Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Шукшин В.М. / Микроскоп
Микроскоп [1/5]
На это надо было решиться. Он решился. Как-то пришел домой -- сам не свой -- желтый; не глядя на жену, сказал:
-- Это... я деньги потерял. -- При этом ломаный его нос (кривой, с горбатинкой) из желтого стал красным. -- Сто двадцать рублей.
У жены отвалилась челюсть, на лице появилось проси-тельное выражение: может, это шутка? Да нет, этот кривоносик никогда не шутит, не умеет. Она глупо спросила:
-- Где?
Тут он невольно хмыкнул.
-- Дак если б я знал, я б пошел и...
-- Ну не-ет!! -- взревела она. -- Ухмыляться ты теперь доолго не будешь! -- И побежала за сковородником. -- Меся-цев девять, гад!
Он схватил с кровати подушку -- отражать удары. (Древ-ние только форсили своими сверкающими щитами. Подуш-ка!) Они закружились по комнате...
-- Подушку-то, подушку-то мараешь! Самой стирать!..
-- Выстираю! Выстираю, кривоносик! А два ребра мои будут! Мои! Мои!..
-- По рукам, слушай!..
-- От-теньки-коротеньки!.. Кривенькие носики!
-- По рукам, зараза! Я ж завтра на бюлитень сяду! Тебе же хуже.
-- Садись!
-- Тебе же хуже...
-- Пускай!
-- Ой!
-- От так!
-- Ну, будет?
-- Нет, дай я натешусь! Дай мне душеньку отвести, сква-жина ты кривоносая! Дятел... -- Тут она изловчилась и боль-но достала его по голове. Немножко сама испугалась...
Он бросил подушку, схватился за голову, застонал. Она пытливо смотрела на него: притворяется или правда больно? Решила, что -- правда. Поставила сковородник, села на табуретку и завыла. Да с причетом, с причетом:
-- Ох, да за штоже мне долюшка така-ая-а?.. Да копила-то я их, копила!.. Ох, да лишний-то раз кусочка белого не ела-а!.. Ох, да и детушкам своим пряничка сладкого не поку-пала!.. Все берегла-то я, берегла, скважина ты кривоносая-а!.. Ох-х!.. Каждую-то копеечку откладывала да радовалась: будут у моих детушек к зиме шубки теплые да нарядные! И будут-то они ходить в школу не рваные да не холодные!..
-- Где это они у тебя рваные-то ходют? -- не вытерпел он.
-- Замолчи, скважина! Замолчи. Съел ты эти денюжки от своих же детей! Съел и не подавился... Хоть бы ты подавился имя, нам бы маленько легче было.
-- Спасибо на добром слове, -- ядовито прошептал он.
-- М-хх, скважина!.. Где был-то? Может, вспомнишь?.. Может, на работе забыл где-нибудь? Может, под верстак по-ложил да забыл?
-- Где на работе!.. Я в сберкассу-то с работы пошел. На работе...
-- Ну, может, заходил к кому, скважина?
-- Ни к кому не заходил.
-- Может, пиво в ларьке пил с алкоголиками?.. Вспомни. Может, выронил на пол... Беги, они пока ишо отдадут.
-- Да не заходил я в ларек!
-- Да где ж ты их потерять-то мог, скважина?
-- Откуда я знаю?
-- Ждала его!.. Счас бы пошли с ребятишками, примери-ли бы шубки... Я уж там подобрала -- какие. А теперь их раз-берут. Ох, скважина ты, скважина...
-- Да будет тебе! Заладила: скважина, скважина...
-- Кто же ты?
-- Што теперь сделаешь?
-- Будешь в две смены работать, скважина! Ты у нас ху-дой будешь... Ты у нас выпьешь теперь читушечку после бани, выпьешь! Сырой водички из колодца...
-- Нужна она мне, читушечка. Без нее обойдусь.
-- Ты у нас пешком на работу ходить будешь! Ты у нас покатаешься на автобусе.
Тут он удивился:
-- В две смены работать и -- пешком? Ловко...
-- Пешком! Пешком -- туда и назад, скважина! А где, так ишо побежишь -- штоб не опоздать. Отольются они тебе, эти денюжки, вспомнишь ты их не раз.
