• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Мопассан Г. / Жизнь

Жизнь [6/14]

Скачать полное произведение

    Не успел он добежать, как Жюльен нагнулся, ухватил его за ворот, притянул к себе и, бросив вожжи, принялся колотить кулаками по шляпе, как по барабану, и нахлобучил ее до самых плеч мальчика Мальчуган ревел под шляпой, пытался вырваться, спрыгнуть с козел, но хозяин держал его одной рукой, а другой продолжал бить
     Жанна в ужасе вскрикнула:
     -- Папа! Папа!
     Баронесса, вне себя от возмущения, сжала руку мужа.
     -- Остановите, остановите же его, Жак!
     Барон стремительно опустил переднее стекло, схватил зятя за рукав и крикнул ему прерывающимся от гнева голосом:
     -- Перестанете вы бить ребенка?
     Жюльен в изумлении обернулся.
     -- Да разве вы не видели, во что он превратил ливрею?
     Но барон просунул голову между ними обоими и произнес
     -- Велика важность! Нельзя быть таким зверем.
     Жюльен вспылил:
     -- Пожалуйста, оставьте меня в покое, это вас не касается
     И он опять занес руку, но тесть поймал ее на лету и опустил с такой силой, что она стукнулась о козлы, при этом он закричал так гневно: "Если вы не перестанете, я выйду и усмирю вас!" -- что виконт сразу притих, не ответил ни слова, пожал плечами и хлестнул лошадей, которые тронули крупной рысью.
     Обе женщины сидели не шевелясь, мертвенно-бледные, и только явственно слышались тяжелые удары сердца баронессы.
     За обедом Жюльен держал себя как ни в чем не бывало, даже любезнее обычного Жанна, отец, мадам Аделаида в своем" несокрушимом доброжелательстве не помнили зла и теперь радовались его приветливости, охотно поддавались веселью с тем отрадным чувством, какое испытывают выздоравливающие, а когда Жанна снова заговорила о Бризвилях, ее муж подхватил шутку, но тут же торопливо добавил
     -- А все-таки они настоящие аристократы
     Больше визитов не делали, всем было страшно затронуть проблему Мариуса Решено было только разослать соседям карточки на Новый год, а для посещений дождаться первых теплых дней весны.
     Наступило рождество В Тополях к обеду были приглашены кюре и мэр с женой Их позвали также на Новый год Это были единственные развлечения в однообразной веренице дней
     Отец и маменька должны были уехать девятого января. Жанна просила их побыть еще, но Жюльен не поддержал ее, и барон, видя все возрастающую холодность зятя, выписал из Руана почтовую карету.
     Накануне отъезда, когда все уже было уложено, а погода стояла ясная и морозная, Жанна с отцом решили прогуляться в Ипор, где они не были ни разу после ее возвращения с Корсики
     Они пересекли лес, по которому она в день свадьбы бродила рука об руку с тем, чьей спутницей стала навсегда, лес, где она изведала первую ласку, ощутила первый трепет, предвестие той чувственной любви, которую ей суждено было познать лишь в дикой долине Ота, возле ручья, когда они утоляли жажду и вместе с водой пили поцелуи
     Не стало больше ни листвы, ни буйных трав -- ничего, кроме шороха сучьев да того сухого шелеста, какой слышится зимой в оголенных рощах
     Они вошли в деревню Пустынные, безмолвные улицы все так же были пропитаны запахом моря, водорослей и рыбы По-прежнему сушились развешанные у дверей или разложенные на гальке большие бурые сети Холодное, серое море с неизменной бурливой пеной начало отступать, обнажая зеленоватые уступы у подножия скалистого кряжа близ Фекана, а лежащие на боку вдоль всего берега большие лодки напоминали огромных дохлых рыб. Смеркалось, и рыбаки в шерстяных шарфах вокруг шеи, в высоких сапогах сходились кучками к берегу, в одной руке держа флягу с водкой, в другой -- корабельный фонарь. Долго топтались они вокруг поваленных на бок баркасов: с нормандской медлительностью укладывали в судно сети, снасти, караваи хлеба, горшок с маслом, стакан и бутылку со спиртным. После этого они толкали в море поднятый баркас, и он с грохотом катился по гальке, прорезал пену, взлетал на волну, покачивался несколько мгновений, расправляя свои темные крылья, и скрывался во мгле вместе с огоньком на верхушке мачты.
