• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Лондон Д. / Маленькая хозяйка большого дома

Маленькая хозяйка большого дома [11/20]

Скачать полное произведение

    Грэхем знал, что Паола часто совершает в одиночестве долгие прогулки верхом, и однажды застал ее у коновязи: она только что спешилась.
     - Вы не думаете, что ваша Лань совсем отвыкнет от поездок в компании? - спросил он, улыбаясь.
     Паола рассмеялась и покачала головой.
     - Ну, тогда просто разшите как-нибудь сопровождать вас, мне очень хочется, - честно признся он.
     - Но ведь есть Эрнестина, Льют, Берт, да мало ли кто.
     - Мне эти места незнакомы, - продолжал он настаивать. - Лучше всего узнаешь край через тех, кто его сам хорошо знает. Я уже видел его глаза- ми Льют, Эрнестины и всех остальных; но есть еще многое, чего я не видел и могу увидеть только вашими глазами.
     - Занятная теория, - уклончиво ответила она. - Нечто вроде геоафи- ческого вампиризма...
     - Но без зловредных последствий вампириа, - торопливо возразил он.
     Она ответила не сразу, при этом прямо и честно посмотрела ему в гла- за; и он понял, что она взвешивает и обдумывает каждое слово.
     - Это еще вопрос! - произнесла она наконец; и его воображение вцепи- лось в эти три слова, стараясь разгадать их скрытое значение.
     - Есть очень многое, что мы могли бы сказать друг другу, - продолжал он настаивать. - Многое, что... мы должны были бы сказать...
     - Я понимаю, - ответила она спокойно и опять взглянула на него своим прямым, открытым взглядом.
     "Понимает?" - подумал он; и эта мысль обожгла его огнем. Он не нашел- ся, что ответить, и не смог предотвратить холодный, вызывающий смешок, с которым она отвернулась и ушла в дом.
     Большой дом продолжал пустеть. Тетка Паолы, миссис Тюлли, к досаде Грэхема (он надеялся узнать от нее многое о Паоле), уехала, погостив всего несколько ей. Говорили, что она, может быть, приедет опять, на более продолжильное время. Но она только что вернулась из Европы, и ей, по ее словам, необходимо было сделать сначала множество обязательных визитов, а зем уже думать о собственных удовольствиях.
     Критик О'Хэй намеревался пробыть еще с неделю, чтобы оправиться от поражения, нанесенного ему во время атаки философов. Вся эта история бы- ла задумана и подстроена Диком. Битва началась ранним вечером: как будто случайное замечание Эрнестины дало повод Аарону Хэнкоку бросить первую бомбу в чащу глубочайших убеждений О'Хэя. Дар-Хиал, его горячий и нетер- пеливый союзник, обошел его с фланга своей цинической теорией музыки и открыл по критику огонь с тыла. Бой продолжался до тех пор, пока вспыльчивый ирландец, вне себя от наносимых ему искусными спорщиками словесных ударов, не принял, облегченно вздохнув, предложение Терренса Мак-Фейна отдохнуть и спуститьсс ним в бильярдную - тихий приют, где они были бы вдали от этих варваров подкрепить себя смесью соответствую- щих напков и в самом деле поговорить по душам о музыке. В два часа ут- ра неуязвимый для вина и все еще шествующий твердой поступью Терренс уложил совершенно пьяного и осоловевшего О'Хэя в постель.
     - Ничего, - сказала на другой день Эрнестина О'Хэю с задорным блеском в глазах, выдававшим ее участие в заговоре. - Этого следовало ожидать: от наших горе-философов и святой запьет!
     - Я думал, что с Терренсом вы в полной безопасности, - насмешливо до- бавил Дик. - Вы же оба ирндцы. Я и забыл, что Терренса ничем не прой- мешь. Знаете, простившись с вами, он еще забрел ко мне поболтать. И - ни в одном глазу. Так, мимоходом, он упомянул о том, что вы оба опрокинули по стаканчику. И я... м в голову не могло прийти... что он... так вас подвел...
