• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Джованьоли Р. / Спартак

Спартак [3/12]

Скачать полное произведение

    - Дашь ты нам, наконец, эти проклятые битки? - заревел громовым голосом старый гладиатор, лицо и грудь которого были сплошь покрыты шрамами.
    - Закладываю сестерцию, что Лувений принес ей с Эсквилинского поля немного мяса, выброшенного в пищу воронам. Не иначе, как из него она готовит свои адские битки! - вскричал нищий, сидевший возле старого гладиатора.
    Грубый хохот последовал за этой шуткой нищего, симулировавшего болезнь, которой он вовсе не страдал. Лувению - низкого роста, неуклюжему и толстому могильщику - шутка нищего не понравилась. Он вскричал в ответ хриплым голосом:
    - Как честный могильщик клянусь, ты должна была бы, Лутация, в биток, приготовленный для этого негодяя Велления (таково было имя нищего), постараться вложить мясо, которое он нитками привязывает к своей груди, чтобы разжалобить несуществующими язвами чувствительных граждан и выманить у них побольше денег.
    Новый взрыв смеха раздался при этих словах.
    - Если бы Юпитер не был лентяем и не спал так крепко, ему бы не грех потратить одну из своих молний, чтобы испепелить могильщика Лувения, этот зловонный, бездонный мешок.
    - Клянусь черным скипетром Плутона, я кулаками выбью на твоей варварской роже такую язву, которая тебе даст право молить людей о сострадании, - вскричал могильщик, в бешенстве подымаясь с места.
    - Ну, подойди, подойди, дурак! - громко произнес Веллений, в свою очередь вскочив и сжав кулаки. - Подойди, чтобы я отправил тебя к Харону.
    - Перестаньте вы, старые клячи! - зарычал Кай Тауривий, огромного роста атлет из цирка. - Перестаньте или, клянусь всеми богами Рима, я вас схвачу да тресну друг о друга так, что раздроблю ваши изъеденные червями кости и превращу вас в трепаную мочалку!
    К счастью, в эту минуту Лутация и Азур, ее черная рабыня, поставили на столы два огромных блюда, наполненные доверху дымящимися битками. На них набросились с бешеной жадностью.
    Между тем в других группах посетителей велись разговоры на излюбленную тему дня - о гладиаторских играх в цирке. Имевшие счастье присутствовать на этих играх свободные граждане рассказывали о них чудеса тем, которые, принадлежа к сословию рабов, не имели права проникнуть за ограду цирка.
    Все восторженно прославляли мужество и силу Спартака.
    - Если бы он родился римлянином, - сказал покровительственным тоном атлет Кай Тауривий, по происхождению римлянин, - у него были бы все необходимые данные для того, чтобы стать героем...
    - Жаль, что он - варвар! - воскликнул с выражением презрения Эмилий Варин, красивый юноша двадцати лет, на лице которого виднелись уже морщины, ясно указывающие на развратную жизнь и преждевременную старость.
    - А все-таки он очень счастлив - этот Спартак! - сказал старый легионер из Африки, с широким шрамом на лбу.
    - Хотя он и дезертир, а все же получил в дар свободу!.. Случаются же такие невиданные вещи! Эх!.. Нужно сказать, что Сулла был в эту минуту в своем лучшем настроении, раз он решился на такую щедрость.
    - Уж то-то злился ланиста Акциан! - заметил старый гладиатор.
    - Еще бы! Уходя, он вопил, что его ограбили, разорили, зарезали...
    - Его товар был и без того оплачен Суллой очень щедро.
    - А ведь в юности, - сказал атлет, - Сулла был довольно беден, и я знал гражданина, в доме которого он, больной, несколько лет жил на полном иждивении, платя три тысячи сестерций ежегодно. Потом в войне против Митридата и при осаде и взятии Афин он взял себе львиную долю добычи. Затем пришло время проскрипций, и, вы поверьте, что по его приказу было зарезано семнадцать бывших консулов, семь преторов, шестьдесят эдилов и квесторов, триста сенаторов, тысяча шестьсот всадников и семьдесят тысяч граждан, а все имущество этих лиц было конфисковано. И разве при этом Сулле лично ничего не перепало?
