• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Акимов И. / Легенда о малом гарнизоне

Легенда о малом гарнизоне [15/15]

Скачать полное произведение

    Правда, увидев Чапу, он ожил.
     - Кого-нибудь из ребят видел?
     - Усех видел, товарищ командир. Усе в полном порядке.
     - Не врешь, Чапа?
     - Ей-богу!
     - Ладно. А ты как сам?
     - Жирую. Я вроде на закусь оставленный.
     - Ты не бойся, Чапа. Это со стороны только страшно. А так ничего...
     - А я и не боюся, товарищ командир. Они ще подавляться отой закусью.
     Следователи не мешали этим разговорам. Они ставили эксперимент, искали закономерности, и поскольку время еще тер- пело, не пытались подгонять события или подтасовывать факты.
     Но пока результаты были совершенно неудовлетворительными. Коллектив, даже физически разобщенный, тем не менее не распадался. Испугать красноармейцев не удалось, сломить - не удалось, дезориентировать, вселить в них растерянность парадоксальными предложениями - тоже не удалось. У них еще оставалась возможность испытать на прочность самого Чапу, но поскольку на нем проверялись совсем иные воздействия, это держали в резерве на самый крайний случай.
     У следователей был расчет и на психологическую усталость красноармейцев. Ведь когда-то же должен настать момент, считали они, когда все духовные силы иссякнут, человеку станет все безразлично и он будет покорно выполнять что угодно, любую волю, будет автоматически выполнять любую команду. Пока что даже признаков этого не было, но ведь усталость существует, она накапливается где-то в теле, в душе, чтобы однажды вдруг что-то хрустнуло в человеке - и он сломался.
     На это и был расчет.
     Тем временем над Чапой поставили еще один эксперимент. Однажды поздно вечером его вывезли на легковой машине за город. Рядом с шофером сидел незнакомый немецкий офицер, Чапа со следователем сидели сзади.
     Они остановились в глухом месте, на поляне. Ждать пришлось недолго. Подъехал закрытый автофургон, из него высыпало много народу. Когда они проходили перед легковой автомашиной, в свете ее включенных фар Чапа узнал среди немцев всех своих четырех товарищей. Их отвели в сторону, где только сейчас Чапа увидел свежевырытую яму. Еще несколько минут там о чем-то говорили, потом четверых подволокли к яме, поставили на колени и убили выстрелами в затылок. Потом яму немцы стали забрасывать землей и легковая машина тронулась. Когда они выехали с проселка на шоссе, следователь прервал наконец молчание:
     - Ну вот, Драбына, вы видели, чем кончается упорство. Теперь вы остались один. Никто, кроме нас, не знает ни о вашем подвиге в доте, ни о том, что вы побывали в наших руках. И если вы сейчас дадите подписку о лояльности, ни одна душа не сможет поведать миру о том, что с вами случилось на протяжении минувшего месяца. Ни одна душа! Вам не на кого больше оглядываться. Вы один. И вы можете начинать новую жизнь.
     Чапа помедлил и ответил спокойно:
     - Жалко, что я пережил хлопцев... Больше вы от меня ничего не услышите.
     И он действительно больше не проронил ни звука. Ни в машине, ни в кабинете следователя, куда его привезли с места казни. Следователь до полуночи пытался его разговорить, но, когда убедился, что Чапа тверд, приказал часовому увести его. Чапу повели совсем не в ту сторону, где была его комната, и он подумал, что вот настал и его черед, но не испугался - он верил в себя, в то, что выстоит и не дрогнет. "И кричать не буду, - думал он. - Как Санька. Не буду кричать. Назло им".
     Он хорошо настроился и, когда они дошли до места, спокойно вошел в комнату, перед которой стояли двое вооруженных автоматами часовых.
     Это была большая жилая комната. Посредине стол, под стенами пять кроватей, на четырех лежат его хлопцы: Ромка, Санька, Герка и командир... Разговаривают... Перед комодом на тумбочке стакан чаю стоит.
     Чапа прошел к свободной койке, сел и сидел прямо-прямо, но как только услышал, как закрылась дверь за ушедшим солдатом, упал лицом на подушку и заплакал.