     Когда Льют и Эрнестина уехали в Санта-Барбара, Берт и Рита тоже вспомнили свой давно забытый очаг в Сакраменто. Правда, в тот же день прибыло несколькоудожников, которым покровительствовала Паола. Но их почти не было вно, ибо они проводили целые дни в горах, разъезжая в маленьком экипаже с кучером, или курили длинные трубки в бильярдной.
     Жизнь в Большодоме, чуждая условностям, текла своим чередом. Дик работал. Грэхемаботал. Паола продолжала уединяться в своем флигеле. Мудрецы из "Мадроньевой рощи" приходили пообедать и поговорить и, если Паола не играла, порой разглагольствовали целый вечер. По-прежнему сва- ливались как снег на голову гости из Сакраменто, Уикенберга и других го- родов, расположенных волине, но О-Чай и остальные слуги не терялись, и Грэхем был не раз свидетелем того, как целую толпу нежданных гостей че- рез двадцать минут после их приезда уже угощали пвосходным обедом. Все же случалось - правда, редко, - что за стол садились только Дик с Паолой и Грэхем; и когда после обеда мужчины болтали часок перед ранним отходом ко сну, она играла для себя мягкую и тихую музыку и исчезала раньше, чем они.
     Но однажды в лунный вечер неожиданно нагрянули и Уатсоны, и Мэзоны, Уомболды, и составилось несколько партий в бридж. Грэхем как-то не пал ни в одну. Пасла сидела у рояля. Когда он приблизился к ней, то уловил в ее глазах мгновенно вспыхнувшее выражение радости, но оно так же стро исчезло. Она сделала легкое движение, точно желая встать ему натречу, - это так же не ускользнуло от него, как и мгновенное усилие воли, кото- рым она заставила себя спокойно остаться на месте.
     И вот она опять такая же, какой он привык ее видеть. "Хотя, в сущнос- ти, много ли я ее видел?" - думал Грэхем, болтая всякий вздор и роясь вместе с ней в куче нот. Он пробовал с ней то один, то другой романс, и его высокий баритон сливался с ее мягким сопрано, и притом так удачно, что игравшие в бридж не раз кричали им "бис".
     - Да, - сказала она в перерыве между двумя романсами, - меня прямо тоска берет, так мне хочется опять побродить с Диком по свету. Если б можно было уехать завтра же! Но Дику пока нельзя. Он слишком связан сво- ими опытами и изобретениями. Как вы думаете, чем он занят теперь? Ему мало всех этих затей. Он еще намерен совершить переворот в торговле - по крайней мере здесь, в Калифорнии и на Тихоокеанском побережье - и заста- вить закупщиков приезжать к нему в имение.
     - Они уже и так приезют, - сказал Грэхем. - Первый, кого я здесь встретил, был покупате из Айдахо.
     - Да, но Дик хочет, чтобы это вошло в обычай: пусть попатели явля- ются сюда скопом, в определенное время, и пусть это будут не просто тор- ги - хотя для возбуждения интереса он устроит и торги, - а настоящая ежегодная ярмарка, которая должна продолжаться три дня на которой бу- дут продаваться только его товары. Он теперь чуть не все утра просижива- ет с мистером Эгером и мистером Питтсом. Это его торговый агент и агент по выставкам скота.
     Паола вздохнула, и ее пальцы пробежали по клавишам.
     - Ах, если бы только можно было уехать - в Тимбукту, Мокпхо, на край света!
     - Не уверяйте меня, что вы побывали в Мокпхо, - смеясь, заметил Грэ- хем.
     Она кивнула головой.
     - Честное слово, были. Провалиться мне на этом самом месте! С Диком, на его яхте, давным-давно. Мы, можно сказать, провели в Мокпхо наш медо- вый месяц.
     Грэхем, беседуя с нею о Мокпхо, старался отгадать: умышленно она то и дело упоминает о муже или нет?
     - Мне казалось, о вы считаете эту усадьбу прямо раем.
     - Конечно, конечно! - поспешила она его заверить. - Но не знаю, что на меня нашло за последнее время. Я чувствую, что мне почему-то непре- менно надо уехать. Может быть, сна действует... Колдуют боги красноко- жих... Если бы только Дик не работал до потери сознания и не связывался с этими проектами! Знаете, за все время, что мы женаты, моей единствен- ной серьезной соперницей была земля, сельское хозяйство. Дик очень пос- тоянен, а имение действительно его первая любовь. Он все здесь создал и наладил задолго до того, как мы встретились, когда он и не подозревал о моем существовании.
     - Давайте попробуеэтот дуэт, - вдруг сказал Грэхем, ставя перед ней на пюпитр какие-то ноты.
     - О нет, - запротестовала она, - ведь эта песня называется "Тпою цыган", она меня еще больше расстроит. - И Паола стала напевать первую строфу:
     За паттераном цыган плывем,
     Где зори гаснут - туда...
     Пусть ветер шумит, пусть джонка летит -
     Не все ли равно куда?
     - Кстати, что такое цыганский паттен? - спросила она, вдруг оборвав песню. - Я всегда думала, что это особое наречие, цыганское наречие - ну, вроде французского patoi [12]; и мне казалось нелепым, как можно следовать по миру за наречием, точното филологическая экскурсия.
     - В известном смысле паттеран и есть наречие, - ответил он. - Но оно значит всегда одно и то же:Я здесь проходил". Паттеран - это два пру- тика, перекрещенные особым образом и оставленные на дороге; но оба пру- тика непременно должны быть взяты у деревьев или кустарников разной по- роды. Здесь, в имении, паттеран можно было бы сделать из веток мансаниты и мадроньо, дуба и сосны, бука и ольхи, лавра и ели, черники и сирени. Это знак, который цыгане оставляют друг другу: товарищ - товарищу, воз- любленный - возлюбленной. - И он, в свою очередь, стал напевать:
     И опять, опять дорогой морей,
     Знакомой тропой плывем -
     Тропою цыган, за тобой, паттеран,
     Весь шар земной обойдем.
     Паола качала в такт головой, потом ее затуманенный взгляд скользнул по комнате и задержался на играющих; но она сейчас же стряхнула с себя мечтательную рассеянность и поспешно сказала:
     - Одному богу известно, сколько в иных из нас этой цыганской стихии. Во мне ее хоть отбавляй. Несмотря на свои буколические наклонности, Дик - прирожденный цыган. Судя по тому, что он е о вас рассказывал, и в вас это сидит очень крепко.
     - В сущнос, - заметил Грэхем, - настоящий цыган - именно белый че- ловек; он, так сказать, цыганский король. Он был всегда гораздо более отважным и неугомонн кочевником, и снаряжение у него было хуже, чем у любого цыгана. Цыгане шли по его следам, а не он по их. Давайте попробу- ем спеть...
     И в то время как они пели смелые слова беззаботновеселой песенки, Грэхем смотрел на Паолу и дивился - дивился и ей и себе. Разве ему место здесь, подле этой женщины, под крышей ее мужа? И все-таки он здесь, хотя должен был бы уже давно уехать. После стольких лет он, оказывается, не знал себя. Эткакое-то наваждение, безумие. Нужно немедленно вырваться отсюда. Он и раньше испытывал такие состояния, словно он околдован, обе- зумел, и всегда ему удавалось вырваться на свободу. "Неужели я с годами размяк?" - спрашивал себя Грэхем. Или это безумие сильнее и глубже все- го, что было до сих пор? Ведь это же посягательство на его святыни, столь дорог ему, столь ревниво и благоговейно оберегаемые в тайниках души: он еще ни разу не изменял им.
     Однако он не вырвался из плена. Он стоял рядом с ней и смотрел на ве- нец ее каштановых волос, где вспыхивали золотисто-бронзовые искры, на прелестные завитки возле ушей. Пел вместе с нею песню, воспламеняющую его и, наверное, ее, - иначе и быть не могло при ее натуре и тех проб- лесках чувства, которое она нечаянно и невольно ему выдала.
     "Она - чародейка, и голос - одно из ее очарований", - думал он, слу- шая, как этот голос, такой женственный и выразительный и такой непохожий на голоса всех других жщин на свете, льется ему в душу. Да, он чувствовал, он был глубоко уверенчто частица его безумия передалась и ей; что они оба испытывают одно то же; что это - встреча мужчины и женщины.
     Не только он, оба они пели с тайным волнением - да, несомненно; и эта мысль еще сильнее опьяняла его. А когда они дошли до последних строк и их голоса, сливсь, затрепетали, в его голосе прозвучало особое тепло и страсть:
     Дикому соколу - ветер да небо,
     Чащи оленю даны,
     А сердце мужчины - жскому сердцу,
     Как в стародавние дни.
     А сердце мужчины - женскому сердцу...
     В шатрах моих свет погас, -
     Но у края земли занимается ро,
     И весь мир ожидает нас! [13]
     Когда замер последний звук, Грэхем посмотрел на
     Паолу, ища ее взгляда, но она сидела несколько мгновений неподвижно, опустив глаза на клавиши, и когда затем повернула к нему голову, он уви- дел обычное лицо маленькой хозяйки Большого дома, шаловливое и улыбающе- еся, с лукавым взором. И она сказала:
     - Пойдем подразним Дика, он проигрывает.
     Я никогда не видела, чты за картами он выходил из себя, но он ужас- но нелепо скисает, если ему долго не везет. А играть любит, - продолжала она, идя впереди Грэхема к картным столам. - Это один из его способов отдыхать. И он отдыхает. Раз и два в год он садится за покер и может играть всю ночь напролет и доиграться до чертиков.
    
    
     ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
    
     После того дня, когда они спели вместе цыганскую песню, Паола вышла из своего затворничества, и Грэхему стало нелегко сидеть в башне и вы- полнять намеченную работу. В течение всего утра до него доносились то обрывки песен и оперных арий, которые она распевала в своем флигеле, то ее смех и возня с собаками на большом дворе, то приглушенные звуки рояля в музыкальной комнате, где Паола теперь проводила долгие часы. Однако Грэхем, по примеру Дика, посвящал утренние часы работе и редко встречал- ся с Паолой раньше второго завтрака.
     Она заявила, что период бессонницы у нее прошел и она готова на все развлечения и прогулки, какие только Дик может предложь ей, пригрозив, что, если он не будет сам участвовать в этих развлечениях, она созовет кучу гостей и покажет ему, как надо веселиться. В это время в Большой дом возвратилась на несколько дней тетя Марта, инач говоря - миссис Тюлли, и Паола снова принялась объезжать Дадди и Фадди в своей высокой двуколке. Лошадки эти были довольно капризного нрава, но миссис Тюлли, несмотряа свой возраст и тучность, не боялась ездить на них, если пра- вила Пла.
     - Такого доверия я не оказываю ни одной женщине, - объяснила она Грэ- хему. - Паола - единственная, с кем я могу ездить: она замечательно уме- ет обходиться с лошадьми. Когда Паола была ребенком, она прямо обожала лошадей. Удивительно, как это она еще не стала цирковой наездницей!
     И еще многое, многое узнал Грэхем о Паоле, болтая с ее теткой. О Фи- лие Дестене, своем брате и отце Паолы, миссис Тюлли могла рассказывать без конца. Он был гораздо старше ее и представлялся ей в детстве ка- м-то сказочным принцем. Филипп обладал благородной и широкой натурой, его поступки и образ жизни казались заурядным людям не совсем нормальны- ми. Он на кажд шагу совершал безрассудства и немало делал людям добра. Благодаря этим чертам характера Филипп не раз наживал целые состояния и так же легко терял их, особенно в эпоху знаменитой золотой горячки сорок девятого год Сам он был из семьи первых колонистов
     Новой Англии, однако прадед его л француз, подобранный у Мейнского побережья после кораблекрушения; тут он и поселился среди матросов-фер- меров.
     - Раз, только раз, в каждом поколении возрождается в каком-нибудь из своих потомков француз Дестей, - убежденно говорила Грэхему миссис Тюл- ли. - Филипп был именно этим единственным ввоем поколении, а в следую- щем - Паола. Она унаследовала всю его сабытность. Хотя Эрнестина и Льют приходятся ей сводными сестрами, тдно поверить, что в них есть хотя бы капля той же крови. Вот почему Паола не поступила в цирк и ее неудержимо потянуло во Францию: кровьрадеда звала ее туда.
     О жизни Паолы во Франции Грэхем также узнал немало. Филипп Дестен умер как раз вовремя, ибо колесо его счастья повернулось. Эрнестину и Льют, тогда еще крошек, взяли тки; они не доставляли им особых хлопот. А вот с Паолой, попавшей к тете Марте, было нелегко, - и все из-за того француза.
     - О, она настоящая дочь Новой Англии, - уверяла миссис Тюлли, - во всем, что касается чести, прямоты, надежности, верности. Еще девочкой она позляла себе солгать только в тех случаях, когда надо было выру- чить угих; тогда все ее новоанглийские предки смолкали и она лгала так же естяще, вдохновенно, как ее отец. У него была та же обаятельность, тже смелость, заразительный смех, живость. Но, помимо веселости и за- дора, он умел быть еще каким-то особенно снисходительным. Никто не мог оставаться к нему равнодушным.
     Или люди становились его преданнейшими друзьями, или начинали его не- навидеть. Общение с ним всегда вызывало любовь или ненависть. В этом от- ношении Паола на него не похожа, роятно, потому, что она женщина и не имеет склонности, подобно мужчинам, сражаться с ветряными мельницами. Я не знаю, есть ли у нее нсвете хоть один враг. Все любят ее, разве только какие-нибудь женщины-хищницы завидуют, что у нее такой хороший муж.
     В это время в открытое окно донесся голос Паолы, распевавшей под ар- кадами, и Грэхемулышался в нем тот теплый трепет, которого он уже не мог забыть. Затем Паола рассмеялась, миссис Тюлли тоже улыбнулась и за- кивала головой.
     - Смеется в точности, как Филипп Дестен, - пробормотала она, - и как бабки и прабабки того француза, которого после крушения привезли в Пе- нобскот, одели в домотканое платье и отправили на молитвенное собрание. Вы заметили, что, когда Паола смеется, каждому хочется взглянуть на нее и тоже улыбнуться? Смех Филиппа производил на людей тако же впечатле- ние.
     Паола всегда горячо любила музыку, живопись, рисование. Когда она бы- ла маленькой, она повсюду оставляла всякие рисунки и фигурки. Рисовала на бумаге, на земле, на досках, а фигурки лепила из чего придется - из глины, из песка.
     Она любила все и вс и все ее любили, - продолжала миссис Тюлли. - Она никогда не бояла животных и относилась к ним даже с каким-то бла- гоговением; это у е врожденное - все прекрасное вызывает в ней благо- говение. Она всегда была склонна возводить людей на пьедестал, приписы- вать им необычайную красоту или моральные достоинства. Во всем, что она видит, она прежде всего ценит красоту - чудесный ли это рояль, замеча- тельная картина,ородистая лошадь или чарующий пейзаж.
     Ей хотелось и самой творить, создавать прекрасное. Но она все никак не могла решить, что выбрать - зыку или живопись. В самом разгаре за- нятий музыкой в Бостоне - Паола училась у лучших преподавателей - она вдруг вернулась к живописи. А от мольберта ее тянуло к глине.
     И вот, чувствуя в себе эту любовь ко всему прекрасну, она металась, не зная, в какой области она больше одарена, да и ес ли у нее к че- му-нибудь настоящее призвание. Тогда я настояла на полном отдыхе от вся- кой работы и увезла ее на год за границу. Тут у нее открылись необычай- ные способности к танцам. Но все-таки она постоянно возвращалась к музы- ке и живописи. Нет, это не легкомыслие. Вся беда вом, что она слишком одарена...
     - Слишком разносторонне одарена, -обавил Грэхем.
     - Да, пожалуй, - согласилась миссис Тюлли. - Но ведь от одаренности до настоящего таланта еще очень далеко. И я все еще, хоть убей, не знаю, есть ли у нее к чему-нибудь призвание. Она ведь не создала ничего круп- ного ни в одной области.
     - Она создала себя, - заметил Грэхем.
     - Да, она сама - поистине прекрасное произведение искусства, - с вос- хищением отозвалась миссис Тюлли. - О замечательная, необыкновенная женщина, и притом совершенно неиспорнная, естественная. В конце концов к чему оно ей, это творчество! Мне какая-нибудь ее сумасшедшая продел- ка... - о да, я слышала об этой исрии с купанием верхом... - гораздо дороже, чем все ее картины, как бы удачны они ни были. Признаться, я долго не могла понять Паолу. Дик называет ее "вечной девчонкой". На боже мой, когда надо, какой она умеет быть величавой! Я, наоборот, называю ее взрослым ребенком. Встреча с Дик была для нее счастьем. Казалось, она тогда действительно нашла себя. Вот как это случилось...
     В тот год они, по словам миссис Тюлли, путешествовали по Европе. Пао- ла занималась в Париже живописью и в конце конв пришла к выводу, что успех достигается только борьбой и что деньги тетки мешают ей.
     - И она настояла на своем, - вздохнула миссис Тюлли. - Она... ну, она просто выставила меня, отправила домой. Содержание она согласилась полу- чать только самое ничтожное и поселилась совершенно самостоятельно в Ла- тинсм квартале с двумя американскими девушками. Тут-то она и встрети- лась с Диком... Таких, как он, ведь тоже поискать надо. Вы ни за что не угадаете, чемн тогда занимался. Он содержал кабачок, - не такой, как эти модные кабачки, а настоящий, студенческий. В своем роде это был даже изысканный кабачок. Там собирались всякие чудаки. Дик только что вернул- ся после своих сумасбродств и приключений на краю света, и, как он тогда выражался, ему хотелось некоторое время не столько жить, сколько рассуж- дать о жизни.
     Паола однажды повела меня в этот кабачок. Не подумайте чего-нибудь: они стали накануне женихом и невестой, и он сделал мне визит, - словом, все, как полагается. Я знавала отца Дика, "Счастливчика" Форреста, слы- шала многое и о сыне. Лучшей партии Паола и сделать не могла. Кроме то- го, это был настоящий роман. Паола впервые увидела его во главе команды Калифорнийского университета, когда та победила команду Стэнфорда. А в следующий раз она с ним встретилась в студии, которую снимала с двумя американками. Она не знала, миллионер ли Дик или содержит кабачок пото- му, что его дела плохи; да ее это и не интересовало. Она всегда подчиня- лась только велениям своего сердца. Представьте себе положение: Дика никто не мог поймать в свои сети, а Паола никогда не флиртовала. Должно быть, они сразу же бросились в объятия друг другу, ибо через неделю все было уже решено. Но Дик все-таки спросил у меня согласия на брак, как будто мое слово могло тут иметь какой-нибудь вес.
     Так вот, возвращаюсь к его кабачку. Это был кабачок философов, ма- ленькая комнатка с одним столом в каком-то подвале, в само сердце Ла- тинского квартала. Представляете себе, что это было за учреждение! А стол! Большой круглый дощатый стол, даже без клеенки, весь покрытый бес- численми винными пятнами, так как философы стучали по нему стаканами и проливали вино. За него свободно усаживалось тридцать человек. Женщины не допускались. Для меня и для Паолы сделали исключение. Вы видели здесь Аарона Хэнкока? Он был в числе тех самых философов и до сих пор хваста- ется, что остался Дику должен по счету больше остальных завсегдаев. В кабачке они обыкновенно и встречались, эти шалые молодые умни, стучали по столу и говорили о философии на всех европейских языках. У Дика всег- да была склонность к философии.
     Но Паола испортила им все удовольствие. Как только они поженились. Дик снарядил свою шхуну "Все забудь", и эта милая парочка отплыла на ней, решив провести свой медовый месяц между Бордо и Гонконгом.
     - А кабачок закрылся, и философы остались без пристанища и диспу- тов... - заметил Грэхем.
     Миссис Тюлли добродушно рассмеялась и покачала голов.
     - Да нет... Дик обеспечил существование кабачка, - сказала она, ста- раясь отдышаться и прижимая руку к сердцу. - Навсегда или на время - не скажу вам. Но через месяц полиция его закрыла, заподоив, что там на самом деле клуб анархистов.
     Хоть Грэхем и знал, к разносторонни интересы и дарования Паолы, он все же удивился, найдя ее однажды одиноко сидящей на диване в оконной нише и поглощенной каким-то вышиванием.
     - Я очень это люблю, - пояснила она. - И не сравню никакие дорогие вышивки магазинов с моими собственными работами по моим собственным рисунк. Дика одно время возмущало, что я вышиваю. Ведь он требует, чтобы во всем была целесообразность, чтобы люди не тратили понапрасну свои силы. Он считал, что мне браться за иглу - пустая трата времени: крестьянки отлично могут за гроши делать то же самое. Но мне наконец удаль убедить его, что я права.
     Это все равно, что игра на рояле. Конечно, я могу купить музыку лучше моей, но сесть самой за инструмент и самой исполнить вещи - какое это наслаждение! Соревнуешься ли с другим, принимая его толкование, и вкладываешь что-то свое - неважно: и то и другое дает душе творческую радость.
     Возьмите хотя бы эту узенькую кайму из лилий на оборке - второй такой вы не найдете нигде. Здесь все мое: и идея, и исполнение, и удовольствие от того, что я даю этой идее форму и жизнь. Конечно, бывают в магазинах замыслы интереснее и мастерство выше, но это не то. Здесь все мое. Я увидела узор в своем воображении и воспроизвела его. Кто посмеет утверж- дать после этого, что вышивание не искусство?
     Она умолкла, глядя на него смеющимися глазами.
     - Не говоря уже о том, что украшение прекрасной женщины - самое дос- тойное и вместе с тем самое увлекательное искусство, - подхватил Грэхем.
     - отношусь с большим уважением к хорошей модистке или портнихе, - серьезно ответила Паола. - Это настоящие художницы. Дик сказал бы, что они занимают чрезвычайно важное место в мировой экономике.
     В другой раз, отыскивая в библиотеке какие-то справки об Андах, Грэ- хем натолкнулся на Паолу, грациозно склонившуюся над листом плотной бу- маги, прикрепленным кнопками к столу; вокруг были разложены огромные папки, набитые архитектурными проектами: она чертила план деревянного бгало для мудрецов из "Мадроньевой рощи".
     - Очень трудно, - вздохнула она. - Дик уверяет, что если уж строить, так надо строить на семерых. Пока у нас четверо, но ему хочется, чтобы непременно было семь. Он говорит, что нечего заботиться о душах, ваннах и других удобствах, - разве философы купаются? И он пресерьезно настаи- вает на том,тобы поставить семь плит и сделать семь кухонь: будто бы именно из-за столь низменных предметов они вечно ссорятся.
     - Кажется, Вольтер ссился с королем из-за свечных огарков? - спро- сил Грэхем, любуясь ее грациозн и непринужденной позой. Тридцать во- семь лет? Невероятно! Она казась просто школьницей, раскрасневшейся над трудной задачей. Затем ему вспомнилось замечание миссис Тюлли о том, что Паола - взрослое дитя.
     И он изумлялся: неужели это она тогда, у коновязи под дубами, показа- ла двумя фразами, что отлично понимает; насколько грозно создавшееся по- ложение? "Я понимаю", - сказала она. Что она понимала? Может ть, она сказала это случайно, не придавая своим словам особого значения? Но ведь она же вся трепетала и тянулась к нему, когда они пели вместе цыганскую песню. Уж это-то он знал наверняка. А с другой стороны, разве он не ви- дел, с каким увлечением она слушала игру Доналда Уэйра? Однако сердце тут же подсказало ему, что со скрипачом было совсем другое При этой мысли он невольно улыбнулся.
     - Чему вы смеетесь? - спросила Паола. - Конечно, я знаю, что я не ар- хитектор! Но хотела бы я виде, как вы построите дом для семи философов и выполните все нелепые требования Дика!