    - Я бы хотел иметь ничтожную частицу того, что досталось ему во время проскрипций.
    - Однако, - сказал Эмилий, который в этот вечер, казалось, был настроен философствовать, - этот человек, сделавшийся из бедняка богачом, из ничего - триумфатором и диктатором Рима, человек, золотая статуя которого стоит перед Рострами с надписью "Корнелий Сулла Счастливый - император", - этот всемогущий человек поражен недугом, от которого его не могут избавить ни золото, ни лекарства!
    - И поделом ему! - вскричал хромой легионер, который, как бывший участник африканских войн, был почитателем памяти Кая Мария. - По заслугам ему эта болезнь, этому дикому зверю, этому чудовищу в образе человеческом! Так отмщена кровь шести тысяч самнитов, которые сдались ему под условием, что им будет сохранена жизнь, и которых он приказал перебить в цирке стрелами; и в то время как при раздирающих душу криках этих несчастных все сенаторы, собравшиеся в курии Гостилия, в страхе вскочили с мест, он с жестоким спокойствием сказал: "Не тревожьтесь, отцы сенаторы, это несколько злоумышленников наказаны по моему приказанию; продолжайте ваше заседание".
    - А резня в Пренесте, где он приказал убить в одну ночь двенадцать тысяч несчастных обитателей этого города, без различия пола и возраста, за исключением того гражданина, у которого он гостил?
    - Эй, ребята! - закричала Лутация со своей скамейки, - мне кажется, что вы говорите дурно о диктаторе Сулле Счастливом. Так я вам советую держать язык за зубами, - я не желаю, чтобы в моей таверне оскорбляли имя величайшего гражданина Рима.
    - Вот тебе на! Эта проклятая кривоглазая принадлежит к партии Суллы! - воскликнул старый гладиатор.
    - Эй ты, Меций, - вскричал тотчас же на это могильщик Лувений, - говори с уважением о нашей дорогой Лутации!
    Вдруг с улицы послышался ужасный хор женских голосов. Все взгляды устремились к входной двери кабачка. В нее входили, горланя и танцуя, пять девиц в коротких до неприличия платьях, с нарумяненными лицами и голыми плечами. Они непристойными словами отвечали на громкие крики, которыми их встретили.
    Лутация и ее рабыня приготовляли в другой комнате ужин, судя по всему - обильный.
    - Кого это ты ожидаешь сегодня вечером в свой кабак, чтобы угостить этими кошками, изжаренными вместо зайцев? - спросил нищий Веллений.
    - Может быть, ты ожидаешь на ужин Марка Красса?
    - Нет, она ожидает Помпея Великого. В это время в дверях появился человек колоссального роста, сильного телосложения, еще красивый, несмотря на седину в волосах.
    - Требоний...
    - Здравствуй, Требоний...
    - Добро пожаловать, Требоний! - воскликнуло одновременно много голосов.
    Требоний был ланистой. Он закрыл несколько лет тому назад свою школу и жил теперь на сбережения от этой прибыльной профессии. Однако привычка и симпатии неизменно влекли его в среду гладиаторов, и поэтому он был постоянным посетителем всех дешевых ресторанов и кабачков Эсквилина и Субурры, где эти несчастные обычно собирались.
    Кроме того, втихомолку рассказывали, что он был одним из тех, к чьей помощи прибегали во время гражданских смут патриции, дававшие ему поручение навербовать большое число гладиаторов. Говорили, что в его распоряжении находились целые полчища гладиаторов, и в назначенное время он являлся с ними на Форум или в комиции, когда там обсуждалось какое-нибудь важное дело, в котором требовалось напугать судей, вызвать смятение и иногда даже устроить схватку. Утверждали, что Требоний извлекал большую выгоду из своего знакомства с гладиаторами.
    Как бы то ни было, верно то, что Требоний был их другом, покровителем, и потому-то, в этот день он, по окончании зрелищ в цирке, поспешил к выходу, где дождался Спартака, обнял его, расцеловал и, поздравив, пригласил на ужин в таверну Венеры Либитины.
    Требоний вошел в таверну Лутации в сопровождении Спартака и группы гладиаторов.
    Шумны были приветствия, которыми обменивались посетители, уже находившиеся в таверне, с только что прибывшими. Присутствовавшие на зрелищах в цирке были счастливы и горды, что могли показать счастливого и мужественного Спартака - героя дня, тем, которые его еще не знали.
    - Сюда, сюда, красавец гладиатор, - сказала Лутация, идя впереди Спартака и Требония в другую комнату, - здесь для вас приготовлен ужин. Идите, идите, - прибавила она, - твоя Лутация, Требоний, подумала о тебе и надеется, что отличилась этим жарким из зайца, равного которому не подавали даже у Марка Красса.
    - Сейчас мы оценим, что ты приготовила, плутовка, - ответил Требоний, потрепав по спине хозяйку, - а пока принеси-ка нам кувшин велитернского! Старое ли оно?
    Веселые шутки и оживленная беседа вскоре наполнили комнату громким шумом. Один только Спартак, которым все восхищались, которого превозносили и ласкали, - может быть, от стольких волнений, пережитых в этот день, - не был весел, неохотно ел и не шутил. Облако грусти и меланхолии как будто нависло над его лбом, и ни любезности, ни остроты, ни смех не развлекали его.
    - Клянусь Геркулесом!.. я тебя не понимаю, - сказал, наконец, Требоний, который увидел, что бокал Спартака еще полон. - Что с тобою?.. Ты не пьешь...
    - Почему ты грустен? - спросил в свою очередь один из приглашенных.
    - Клянусь Юноной, матерью богов! - воскликнул другой гладиатор, в котором по выговору можно было угадать самнита, - можно подумать, что мы сидим не за дружеской пирушкой, а на погребальных поминках и что ты не свободу свою празднуешь, а оплакиваешь кончину матери.
    - Моя мать! - произнес с глубоким вздохом Спартак, потрясенный этими словами. И так как, вспомнив о матери, он стал еще грустнее, то бывший ланиста Требоний поднялся и, взяв бокал, закричал:
    - Предлагаю тост за свободу!
    - Да здравствует свобода! - закричали с сверкающими глазами несчастные гладиаторы, вскочив и подняв свои бокалы.
    - Счастлив ты, Спартак, что мог добиться ее при жизни, - сказал тоном, полным горечи, молодой гладиатор с светлыми белокурыми волосами, - мы же получим ее только со смертью.
    При первом возгласе "свобода!" лицо Спартака прояснилось; он поднялся с ясным челом, с улыбкой на устах, высоко поднял свой бокал и ясным, сильным, звучным голосом тоже воскликнул:
    - Да здравствует свобода!
    Но при грустных словах гладиатора Спартак нехотя поднес бокал к губам. Спартак не мог до конца насладиться его содержимым и в порыве скорби и отчаяния поник головой. Он поставил бокал и сел, стиснув губы и погрузившись в глубокие думы.
    Наступило молчание, во время которого взоры десяти гладиаторов были обращены со смешанным выражением зависти и радости, удовольствия и печали на счастливого товарища.
    Это молчание было нарушено Спартаком. Словно находясь в одиночестве или в забытьи, он, устремив неподвижный и задумчивый взор на стол, медленно прошептал, отделяя слово от слова, одну строфу из песни, которую в часы упражнений и фехтования обычно напевали гладиаторы в школе Акциана:
    Свободным он родился,
    Не гнул ни разу спину;
    Потом попал в железные
    Оковы на чужбину;
    И вот не за отечество,
    Не за богов родимых
    Теперь он биться должен.
    Не за своих любимых
    Сражаясь, умирает
    Гладиатор...
    - Наша песня! - прошептали некоторые гладиаторы с удивлением и радостью.
    Глаза Спартака заблестели так сильно, что легко можно было угадать, как неизмеримо он счастлив. Затем он снова принял мрачный и равнодушный вид и рассеянно спросил своих товарищей по несчастью.
    - К какой школе вы принадлежите?
    - К школе ланисты Юлия Рабеция.
    Спартак взял со стола свой бокал, выпил его содержимое и, как бы обращаясь к входившей в этот момент рабыне, сказал равнодушным голосом:
    - Света!
    Гладиаторы быстро переглянулись, и белокурый юноша добавил с рассеянным видом, словно продолжая начатую беседу:
    - И свободы... Ты ее получил по заслугам, храбрый Спартак. Спартак обменялся с ним выразительным взглядом. В этот момент раздался громкий голос человека, появившегося в дверях:
    - Да, ты заслужил свободу, непобедимый Спартак! Все повернули головы к дверям. На пороге стоял закутанный в широкий темный плащ мужественный Луций Сергий Катилина.
    Когда Катилина произнес слово "свобода", глаза Спартака и всех гладиаторов остановились на нем с выражением вопроса.
    - Катилина! - воскликнул Требоний, который сидел спиной к двери и потому не сразу увидал вошедшего. Он поспешно двинулся к нему навстречу. Почтительно поклонившись и поднеся, по обычаю, руку к губам в знак приветствия, он прибавил:
    - Здравствуй, здравствуй, славный Катилина... Какой доброй богине, нашей покровительнице, обязаны мы честью видеть тебя в этот час и в этом месте среди нас?
    - Я как раз искал тебя, Требоний, - сказал Катилина.
    - А также, - прибавил он затем, обернувшись к Спартаку, - и тебя. Услыхав имя Катилины, прославившегося по всему Риму своей жестокостью, буйствами, своей силой и мужеством, гладиаторы переглянулись, пораженные, даже испуганные. Некоторые побледнели. И сам Спартак, в мужественной груди которого сердце никогда не трепетало от страха, вздрогнул, услышав страшное имя патриция. Нахмурив лоб, он устремил взор в глаза Катилины.
    - Меня? - спросил он с изумлением.
    - Да, именно тебя, - ответил спокойно Катилина, усаживаясь на предложенную ему скамейку и сделав знак всем садиться.
    - Я не знал, что встречу тебя здесь, и даже не надеялся на это, но был почти уверен, что найду здесь тебя, Требоний, и ты мне укажешь, где можно найти этого мужественного и доблестного человека.
    Спартак, все более изумляясь, смотрел испытующе на Катилину.
    - Тебе была дарована свобода, и ты ее достоин. Но тебе не дали денег, на которые ты мог бы прожить, пока найдешь способ их зарабатывать. И так как своей храбростью ты дал мне сегодня добрых десять тысяч сестерций, выигранных на пари у Кнея Корнелия Долабеллы, то я тебя искал, чтобы отдать тебе часть этого выигрыша. Он принадлежит тебе по праву: ведь если я рисковал деньгами, то ты в течение двух часов ставил на карту свою жизнь.
    Шепот одобрения и симпатии к этому аристократу, решившемуся войти в сношение с презренными гладиаторами, восхищавшемуся их подвигами, помогавшему им в их несчастии, пробежал среди присутствующих Спартак, хотя еще и не совсем успокоился, почувствовал себя тронутым таким участием, оказанным ему, уже давно отвыкшему от доброго к себе отношения.
    - Очень тебе благодарен, славный Катилина, за твое благородное предложение, которого, однако, я не могу и не должен принять. Я буду обучать борьбе, гимнастике, фехтованию и, следовательно, сейчас же найду средства жить своим трудом Катилина, отвлекши внимание Требония тем, что протянул ему свой бокал, приказав смешать велитернское с водой, нагнулся к уху Спартака и торопливо, еле слышно, прошептал:
    - Ведь и я страдаю от ненависти олигархов, и я раб этого презренного и испорченного римского общества, и я - гладиатор среди патрициев, и я желаю свободы и., знаю все...
    И так как Спартак, вздрогнув, откинул голову назад, испытывая Катилину взглядом, тот продолжал:
    - Я знаю все и.., я с вами.., и буду с вами. И затем, немного приподнявшись, он сказал более громким голосом, так, чтобы все его услышали!
    - Ради этого ты не откажешься от двух тысяч сестерций, заключенных в этом небольшом кошельке в таких красивых новых ауреях.
    И протянул Спартаку изящный маленький кошелек, прибавив:
    - Повторяю, я не дарю их тебе, - ты их заработал, они твоя. Это твоя часть нашей сегодняшней добычи В то время как все присутствующие разразились почтительными похвалами и возгласами восхищения по поводу щедрости Катилины, последний взял в свою руку правую руку Спартака и пожал ее таким образом, что гладиатор вздрогнул:
    - А теперь ты веришь, что я все знаю? - вполголоса спросил патриций.
    Спартак не понимал, откуда Катилина узнал некоторые тайные знаки и слова, однако, вполне убедившись, что Катилина действительно знал все, ответил ему на пожатие руки и, спрятав на груди - под тунику - данный ему кошелек, сказал:
    - Я так взволнован и восхищен твоим поступком, что не в силах достойно отблагодарить тебя, благородный Катилина. Но завтра, если ты согласен, я приду вечером в твой дом выразить всю мою признательность.
    Спартак подчеркнул последние слова, сделав на них особое ударение, и взглядом дал понять это патрицию, который кивнул в знак согласия.
    - В моем доме, Спартак, ты будешь всегда желанным гостем. - А теперь. - прибавил Катилина тотчас же, обратившись к Требонию и остальным гладиаторам, - разопьем чашу фалернского, если только эта конура может оказать гостеприимство фалернскому вину.
    Фалернское вино было вскоре испробовано и найдено довольно хорошим, хотя и не настолько старым, как можно было желать.
    - Как ты его находишь, славный Катилина? - спросила Лутация.
    - Вино недурное.
    Устремив широко раскрытые глаза на стол и машинально вертя оловянную вилку между пальцев, Катилина долгое время оставался безмолвным и неподвижным среди молчавших сотрапезников.
    Судя по кровавому блеску, появлявшемуся в его зрачках, по дрожанию руки, по нервным сокращениям всех мышц и по внезапно вздувшейся большой вене, которая пересекала его лоб, в душе Катилины происходила страшная борьба и в мозгу роились грозные замыслы.
    - О чем ты думаешь, Катилина? Что тебя так сильно огорчает? - спросил, наконец, Требоний, услышав его вздох, похожий на рычанье.
    - Я думал, - ответил Катилина, - что в том году, когда было налито в кувшин это фалернское вино, был предательски убит в портике своего дома трибун Ливии Друз, подобно тому, как за немного лет до этого был убит трибун Луций Апулей Сатурнин, как еще ранее были зверски зарезаны Тиберий и Кай Гракхи - две величайших души, которые были украшением нашей родины. И всякий раз за одно и то же дело - за дело неимущих и угнетенных, и всякий раз одной и той же преступной рукой - рукой бесчестных аристократов.
    И после минуты раздумья он воскликнул:
    - И неужели написано в заветах великих богов, что угнетаемые никогда не получат покоя, что неимущие никогда не получат хлеба, что человечество всегда будет разделено на два лагеря - волков и ягнят, пожирающих и пожираемых?..
    - Нет! Клянусь всеми богами Олимпа! - закричал могучим голосом Спартак, ударив кулаком по столу.
    В то время, как происходил этот разговор, в передней комнате шум и крики все усиливались, соответственно количеству вина, которое было поглощено находившимися в ней пьяницами:
    Вдруг Катилина и его сотрапезники услышали крики:
    - А, Родопея! Родопея!
    При этом имени Спартак вздрогнул всем телом. Оно напомнило ему родную Фракию, горы, его дом, его семью. Несчастный! Сколько разрушенного счастья! Сколько сладких и печальных воспоминаний!
    - Добро пожаловать, добро пожаловать, прекрасная Родопея! - кричали разом десятка два пьяниц.
    Родопея была красивая девушка двадцати двух лет, высокая и стройная, с чистым лицом, правильными чертами, с очень длинными белокурыми волосами, с живыми и выразительными голубыми глазами. Она была одета в синюю тунику, украшенную серебряными каемками; на руках ее были серебряные браслеты, а вокруг головы синяя лента из шерсти. По всему ее виду можно было догадаться, что она не римлянка, а рабыня низшего сорта. Легко можно было понять, какую злосчастную жизнь она принуждена была вести.
    Насколько можно было заключить по очень сердечному и достаточно почтительному обращению с ней дерзких и бесстыдных завсегдатаев таверны Венеры Либитины, видно было, что эта девушка очень добра, несмотря на тяжелую жизнь, и крайне несчастна, несмотря на показную веселость.
    Однажды, попав в заведение Лутации, вся окровавленная от побоев, которым ее подверг хозяин, по профессии сводник, она попросила глоток вина, чтобы немного подкрепиться. С этого дня Родопея через каждые два или три дня, при всякой возможности, заходила вечером в таверну Лутации. Проводимые здесь четверть часа свободной жизни казались ей блаженным отдыхом, по сравнению с тем адом, в котором она принуждена была жить.
    Могильщик Лувений, его сотоварищ, по имени Арезий, и мнимый нищий Веллений, разгоряченные слишком обильными возлияниями, начали беседовать о Катилине. Им уже было известно, что он находится в другой комнате. Трое пьяных извергали всякие хулы по адресу патрициев, хотя остальные посетители пытались призывать и к более осторожным выражениям.
    - Нет, нет, - кричал могильщик Арезий, - нет, клянусь Геркулесом! Не следует пускать сюда этих подлых пиявок, сосущих нашу кровь, и позволять им оскорблять нас в местах наших собраний своим присутствием.
    - И кто этот богач Катилина, погрязший в кутежах и преступлениях, наемный убийца Суллы? Зачем приходит он сюда в роскошной своей латиклаве смеяться над нашей нищетой, причиной которой является он сам и все его друзья патриции?
    Так, беснуясь говорил Лувений и старался вырваться из рук атлета, который не давал ему броситься в другую комнату и вызвать там ссору.
    - Замолчи же, проклятый пьяница! Зачем оскорблять того, кто тебя не трогает? И разве ты не видишь, что с ним десять или двенадцать гладиаторов, которые разорвут на куски твою старую шкуру?
    - Плевать на гладиаторов!.. Плевать на них! - заревел, в свою очередь, как безумный, Эмилий Варин. - Вы - свободные граждане и, клянусь всемогущими молниями Юпитера, боитесь этих презренных рабов, обреченных на то, чтобы убивать друг друга для нашего удовольствия?.. Клянусь божественной красотой Венеры-Афродиты, я хочу, чтобы этому негодяю в роскошной тоге, который соединяет в себе пороки патрициев и все пороки самой подлой черни, был дан урок, который навсегда отнял бы у него охоту приходить любоваться несчастьями бедного плебса.
    - Убирайся на Палатин! - кричал Веллений.
    - Провались хоть к Стиксу, вон отсюда! - прибавил Арезий.
    - Вон отсюда патрициев! Вон аристократов! Вон Катилину! - закричали разом восемь или десять голосов.
    Услыхав эти крики, Катилина грозно нахмурил брови и вскочил с места. Требоний и один гладиатор хотели удержать Катилину, но он бросился вперед и стал в дверях. Скрестив на груди руки, с высоко поднятой головой и грозным взором, он закричал во всю силу своего страшного голоса:
    - Эй вы, безмозглые лягушки!
    О чем расквакались? Зачем вы пачкаете своими грязными рабскими устами уважаемое имя Катилины? Чего вы хотите от меня, презренные черви?
    Грозный звук этого мощного голоса, казалось, на мгновение испугал смутьянов, но вскоре раздался чей-то возглас:
    - Мы желаем, чтобы ты ушел отсюда!
    - На Палатин! На Палатин! - воскликнули другие голоса.
    - Или на гемонию!
    Там твое место! - пронзительно завопил Эмилий Варин.
    - Так попытайтесь же прогнать меня отсюда! Вперед, смелее, подлая чернь! - взревел Катилина, отняв руки от груди и вытянув их так, как это делают, готовясь к борьбе.
    Среди плебеев наступил момент колебания.
    - О, клянусь богами ада! - закричал, наконец, могильщик Арезий. - Ты не схватишь меня сзади, как бедного Гратидиана. Не Геркулес же ты!
    И он кинулся на Катилину, но получил от него такой страшный удар в середину груди, что зашатался и упал на руки стоявших позади; в то Же время могильщик Лувений, бросившийся тоже на Катилину, повалился на спину у ближайшей стены от двух могучих ударов, нанесенных Катилиной с быстротой молнии один за другим по его лысому черепу.
    Женщины в страхе, с визгом и громким плачем забились за прилавок Лутации. В большой комнате началась суматоха, стоял грохот от разбиваемой посуды и падавших скамеек, раздавались крики, ругань и проклятия. Посетители из другой комнаты - Требоний, Спартак и остальные гладиаторы умоляли Катилину отойти от двери и дать им возможность вмешаться в драку.
    Катилина тем временем сильным пинком в живот поразил и опрокинул на землю нищего Велления, бросившегося на него с кинжалом в руке. При этом падении враги Катилины, тесно столпившиеся у двери второй комнаты таверны, отступили, а Луций Сергий обнажил короткий меч и бросился вперед, нанося страшные удары плашмя по спинам пьяниц и восклицая хриплым голосом, скорее похожим на рев дикого зверя:
    - Подлая чернь, нахалы! Вы всегда готовы лизать ноги того, кто вас топчет и оскорблять того, кто нисходил, чтобы протянуть вам руку...
    Вслед за Катилиною, едва он оставил дверь свободной, в комнату ворвались Требоний, Спартак и их товарищи.
    Сброд, который и без того начал отступать под градом ударов Катилины, при натиске гладиаторов обратился в стремительное бегство. Таверна очень скоро совершенно опустела. Остались только Веллений и Лувений, лежавшие на полу, оглушенные и стонущие, и еще Кай Тауривий, который не принимал никакого участия в схватке и стоял в углу возле печки бесстрастным зрителем, со скрещенными на груди руками.
    Подлая мразь... - тяжело дыша, кричал Катилина, преследуя бегущих до выходной двери.
    Затем повернувшись к женщинам, не перестававшим плакать и скулить, Катилина закричал:
    - Замолчите вы, наконец, проклятые плакальщицы!
    - На вот тебе! - добавил потом Катилина, бросая пять золотых на прилавок, за которым Лутация оплакивала разбитую посуду и неоплаченные убежавшими бездельниками яства и вино. - На тебе, несносная плакса! Катилина платит за всю эту сволочь!
    В эту минуту Родопея, рассматривавшая Катилину и его друзей с расширенными от страха глазами, внезапно побледнела как полотно и, бросившись к Спартаку, воскликнула:
    - Я не ошиблась! Нет, нет, я не ошиблась! Это ты, Спартак, мой Спартак!
    - Как!.. - страшно закричал гладиатор, быстро повернувшись на этот голос и смотря с невыразимым волнением на девушку, подбежавшую к нему:
    - Ты? Возможно ли это?
    - Ты? Мирца?!.. Мирца!.. Сестренка!..
    И при всеобщем изумлении брат с сестрой бросились друг другу в объятия.
    После первого взрыва слез и поцелуев Спартак вдруг освободился из объятий, схватил сестру за кисти рук, отодвинул ее от себя, оглянул с головы до ног и с дрожью в голосе, смертельно бледный, пробормотал:
    - Но ты... Ax! - воскликнул он затем, с жестом презрения и отвращения оттолкнув девушку. - Ты стала...
    - Я - рабыня, - бормотала, рыдая, несчастная девушка. - Рабыня одного негодяя... Розги, пытки раскаленным железом... Понимаешь, Спартак, понимаешь?
    - Бедняжка! Несчастная! - сказал голосом, дрожащим от сострадания, гладиатор. - Сюда, сюда, к моему сердцу...
    И он привлек к себе Мирцу, крепко прижал ее к груди и поцеловал. А спустя момент, подняв к потолку глаза, полные слез и сверкающие гневом, с угрозой потряс мощным кулаком и страстно воскликнул:
    - И у Юпитера есть молния?.. И Юпитер бог?.. Нет, нет. Юпитер - шут. Юпитер - скоморох. Юпитер - презреннейший негодяй!..
    А Мирца, уткнувшись лицом в геркулесовскую грудь Спартака, прерывисто рыдала.
    - О, будь проклята, - добавил после мгновения тягостного молчания бедный фракиец, с криком, который, казалось, вырвался не из человеческой груди, - будь проклята позорная память о первом человеке, который разделил людей на свободных и рабов!
    Глава 4
    Как Спартак пользовался своей свободой
    Два месяца прошло со времени событий, о которых мы рассказали в предыдущих главах.
    Утром накануне январских ид (12 января) следующего, 676 года сильный, порывистый северный ветер метался по улицам Рима и разгонял серые тучи, придававшие небу печальный и однообразный вид. Мелкие хлопья снега медленно падали на мокрую и грязную мостовую.
    Граждане спешили на Форум по своим делам, проходили редкими группами и в одиночку. Под портиками Форума и окружавших его зданий толпились тысячи граждан. Особенно много народу было внутри базилики Эмилия, грандиозного здания, состоявшего из обширнейшего центрального портика, окруженного великолепной колоннадой, от которой вправо и влево шли два боковых портика.
    Здесь в беспорядке толпились патриции и плебеи, ораторы и деловые люди, горожане и торговцы; разделившись на небольшие группы, они беседовали о своих делах. В воздухе стоял гул голосов, шум, вызванный беспрерывным движением толпы.
    В глубине главного портика, как раз против входной двери находилась широкая и длинная балюстрада, отделявшая часть портика от остальной базилики и образовавшая как бы особое помещение, куда не доходил шум. Обычно здесь судьи разбирали дела, и ораторы выступали с защитительными речами. Наверху колоннады, вокруг всего помещения базилики тянулась галерея, с которой удобно было наблюдать за тем, что происходило внизу.
    В этот день каменщики, штукатуры и кузнецы работали на балюстраде, окружавшей галерею; они украшали ее бронзовыми щитами, на которых с поразительным искусством были изображены подвиги Марля в кимврской войне.
    Базилика Эмилия была выстроена предком Марка Эмилия Лепида, который был в этом году выбран вместе с Квинтом Лутацием Катулом в консулы.
    Марк Эмилий Лепид принадлежал к партии Мария; поэтому первым его государственным делом было украсить этими щитами выстроенную его прадедом базилику, чтобы причинить неприятность Сулле, разрушившему все арки и памятники, воздвигнутые в честь его доблестного соперника.
    На верхней галерее среди праздного люда, глазевшего на толпившееся внизу сборище, стоял, облокотясь на мраморные перила, Спартак. Он рассеянным и равнодушным взором смотрел на людей, суетившихся внизу.
    На нем была голубая туника, а поверх нее короткий греческий плащ вишневого цвета, прикрепленный к правому плечу изящной серебряной застежкой.
    Недалеко от него три гражданина оживленно беседовали между собою.
    Двое из них уже знакомы нашим читателям: это были атлет Кай Тауривий и Эмилий Варин. Третий их собеседник был одним из тех многих праздношатающихся граждан, которые ничего не делали и жили ежедневными подачками какого-либо патриция; они себя объявляли его клиентами, сопровождали его на Форум и в комиции, подавали голос по его приказанию, расхваливали его, льстили ему и надоедали постоянным попрошайничеством.
    Это было время, когда победы в Африке и Азии привили Риму восточную роскошь и негу и когда Греция, побежденная римским оружием, покоряла в свою очередь победителей развращенностью изнеженных нравов; это было время, когда все увеличивающиеся толпы рабов исполняли все работы, которыми до этого занимались трудолюбивые свободные граждане; время, когда римлянами был заброшен самый мощный источник силы, нравственности и счастья - труд. И под видимым величием, богатством и мощью в Риме уже чувствовалось развитие роковых зародышей грядущего упадка. Клиентела была одной из тех язв, которые вызывали наибольшую степень разложения римского государственного организма в период, относящийся к нашему рассказу. Всякий патриций, всякий гражданин, носивший консульское звание, всякий честолюбец, который был достаточно богат, кормил пятьсот - шестьсот клиентов, а были и такие, у которых клиентов было свыше тысячи. Эти способные к труду граждане исполняли обязанности клиентов совершенно так же, как в прошедшие времена их предки занимались ремеслами кузнеца, каменщика или сапожника; нищие, в грязных тогах, преступные и продажные, они кормились интригами, продажей своих голосов, милостыней и низкопоклонством.

/ Полные произведения / Джованьоли Р. / Спартак