• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дюма А. / Королева Марго

Королева Марго [34/39]

Скачать полное произведение

    Генриху этот голос показался знакомым, а сделав несколько шагов, он узнал и лицо.
     - Ба! Да это вы, Болье! - сказал он. - За каким чертом вы сюда явились?
     - Государь! Я только что получил должность коменданта Венсеннской крепости.
     - Что ж, дорогой друг, ваш дебют делает вам честь: вы заполучили узника-короля - это отнюдь не плохо.
     - Простите, государь, - возразил Болье, - но до вас я уже принял двух дворян.
     - Каких? Ах, простите, быть может, я нескромен? В таком случае будем считать, что я ничего не сказал.
     - Ваше величество! У меня нет предписания соблюдать тайну. Это господин де Ла Моль и господин де Коконнас.
     - Ах, верно! Я видел, что они арестованы. Как эти несчастные дворяне переносят свое несчастье?
     - Совсем по-разному: один весел, другой печален; один распевает, другой вздыхает.
     - Кто же из них вздыхает?
     - Господин де Ла Моль, государь.
     - Честное слово, мне понятнее тот, кто вздыхает, чем тот, который распевает. Судя по тому, что я видел, тюрьма - место отнюдь не веселое. А на каком этаже их поместили?
     - На самом верхнем - на пятом.
     Генрих вздохнул. Ему самому хотелось попасть туда.
     - Что ж, господин де Болье, будьте любезны показать мне мою камеру. Я очень устал сегодня днем и потому так тороплюсь попасть в нее.
     - Пожалуйте, ваше величество, - сказал Болье, указывая на распахнутую дверь.
     - Номер второй, - прочел Генрих. - А почему не первый ?
     - Он уже предназначен, ваше величество.
     - Ага! Как видно, вы ждете узника познатнее меня!
     - Я не сказал, ваше величество, что этот номер предназначен для узника.
     - А для кого же?
     - Пусть ваше величество не настаивает, а то я вынужден буду промолчать и тем самым не оказать вам должного повиновения.
     - Ну, это Другое дело, - сказал Генрих и задумался глубже, чем прежде: номер первый явно заинтересовал его.
     Впрочем, комендант не изменил своей первоначальной вежливости. С бесконечными ораторскими изворотами он поместил Генриха в его камеру, принес тысячу извинений за возможные неудобства, поставил у двери двух солдат и вышел.
     - Теперь, пойдем к другим, - сказал комендант тюремщику.
     Тюремщик пошел первым. Они двинулись в обратный путь, прошли допросную палату, коридор и очутились опять у лестницы; следуя за своим проводником, де Болье поднялся на три этажа.
     Поднявшись тремя этажами выше, тюремщик открыл одну за другой три двери, каждая из которых была украшена двумя замками и тремя огромными засовами.
     Когда он начал отпирать третью дверь, из-за нее послышался веселый голос.
     - Эй! Черт побери! - крикнул голос. - Отпирайте скорее хотя бы для того, чтобы проветрить! Ваша печка до того нагрелась, что здесь того и гляди задохнешься!
     Коконнас, которого читатель, несомненно, уже узнал по его любимому ругательству, одним прыжком перемахнул пространство от своего места до двери.
     - Одну минутку, почтеннейший дворянин, - сказал тюремщик, - я пришел не для того, чтобы вас вывести, я пришел для того, чтобы войти к вам, а за мной идет господин комендант.
     - Господин комендант? Зачем? - спросил Коконнас.
     - Навестить вас.
     - Господин комендант делает мне много чести. Милости просим! - ответил Коконнас.
     Де Болье в самом деле вошел в камеру и сразу смахнул сердечную улыбку Коконнаса ледяной учтивостью, присущей комендантам крепостей, тюремщикам и палачам.
     - У вас есть деньги, сударь? - обратился он к узнику.
     - У меня? Ни одного экю, - ответил Коконнас.
     - Драгоценности?
     - Одно кольцо.
     - Разрешите вас обыскать?
     - Черт побери! - покраснев от гнева, воскликнул Коконнас. - Ваше счастье, что и я, и вы в тюрьме!
     - Все нужно претерпеть ради службы королю.
     - Так, значит, - возразил пьемонтец, - те почтенные люди, которые грабят на Новом мосту, служат королю так же, как и вы? Черт побери! До сих пор я был очень несправедлив, сударь, считая их ворами!
     - Всего наилучшего, сударь, - сказал Болье. - Тюремщик! Заприте господина де Коконнаса.
     Комендант ушел, забрав у Коконнаса перстень с великолепным изумрудом, который подарила ему герцогиня Неверская на память о своих зеленых глазах.
     - К другому, - выйдя из камеры, сказал комендант.
     Они миновали одну пустую камеру и снова привели в действие три двери, шесть замков и девять засовов, Когда последняя дверь отворилась, первое, что услышали посетители, был вздох.
     Эта камера была мрачнее той, из которой только что вышел де Болье. Четыре длинные узкие бойницы с решеткой прорезывали стену, все уменьшаясь, и слабо освещали это печальное обиталище. В довершение всего железные прутья перекрещивались достаточно искусно, чтобы глаз натыкался на тусклые линии решетки, и мешали узнику хотя бы сквозь бойницы видеть небо.
     Стрельчатые нервюры, выходившие из каждого угла камеры, постепенно соединялись в центре потолка и образовывали розетку.
     Ла Моль сидел в углу и даже не шевельнулся, как будто ничего не слышал.
     - Добрый вечер, господин де Ла Моль! - сказал Болье.
     Молодой человек медленно поднял голову, - Добрый вечер, сударь! - отозвался он.
     - Сударь! Я пришел обыскать вас, - продолжал комендант.
     - Не нужно, - ответил Ла Моль. - Я вам отдам все, что у меня есть.
     - А что у вас есть?
     - Около трехсот экю, вот эти драгоценности и кольца.
     - Давайте, сударь, - сказал комендант.
     - Вот они.
     Ла Моль вывернул карманы, снял кольца и вырвал из шляпы пряжку.
     - Больше ничего нет?
     - Ничего, насколько мне известно.
     - А это что висит у вас на шее на шелковом шнурке? - спросил комендант.
     - Это не драгоценность, сударь, это образок.
     - Дайте.
     - Как? Вы требуете?..
     - Мне приказано не оставлять вам ничего, кроме одежды, а образок не одежда.
     Ла Моль сделал гневное движение, которое, по контрасту с отличавшим его скорбным и величественным спокойствием, показалось страшным даже этим людям, привыкшим к бурным проявлениям чувств.
     Но он тотчас взял себя в руки.
     - Хорошо, сударь, - сказал он, - сейчас вы увидите то, что просите.
     Повернувшись, словно желая подойти ближе к свету, он вытащил мнимый образок, представлявший собой не что иное, как медальон, в который был вставлен чей-то портрет, вынул портрет из медальона и поднес его к губам. Несколько раз поцеловав его, он сделал вид, что уронил его на пол, и, изо всех сил ударив по нему каблуком, разбил на тысячу кусочков.
     - Сударь!.. - воскликнул комендант.
     Он наклонился и посмотрел, не может ли он спасти что-либо от вдребезги разбитого неизвестного предмета, который намеревался утаить от него Ла Моль, но миниатюра в буквальном смысле слова превратилась в пыль.
     - Король хотел получить эту драгоценность, - сказал Ла Моль, - но у него нет никаких прав на портрет, который был в нее вставлен. Вот вам медальон, можете его взять.
     - Сударь! Я буду жаловаться королю, - объявил Болье.
     Ни слова не сказав узнику на прощание, он вышел в бешенстве и предоставил запирать двери тюремщику.
     Тюремщик сделал несколько шагов к выходу, но, увидев, что Болье уже спустился по лестнице на несколько ступенек, вернулся и сказал Ла Молю:
     - Честное слово, сударь, я хорошо сделал, что предложил вам сразу же вручить мне сто экю за то, чтобы я дал вам поговорить с вашим товарищем, а если бы вы мне их не дали, комендант забрал бы их вместе с этими тремястами, и уж тогда совесть не позволила бы мне что-нибудь для вас сделать. Но вы заплатили мне вперед, а я обещал вам, что вы увидитесь с вашим приятелем... Идемте... Честный человек держит слово... Только, если можно, не столько ради себя, сколько ради меня, не говорите о политике.
     Ла Моль вышел из камеры и очутился лицом к лицу с Коконнасом, ходившим взад и вперед широкими шагами по середине своей камеры.
     Они бросились друг к Другу в объятия.
     Тюремщик сделал вид, что утирает набежавшую слезу, и вышел сторожить, чтобы кто-нибудь не застал узников вместе, или, вернее, чтобы не застали на месте преступления его самого.
     - А-а! Вот и ты! - сказал Коконнас. - Этот мерзкий комендант заходил к тебе?
     - Как и к тебе, я думаю.
     - И отобрал у тебя все?
     - Как и у тебя.
     - Ну, у меня-то было немного - перстень Анриетты, вот и все.
     - А наличные деньги?
     - Все, что у меня было, я отдал этому доброму малому - нашему тюремщику, чтобы он устроил нам свидание.
     - Ах, вот как! - сказал Ла Моль. - Сдается мне, что он брал обеими руками.
     - Стало быть, ты тоже ему заплатил?
     - Я дал ему сто экю.
     - Как хорошо, что наш тюремщик негодяй!
     - Еще бы! За деньги с ним можно будет делать все что угодно, а надо надеяться, в деньгах у нас недостатка не будет.
     - Теперь скажи: ты понимаешь, что с нами произошло?
     - Прекрасно понимаю... Нас предали.
     - И предал этот гнусный герцог Алансонский. Я был прав, когда хотел свернуть ему шею.
     - Так ты полагаешь, что дело наше серьезное?
     - Боюсь, что да.
     - Так что можно опасаться.., пытки?
     - Не скрою от тебя, что я уже думал об этом.
     - Что ты будешь говорить, если дойдет до этого?
     - А ты?
     - Я буду молчать, - заливаясь лихорадочным румянцем, ответил Ла Моль.
     - Ты ничего не скажешь?
     - Да, если хватит сил.
     - Ну, а я, ручаюсь тебе: если со мной учинят такую подлость, я много чего наговорю! - сказал Коконнас.
     - Но чего именно? - живо спросил Ла Моль.
     - О, будь покоен, я наговорю такого, что господин д'Алансен на некоторое время лишится сна.
     Ла Моль хотел ответить, но в это время тюремщик, без сомнения услышавший какой-то шум, втолкнул друзей в их камеры и запер за ними двери. Глава 5 ВОСКОВАЯ ФИГУРКА
     Уже восемь дней Карл был пригвожден к постели лихорадочной слабостью, перемежавшейся сильными припадками, похожими на падучую болезнь. Иногда во время таких припадков он испускал дикие крики, которые с ужасом слушали телохранители, стоявшие на страже в передней, и которые гулким эхом разносились по древнему Лувру, уже встревоженному зловещими слухами. Когда припадки проходили, Карл, сломленный усталостью, с потухшими глазами, падал на руки кормилицы, храня молчание, в котором чувствовалось одновременно и презрение, и ужас.
     Рассказывать о том, как мать и сын, не поверяя друг другу своих чувств, не только не встречались, но даже избегали Друг друга; рассказывать о том, как Екатерина Медичи и герцог Алансонский вынашивали в уме зловещие замыслы, - это все равно что пытаться изобразить тот омерзительный клубок, который шевелится в гнезде гадюки.
     Генрих сидел под замком у себя в камере, и на свидание с ним, по его личной просьбе к Карлу, не получил разрешения никто, даже Маргарита. В глазах всех это была полная немилость. Екатерина и герцог Алансонский дышали свободнее, считая Генриха погибшим, а Генрих ел и пил спокойнее, надеясь, что о нем забыли.
     Ни один человек при дворе не подозревал об истинной причине болезни короля. Мэтр Амбруаз Паре и его коллега Мазилло, приняв следствие за причину, нашли у него воспаление желудка, и только. Вследствие этого они прописывали мягчительные средства, лишь помогавшие действию того особого питья, которое назначил королю Рене. Карл принимал его из рук кормилицы три раза в день и оно составляло основное его питание.
     Ла Моль и Коконнас находились в Венсенне в одиночных камерах под строгим надзором. Маргарита и герцогиня Неверская раз десять пытались проникнуть к ним или по крайней мере передать им записку, но все было тщетно.
     Однажды утром Карл, которому становилось то лучше, то хуже, почувствовал себя бодрее и пожелал, чтобы к нему впустили весь двор, который, по обычаю, являлся к королю каждое утро, хотя вставания теперь не было. Таким образом, двери отворились, и все могли заметить - по бледности щек, по желтизне лба цвета слоновой кости, по лихорадочному блеску ввалившихся и обведенных черными кругами глаз - то страшное разрушение, какое произвела в Карле неведомая болезнь, поразившая молодого монарха.
     Королевская опочивальня быстро наполнилась любопытными и корыстными придворными.
     Екатерину, герцога Алансонского и Маргариту известили о том, что король принимает.
     Все трое пришли порознь, один вслед за другим. Спокойная Екатерина, улыбавшийся герцог Алансонский и подавленная Маргарита..
     Екатерина села у изголовья сына, не заметив взгляда, каким он ее встретил.
     Герцог Алансонский встал у изножия кровати.
     Маргарита оперлась на стол и, посмотрев на бледный лоб, исхудалое лицо и ввалившиеся глаза брата, не могла удержать ни вздоха, ни слез.
     Карл, от которого ничто не ускользало, увидел ее слезы, услышал ее вздох и незаметно сделал Маргарите знак головой.
     Благодаря этому едва заметному знаку лицо несчастной королевы Наваррской прояснилось - Генрих ничего не успел, а быть может, и не захотел сказать ей.
     Она боялась за мужа и трепетала за возлюбленного.
     За себя она нисколько не опасалась:, она слишком хорошо знала Ла Моля и была уверена, что может на него положиться.
     - Ну как вы себя чувствуете, мой милый сын? - спросила Екатерина.
     - Лучше, матушка, лучше.
     - А что говорят ваши врачи.?
     - Мои врачи? О, это великие ученые! - разразившись хохотом, сказал Карл, - По правде говоря, я получаю величайшее удовольствие, когда слушаю, как они обсуждают мою болезнь. Кормилица! Дай мне попить.
     Кормилица принесла Карлу чашку с обычным его питьем.
     - Что же они дают вам принимать, сын мой?
     - Ах, сударыня, да кто же знает, что они там стряпают? - ответил король и с жадностью проглотил питье.
     - Было бы превосходно, - заговорил Франсуа, - если бы брат мог встать и выйти на солнце; охота, которую он так любит, подействовала бы на него как нельзя лучше.
     - Да, - подтвердил Карл с усмешкой, разгадать значение которой герцог был бессилен, - только в последний раз она подействовала на меня как нельзя хуже.
     Карл произнес эти слова таким странным тоном, что разговор, в котором не принимали участия присутствующие, на этом оборвался. Карл чуть кивнул головой. Придворные поняли, что прием окончен, и вышли один за другим.
     Герцог Алансонский сделал движение, чтобы подойти к брату, но какое-то непонятное чувство остановило его. Он поклонился и вышел.
     Маргарита схватила исхудавшую руку, которую протягивал ей брат, стиснула ее, поцеловала и тоже ушла.
     - Милая Марго! - прошептал Карл.
     Одна Екатерина продолжала сидеть у изголовья. Оставшись с ней наедине, Карл отодвинулся к проходу между стеной и кроватью с тем чувством ужаса, которое заставляет нас отступить перед змеей.
     У Карла, которому многое объяснили признания Рене и, быть может, еще больше размышления в тишине, не осталось даже такого счастья, как сомнение.
     Он отлично знал, отчего он умирает.
     И потому, когда Екатерина подошла к его постели и протянула ему руку, такую же холодную, как ее взгляд, он вздрогнул от страха.
     - Вы остаетесь, матушка? - спросил он.