     Вернувшись в свою башню и положив перед собой, не раскрывая их, книги об Андах, Грэхем, покусывая губы, предался размышлениям. Нет, это не женщина, это все-таки дитя... Или... она притворяется наивной? Понимает ли она действительно, в чем дело? Должна бы понимать. Как же иначе? Ведь она знает людей, знает жизнь. И она очень мудра. Каждый взгляд ее серых глаз говор о самообладании и силе. Вот именно - о внутренней силе! Он вспомнилервый вечер, когда в ней время от времени словно вспыхивали отблески стали, драгоценной, чудесной стали. И он вспомнил, как сравни- вал тогда ее силу со слоновой костью, резной перламутровой раковиной, с плетеной сеткой из девичьих волос...
     А теперь, после короткого разговора у коновязи и цыганской песни, всякий раз, как их взоры встречаются, оба они чают в глазах друг друга невысказанную тайну.
     Тщетно перелистывал он лежавшие перед ним книги в поисках нужных ему сведений, потом сделал попытку продолжать без них, но не мог написать ни слова... Нестерпимое бескойство овладело им. Грэхем схватил расписа- ние, ища подходящий поезд, отшвырнул его, схватил трубку внутреннего - телефона и позвонил в нюшни, прося оседлать Альтадену.
     Стояло чудесное утро; калифорнийское лето только начиналось. Надремлющими полями не проносилось ни дуновения; раздавались лишь крики перепелов и звонкие трели жаворонков. Воздух был напоен благоуханием си- рени, и, когда Грэхем проезжал сквозь ее душистые заросли, он услыл гортанный призыв Горца и ответное серебристое ржание Принцессы Фозринг- тонской.
     Почему он здесь и под ним лошадь Дика Форреста, спрашив себя Грэ- хем, почему он все еще не едет на станцию, чтобы сесть вервый же по- езд, найденный им сегодня в расписании? И он ответил себе с горечью, что эти колебания, эта странная нерешительность в мыслях и поступках - ля него новость. А впрочем, - и тут он весь как бы загорелся, - ему дана одна только жизнь, и есть одна только такая женщина на свете!
     Он отъехал в сторону, чтобы пропустить стадо ангорских коз. Здесь бы- ли самки, несколько с; пастухи-баски медленно гнали их перед собой и часто давали им отдыхать, ибо рядом с каждой самкой бежал козленок. За оградой загона он увидел маток с новорожденными жеребятами, а услышав предостерегающий волас, мгновенно свернул на боковую дорожку, чтобы не столкнуться с табуном из тридцати годовалых жеребят, которых куда-то пе- регоняли. Их возбуждением заразились все обитатели этой части имения, воздух наполнилсяронзительным ржанием, призывным и ответным. Взбешен- ный присутствиеи голосами стольких соперников, Горец носился взад и вперед по загону и все вновь издавал свой трубный призыв, словно желая всех убедить,то он самый сильный и замечательный жеребец, когда-либо существовавший на земле.
     К Грэхему неожиданно подъехал Дик Форрест на
     Капризнице. Он сиял от восторга, что среди подвластных ему созданий разыгралась такая буря.
     - Природа зовет! Природа, - проговорил он нараспев, здороваясь с Грэ- хемом, и остановил свою лошадь, хотя это едва ли можно было назвать ос- тановкой: золотисто-рыжая красавица кобыла, не переставая, плясала под ним, тянулась зубами то к его ноге, то к ноге Грэхема и, разгневанная неудачей, бешено рыла копытом землю и брыкась - раз, два раза, десять раз.
     - Эта молодежь, конечно, ужасно злит Горца, - сказал Дик, смеясь. - Вы знаете его песню? "Внемлите мне! - Эрос. Я попираю холмы. Моим зо- вом полны широкие долины. Кобылицы слышат меня на мирных пастбищах и вздрагивают, ибо они знают меня. Земля жирна, и соков полны деревья. Это весна. Весна - моя. Я царь в моем рстве весны. Кобылицы помнят мой го- лос, - он жил в крови их матерей. Внемлите! Я - Эрос. Я попираю холмы, и, словно герольды, долины разносят мой голос, возвещая о моем приближе- нии".

/ Полные произведения / Лондон Д. / Маленькая хозяйка большого дома