     Александр несколько секунд глядел на меня с любопытством, затем подошел и протянул
    мне черный сверток. Это было мое платье. В него было что-то завернуто. Развернув его, я
    увидела курочку. Она уснула. Мне стало так грустно, что на глаза навернулись слезы. Дело
    было не в сентиментальности. Совсем недавно мы были одним целым. И эта маленькая смерть
    казалась наполовину моей.
     - Одевайся, - сказал Александр.
     - Зачем ты... - я показала на курочку.
     - Что, надо было отпустить? Я кивнула. Он развел руками:
     - Ну тогда я вообще ничего не понимаю. Конечно, упрекать его было глупо.
     - Нет, извини. Спасибо, - сказала я. - За платье и вообще.
     - Слушай, - сказал он, - тебе не надо этого делать. Никогда.
     - Почему?
     - Ты только не обижайся, но ты не очень хорошо выглядишь. В смысле, когда
    становишься... Не знаю. В общем, не твое это.
     - Почему нехорошо выгляжу?
     - Какая-то ты облезлая. И на вид тебе можно дать лет триста, не меньше.
     Я почувствовала, что краснею.
     - Ясно. Типа баба за рулем, да? У тебя в каждом втором слове проглядывает
    отвратительный шовинизм самца...
     - Давай только без этого. Я тебе правду говорю. Пол тут ни при чем.
     Я быстро оделась и даже ухитрилась завязать разрезанную лямку в узелок над плечом.
     - Куру возьмешь? - спросил он. Я отрицательно покачала головой.
     - Тогда пошли. Машина сейчас подрулит. И завтра в двенадцать ноль-ноль будь готова
    на выход. Вылетаем на север.
     - Зачем?
     - Ты показала, как ты охотишься. А теперь посмотришь, как охочусь я.
    
     *
    
     Раньше я никогда не летала на таких самолетах, как этот "Гольфстрим Джет". Я даже их не видела - судьба не заносила меня на спецаэродромы для upper rat . Мне было не по себе оттого, что в салоне так мало людей - словно безопасность полета зависела от числа пассажиров.
     Возможно, кстати, что это правда. Ведь у каждого есть свой ангел-хранитель, и когда в "Аэробус" или "Боинг" набивается несколько сот человек, сонмы невидимых крылатых защитников должны если не увеличивать подъемную силу крыльев, то хотя бы страховать от падения. Поэтому, наверно, чаще бьются небольшие чартеры, на которых перемещаются по планете отягощенные злом ньюсмейкеры.
     Пассажирский салон походил на курительную комнату с мягкими кожаными диванами.
    Александр сел рядом со мной. Кроме нас, в салоне был только Михалыч - он устроился в
    самом дальнем кресле и листал какие-то бумаги. С Александром он почти не переговаривался
    - только раз повернулся к нему и спросил:
     - Товарищ генерал-лейтенант, тут в бумаге написано - "шейх-уль-машейх". Не знаете,
    что такое?
     Александр задумался.
     - Кажется, это начиная с сорока килограммов пластита. Но ты уточни на всякий случай, когда вернемся.
     - Так точно.
     Москва поплыла назад и вниз, потом ее закрыло облаками. Александр отвернулся от окна и достал книгу.
     - Что читаешь? - спросила я. - Опять детектив?
     - Нет. Взял вот серьезную умную книгу по твоему совету. Тоже хочешь чего-нибудь
    полистать?
     - Да, - сказала я.
     - Тогда посмотри вот это. Чтобы понятно было, что ты сейчас увидишь. Тут не в
    точности про наш случай, но довольно похоже. Я специально для тебя взял.
     Он положил мне на колени потрепанный том с красной надписью "Русские сказки" - тот
    самый, который я видела на его рабочем столе.
     - Там заложено, - сказал он.
     Закладка была на сказке под названием "Крошечка-Хаврошечка". Я много лет не держала
    в руках детских книг, и мне сразу бросилась в глаза одна странность - из-за крупного шрифта слова воспринимались иначе, чем во взрослых книгах. Как будто все, что они обозначали, было проще и чище.
     Сказка оказалась довольно грустной. Крошечка-Хаврошечка была северным клоном
    Золушки - только вместо доброй волшебницы ей помогала пестрая корова. Эта корова
    выполняла все непосильные задания, которые Хаврошечке давала мачеха. Злобные сестры
    подглядели, каким образом Хаврошечке удается справляться с работой, и рассказали об этом
    мачехе. Та велела зарезать пеструю корову. Хаврошечка узнала об этом и сказала корове.
    Корова попросила Хаврошечку не есть ее мяса и схоронить ее кости в саду. Потом из этих
    костей выросла яблоня с шумящими золотыми листьями, которая решила Хаврошечкину
    судьбу - она сумела сорвать яблоко, наградой за которое был жених... Интересно, что мачеха и сестры не были наказаны, им просто не досталось яблок, а потом про них забыли.
     Мне совершенно не хотелось анализировать эту сказку с позиций жопно-амфетаминового
    дискурса или ковыряться в ее "морфологии". Мне не надо было гадать, о чем она на самом деле - сердце понимало. Это была вечная русская история, последний цикл которой я видела совсем недавно, в конце прошлого века. Словно я лично знала эту пеструю корову, которой дети жаловались на свои беды, которая устраивала для них незамысловатые чудеса, а потом тихо умирала под ножом, чтобы прорасти из земли волшебным деревом - каждому мальчику и девочке по золотому яблоку...
     В сказке была непонятная правда о чем-то самом печальном и таинственном в русской
    жизни. Сколько раз уже резали эту безответную корову. И сколько раз она возвращалась то
    волшебной яблоней, то целым вишневым садом. Вот только куда подевались яблоки? Не
    найдешь. Разве позвонить в офис "Юнайтед Фрут"... Хотя нет, какое там. Это в прошлом веке был "Юнайтед Фрут". А сейчас любой звонок заблудится в проводах, дойдя до какой-нибудь гибралтарской компании, принадлежащей фирме с Фолклендских островов, управляемой амстердамским адвокатом в интересах траста с неназванным бенефициаром. Которого, понятное дело, знает на Рублевке каждая собака.
     Закрыв книгу, я посмотрела на Александра. Он спал. Я осторожно взяла с его коленей
    серьезную умную книгу и открыла ее:
    
     "Нет, не так выглядит Денежное Дерево, как думали легкомысленные
    беллетристы прошлого века. Оно не плодоносит на Поле Чудес золотыми дукатами.
    Оно прорастает сквозь ледяную корку вечной мерзлоты пылающим нефтяным
    фонтаном, горящим кустом вроде того, что говорил с Моисеем. Но, хоть Моисеев
    вокруг Денежного Дерева толпится сегодня немало, Господь многозначительно
    молчит... Потому, должно быть, молчит, что знает - недолго дереву играть на
    свободе дымными огнями. Расчетливые люди наволокут гаситель на огненную крону
    и заставят Дерево врасти черным своим стволом в холодную стальную трубу, которая
    потянется через всю Страну Дураков к портам-терминалам, Китаям да Япониям - так
    далеко, что скоро Дерево и не упомнит уж своих корней..."
    
     Прочитав еще несколько абзацев с таким же суетливым темным смыслом, я
    почувствовала, что меня клонит в сон. Закрыв книгу, я вернула ее Александру на колени.
    Остаток полета я проспала.
     Посадку я проспала тоже. Когда я открыла глаза, за иллюминатором рулившего по
    дорожке "Гольфстрима" плыло заснеженное здание аэровокзала, больше похожее на
    железнодорожную станцию. На нем был растянут длинный плакат: "Добро пожаловать в
    Нефтеперегоньевск!" Везде, сколько хватало глаз, лежал снег.
     У трапа нас встретили несколько военных в зимнем обмундировании без знаков различия. С Михалычем и Александром они поздоровались как старые знакомые, а на меня покосились, как мне показалось, с недоумением. Тем не менее, когда Михалыч с Александром получили по офицерской шинели, мне тоже выдали теплую одежду - военный ватник с нежно-голубым воротником из синтетического меха и шапку-ушанку. Ватник был большим, и я в нем буквально утонула.
     За нами приехали три машины. Это были черные "Геландевагены" вполне московского
    вида, только управляли ими военные. Разговоров при встрече практически не было:
    ограничились приветствиями и коротким обсуждением погоды. Похоже, здесь хорошо знали,
    зачем прилетели московские гости.
     Город, начинавшийся сразу за аэродромом, выглядел фантасмагорически. Дома, из
    которых он состоял, напоминали подмосковные коттеджи для среднего класса. Было только
    одно отличие - эти коттеджи нелепо поднимались над землей на чем-то вроде куриных ножек.
    Вбитые в вечную мерзлоту сваи в сочетании с красными гребешками черепичных крыш
    вызвали у меня именно такую ассоциацию, и отделаться от нее было невозможно: дома
    превратились в ряды кур, которые стояли на четырех точках, высоко подняв филейные части с черными проемами дверей, Видимо, я все еще не могла отойти от вчерашней охоты и связанного с ней шока.
     Между евроизбушками виднелись фигурки торговцев, продающих что-то с кусков
    брезента, развернутых прямо на снегу возле вездеходов "Буран".
     - Чем это они торгуют? - спросила я Александра.
     - Олениной. Привозят из тундры.
     - Сюда не завозят продукты?
     - Почему, завозят. Просто оленина в моде. Стильно. И потом, экологически чистый
    продукт.
     Сильное впечатление производил бутик фирмы "Кальвин Клейн", располагавшийся в
    таком же свайном коттедже. Впечатляло само его присутствие в этом месте - это, наверное,
    был самый северный в мире форпост малого кальвинизма. Кроме того, вывеска над его дверью
    выполняла одновременно несколько функций - названия, географического ориентира и
    рекламной концепции:
    