     - Да, сын мой, - ответила Екатерина, - мне надо поговорить с вами о важных вещах.
     - Говорите, - сказал Карл, отодвигаясь еще дальше.
     - Государь! - заговорила королева. - Вы утверждали сейчас, что ваши врачи - великие ученые...
     - Я и сейчас это утверждаю.
     - Но что же они делают с тех пор, как вы заболели?
     - По правде говоря, ничего... Но если бы вы слышали, что они говорили... Честное слово, стоит заболеть ради того, чтобы послушать их лекции.
     - В таком случае, сын мой, вы позволите мне сказать вам одну вещь?
     - Ну конечно! Говорите, матушка.
     - Я подозреваю, что все эти великие ученые ничего не понимают в вашей болезни.
     - В самом деле?
     - Быть может, они и видят следствия, но причина им непонятна.
     - Возможно, - сказал Карл, не понимая, к чему клонит мать.
     - Таким образом, они лечат симптомы, вместо того чтобы лечить болезнь.
     - Клянусь душой, по-моему, вы правы, матушка! - воскликнул изумленный Карл.
     - Так вот, сын мой, - продолжала Екатерина, - мое сердце и благо государства не могут вынести, чтобы вы болели так долго, а кроме того, болезнь может в конце концов тяжело повлиять на ваше душевное состояние, - вот почему я собрала самых сведущих ученых.
     - В медицинской науке?
     - Нет, в науке более глубокой, в науке, которая позволяет проникнуть не Только в тело, но и в Душу.
     - Превосходная наука, - заметил Карл. - Почему только этой науке не обучают королей!.. Так, значит, ваши изыскания привели к какому-то результату? - спросил он.
     - Да.
     - К какому же?
     - К тому, какого я ожидала, и сейчас я принесла вам, ваше величество, средство, которое должно исцелить и ваше тело, и ваш дух.
     Карл вздрогнул. Он подумал, что мать, находя, что он умирает слишком долго, решила сознательно закончить то, что начала, сама того не зная.
     - Где же оно, это самое средство? - спросил Карл, приподнявшись на локте и глядя на мать.
     - Оно в самой болезни, - ответила Екатерина.
     - В чем же заключается болезнь?
     - Выслушайте меня, сын мой, - сказала Екатерина. - Вы когда-нибудь слышали о том, что бывают тайные враги, месть которых убивает жертву на расстоянии?
     - Железом или ядом? - спросил Карл, ни на секунду не спуская глаз с бесстрастного лица матери.
     - Нет, средствами, не менее надежными и не менее страшными.
     - Объяснитесь!
     - Верите ли вы, сын мой, в действие кабалистики и магии? - спросила флорентийка.
     Карл сдержал недоверчивую, презрительную улыбку.
     - Твердо верю, - ответил он.
     - Так вот, это и есть источник ваших страданий, - поспешно произнесла Екатерина. - Некий враг вашего величества, не смея покуситься на вас прямо, замыслил погубить вас тайно. Против особы вашего величества он направил заговор, тем более страшный, что у него не было сообщников, и потому таинственные нити этого заговора до сих пор оставались неуловимыми.
     - Честное слово, так оно и есть! - ответил Карл, возмущенный этой хитроумной ложью.
     - А вы поищите получше, сын мой, - сказала Екатерина, - вспомните некоторые попытки к бегству, которое должно было обеспечить безнаказанность убийце.
     - Убийце? - воскликнул Карл. - Вы говорите - убийце? Стало быть, меня пытались убить, матушка?
     Екатерина лицемерно закатила сверкающие глаза под свои морщинистые веки.
     - Да, сын мой. Вы, быть может, и сомневаетесь в этом, но я-то знаю наверно.
     - Я никогда не сомневаюсь в том, что говорите мне вы, - язвительно произнес Король. - Каким же способом пытались меня убить? Мне это очень интересно!
     - С помощью магии, сын мой.
     - Объяснитесь, матушка, - сказал Карл, движимый отвращением к роли наблюдателя, которую ему приходилось играть.
     - Если бы заговорщик, которого я вам назову.., и которого в глубине души вы, ваше величество, уже назвали сами.., если бы он, всецело полагаясь на свои батареи , и будучи уверен в успехе, успел скрыться, быть может, никто не узнал бы причину страданий вашего величества, но, к счастью, государь, вас оберегал ваш брат.
     - Какой брат? - спросил Карл.
     - Ваш брат Алансон.
     - Ах да, верно! Я все забываю, что у меня есть брат, - с горьким смехом прошептал Карл. - Так вы говорите...
     - Я говорю, что, к счастью, он раскрыл вашему величеству внешнюю сторону заговора. Но он, неопытное дитя, искал лишь следов обыкновенного заговора, только доказательств бегства молодого человека, я же искала доказательств дела, гораздо более серьезного, потому что я знаю, сколь велик ум этого преступника.
     - Вот как! А ведь похоже на то, матушка, что вы говорите о короле Наваррском? - спросил Карл - ему хотелось посмотреть, до каких пределов дойдет флорентийское притворство.
     Екатерина лицемерно опустила глаза.
     - Если не ошибаюсь, я приказал арестовать его и отправить в Венсенн за бегство, о котором вы упомянули, - продолжал король, - а он, значит, оказался еще преступнее, чем я думал?
     - Вы чувствуете, как треплет вас лихорадка? - спросила Екатерина.
     - Да, конечно, - нахмурив брови, ответил Карл.
     - Вы чувствуете страшный жар, который сжигает вам внутренности и сердце?
     - Да, - все более мрачнея, ответил Карл.
     - А острые боли а голове, которые, как стрелы, ударяют вам в глаза и через них проникают в мозг?
     - Да, да! О, я прекрасно это чувствую! О-о! Вы отлично описываете мою болезнь!
     - А ведь все это очень просто, - сказала флорентинка. - Смотрите...
     И тут она вытащила из-под накидки какой-то предмет и подала его королю.
     Это была фигурка из желтоватого воска дюймов в шесть высотой. На фигурке было платье с золотыми звездочками, а поверх платья королевская мантия, тоже сделанная из воска.
     - Но при чем тут статуэтка? - спросил Карл.
     - Посмотрите, что у нее на голове! - сказала Екатерина.
     - Корона, - ответил Карл.
     - А в сердце?
     - Иголка.
     - Разве вы не узнаете себя, государь?
     - Себя?
     - Да, себя, в короне и мантии.
     - А кто сделал эту фигурку? - спросил Карл, утомленный этой комедией. - Разумеется, король Наваррский?
     - Ничего подобного, государь.
     - Ничего подобного?.. Тогда я вас не понимаю.
     - Я говорю "нет", - возразила Екатерина, - так как вы, ваше величество, могли бы подумать, что он сделал ее сам. Я сказала бы "да", если бы вы, ваше величество, задали мне вопрос по-другому.
     Карл не ответил. Он пытался проникнуть во все тайники этой темной души, которая все время закрывалась перед ним в то самое мгновение, когда он полагал, что уже готов прочитать ее.
     - Государь! - продолжала Екатерина. - Стараниями вашего генерального прокурора Лагеля эта статуэтка была найдена на квартире человека, который во время соколиной охоты держал наготове запасную лошадь для короля Наваррского.
     - У де Ла Моля? - спросил Карл.
     - Да, у него! Взгляните, пожалуйста, еще раз на стальную иглу, которая пронзает сердце, и вы увидите, какая буква написана на вставленной в ушко бумажке.
     - Я вижу букву "М", - ответил Карл.
     - Это значит смерть - такова магическая формула, государь. Злоумышленник пишет, чего он желает, когда наносит эту самую ранку. Если бы он хотел поразить вас безумием, как это сделал герцог Бретонский с Карлом Шестым, он вонзил бы иголку в голову и вместо "М" написал "F" <La mort - смерть, la folie - безумие (франц.).>.
     - Итак, - сказал Карл IX, - вы полагаете, матушка, что на мою жизнь покусился Ла Моль?
     - Да.., постольку, поскольку покушается на чье-либо сердце кинжал, но ведь кинжал держит чья-то рука, которая его и направляет.
     - Так это и есть причина моей болезни? Значит, как только чары будут уничтожены, мой недуг пройдет? Но каким образом этого достичь? - спрашивал Карл. - Вы-то, конечно, это знаете, моя добрая матушка, - ведь вы занимаетесь этим всю жизнь, а я в отличие от вас полный невежда и в кабалистике, и в магии.
     - Смерть злоумышленника разрушает чары. В тот день, когда чары будут разрушены, пройдет и болезнь. Все это очень просто, - отвечала Екатерина.
     - Вот как? - удивленно спросил Карл.
     - Неужели вы этого не знаете?
     - Разумеется, нет! Я не колдун, - сказал король.
     - Но теперь-то вы убедились в этом, ваше величество? - спросила Екатерина.
     - Конечно.
     - Эта убежденность победит вашу тревогу?
     - Победит окончательно.
     - Вы это говорите из любезности?
     - Нет, матушка, от души. Лицо Екатерины разгладилось.
     - Слава Богу! - воскликнула она; можно было подумать, что она верит в Бога.
     - Да, слава Богу! - насмешливо повторил Карл. - Теперь я знаю, кто виновник моего недуга и, следовательно, кого надо наказать.
     - И мы накажем...
     - Господина де Ла Моля: ведь вы сказали, что виновник - он?
     - Я сказала, что он был орудием.
     - Хорошо, сначала Ла Моля - это самое главное, - ответил Карл. - Приступы, которым я подвержен, могут вызвать в нашем окружении опасные подозрения. Чтобы открыть истину, необходимо срочно все осветить.
     - Итак, господин де Ла Моль?..
     - ..прекрасно подходит мне как виновник, я согласен. Начнем с него, а если у него есть сообщник, он его выдаст.
     - Да, - прошептала Екатерина, - а если он не выдаст, то его заставят это сделать. У нас есть для этого средства, которые действуют безотказно.
     Затем она встала и громко спросила Карла:
     - Итак, государь, вы позволяете начать следствие?
     - Чем раньше, тем лучше, матушка, - ответил Карл, - такова моя воля.
     Екатерина пожала руку сыну, не поняв, почему нервно вздрогнула его рука, пожимавшая ей руку, и вышла, не услышав язвительного смеха короля, а за ним глухого, страшного проклятия. ! Король спросил себя: не опасно ли предоставлять свободу действий этой женщине, которая в несколько часов может натворить таких дел, которых уже не поправишь?
     Но в ту минуту, когда он смотрел на портьеру, опускавшуюся за Екатериной, он услыхал подле себя легкий шорох и, обернувшись, увидел Маргариту - она приподняла стенной ковер, закрывавший коридор, который вел в комнату кормилицы.
     Бледность Маргариты, ее блуждающий взгляд, ее тяжело дышавшая грудь выдавали страшное волнение.
     - Государь, государь! - воскликнула Маргарита, бросаясь к постели брата. - Вы же знаете, что она лжет!
     - Кто "она"? - спросил Карл.
     - Слушайте, Карл! Это, разумеется, ужасно - обвинять родную мать! Но я подумала, что она осталась у вас затем, чтобы погубить их окончательно. Клянусь вам жизнью, моей и вашей, клянусь душой нас обоих, что она лжет!
     - Погубить?! Кого она хочет погубить?.. Оба инстинктивно говорили шепотом; можно было подумать, что они боятся услыхать самих себя.
     - Прежде всего Анрио, вашего Анрио, который вас любит и который предан вам, как никто в мире.
     - Ты так думаешь, Марго? - спросил Карл.
     - Государь! Я в этом уверена!
     - Я тоже, - отозвался Карл.
     - Но если вы в этом уверены, брат мой, - с удивлением сказала Маргарита, - почему же вы приказали его арестовать и посадить в Венсенн?
     - Потому что он сам просил меня об этом.
     - Он сам вас просил, государь?
     - Да, Анрио человек своеобразный. Быть может, он ошибается, но, быть может, он и прав: одно из его соображений заключается в том, что ему безопаснее быть у меня в немилости, чем в милости, дальше от меня, чем ближе, в Венсенне, чем в Лувре.
     - Ах, вот как! Понимаю, - сказала Маргарита. - Так он там в безопасности?
     - Еще бы! Что может быть безопаснее для человека, за жизнь которого Болье отвечает мне головой?
     - Спасибо, брат мой, спасибо за Генриха! Но...
     - Но что?
     - Но там есть и другой человек, государь... Быть может, я виновата, что он мне небезразличен, но он мне небезразличен, вот и все.
     - Кто же этот человек?
     - Государь! Пощадите меня... Я едва ли посмела бы назвать его имя моему брату.., и не посмею назвать его королю.
     - Это де Ла Моль? - спросил Карл.
     - Да! - ответила Маргарита. - Однажды вы хотели убить его, государь, и только чудом он избежал вашей королевской мести.
     - А ведь это было, Маргарита, когда он был виновен только в одном преступлении, но теперь, когда он совершил два...
     - Государь! Во втором он не виновен.
     - Бедная Марго! Разве ты не слышала, что говорила наша добрая матушка? - спросил Карл.
     - Карл! Я же сказала вам, что она лжет, - понизив голос, ответила Маргарита.
     - Вам, может быть, не известно о существовании некоей восковой фигурки, изъятой у де Ла Моля?
     - Конечно, известно, брат мой.
     - И то, что эта фигурка проколота иглой в сердце, и то, что к этой иголке прикреплен флажок с буквой "М"?
     - И это я знаю.
     - И то, что у этой фигурки на плечах королевская мантия, а на голове королевская корона?
     - Все знаю.
     - Что же вы на это скажете?
     - Скажу, что эта фигурка с королевской мантией на плечах и с королевской короной на голове изображает женщину, а не мужчину.
     - Вот что! - сказал Карл. - А игла, пронзающая сердце?
     - Это чародейство, которое должно пробудить любовь женщины, а не колдовство, которое должно убить мужчину.
     - А буква "М"?
     - Она означает вовсе не смерть, как говорила вам королева-мать.
     - Что же она означает? - спросил Карл.
     - Она означает.., означает имя женщины, которую любил де Ла Моль.
     - А как зовут эту женщину?
     - Эту женщину зовут Маргарита, брат мой, - сказала королева Наваррская, падая на колени перед постелью короля; она взяла его руку в свои и прижала к этой руке залитое слезами лицо.
     - Тише, сестра! - произнес Карл, оглядевшись вокруг сверкавшими из-под сдвинутых бровей глазами. - Ведь если слышали вы, то и вас могут услышать!
     - Мне все равно! - ; поднимая голову, воскликнула Маргарита. - Пусть меня слышит хоть весь свет! Я всему свету скажу, что подло, воспользовавшись любовью дворянина, марать его честное имя подозрением в убийстве!
     - Марго! А если я скажу тебе: я знаю так же хорошо, как ты, что правда и что неправда?
     - Брат!
     - Если я скажу тебе, что де Ла Моль невиновен? , - Так вы это знаете?
     - Если я скажу тебе, что знаю настоящего виновника?
     - Настоящего виновника? - воскликнула Маргарита. - Так, значит, преступление все же совершено?
     - Да. Вольно или невольно, но преступление совершено.
     - Против вас?
     - Против меня.
     - Не может быть!
     - Не может быть?.. Посмотри на меня, Марго. Молодая женщина вгляделась в брата и вздрогнула, увидев, как он бледен.
     - Марго! Мне не прожить и трех месяцев, - сказал Карл.
     - Вам, брат мой? Тебе, мой Карл? - воскликнула сестра.
     - Марго! Меня отравили. Маргарита вскрикнула.
     - Молчи, - сказал Карл, - необходимо, чтобы все думали, будто я умираю от колдовства.
     - - Но ведь вы знаете виновника?
     - Знаю.
     - Вы сказали, что это - не Ла Моль?
     - Нет, не он.
     - Конечно, это и не Генрих!.. Боже правый! Неужели это...

/ Полные произведения / Дюма А. / Королева Марго

Смотрите также по произведению "Королева Марго":

• Краткое содержание
• Характеристика героев