• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Аксаков С.Т. / Записки ружейного охотника Оренбуржской губернии

Записки ружейного охотника Оренбуржской губернии [10/27]

Скачать полное произведение

    Длина этой утки от носа до хвоста, или, лучше сказать до ног, ибо хвостовых перьев у гагар нет, — одиннадцать вершков, нос длиною в вершок, темно-свинцового цвета, тонкий и к концу очень острый и крепкий; голова небольшая, продолговатая, вдоль ее, по лбу, лежит полоса темно-коричневого цвета, оканчивающаяся позади затылочной кости хохлом вокруг всей шеи, вышиною с лишком в вершок, похожим более на старинные брыжжи или ожерелье ржавого, а к корню перьев темно-коричневого цвета; шея длинная, сверху темно-пепельная, спина пепельно-коричневая, которая как будто оканчивается торчащими из зада ногами, темно-свинцового цвета сверху и беловато-желтого снизу, с редкими, неправильными, темными пятнами; ноги гагары от лапок до хлупи не кругловаты, но совершенно плоски, три ножные пальца, соединенные между собой крепкими глухими перепонками, почти свинцового цвета и тоже плоские, а не круглые, как бывает у всех птиц. Повыше последнего сгиба ноги, от которого начинается лапка, есть четвертый палец, в виде крошечной плоской лопатки, с таким же ногтем. Крылья, относительно величины самой птицы, не уступающей кряковной утке, очень узки и малы. Цвет их пепельно-коричневый; с обоих краев первые перья белые, а посредине крыльев поперек идет полоса пальца в три шириною, коричневого цвета; такого же цвета и три правильные пера. Брюхо, от ног до самого хохла или ожерелья, покрыто белыми, мелкими, серебристыми перьями, имеющими, с первого взгляда, вид волос, так они тонки; под перьями лежит превосходный, густой и нежный пух дикого цвета. Подбой крыльев ярко-белый.
     Гагары вполне утки-рыбалки и так пахнут рыбой, что есть их почти невозможно, а потому охотники не стреляют гагар, разве для того, чтоб разрядить ружье, или для пуху, который не уступает гоголиному. Русский народ, однако, знал хорошо гагару только под именем крохаля (без сомнения, это имя древнейшее), потому что крохаль живет до сих пор в поговорке или присловье народном (* Крестьяне называют иногда гагарой лысуху). Когда хотят выразить чью-нибудь заботливость и любовь к другому лицу, то говорят: «Он (или она) дрожит над ней, как крохаль». Это означает или сильную привязанность селезня крохаля к утке, или особенную горячность последней к утятам, подмеченную народом. К сожалению, я не знаю коротко нравов этой утки, которые непременно должны быть замечательны, чему доказательством служит особенность в плоскости ног и в свивании гнезд, плавающих по воде. Я нашел один раз такое гнездо: гагара, сидя на нем, как на лодке, плавала по маленькому озерцу, находившемуся посреди огромного камыша; увидя меня в близком расстоянии, гагара сползла или свалилась на воду и нырнула. Яиц было девять (?), похожих на куриные величиною и фигурою, бледно-зеленоватого цвета с крапинками. Во время общего весеннего прилета птицы я никогда не замечал пролетных гагар стаями. Они оказываются как-то нечаянно, всегда в одиночку и всегда очень поздно весною. Глубокие пруды, особенно материки прудов, большие озера с камышами — вот обыкновенное их местопребывание. Пища гагар преимущественно состоит из мелкой рыбешки и частью из водяных насекомых. Гагары почти не могут ходить, а могут только присесть на свои ноги и то на мели, отчего получают странную посадку, ибо сидят, запрокинувшись назад, в полустоячем положении, подняв свой острый нос кверху. Они имеют в крыльях перья коротенькие, отчего самые крылья кажутся не так коротки. Вообще гагары летают, особенно поднимаются сначала, трудно, пока не разлетятся, и только одна крайность может заставить их подняться с воды; по большей части от всякой опасности они отделываются упорным ныряньем, в чем уступают только одним гоголям. Впрочем, некоторые охотники видали их летающих высоко и быстро целыми станицами.
     Есть еще порода маленьких гагар, которые втрое меньше больших, совершенно с ними схожи станом и пером, но, кажется, без хохлов. Эта порода, напротив, всегда попадалась мне станичками: они летают гораздо резвее. Название гагары объяснить не умею.
     Иногда смешивают гагар с гоголями по прямизне и длине вытянутых шей, но между ними немало существенной разницы во многих отношениях, о чем сейчас я буду говорить. к) Гоголь
     Собственное имя гоголя часто употребляется в народе как нарицательное или качественное. Всякий русский человек поймет, когда скажут про кого-нибудь; «Экой гоголь!..» или: «Смотри, каким гоголем выступает...», хотя гоголь никак не выступает, потому что почти не может ходить. Это уподобление основывается на том, что гоголи (равно как и гагары) очень прямо держат свои длинные шеи и высоко несут головы, а потому людей, имеющих от природы такой склад тела, привычку или претензию, которая в то же время придает вид бодрости и даже некоторой надменности, сравнивают с гоголями. Без особенного острого зрения можно различить во множестве плавающих уток по озеру или пруду, торчащие прямо, как палки, длинные шеи гагар и гоголей; последние еще заметнее, потому что они погружают свое тело в воду гораздо глубже всех других уток и шеи их торчат как будто прямо из воды. Гоголь — последняя и, по преимуществу, самая замечательная утка-рыбалка, и пища его состоит исключительно из мелкой рыбешки. Гоголь поменьше гагары и равняется величиной с утками средними, например с широконоской или белобрюшкой, но склад его стана длиннее и челнообразнее. Цвет перьев сизый, даже голубоватый, с легкими отливами; ноги торчат совершенно в заду, лапки зеленоватого цвета, перепонки между пальцами очень плотные. Гоголь почти вовсе ходить не может и поднимается с воды труднее и неохотнее еще, чем гагара. Мне даже не случалось видеть во всю мою жизнь летающего гоголя. Нос у него узенький, кругловатый, нисколько не подходящий к носам обыкновенных уток: конец верхней половинки его загнут книзу; голова небольшая, пропорциональная, шея длинная, но короче, чем у гагары, и не так неподвижно пряма; напротив, он очень гибко повертывает ею, пока не увидит вблизи человека; как же скоро заметит что-нибудь, угрожающее опасностью, то сейчас прибегает к своей особенной способности погружаться в воду так, что видна только одна узенькая полоска спины, колом торчащая шея и неподвижно устремленные на предмет опасности, до невероятности зоркие, красные глаза. В этом сторожевом положении гоголь удивителен! Как бы вы пристально на него ни смотрели, вы не заметите даже, когда и куда пропадет он! Не заметите также, когда и откуда вынырнет... до такой степени он ныряет быстро. Даже слово нырять не годится для выражения гоголиного нырянья: это просто исчезновение. Для полного понимания изумительного проворства гоголя довольно сказать, что когда употреблялись ружья с кремнями, то его нельзя было убить иначе, как врасплох. Вместе со стуком кремня об огниво, брызнувшими от стали искрами, воспламенением пороха на полке, что, конечно, совершается в одну секунду — исчезает шея и голова гоголя, и дробь ударяет в пустое место, в кружок воды, завертевшийся от мгновенного его погружения. Единственно волшебной быстроте своего нырянья обязан гоголь тем вниманием, которое оказывали ему молодые охотники в мое время, а может быть, и теперь оказывают, ибо мясо гоголиное хуже всех других уток-рыбалок, а за отличным его пухом охотник гоняться не станет. Видимая возможность убить утку, плавающую в меру и не улетающую от выстрелов, надежда на свое проворство и меткость прицела, уверенность в доброте любимого ружья, желание отличиться перед товарищами и, всего более, трудность, почти невозможность успеха раздражали самолюбие охотников и собирали иногда около гоголей, плавающих на небольшом пруде или озере, целое общество стрелков. Я помню в молодости моей много подобных случаев. Сколько крика, смеха, горячности, беганья и бесполезных выстрелов! По большей