     А рослые матросские жены, тяжелый костяк которых выступал под реденькой тканью одежды, дожидались отплытия последнего рыбака и лишь тогда возвращались в спящую деревню, тревожа своими крикливыми голосами глубокий сон темных улиц.
     Барон и Жанна стояли не шевелясь и следили, как исчезают во мраке эти люди, которые каждую ночь уходили в море, навстречу смерти, чтобы не умереть с голоду, и все же были бедны настолько, что никогда не ели мяса.
     Барон, потрясенный зрелищем океана, прошептал:
     -- Как это страшно -- и как прекрасно! Как величаво это море, где реет сумрак и стольким жизням грозит гибель! Не правда ли, Жаннета?
     -- Средиземное море гораздо лучше, -- ответила она с холодной улыбкой.
     Но отец возмутился:
     -- Средиземное море! Елей, сироп, подсиненная водица в лохани. Да ты посмотри на это -- какое оно страшное, какие на нем пенистые волны! И подумай о тех, кто вышел в это море и уж совсем скрылся из виду.
     Жанна со вздохом согласилась: "Да, пожалуй". Но слетевшие у нее с языка слова: "Средиземное море" -- кольнули ее в сердце, возвратили мысли к тем далеким краям, где были погребены ее мечты.
     Вместо того чтобы вернуться лесом, отец и дочь вышли на дорогу и не спеша взобрались по крутому берегу. Они почти не говорили, угнетенные близкой разлукой.
     Временами, когда они проходили мимо какой-нибудь фермы, им в лицо ударял то аромат размятых яблок, благовоние свежего сидра, которым в эту пору напитан воздух всей Нормандии, то густой запах хлева, тот славный, теплый дух, которым тянет от коровьего навоза.
     Освещенное окошко в глубине двора указывало на жилье.
     И Жанне казалось, что душа ее выходит за свои пределы, охватывает и постигает незримое, а при виде огоньков, разбросанных среди полей, она вдруг особенно остро ощутила одиночество всех живых созданий, которых все разъединяет, все разлучает, все отрывает от того, что было бы им дорого.
     И тоном покорности она произнесла:
     -- Невеселая штука -- жизнь.
     Барон вздохнул:
     -- Что поделаешь, дочурка, мы над ней не властны.
     На следующий день отец с маменькой уехали, а Жанна и Жюльен остались одни. VII
     В обиход молодых супругов сразу же вошли карты Каждый день после завтрака Жюльен, покуривая трубку и выпивая не спеша рюмок шесть или восемь коньяку, играл с женою несколько партий в безик. После этого она поднималась к себе в спальню, садилась у окна и под стук дождя, барабанившего в стекла, под вой ветра, сотрясавшего их, упорно вышивала волан к нижней юбке. Порою, утомившись, она поднимала взгляд и смотрела вдаль на темное море с барашками пены. Потом, после минутного беспредметного созерцания, снова бралась за рукоделье.
     Впрочем, больше ей и нечего было делать, так как Жюльен, чтобы полностью удовлетворить свое властолюбие и свои наклонности скопидома, сам управлял всем хозяйством. Он обнаруживал жесточайшую скаредность, никогда не давал чаевых, до крайности урезал расходы по столу. С самого своего приезда в Тополя Жанна заказывала себе к утру у булочника нормандский хлебец, -- Жюльен упразднил и этот расход и ограничил ее гренками.
     Она ничего не говорила во избежание объяснений, споров и ссор, но, как от булавочного укола, страдала от каждого нового проявления мужниной скупости. Ей, воспитанной в семье, где деньги ни во что не ставились, это казалось недостойным, отвратительным. Сколько раз слышала она от маменьки: "Да деньги для того и существуют, чтобы их тратить". А теперь Жюльен твердил ей "Неужто ты никогда не отучишься сорить деньгами?" И всякий раз, как ему удавалось выгадать несколько грошей на жалованье или на счете, он заявлял с улыбкой, пряча деньги в карман: "По капельке -- море, по зернышку -- ворох! "
     Но бывали дни, когда Жанна снова принималась мечтать. Работа откладывалась, руки ее опускались, взор заволакивался, и она вновь, как в девические годы, сочиняла увлекательный роман, мысленно переживала чудесные приключения И вдруг голос Жюльена, отдававшего приказания дяде Симону, выводил ее из мечтательной дремы; она бралась снова за свое кропотливое рукоделье, говоря себе "С этим покончено!" И на пальцы, вкалывающие иглу, падала слеза.
     Розали, прежде такая веселая, такая певунья, переменилась тоже Округлые щеки ее утратили румяный глянец, ввалились и временами бывали землистого цвета.
     Жанна часто спрашивала ее:
     -- Уж не больна ли ты, голубушка?
     И горничная неизменно отвечала:
     -- Нет, сударыня.
     При этом она слегка краснела и спешила ускользнуть.
     Она уже не бегала, как прежде, а с трудом волочила ноги и даже перестала наряжаться, ничего не покупала у разносчиков, которые тщетно прельщали ее атласными лентами, корсетами и разной парфюмерией.
     В большом доме ощущалась гулкая пустота, он стоял мрачный, весь в длинных грязных подтеках от дождей.
     К концу января начался снегопад. Издалека было видно, как с севера над хмурым морем проплывали тяжелые тучи, и вдруг посыпались белые хлопья. В одну ночь занесло всю равнину, и наутро деревья стояли, окутанные ледяным кружевом.
     Жюльен, обутый в высокие сапоги, неряшливо одетый, проводил все время в конце" рощи, во рву, выходящем на ланду, и подстерегал перелетных птиц, время от времени выстрел прерывал застывшую тишину по лей, и стаи вспугнутых черных ворон, кружа, взлетали с высоких деревьев
     Жанна, изнывая от скуки, спускалась иногда на крыльцо Шум жизни доносился до нее откуда-то издалека, отдаваясь эхом в сонном безмолвии мертвенной и мрачной ледяной пелены
     Немного погодя она слышала уже один лишь гул далеких волн да неясный непрерывный шорох не пере стававшей падать ледяной пыли.
     И снежный покров все рос и рос, все падали и падали густые и легкие хлопья.
     В одно такое серенькое утро Жанна сидела, не двигаясь, в своей спальне у камина и грела ноги, а Розали, менявшаяся с каждым днем, медленно убирала постель Внезапно Жанна услышала за своей спиной болезненный вздох. Не оборачиваясь, она спросила:
     -- Что с тобой?
     -- Ничего, сударыня, -- как обычно, ответила горничная.
     Но голос у нее был надорванный, еле слышный
     Жанна стала уже думать о другом, как вдруг заметила, что девушки совсем не слышно. Она позвала:
     -- Розали!
     Никто не шевельнулся. Решив, что Розали незаметно вышла из комнаты, Жанна крикнула громче:
     -- Розали!
     И уже протянула руку к звонку, как вдруг услышала тяжкий стон совсем возле себя и вскочила в испуге
     Служанка, бледная как мертвец, с блуждающим взглядом, сидела на полу, вытянув ноги и опершись на спинку кровати.
     Жанна бросилась к ней:
     -- Что с тобой, что с тобой?
     Та не ответила ни слова, не сделала ни малейшего движения, безумными глазами смотрела она на свою хозяйку и тяжело дышала, как от жестокой боли. Потом вдруг напряглась всем телом и повалилась навзничь, стискивая зубы, чтобы подавить вопль страдания.
     И тут у нее под платьем, облепившим раздвинутые ноги, что-то зашевелилось. Сейчас же оттуда послышался странный шум, какое-то бульканье, как бывает, когда кто-нибудь захлебывается и задыхается; вслед за тем раздалось протяжное мяуканье, тоненький, но уже страдальческий плач, первая жалоба ребенка, входящего в жизнь.
     Жанна сразу все поняла и в полном смятении бросилась на лестницу, крича:
     -- Жюльен, Жюльен!
     -- Что тебе? -- спросил он снизу.
     -- Там... там... Розали... -- еле выговорила она.
     Жюльен мигом взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, ворвался в спальню, резким движением поднял юбку девушки и обнаружил омерзительный комок мяса; сморщенный, скулящий и весь липкий, он корчился и копошился между обнаженных ног матери.
     Жюльен выпрямился со злым видом и вытолкнул растерянную жену за дверь:
     -- Это тебя не касается. Ступай и пришли мне Людивину и дядю Симона.
     Дрожа всем телом, Жанна спустилась на кухню, потом, не смея вернуться, вошла в гостиную, где не топили с отъезда родителей, и стала с трепетом ждать вестей.
     Вскоре она увидела, как из дому выбежал слуга. Спустя пять минут он возвратился с вдовой Дантю, местной повитухой.
     Сейчас же на лестнице послышались шаги и суета, как будто несли раненого; и Жюльен пришел сказать Жанне, что она может вернуться к себе.
     Она снова села у камина, дрожа так, словно оказалась свидетельницей катастрофы.
     -- Ну, как Розали? -- спросила она.
     Жюльен озабоченно и беспокойно шагал по комнате: казалось, его душит злоба, он чем-то сильно раздражен. Сперва он не ответил, но немного погодя остановился перед женой:
     -- Как ты предполагаешь поступить с этой девкой?
     Она с недоумением посмотрела на мужа.
     -- Как это? Что ты хочешь сказать? Я не понимаю.
     Он сразу вспыхнул и заорал:
     -- Да не можем же мы держать в доме ублюдка.
     Это озадачило Жанну, но после долгого раздумья она предложила:
     -- А как ты думаешь, мой друг, нельзя ли отдать его на воспитание?
     Он не дал ей договорить.
     -- А платить кто будет? Ты, что ли?
     Она снова стала искать выхода, наконец сказала:
     -- Отец должен позаботиться о ребенке. А если он женится на Розали, все будет улажено.
     Жюльен совсем вышел из себя и яростно рявкнул:
     -- Отец!.. Отец! А ты знаешь его... отца-то? Не знаешь? Ну, так как же?
     Жанна возразила возбужденно:
     -- Но не бросит же он девушку в таком положении. Тогда, значит, он подлец! Мы узнаем его имя, пойдем к нему и потребуем объяснений.
     Жюльен успокоился и снова зашагал по комнате.
     -- Дорогая моя, она не хочет назвать его имя. Неужели мне она не говорит, а тебе скажет?.. Ну, а если он не пожелает жениться? Мы не можем держать под своей крышей девушку-мать с ее отродьем. Понимаешь ты это?
     Жанна упрямо твердила:
     -- Значит, он негодяй! Но мы его отыщем, и он будет иметь дело с нами.
     Жюльен густо покраснел и снова повысил голос:
     -- Хорошо... А пока что?
     Она не знала, что решить, и спросила его:
     -- Ну, а ты что предлагаешь?
     Он с готовностью высказал свое мнение:
     -- Я бы поступил просто. Дал бы ей немного денег и отправил ко всем чертям вместе с ее младенцем.
     Но молодая женщина возмутилась и запротестовала:
     -- Никогда. Эта девушка -- моя молочная сестра. Мы вместе выросли. Она согрешила, очень жаль, но ничего не поделаешь. Я ее за это не вышвырну на улицу, и, если иначе нельзя, я буду воспитывать ее ребенка.
     Тут Жюльен совсем разъярился:
     -- Хорошую же мы себе создадим репутацию! Это при нашем имени и связях! Все будут говорить, что мы поощряем порок и держим у себя потаскушек. Порядочные люди не переступят нашего порога. Что тебе в голову приходит? Ты не в своем уме!
     Она продолжала невозмутимо:
     -- Я не позволю выгнать Розали. Если ты не желаешь ее держать, моя мать возьмет ее к себе. В конце концов мы допытаемся, кто отец ребенка.
     Взбешенный Жюльен вышел из комнаты, хлопнув дверью, и крикнул:
     -- Какие дурацкие фантазии бывают у женщин!
     Под вечер Жанна пошла к родильнице. Предоставленная попечению вдовы Дантю, она лежала в постели неподвижно, с широко открытыми глазами, а сиделка укачивала на руках новорожденного.
     Едва Розали увидела свою барыню, она заплакала и спрятала голову под одеяло, вся сотрясаясь от исступленных рыданий. Жанна хотела ее поцеловать, но она противилась, закрывала лицо.
     Тут вмешалась сиделка, силой отвела от ее лица одеяло, и она покорилась, продолжая плакать, но уже тихонько.
     Скудный огонь горел в камине, в каморке было холодно; ребенок плакал. Жанна не осмелилась заговорить о нем, чтобы не вызвать новых слез. Она только держала руку горничной и машинально повторяла:
     -- Все обойдется, все обойдется.
     Бедная девушка украдкой поглядывала на сиделку и вздрагивала от писка малыша; последние отголоски душившего ее горя вырывались порой судорожным всхлипыванием, а сдерживаемые слезы, как вода, клокотали у нее в горле.
     Жанна поцеловала ее еще раз и чуть слышно прошептала ей на ухо:
     -- Не беспокойся, голубушка, мы о нем позаботимся.
     Тут начался новый приступ плача, и Жанна поспешила уйти.
     Каждый день она приходила снова, и каждый день при виде ее Розали разражалась слезами.
     Ребенка отдали на воспитание по соседству.
     Жюльен между тем еле говорил с женой, словно затаил против нее лютую злобу, после того как она отказалась уволить горничную. Однажды он вернулся к этому вопросу, но Жанна вынула из кармана письмо, в котором баронесса просила, чтобы девушку немедленно прислали к ней" если ее не будут держать в Тополях. Жюльен в ярости заорал:
     -- Мать у тебя такая же сумасшедшая, как и ты!
     Но больше не настаивал. Через две недели родильница могла уже встать и вернуться к своим обязанностям.
     Как-то утром Жанна усадила ее, взяла за руки и сказала, испытующе глядя на нее:
     -- Ну, голубушка, расскажи мне все.
     Розали задрожала всем телом и пролепетала:
     -- Что, сударыня?
     -- От кого у тебя ребенок?
     Тут горничная снова отчаянно зарыдала и в полном смятении старалась высвободить руки, чтобы закрыть ими лицо.
     Но Жанна целовала и утешала ее, как она ни противилась.
     -- Ну, случилось несчастье. Что поделаешь, голубушка. Ты не устояла; не ты первая. Если отец ребенка женится на тебе, никто слова не скажет, и мы возьмем его в услужение вместе с тобой.
     Розали стонала, как под пыткой, и время от времени силилась вырваться и убежать.
     Жанна продолжала:
     -- Я понимаю, что тебе стыдно, но ведь ты видишь, я не сержусь и говорю с тобой ласково. А имя этого человека я спрашиваю для твоего же блага. Раз ты так убиваешься, значит, он бросил тебя, я не хочу допустить это. Ты понимаешь, Жюльен пойдет к нему, и мы заставим его жениться. А если вы будете оба жить у нас, мы уж не позволим ему обижать тебя.
     Тут Розали рванулась так резко, что выдернула свои руки из рук барыни, и, как безумная, бросилась прочь.
     За обедом Жанна сказала Жюльену:
     -- Я уговаривала Розали сказать мне имя ее соблазнителя. У меня ничего не вышло. Попытайся теперь ты, ведь должны же мы заставить этого негодяя жениться на ней.
     Жюльен сразу же вспылил:
     -- Ну, знаешь ли, мне уже надоела эта история. Ты решила оставить у себя эту девку -- дело твое, но меня, пожалуйста, не трогай.
     После родов Розали он стал как-то особенно раздражителен. Он взял себе за правило кричать, разговаривая с женой, как будто всегда был сердит на нее. Она же, наоборот, старалась избегать всяких стычек, говорила тихо, мягким, примирительным тоном и нередко плакала по ночам у себя в постели.
     Несмотря на постоянное раздражение, ее муж вернулся снова к любовным привычкам, оставленным после приезда в Тополя, и редко пропускал три ночи подряд, чтобы не переступить порога супружеской спальни.
     Розали скоро поправилась совсем и стала меньше грустить, хотя все время казалась испуганной, словно дрожала перед какой-то неведомой опасностью.
     Жанна еще два раза пыталась выспросить ее, и оба раза она убегала.
     Жюльен неожиданно стал приветливее; и молодая женщина, цепляясь за какие-то смутные надежды, повеселела, хотя и чувствовала иногда непривычное недомогание, о котором не говорила ни слова. Оттепели все не было, и целых пять недель небо, светлое днем, как голубой хрусталь, а ночью, точно инеем, запорошенное звездами по всему своему суровому ледяному простору, расстилалось над гладкой, застывшей, сверкающей пеленой снегов.
     Фермы, отгороженные от мира прямоугольниками дворов и завесами высоких деревьев, опушенных снегом, как будто уснули в своей белой одежде. Ни люди, ни животные не выглядывали наружу; только трубы домишек обнаруживали скрытую в них жизнь тоненькими столбиками дыма, поднимавшегося прямо вверх в морозном воздухе.
     Равнина, кустарники и деревья вдоль изгородей -- все, казалось, умерло, все было убито холодом. Время от времени слышно было, как трещали вязы, словно их деревянные кости ломались под корой; большая ветка отрывалась порою и падала, потому что лютый мороз леденил соки и рвал волокна дерева.
     Жанна не могла дождаться, чтобы снова повеяло теплом, так как приписывала холодной погоде все неопределенные недомогания, мучившие ее.
     Иногда она не могла ничего есть, всякая пища была ей противна; иногда у нее начинало бешено стучать сердце; иногда самые легкие кушанья вызывали у нее несварение желудка, а напряженно натянутые нервы держали ее в постоянном нестерпимом возбуждении.
     Однажды вечером термометр опустился еще ниже; Жюльен встал из-за стола, поеживаясь (в столовой никогда не топили как следует, потому что он экономил на дровах), и, потирая руки, шепнул:
     -- Хорошо будет спать вдвоем нынче ночью, правда, кошечка?
     Он смеялся своим прежним благодушным смехом, и Жанна бросилась ему на шею; но в этот вечер ей было до того не по себе, так все у нее болело, нервы были так необычайно взвинчены, что она тихонько попросила, целуя мужа в губы, оставить ее спать одну. В нескольких словах она рассказала ему о своем недомогании.
     -- Прошу тебя, дорогой мой, мне, право же, очень нездоровится. Завтра, наверно, будет лучше.
     Он не настаивал.
     -- Как хочешь, дорогая. Если ты больна, надо лечиться.
     И разговор перешел на другие темы.
     Она легла рано. Жюльен, против обыкновения, велел затопить камин в своей комнате. Когда ему доложили, что "горит хорошо", он поцеловал жену в лоб и ушел.
     Холод, казалось, пронизывал насквозь весь дом; промерзшие стены трещали, как будто пожимались от озноба, и Жанна вся дрожала в постели.
     Два раза она вставала, подбрасывала в огонь поленья и доставала платья, юбки, старую одежду, чтобы навалить все это на себя. Но согреться она не могла; ноги ее коченели, а от икр и до самых бедер их стягивали судороги, от которых она ворочалась с боку на бок и металась в сильнейшем возбуждении.
     В конце концов у нее стали стучать зубы; руки дрожали; грудь стеснило; сердце билось медленными глухими ударами и минутами совсем замирало; она задыхалась, ей недоставало воздуха.
     Безумный страх овладел ее душой, а нестерпимый холод прохватывал до мозга костей. Ничего подобного она еще не испытывала, ей казалось, что жизнь покидает ее, что она сейчас испустит дух.
     Она подумала: "Я умру... Я умираю... "
     В ужасе она вскочила с постели, позвонила Розали, подождала, позвонила еще, подождала снова, дрожа и коченея.
     Горничная не являлась. Должно быть, она спала тем первым крепким сном, который ничем не перебьешь, и Жанна, не помня себя, бросилась босиком по лестнице.
     Она поднялась неслышно, ощупью отыскала дверь, отворила ее, позвала: "Розали!" -- пошла вперед, наткнулась на кровать, пошарила по ней руками и убедилась, что она пуста. Пуста и холодна, как будто никто и не ложился в нее.
     С удивлением она подумала: "Что это? Опять гуляет где-то! Даже по такой погоде".
     Но в эту минуту сердце у нее вдруг бурно заколотилось, дыхание перехватило, и она, собрав последние силы, бросилась обратно, будить Жюльена.
     Она вбежала к нему стремительно, движимая уверенностью, что она сейчас умрет, и потребностью взглянуть на него прежде, чем потеряет сознание.
     При свете тлеющих углей она увидела на подушке рядом с головой мужа голову Розали.
     От ее крика оба вскочили. Мгновение она стояла неподвижно, ошеломленная таким открытием. Потом кинулась к себе в комнату, но испуганный голос Жюльена позвал ее: "Жанна!" -- и ей стало безумно страшно увидеть его, услышать его голос, выслушивать лживые объяснения, встретиться с ним взглядом. Она снова метнулась на лестницу и бросилась вниз.
     Она бежала теперь в темноте, рискуя скатиться по каменным ступенькам и разбиться насмерть. Ее гнало безудержное желание спрятаться, ничего больше не знать, никого больше не видеть.
     Очутившись внизу, она опустилась на ступеньку, босая, в одной рубашке, и сидела там как потерянная.
     Жюльен вскочил с постели и торопливо одевался. Она слышала его движения, шаги. Она поднялась, чтобы убежать от него. Вот он тоже спускается по лестнице и кричит: "Жанна, послушай же! "
     Нет, она не хотела слушать его, не хотела, чтоб он хоть пальцем коснулся ее; и она ринулась в столовую, как будто спасаясь от убийцы. Она искала выхода, убежища, темного угла, возможности укрыться от него. Она забилась под стол. Но он уже появился на пороге со свечой в руке, продолжая кричать: "Жанна!" -- и она снова, как заяц, пустилась наутек, шмыгнула в кухню, два раза обежала ее, точно животное, которое травят; а когда он и тут нагнал ее, она внезапно распахнула наружную дверь и бросилась в сад.
     Ее голые ноги временами по колени погружались в снег, и это леденящее прикосновение придавало ей силы отчаяния. Она не испытывала холода, хотя и была в одной рубашке; она вообще уже ничего не ощущала, настолько боль души притупила чувствительность тела, и она бежала, вся белая, как покрытая снегом земля.
     Она пробежала большую аллею, пересекла рощу" перепрыгнула ров и устремилась прямо по ланде.
     Луны не было, звезды искрились огненными зернами на черни неба, но равнина стояла светлая в своей тусклой белизне, в мертвенном оцепенении, в беспредельном безмолвии.
     Жанна шла быстро, не переводя дыхания, не сознавая ничего, не задумываясь ни над чем. И вдруг она очутилась на краю обрыва. Она разом инстинктивно остановилась и села в снег, опустошенная, без мысли, без воли.
     Из темной ямы перед ней, с невидимого и немого моря тянуло солоноватым запахом водорослей в час отлива.
     Долго сидела она так, в бесчувствии духовном и телесном, но вдруг начала отчаянно дрожать, как парус под ветром. Ноги, руки, пальцы неудержимо трепетали, сотрясались частой дрожью, и сознание в один миг вернулось к ней, ясное, беспощадное.
     И видения прошлого замелькали перед ее глазами: прогулка с ним в баркасе дяди Ластика, их разговор, зарождение любви, крестины лодки; потом она заглянула еще дальше назад -- вплоть до ночи своего приезда в Тополя, ночи, проведенной в мечтах. А теперь, боже ты мой, теперь! Жизнь ее разбита, счастье кончено, надежд больше нет, и ей представилось страшное будущее, полное мучений, измен и горя. Лучше умереть и сразу покончить со всем.
     Издалека донесся голос:
     -- Сюда, сюда, вот ее следы; скорее сюда!
     Это Жюльен разыскивал ее.
     О нет, она не хочет его видеть. В пропасти, прямо под нею, она улавливала теперь слабый шорох, еле слышный плеск моря о скалы.
     Она вскочила и вся вытянулась для прыжка. Отчаявшись в жизни и прощаясь с ней, она простонала последнее слово умирающих, последнее слово юношей-солдат, смертельно раненных в бою: "Мама! "
     И сразу мысль о маменьке мелькнула у нее; она представила себе материнские рыдания; представила себе отца на коленях перед ее изуродованным трупом и в одно мгновение пережила всю боль их отчаяния.
     Тогда она бессильно повалилась на снег и уже не пыталась бежать, когда Жюльен и дядя Симон в сопровождении Мариуса с фонарем схватили ее за руки и оттащили назад, потому что она была у самого края обрыва.
     Они делали с ней все, что хотели, она не могла даже пошевельнуться. Она чувствовала, как ее несли, как уложили в постель, а потом растирали горячими полотенцами; дальше память оставила ее, сознание исчезло.
     Потом ее стал мучить кошмар; но был ли это кошмар? Она лежит у себя в спальне. На дворе день, но она не может встать. Почему? Она сама не знает! Тут ей слышится шорох на полу, кто-то шуршит и скребется, и вдруг мышка, серенькая мышка пробегает по ее одеялу. Вслед за первой вторая, потом третья влезает ей на грудь, часто и быстро перебирая лапками. Жанне не было страшно, ей только хотелось поймать зверька, она вытянула руку, но не могла схватить его.
     А тут другие мыши, десятками, сотнями, тысячами полезли со всех сторон, карабкались по колонкам кровати, бегали по обоям, покрыли всю постель. Наконец они заползли под одеяло; Жанна чувствовала, как они скользили по ее коже, щекотали ей ноги, бегали вверх и вниз по всему телу. Она видела, как они пробирались по кровати от ног к ней на грудь; она отбивалась, стараясь схватить их, но ловила только воздух.
     Она раздражалась, хотела бежать, кричала, но ей казалось, что ее не пускают, что ее держат и не дают ей пошевелиться чьи-то сильные руки; чьи это были руки -- она не видела.
     Она не имела представления о времени. Должно быть, это длилось долго, очень долго.
     Потом настало пробуждение, томное, немощное и все же блаженное. Она была очень, очень слаба. Она открыла глаза и не удивилась, увидев у себя в комнате маменьку и рядом с ней какого-то незнакомого толстяка. Сколько было ей лет? Она не знала и этого, считала себя совсем маленькой и не помнила ничего, решительно ничего.
     Толстяк сказал:
     -- Смотрите, сознание возвращается.
     И маменька заплакала.
     А толстяк сказал еще:
     -- Ну, что вы, успокойтесь, баронесса, теперь я могу поручиться за исход. Только не заговаривайте с ней ни о чем; слышите, ни о чем. Пусть она поспит.
     И Жанне казалось, что она еще долго-долго пробыла в забытьи, впадая в глубокий сон всякий раз, как старалась собраться с мыслями; да она особенно и не старалась припоминать; должно быть, она смутно боялась той действительности, которая могла возникнуть в ее памяти.
     Но вот однажды она проснулась и возле своей постели увидела Жюльена, одного; и сразу все вспомнилось ей, как будто взвился занавес, за которым скрывалось прошлое.

/ Полные произведения / Мопассан Г. / Жизнь

Смотрите также по произведению "Жизнь":

• Краткое содержание