     ...На этой долгой войне фашисты еще будут пытать тысячи людей, чтобы узнать имена их товарищей-подпольщиков, номер части, количество танков или секрет нового оружия. От этих же пятерых они не собирались узнать ничего. На них просто ставили эксперимент, как на кроликах или мышах. Бросали из холодного в горячее. Такая малость: хотите жить? - скажите: да, мы лояльны, мы не против вас, мы склоняем голову перед вашей идеей и силой...
     Опять прекратились допросы и собеседования. Их предоставили самим себе. Они получили определенную свободу: внутренний маленький дворик был в их распоряжении, и они этим пользовались, проводили в нем целые дни.
     Первый вариант побега возник у Ромки через полчаса, проведенных в этом дворике.
     - У них в проходной дежурят всего три человека. Это три винтовки, ребята. Для нас это не работа. А с винтовками мы захватим и главный КПП.
     - Дядя, но нас ведь перестреляют на плацу.
     - Ну, это еще бабушка надвое сказала.
     - Не понимаю, чего ты хочешь - погибнуть с оружием в руках или вырваться на свободу?
     Так был похоронен первый гениальный проект.
     О втором Ромка рассказывал через полминуты после того, как Чапа сообщил, что на главном дворе стоит большой грузовик, а на нем стационарная установка - счетверенный пулемет.
     - Мы захватываем малую проходную, затем этот грузовик и не ввязываемся в бой, а просто тараним ворота.
     - Они с добрячого железа, оте ворота.
     - Наплевать.
     - Ото як лоба об них расцокаешь... Не-а, я на то не сгодный...
     - Ну и пусть! Займем круговую оборону, будем лить из всех пулеметов, столько гадов набьем...
     Но и это не приняли. Уж сколько немцев положили они перед своим дотом, кажется, не только за себя, за всех друзей поквитались, а все-таки сейчас, здесь, в плену, у них зародилось странное ощущение неудовлетворенности. То ли они не сделали чего-то, то ли чего-то не доделали, но они уже чувствовали, что сейчас главное может быть не в числе убитых врагов, а в чем - пока не могли понять.
     Потом был еще один проект: выехать в багажнике княжеского "шевроле". Но поскольку никто не мог придумать, как незаметно пробраться в большой двор, а тем более как четверым парням поместиться в одном багажнике, то и эту идею так же быстро позабыли.
     Эта очередная Чапина отповедь - а как-то так получалось, что именно он был главным оппонентом Ромки, - вывела его из себя настолько, что он сказал:
     - Чапа, ты такой умный, это будет такая потеря для человечества, если ты, не дай бог, пропадешь с нами. Послушай- ся меня и драпай отсюда, пока есть возможность. А мы без тебя, дорогой, пусть будем не так расчетливы, зато в пять раз скорее попытаем счастья. И уверяю тебя - вырвемся.
     - Не-а, - сказал Чапа. - Не хочу. Они токички и ждут, щоб я один до дому почвалав. А потом щоб с вас наржаться. Не хочу.
     И все-таки они убежали.
     Идею подал не Страшных, а Чапа.
     Однажды во время прогулки по городу он остановился возле брезентовой палатки - посмотреть, как двое рабочих-сантехников гнут водопроводную трубу, делают колено: наверное, лень было на склад сходить за нужной деталью. Они работали так примитивно, что Чапино сердце не выдержало, и он, бормоча: "А ще кажуть - Евро-о-опа..." - засучил рукава и показал, как это делают настоящие мастера.
     Потом он повел обоих парней пить пиво. Разговаривать им было трудно, общих слов - почти ни одного. А если учесть, что Чапа представлял из себя фигуру, по меньшей мере, странную (ходит в открытую в красноармейской форме, а пропуск его выдан самим комендантом и разрешает круглосуточное передвижение по городу; и то ли он пленный, то ли на службе - тоже не разберешь сразу), то окажись на его месте любой другой человек, с ним бы никто и двух слов откровенных не сказал. Но Чапе эти парни поверили. С риском для жизни, причем не осознавая до конца, почему идут на этот риск, но поверили. Вот такой он был человек, Нечипор Драбына.
     Парни подтвердили: казарма не имеет автономной канализации, а входит в городскую сеть. Мало того, к ней ведут не трубы, а проложенная лет пятьдесят назад подземная галерея, которая через два квартала выходит к центральному городскому коллектору - такой же галерее, только попросторнее. Еще они знали, что ведущая к казарме галерея перегорожена железной решеткой; по слухам, дальше должна быть еще одна, однако это были именно слухи - туда не пускали мастеров из муниципальной сантехнической службы, управлялись своими силами; разве что кто-нибудь из старых рабочих в курсе дела. Не знали они и самого главного: где именно в казарме есть выход в галерею. Но попытаться разузнать можно.
     На следующий день встретились снова. Парни привели с собою третьего - тоже работягу, только куда постарше. Он выпил две кружки пива, прежде чем вступить а разговор, - все приглядывался к Чапе. Зато он перешел прямо к делу.
     Городское антифашистское подполье было готово устроить и поддержать побег.
     - Вот схема коллектора, по которому вам придется идти, - чертил он на салфетке. - Ваш отросток... а это основная магистраль. А вот здесь свернете с нее - не спутаете? - и воз- ле четвертого по счету колодца наверху вас будут ждать. Это во дворе. Неприметное место. Учтите - все остальные колодцы во всем районе будут закрыты изнутри. Ясно?
     - Эгеж.
     Рабочий осторожно осмотрелся - не следят ли - и сжег салфетку.
     - За час до побега обе решетки мы уберем.
     - Добре.
     - Галерея подходит вплотную к котельной казармы. - Он стал чертить на другой салфетке. - Это план котельной. Здесь люк. Запомнили?
     - Эгеж.
     И эта салфетка сгорела.
     - И последнее. Казарма построена вот так, - на третьей салфетке появилась буква "П". - Котельная - в этом углу.
     - Разберемось.
     - Можете начать в 16.00.
     - Подходяще, - подумав, кивнул Чапа.
     - У нас как раз будет инструктаж. Все бригады соберутся в главной конторе, - пояснил рабочий. - Для всех отличное алиби. Правда, остаются еще несколько мастеров, но мы позаботимся, чтоб никого не подвести под монастырь.
     Как и ожидалось, операция прошла почти без осложнений. Проще всего было обезоружить часовых, которые охраняли их комнату и коридор. Вниз пробивались с боем. Но внезапность и сноровка решили исход дела. Дверь котельной захлопнули у них перед носом: ее пришлось подорвать гранатами, и это было самым обидным - они-то надеялись за этой дверью соорудить баррикаду, да вот не пришлось.
     Они жили в погребе у слесаря-венгра еще пять дней. Немцы как сбесились - они перекрыли все выезды из города и каждый день устраивали выборочные облавы, ходили от дома к дому с собаками. Когда страсти поулеглись, красноармейцы пошли на восток. До границы их провожали венгры, дальше пошли сами.
     Они потеряли счет дням, оборвались и наголодались. В село они забрели только однажды. Хозяйка угостила их хлебом с молоком и сказала, что еще третьего дня немцы передавали, будто вошли в Москву. По июльским передачам они помнили, что немцы привирали не очень. Но в это верить они не хотели. Уложив красноармейцев спать, хозяйка тут же побежала за полицаями. Они едва спаслись и больше не заходили ни в одно село.
     Наконец однажды горы кончились. Они вышли к реке, искупались и долго лежали на берегу. Потом перешли на другую сторону и медленно брели через широкий луг в высоких пахучих травах. Только кое-где на лугу стояли редкие дубы, и это было очень похоже на рисунок саванны из учебника географии для шестого класса.
     Потом они поднялись на холм и увидели, что на востоке раз- ворачивается бескрайняя равнина - может быть, там уже гор не было совсем. Зато на западе горы подходили близко. Река текла вдоль них, делая в этом месте крутую излучину. В этом месте она не была видна - ее закрывал темный холм, возле подножья которого тянулся то ли пруд, то ли старица. А с левой стороны ровной сверкающей ниткой лежало шоссе.
     - А вон там, за лесочком, на юге была моя казарма.
     - Так это же совсем близко, а я думал, что вы у черта на куличках стоите, раз вас так редко сменяют.
     - Выходит, то и есть наш холм? Дота не видать...
     - Немцы хозяйственный народ, - сказал Тимофей. - И такой знатной хоромине пропасть не дадут.
     - Особенно после уроков, что мы им преподали, - добавил Залогин.
     - Точно. Там должен быть пост. И при нем неприкосновенный запас.
     - Я готов идти. И Саня тоже, - вызвался Ромка. - Мы за два часа туда и назад успеем обернуться.
     - Идет вся группа, - сказал Тимофей.
     С этой стороны подобраться к холму было не просто. Поэтому сделали крюк - вокруг старицы: сначала через камыши, затем через болото. Люк запасного секретного выхода оказался открытым; теперь здесь была выгребная яма. Красноармейцы рассудили, что раз ходом пользуются для столь прозаических надобностей, то и вверху его вряд ли запирают. Так и случилось. Люк поддался легко. Немцев в доте не было. Они сидели снаружи, полдничали на циновке, нежась под предвечерним мягким солнцем. Створки главной амбразуры раздвинулись бесшумно. Страшных и Залогин выпрыгнули наружу и закололи двоих прежде, чем те сообразили, что происходит. У третьего хотели узнать, когда появится смена, но от ужаса он чуть не лишился рассудка и не то что русского языка - даже мимику не понимал.
     Впервые за много дней красноармейцы поели досыта и напились горячего кофе. Залогин заступил в караул, остальным Тимофей позволил ложиться спать. Но никто не торопился с этим. Парни лазали по доту, перекликались, показывали друг другу свои мелкие вещи, сохранившиеся как-то после всех перипетий.
     Однако наибольшее впечатление произвело оружие. Оружие, которого они не держали в руках с того злосчастного дня, когда сдали свои автоматы капитану Неледину. Тогда оно было в некотором роде их инструментом, продолжением их рук - не больше. Теперь же оказалось, что оно начинается где-то в самых дальних закутках их душ. Оно было как магнитная аномалия, которая уже на расстоянии влияет на стрелку компаса.
     Оно настраивало на особый лад: красноармейцы взяли его в руки - и перестали быть жалкими полуночными беглецами. Они снова стали солдатами.
     И тогда они вспомнили о шоссе.
     Оно было перед их глазами все время, но сначала голод не давал думать ни о чем другом; потом наступили минуты благодушия, и радость узнавания окрасила все в розовое: и графическую четкость гор, и сверкающее шоссе, и редкие машины, которые так красиво катили по нему. И лишь затем они вспомнили, что красивенькие машины - это враг, а у них в руках - карабины... враг - карабины... И два пулемета, как выяснилось, на месте. И пушку, конечно же, никто не трогал: немцы - хозяйственный народ...
     - Товарищ командир, докладываю, - взлетел голос Герки Залогина и вдруг сорвался в предчувствии: - На шоссе - фашистские танки.
     Все разом умолкли.
     Тимофей подошел к стереотрубе. Оказывается, танки появились давно; однако Залогин молчал, пока шли дозоры, пока не стало ясно, что идет большая колонна. Да, точно, как в июне, из ущелья выдвигалась эта темная скрежещущая масса: по серебристой ленте - лента стали.
     Как тогда...
     Все, как тогда. Только тогда в доте всего было вдоволь - и боеприпасов и еды, - и в бой они бросились с радостью: они знали, что через день-два подойдут свои, ударят с востока - и погонят фашистов по этому шикарному шоссе туда, на запад, аж до самого Берлина... Они ухлопали здесь врагов дай бог сколько - вон целое кладбище внизу в долине появилось. А чего добились?
     Что изменится оттого, что вот сейчас, здесь, сегодня они пятеро убьют сколько-то фашистов? Что изменится там, на востоке, где в бесконечном далеке, в пятистах километрах отсю- да наступают фашисты? Наступают на юге, и на севере, и...
     Ну и что - наступают?!