-- В две не в две, а по полторы месячишко отломаю -- ничего, -- серьезно сказал он, потирая ушибленное место. -- Я уж с мастером договорился... -- Он не сообразил сперва, что проговорился. А когда она недоуменно глянула на него, поправился: -- Я, как хватился денег-то, на работу снова по-ехал и договорился.
-- Ну-ка дай сберегательную книжку, -- потребовала она. Посмотрела, вздохнула и еще раз горько сказала: -- Скважина.
С неделю Андрей Ерин, столяр маленькой мастерской при "Заготзерне", что в девяти километрах от села, чувство-вал себя скверно. Жена все злилась; он то и дело получал "скважину", сам тоже злился, но обзываться вслух не смел.
Однако дни шли... Жена успокаивалась. Андрей ждал. Наконец решил, что -- можно.
И вот поздно вечером (он действительно "вламывал" по полторы смены) пришел он домой, а в руках держал коробку, а в коробке, заметно, что-то тяжеленькое. Андрей тихо сиял.
Ему нередко случалось приносить какую-нибудь работу на дом, иногда это были небольшие какие-нибудь деревян-ные штучки, ящички, завернутые в бумагу, -- никого не удивляло, что он с чем-то пришел. Но Андрей тихо сиял. Стоял у порога, ждал, когда на него обратят внимание... На него обратили внимание.
-- Чего эт ты, как... голый зад при луне, светисся?
-- Вот... дали за ударную работу. -- Андрей прошел к сто-лу, долго распаковывал коробку. И наконец, открыл. И вы-ставил на стол... микроскоп. -- Микроскоп.
-- Для чего он тебе?
Тут Андрей Ерин засуетился. Но не виновато засуетился, как он всегда суетился, а как-то снисходительно засуетился.
-- Луну будем разглядывать! -- И захохотал. Сын-пяти-классник тоже засмеялся: луну в микроскоп!
-- Чего вы? -- обиделась мать.
Отец с сыном так и покатились.
Мать навела на Андрея строгай взгляд. Тот успокоился.
-- Ты знаешь, что тебя на каждом шагу окружают микро-бы? Вот ты зачерпнула кружку воды... Так? -- Андрей зачерп-нул кружку воды. -- Ты думаешь, ты воду пьешь?
-- Пошел ты!
-- Нет, ты ответь.
-- Воду пью.
Андрей посмотрел на сына и опять невольно захохотал.
-- Воду она пьет!.. Ну не дура?..
-- Скважина! Счас сковородник возьму.
Андрей снова посерьезнел.
-- Микробов ты пьешь, голубушка, микробов. С водой-то. Миллиончика два тяпнешь -- и порядок. На закуску! -- Отец и сын опять не могли удержаться от смеха. Зоя (жена) пошла в куть за сковородником.
-- Гляди суда! -- закричал Андрей. Подбежал с кружкой к микроскопу, долго настраивал прибор, капнул на зеркаль-ный кружок капельку воды, приложился к трубе и, наверно, минуты две, еле дыша, смотрел. Сын стоял за ним -- смерть как хотелось тоже глянуть.
-- Пап!..
-- Вот они, собаки!.. -- прошептал Андрей Ерин. С ка-ким-то жутким восторгом прошептал: -- Разгуливают.
-- Ну пап!
Отец дрыгнул ногой.
-- Туда-сюда, туда-сюда!.. Ах, собаки!
-- Папка!
-- Дай ребенку посмотреть! -- строго велела мать, тоже явно заинтересованная.
Андрей с сожалением оторвался от трубки, уступил место сыну. И жадно и ревниво уставился ему в затылок. Нетерпе-ливо спросил:
-- Ну?
Сын молчал.
-- Ну?!
-- Вот они! -- заорал парнишка. -- Беленькие...
Отец оттащил сына от микроскопа, дал место матери.
-- Гляди! Воду она пьет...
Мать долго смотрела... Одним глазом, другим...
-- Да никого я тут не вижу.
Андрей прямо зашелся весь, стал удивительно смелый.
-- Оглазела! Любую копейку в кармане найдет, а здесь микробов разглядеть не может. Они ж чуть не в глаз тебе прыгают, дура! Беленькие такие...
Мать, потому что не видела никаких беленьких, а отец с сыном видели, не осердилась.
-- Вон, однако... -- Может, соврала, у нее выскакивало. Могла приврать.
Андрей решительно оттолкнул жену от микроскопа и прилип к трубке сам. И опять голос его перешел на шепот.
-- Твою мать, што делают! Што делают!..
-- Мутненькие такие? -- расспрашивала сзади мать сы-на. -- Вроде как жиринки в супу?.. Они, што ли?
-- Ти-ха! -- рявкнул Андрей, не отрываясь от микроско-па. -- Жиринки... Сама ты жиринка. Ветчина целая. -- Стран-но, Андрей Ерин становился крикливым хозяином в доме.
Старший сынишка-пятиклассник засмеялся. Мать дала ему подзатыльник. Потом подвела к микроскопу младших.
-- Ну-ка ты, доктор кислых щей!.. Дай детям посмотреть. Уставился.
Отец уступил место у микроскопа и взволнованно стал ходить по комнате. Думал о чем-то.
Когда ужинали, Андрей все думал о чем-то, поглядывал на микроскоп и качал головой. Зачерпнул ложку супа, пока-зал сыну:
-- Сколько здесь? Приблизительно?
Сын наморщил лоб:
-- С полмиллиончика есть.
Андрей Ерин прищурил глаз на ложку.
-- Не меньше. А мы их -- ам! -- Он проглотил суп и хлоп-нул себя по груди. -- И -- нету. Сейчас их там сам организм начнет колошматить. Он-то с имя управляется!
-- Небось сам выпросил? -- Жена с легким неудовольст-вием посмотрела на микроскоп. -- Может, пылесос бы дали. А то пропылесосить -- и нечем.
Нет, Бог, когда создавал женщину, что-то такое намуд-рил. Увлекся творец, увлекся. Как всякий художник, впро-чем. Да ведь и то -- не Мыслителя делал.
Ночью Андрей два раза вставал, зажигал свет, смотрел в микроскоп и шептал:
-- От же ж собаки!.. Што вытворяют. Што они только вы-творяют! И не спится им!
-- Не помешайся, -- сказала жена, -- тебе ведь немного и надо-то -- тронешься.
-- Скоро начну открывать, -- сказал Андрей, залезая в тепло к жене. -- Ты с ученым спала когда-нибудь?
-- Еще чего!..
-- Будешь. -- И Андрей Ерин ласково похлопал супругу по мягкому плечу. -- Будешь, дорогуша, с ученым спать.
Неделю, наверно, Андрей Ерин жил как во сне. Прихо-дил с работы, тщательно умывался, наскоро ужинал... Косил-ся на микроскоп.
-- Дело в том, -- рассказывал он, -- что человеку положе-но жить сто пятьдесят лет. Спрашивается, почему же он шестьдесят, от силы семьдесят -- и протянул ноги? Микро-бы! Они, сволочи, укорачивают век человеку. Пролезают в организм, и как только он чуток ослабнет, они берут верх.
Вдвоем с сыном часами сидели они у микроскопа, иссле-довали. Рассматривали каплю воды из колодца, из питьевого ведра... Когда шел дождик, рассматривали дождевую капель-ку. Еще отец посылал сына взять для пробы воды из лужи-цы... И там этих беленьких кишмя кишело.
-- Твою мать-то, што делают!.. Ну вот как с имя бороть-ся? -- У Андрея опускались руки. -- Наступил человек в лужу, пришел домой, наследил. Тут же прошел и ребенок босы-ми ногами и, пожалуйста, подцепил. А какой там организм у ребенка!
-- Поэтому всегда надо вытирать ноги, -- заметил сын. -- А ты не вытираешь.
-- Не в этом дело. Их надо научиться прямо в луже унич-тожать. А то -- я вытру, знаю теперь, а Сенька вон Маров... докажи ему: как шлепал, дурак, так и впредь будет.
Рассматривали также капельку пота, для чего сынишка до изнеможения бегал по улице, потом отец ложечкой соскреб у него со лба влагу -- получили капельку, склонились к микроскопу...
-- Есть! -- Андрей с досадой ударил себя кулаком по ко-лену. -- Иди проживи сто пятьдесят лет!.. В коже и то есть.
-- Давай опробуем кровь? -- предложил сын.
Отец уколол себе палец иголкой, выдавил ярко-красную ягодку крови, стряхнул на зеркальце... Склонился к трубке и застонал.
-- Хана, сынок, -- в кровь пролезли! -- Андрей Ерин рас-прямился, удивленно посмотрел вокруг. -- Та-ак. А ведь зна-ют, паразиты, лучше меня знают -- и молчат.
-- Кто? -- не понял сын.
-- Ученые. У их микроскопы-то получше нашего -- все видят. И молчат. Не хотят расстраивать народ. А чего бы не сказать? Может, все вместе-то и придумали бы, как их уничтожить. Нет, сговорились и молчат. Волнение, мол, начнется.
Андрей Ерин сел на табуретку, закурил.
-- От какой мелкой твари гибнут люди! -- Вид у Андрея был убитый.
Сын смотрел в микроскоп.
-- Друг за дружкой гоняются! Эти маленько другие... Кругленькие.
-- Все они -- кругленькие, длинненькие -- все на одну масть. Матери не говори пока, што мы у меня их в крове ви-дели.
-- Давай у меня посмотрим?
Отец внимательно поглядел на сына... И любопытство, и страх отразились в глазах Ерина-старшего. Руки его, натру-женные за много лет -- большие, пропахшие смольем... чуть дрожали на коленях.
-- Не надо. Может, хоть у маленьких-то... Эх вы! -- Анд-рей встал, пнул со зла табуретку. -- Вшей, клопов, личинок всяких -- это научились выводить, а тут каких-то... меньше же гниды самой маленькой -- и ничего сделать не можете! Где же ваша ученая степень!
-- Вшу видно, а этих... Как ты их?
Отец долго думал.
-- Скипидаром?.. Не возьмет. Водка-то небось покреп-че... я ж пью, а вон видел, што делается в крове-то!
-- Водка в кровь, что ли, поступает?
-- А куда же? С чего же дуреет человек?
Как-то Андрей принес с работы длинную тонкую иглу... Умылся, подмигнул сыну, и они ушли в горницу.
-- Давай попробуем... Наточил проволочку -- может, су-меем наколоть парочку.
Кончик проволочки был тонкий-тонкий -- прямо воло-сок. Андрей долго ширял этим кончиком в капельку воды. Пыхтел... Вспотел даже.
-- Разбегаются, заразы... Нет, толстая, не наколоть. Надо тоньше, а тоньше уже нельзя -- не сделать. Ладно, счас поужинаем, попробуем их током... Я батарейку прихватил: два проводка подведем и законтачим. Посмотрим, как тогда они будут...
И тут-то во время ужина нанесло неурочного: зашел Сергей Куликов, который работал вместе с Андреем в "Заготзерне". По случаю субботы Сергей был под хмельком, потому, наверно, и забрел к Андрею -- просто так.
В последнее время Андрею было не до выпивок, и он с удивлением обнаружил, что брезгует пьяными. Очень уж они глупо ведут себя и говорят всякие несуразные слова.
-- Садись с нами, -- без всякого желания пригласил Анд-рей.
-- Зачем? Мы вот тут... Нам што? Нам -- в уголку!..
"Ну чего вот сдуру сиротой казанской прикинулся?"
-- Как хочешь.
-- Дай микробов посмотреть?
Андрей встревожился.
-- Каких микробов? Иди проспись, Серега... Никаких у меня микробов нету.
-- Чего ты скрываешь-то? Оружию, што ли, прячешь? Научное дело... Мне мой парнишка все уши прожужжал: дядя Андрей всех микробов хочет уничтожить. Андрей!.. -- Сергей стукнул себя в грудь кулаком, устремил свирепый взгляд на "ученого". -- Золотой памятник отольем!.. На весь мир прославим! А я с тобой рядом работал!.. Андрюха!
Зое Ериной, хоть она тоже не выносила пьяных, тем не менее лестно было, что говорят про ее мужа -- ученый. Скорей по привычке поворчать при случае, чем из истинного чувства, она заметила:
-- Не могли уж чего-нибудь другое присудить? А то -- микроскоп. Свихнется теперь мужик -- ночи не спит. Што бы -- пылесос какой-нибудь присудить... А то пропылесосить -- и нечем, не соберемся никак купить.
-- Кого присудить? -- не понял Сергей.
Андрей Ерин похолодел.
-- Да премию-то вон выдали... Микроскоп-то этот...
Андрей хотел было как-нибудь -- глазами -- дать понять Сергею, что... но куда там! Тот уставился на Зою как баран.
-- Какую премию?
-- Ну премию-то вам давали!
-- Кому?
Зоя посмотрела на мужа, на Сергея...
-- Вам премию выдавали?
-- Жди, выдадут они премию! Догонют да ишо раз выда-дут. Премию...
-- А Андрею вон микроскоп выдали... за ударную рабо-ту... -- Голос супруги Ериной упал до жути -- она все поняла.
-- Они выдадут! -- разорялся в углу пьяный Сергей. -- Я в прошлом месяце на сто тридцать процентов нарядов назакрывал... так? Вон Андрей не даст соврать...
Все рухнуло в один миг и страшно устремилось вниз, в пропасть.
Андрей встал... Взял Сергея за шкирку и вывел из избы. Во дворе стукнул его разок по затылку, потом спросил:
-- У тебя три рубля есть? До получки...
-- Есть... Ты за што меня ударил?
-- Пошли в лавку. Кикимора ты болотная!.. Какого хрена пьяный болтаешься по дворам?.. Эх-х... Чурка ты с глазами.
В эту ночь Андрей Ерин ночевал у Сергея. Напились они с ним до соплей. Пропили свои деньги, у кого-то еще зани-мали до получки.
Только на другой день, к обеду, заявился Андрей домой... Жены не было.
-- Где она? -- спросил сынишку
-- В город поехала, в эту... как ее... в комиссионку.
Андрей сел к столу, склонился на руки. Долго сидел так.
-- Ругалась?
-- Нет. Так, маленько. Сколько пропил?
-- Двенадцать рублей. Ах, Петька... сынок... -- Андрей Ерин, не поднимая головы, горько сморщился, заскрипел зу-бами. -- Разве же в этом дело?! Не поймешь ты по малости своей... не поймешь...
-- Понимаю: она продаст его.
-- Продаст. Да... Шубки надо. Ну ладно -- шубки, ладно. Ничего... Надо: зима скоро. Учись, Петька! -- повысил голос Андрей. -- На карачках, но ползи в науку -- великое дело. У тя в копилке мелочи нисколь нету?
-- Нету, -- сказал Петька. Может, соврал.
-- Ну и ладно, -- согласился Андрей. -- Учись знай. И не пей никогда... Да они и не пьют, ученые-то. Чего им пить? У их делов хватает без этого.
Андрей посидел еще, покивал грустно головой... И пошел в горницу спать. Миль пардон, мадам!
Когда городские приезжают в эти края поохотиться и спрашивают в деревне, кто бы мог походить с ними, показать места, им говорят:
-- А вот Бронька Пупков... он у нас мастак по этим делам. С ним не соскучитесь. -- И как-то странно улыбаются.
Бронька (Бронислав) Пупков, еще крепкий, ладно скро-енный мужик, голубоглазый, улыбчивый, легкий на ногу и на слово. Ему за пятьдесят, он был на фронте, но покалечен-ная правая рука -- отстрелено два пальца -- не с фронта: пар-нем еще был на охоте, захотел пить (зимнее время), начал долбить прикладом лед у берега. Ружье держал за ствол, два пальца закрывали дуло. Затвор берданки был на предохранителе, сорвался и -- один палец отлетел напрочь, другой бол-тался на коже. Бронька сам оторвал его. Оба пальца -- указа-тельный и средний -- принес домой и схоронил в огороде. И даже сказал такие слова:
-- Дорогие мои пальчики, спите спокойно до светлого утра.
Хотел крест поставить, отец не дал.
Бронька много скандалил на своем веку, дрался, его часто и нешуточно бивали, он отлеживался, вставал и опять носился по деревне на своем оглушительном мотопеде ("педике") -- зла ни на кого не таил. Легко жил.
Бронька ждал городских охотников, как праздника. И когда они приходили, он был готов -- хоть на неделю, хоть на месяц. Места здешние он знал как свои восемь пальцев, охотник был умный и удачливый.