части случалось, что, не убив ни одного гоголя и расстреляв свои патроны, возвращались мы домой, чтоб на просторе досыта насмеяться друг над другом. Но иногда упорство преодолевало, и то единственно в таком случае, если на воде был захвачен один, много два гоголя, ибо тут надобно было каждому из них беспрестанно нырять. Бедная утка, наконец, выбивалась из сил, не могла держать своего тела глубоко погруженным в воде, начинала чаще выныривать, медленнее погружаться, и удачный выстрел доставлял победу которому-нибудь из охотников. — После рассказанного мною, казалось бы, должно заключить, что гоголи лишены способности летать, но некоторые, достойные вероятия, охотники уверяли меня, что видели быстро и высоко летающих гоголей. Притом откуда же они являются весною? Конечно, откуда-нибудь прилетают, хотя никто не видывал их прилета; они в начале мая вдруг оказываются на прудах и озерах, всегда в очень малом числе. Что же касается до того, что гоголь, окруженный охотниками, не поднимается с воды от их выстрелов, то, без сомнения, он чувствует опасность подъема по инстинкту, в чем и не ошибается: поднявшись с воды, он был бы убит в ту же минуту влет несколькими выстрелами. Если же случится подойти к воде из-за чего-нибудь, так, чтобы не было видно охотника, то застрелить гоголя весьма легко: он плавает на воде высоко, шея его согнута, и он пристально смотрит вниз и сторожит маленьких рыбок. Тогда выстрел убивает его, как простую утку.
     Я пробовал стрелять гоголей тем способом, каким стреляют стоящую неглубоко в воде рыбу. Надобно принять в соображение угол падения дроби и метить не в самую рыбу, а несколько выше или ниже. Угол отражения дроби, всегда равный углу падения, будет зависеть от того, как высок берег, на котором стоит охотник, и как далека от него цель. Если берег совершенно плоек и расстояние не близко, одним словом, если угол падения будет очень остр, то дробь рикошетом взмоет вверх. Очевидно, что в этом случае надобно брать на цель ниже или ближе стоящей рыбы; если же берег высок и угол падения дроби будет выходить тупой, то дробь пойдет в воде под тем же углом вниз, следовательно брать на цель надобно несколько выше или дальше. Заметив, что гоголь сначала ныряет прямо вглубь, а не в сторону или вперед, как другие утки, и потом уже поворачивает куда ему надобно, я целил в нырнувшего гоголя, как в стоячую в воде рыбу, но успеха не было. Проворство его спасало. Острота зрения и слуха у гоголя изумительны: хотя бы он плыл спиною к охотнику, он видит, не оглядываясь, все его движения и слышит стук кремня об огниво. Много раз входило мне в голову: не устроен ли глаз у гоголя особенным образом? Но по наружности ничего особенного не заметно. Должно предполагать, что из ружей с пистонами можно бить гоголей успешнее, ибо нет искр от огнива, нет вспышки пороха, и выстрел пистонных ружей гораздо быстрее. Поверить это предположение на опыте мне не удалось, но впоследствии я слышал, что мое мнение совершенно оправдалось на деле.
     Я не нахаживал гоголиных гнезд, но нет никакого сомнения, что гоголь устраивает их в камышах над водою, как гагары, лысухи и, вероятно, другие породы уток-рыбалок, потому что гоголь более всех их лишен способности ходить. Гоголиные выводки я встречал часто и один раз видел, как гоголь-утка везла на своей спине крошечных гоголят, покрытых сизым пухом, и плыла с ними очень быстро. Я слыхал об этом прежде от охотников, но, признаюсь, не вполне верил. Невольно представляется вопрос: отчего бы и другим уткам не делать того же? Отчего именно гоголиной утке нужна такая особенность, тогда как гоголята проворнее всех других утят?
     Ко всему мною сказанному надобно прибавить, что гоголи встречаются всегда в небольшом числе и не везде, а только на водах довольно глубоких и рыбных и что различия утки от селезня в цвете перьев я никогда не замечал. Гоголи пропадают осенью очень рано. Мясо их нестерпимо воняет рыбой и на вкус горько и противно. Жирных гоголей я не видывал.
     В заключение повторю, что описанная мною утка есть настоящий гоголь со всеми его замечательными особенностями, а называемые иногда большого и малого рода гоголями утки-рыбалки — не что иное, как гагары. 4. ЛЫСУХА, ИЛИ ЛЫСЕНА (Водяная курица)
     Гоголем заключилось отделение уток. Лысуха, или лысена, по устройству своего тела, особенно шеи и головы, по беловатому, острому, совершенно куриному носу, даже по своему неровному плаванью и непроворному нырянью, несмотря на постоянное пребывание на мелкой воде, отличается от утиных пород и по справедливости может назваться водяною курицею. Имя лысухи, или лысены, без сомнения, дано ей потому, что у ней на лбу лежит как будто припаянная белая, гладкая бляха, весьма похожая на большую, очищенную от шелухи миндалину, отчего голова издали кажется лысою. Эта белая, будто костяная, бляха есть не что иное, как мясистый нарост, покрытый крепкою, скорлупообразною кожею. Все лысухи без исключения, и самцы и самки (между которыми различия я никогда не замечал), имеют эту бляху, которая лоснится на солнце. Наружною величиной лысена в перьях не меньше средней утки, но собственно телом — немного больше чирка: цветом издали вся черная, а вблизи черновато-сизая или дымчатая; ноги хотя торчат в заду, как у нырка, но все не так, как у гагар и гоголя; она может на них опираться больше других, настоящих уток-рыбалок, и даже может ходить. На ногах у лысены, повыше первого сгиба, из-под мягких сизых перьев лежат желто-зеленые поперечные полосы в полпальца шириною; зеленоватый цвет виден даже на последнем сгибе ног до самой лапы; он проглядывает сквозь свинцовый цвет, общий ногам всех лысен; лапы их на солнце отливают грязно-перламутровым глянцем; перепонка между пальцами толстая, вырезанная городками, отчего они и не могут так ловко плавать, как другие утки. Все ноги их исчерчены правильными беловатыми линиями, поперечными и продольными, образующими маленькие квадратики и городки; нижняя сторона лап темно-свинцовая; хвост самый короткий, темный. Надобно заметить, что одно только устройство ног заставляет причислить лысуху к породе уток-рыбалок; во всем остальном, кроме постоянного пребывания на воде, она не сходна с ними. Летают лысухи плохо и поднимаются только в крайности: завидя какую-нибудь опасность, они, покрикивая особенным образом, как будто стоная или хныкая, торопливо прячутся в камыш, иногда даже пускаются в бег, не отделяясь от воды и хлопая по ней крыльями, как молодые утята; то же делают, когда хотят подняться с воды, покуда не разлетятся и не примут обыкновенного положения летящей птицы. Весной появляются довольно поздно и пропадают рано осенью: прилета и отлета их стаями и даже парами я не замечал. Обыкновенное местопребывание лысух — стоячие воды, пруды и озера с камышами; они любят держаться на мелкой воде, даже у самых берегов, потому что их пища преимущественно состоит из насекомых, водяных трав и даже тины, для чего нужно им доставать дно. Впрочем, питаются и рыбой, если она попадется, и всегда ею пахнут, хотя гораздо менее уток-рыбалок. К осени лысены бывают очень жирны и были бы довольно вкусны, если б не рыбный запах, который, однако, значительно уменьшается, если содрать с лысены кожу и потом уже ее жарить.
     Я уже сказал, что нашел однажды пловучее гнездо гагары; точно такого же устройства попалось мне гнездо и лысухи. Оно держалось довольно высоко на воде, мало в нее погружаясь. Лысена плавала кругом. Гнездо было свито из сухой осоки и особенной породы мягкого, толстого, также сухого камыша. Одна сторона гнезда, по которой взлезала и слезала лысена, была обмята и пониже других. Дно гнезда внутри и круглые боковые стенки почти доверху были вымазаны и даже промазаны очень гладко, искусно и прочно собственным калом лысухи, отвердевшим, как каменная штукатурка (* Что эта обмазка или штукатурка есть не что иное, как помет лысены — убедиться нетрудно, сличив обмазку с свежим пометом, которого всегда бывает довольно на верху гнезда); на дне лежала настилка из черных перьев и темного пуха, выщипанного матерью из своей хлупи, и, наконец, девять яиц (немножко поменьше куриных) прекрасного темно-сизого, слегка зеленоватого цвета с глянцем, испещренных белыми крапинками. Очевидно было, что гнездо прикреплялось к камышу (тем же самым калом), и очень крепко, потому что верхушки двух перерванных камышин и одна выдернутая или перегнившая у корня, плотно приклеенные к боку гнезда, плавали вместе с ним по воде, из чего можно заключить, что когда гнездо не было оторвано от камыша, то воды не касалось. Я собирал тогда яйца всех птиц и без памяти обрадовался такой редкой находке. Я взял бережно гнездо, поставил его в лодку и поспешно поплыл домой: лысуха, покрикивая, или, лучше сказать, похныкивая, провожала меня чрез весь пруд, почти до самого мельничного кауза (* Кауз — дверцы, в которые течет вода по трубам на водяные колеса. Около Москвы называют его дворец (дверец?)).
     Маленькие цыплята лысены бывают покрыты почти черным пухом. Мать не показывает к детям такой сильной горячности, как добрые утки не рыбалки: спрятав цыплят, она не бросается на глаза охотнику, жертвуя собою, чтобы только отвесть его в другую сторону, а прячется вместе с детьми, что гораздо и разумнее.
     Охотники редко без особенных причин стреляют лысух, и потому они очень смирны; мясо их незавидного вкуса, даже и черный пух не так длинен и густ, как пух уток-рыбалок. Впрочем, он им не так нужен, потому что лысухи много времени проводят сидя и даже ходя по плоским берегам пруда или озера, а не беспрестанно плавают по воде. Чуваши, мордва и татары охотно едят лысух, если они им попадутся, и мне случалось дарить их этим лакомством. В местах, где я живал в Оренбургской губернии, лысены водятся во множестве и составляют какую-то необходимую принадлежность прудов и озер. Было бы странно подойти или подъехать к камышистому пруду и не увидеть на нем порывисто двигающихся в разных направлениях черных кочек с белыми костяными бляхами, чем кажутся издали лысены, и не услышать их тихого, грустно хныкающего голоса: картина была бы неполна. РАЗРЯД III ДИЧЬ СТЕПНАЯ, ИЛИ ПОЛЕВАЯ СТЕПЬ
     Собираясь говорить о степной дичи, я считаю нужным рассказать все, что знаю о месте ее жительства.
     Слово степь имеет у нас особенное значение и обыкновенно представляет воображению обширное пространство голой, ровной, безводной земной поверхности; многие степи таковы действительно, но в Оренбургской губернии, в уездах Уфимском, Стерлитамацком, Белебеевском, Бугульминском, Бугурусланском и Бузулуцком (* Последние три уезда отошли теперь ко вновь учрежденной Самарской губернии), степи совсем не таковы: поверхность земли в них по большей части неровная, волнистая, местами довольно лесная, даже гористая, пересекаемая оврагами с родниковыми ручьями, степными речками и озерами. Всякое пространство ковылистой нови, никогда не паханной земли, иногда на несколько сот верст в окружности, а иногда небольшое, зовут там степью. Такие степные места, как следует по-настоящему называть их, бывают чудно хороши весной своею роскошною, свежею растительностью. Сочными, пышными, высокими травами и цветами покрыта их черноземная почва, особенно по долинам и равнинам между перелесками. В благоприятный год степные сенокосы обильнее и лучше заливных лугов. Только по скатам величавых горных хребтов, которые вдоль по рекам, речкам и суходолам перерезывают иногда степные сырты и увалы, попадаются горные породы мелкорослых трав: особенного вида приземистый, рассыпчатый ковыль, сизый горный шалфей, белая низенькая полынь, чабер и богородская трава. Особенным ароматом наполняют они воздух, и кто не ночевывал летом в наших степях на покатостях горных кряжей, тот не может иметь понятия о благорастворенном, мягком, живительном их воздухе, который здоровее даже лесного. Целебные качества степных трав и степного воздуха очевидно доказываются удивительным восстановлением телесных сил кочевых башкирцев, которые каждую весну выезжают в свои степные кочи исхудалые, изможденные голодною зимою, и также исцелением множества больных, уже приговоренных к смерти врачами. Да не приписывают этого исцеления употреблению одного кумыса: он мало оказывает пользы без степного корма для кобыльих маток, без степного воздуха, без жизни в степи. Рано весной, как только сойдет снег и станет обсыхать ветошь, то есть прошлогодняя трава, начинаются палы, или степные пожары. Это обыкновение выпаливать прошлогоднюю сухую траву для того, чтобы лучше росла новая, не обходится иногда без дурных последствий. Чем ранее начинаются палы, тем они менее опасны, ибо опушки лесов еще сыры, на низменных местах стоят лужи, а в лесах лежат сувои снега. Если же везде сухо, то степные пожары производят иногда гибельные опустошения: огонь, раздуваемый и гонимый ветром, бежит с неимоверною быстротою, истребляя на своем пути все, что может гореть: стога зимовавшего в степях сена, лесные колки (* Колком называется, независимо от своей фигуры, всякий отдельный лес; у псовых охотников он носит имя острова), даже гумна с хлебными копнами, а иногда и самые деревни. Для отвращения подобных бедствий лет сорок или пятьдесят тому назад в общем употреблении было одно средство: предварительно опалить кругом стога, лес, гумна и деревню. Я своими глазами видал, как целые толпы крестьян и крестьянок, с метлами в руках, производили такое опаливание; они шли по обеим сторонам нарочно пущенного и бегущего, как ручей, огня, тушили его боковые разливы и давали ему надлежащее направление. При сильном ветре, обыкновенно бывающем весною и усиливающемся от пожаров, особенно если трава суха, это предохранительное опаливанье — дело довольно затруднительное. Случалось, что не могли сладить с огнем, и он уходил в поле, так что самая предосторожность производила ту же беду, от которой защищались. Таким же образом выжигают залежи, поросшие высоким бастыльником, и прошлогоднюю жниву. Это делается не столько для удобрения земли, сколько для того, чтобы легче было пахать яровую пашню, ибо на плодоносной почве густая прошлогодняя жнива бывает выше колена. Не входя в рассуждение о неосновательности причин, для которых выжигают сухую траву и жниву, я скажу только, что палы в темную ночь представляют великолепную картину: в разных местах то стены, то реки, то ручьи огня лезут на крутые горы, спускаются в долины и разливаются морем по гладким равнинам. Все это сопровождается шумом, треском и тревожным криком степных птиц. Хорошо, что степные места никогда не выгорают все дотла, а то негде было бы водиться полевой птице. Мокрые долочки, перелески и опушки лесов с нерастаявшим снегом, дороги, в колеях которых долго держится сырость, наконец речки — останавливают и прекращают огонь, если нет поблизости сухих мест, куда бы мог он перебраться и даже перескочить. Это перескакиванье в ночной темноте бывает также очень живописно. Огонь, бежавший широкой рекою, разливая кругом яркий свет и заревом отражаясь на темном небе, вдруг начинает разбегаться маленькими ручейками; это значит, что он встретил поверхность земли, местами сырую, и перебирается по сухим верхушкам травы; огонь слабеет ежеминутно, почти потухает, кое-где перепрыгивая звездочками, мрак одевает окрестность... но одна звездочка перескочила на сухую залежь, и мгновенно расстилается широкое пламя, опять озарены окрестные места, и снова багряное зарево отражается на темном небе.
     Сначала опаленные степи и поля представляют печальный, траурный вид бесконечного пожарища; но скоро иглы яркой зелени, как щетка, пробьются сквозь черное покрывало, еще скорее развернутся они разновидными листочками и лепестками, и через неделю все покроется свежею зеленью; еще неделя, и с первого взгляда не узнаешь горелых мест. Степной кустарник, реже и менее подвергающийся огню, потому что почва около него бывает сырее: вишенник, бобовник (дикий персик) и чилизник (полевая акация) начинают цвести и распространять острый и приятный запах; особенно роскошно и благовонно цветет бобовник: густо обрастая иногда огромное пространство по отлогим горным скатам, он заливает их сплошным розовым цветом (* Плоды дикого персика состоят из небольших бобов, с серебряный пятачок в окружности, сердцеобразной фигуры. Орехи, имеющие вкус горького миндаля и, вероятно, все его качества, заключены в жесткой и крепкой скорлупе, покрытой сверху мохнатою зеленоватою кожицею. В Оренбургской губернии бьют из них масло, вкус которого и запах так пронзительно остры, что одну ложку его кладут на бутылку макового масла, и этого достаточно, чтобы сообщить целой бутылке очень сильный, приятный и ароматический вкус; если персикового масла положить более, то оно производит желудочные и головные боли), промеж которого виднеются иногда желтые полосы или круговины цветущего чилизника. По другим местам, более отлогим, обширные пространства покрыты белыми, но не яркими, а как будто матовыми, молочными пеленами: это дикая вишня в цвету. Вся степная птица, отпуганная пожаром, опять занимает свои места и поселяется в этом море зелени, весенних цветов, цветущих кустарников; со всех сторон слышны: не передаваемое словами чирканье стрепетов, заливные, звонкие трели кроншнепов, повсеместный горячий бой перепелов, трещанье кречеток. На восходе солнца, когда ночной туман садится благодатною росою на землю, когда все запахи цветов и растений дышат сильнее, благовоннее — невыразимо очаровательна прелесть весеннего утра в степи... Все полно жизни, свежо, ярко, молодо и весело!.. Таковы степные места в Оренбургской губернии в продолжение мая.
     Если лето дождливо, то роскошная растительность сохраняет свою свежесть до начала июля и достигает великолепных размеров; но если июнь сух, то к концу его травы начинают сохнуть, а ковыль развивать понемногу свои пуховые нити. К концу же июня, к Петрову дню, поспевает ранняя полевая клубника; но самый раст ее бывает около летней Казанской, 8 июля. Эта чудная, ароматная, превосходная вкусом и целебная для здоровья ягода родится в некоторых местах в удивительном изобилии: в голой, чистоковылистой степи ее мало, но около перелесков, по долинам и залежам, когда они закинуты уже года три или четыре и начинают лужать, клубника родится сплошная и, когда созреет, точно красным сукном покрывает целые загоны. В июле поспевает полевая вишня; места, где растет она, называются вишенными садками; они занимают иногда огромное пространство и сначала еще ярче краснеют издали, чем клубника, но спелая ягода темнеет и получает свой собственный, вишневый цвет. Русские туземцы только сушат полевую клубнику для продажи и для употребления во время поста, а все азиатские племена приготовляют из нее пастилу, которая бывает очень вкусна, если сделана из отборных спелых ягод: она известна под именем татарской пастилы. Вишню также сушат, а большие садки отдают на съём приезжающим нарочно для этого промысла верховым торгашам, которые нанимают кучу всякого народа, набирают вишен целые десятки возов, бьют морс и увозят в больших сорокоушах: из этого морса выгоняется превосходная водка. Но прежде нашествия человеческого нападают на ягоды птицы: тудаки, стрепета и тетерева со своими выводками. Последние исключительно питаются ягодами, пока ягоды не сойдут, и в это время мясо молодых тетеревов получает отличный вкус.
     Осенью ковылистые степи совершенно изменяются и получают свой особенный, самобытный, ни с чем не схожий, чудный вид: выросшие во всю свою длину и вполне распушившиеся перлово-сизые волокна ковыля при легком дуновении ветерка уже колеблются и струятся мелкою, слегка серебристою зыбью. Но сильный ветер, безгранично властвуя степью, склоняет до пожелтевших корней слабые, гибкие кусты ковыля, треплет их, хлещет, рассыпает направо и налево, бьет об увядшую землю, несет по своему направлению, и взору представляется необозримое пространство, все волнующееся и все как будто текущее в одну сторону. Для непривычных глаз такое зрелище сначала ново и поразительно, никакое течение воды на него не похоже; но скоро своим однообразием оно утомляет зрение, у иных производит даже головокружение и наводит какое-то уныние на душу. Степные же места не ковылистые в позднюю осень имеют вид еще более однообразный, безжизненный и грустный, кроме выкошенных луговин, на которых, около круглых стогов потемневшего от дождя сена, вырастает молодая зеленая отава; станицы тудаков и стрепетов любят бродить по ней и щипать молодую траву, даже гуси огромными вереницами, перемещаясь с одной воды на другую, опускаются на такие места, чтобы полакомиться свежею травкою.
     Необходимая принадлежность степей Оренбургского края с весны до поздней осени — башкирские ночи, с их многочисленными стадами мелкого скота и конскими табунами. Как только покажется подножный корм, башкирцы, все без исключения, со всеми своими семействами, здоровые и больные, со всем своим скарбом, переселяются в степь. Выбирают привольное место, не слишком в дальнем расстоянии от воды и леса, с изобильными пастбищами для скота, ставят войлочные свои шатры, вообще известные под именем калмыцких кибиток, строят плетневые шалаши и водворяются в них. Тогда-то степи населяются и принимают свой первобытный образ, бледнеющий с каждым годом. Здесь утонули в траве рассыпанные стада баранов, овец и коз, с молодыми ягнятами и козлятами, матки которых всегда ягнятся на траву; далеко слышно их разноголосное блеянье. Там бродят и мычат стада коров; там пасутся и ржут конские табуны; а вот появляются на концах горизонта, то с одной, то с другой стороны, какие-то черные движущиеся точки: это остроконечные шапки башкир. Иногда такие точки помелькают на крайних чертах горизонта и — пропадут; иногда выплывают на степь, вырастают и образуют целые полные фигуры всадников, плотно приросших кривыми ногами к тощим, но крепким, не знающим устали, своим иноходцам (* В породе башкирских лошадей очень много попадается иноходцев, почти всегда головастых, горбатых и вообще невысокого достоинства относительно резвости бега; но они очень покойны для верховой езды, и башкирцы очень любят на них ездить): это башкирцы, лениво, беспечно, всегда шагом разъезжающие по родной своей степи. Пересекая ее во всех направлениях, они или просто гуляют от нечего делать, или едут в гости в шабры-кочи (соседнее кочевье), иногда верст за сто, обжираться до последней возможности жирною бараниной и напиваться допьяна кумысом. В первых кочевьях башкирцы живут до тех пор, пока не потравят кругом кормов своими стадами; тогда переселяются они на другое место, а потом даже на третье. В выборе первой кочевки башкирцы руководствуются правилом: сначала занимать такие места, на которых трава скорее выгорает от солнца, то есть более высокие, открытые и сухие; потом переходят они к долинам, к перелескам (где они есть), к овражкам с родниками и вообще к местам более низменным и влажным. С самого начала весны отделяют они всех кобылиц, кроме дойных маток, в один табун, или косяк, и, под начальством жеребца, пускают в степь. Косячный жеребец делается полным хозяином и настоящею главою своего гарема. Он держит жен своих в строгом повиновении: если которая-нибудь отобьется в сторону — он заворачивает ее в табун; он переводит их с одного пастбища на другое, на лучший корм; гоняет на водопой и загоняет на ночлег, одним словом, строго пасет свой косяк, никого не подпуская к нему близко ни днем, ни ночью. Распустив гриву и хвост, оглашая степную даль ржаньем, носится он вокруг табуна и вылетает навстречу приближающемуся животному или человеку и, если мнимый враг не отойдет прочь, с яростию бросается на него, рвет зубами, бьет передом и лягает задними копытами. Бешеная запальчивость его бывает до того безумна, что однажды косячный жеребец напал на тройку лошадей, на которых я ехал в охотничьих дрожках! Он изъел шею моего корневого жеребца, и я только выстрелами мог отогнать его... Наступает суровая осень, голодно и холодно становится в степи на подножном корме, и жеребец сам пригоняет вверенный ему косяк жеребых маток на двор к своему хозяину.

/ Полные произведения / Аксаков С.Т. / Записки ружейного охотника Оренбуржской губернии