     нефтеперегоньевСК
    
     Обращала на себя внимание большая детская площадка, заставленная похожими на
    каркасы чумов конструкциями - на них висели толстые, как ленивцы, дети, укутанные во все
    теплое. Площадка напоминала сохранившееся среди снегов стойбище древних охотников. Туда
    вела разрисованная снежинками, зверятами и красноносыми клоунами арка с веселой
    надписью:
    
     КУКИС-ЮКИС-ЮКСИ-ПУКС!
    
     Трудно было понять, что это такое:
    
     1) считалка, призванная поднять детям настроение;
     2) список спонсоров;
     3) выраженный эзоповым (дожили) языком протест против произвола властей.
    
     В русской жизни все так перемешалось, что трудно было сделать окончательный вывод.
    Да и не хватило времени: мы нигде не тормозили, и вскоре все эти северные узоры растаяли в белой пыли позади. Со всех сторон сомкнулось вечернее снежное поле.
     - Поставь мою любимую, - сказал Александр шоферу.
     Он выглядел хмуро и сосредоточенно, и я не решалась отвлекать его разговорами.
     Заиграла старая песня "Shocking Blue":
    
     I'll follow the sun
     That's what I'm gonna do
     Trying to forget all about you...
    
     Я не могла не отнести это "trying to forget all about you" на свой счет, такие вещи женская психика проделывает автоматически, не советуясь с хозяйкой. Но клятва идти вслед за солнцем, подтвержденная словами "вот что я буду делать" в манере древних викингов, показалась мне возвышенной и красивой.
    
     ГЦ follow the sun
     Till the end of time
     No more pain and no more tears for me.
    
     Правда, услышав про конец времен, я вспомнила подпись под рисунком волка, который я
    видела у Александра дома:
    
     "Фенрир, сын Локи, огромный волк, гоняющийся по небу за солнцем. Когда
    Фенрир догонит и пожрет его - наступит Рагнарек".
    
     Это несколько меняло картину... Все-таки какой ребенок, подумала я с нежностью,
    которой сама еще не осознавала, какой смешной мальчишка.
     Вскоре стало темнеть. В лунном свете пейзаж за окном казался неземным - непонятно
    было, зачем люди летают на другие планеты, если здесь, у них под боком, есть такие места. Вполне могло быть, что в метре от невидимой дороги никогда не ступала нога человека и вообще ничья нога или лапа, и мы будем первыми... Когда мы прибыли на место, уже совсем стемнело. За окном не было ни зданий, ни огней, ни людей, ничего - просто ночь, снег, луна и звезды. Единственным, что нарушало однообразие ландшафта, был холм неподалеку.
     - Выходим, - сказал Александр.
    
     *
    
     Снаружи было холодно. Я подняла воротник ватника и надвинула ушанку поглубже на
    уши. Природа не предназначала меня для жизни в этих местах. Да и чем бы я здесь занималась? Оленеводы не ищут любовного приключения среди снегов, а если б даже искали, вряд ли я сумела бы распушить свой хвост на таком морозе. Он, наверно, сразу замерз бы и сломался, как сосулька.
     Машины выстроились так, что их мощные фары полностью осветили холм. В пятне света
    засуетились люди, распаковывая привезенное с собой оборудование - какие-то непонятные
    мне приборы. К Александру подошел человек в таком же как на мне военном ватнике, с
    продолговатым баулом в руке, и спросил:
     - Можно устанавливать? Александр кивнул.
     - Пойдем вместе, - сказал он и повернулся ко мне - и ты тоже с нами. Оттуда вид
    красивый, посмотришь.
     Мы пошли к вершине холма.
     - Когда давление упало? - спросил Александр.
     - Вчера вечером, - ответил военный.
     - А воду нагнетать пробовали?
     Военный махнул рукой, словно об этом не стоило даже говорить.
     - Какой раз уже падает на этой скважине?
     - Пятый, - сказал военный. - Все, выжали. И пласт, и всю Россию.
     Он тихо выматерился.
     - Сейчас узнаем, всю или нет, - сказал Александр. - И следи за языком, с нами
    все-таки дама.
     - Что, смена растет? - спросил военный.
     - Типа.
     - Правильно. А то на Михалыча надежды мало...
     Мы добрались до вершины. Я увидела вдали невысокие здания, острые точки синих и
    желтых электрических огней, конструкции из решетчатого металла, какие-то дымки или пар.
    Луна освещала лабиринт протянутых над землей труб - некоторые из них ныряли в снег,
    другие уходили к горизонту. Но все это было слишком далеко, чтобы я могла различить детали. Людей я нигде не заметила.
     - Они на связи? - спросил Александр.
     - На связи, - ответил военный, - если что, сообщат. Какие шансы?
     - Посмотрим, - сказал Александр. - Чего гадать? Давай готовиться.
     Военный поставил баул на снег и открыл, его. Внутри был пластмассовый футляр,
    размером и формой похожий на большую дыню. Щелкнули замки, дыня раскрылась, и я
    увидела лежащий на красном бархате коровий череп, по виду очень старый, в нескольких
    местах треснувший и скрепленный металлическими пластинами. Снизу череп был оправлен в
    металл.
     Военный вытащил из баула черный цилиндр и раздвинул его. Получилось что-то вроде
    телескопической палки для треккинга, которая кончалась круглым утолщением.
    Размахнувшись, военный воткнул палку острым концом в снег и проверил, крепко ли она
    держится. Держалась она хорошо. Тогда он поднял череп, приставил его металлическое
    основание к утолщению на конце палки и с легким щелчком соединил их.
     - Готово? - спросил Александр.
     Он не следил за этими манипуляциями, а глядел на далекие огни и трубы, словно
    полководец, осматривающий местность, где скоро начнется битва. Военный навел пустые
    глазницы черепа на нефтяное поле. Было непонятно, что он собирается снимать этой странной телекамерой.
     - Есть.
     - Пошли, - сказал Александр.
     Мы спустились с холма к людям, ожидавшим нас возле машин.
     - Ну что, Михалыч, - сказал Александр, - давай ты сначала? Попробуй. А я
    подстрахую, если что.
     - Сейчас, - сказал Михалыч. - Пара минут. Зайду в машину, чтоб жопу не морозить.
     - А без кетамина что, совсем не можешь?
     - Как прикажете, товарищ генерал-лейтенант, - сказал Михалыч. - Только я бы по
    своей системе хотел. И так на внутримышечную инъекцию перешел.
     - Ну давай по своей, - недовольно пробормотал Александр, - давай. Посмотрим. Пора
    бы тебе, Михалыч, приучаться без костылей ходить. Поверь себе! Выплеснись! Wolf-Flow! Что делать будем, если твоего дилера за жопу возьмут? Вся страна на бабки встанет?
     Михалыч хмыкнул, но ничего не сказал и пошел за машины. Проходя мимо, он подмигнул
    мне. Я притворилась, что ничего не заметила.
     - Минутная готовность, - раздался усиленный мегафоном голос. - Всем отойти за
    периметр.
     Люди, толпившиеся в свете фар, быстро ушли в темноту за машинами. С нами рядом
    остался только военный, который помогал Александру устанавливать череп на холме. Я не
    знала, относится ли команда ко мне, и вопросительно посмотрела на Александра.
     - Садись, - сказал он и показал на раскладной стул рядом. - Сейчас Михалыч
    выступать будет. Только смотри не засмейся, он застенчивый. Особенно когда уколется.
     - Я помню, - сказала я и села.
     Александр устроился на соседнем стуле и протянул мне полевой бинокль. Его корпус был обжигающе-холодным.
     - Куда смотреть? - спросила я.
     Он кивнул в сторону шеста с черепом, отчетливо видным в свете фар.
     - Пятнадцать... - сказал за машинами мегафон. - Десять... Пять... Пошел!
     Несколько секунд ничего не происходило, а затем я услышала глухой рык, и в пятне света появился волк.
     Он сильно отличался от того зверя, в которого превращался Александр. Настолько, что
    казался принадлежащим к другому биологическому виду. Он был меньше по размерам,
    коротколап и совершенно лишен грозного обаяния хищника-убийцы. Его продолговатое
    бочкообразное туловище казалось слишком тяжелым для жизни среди дикой природы, тем
    более в условиях естественного отбора. Это жирное тело наводило на мысли о древних
    бесчинствах, о христианских мучениках и римских императорах, скармливающих зверью своих
    врагов. Он больше всего походил... Да, он больше всего походил на огромную отъевшуюся
    таксу, которой пересадили волчью шкуру. Я испугалась, что не выдержу и засмеюсь. А от этого мне стало еще смешнее. Но я, к счастью, удержалась.
     Михалыч протрусил вверх по холму и остановился возле шеста с черепом. Выдержав
    паузу, он поднял морду к луне и завыл, покачивая напряженным хвостом, как дирижер
    палочкой.
     У меня возникло то же чувство, что и при трансформациях Александра: словно волчье
    тело было мнимостью или в лучшем случае пустым резонатором вроде корпуса скрипки, а
    тайна заключалась в звуке, который издавала невидимая струна между хвостом и мордой.
    Реальна была лишь эта струна и ее жуткое appassionato, а все остальное мерещилось... Я
    ощутила родство с этим созданием: Михалыч делал что-то близкое к тому, чем занимаются
    лисы, и в этом ему точно так же помогал хвост.
     Его вой мучительно-осмысленным эхом отдавался сначала в основании моего
    собственного хвоста, а потом в сознании. В звуке был смысл, и я понимала его. Но этот смысл трудно было выразить человеческим языком - он резонировал с огромным множеством слов, и было непонятно, какие из них выбрать. Очень приблизительно и безо всяких претензий на точность я передала бы его так:
    
     "Пестрая корова! Слышишь, пестрая корова? Это я, старый гнусный волк
    Михалыч, шепчу тебе в ухо. Знаешь, почему я здесь, пестрая корова? Моя жизнь стала
    так темна и страшна, что я отказался от Образа Божия и стал волком-самозванцем. И
    теперь я вою на луну, на небо и землю, на твой череп и все сущее, чтобы земля
    сжалилась, расступилась и дала мне нефти. Жалеть меня не за что, я знаю. Но все-таки
    ты пожалей меня, пестрая корова. Если меня не пожалеешь ты, этого не сделает никто
    в мире. И ты, земля, посмотри на меня, содрогнись от ужаса и дай мне нефти, за
    которую я получу немного денег. Потому что потерять Образ Божий, стать волком и
    не иметь денег - невыносимо и немыслимо, и такого не допустит Господь, от
    которого я отрекся..."
    
     Зов был полон странной, завораживающей силы и искренности: Михалыча не было жалко,
    но его претензия звучала вполне обоснованно по всем центральным понятиям русской жизни.
    Он, если можно так выразиться, не требовал от мира ничего чрезмерного, все было логично и в рамках принятых в России метафизических приличий. Но с черепом, на который я смотрела в бинокль, ничего не происходило.
     Михалыч выл еще минут десять, примерно в том же смысловом ключе. Иногда его вой
    делался жалобным, иногда угрожающим - страшновато становилась даже мне. Но все
    оставалось по-прежнему. Я, впрочем, не знала, что должно случиться и должно ли вообще - я ждала этого, поскольку Александр велел мне смотреть на череп. Но по коротким репликам, которыми Александр обменялся с военным, стало ясно, что Михалыча постигла неудача.
     Может быть, ее причиной была некоторая химическая ненатуральность в его вое. Сначала она не ощущалась, но чем дольше он выл, тем сильнее я ее чувствовала, и под конец его партии дошло до того, что в основании моего горла сгустился неприятный комок.
     Вой оборвался, я опустила бинокль и увидела, что волка на вершине холма больше нет.
    Вместо него там стоял на четвереньках Михалыч. Он был отчетливо виден в свете фар - до
    последней складочки на шинели. Его лицо, несмотря на холод, покрывали крупные капли пота. Встав на ноги, он поплелся вниз.
     - Ну? - спросил он, добравшись до нас.
     Военный поднес к уху рацию, послушал немного и опустил ее.
     - Без изменений, - сказал он.
     - Потому что пятый раз уже этот пласт разводим - сказал Михалыч. - По второму разу
    у меня всегда получается. И по третьему почти всегда. Но по пятому... Как-то непонятно уже, о чем тут выть.
     - Мужики, надо придумывать, - озабоченно сказал военный. - По отрасли почти все
    скважины на четвертом цикле. Если на пятый не выйдем, атлантисты из нас за два года
    бантустан сделают. Александр, есть идеи?
     Александр встал с места.
     - Сейчас узнаем, - сказал он, встал и посмотрел на череп прищуренным взглядом,
    прикидывая расстояние. Затем пошел вверх по холму. На полпути к черепу он сбросил шинель
    с плеч, и она, раскинув рукава, упала в снег.
     "Идет, словно Пушкин на дуэли, - подумала я, посмотрела на шинель и додумала, - или
    как Дантес..."
     Из-за военной формы вернее было второе.
     Дойдя до шеста, Александр осторожно положил руки на череп и развернул его на сто
    восемьдесят градусов, так, что он уставился прямо на меня - я отчетливо видела в бинокль
    пустые глазницы и металлическую скобу, скреплявшую трещину над одной из них, Александр
    пошел вниз. Дойдя до шинели, он остановился, поднял голову к небу и завыл.
     Он начал выть еще человеком, но вой превратил его в волка даже быстрее, чем любовное возбуждение. Покачнувшись, он выгнулся дугой и повалился на спину. Трансформация произошла с такой скоростью, что он был уже почти полностью волком, когда его спина коснулась шинели. Ни на секунду не прекращая выть, этот волк несколько секунд бился в снегу, поднимая вокруг себя белое облако, а затем поднялся на лапы.
     В сравнении с бочкообразным и жирным Михалычем особенно бросалось в глаза, как
    Александр хорош собой. Это был благородный и страшный зверь; такого действительно могли
    бояться северные боги. Но его вой не был жутким, как у Михалыча. Он звучал тише и казался скорее печальным, чем угрожающим.
    
     "Пестрая корова! Слышишь, пестрая корова? Я знаю, надо совсем потерять стыд,
    чтобы снова просить у тебя нефти. Я и не прошу. Мы не заслужили. Я знаю, что ты
    про нас думаешь. Мол, сколько ни дашь, все равно Хаврошечке не перепадет ни
    капли, а все сожрут эти кукисы-юкисы, юксы-пуксы и прочая саранча, за которой не
    видно белого света. Ты права, пестрая корова, так оно и будет. Только знаешь что...
    Мне ведь известно, кто ты такая. Ты - это все, кто жил здесь до нас. Родители, деды,
    прадеды, и раньше, раньше... Ты - душа всех тех, кто умер с верой в счастье,
    которое наступит в будущем. И вот оно пришло. Будущее, в котором люди живут не
    ради чего-то, а ради самих себя. И знаешь, каково нам глотать пахнущее нефтью
    сашими и делать вид, что мы не замечаем, как тают под ногами последние льдины?
    Притворяться, что в этот пункт назначения тысячу лет шел народ, кончающийся нами
    ? Получается, на самом деле жила только ты, пестрая корова. У тебя было ради кого
    жить, а у нас нет... У тебя были мы, а у нас нет никого, кроме самих себя. Но сейчас
    тебе так же плохо, как и нам, потому что ты больше не можешь прорасти для своей
    Хаврошечки яблоней. Ты можешь только дать позорным волкам нефти, чтобы
    кукис-юкис-юкси-пукс отстегнул своему лоеру, лоер откинул шефу охраны, шеф
    охраны откатил парикмахеру, парикмахер повару, повар шоферу, а шофер нанял твою
    Хаврошечку на час за полтораста баксов... И когда твоя Хаврошечка отоспится после
    анального секса и отгонит всем своим мусорам и бандитам, вот тогда, может быть, у
    нее хватит на яблоко, которым ты так хотела для нее стать, пестрая корова..."
    
     Мне показалось, что корова смотрит на меня своими пустыми глазницами. А потом я
    увидела в свой бинокль, как на краю этой глазницы появилась и набухла слеза. Она пробежала по черепу и сорвалась в снег, а следом появилась вторая, потом третья...
     Александр продолжал выть, но я больше не разбирала смысла. Возможно, его уже не было - вой превратился в плач. Я тоже заплакала. Все мы плакали... А потом я поняла, что мы не столько плачем, сколько воем - Михалыч, военный, который устанавливал шест на холме, люди в темноте за машинами - все выли, подняв лица к луне, выли и плакали о себе, о своей ни на что не похожей стране, о жалкой жизни, глупой смерти и заветном полтиннике за баррель...
     - Эй, - услышала я, - очнись! - А?
     Я открыла глаза. Рядом с моим стулом стояли Александр и военный. Чуть поодаль зябко
    ежился Михалыч.
     - Все, - сказал военный. - Нефть пошла.
     - Как ты выла! - сказала Александр. - Мы просто заслушались.
     - Да, - сказал Михалыч, - пригодилась девка. Я ведь не понял сначала, товарищ
    генерал-лейтенант, зачем вы ее взяли.
     Александр не ответил - к нему подошел один из людей, которые стояли во время сеанса
    за машинами. Одет он был в военную форму без знаков различия - так же, как и все
    остальные.
     - Это вам, - сказал он и протянул Александру коробочку. - Орден "За заслуги перед
    Отечеством". Я знаю, у вас таких много. Просто мы хотим, чтобы вы помнили, как вас ценит
    страна.
     - Спасибо, - равнодушно сказал Александр, кладя коробочку в карман. - Служу.
     Он взял меня под руку и повел к машине. Когда мы отошли от остальных, я прошептала:
     - Скажи мне честно, как волк лисе. Или, если угодно, как оборотень оборотню. Ты
    действительно думаешь, что Хаврошечке не хватило яблока из-за кукиса-юкиса, а не из-за этой гнилой рыбьей головы, которая выдает себя то за быка, то за медведя?
     Он опешил:
     - Какого кукиса? Какой рыбьей головы?
     Только тут до меня дошло, как дико прозвучали мои слова. Да, это был стресс - я
    перестала чувствовать разницу между миром и тем, что я о нем думаю. Александр ведь ничего не говорил - он просто выл на коровий череп, а все остальное было моей личной интерпретацией.
     - Медведя приплела, - пробормотал он. Действительно, удивительно глупо вышло.
    Медведя и рыбью голову я с ним даже не обсуждала.
     - Это из-за сказок, - сказала я виновато. - Которые я в самолете читала.
     - А. Ясно тогда.
     Впрочем, один вопрос можно было задать, не боясь, что он прозвучит дико. На этот раз я заранее взвесила возможное впечатление от своих слов и только потом открыла рот:
     - Знаешь, у меня такое чувство, что ты показывал меня черепу в качестве Хаврошечки. Я угадала?
     Он усмехнулся.
     - Почему бы и нет. Ты такая трогательная.
     - Посмотри на меня внимательно, - сказала я. - Ну какая я Хаврошечка?
     - Да будь ты хоть Мария Магдалина, - сказал он. - Какая разница? Я прагматик. Мое
    дело нефть пустить. А для этого надо, чтобы череп заплакал. Что же делать, если от Михалыча он больше не плачет, даже когда тот пять кубов кетамина колет?
     - Но ведь это... Это ведь была неправда, - сказала я растерянно.
     Он хмыкнул.
     - А по-твоему, искусство должно быть правдой?
     В ответ я только несколько раз моргнула. Самое смешное, что я действительно так
    думала. Я вдруг перестала понимать, кто из нас циничный манипулятор чужим сознанием.
     - Знаешь, - сказал он, - ты попробуй продать эту концепцию галерее Саатчи. Может,
    ее там выставят рядом с маринованной акулой. Или, может быть, ее Брайан купит. Который мне тысячу фунтов предлагал.
    
     *
    
     Увы, Брайан уже не мог ничего купить... Впрочем, эта расхожая в отношении мертвого
    человека фраза в наши дни устарела. Бывает, что клиент помирает, а его брокеры по-прежнему суетятся на бирже. А когда и до них доходит печальная весть, еще долго спекулирует в киберпространстве забытая всеми программа, покупая и продавая фунт и йену по достижении пороговых курсов... Но у меня Брайан скорее всего действительно не мог ничего купить. А мысль о том, что искусство должно быть правдой - и подавно.

/ Полные произведения / Пелевин В.О. / Священная книга оборотня