Городские не скупились на водку, иногда давали день-жат, а если не давали, то и так ничего.
-- На сколь? -- деловито спрашивал Бронька.
-- Дня на три.
-- Все будет, как в аптеке. Отдохнете, успокоите нервы.
Ходили дня по три, по четыре, по неделе. Было хорошо. Городские люди -- уважительные, с ними не манило под-раться, даже когда выпивали. Он любил рассказывать им всякие охотничьи истории.
В самый последний день, когда справляли отвальную, Бронька приступал к главному своему рассказу.
Этого дня он тоже ждал с великим нетерпением, изо всех сил крепился... И когда он наступал, желанный, с утра слад-ко ныло под сердцем, и Бронька торжественно молчал.
-- Что это с вами? -- спрашивали.
-- Так, -- отвечал он. -- Где будем отвальную сообра-жать? На бережку?
-- Можно на бережку.
... Ближе к вечеру выбирали уютное местечко на берегу красивой стремительной реки, раскладывали костерок. Пока варилась щерба из чебачков, пропускали по первой, беседо-вали.
Бронька, опрокинув два алюминиевых стаканчика, заку-ривал...
-- На фронте приходилось бывать? -- интересовался он как бы между прочим. Люди старше сорока почти все были на фронте, но он спрашивал и молодых: ему надо было начи-нать рассказ.
-- Это с фронта у вас? -- в свою очередь спрашивали его, имея в виду раненую руку
-- Нет. Я на фронте санитаром был. Да... Дела-делиш-ки... -- Бронька долго молчал. -- Насчет покушения на Гит-лера не слышали?
-- Слышали.
-- Не про то. Это когда его свои же генералы хотели кок-нуть?
-- Да.
-- Нет. Про другое.
-- А какое еще? Разве еще было?
-- Было. -- Бронька подставлял свой алюминиевый ста-канчик под бутылку. -- Прошу плеснуть. -- Выпивал. -- Было, дорогие товарищи, было. Кха! Вот настолько пуля от головы прошла. -- Бронька показывал кончик мизинца.
-- Когда это было?
-- Двадцать пятого июля тыща девятьсот сорок третьего года. -- Бронька опять надолго задумывался, точно вспоми-нал свое собственное, далекое и дорогое.
-- А кто стрелял?
Бронька не слышал вопроса, курил, смотрел на огонь.
-- Где покушение-то было?
Бронька молчал.
Люди удивленно переглядывались.
-- Я стрелял, -- вдруг говорил он. Говорил негромко, еще некоторое время смотрел на огонь, потом поднимал глаза... И смотрел, точно хотел сказать: "Удивительно? Мне самому удивительно!" И как-то грустно усмехался.
Обычно долго молчали, глядели на Броньку. Он курил, подкидывая палочкой отскочившие угольки в костер... Вот этот-то момент и есть самый жгучий. Точно стакан чистейшего спирта пошел гулять в крови.
-- Вы серьезно?
-- А как вы думаете? Что я, не знаю, что бывает за иска-жение истории? Знаю. Знаю, дорогие товарищи.
-- Да ну ерунда какая-то...
-- Где стреляли-то? Как?
-- Из "браунинга"... Вот так -- нажал пальчиком, и -- пук! -- Бронька смотрел серьезно и грустно -- что люди та-кие недоверчивые. Он же уже не хохмил, не скоморошничал.
Недоверчивые люди терялись.
-- А почему об этом никто не знает?
-- Пройдет еще сто лет, и тогда много будет покрыто мраком. Поняли? А то вы не знаете... В этом-то вся трагедия, что много героев остаются под сукном.
-- Это что-то смахивает на...
-- Погоди. Как это было?
Бронька знал, что все равно захотят послушать. Всегда хотели.
-- Разболтаете ведь?
Опять замешательство.
-- Не разболтаем...
-- Честное партийное?
-- Да не разболтаем! Рассказывайте.
-- Нет, честное партийное? А то у нас в деревне народ знаете какой... Пойдут трепать языком.
-- Да все будет в порядке! -- Людям уже не терпелось по-слушать. -- Рассказывайте.
-- Прошу плеснуть. -- Бронька опять подставлял стакан-чик. Он выглядел совершенно трезвым. -- Было это, как я уже сказал, двадцать пятого июля сорок третьего года. Кха! Мы наступали. Когда наступают, санитарам больше работы. Я в тот день приволок в лазарет человек двенадцать... Принес одного тяжелого лейтенанта, положил в палату... А в палате был какой-то генерал. Генерал-майор. Рана у него была не-большая -- в ногу задело, выше колена. Ему как раз перевяз-ку делали. Увидел меня тог генерал и говорит:
-- Погоди-ка, санитар, не уходи.
Ну, думаю, куда-нибудь надо ехать, хочет, чтоб я его под-держивал. Жду. С генералами жизнь намного интересней: сразу вся обстановка как на ладони.
Люди внимательно слушают. Постреливает, попыхивает веселый огонек; сумерки крадутся из леса, наползают на воду, но середина реки, самая быстрина, еще блестит, свер-кает, точно огромная длинная рыбина несется серединой ре-ки, играя в сумраке серебристым телом своим.
-- Ну перевязали генерала... Доктор ему: "Вам надо поле-жать!" -- "Да пошел ты!" -- отвечает генерал. Это мы докто-ров-то тогда боялись, а генералы-то их -- не очень. Сели мы с генералом в машину, едем куда-то. Генерал меня расспра-шивает: откуда я родом? Где работал? Сколько классов обра-зования? Я подробно все объясняю: родом оттуда-то (я здесь родился), работал, мол, в колхозе, но больше охотничал. "Это хорошо, -- говорит генерал. -- Стреляешь метко?" Да, говорю, чтоб зря не трепаться: на пятьдесят шагов свечку из винта погашу. А насчет классов, мол, не густо: отец сызмальства начал по тайге с собой таскать. Ну ничего, говорит, там высшего образованья не потребуется. А вот если, говорит, ты нам погасишь одну зловредную свечку, которая раздула ми-ровой пожар, то Родина тебя не забудет. Тонкий намек на толстые обстоятельства. Поняли?.. Но я пока не догадыва-юсь.
Приезжаем в большую землянку. Генерал всех выгнал, а сам все меня расспрашивает. За границей, спрашивает, ни-кого родных нету? Откуда, мол! Вековечные сибирские... Мы от казаков происходим, которые тут недалеко Бий-Катунск рубили, крепость. Это еще при царе Петре было. Оттуда мы и пошли, почесть вся деревня...
-- Откуда у вас такое имя -- Бронислав?
-- Поп с похмелья придумал. Я его, мерина гривастого, разок стукнул за это, когда сопровождал в ГПУ в тридцать третьем году.
-- Где это? Куда сопровождали?
-- А в город. Мы его взяли, а вести некому. Давай, гово-рят, Бронька, у тебя на него зуб -- веди.
-- А почему, хорошее ведь имя?
-- К такому имю надо фамилию подходящую. А я -- Бро-нислав Пупков. Как в армии перекличка, так -- смех. А вон у нас -- Ванька Пупков, -- хоть бы што.
-- Да, так что же дальше?
-- Дальше, значит, так. Где я остановился?
-- Генерал расспрашивает...
-- Да. Ну расспросил все, потом говорит: "Партия и пра-вительство поручают вам, товарищ Пупков, очень ответст-венное задание. Сюда, на передовую, приехал инкогнито Гитлер. У нас есть шанс хлопнуть его. Мы, говорит, взяли одного гада, который был послан к нам со специальным за-данием. Задание-то он выполнил, но сам влопался. А должен был здесь перейти линию фронта и вручить очень важные до-кументы самому Гитлеру. Лично. А Гитлер и вся его шантрапа знают того человека в лицо".
-- А при чем тут вы?
-- Кто с перебивом, тому -- с перевивом. Прошу плес-нуть. Кха! Поясняю: я похож на того гада как две капли воды. Ну и -- начинается житуха, братцы мои! -- Бронька предает-ся воспоминаниям с таким сладострастием, с таким затаен-ным азартом, что слушатели тоже невольно испытывают приятное, исключительное чувство. Улыбаются. Налажива-ется некий тихий восторг. -- Поместили меня в отдельной комнате тут же, при госпитале, приставили двух ординарцев... Один -- в звании старшины, а я -- рядовой. Ну-ка, го-ворю, товарищ старшина, подай-ка мне сапоги. Подает. Приказ -- ничего не сделаешь, слушается. А меня тем време-нем готовят. Я прохожу выучку...
-- Какую?
-- Спецвыучку. Об этом я пока не могу распространять-ся, подписку давал. По истечении пятьдесят лет -- можно. Прошло только... -- Бронька шевелил губами -- считал. -- Прошло двадцать пять. Но это -- само собой. Житуха продолжается! Утром поднимаюсь -- завтрак: на первое, на вто-рое, третье. Ординарец принесет какого-нибудь вшивого портвейного, а я его кэк шугану!.. Он несет спирт, его в гос-питале навалом. Сам беру разбавляю, как хочу, а портвейный -- ему. Так проходит неделя. Думаю, сколько же это бу-дет продолжаться? Ну вызывает наконец генерал. "Как, товарищ Пупков?" Готов, говорю, к выполнению задания! Давай, говорит. С Богом, говорит. Ждем тебя оттуда Героем Советского Союза. Только не промахнись Я говорю, если я промахнусь, я буду последний предатель и враг народа! Или, говорю, лягу рядом с Гитлером, или вы выручите Героя Со-ветского Союза Пупкова Бронислава Ивановича. А дело в том, что намечалось наше грандиозное наступление. Вот так, с флангов, шла пехота, а спереди -- мощный лобовой удар танками.
Глаза у Броньки сухо горят, как угольки, поблескивают. Он даже алюминиевый стаканчик не подставляет -- забыл. Блики огня играют на его суховатом правильном лице -- он красив и нервен.
-- Не буду говорить вам, дорогие товарищи, как меня перебросили через линию фронта и как я попал в бункер Гитлера. Я попал! -- Бронька встает. -- Я попал!.. Делаю по ступенькам последний шаг и оказываюсь в большом железо-бетонном зале. Горит яркий электрический свет, масса гене-ралов... Я быстро ориентируюсь: где Гитлер? -- Бронька весь напрягся, голос его рвется, то срывается на свистящий ше-пот, то неприятно, мучительно взвизгивает. Он говорит не-ровно, часто останавливается, рвет себя на полуслове, глота-ет слюну...
-- Сердце вот тут... горлом лезет. Где Гитлер?! Я микро-скопически изучил его лисиную мордочку и заранее наметил куда стрелять -- в усики. Я делаю рукой "Хайль Гитлер!". В руке у меня большой пакет, в пакете -- "браунинг", заряженный разрывными отравленными пулями. Подходит один генерал, тянется к пакету: давай, мол. Я ему вежливо руч-кой -- миль пардон, мадам, только фюреру. На чистом не-мецком языке говорю: фьюрэр! -- Бронька сглотнул. -- И тут... вышел он. Меня как током дернуло... Я вспомнил свою далекую родину. Мать с отцом... Жены у меня тогда еще не было... -- Бронька некоторое время молчит, готов за-плакать, завыть, рвануть на груди рубаху: -- Знаете, бывает, вся жизнь промелькнет в памяти... С медведем нос к носу -- тоже так. Кха!.. Не могу! -- Бронька плачет.
-- Ну? -- тихо просит кто-нибудь.
-- Он идет ко мне навстречу. Генералы все вытянулись по стойке "смирно"... Он улыбался. И тут я рванул пакет... Сме-ешься, гад! Дак получай за наши страдания!.. За наши раны! За кровь советских людей!.. За разрушенные города и села! За слезы наших жен и матерей!.. -- Бронька кричит, держит ру-ку, как если бы он стрелял. Всем становится не по себе. -- Ты смеялся?! А теперь умойся своей кровью, гад ты ползучий!! -- Это уже душераздирающий крик. Потом гробовая тишина... И шепот, торопливый, почти невнятный: -- Я стрелил... -- Бронька роняет голову на грудь, долго молча плачет, оска-лился, скрипит здоровыми зубами, мотает безутешно головой. Поднимает голову -- лицо в слезах. И опять тихо, очень тихо, с ужасом говорит:
-- Я промахнулся.
Все молчат. Состояние Броньки столь сильно действует, удивляет, что говорить что-нибудь -- нехорошо.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
/ Полные произведения / Шукшин В.М. / Микроскоп
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