     "Что мне, Тимофею Егорову, могут они этим доказать? А ровным счетом ничего. А нам пятерым что они могут доказать? А ничего. Пусть они где-то там наступают - здесь они больше не пройдут. Пока я жив, пока хоть один из нас жив, пока хоть одна винтовка стреляет - здесь они шагу вперед не сделают.
     Пусть весь мир перед ними отступает - мы будем здесь стоять. Даже одни в целом свете. Самые последние".
     - Красноармеец Драбына, проверьте и доложите о наличии снарядов.
     - Та и так звестно, товарищ командир. Восем осколковых, три ящика хвугасов, три ящика броневбойных. Те-те-те! - збрехам, товарищ командир. Один ящик розтрощеный, там токечки три броневбойных снаряда, а вкупе - тринадцать.
     - Ладно. Садись на наводку. Помнишь, куда? - сто метров за водостоком.
     - Отож. Щасливе местечко.
     - Все по местам. К бою готовьсь!
     У них еще было минуты три. Тимофей подошел к амбразуре, но не закатом он любовался. Он закрыл глаза, и тянул в себя воздух всей грудью, и думал, какое это счастье - умереть за свою родную землю, и как ему повезло, что он сам выбрал этот момент и сам выбрал это место, - когда он здоров и счастлив, и рядом его друзья, и кажется ему, что стоит он на высокой-высокой вершине, выше некуда, и солнце обнимает его своим теплом...
     Он открыл глаза навстречу солнцу - и увидел колонну.
     Пусть наступают! Пусть где угодно наступают, хоть во всем свете, но здесь они будут стоять. Будут! Пока мы стоим - здесь они будут стоять!..
     Чапа доложил о готовности.
     Тимофей увидел, что вдоль колонны мчится длинная открытая легковая машина, полная людей. Офицеры, конечно. Не иначе командование.
     - Чапа, можешь накрыть эту легковушку?
     - А мне одинаково.
     - Давай. Только упреждение возьми точно.
     Он ждал. Рано... рано... еще рано. Ну!
     И тут сверкнул гром.
     21
     Подполковник Иоахим Ортнер, кавалер ордена Железного креста, был вызван с центрального фронта по специальному запросу министерства пропаганды. Встречу со съемочной группой кинохроники назначили почему-то в Ужгороде, оттуда до места был не ближний путь, но Иоахим Ортнер не спорил: прилетел в Ужгород и всем своим видом давал понять, что доволен, что характер у него покладистый, и взгляды широкие, и улыбка самая киногеничная. Когда его снимали, после каждой фразы он делал паузу и улыбался...
     Через горы они ехали долго, и все устали, даже подполковник Иоахим Ортнер меньше улыбался. Но когда горы кончились и ущелье стало раздаваться вширь, и показалась речка, а за нею бескрайняя равнина, он заспешил, затормошил режиссера:
     - Пора, пора! Поглядите, какой удачный момент!..
     Они обогнали идущую на марше танковую дивизию. На своеобразном белесом фоне долины это было потрясающее зрелище.
     Режиссер уже все понял.
     - Курт! - орал он на ухо оператору, влипшему лицом в камеру. - Держи проезд как можно дольше. Крупным планом: пушки, траки, гренадеры. И потом сразу панорамируй на холм...
     Они мчались вдоль танков, холм летел на них, сухой, обугленный к вершине, и дот сейчас был виден отчетливо, и даже амбразура. Это напоминало так много, что подполковник Иоахим Ортнер привстал от волнения и вдруг увидел, как из мрака амбразуры сверкнул орудийный выстрел... Конечно, орудийный. Иоахим Ортнер столько раз видел прежде эту вспышку. Но как же?.. Но ведь...
     Удивление за какую-то долю мгновения сменилось у него растерянностью, потом ужасом. Он закричал "А-а-а-а!" страшным, пронзительным голосом. Каким-то неведомым чувством он понял, что целились в него, и выстрелили в него, и не промахнулись. Он кричал от предсмертной тоски, истекая куда-то в пространство этим криком, и, когда, наконец, настоящее пламя обволокло его и настоящая сталь пронеслась сквозь его податливое тело, он уже не чувствовал и не слышал этого. Он уже был мертв.

/ Полные произведения / Акимов И. / Легенда о малом гарнизоне