Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Островский Н.А. / Как закалялась сталь

Как закалялась сталь [15/23]

  Скачать полное произведение

    - А вот и он, - заметила Анна. Действительно, к ним шел секретарь райкомпарта. Окунев побежал ему навстречу:
     - Идем, отец, за кулисы, я тебе одного твоего знакомца покажу. Вот удивишься!
     - Чего там еще? - буркнул старик, пыхнув папироской, но Окунев уже тащил его за руку.
     ...Колокольчик в руке Окунева так отчаянно дребезжал, что даже заядлые говоруны поспешили прекратить разговоры.
     За спиной Токарева в пышной рамке из зеленой хвои львиная голова гениального создателя "Коммунистического манифеста". Пока Окунев открывал собрание, Токарев смотрел на стоявшего в проходе кулис Корчагина.
     - Товарищи! Прежде чем приступить к обсуждению очередных задач организации, здесь вне очереди попросил слово один товарищ, и мы с Токаревым думаем, что ему слово надо дать.
     Из зала понеслись одобряющие голоса, и Окунев выпалил:
     - Слово для приветствия предоставляется Павке Корчагину!
     Из ста человек в зале не менее восьмидесяти знали Корчагина, и когда на краю рампы появилась знакомая фигура и высокий бледный юноша заговорил, в зале его встретили радостными возгласами и бурными овациями.
     - Дорогие товарищи!
     Голос Корчагина ровный, но скрыть волнение не удалось.
     - Случилось так, друзья, что я вернулся к вам и занимаю свое место в строю. Я счастлив, что вернулся. Я здесь вижу целый ряд моих друзей. Я у Окунева читал, что у нас на Соломенке на треть стало больше новых братишек, что в мастерских и в депо зажигалочникам крышка и что с паровозного кладбища тянут мертвецов в "капитальный". Это значит, что страна наша вновь рождается и набирает силы. Есть для чего жить на свете! Ну, разве я мог в такое время умереть! - И глаза Корчагина заискрились в счастливой улыбке.
     Под крики приветствий Корчагин спустился в зал, направляясь к месту, где сидели Борхарт и Таля. Быстро пожал несколько рук. Друзья потеснились, и Корчагин сел. На его руку легла рука Тали и крепко-крепко сжала ее.
     Широко раскрыты глаза Анны, чуть вздрагивают ресницы, и в ее взгляде удивление и привет.
     Скользили дни. Их нельзя было назвать буднями. Каждый день приносил что-нибудь новое, и, распределяя утром свое время, Корчагин с огорчением отмечал, что времени в дне мало и что-то из задуманного остается недоделанным.
     Павел поселился у Окунева. Работал в мастерских помощником электромонтера.
     Павел долго спорил с Николаем, пока уговорил его согласиться на временный отход от руководящей работы.
     - У нас людей не хватает, а ты хочешь прохлаждаться в цехе. Ты мне на болезнь не показывай, я и сам после тифа месяц с палкой в райком ходил. Я ведь тебя, Павка, знаю, тут - не это. Ты мне скажи про самый корень, - наступал на него Окунев.
     - Корень, Коля, есть: хочу учиться.
     Окунев торжествующе зарычал:
     - А-а!.. Вот око что! Ты хочешь, а я, по-твоему, нет? Это, брат, эгоизм. Мы, значит, колесо будем вертеть, а ты - учиться? Нет, миленький, завтра же пойдешь в оргинстр.
     Но после долгой дискуссии Окунев сдался;
     - Два месяца не трону, знай мою доброту. Но ты с Цветаевым не сработаешься, у него большое самомнение.
     Возвращение Корчагина в мастерские Цветаев встретил настороженно. Он был уверен, что с приходом Корчагина начнется борьба за руководство, и, болезненно самолюбивый, приготовлялся к отпору. Но в первые же дни он убедился в ошибочности своих предположений. Узнав о намерении бюро коллектива ввести его в свой состав, Корчагин сам пришел в комнату отсекра и, ссылаясь на договоренность с Окуневым, убедил снять этот вопрос с повестки. В цеховой ячейке комсомола Корчагин взял на себя кружок политграмоты, но работы в бюро не добивался. И все же, несмотря на официальный отход от руководства, влияние Павла чувствовалось во всей работе коллектива. Незаметно, дружески он не раз выводил Цветаева из затруднительного положения.
     Как-то раз, зайдя в цех, Цветаев с удивлением наблюдал, как вся молодежная ячейка и десятка три беспартийных ребят мыли окна, чистили машины, соскребая с них долголетнюю грязь, вытаскивая на двор лом и хлам. Павел ожесточенно тер огромной шваброй залитый мазутом и жиром цементный пол.
     - С чего это вы прихорашиваетесь? - недоуменно спросил Павла Цветаев.
     - Не хотим работать в грязи. Тут двадцать лет никто не мыл, мы за неделю сделаем цех новым, - кратко ответил ему Корчагин.
     Цветаев, пожав плечами, ушел. Электротехники не успокоились на этом и принялись за двор. Этот большой двор издавна был свалочным местом. Чего там только не было! Сотни вагонных скатов, целые горы ржавого железа, рельсы, буфера, буксы - несколько тысяч тонн металла ржавело под открытым небом. Но наступление на свалку приостановила администрация:
     - Есть более важные задачи, а со двором на нас не каплет.
     Тогда электрики вымостили кирпичами площадку у входа в свой цех, укрепив на ней проволочную сетку для очистки грязи с обуви, и на этом остановились. Но внутри цеха уборка продолжалась по вечерам после работы. Когда через неделю сюда зашел главный инженер Стриж, цех был весь залит светом. Огромные окна с железными переплетами рам, освобожденные от вековой пыли, смешанной с мазутом, открыли путь солнечным лучам, и те, проникая в машинный зал, ярко отражались в начищенных медных частях дизелей. Тяжелые части машин были выкрашены зеленой краской, и даже на спицах колес кто-то заботливо вывел желтые стрелки.
     - М-мда... - удивился Стриж.
     В дальнем углу цеха несколько человек заканчивали работы. Стриж прошел туда. Навстречу ему с банкой, наполненной разведенной краской, шел Корчагин.
     - Подождите, милейший, - остановил его инженер. - То, что вы делаете, я одобряю. Но кто дал вам краску? Ведь я запретил без моего разрешения расходовать ее - дефицитный материал. Покраска частей паровоза важней того, что вы делаете.
     - А краску мы добыли из выброшенных красильных банок. Два дня возились над старьем и наскребли фунтов двадцать пять. Здесь все по закону, товарищ технорук.
     Инженер еще раз хмыкнул, но уже смущенно:
     - Тогда, конечно, делайте. М-мда... Все-таки интересно... Чем объяснить такое, как это выразиться, добровольное стремление к чистоте в цехе? Ведь это вы проделали в нерабочее время?
     Корчагин уловил в голосе технорука нотки искреннего недоумения.
     - Конечно. А вы как же думали?
     - Да, но...
     - Вот вам и "но", товарищ Стриж. Кто вам сказал, что большевики оставят эту грязь в покое? Подождите, мы это дело раскачаем шире. Вам еще будет на что посмотреть и подивиться.
     И, осторожно обходя инженера, чтобы не мазнуть его краской, Корчагин пошел к двери.
     Вечерами допоздна Корчагин застревал в публичной библиотеке. Он завел здесь прочное знакомство со всеми тремя библиотекаршами и, пуская в ход все средства пропаганды, получил наконец желанное право свободного просмотра книг. Подставив лесенку к огромным книжным шкафам, Павел часами просиживал на ней, перелистывая книгу за книгой в поисках интересного и нужного, В большинстве книги были старые. Новая литература скромно умещалась в одном небольшом шкафу. Здесь были собраны случайно попавшие брошюры периода гражданской войны, "Капитал" Маркса, "Железная пята" и еще несколько книг. Среди старых книг Корчагин нашел роман "Спартак". Осилив его в две ночи, Павел перенес книгу в шкаф и поставил рядом со стопкой книг М. Горького. Такое перетаскивание наиболее интересных и близких ему книг продолжалось все время.
     Библиотекарши этому не мешали - им было безразлично.
     В комсомольском коллективе однообразное спокойствие было резко нарушено незначительным, как сначала показалось, происшествием: член бюро ячейки среднего ремонта Костька Фидин, курносый, с исцарапанным оспой лицом, медлительный парнишка, сверля железную плиту, сломал дорогое американское сверло. Сломал по причине своей возмутительной халатности. Даже хуже - почти нарочно. Произошло это утром. Старший мастер среднего ремонта Ходоров предложил Костьке просверлить в плите несколько дыр. Костька сначала отказывался, но под нажимом мастера взял плиту и стал сверлить. Ходорова в цехе не любили за придирчивую требовательность. Он когда-то был меньшевиком. В общественной жизни не принимал никакого участия, на комсомольцев смотрел косо, но свое дело знал прекрасно и свои обязанности выполнял добросовестно. Мастер заметил, что сверлит "на сухую", не заливая сверло маслом. Мастер торопливо подошел к сверлильному станку и остановил его.
     - Ты что, ослеп, что ли, или вчера пришел сюда?! - закричал он на Костьку, зная, что сверло неизбежно выйдет из строя при таком обращении.
     Но Костька облаял мастера и опять пустил станок. Кодеров пошел жаловаться к начальнику цеха, а Костька, не остановив станка, побежал искать масленку, чтобы к приходу администрации все было в порядке. Пока он нашел масленку и вернулся, сверло уже сломалось. Начальник цеха подал рапорт об увольнении Фидина. Бюро комсомольской ячейки вступилось за Костьку, опираясь на то, что Ходоров зажимает молодежный актив. Администрация настаивала, и разбор дела перешел в бюро коллектива. Отсюда и началось.
     Из пяти членов бюро трое были за то, чтобы Костьке вынести выговор и, перевести его на другую работу. Среди них был Цветаев. Двое же вообще не считали Костьку виноватым.
     Заседание бюро происходило в комнате Цветаева. Здесь стоял большой стол, покрытый красной материей, несколько длинных скамеек и табуреток, собственноручно сделанных ребятами из столярной мастерской, по степам портреты вождей, позади стола во всю стену развернутое знамя коллектива.
     Цветаев был "освобожденный работник". Кузнец по профессии, он благодаря своим способностям за последние четыре месяца выдвинулся на руководящую работу в молодежном коллективе. Вошел членом в бюро райкомола и в состав губкома. Кузнечил он на механическом заводе, в мастерских был новичком. С первых же дней он крепко прибрал вожжи к рукам. Самонадеянный и решительный, он сразу же приглушил личную инициативу ребят, за все хватался сам и, не охватив полностью работы, начинал громить своих помощников за бездеятельность.
     Комната и та декорировалась под его личным наблюдением.
     Цветаев вел заседание, развалясь в единственном мягком кресле, принесенном сюда из красного уголка. Заседание было закрытое. Когда парторг Хомутов попросил слова, в дверь, закрытую на крючок, кто-то постучал. Цветаев недовольно поморщился. Стук повторился. Катюша Зеленова встала и откинула крючок. За дверью стоял Корчагин. Катюша пропустила его.
     Павел уже направлялся к свободной скамье, когда Цветаев окликнул его:
     - Корчагин! У нас сейчас закрытое бюро.
     Щеки Павла залила краска, и он медленно повернулся к столу:
     - Я знаю это. Меня интересует ваше мнение о деле Костьки. Я хочу поставить новый вопрос в связи с этим. А ты что, против моего присутствия?
     - Я не против, но тебе же известно, что на закрытых заседаниях присутствуют одни члены бюро. Когда людно, труднее обсуждать. Но раз пришел - садись.
     Такую пощечину Корчагин получал впервые. На лбу меж бровей родилась складка.
     - К чему такие формальности? - высказал свое неодобрение Хомутов, но Корчагин жестом остановил его и сел на табурет. - Я вот о чем хотел сказать, - заговорил Хомутов. - Насчет Ходорова это верно, он человек на отшибе, но у нас с дисциплиной неважно. Если так все комсомольцы начнут сверла крошить, нам нечем будет работать. А уж беспартийным пример и вовсе никудышный. Я думаю, что парню предупреждение дать нужно.
     Цветаев не дал ему договорить и стал возражать. Прослушав минут десять, Корчагин понял установку бюро. Когда же приступили к голосованию, он выступил с заявлением. Цветаев, пересилив себя, дал ему слово.
     - Я хочу передать вам, товарищи, свое мнение о деле Костьки.
     Голос Корчагина был более резок, чем он этого хотел.
     - Дело Костьки - это сигнал, а главное не в Костьке. Я вчера собрал немного цифр. - Павел вынул из кармана записную книжку. - Они даны табельщиком. Послушайте внимательно: двадцать три процента комсомольцев ежедневно опаздывают на работу от пяти до пятнадцати минут. Это уже закон. Семнадцать процентов комсомольцев прогуливают от одного до двух дней в месяц систематически, в то время как беспартийный молодняк имеет четырнадцать процентов прогульщиков. Цифры хуже плетки. Я мимоходом записал и еще кое-что: среди партийцев прогульщиков четыре процента по одному дню в месяц н опаздывают тоже четыре процента. Среди беспартийных взрослых прогульщиков одиннадцать процентов по одному дню в месяц и опаздывают тринадцать процентов. Поломка инструмента - девяносто процентов падает на молодняк, среди которого только что принятых на работу семь процентов. Отсюда вывод: мы работаем много хуже партийцев и взрослых рабочих. Но это положение не везде одинаково. Кузнице можно только позавидовать, у электриков удовлетворительно, а у остальных более или менее ровно. Товарищ Хомутов, по-моему, сказал о дисциплине лишь на четверть. Перед нами стоит задача - выровнять эти зигзаги. Я не стану агитировать и митинговать, но мы должны со всей яростью обрушиться на разгильдяйство и расхлябанность. Старые рабочие прямо говорят: на хозяина работали лучше, на капиталиста работали исправнее, а теперь, когда мы сами стали хозяевами, этому нет оправдания. И в первую очередь виноват не столько Костька или кто там другой, а мы с вами, потому что мы не только не вели борьбы с этим злом как следует, а, наоборот, под тем или другим предлогом иногда защищали таких, как Костька.
     Здесь только что говорили Самохин и Бутыляк, что Фидин свой парень. Как говорится, "свой в доску": активист, несет нагрузки. Ну, сковырнул сверло - подумаешь, какая важность, с кем не случается. Зато парень наш, а мастер - чужак... Хотя с Ходоровым никто работы не ведет... Этот придира имеет тридцать лет рабочего стажа! Не будем говорить о его политической позиции. Он сейчас прав: он, чужак, бережет государственное добро, а мы кромсаем заграничные инструменты. Как такой оборот дела назвать? Я считаю, что мы сейчас нанесем первый удар и начнем наступление на этом участке.
     Предлагаю: Фидина, как лодыря, разгильдяя и дезорганизатора производства, из комсомола исключить. Об его деле написать в стенгазете и открыто, не боясь никаких разговоров, поместить вот эти цифры в передовой статье. У нас есть силы, у нас есть на кого опереться. Основная масса комсомольцев - хорошие производственники. Из них шестьдесят человек прошли через Боярку, а эта школа - самая верная. С их помощью и при их участии мы зигзаг этот заровняем. Только надо раз навсегда отбросить такой подход к делу, какой есть сейчас.
     Обычно спокойный и молчаливый, Корчагин сейчас говорил горячо и резко. Цветаев впервые наблюдал электрика в его настоящем виде. Он сознавал правоту Павла, но согласиться с ним мешало вес то же чувство настороженности. Он понял выступление Корчагина как резкую критику общего состояния организации, как подрыв его - Цветаева - авторитета и решил разгромить монтера. Свои возражения он прямо начал с обвинения Корчагина в защите меньшевика Ходорова.
     Три часа продолжалась страстная дискуссия. Поздно вечером были подведены ее результаты: разбитый неумолимой логикой фактов и потеряв большинство, перешедшее на сторону Корчагина, Цветаев сделал неверный шаг - поломал демократию: перед решающим голосованием он предложил Корчагину выйти из комнаты.
     - Хорошо, я выйду, хотя это не делает тебе чести, Цветаев. Я только предупреждаю, что если ты все же настоишь на своем, завтра я выступлю на общем собрании, и - уверен - ты там большинства не соберешь. Ты, Цветаев, не прав. Я думаю, товарищ Хомутов, что ты обязан перенести этот вопрос в партколлектив еще до общего собрания,
     Цветаев вызывающе крикнул:
     - Чем ты меня пугаешь? Без тебя дорогу туда знаю, мы и о тебе поговорим! Если сам не работаешь, то другим не мешай...
     Закрыв дверь, Павел потер рукой горячий лоб и пошел через пустую контору к выходу. На улице вздохнул полной грудью. Закурив папиросу, направился к маленькому домику на Батыевой горе, где жил Токарев. Корчагин застал слесаря за ужином.
     - Рассказывай, послушаем, что у вас там новенького. Дарья, принеси-ка ему миску каши, - говорил Токарев, усаживая Павла за стол.
     Дарья Фоминична, жена Токарева, в противоположность мужу высокая, полнотелая, поставила перед Павлом тарелку пшенной каши и, вытирая белым фартуком влажные губы, сказала добродушно:
     - Кушай, голубок.
     Раньше, когда Токарев работал в мастерских, Корчагин частенько просиживал здесь допоздна, но теперь, по возвращении в город, он был у старика впервые.
     Слесарь внимательно слушал Павла. Сам ничего не говорил, старательно работал ложкой, похмыкивая про себя. Покончив с кашей, он вытер платком усы и откашлянулся:
     - Ты, конечно, прав. Нам давно пора поставить это дело по-настоящему. Мастерские - основной коллектив в районе, отсюда надо начинать. Значит, вы с Цветаевым поцапались? Плохо. Парень он козыристый, но ты же умел с ребятами работать? Кстати, что ты в мастерских делаешь?
     - Я в цехе. Так, вообще везде шевелюсь понемногу. У себя в ячейке кружок веду политграмоты.
     - А в бюро что делаешь?
     Корчагин замялся.
     - Я на первое время, пока силенок было мало, да и подучиться думал, официально в руководстве не участвую.
     - Вот тебе и на! - с неодобрением воскликнул Токарев. - Знаешь, сынок, одно тебя от взбучки выручает - это неокрепшее здоровье. А сейчас как, оправился маленько?
     - Да.
     - Ну так вот, принимайся за дело по-настоящему. Нечего водичку цедить. Кто это видел, чтобы сбоку припека можно было что-нибудь путное сделать! Да тебе любой скажет - увиливаешь от ответственности, и тебе крыть нечем. Завтра там все это поправь, а я Окуневу накручу чуба, - с ноткой недовольства в голосе закончил Токарев.
     - Ты его не трогай, отец, - вступился Павел, - я сам просил не грузить.
     Токарев презрительно свистнул:
     - Просил, а он тебя уважил? Ну, ладно, что с вами, с комсой, поделаешь... Давай, сынок, по старой привычке газеты почитай... Глаза мои прихрамывают.
     Бюро партколлектива одобрило мнение большинства молодежного бюро. Перед партийным и молодежным коллективами была поставлена важная и трудная задача: личной работой дать пример трудовой дисциплины. На бюро Цветаева основательно потрепали. Сначала он было запетушился, но, припертый в угол выступлением отсекра Лопахина, пожилого, с желто-бледным лицом от сжигающего его туберкулеза, Цветаев сдался и наполовину свою ошибку признал.
     На другой день в стенных газетах в мастерских появились статьи, привлекшие внимание рабочих. Их читали вслух и горячо обсуждали. Вечером, на необычно многолюдном собрании молодежного коллектива, только и разговору было что о них.
     Костьку исключили, а в бюро коллектива ввели нового товарища, нового политпросвета - Корчагина.
     Необычайно тихо и терпеливо слушали Нежданова. А тот говорил о новых задачах, о нрвом этапе, в который вступали железнодорожные мастерские.
     После собрания Цветаева на улице ожидал Корчагин.
     - Пойдем вместе. Нам есть о чем поговорить, - подошел он к отсекру.
     - О чем речь пойдет? - глухо спросил Цветаев. Павел взял его под руку и, сделав с ним несколько
     шагов, остановился у скамьи:
     - Сядем на минутку. - И первый сел.
     Огонек папироски Цветаева то вспыхивал, то потухал.
     - Скажи, Цветаев, за что ты на меня зуб имеешь? Несколько минут молчания.
     - Вот ты о чем, а я думал - о деле! - Голос Цветаева неровный, деланно удивленный.
     Павел твердо положил свою ладонь на его колено:
     - Брось, Димка, ездить на рессорах. Это так только дипломаты выкаблучивают. Ты вот дай ответ: почему я тебе не по нутру пришелся?
     Цветаев нетерпеливо шевельнулся:
     - Чего пристал? Какой там зуб! Сам же предлагал тебе работать. Отказался, а теперь, выходит, вроде я тебя отшиваю.
     Павел не уловил в его голосе искренности и, не снимая руки с колен, заговорил, волнуясь:
     - Не хочешь отвечать - я скажу. Ты думаешь, я тебе дорогу перееду, думаешь - место отсекра мне снится? Ведь если бы не это, не было бы перепалки из-за Костьки. Этакие отношения всю работу уродуют. Если бы это мешало только нам двоим, черт с ним - неважно, думай что хочешь. Но мы же завтра на пару работать будем. Что из этого получится? Ну, так слушай. Нам делить нечего. Мы с тобой парни рабочие. Если тебе дело наше дороже всего, ты дашь мне пять, и завтра же начнем по-дружески. А ежели всю эту шелуху из головы не выкинешь и пойдешь по склочной тропинке, то за каждую прореху в деле, которая из-за этого получится, будем драться жестоко. Вот тебе рука, бери, пока это рука товарища.
     С большим удовлетворением почувствовал Корчагин на своей ладони узловатые пальцы Цветаева.
     Прошла неделя. В райкомпарте кончалась работа. Становилось тихо в отделах. Но Токарев еще не уходил. Старик сидел в кресле, сосредоточенно читая свежие материалы. В дверь постучали.
     - Ага! - ответил Токарев.
     Вошел Корчагин и положил перед секретарем две заполненные анкеты.
     - Что это?
     - Это, отец, ликвидация безответственности. Думаю, пора. Если и ты того же мнения, то прошу твоей поддержки.
     Токарев взглянул на заголовок, потом, несколько секунд посмотрев на юношу, молча взял перо в руки. И в графе, где были слова о партстаже рекомендующих товарища Корчагина Павла Андреевича в кандидаты РКП(б), твердо вывел "1903 год" и рядом свою бесхитростную подпись.
     - На, сынок. Верю, что никогда не опозоришь мою седую голову.
     В комнате душно, и мысль одна: как бы скорее туда, в каштановые аллеи привокзальной Соломенки.
     - Кончай, Павка, нет моих сил больше, - обливаясь потом, взмолился Цветаев. Катюша, за ней и другие поддержали его.
     Корчагин закрыл книгу. Кружок кончил свою работу.
     Когда всей гурьбой поднялись, на стене беспокойно звякнул старенький "эриксон". Стараясь перекричать разговаривающих в комнате, Цветаев повел переговоры.
     Повесив трубку, он обернулся к Корчагину:
     - На вокзале стоят два дипломатических вагона польского консульства. У них потух свет, поезд через час отходит, нужно исправить проводку. Возьми, Павел, ящик с материалом и сходи туда. Дело срочное.
     Два блестящих вагона международного сообщения стояли у первого перрона вокзала. Салон-вагон с широкими окнами был ярко освещен. Но соседний с ним утопал в темноте:
     Павел подошел к роскошному пульману в взялся рукой за поручень, собираясь войти в вагон.
     От вокзальной стены быстро отделился человек и взял его за плечо:
     - Вы куда, гражданин?
     Голос знакомый. Павел оглянулся. Кожаная куртка, широкий козырек фуражки, тонкий с горбинкой нос и настороженно-недоверчивый взгляд.
     Артюхин лишь теперь узнал Павла, - рука упала с плеча, выражение лица потеряло сухость, но взгляд вопросительно застрял на ящике:
     - Ты куда шел?
     Павел кратко объяснил. Из-за вагона появилась другая фигура.
     - Сейчас я вызову их проводника.
     В салон-вагоне, куда вошел Корчагин вслед за проводником, сидело несколько человек, изысканно одетых в дорожные костюмы. За столом, покрытым шелковой с розами скатертью, спиной к двери сидела женщина. Когда вошел Корчагин, она разговаривала с высоким офицером, стоявшим против нее. Едва монтер вошел, разговор прекратился.
     Быстро осмотрев провода, идущие от последней лампы в коридор, и найдя их в порядке, Корчагин вышел из салон-вагона, продолжая искать повреждение. За ним неотступно следовал жирный, с шеей боксера, проводник в форме, изобилующей крупными медными пуговицами с изображением одноглавого орла.
     - Перейдем в соседний вагон, здесь все исправно, аккумулятор работает. Повреждение, видно, там.
     Проводник повернул ключ в двери, и они вошли, в темный коридор. Освещая проводку электрическим фонариком, Павел скоро нашел место короткого замыкания. Через несколько минут загорелась первая лампочка в коридоре, залив его бледно-матовым светом.
     - Надо открыть купе, там необходимо сменить лампы, они перегорели, - обратился к своему спутнику Корчагин.
     - Тогда надо позвать пани, у нее ключ. - И проводник, не желая оставлять Корчагина одного, повел его за собой.
     В купе первой вошла женщина, за ней Корчагин. Проводник остановился в дверях, закупорив их своим телом. Павлу бросились в глаза два изящных кожаных чемодана в сетках, небрежно брошенное на диван шелковое манто, флакон духов и крошечная малахитовая пудреница на столике у окна. Женщина села в углу дивана и, поправляя свои волосы цвета льна, наблюдала за работой монтера.
     - Прошу у пани разрешения отлучиться на минутку: пан майор хочет холодного пива, - угодливо сказал проводник, с трудом сгибая при поклоне свою бычью шею.
     Женщина протянула певуче-жеманно:
     - Можете идти.
     Разговор шел на польском языке.
     Полоса света из коридора падала на плечо женщины. Изысканное, из тончайшего лионского шелка, сшитое у первоклассных парижских мастеров, платье пани оставляло обнаженными ее плечи и руки. В маленьком ушке, вспыхивая и сверкая, качался каплевидный бриллиант. Корчагин видел только плечо и руку женщины, словно выточенные из слоновой кости. Лицо было в тени. Быстро работая отверткой, Павел сменил в потолке розетку, и через минуту в купе появился свет. Оставалось осмотреть вторую электролампочку над диваном, где сидела женщина.
     - Мне нужно проверить эту лампочку, - сказал Корчагин, останавливаясь перед ней.
     - Ах да, я ведь вам мешаю, - на чистом русском языке ответила пани и легко поднялась с дивана, встав почти рядом с Корчагиным. Теперь ее было видно всю. Знакомые стрельчатые линии бровей и надменно сжатые губы. Сомнений быть не могло: перед ним стояла Нелли Лещинская. Дочь адвоката не могла не заметить его удивленного взгляда. Но если Корчагин узнал ее, то Лещинская не заметила, что выросший за эти четыре года монтер и есть ее беспокойный сосед.
     Пренебрежительно сдвинув брови в ответ на его удивление, она прошла к двери купе и остановилась там, нетерпеливо постукивая носком лакированной туфельки. Павел принялся за вторую лампочку. Отвинтив ее, посмотрел на свет и неожиданно для себя, а тем более для Лещинской, спросил на польском языке:
     - Виктор тоже здесь?
     Спрашивая, Корчагин не обернулся. Он не видел лица Нелли, но продолжительное молчание говорило о ее замешательстве.
     - Разве вы его знаете?
     - Очень даже знаю. Мы ведь были с вами соседи. - Павел повернулся к ней.
     - Вы Павел, сын... - Нелли запнулась.
     - Кухарки, - подсказал ей Корчагин.
     - Как вы выросли! Помню вас дикарем-мальчиком.
     Нелли бесцеремонно разглядывала его с ног до головы.
     - А почему вас интересует Виктор? Насколько я помню, вы были с ним не в ладах, - сказала Нелли своим певучим сопрано, надеясь рассеять скуку неожиданной встречей.
     Отвертка быстро ввертывала в стену шуруп.
     - За Виктором остался неоплаченный долг. Вы, когда встретите его, передайте, что я не теряю надежды расквитаться.
     - Скажите, сколько он вам должен, я заплачу за него.
     Она понимала, о каком "расчете" говорил Корчагин. Ей была известна вся история с петлюровцами, но желание подразнить этого "хлопа" толкало ее на издевку.
     Корчагин отмолчался.
     - Скажите, верно ли, что наш дом разграблен и разрушается? Наверно, беседка и клумбы все разворочены? - с грустью спросила Нелли.
     - Дом теперь наш, а не ваш, и разрушать его нам нет расчета.
     Нелли саркастически усмехнулась:
     - Ого, вас тоже, видно, обучали! Но, между прочим, здесь вагон польской миссии, и в этом купе я госпожа, а вы как были рабом, так и остались. Вы и сейчас работаете, чтобы у меня был свет, чтобы мне было удобно читать вот на этом диване. Раньше ваша мать стирала нам белье, а вы носили воду. Теперь мы опять встретились в том же положении.
     Она говорила это с торжествующим злорадством. Павел, зачищая ножом кончик провода, смотрел на польку с нескрываемой насмешкой.
     - Я для вас, гражданочка, и ржавого гвоздя не вбил бы, но раз буржуи выдумали дипломатов, то мы марку держим, и мы им голов не рубаем, даже грубостей не говорим, не в пример вам.
     Щеки Нелли запунцовели.
     - Что бы вы со мной сделали, если бы вам удалось взять Варшаву? Тоже изрубили бы в котлету или же взяли бы себе в наложницы?
     Она стояла в дверях, грациозно изогнувшись; чувственные ноздри, знакомые с кокаином, вздрагивали. Над диваном вспыхнул свет. Павел выпрямился:
     - Кому вы нужны? Сдохнете и без наших сабель от кокаина. Я бы тебя даже как бабу не взял - такую!
     Ящик в руках, два шага к двери. Нелли посторонилась, и уже в конце коридора он услыхал ее сдавленное:
     - Пшеклентый большевик!
     На другой же день вечером, когда Корчагин направлялся в библиотеку, на улице встретился с Катюшей. Зажав с кулачок рукав его блузы, Зеленова шутливо преградила ему дорогу:
     - Куда бежишь, политика и просвещение?
     - В библиотеку, мамаша, освободи дорогу, - в тон ей ответил Корчагин, бережно взял Катюшу за плечи и осторожно отодвинул ее на мостовую. Освободясь от его рук, Катюша пошла рядом.
     - Слушай, Павлуша. Не все же учиться... Знаешь что? Сходим сегодня на вечеринку, у Зины Гладыш сегодня собираются ребята. Меня девочки давно уже просили привести тебя. Ты ведь в одну политику ударился, неужели тебе не хочется повеселиться, погулять? Ну, не почитаешь сегодня, твоей же голове легче, - настойчиво уговаривала его Катюша.
     - Какая это вечеринка? Что гам делать будут? Катюша насмешливо передразнила.
     - Что делать! Не богу же молиться, а весело проведут время - и только. Ведь ты на баяне играешь? А я ни разу не слыхала. Ну, сделай ты для меня удовольствие. У Зинкиного дяди баян есть, но дядя играет плохо. Тобой девочки интересуются, а ты над книгой сохнешь. Где это написано, чтобы комсомольцу повеселиться нельзя было? Идем, пока мне не надоело тебя уговаривать, а то поссорюсь с тобой на месяц.
     Большеглазая малярка Катя - хороший товарищ и неплохая комсомолка. Корчагину не хотелось обижать дивчину, и он согласился, хоть было и непривычно и диковато.
     В квартире паровозного машиниста Гладыша было людно и шумно. Взрослые, чтобы не мешать молодежи, перешли во вторую комнату, а в большой первой и на веранде, выходящей в маленький садик, собралось человек пятнадцать парней и дивчат. Когда Катюша провела Павла через сад на веранду, там уже шла игра, так называемая "кормежка голубей". Посреди веранды стояли два стула спинками друг к другу. На них, по вызову хозяйки, руководившей игрой, сели парнишка и девушка. Хозяйка кричала: "Кормите голубей!" - и сиденшие друг к другу спиной молодые люди повертывали назад головы, губы их встречались, и они всенародно целовались. Потом шла игра в "колечко" и "почтальоны", и каждая из них обязательно сопровождалась поцелуями, причем в "почтальоне", чтобы избежать общественного надзора, поцелуи переносились из освещенной веранды в комнату, где на это время тушился свет. Для тех, кого эти игры не удовлетворяли, на круглом столике, в углу, лежала стопка карточек "цветочного флирта". Соседка Павла, назвавшая себя Мурой, девушка лет шестнадцати, кокетничая голубыми глазенками, протянула ему карточку и тихо сказала:


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] [ 16 ] [ 17 ] [ 18 ] [ 19 ] [ 20 ] [ 21 ] [ 22 ] [ 23 ]

/ Полные произведения / Островский Н.А. / Как закалялась сталь


Смотрите также по произведению "Как закалялась сталь":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis