Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Горький М. / Сказки об Италии

Сказки об Италии [5/6]

  Скачать полное произведение

    Вздыхает море. Во тьме, над перешейком острова, рисуется пиния, как огромная ваза на тонкой ножке Ослепительно сверкает Сириус, туча с Монте -Соляро сползла, ясно виден сиротливый маленький монастырь над обрывом горы и одинокое дерево перед ним, как на страже.
    Из арки улицы, как из трубы, светлыми ручьями радостно льются песни пастухов; без шляп, горбоносые и в своих плащах похожие на огромных птиц, они идут играя, окруженные толпою детей с фонарями на высоких древках, десятки огней качаются в воздухе, освещая маленькую круглую фигурку старика Паолино, его серебряную голову, ясли в его руках и в яслях, полных цветами, - розовое тело Младенца, с улыбкою поднявшего вверх благословляющие ручки.
    Старик смотрит на эту куколку из терракоты с таким умилением, .как будто она для него - живая, дышит и обещает с восходом солнца утвердить "на земле мир и в человецех благоволение".
    Со всех сторон к яслям наклоняются седые обнаженные головы, суровые лица, всюду блестят ласковые глаза. Вспыхнули бенгальские огни, всё темное исчезло с площади - как будто неожиданно наступил рассвет. Дети поют, -кричат, смеются, на лицах взрослых - милые улыбки, можно думать, что они тоже хотели бы прыгать и шуметь, но - боятся потерять в глазах детей свое значение людей серьезных.
    Над толпою золотыми мотыльками трепещут желтые огни свеч, выше, в темно-синем небе разноцветно горят звезды; на другой улицы выливается еще процессия - это девочки со статуей мадонны, и - еще музыка, огни, веселые крики, детский смех, - всей душою чувствуешь рождение праздника.
    Младенца несут в старую церковку, в ней - по ветхости ее - давно не служат, и целый год она стоит пустая, но сегодня ее древние стены украшены цветами, листьями пальм, золотом лимонов, мандарин, и вся она занята искусно сделанной картиной Рождества Христова.
    Из больших кусков пробки построены горы, пещеры, Вифлеем и причудливые замки на вершинах гор; змеею вьется дорога по склонам; на полянах -стада овец и коз; сверкают водопады из стекла; группы пастухов смотрят в небо, где пылает золотая звезда, летят ангелы, указывая одною рукой на путеводную звезду, а другой - в пещеру, где приютились богоматерь, Иосиф и лежит Младенец, подняв руки в небеса. Идет пестрый, нарядный караван волхвов и царей, над ним, на серебряных нитях, качаются ангелы с ветвями пальм и розами в руках. Длиннобородые маги на верблюдах, одетые в яркие шелка, белокурые короли, верхом на лошадях, в роскошных локонах и в парче, кудрявые черные нумидийцы, арабы и евреи и еще какие-то яркие, фантастически одетые фигурки из терракоты - их сотни в этой картине.
    А вокруг яслей - арабы в белых бурнусах уже успели открыть лавочки и продают оружие, шёлк, сласти, сделанные из воска, тут же какие-то неизвестной нации люди торгуют вином, женщины, с кувшинами на плечах, идут к источнику за водою, крестьянин ведет осла, нагруженного хворостом, вокруг Младенца - толпа коленопреклоненных людей, и всюду играют дети.
    Всё это сделано, одето, раскрашено и размещено умело и искусно, и кажется, что всё живет и шумит.
    Дети стоят перед картиной, уже виденной ими в прошлом году, внимательно осматривают ее, и зоркие, памятливые глазенки тотчас же ловят то новое, что добавлено на этот раз. Делятся открытиями, спорят, смеются, кричат, а в углу стоят те, кто сделал эту красивую вещь, и -не без удовольствия прислушиваются к похвалам юных ценителей.
    Конечно, они - взрослые, отцы семейств и слишком серьезны для того, чтобы увлекаться игрушками, они держатся так, как будто всё это нимало не касается их, но дети очень часто умнее взрослых и всегда искреннее, они знают, что похвала и старику приятна, и - не скупятся на похвалы мастерам, заставляя их поглаживать усы и бороды, чтобы скрыть улыбки удовлетворения и удовольствия.
    Кое-где ребятишки собираются группами, озабоченно совещаясь, -составляют "банды"; под Новый .год они будут ходить по острову с елкой и звездою большими компаниями, вооружась какими-то старинными инструментами, которые оглушительно гремят, стучат и гукают. Под эти смешные звуки хоры детских голосов запоют веселые языческие песенки - их ежегодно к этому дню создают местные поэты:
    Доброго начала Нового года
    Синьору и синьоре!
    Выслушайте весело
    Эти пожелания ваших маленьких друзей!
    Откроите уши и сердца
    И кладовую вашу:
    Ныне - день радости,
    Веселый, божий день!
    Родился наш мессия
    И голеньким и бедным -
    Быки его согрели
    Дыханием своим.
    От всех-то наших горестей
    Хотел освободить он нас,
    Всю жизнь свою для этого
    Он отдал беднякам.
    И вот, чтоб помянуть Христа
    Достойно его имени,
    Давайте проведем сей день
    Как можно веселей!..
    И в то время как одна "банда" детей поет, приплясывая, этот языческий гимн, другая -заглушает ее пение еще более веселой песенкой:
    Вспомните, как пастухи
    И цари с волхвами вместе
    Опустились на колени
    Перед яслями Младенца!
    - Бум, бум ,- глухо отбивает такт барабан, а какая-то тонкая дудочка не может поспеть за голосами детей и смешно свистит как-то сбоку их, точно обиженная...
    А король-разбойник Ирод
    Жалко струсил пред Младенцем
    И велел, злодей, мальчишек
    В своем царстве перерезать!
    Но давно прошло то время,
    Ирод - помер, мы все - жиНыне режут в честь Иисуса
    Только кур да каплунов!
    Бойкий темп песни возбуждает и взрослых, вот к толпе детей тяжело подвалился плотный извозчик Карло Бамбола и, надувшись докрасна, орет, заглушая голоса детей:
    Пусть исчезнут вес заботы,
    Пропадет навеки горе,
    Чтоб весь год не знать болезней,
    Не открыть нам рта для жалоб!
    Видишь, как горит на небе
    Лучезарное светило?
    Пусть вот так же разгорится
    Наша жизнь тепло и ярко!..
    Мечтательно лучатся темные глаза женщин, следя за детьми; всё ярче веселье и веселее взгляды; празднично одетые девушки лукаво улыбаются парням; а в небе тают звезды. И откуда-то сверху - с крыши или из окна - звонко льется невидимый тенор:
    Будьте веселы, здоровы,
    Остальное все - придет!
    В старом храме всё живее звенит детский смех- лучшая музыка земли. Небо над островом уже бледнеет, близится рассвет, звезды уходят всё выше в голубую глубину небес.
    В темной зелени садов острова разгораются золотые шары апельсин, желтые лимоны смотрят из сумрака, точно глаза огромных сов. Вершины апельсиновых деревьев освещены молодыми побегами желтовато-зеленой листвы, тускло серебрится лист оливы, колеблются сети голых лоз винограда.
    Красно улыбаются встречу заре яркие цветы гвоздики и малиновые метелки шалфея, густой запах нарцисса плывет в свежем воздухе утра, смешиваясь с соленым дыханием моря.
    Плеск волн - звучнее, они стали прозрачны, и пена их белеет, точно снег.
    XXII
    Квартал святого Якова справедливо гордится своим фонтаном, у которого любил отдыхать, весело беседуя, бессмертный Джованни Боккаччо и который не однажды был написан на больших полотнах великим Сальватором Роза, другом Томазо Аниелло-Мазаниелло, как прозвал его бедный народ, за чью свободу он боролся и погиб, - Мазаниелло родился тоже в нашем квартале.
    Вообще -в квартале нашем много родилось и жило замечательных людей, - в старину они рождались чаще, чем теперь, и были заметней, а ныне, когда все ходят в пиджаках и занимаются политикой, трудно стало человеку подняться выше других, да и душа туго растет, когда ее пеленают газетной бумагой.
    До лета прошлого года другою гордостью квартала была Нунча, торговка овощами, - самый веселый человек в мире и первая красавица нашего угла, - над ним солнце стоит всегда немножко дольше, чем над другими частями города. Фонтан, конечно, остался доныне таким, как был всегда; все более желтея от времени, он долго будет удивлять иностранцев забавной своей красотою, - мраморные дети не стареют и не устают в играх.
    А милая Нунча летом прошлого года умерла на улице во время танца, - редко бывает, чтоб человек умер так, и об этом стоит рассказать.
    Она была слишком веселой и сердечной женщиной для того, чтоб спокойно жить с мужем; муж ее долго не понимал этого -кричал, божился, размахивал руками. показывал людям нож и однажды пустил его в дело, проколов кому-то бок, но полиция не любит таких шуток, и Стефано, посидев немного в тюрьме, уехал в Аргентину; перемена воздуха очень помогает сердитым людям.
    Нунча в двадцать три года осталась вдовою с пятилетней дочерью на руках, с парой ослов, огородом и тележкой, - веселому человеку не много нужно, и для нее этого вполне достаточно. Работать она умела, охотников помочь ей было много; когда же у нее не хватало денег, чтоб заплатить за труд, - она платила смехом, песнями и всем другим, что всегда дороже денег.
    Не все женщины были довольны ее жизнью, и мужчины, конечно, не все, но, имея честное сердце, она не только не трогала женатых, а даже часто умела помирить их с женами, - она говорила:
    - Кто разлюбил женщину - значит, он не умеет любить...
    Артур Лано, рыбак, который юношей учился в семинарии, готовясь быть священником, но потерял дорогу к сутане и в рай, заблудившись в море. в кабачках и везде, где весело, - Лано, великий мастер сочинять нескромные песни, сказал ей однажды:
    - Ты, кажется, думаешь, что любовь-наука такая же трудная, как богословие?
    Она ответила:
    - Наук я не знаю, но твои песни - все.
    И пропела ему, толстому, как бочка:
    Это уж так водится:
    Тогда весна -
    Сама богородица
    Весною зачала.
    Он, разумеется, хохотал, спрятав умные глазки в красный жир своих щек.
    Так и жила она, радуясь сама, на радость многим, приятная для всех, даже ее подруги примирились с нею, поняв; что характер человека -в его костях и крови, вспомнив, что даже святые не всегда умели побеждать себя. Наконец, мужчина -не бог, а только богу нельзя изменить...
    Лет десять сияла Нунча звездою, всеми признанная первая красавица, лучшая танцорка квартала, и, будь она девушкой, - ее, конечно, выбрали бы королевой рынка, чем она и была в глазах всех.
    Даже иностранцам показывали ее, и многие из них очень желали беседовать с нею наедине, - это всегда смешило ее до упада.
    - На каком языке будет говорить со мною этот сто раз выстиранный синьор?
    -На языке золотых монет, дурочка, -убеждали се солидные люди, но она отвечала:
    - Чужим я не могу продать ничего, кроме лука, чесноку, помидоров...
    Были случаи, когда люди, искренно желавшие ей добра, говорили с нею очень настойчиво:
    - Какой-нибудь месяц, Нунча, и- ты богата! Подумай хорошо над этим, вспомни, что у тебя есть дочь...
    - Нет, - возражала она, -я люблю мое телои не могу оскорбить его! Я знаю, -стоит только один раз сделать что-нибудь нехотя, и уже навсегда потеряешь уважение к себе...
    - Но - ведь ты не отказываешь другим!
    - Своим, и- когда хочу...
    - Э, что такое - свои?
    Она знала это:
    - Люди, среди которых выросла моя душа и которые понимают ее...
    Но все-таки у нее была история с одним форестьером из Англии, - очень странный, молчаливый человек, хотя он хорошо знал наш язык. Молодой, а волосы уже седые, и поперек лица -шрам; лицо-разбойника, глаза святого. Одни говорили, будто бы он пишет книги, другие утверждали, что он -игрок. Она даже уезжала с ним куда-то в Сицилию и возвратилась очень похудевшей. Но он едва ли был богат, - Нунча не привезла с собою ни денег, ни подарков. И снова стала жить среди своих, -как всегда, веселая, доступная всем радостям.
    Но вот однажды в праздник, когда люди выходили из церкви,
    кто-то заметил удивление:
    - Смотрите-ка,- Нина становится совсем точно мать!
    Это была правда, как майский день: дочь Нунчи незаметно для люден разгорелась звездою, такою же яркой, как мать. Ей было только четырнадцать лет, но- очень рослая, пышноволосая, с гордыми глазами - она казалась значительно старше и вполне готовой быть женщиной. . Даже сама Нунча удивилась, присмотревшись к ней:
    - Святая мадонна! Неужели ты, Нина, хочешь быть красивей меня?
    Девушка, улыбаясь, ответила:
    - Нет, только такой, как ты, этого и для меня довольно...
    И тогда впервые на лице веселой женщины люди увидали тень грусти, а вечером она сказала подругам;
    - Вот наша жизнь! Не успеешь допить свой стакан до половины, а к нему уже потянулась новая рука...
    Разумеется, сначала не заметно было и тени соперничества между матерью и Ниной, - дочь вела себя скромно, бережно, смотрела на мир сквозь ресницы и пред мужчинами неохотно открывала рот; а глаза матери горели всё жадней, и всё призывней звучал ее голос.
    Люди вспыхивали около нее, как паруса на рассвете, когда их коснется первый луч солнца, и это верно: для многих Нунча была первым лучом дня любви, многие благодарно молчали о ней, видя, как она идет по улице рядом со своею тележкой, стройная, точно мачта, и голос ее взлетает на крыши домов. Хороша она была и на рынке, когда стояла перед ярко-разноцветной кучей овощей, точно написанная великим мастером на белом фоне церковной стены, - ее место было у церкви святого Якова, слева от паперти, она и умерла в трех шагах от него. Стоит и - точно горит вся, веселыми искрами летают над головами людей ее бойкие шутки, ее смех и песни, которых она знала тысячи.
    Она умела одеться так, что ее красота выигрывала, как доброе вино в стакане хорошего стекла: чем прозрачнее стекло - тем лучше оно показывает душу вина, цвет всегда дополняет запах и вкус, доигрывая до конца ту красную песню без слов, которую мы пьем для того, чтоб дать душе немножко крови солнца. Вино, о господи! Мир со всем его шумом и суетою не стоил бы ослиного копыта, не имей человек сладкой возможности оросить свою бедную душу хорошим стаканом красного вина, которое, подобно святому причастию, очищает нас от злого праха грехов и учит любить и прощать этот мир, где довольно-таки много всякой дряни.. Вы только посмотрите сквозь ваш стакан на солнце, - вино расскажет вам такие сказки...
    Стоит Нунча на солнце, зажигая веселые мысли и желание нравиться ей, - пред красивой женщиной стыдно быть незаметным человеком и всегда хочется прыгнуть выше самого себя. Много доброго сделано было Нунчей, много сил разбудила она и влила в жизнь. Хорошее всегда зажигает желание лучшего.
    Да, а около матери всё чаще является дочь, скромная, как монахиня или как нож в ножнах. Мужчины смотрят, сравнивают, и, может быть, некоторым становится понятно, что иногда чувствует женщина и как обидно ей жить.
    Идет время, всё ускоряя свой торопливый, мелкий шаг, золотыми пылинками в красном луче солнца мелькают во времени люди. Нунча всё чаще сдвигает густые брови, а порою, закусив губу, смотрит на дочь, как игрок на другого, стараясь догадаться, каковы его карты...Проходит год, два, - дочь всё ближе к матери и - дальше от нее. Уже всем заметно, что парни не знают, куда смотреть ласковей - на ту или эту. А подруги, - друзья и подруги любят укусить там, где чешется, - подруги спрашивают:
    - Что, Нунча, гасит тебя дочь?
    Женщина, смеясь, отвечала:
    - Большие звезды и при луне видны...
    Как мать - она гордилась красотой дочери, как женщина - Нунча не могла не завидовать юности; Нина встала между нею и солнцем, - матери обидно было жить в тени.
    Лано сочинил новую песенку, в первом куплете ее говорилось:
    Будь я мужчиной, - я тогда
    Заставила бы дочь мою
    Родить земле красавицу,
    Как я в ее года...
    Нунча не хотела петь эту песню. Шел слух, будто Нина не однажды уже говорила Нунче:
    - Мы могли бы жить лучше, если б ты была более благоразумна.
    И настал день, когда дочь сказала матери:
    - Мама, ты слишком заслоняешь меня от людей, а ведь я уже не маленькая и хочу взять от жизни свое! Ты жила много и весело, - не пришло ли и для меня время жить?
    - В чем дело? - спросила мать, виновато опустив глаза, - знала она, в чем дело.
    Воротился из Австралии Энрико Борбоне, он был дровосеком в этой чудесной стране, где всякий желающий легко достает большие деньги, он приехал погреться на солнце родины и снова собирался туда. где живется свободней. Было ему тридцать шесть лет, бородатый, могучий, веселый, он прекрасно рассказывал о своих приключениях, о жизни в дремучих лесах; все принимали эту жизнь за сказку, мать и дочь - за правду.
    - Я вижу, что нравлюсь Энрико, - говорила Нина, - а ты с ним играешь, и это, делая его легкомысленным, мешает мне.
    - Понимаю, - сказала Нунча. - Хорошо, ты не станешь жаловаться мадонне на твою мать...
    И эта женщина честно отошла прочь от человека, который - все видели - был приятен ей больше многих других.
    Но известно, что легкие победы делают победителей заносчивыми, а если победитель еще дитя-дело совсем плохо!
    Нина стала говорить со своей матерью не так, как заслуживала Нунча; и вот однажды, в день святого Якова, на празднике нашего квартала, когда все люди веселились от души, а Нунча уже великолепно станцевала тарантеллу, - дочь заметила ей при всех:
    - Не слишком ли много танцуешь ты? Пожалуй, это не по годам тебе, пора щадить сердце...
    Все, кто слышал дерзкие слова, сказанные ласково, замолчали на секунду, а Нунча в ярости крикнула, подпирая руками стройные бока:
    - Мое сердце? Ты заботишься о нем, да? Хорошо, девочка, спасибо! Но - посмотрим, чье сердце сильнее! И, подумав, предложила:
    - Мы пробежим с тобою отсюда до фонтана трижды туда и обратно, не отдыхая, конечно...
    Многим показалась смешной эта гонка женщин, были люди, которые отнеслись к этому как к позорному скандалу, но большинство, уважая Нунчу, взглянуло на ее предложение с серьезной шутливостью и заставило Нину принять вызов матери.
    Выбрали судей, назначили предельную скорость бега, - всё, как на скачках, подробно и точно. Было много женщин и мужчин, которые, искренно желая видеть мать победительницей, благословляли ее и давали добрые обеты мадонне, если только она согласится помочь Нунче, даст ей силу.
    И вот мать и дочь стоят рядом, не глядя друг на друга, вот глухо ударил бубен, они сорвались и летят вдоль улицы на площадь, как две большие белые птицы, - мать в красном платке на голове, дочь - в голубом.
    Уже с первых минут стало ясно, что дочь уступит матери в легкости и силе, - Нунча бежала так свободно и красиво, точно сама земля несла ее, как мать ребенка, - люди стали бросать из окон и с тротуаров цветы под ноги ей и рукоплескали, одобряя ее криками; в два конца она опередила дочь на четыре минуты с лишком, и Нина, разбитая, обиженная неудачей, в слезах и задыхаясь, упала на ступени паперти, - не могла уже бежать третий раз.
    "Бодрая, словно "кошка, Нунча наклонилась над нею, смеясь вместе со многими:
    - Дитя, - говорила она, поглаживая рассыпавшиеся
    волосы девушки своей сильной рукой ,- дитя, надо знать, что наиболее сильное сердце в забавах, работе и любви - сердце женщины, испытанной жизнью, а жизнь узнаешь далеко за тридцать... дитя, не огорчайся!..
    И, не давая себе отдохнуть после бега, Нунча снова пожелала танцевать тарантеллу:
    - Кто хочет?
    Вышел Энрико, снял шляпу и, низко поклонясь этой славной женщине, долго держал голову почтительно склоненной перед нею.
    Грянул, загудел, зажужжал бубен, и вспыхнула эта пламенная пляска, опьяняющая, точно старое, крепкое, темное вино; завертелась Нунча, извиваясь, как змея, - глубоко понимала она этот танец страсти, и велико было наслаждение видеть, как живет, играет ее прекрасное непобедимое тело.
    Плясала она долго, со многими, мужчины уставали, а она все не могла насытиться, и уже было за полночь, когда она, крикнув:
    - Ну, еще раз, Энри, последний! - снова медленно начала танец с ним - глаза ее расширились и, ласково светясь, обещали много, - но вдруг, коротко вскрикнув, ома .всплеснула руками и упала, как подрубленная под колени.
    Доктор сказал, что она умерла от разрыва сердца.
    Вероятно...
    XXIV
    С поля в город тихо входит ночь в бархатных одеждах, город встречает ее золотыми огнями; две женщины и юноша идут в поле, тоже как бы встречая ночь, вслед им мягко стелется шум жизни, утомленной трудами дня.
    Тихо шаркают три пары ног по темным плитам древней дороги, мощенной разноплеменными рабами Рима; в теплой тишине ласково и убедительно звучит голос женщины:
    - Не будь суров с людьми...
    - Разве ты, мама, замечала за мной это? - вдумчиво спрашивает юноша.
    - Ты слишком горячо споришь...
    - Горячо люблю мою правду...
    С левой руки юноши идет девушка, щелкая по камню деревянными башмаками, закинув, точно слепая, голову в небо, - там горит большая вечерняя звезда, а ниже ее - красноватая полоса зари, и два тополя врезались в красное, как незажженные факелы.
    - Социалистов часто сажают в тюрьму, - вздохнув, говорит мать.
    Сын спокойно отвечает:
    - Перестанут. Это ведь бесполезно...
    - Да, но пока...
    - Нет и не будет сил, которые могли бы убить молодое сердце мира!
    - Это - слова для песни, сынок...
    - Миллионы голосов поют эту песню, и всё более внимательно слушает ее вся жизнь! Вспомни-ка: разве ты прежде так терпеливо и ласково слушала меня или Паоло, как слушаешь теперь?
    - Да! Да, - но вот стачка принудила тебя уйти из родного города...
    - Он мал для двоих, пусть остается Паоло. А стачку мы выиграли...
    - Выиграли! - звучно откликнулась девушка. - Ты и Паоло...
    Не кончив, она тихонько смеется, потом с минуту все идут молча. Навстречу им выдвигается, поднимаясь с земли, темный холм, - развалины какого-то здания, - над ним задумчиво опустил тонкие ветки ароматный эвкалипт, и, когда они трое поравнялись с деревом, ветви его как будто тихо вздрогнули.
    -- Вот - Паоло! - говорит девушка. Черная высокая фигура отделилась от развалин и стоит среди дороги.
    - Сердцем увидала? .- спросил юноша, смеясь.
    Впереди звучит эхом:
    - Идешь?
    - Да. Вот тебе - мои. Не провожайте меня дальше, не нужно! У меня всего пять часов пути до Рима, и я ведь намеренно пошел пешком, чтоб собраться в дороге с мыслями...
    Остановились... Высокий снял шляпу и говорит надорванным голосом:
    - Ты можешь быть спокоен за мать и за сестру. Всё будет хорошо!
    - Я знаю. До свидания, мама! Она всхлипывает, стонет тихонько, потом звучат три крепких поцелуя и мужественный голос:
    - Иди домой и спокойно отдыхай, поволновалась ты за эти буйные дни! Иди, всё будет хорошо! Паоло такой же сын тебе, как я! Ну, сестренка...
    Снова поцелуи и сухой шорох ног по камням, - чуткая ночная тишина отражает все звуки, как зеркало.
    Четыре фигуры, окутанные тьмою, плотно слились в одно большое тело и долго не могут разъединиться. Потом молча разорвались: трое тихонько поплыли к огням города, один быстро пошел вперед, на запад, где вечерняя заря уже погасла и в синем небе разгорелось много ярких звезд.
    - Прощай! - тихо и печально раздается в ночи.
    Издали откликнулся бодрый голос:
    - Прощай! Не грусти, скоро увидимся...
    Сухо стучат деревянные башмаки девушки, сиповатый голос говорит утешающие слова:
    - Он не пропадет, донна Филомена, можете верить в это, как в милость вашей мадонны! У него - хороший ум, крепкое сердце, он сам умеет любить и легко заставляет других любить его. А любовь к людям - это ведь и есть те крылья, на которых человек поднимается выше всего...
    Город всё обильнее сеет во тьму свои скромные, бледные огни; слова высокого человека тоже сверкают, как искры.
    - Когда человек несет в сердце своем слово, объединяющее мир, он везде найдет людей, способных оценить его, - везде!
    У городской стены прижался к ней, присел на землю низенький белый кабачок и призывно смотрит на людей квадратным оком освещенной двери. Около нее, за тремя столиками, шумят темные фигуры, стонут струны гитары, нервно дрожит металлический голос мандолины.
    Когда трое поравнялись с дверью, музыка замолкла, голоса стали тише, несколько фигур поднялось.
    - Добрый вечер, товарищи! - сказал высокий. И десяток голосов ответил радостно, дружески:
    - Добрый вечер, Паоло, товарищ! К нам? Стакан вина?
    - Нет... Благодарю! Мать, вздохнув, сказала:
    - И тебя очень любят все наши...
    - Наши, донна Филомена?
    - Э, не смейся! Не чужая своему народу говорит с тобой. Все любят вас: тебя и его...
    Высокий взял девушку под руку, говоря:
    - Все и - еще одна. Так?
    -Да, -тихо сказала девушка. -Конечно...
     Тогда мать рассмеялась негромко:
    - Ах, дети!.. Слушаешь вас, смотришь и - веришь: да, вы станете жить лучше, чем жили мы...
    И все трое рядом скрылись в улице города, узкой и растрепанной, как рукав старой, изношенной одежды...
    XXV
    С утра шумно и обильно лился дождь, но к полудню тучи иссякли, их темная ткань истончилась, и, разорванную на множество дымных кусков, ветер угнал ее в море, а там она вновь плотно свилась в синевато-сизую массу, положив густую тень на море, успокоенное дождем.
    На востоке небо темно, в темноте рыщут молнии, а над островом ослепительно пылает великолепное солнце.
    Если смотреть на Остров издали, с моря, он должен казаться подобным богатому храму в праздничный день: весь чисто вымыт, щедро убран яркими цветами, всюду сверкают крупные капли дождя - топазами на желтоватом молодом листе винограда, аметистами -на гроздьях глициний, рубинами на кумаче герани, и точно изумруды всюду на траве, в густой зелени кустарника, на листве деревьев.
    Тихо, как всегда бывает тотчас после дождя; чуть слышен тонкий звон ручья, невидимого среди камней, под корнями молочая, ежевики и пахучего, запутанного ломоноса. Внизу мягко звучит море.
    Золотые стрелы дрока поднялись в небо и качаются тихонько, отягченные влагой, бесшумно стряхивая ее с причудливых своих цветов.
    На сочном фоне зелени горит яркий спор светло-лиловых глициний с кровавой геранью и розами, рыжевато-желтая парча цветов молочая смешана с темным бархатом ирисов и левкоев - всё так ярко и светло, что кажется, будто цветы поют, как скрипки, флейты и страстные виолончели.
    Влажный воздух душист и хмелен, как старое, крепкое вино.
    Под серой скалою, расколотой, изорванной взрывами, покрытой в трещинах жирными окисями железа, среди желтых и серых камней, от которых льется кисловатый запах динамита, сидят, обедая, четверо каменоломов - крепкие мужики в мокрых лохмотьях, в кожаных лаптях.
    Не спеша, они вкусно едят из большой плошки крепкое мясо спрута, зажаренного с картофелем и помидорами в оливковом масле, и пьют поочередно красное вино из горлышка бутылки.
    Двое из них - бритые и похожие друг на друга, как братья, - кажется даже, что они близнецы; один - маленький, кривой и колченогий, напоминает суетливыми движениями сухого тела старую ощипанную птицу; четвертый - широкоплечий, бородатый и горбоносый человек средних лет, сильно седой.
    Отламывая большие куски хлеба, он расправляет ими усы, мокрые от вина, и, вложив кусок в темный рот, говорит, мерно двигая волосатыми челюстями:
    - Это - сказки, это - ложь! Ничего страшного я не сделал...
    Его карие глаза смотрят из-под густых бровей невесело, насмешливо; голос у него тяжелый, сиплый, речь медленна и неохотна. Шляпа, волосатое разбойничье лицо, большие руки и весь костюм синего сукна обрызганы белой каменной мукою, - очевидно, это он сверлит в скале скважины для зарядов.
    Трое товарищей слушают его внимательно, не перебивая, но поочередно заглядывают в глаза ему, как бы говоря:
    "Продолжай..."
    Он рассказывает, двигая седыми бровями:
    - Этот человек - его звали Андреа Грассо - пришел к нам в деревню ночью, как вор; он был одет нищим, шляпа одного цвета с сапогами и такая же рваная. Он был жаден, бесстыден и жесток. Через семь лет старики наши первые снимали перед ним шляпы, а он им едва кивал головою. И все, на сорок миль вокруг, были в долгах у него.
    - Такие люди есть, - сказал колченогий, вздохнув и качая головой.
    Рассказчик взглянул на него, насмешливо спросив:
    - Встречал?
    Старик молча махнул рукою, бритые усмехнулись оба, как один, горбоносый выпил вина и продолжал, следя за полетом сокола в синем небе:
    - Мне было тринадцать лет, когда он нанял меня, вместе с другими, носить камень на постройку его дома. Он обращался с нами более безжалостно, чем с животными, и когда мой товарищ, Лукино, сказал ему это, он ответил ему: "Осел -мой, ты - чужой мне, почему я должен жалеть тебя?" Эти слова ударили меня в сердце, я стал смотреть на него более внимательно. Он со всеми обращался нагло и цинично -старик, женщина ему всё равно, вижу я. А когда почтенные люди говорили ему, что это плохо, он возражал, смеясь в глаза им: "Когда я был беден, меня тоже не жалели". Он водил дружбу с попами, с карабинерами, полицией; остальные люди видели его только в дни горькой своей нужды, когда он мог делать с ними все, что хотел.
    - Такие люди есть, - повторил колченогий тихонько, и все трое сочувственно взглянули на него, один бритый молча протянул ему бутылку вина. старик взял ее, посмотрел на свет и сказал, перед тем как выпить:
    - Пью за святое сердце мадонны!
    - Он часто говаривал: "Всегда бедняки работали на богатых и глупые на умных, так и должно быть всегда".
    Рассказчик усмехнулся, протянув руку к бутылке, - она была пуста. Он небрежно отбросил ее на камни, где валялись молотки, кирки и темной змеей вытянулся кусок бикфордова шнура.
    - Мне, молодому тогда, и товарищам моим было особенно обидно слышать эти слова: они убивали наши надежды, наше желание лучшей жизни. Вот однажды я и Лукино, друг мой, встретив его вечером в поле, когда он, не спеша, ехал куда-то верхом, сказали ему вежливо, но внушительно: "Мы просим вас быть добрее к людям".
    Бритые расхохотались, тихонько усмехнулся и кривой, а рассказчик шумно вздохнул.
    - Да, .конечно, глупо! Но молодость честна. Молодость верит в силу слова. Я скажу: молодость - это совесть всей жизни...
    - Что ж он? - спросил старик.
    - Он закричал нам, довольно храбро: "Пустите лошадь, разбойники!" И. вынув пистолет, показывал то одному, то другому. Мы сказали: "Вам, Грассо, нечего бояться нас, не на что сердиться, мы советуем вам, и только!"
    - Это хорошо! -сказал один бритый, другой согласно наклонил голову; колченогий, плотно поджав губы, стал рассматривать камень, щупая его кривыми пальцами.
    Они кончили есть. Один сбивал тонким прутом стеклянные капли воды со стеблей трав, другой, следя за ним, чистил зубы сухой былинкой. Становится всё более сухо и жарко. Быстро тают короткие тени полудня. Тихо плещет море, медленно течет серьезный рассказ:
    - Эта встреча плохо отозвалась на судьбе Лукино, его отец и дядя были должниками Грассо. Бедняга Лукино похудел, сжал зубы, и глаза у него не те, что нравились девушкам. "Эх, - сказал он мне однажды, - плохо сделали мы с тобой. Слова ничего не стоят, когда говоришь их волку!" Я подумал: "Лукино может убить". Было жалко парня и его добрую семью. А я -одинокий, бедный человек. Тогда только что померла моя мать.
    Горбоносый камнелом расправил усы и бороду белыми, в известке, руками, - на указательном пальце его левой руки светлый серебряный перстень, очень тяжелый, должно быть.
    - Мой поступок мог быть полезен людям, если б я сумел довести дело до конца, но у меня мягкое сердце. Однажды я, встретив Грассо на улице, пошел рядом с ним, говоря, как мог, кротко: "Вы человек жадный и злой, людям трудно жить с вами, вы можете толкнуть кого-нибудь под руку, и эта рука схватит нож. Я говорю вам: уходите от нас прочь, уезжайте". - "Ты глуп, малый!" -сказал он, но я стоял на своем. Он спросил, смеясь: "Сколько тебе дать, чтоб ты оставил меня в покое, -лиру, довольно?" Это было обидно, но я сдержался. "Уходите, говорю вам!" Я шел плечо в плечо с ним, с правой стороны. Он, незаметно, достал нож и ткнул меня им. Левой рукою немного сделаешь, он и проткнул мне грудь на дюйм. Конечно, я бросил его на землю и ударил ногой, как бьют свиней. "Итак, ты уйдешь!" -сказал я ему, когда он ползал по земле.


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ]

/ Полные произведения / Горький М. / Сказки об Италии


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis