Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Островский Н.А. / Рожденные бурей

Рожденные бурей [11/12]

  Скачать полное произведение

    - Ты как думаешь, Щабель, их будут судить или так?.. - спросил Пшигодский.
     - Какой там суд! А может, для видимости - военно-полевой. Все равно один конец. Ежели завтра ничего не сделаем, то будет, пожалуй, поздно.
     - Как поздно? - прошептала Олеся, мертвея.
     Молчание. Оно становилось невыносимым.
     - Ну, если наши погибнут, тогда кончено - никому пощады не дам! Год буду собирать народ, но соберу, и тогда будет расплата. Будь я трижды проклят, если я не перережу всех этих Могельницких! Ворвусь в усадьбу и всех до одного под корень. Кровь за кровь! - страстно кричал Андрий.
     - Стой, парень, а ведь это в самом деле подходяще! - радостно вскрикнул Пшигодский.
     - Что подходяще? Могельницких резать? Близок локоть, да не укусишь! - с презрительным недоумением усмехнулся Цибуля.
     Но Пшигодский, уже не слушая его, обвел всех радостным взглядом.
     - Вот послушайте, до чего дельно получается, - начал он. - Как с нами все это панство и офицерье поступает? По-зверячьему! Раз им в лапы попался - прощайся с жизнью. Не хочешь в ярме ходить - пуля в лоб. Так мы что ж, святые, что ль? Змею, раз она кусается, голыми руками не ловят...
     - К чему ты это? - перебил его Сачек.
     - А к тому, что наскочим мы сегодня под рассвет, скажем, не на город, на усадьбу графскую.
     - Что ж, с бабами воевать будешь, что ль? Граф-то в городе, до него не достанешь!
     - Ты помолчи, Сачек!
     - Налетим, значит, на усадьбу. Заставу ихнюю в Малой Холмянке обойдем кругом. В обход верст двенадцать будет. В такую погоду сам черт не углядит. Ну так вот... Сомнем мы там охрану ихнюю. Могельницкому и в ум не придет держать у себя в тылу большую часть. Знает он ведь партизанскую повадку - из своей берлоги не выходить!
     - Ну, ну, слыхали, дальше что? - огрызнулся Сачек.
     - А дальше - заберем жен ихних, старого гада в придачу. Глядишь, сам Могельницкий в руки попадется. Ездит он туда из города частенько. Мне там все ходы известны. Заберем всех, в ихние же сани посадим - и айда! Ищи ветра в поле. Запрячем их подальше в подходящее место, а ему по телефону, коли сам не попадется, скажем: ежели хоть одного из наших пальцем тронешь, так мы твоих уж тут миловать не будем. А?
     - Молодец, Пшигодский, вот это по-моему! До чего ж просто, черт возьми! - восхищенно воскликнул Птаха.
     Все глядели на Цибулю, ожидая от него ответа.
     Великан заговорил не сразу. Он всегда трудно думал, никогда не спешил. Но уж одно его молчание обнадеживало.
     - Да! Это более подходяще. Тут можно и потолковать. Это умней, чем на город переть. Только боюсь я, наскочим мы на имение, а там никого и нету, и выйдет это у нас впустую... - все еще колебался Цибуля.
     - Значит, решено? - подталкивал его Щабель.
     - Ты как, Сачек, на это?
     - Я, Емельян Захарович, как вы... А так мыслишка неплоха. Глядишь, там из барахла мужикам кое-что перепадет...
     - Ну, это вы бросьте! - остановил его Раймонд тихо, но так решительно, что Сачек смущенно заморгал.
     - А я что? У нас оно же и награблено.
     - Нам ревком выручать надо, а ты... - возмутился Щабель.
     - Ладно, так и быть, согласен я, - доканчивал вслух свою мысль Цибуля. И спокойным тоном начальника приказал: - Езжай, Сачек, в деревню, чтоб через час хлопцы были на конях. Возьмешь, которые верховые, пешие нехай остаются. Для такого дела хватит. Так чтоб через час...
     Людвига стояла у огромного окна библиотеки. Ночная метель утихала. Одинокие снежинки медленно падали на пушистый снежный ковер.
     Он уехал вчера поздно вечером, даже не простившись.
     Что случилось? Почему ей стало так неуютно и одиноко в этом огромном доме?
     Многое для нее было неясно. Во многом она безнадежно запутывалась. Все они - и Эдвард, и Потоцкий, отец Иероним - говорят о борьбе за независимую Польшу, но вместо героизма, благородства, самоотверженности - предательства, порка, виселицы. Это политика. А ее личная жизнь? Она здесь чужая.
     Правда, и раньше она в этом доме не была родной. Ее любил и согревал лишь он один.
     Разве был ей близким когда-либо этот отвратительный старик, беззубый развратник, о низости которого она не имела представления, пока история с Франциской не открыла ей глаза? Этот Владек? Или Стефания... Но Эдди, ее Эдди?!
     "Неужели, - думала Людвига, - я не люблю его?" И кто виноват в этом? Он сам или, может быть, она? Ведь вот, оказывается, она не знала своего мужа! А когда-то он ей казался героем, рыцарем без страха и упрека. Разве могла она когда-либо подумать, что он способен на такую низость? Она вздрогнула, вспомнив виселицы около управы... Это он, Эдвард, приказал повесить предательски захваченных людей, поверивших его честному слову. Кто толкнул его на это? Врона? Она боится этого человека.
     Людвига отошла от окна.
     Высокие дубовые шкафы, заполненные книгами, стояли вдоль стен. Сюда, в библиотеку, она забиралась часто на целые часы и уносилась в сказочный мир приключений, фантастики и романтики.
     Сейчас ее влекло сюда желание забыться.
     Она подошла к открытому шкафу и безразличным взглядом скользнула по золотым корешкам книг. "Письма о прошлом", - прочла она. Мысль опять вернулась к Эдварду...
     Она вспомнила о найденном на днях в одном из томов старом, забытом письме. В нем покойная графиня, мать Эдварда, писала своему домашнему врачу о "юношеских шалостях" своего старшего сына, которые ее очень беспокоят. Ведь мальчик может заразиться дурной болезнью. Старая графиня просила уважаемого пана доктора освидетельствовать горничную Веру, которой будет поручено "постоянное наблюдение" за комнатами молодого графа.
     Стыд и уязвленная гордость, ревность и негодование - все вспыхнуло вновь, и Людвига зарыдала. Но слезы быстро прошли. Плакать об этом теперь, когда все рушится, после того, как он только презрительно усмехнулся, прочтя это письмо.
     Нужно уехать к маме. И там, вдали от него, подумать обо всем и тогда решить...
     Во дворе раздался выстрел. Людвига подбежала к окну и застыла. По двору метался на коне всадник в бараньем полушубке. Он держал в одной руке короткий карабин, из которого, видимо, только что выстрелил. По аллее, к усадьбе неслось еще несколько всадников. Из парка прямо к подъезду подлетели двое и, спрыгнув с лошадей, побежали к палацу.
     В несколько минут двор наполнился вооруженными конниками. Ими предводительствовал бородатый великан. По взмаху его руки они рассыпались в разные стороны, окружая усадьбу. До Людвиги донесся его голос. Уже в доме еще дважды грохнуло.
     Сомнений быть не могло. Люди, ворвавшиеся в усадьбу, были партизаны. Ей стало жутко.
     Неужели это смерть? Вот сейчас они ворвутся сюда. Один из них выстрелит в нее. И все... Просить пощады, после виселиц, после расстрелов и обмана? Стать расплатой за жестокость Эдди! На мгновение страх сковал ее движения, затем инстинкт самозащиты толкнул ее к двери, чтобы запереть ее на ключ. Но, сделав несколько шагов, она остановилась. Гордость и сознание безвыходности удержали ее. Она стояла среди комнаты, в смятении и страхе ожидая, когда откроются двери. И они открылись под мощным ударом чьей-то ноги. В библиотеку ворвался высокий парень в бараньем полушубке и в куцей шапчонке, сдвинутой набекрень. Он метнул взглядом по комнате.
     Заметив Людвигу, вскинул карабин к плечу.
     - Руки вверх! А, черт, опять баба!
     Он сейчас же опустил карабин и, задыхаясь от бега, крикнул;
     - Сказывай, где мужики ваши прячутся? Давай их сюда, все равно найдем!
     И тут же, рассмотрев бледное лицо Людвиги, более мягко сказал:
     - Мы красные партизаны, понятно! Так что не пугайтесь. Ваших мужиков, офицерьев ищем, а с бабами мы не воюем. А вас я должен забрать на обмен, пойдем!
     Людвига встретилась взглядом с серыми отважными глазами парня.
     - А вы, может, не из буржуев?
     - Я графиня Могельницкая.
     - А-а-а! Тогда пойдем! - Он указал на дверь. По коридору бегали вооруженные люди, обыскивая все комнаты. Здесь Людвига встретилась с отцом Иеронимом. Его вели двое партизан.
     - А, Птаха! Поймал пташку? - крикнул один из них.
     - А нам этот гусь попался! Мы его у телефона захватили - звонил в штаб, - сказал второй, на всякий случай придерживая отца Иеронима за сутану.
     Пробегавший мимо Пшеничек, услыхав последнюю фразу, смеясь, крикнул:
     - Мы, святой отец, не такие дураки, мы провода раньше порезали! Так что зря, папаша, старался. Раз к нам в руки попался, и святой дух тебе не поможет!
     На лестнице стоял рослый молодой человек в коротком ватном пиджаке, перепоясанном ремнем, на котором висела сабля.
     Рука его лежала на рукоятке револьвера, засунутого за пояс. Лицо это было знакомо Людвиге, но вспомнить, где его видела, она не могла.
     Внизу, в вестибюле, Людвига увидела уже одетую в шубу Стефанию и растерянную прислугу. С верхнего этажа скатился, гремя прикладом винтовки, Пшигодский. Он яростно накинулся на лакеев:
     - Эй вы, собачье племя, чего рты поразинули? Тащи панам шубы, бы-бы-стро! А то... - И он зло кольнул глазами старого Юзефа.
     - Скажи, где спрятался этот мерзавец Владислав? Я знаю, что он здесь, в доме. Куда он делся, говори! Ты-то знаешь, где эта скотина прячется! - крикнул Пшигодский отцу.
     Лицо старого Юзефа перекосилось.
     - Я ничего не знаю. Пан Владислав уехал, наверное. А по тебе, видно, веревка плачет, - тихо добавил он.
     - Ладно, рук о тебя марать не хочется, - ответил ому сын. - А жаль, если он здесь, и я не нашел. Эй, хлопцы, тащите сюда старую рухлядь! - кричал он наверх.
     Несколько партизан на руках несли закутанного в меха старого графа, на которого от испуга напал столбняк. Высокие двери вестибюля, ведшие во двор к подъезду, были открыты. Прямо на коне в прихожую въехал Цибуля. Его голос разнесся по всему дому:
     - Живо, хлопцы, живо справляйтесь! Шевелись быстрей! Живо, говорю вам!
     Пшигодский бросился еще раз проверить комнаты. Наверху, в кабинете Эдварда, Щабель и Сачек укладывали в графский чемодан найденные в кабинете бумаги. Раймонд заканчивал письмо полковнику.
     Через несколько минут двое саней, покрытые медвежьими полостями, выезжали из ворот усадьбы. В первых сидели Людвига, Стефания и Франциска, которую Пшигодский силой заставил сопровождать графиню. В другие были посажены старый граф с ксендзом.
     Выехав на широкую дорогу, тройки помчались, окруженные всадниками.
     У подъезда на конях остались лишь трое: Раймонд, Птаха и Пшеничек. Через двадцать минут и они оставили усадьбу.
     Могельницких решено было спрятать в старом охотничьем домике, принадлежащем их соседу, помещику Нанежкевичу.
     Домик стоял в лесной глуши. На несколько километров вокруг тянулся сосновый бор.
     Ближайшая деревня Гнилые Воды была в семи километрах.
     - Тут тихие места. Могельницкому и в голову не придет искать здесь, у себя под носом, он на Сосновку нажимать будет, - настоял осторожный Цибуля.
     Олеся и Сарра, приехавшие сюда ранним утром, начали с того, что заперли в чулане старика-сторожа и его жену, объяснив им, что этот невольный арест будет коротким.
     Хромой на правую ногу партизан, получивший от деревенских мальчишек кличку "Рупь двадцать", помогал им. Поставив лошадей и сани в конюшню, он вошел в дом, снял шапку, перекрестился на распятие, висевшее в углу столовой, и медленно стащил с плеч винтовку.
     - Что, веруешь, дядя? - полушутя спросила его Олеся.
     - Да, то-ись не то что верую чи не верую, а обычай уж такой християнский, - ответил "Рупь двадцать". - Да и святые у них подходящие под наши, хоть вера у них польская.
     Они растопили большую печь и камин. Кроме столовой, в доме было еще три комнаты и кухня. На стенах столовой висели звериные головы. Давняя пыль и паутина говорили о том, что комната давно нежилая.
     Имение Манежкевича было в тринадцати километрах отсюда. В домике жил лишь лесной сторож,
     Когда "Рупь двадцать" вышел к лошадям, Олеся тихо сказала Сарре:
     - Что там теперь делается? Как ты думаешь, Саррочка?
     Сарра молча присела на край дубовой скамьи. Олеся тревожно ходила по горнице, на миг задерживалась у окна, всматриваясь, не видно ли кого на лесной просеке. Она не снимала белого дубленого полушубка, подаренного ей женой Цибули. На голове был небрежно повязан пуховый платок. Она ступала в своих валенках, как медвежонок.
     - Если бы ты знала, Саррочка, как тяжело на сердце! Я бы все отдала, чтобы узнать, что с батькой! - говорила она, присев рядом с подругой. - Почему ты молчишь, Сарра? Неужели их убьют?
     Она притихла, охватив руками колени. Надежда то возвращалась, то вновь убегала от нее. И девушка истомилась от неизвестности и ожидания. Сарра молча потянула ее к себе, и Олеся послушно прильнула к ее плечу.
     - Не надо так, Олеся. То ты веришь, то отчаиваешься. Ты бы что-нибудь одно уж, а то, глядя на тебя, я сбиваюсь с толку.
     Сухо потрескивали в камине пылающие поленья.
     Тихо в домике. Лишь в далеком чулане шепчутся перепуганные старик и старуха.
     - Ага! Здоровеньки были, принимайте гостей! - влетел в столовую Птаха.
     В минуту охотничий домик наполнился людьми. Сюда привезли только Людвигу и Стефанию. Старого графа и отца Иеронима с полдороги забрал к себе в Сосновку Цибуля.
     - Так вернее. Всякое может случиться. Мне с отрядом к Манежкевичу ходить негоже. Оставим там пятерых для охраны. Нехай ваши молодые и стерегут, а мы в Сосновку. Могельницкий туда нажмет как пить дать. Мы свое дело сделали, а деревню без мужиков оставлять не годится. Так, что ли? - сказал Цибуля, обращаясь к Щабелю.
     Тот подумал и согласился.
     Людвига и Стефания поместились в комнате рядом со столовой. Тут стояли два широких кожаных дивана и пианино. Сюда привели и Франциску.
     Раймонд, Птаха, Пшеничек, Олеся и Сарра устроились в столовой. Расторопный Леон успел познакомиться со сторожем и его женой. Он завел с ними дружескую беседу, как мог, успокоил и так понравился им, что старики даже накормили его из своих запасов, которые, как вскоре он узнал, были довольно солидными.
     Он появился в горнице с чудесно пахнущим окороком, и, встреченный удивленными возгласами, смеясь, сказал, как всегда коверкая слова:
     - А старикашки симпатичные, даже окорок подарили. Ты что, Андрий, на меня так смотришь? Думаешь, стянул? Тогда идем спросим. То-то же!
     В горницу вошли Пшигодский и Щабель.
     - Как будто все в порядке, - ответил Щабель на немой вопрос Раймонда.
     - Сани и лошади упрятаны в конюшню, сторожевые на месте. Снег пошел густо, через час все следы заметет. А Цибуля нарочно пройдет вблизи Холмянки. Там его заметят, дадут знать, от нас глаза отведут. Хитро придумал этот медведь!..
     - А как тебе этот монах нравится? - спросил Раймонд.
     В разговор вмешался Птаха:
     - По глазам видать, что стерва: на человека не глядит прямо. Я каждого насквозь вижу...
     - Ну, если видишь, то должен знать, что я еще с утра ничего не ел и у меня в желудке пусто, - нетерпеливо перебил его Леон.
     - Это ты-то не ел? Ну и бессовестный же-ж ты, Ленька! Действительно, что ни чех - то враль! - сердито сказал Птаха.
     - А я слыхал, что чехи у хохлов вранью учились, - огрызнулся Леон.
     Когда все уселись за стол, запасливый "Рупь двадцать" вытащил из мешка буханку хлеба и братски разделил ее на восемь частей.
     Сарра резала ветчину.
     Пшигодский встал из-за стола, подошел к двери, ведшей в соседнюю комнату, медленно приоткрыл ее и отрывисто позвал:
     - Франциска!
     - Чего тебе? - не сразу отозвалась та.
     - Иди сюда, поешь тут, - сухо сказал он.
     - Не пойду!
     Тогда Мечислав открыл дверь пошире, переступил порог и повторил еще суше:
     - Может, пойдешь?
     Людвига и Стефания наблюдали за этой сценой. Они сидели на диване, не снимая шуб. Людвига - грустная и безразличная ко всему, Стефания - испуганная и растерянная.
     Одна Франциска сняла свое пальтишко. В комнате было тепло. Она сидела у небольшого столика, скрестив на высокой груди полные, красивые руки.
     - Кушай сам. Я сыта, - еще раз упрямо отказалась она.
     Мечиславу было неловко, что два враждебных ему человека видят, как обращается с ним жена. Он уже пожалел о своем так неуклюже проявленном порыве помириться с Франциской. Но уйти было трудно.
     Неожиданно с дивана поднялась Стефания. Она быстро подошла к ним.
     - Скажите, пане Пшигодский, что нас ожидает? - волнуясь, тихо заговорила она.
     - Я не пан, а конюх, графиня! - так же тихо ответил ей Мечислав.
     - Я не думала этим оскорбить вас. Ведь вы поляк и понимаете, что это обращение общепринято у нас. Притом я не об этом хочу с вами говорить. Я и графиня Людвига хотим знать нашу судьбу... - Ее голос дрогнул, страх подсказывал ей угрозу как средство защиты. - Послушайте, пане, простите... - Она замялась. - Как же вас называть прикажете?
     - Мы зовем друг друга товарищами, - стараясь быть вежливым, ответил Мечислав.
     Стефания презрительно сжала свои накрашенные губы.
     - Но вы сами понимаете, что я вам не товарищ. Ну, оставим это. Мы требуем, чтобы вы сказали нам, что вы собираетесь с нами делать. Не забывайте, Пшигодский, что за все это вы понесете жестокую расплату...
     - Ладно, уж как-нибудь сочтемся! - оборвал ее Пшигодский.
     - Вы бы вспомнили о своем отце и брате!
     - Я о них не забываю.
     - И вам не стыдно? Ваша семья столько лет преданно служит нам, а вы позорите ее, став разбойником! - не удержалась Стефания.
     - Стефа! - остановила ее Людвига.
     - Помните, Пшигодский, если вы сейчас же не отпустите нас, то вам не миновать виселицы. Вы же сами понимаете, что граф не оставит этого...
     - Стефа! - уже негодующе позвала Людвига.
     Франциска беспокойно шевельнулась. По лицу Мечислава она увидела, что сейчас он способен сделать что-то ужасное. Она поспешно подошла к мужу:
     - Идем кушать!
     Дверь за ними закрылась. Страх снова вернулся к Стефании.
     - Погибли мы с тобой, Людвись! Ведь эти разбойники ни перед чем не остановятся! Свента Мария! - зашептала она.
     - Зачем ты их раздражаешь такими разговорами?
     - А ты хочешь, чтобы я перед этим быдлом плакала?
     - Не надо плакать, но и грубить не надо.
     - Грубить? Да это ж хам! Как жаль, что Шмультке его не повесил еще тогда! Как Эдвард прав - таких животных только вешать! Ты видела, как он со мной говорил? - зашептала Стефания, подсев к Людвиге.
     ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
     К вечеру между Сосновкой и Малой Холмянкой начались переговоры. Письма перевозили крестьяне, не причастные к партизанскому движению. Первое письмо, которое получил Цибуля, было такого содержания:
     "Деревня Сосновка. Командиру партизанского отряда Емельяну Цибуле.
     Ваше письмо было доставлено мне сегодня в одиннадцать часов утра. Предлагаю выкуп за захваченных вами в сумме пяти тысяч рублей золотом. Расчет в золотых царских пятерках. Деньги будут вручены немедленно при обмене. Способ обмена и получения денег предлагаю установить вам самим. Выкуп необходимо произвести завтра же. Предупреждаю вас и ваших сообщников, что в случае, если хоть один волос упадет с головы захваченных вами женщин, отца и служителя церкви, то никому из вас не уйти от жестокой кары. Кроме того, будут расстреляны все арестованные нами в городе большевики, которых мы до вашего нападения собирались судить и которым, к вашему сведению, не грозит смертная казнь даже в случае выкупа нами за деньги членов моей семьи. Они будут подвергнуты лишь тюремному заключению. Ожидаю немедленного ответа. Обещаю никаких военных действий до окончания переговоров не вести.
     Полковник Могельницкий. 21 декабря 1918 года".
     Сачек прочел это письмо вслух Цибуле. Они сидели вдвоем в избе Емельяна Захаровича.
     - Ну, что ты на это скажешь? - спросил Цибуля своего помощника.
     Сачек быстро заморгал редкими ресницами и, ухмыляясь, ответил:
     - Ежели на него нажать, так он и десять даст.
     Цибуля посмотрел на него внимательно, словно впервые увидел.
     - Десять, говоришь?
     - Пожалуй, что даст.
     - А как же городские? - спросил Цибуля.
     - Я же говорю, что ежели нажать, десять тысяч золотом отвалит. У него небось побольше нашего с тобой. Сколько веков на нашем брате ездили, - заторопился Сачек, обрадованный тем, что Цибуля так спокойно принял его намек. - Городские что? Сам пишет - ну, в тюрьму посадит, там, глядишь, какая перемена произойдет. Тюрьма - это тебе не расстрел. Глядишь, у нас силы прибудут. Тут Березня подсылал своих ко мне насчет соединения. Они тоже против панов. Только у них с большевиками неполадки. А нам что до этого?
     - Так, так... - пробурчал Цибуля и принялся за свою бороду. - А мне сдается, что брешет этот полковник насчет тюрьмы. Знаю я ихнюю повадку. Холмянские поверили, так он их за спасибо повесил.
     Цибуля темнел, и Сачек поздно заметил свой промах.
     - А ты, Сачек, сука. Мне про тебя раньше еще хлопцы говорили, но я думал - зря, а ты, я гляжу, продашь отца родного.
     - Да что вы, Емельян Захарович, я так, к примеру сказал. Воля ваша, делайте, как знаете.
     - Так, так... бери бумагу и пиши: "За деньги не продаем". Написал? "Доставляйте в Холмяпку Раевского, его жену, Ковалло и Метельского". Написал? Так. "Тогда обменяем в чистом поле, да чтоб без обману. Чуть что - постреляю ваших. Мы не холмянские". Так и напиши им. Есть? Прочитай. Так. Ну, давай подпишу.
     Вечером в охотничий домик вернулся "Рупь двадцать": он привез оба письма Могельницкого. Во втором полковник отвечал Цибуле кратко:
     "Согласен на обмен моей семьи на большевиков. Обмен произведем следующим образом: в поле между Сосновкой и Холмянкой на расстоянии версты останавливаются небольшие отряды с обмениваемыми в десять человек с вашей и нашей стороны. Первой должна быть обменена моя жена - графиня Людвига Могельницкая. Вы отпускаете ее, она идет через поле к нашему отряду; с нашей стороны мы отпускаем одного из тех, кого вы требуете освободить, и остальных таким же образом".
     - Ура! - закричал Птаха и пустился в бешеный пляс.
     Всех обуяла радость. Даже сдержанная Сарра захлопала в ладоши и бросилась обнимать просиявшую Олесю.
     - Вот видишь, Олеся, как хорошо, скоро ты обнимешь батьку.
     - Господи, неужели правда? - улыбаясь, сказала Олеся.
     Птаха перестал плясать.
     - Послушай, Ленька! - подлетел он к Пшеничеку. - Нет ли у старикашек чего-нибудь такого, знаешь, от чего жить веселей на свете? - И Андрий подмигнул впервые улыбнувшемуся Раймонду.
     - Молочка от бешеной коровы? - сразу понял его Леон. - Я думаю, у них все есть. Ведь паны на охоте небось греются шпиритусом. Я в один момент, только как начальство? Может, это не подходит под программу? - на полпути к двери задержался Леон.
     - Я думаю, этого не надо... - сказал Раймонд, невольно смущаясь тем, что он возражает первый и этим как бы берет на себя роль начальника.
     - Не надо, ребята, зачем нам это? - поддержала его Сарра.
     - Не надо, так не надо, - сразу же остыл Птаха.
     - Что ты его уговариваешь, Саррочка? Если он нос рукавом вытирает, значит, он понял, - звонко захохотала Олеся.
     - А, зазвенел колокольчик! - улыбнулся Щабель. Даже сумрачный Пшигодский перестал хмуриться.
     - Веселый народ эти наши ребята, с ними и умирать не скучно, - тихо сказал он Щабелю.
     Тот нагнулся к нему и так же тихо спросил:
     - Как вы думаете, товарищ Пшигодский, не съездить ли мне с вами к Цибуле? Ребят здесь оставим, троих партизан с ними для смены на постах. Читали? Могельницкий им деньги предлагал. Всякое может случиться. Поедем, а?
     Пшигодский, подумав, согласился.
     - Вот что, хлопцы, мы сейчас с товарищем Пшигодским поедем в Сосновку, - громко сказал Щабель, поднимаясь из-за стола, - а вы здесь будьте начеку. Раймонд, мы поручаем тебе командование вашим небольшим отрядом. Под утро мы вернемся и перевезен этих, - указал он рукой на дверь, - в Сосновку.
     У ворот, уже сидя на коне, Щабель наказывал Раймонду:
     - Гляди в оба. Окна завесьте. Сторожевых сам проверяй. В случае чего коней с санями держи наготове. Ежели постовые отряд ихний приметят или разведку, так сажай графинь в сани, сами на коней и жарьте во весь дух в Сосновку напрямик по лесной просеке. Одним словом, соображай сам, как лучше.
     В это время на другом конце двора Пшигодский прощался с Франциской.
     - Ты что ж, с ними поедешь, ежели обменяют? - глухо спросил он.
     - Может, и поеду. Куда мне?
     - Не езди к ним. Направляйся к отцу в Сосновку.
     - Это к тебе, что ль? Чтобы снова бил, да? Нет, дурех нету. Не хочу я с тобой жить, понимаешь? Не хочу!
     - Франциска!
     - Ты мне не угрожай! Я не для того за тебя шла, чтобы ты меня кулаками утюжил.
     Студеный ветер хлестнул им в разгоряченные лица.
     - Пшигодский! - позвал Щабель.
     - Бить не буду, езжай к отцу. Там поговорим. А туда не езди, а то убью!
     Когда все окна в домике были плотно завешаны, Раймонд и Птаха еще раз обошли усадьбу вокруг. Снег перестал падать. Ночь была ясная. Луна кралась по верхушкам деревьев. Сосны отбрасывали огромные тени.
     В лесу тишина. Чуть слышно скрипит под ногами податливый снег. Он покрыл все вокруг теплым ватным одеялом, закутав в него маленький домик и постройки.
     Слышно было, как в конюшне лошади спокойно жевали овес.
     - Смотрите, товарищи, внимательно, - говорил Раймонд троим партизанам, - мы под утро вас опять сменим. В случае, если заметите что, давайте знать. Расходитесь по своим местам.
     Когда они с Андрием входили в столовую, Пшеничек, только что пришедший с караула, уже рассказывал девушкам что-то смешное.
     - Что он здесь брешет? - спросил Птаха, расстегивая пояс с патронными подсумками.
     - Он говорит, что ты за собственной тенью бегал, думая, что это легионер. Правда это? - хохотала Олеся.
     На этот раз Птаха добродушно улыбнулся и безнадежно махнул рукой.
     - Что ж, профессия у него такая - мельник...
     - Что же нам теперь делать, Раймонд? - спросила Сарра.
     - Я думаю, что вы с Олесей можете ложиться спать, а мы должны подежурить эту ночку. Посидим, поговорим кой о чем.
     - Я не хочу спать, - отказалась Сарра.
     - И я, - повторила за ней Олеся.
     - Ну, тогда надо заняться чем-нибудь, а то скучно всю ночь так сидеть, и Андрий опять станет ко мне придираться, а у меня терпение кончится, и будет скандал, - начинал Леон свою игру в "кошки-мышки".
     - Ты не очень-то на "петуха изображайся", - передразнил его Андрий.
     - Что ж, я по-украински хоть плохо, но говорю, а ты по-чешски что понимаешь?
     - Опять начали? Надоело! - рассердилась Олеся.
     - Эх, мандолину б сюда! Я бы ушкварил полечку, а вы б сплясали. Все равно один конец. Завтра ведь у нас праздник. То-то рад, будет Григорий Михайлович, когда нас с тобой увидит, Олеся! - воскликнул он.
     - Олесю, конечно, а ты-то какая ему радость? - спросил Леон.
     Андрий несколько секунд смотрел на Леона молча, а затем сказал:
     - А ведь у вас в самом деле неплохо дело пойдет!
     - Ты о чем? - осторожно спросил Леон, чувствуя какой-то подвох.
     - Я насчет мельника, Папашка-то ейный муку молоть будет, ты языком, а она, - и он сделал на слове "она" ударение, - пироги печь. Тут тебе целая фабрика.
     - Зачем ты их свел, Раймонд? Пошли одного на караул, и будет тихо, - предложила Олеся.
     - Нет, мы уж свое отдежурили, а ты можешь постоять с винтовкой, если охота, - запротестовал Леон.
     Сарра сидела за столом, подперев голову рукой. Раймонд отдыхал в глубоком кресле у камина, не снимая сабли и маузера.
     - Я видела в шкафу в третьей комнате гитары и мандолины, - сказала Сарра.
     - Чего ж ты молчала? - радостно вскочил Птаха.
     - Нам ведь было не до музыки, да и сейчас, пожалуй, еще рано веселиться, - ответила девушка.
     Слушая ее певучий, мягкий говор, Раймонд представил себе выражение ее лица, черные, с холодком, огромные глаза и решительные, немного упрямые губы. Странно, но в то же время и понятно - ее одну Андрий слушается беспрекословно. Раймонд не помнил еще случая, чтобы этот беспокойный парень нагрубил ей.
     - Ленька, бери лампу, пойдем струмент глядеть, - сказал Птаха.
     Двери всех комнат выходили в общий коридор. Леон шел с лампой впереди. Птаха следом за ним. Около чулана Андрий задержался, прислушиваясь. "Старикашки спят". В комнате, где помещались Людвига, Стефания и Франциска, был слышен тихий разговор.
     - А ключ здесь зря торчит, - сказал Андрий и положил его в карман.
     - Все равно им через нас только уйти можно, да и куда побежать? - ответил Леон, но все же попробовал, заперта ли дверь.
     Через минуту они вернулись, неся в руках три гитары и мандолину.
     - Там на них лет двадцать не играл никто, со всех гитар на одну едва струн наберешь. Сейчас я смастерю, - сообщил Андрий и энергично принялся за работу.
     - Сарра, мы не давали еще ужинать этим? - указал Раймонд рукой на дверь.
     - Нет, эта полная отказалась принять обед, - ответила Олеся.
     - Как же быть? - спросил Раймонд.
     - Что ж, я упрашивать должна была ее? Она на меня так посмотрела, - сказала Олеся.
     - Ничего, захочет кушать, сама попросит, - успокоил Андрий, ловко накручивая на колышки струны.
     Раймонд подошел к столу, на котором стояла тарелка с ветчиной и хлебом, и вопросительно взглянул на Сарру. Та задумчиво глядела на огни камина, не обращая на него внимания.
     - Все же нужно передать им это, - сказал он и взял тарелку.
     Сарра взглянула на него с едва заметной иронией.
     - Ты как думаешь, Раймонд, твоего отца тоже ветчиной кормят? И он тоже отказывается? - спросила она.
     - Да, но он в руках у шляхты, какое же здесь сравнение с нами? Если опять откажутся, я оставлю им, и пусть как хотят, - он направился в соседнюю комнату.
     Дверь открыла Франциска.
     Людвига, полулежавшая на диване, поднялась и села. Стефания не шевельнулась.
     - Я принес вам ужин. Почему вы отказываетесь кушать? - спросил он Людвигу, останавливаясь перед ней.
     - Спасибо, но мы не голодны, - неуверенно ответила Людвига. Ей хотелось есть, но ее смущала Стефания, наотрез отказавшаяся принять что-либо от "хамов".
     Раймонд поставил тарелку с ветчиной и хлебом на стол.
     - Могу вам сообщить, что вы завтра будете обменены на наших захваченных жандармерией товарищей.
     - Нас обменяют? Это вы правду сказали? - мгновенно "проснулась" притворившаяся спящей Стефания.
     - Вы, наверно, редко встречаетесь с людьми, которым можно верить, - сухо ответил Раймонд.
     Теперь, когда с его головы была снята заячья шапка, Стефания и Людвига узнали его.
     - Скажите, этот Пшигодский еще здесь? Я что-то не слышу его голоса, - с тревогой спросила Стефания.
     - Нет, ом уехал подготовить обмен.
     - Слава богу! - облегченно вздохнула Стефания и сразу же преобразилась.
     Она еще раз оглядела с головы до ног Раймонда и, стараясь быть как можно ласковей, спросила:
     - Скажите, как вы попали в эту ужасную компанию?


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ]

/ Полные произведения / Островский Н.А. / Рожденные бурей


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis