• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Лондон Д. / Морской волк

Морской волк [5/20]

Скачать полное произведение

    - И то, что вы выиграли, принадлежит мне, сэр, - ело заявил я.
     Он удостоил меня насмешливой улыбкой.
     - Я ведь тоже изучал когда-то грамматику, Хэмп, и мне кажется, что вы путаете времена глагола. Вы должны были сказать "принадлежало".
     - Это вопрос не грамматики, а этики, - возразил я.
     - Знаете ли вы, Хэмп, - медленно и серьезно начал он с едва уловимой грустью в голосе, - что я первый раз в жизни слышу слово "этика" из чьих-то уст? Вы и я - единственные люди на этом корабле, знающие смысл этого слова.
     - В моей жизни была пора, - продолжал он после новой паузы, - когда я мечтал беседовать с людьми, говорящими таким языком, мечтал, что ког- да-нибудь я днимусь над той средой, из которой вышел, и буду общаться с людьми, умеющими рассуждать о таких вещах, как этика. И вот теперь я в первый раз услышал это слово. Но это все между прочим. А по существу вы не правы. Это вопрос не грамматики и не этики, а факта.
     - Понимаю, - сказал я, - факт тот, что деньги у вас.
     Его лицо просветлело. По-видимому, он остался доволен моей сообрази- тельностью.
     - Но вы обходите основной вопрос, - продолжал я, - который лежит в области права.
     - Вот как! - отозвался он, презрительно скривив губы. - Я ву, вы все еще верите в такие вещи, как "право" и "бесправие", "добро" и "зло".
     - А вы не верите? Совсем?
     - Ни на йоту. Сила всегда права. И к этому е сводится. А слабость всегда виновата. Или лучше сказать так: быть сильным - это добро, а быть слабым - зло. И еще лучше даже так: сильным быть пртно потому, что это выгодно, а слабым быть неприятно, так как это невыгодно. Вот, например: владеть этими деньгами приятно. Владеть ими - доб. И потому, имея воз- можность владеть ими, я буду несправедлив к себи к жизни во мне, если отдам их вам и откажусь от удовольствия обладать ими.
     - Но вы причиняете мне зло, удерживая их у себя, - возразил я.
     - Ничего подобного! Человек не может причинить другому зло. Он может причинить зло только себе самому. Я убежден, что поступаю дурно всякий раз, когда соблюдаю чужие интересы. Как вы не понимаете? Могут ли две частицы дрожжей обидеть одна другую при взаимном пожирании? Стремление пожирать и стремление не дать себя пожрать заложено в них природой. На- рушая этот закон, они впадают в грех.
     - Так вы не верите в альтруизм? - спросил я.
     Слово это, по-видимому, показалось ему знакомым, но застави заду- маться.
     - Погодите, это, кажется, что-то относительно содействия друг другу?
     - Пожалуй, некоторая связь между этими понятиями суствует, - отве- тил я, не удивляясь пробелу в его словаре, так как своими познаниями он был обязан только чтению и самообразованию. Никто не руководил егоаня- тиями. Он много размышлял, но ему мало приходилось беседовать. - Альтру- истическим поступком мы называем такой, который совершается для блага других. Это бескорыстный поступок в противоположность эгоистическому.
     Он кивнул головой.
     - Так, так! Теперь я припоминаю. Это слово попадалось мне у Спенсера.
     - У Спенсера?! - воскликнул я. - Неужели вы читали его?
     - Читал немного, - ответил он. - Я, кажется, неплохо разобрался в "Основных началах", но на "Основаниях биологии" мои паруса повисли, а на "Пхологии" я и совсем попал в мертвый штиль. Сказать по правде, я не понял, куда он там гнет. Я приписал это своему скудоумию, но теперь знаю, что мне просто не хватало подготовки. У меня не было соответствую- щего фундамента. Только один Спенсер да я знаем, как я бился над этими книгами. Но из "Показателей этики" я кое-что извлек. Там-то я и встре- тился с этим самым "альтруизмом" и теперь припоминаю, в каком смысле это было сказано.
     "Что мог извлечь этот ловек из работ Спенсера?" - подумал я. Доста- точно хорошо помня учение этого философа, я знал, что альтруизм лежит в основе его идеала человеческого поведения. Очевидно, Волк Ларн брал из его учения то, что отвечало его собственным потребностям и желаниям, отбрасывая все, что казалось ему лишним.
     - Что же еще вы там почерпнули? - спросил я.
     Он сдвинул брови, видимо, подбирая слова для выражения своих мыслей, остававшихся до сих пор не высказанными. Я чувствовал себя приподнято. Теперь я старался проникнуть в его душу, побно тому как он привык про- никать в души других. Я исследовал девственную область. И странное - странное и пугающее - зрелище открывалосьоему взору.
     - Коротко говоря, - начал он, - Спенсер рассуждает так: прежде всего человек должен заботиться о собственном благе. Постать так - нравственно и хорошо. Затем, он должен действовать на благо своих детей. И, в-третьих, он должен заботиться о благе человечества.
     - Но наивысшим, самым разумным и правильным образом действий, - вста- вил я, - будет такой, когда человек заботится одновременно и о себе, и о своих детях, и обо всем человечестве.
     - Этого я не сказал бы, - отвечал он. - Не вижу в этом ни необходи- мости, ни здравого смла. Я исключаю человечество и детей. Ради них я ничем не поступился бы. Это все слюнявые бредни - во всяком случае для того, кто не верит в загробную жизнь, - и вы сами должны это понимать. Верь я в бессмертие, альтруизм был бы для меня выгодным занятием. Я мог бы рт знает как возвысить свою душу. Но, не видя впереди ничего вечно- го, кроме смерти, и имея в своем распоряжении лишь короткий срок, пока мне шевелятся и бродят дрожжи, именуемые жизнью, я поступал бы безн- равственно, принося какую бы то ни было жертву. Всякая жертва, которая лишила бы меня хоть мига брожения, была бы не только глупа, но и безн- равственна по отношению к самому себе. Я не должен терять ничего, обязан как можно лучше использовать сю закваску. Буду ли я приносить жертвы или стану заботиться только о себе в тот отмеренный мне срок, пока я составляю частицу дрожжей и ползаю по земле, - от этого ожидающая меня вечная неподвижность не будет для меня ни легче, ни тяжелее.
     - В таком случае вы индивидуалист, материалист и, естественно, гедо- нист.
     - Громкие слова! - улыбнулся он. - Но что такое "гедонист"?
     слушав мое определение, он одобрительно кивнул головой.
     - А кроме го, - продолжал я, - вы такой человек, которому нельзя доверять даже в мелочах, как только к делу примешиваются личные интере- сы.
     - Вот теперь вы начинаете понимать меня, - обрадовано сказал он.
     - Так вы человек, совершенно лишенный того, что принято называть мо- ралью?
     - Совершенно.
     - Человек, которого всегда надо бояться?
     - Вот это правьно.
     - Бояться, как боятся змеи, тигра или акулы?
     - Теперь вы знаете меня, - сказал он. - Знаете меня таким, каким меня знают все. Ведь меня называют Волком.
     - Вы - чудовище, - бесстрашно заявил я, - Калибан [5], который раз- мышлял о Сетебосе [6] и поступал, подобно вам, подвлиянием минутного каприза.
     Он не понял этого сравнения и нахмурился; я увидел, что он, должно быть, не читал этой поэмы.
     - Я сейчас как раз читаю Браунинга [7], - признался Ларсен, - да что-то туго подвигается. Еще недалеко ушел, а уже изряднзапутался.
     Ну, короче, я сбегал к нему в каюту за книжкой и прочел ему "Калиба- на" [8] вслух. Он был восхищен. Этот упрощенный взгляд на щи и прими- тивный способ рассуждения был вполне доступен его пониманию. Время от времени он вставлял замечания и критиковал недостатки поэмы. Когда я кончил, он заставил меня перечесть ему поэму во второй и в третий раз, после чего мы углубились в спор - о философ, науке, эволюции, религии. Его рассуждения отличались неточностью, свойственной самоучке, и беза- пелляционной прямолинейностью, присущей первобытному уму. Но в самой примитивности его суждений была сила, и его примитивный материализм был куда убедительнее тонких и замысловатых материалисческих построений Чарли Фэрасета. Этим я не хочу сказать, что он переубедил меня, закоре- нелого или, как выражался Фэрасет, "прирожденного"идеалиста. Но Волк Ларсен штурмовал устои моей веры с такой силой, которая невольно внушала уважение, хотя и не могла меня поколебать.
     Время шло. Пора было ужинать, а стол еще не был накрыт. Я начал про- являть беспокойство, и, когда Томас Магридж, злой и хмурый, как туча, заглянул в каюткомпанию, я встал, собираясь приступить к своим обязан- ностям. Но Волк Ларсен крикнул Магриджу:
     - Кок, сегодня теберидется похлопотать самому, Хэмп нужен мне. Обойдись без него.
     И снова произошло нечто неслыханное. В этот вечер я сидел за столом сапитаном и охотниками, а Томас Магридж прислуживал нам, а потом мыл по- суду. Это была калибановская прихоть Волка Ларсена, и она сулила мне много неприятностей. Но пока что мы с ним говорили и говорили без конца, к великому неудовольствиохотников, не понимавших ни слова.
    
    
     ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
    
     Три дня, три блаженных дня, отдыхал я, проводя все свое время в об- ществе ВолкЛарсена. Я ел за столом в кают-компании и только и делал, что беседовал с капитаном о жизни, литературе и законах мироздания. То- мас Магри рвал и метал, но исполнял за меня всю работу.
     - Берегись шквала! льше я тебе ничего не скажу, - предостерег меня Луис, когда мы на поаса остались с ним вдвоем на палубе. Волк Ларсен улаживал в это время очередную ссору между охотниками. - Никогда нельзя сказать наперед, что может случиться, - продолжал Луис в ответ на мой недоуменный вопрос. - Старик изменчив, как ветры и морск течения. Ни- когда не угадаешь, что он может выкинуть. Тебе кажется, что ты уже зна- ешь его, что ты хорошо с ним ладишь, а он тут-то к раз и повернет, ки- нется на тебя и разнесет в клочья твои паруса, которые ты поставил в расчете на хорошую погоду.
     Поэтому я не был особенно удивлен, когда предсказанный Луисом шквал налетел на меня. Мду мной и капитаном произошел горячий спор - о жиз- ни, конечно; и, не в меру расхрабрившись, я начал осуждать самого Волка Ларсена и его поступки. Должен сказать, что я вскрывал и выворачивал на- изнанку его душу так же основательно, как он привык проделывать это с другими. Признаюсь, речь моя вообще резка. А тут я отбросил всякую сдер- жанность, колол и хлестал Ларсена, пока он не рассвирепел. Бронзое ли- цо его потемнело от гнева, глаза сверкнули. В них уже не было ни проб- леска сознания - ничего, кроме слепой, безумной ярости. Я видел перед собой волка, и притом волка бешеного.
     С глухим возгласом, похожим на рев, он прыгнул ко мне и схватил меня за руку. Я собрался с духом и взглянул ему прямо в глаза, хотя меня про- бирала дрожь. - Но чудовищная сила этого человека сломила мою волю.
     Он держ меня за руку выше локтя, и, когда он сжал пальцы, я пошат- нулся и вскрикнул от боли. Ноги у меня подкосились, я не в силах был терпеть эту пытку. Мне казалось, что рука моя будет сейчас раздавлена.
     Внезапно Ларсен пришел в себя, в глазах его снова засветилось озна- ние, и он отпустил мою руку с коротким смешком, напоминавшим ычание. Сразу обессилев, я повалился на пол, а он сел, закурил сигару и стал наблюдать за мной, как кошка, стерегущая мышь. Корчась на полу от боли, я уловил в его глазах любопытство, которое не раз уже подмечал в них, - любопытство, удивление и вопрос: к чему все это?
     Кое-как встав на ноги, я поднялся по трапу. Прил конец хорошей по- годе, и не оставалось ничего другого, как вернуться в камбуз. Левая рука у меня онемела, словно парализованная, и в течение нескольких дней я почти ею не владел, а скованность и боль чувствовались в ней еще много недель спустя. Между тем Ларсен просто схватил ее и сжал. Он не ломал и не вывертывал мне руку и только стиснул ее пальци.
     Что мне грозило, я понял лишь на другой день, когда он просунул голо- ву в камбуз и, в знак возобновления дружбы, осведомился, не болит и у меня рука.
     - Могло кончиться хуже! - усмехнулся он.
     Я чист картофель. Ларсен взял в руку картофелину. Она была большая, твердая, неочищенная. Он сжал кулак, и жидкая кашица потекла у него меж- ду пальми. Он бросил в чан то, что осталось у него в кулаке, повернул- ся и ушел. А мне стало ясно, во что превратилась бы моя рука, если бы это чудовище применило всю свою силу.
     Однако трехдневный покой как-никак пошел мне на пользу. Колено мое получило наконец необходимый отдых, и опухоль заметно спала, а коленная чашечка стала на место. Однако эти три дня отдыха принесли мне и непри- ятности, которые я предвидел. Томас Магридж явно старался заставить меня расплатиться за полученный отдых сполна. Он злобствовал, бранился на чем свет стоит и взваливал на меня свою работу. Раз даже он замахнулся на меня кулаком. Но я уже и сам озверел и огрызнулсяак свирепо, что он струсил и отступил. Малопривлекательную, должно быть, картину представ- лял я, Хэмфри Ван-Вейден, в эту минуту. Я сидел в углу вонючего камбуза, скорчившись над своей работой, а этот негодяй стоял передо мной и угро- жал мне кулаком. Я глядел на него, ощерившись, как собака, сверкая гла- зами, в которых беспомощность и страх смешивали с мужеством отчаяния. Не нравится мне эта картина. Боюсь, что я был очень похож на затравлен- ную крысу. Но кое-чего я все же достиг - занесенный кулак не опустился на меня.
     Томас Магридж попятился. В глазах его светилась такая же ненависть и злоба, как и в моих. Мы былсловно два зверя, запертые в одной клетке и злобно скалящие друг на друга зубы. Магридж был трус и боялся ударить меня потому, что я не слишком оробел перед ним. Тогда он придумал другой способ застращать меня. В кухне был всего один более или менее исправный нож. От долгого употребления лезвие его стало узким и тонким. Этот нож имел необычайно зловещий вид, и первое время я всегда с содроганием брал его в руки. Кок взял у Иогансена оселок и пнялся с подчеркнутым рвени- ем точить этот нож, многозначительно поглывая на меня. Он точил его весь день. Чуть у него выдавалась свободная минутка, он хватал нож и принимался точить его. Лезвие ножа приобрело остроту бритвы. Он пробовал его на пальце и ногтем. Он сбривал волоски у себя с руки, прищурив глаз, глядел вдоль лезвия и снова и снова делал вид, что находит в нем ка- кой-то изъян. И опять доставал оселок и точил, точил, точил... В конце концов меня начал разбирать смех - все о было слишком нелепо.
     Но дело могло принять серьезный оборот. Кок и в самом деле готов был пустить этот нож в ход. Я понал, что он, подобно мне, способен совер- шить отчаянный поступок, именно в силу своей трусости и вместе с тем вопреки ей.
     "Магридж точит нож на Хэмпа", - переговаривались между собой матросы, а некоторые стали поднимать кока на смех. Он сносил насмешки спокойно и только покачивал головой с таинственным и даже довольным видом, пока бывший юнга Джордж Лич не позволил себе какую-то грубую шутку на его счет.
     Надо сказать, что Лич был в числе тех матросов, которые получили при- казание окатить Магриджа водой после его игры в карты с капитаном. Оче- видно, кок не забыл, с каким рвением исполнил Лич свою задачу. Когда Лич задел кока, тот ответил грубой бранью, прошелся насчет едков матроса и пригрозил ему ножом, отточенным для расправы со мной.ич не остался в долгу, и, прежде чем мы успели опомниться, его правая рука окрасилась кровью от локтя до кисти. Кок отскочил с сатанинским выражением лица, выставив перед собой нож для защиты. Но Лич отнесся к происшедшему не- возмутимо, хотя из его рассеченной руки хлестала кровь.
     - Я посчитаюсь с тобой, кок, - сказал он, - и крепко посчитаюсь. е- шить не стану. Я разделаюсь с тобой, когда ты будешь без ножа.
     этими словами он повернулся и ушел. Лицо Магриджа помертвело от саха перед содеянным им и перед неминуемой местью со стороны Лича. Ноа меня он с этой минуты озлобился пуще прежнего. Несмотря на весь его страх перед грозившей ему расплатой, он понимал, что для меня это б наглядный урок, и совсем обнаглел. К тому же при виде пролитой им крови в нем проснулась жажда убийства, граничившая с безумием. Как ни слны подобные психические переживания, все побуждения этого человека бы для меня ясны, - я читал в его душе, как в раскрытой книге.
     Шли дни. "Призрак" по-прежнему пенил воду, подгоняемый попутным пас- сатом, а я наблюдал, как безумие зрт в глазах Томаса Магриджа. Призна- юсь, мной овладевал страх, отчаянй страх. Целыми днями кок все точил и точил свой нож. Пробуя пальцем лезвие ножа, он посматривал на меня, и глаза его сверкали, как у хищно зверя. Я боялся повернуться к нему спиной и, пятясь, выходил из камбуза, что чрезвычайно забавляло матросов и охотников, нарочно собиравшихся поглядеть на этот спектакль. Постоян- ное, невыносимое напряжение измучило меня; порой мне казалось, что рас- судок мой мутится. Да и немудрено было сойти с ума на этом корабле, сре- ди безумных и озверелых людей. Каждый час, каждую минуту моя жизнь под- вергалась опасности. Моя душа вечно была в смятении, но на всем судне не нашлось никого, кто выказал бы мне сочувствие и пришел бы на помощь. По- рой я подумывал обратиться к заступничеству Волка Ларсена, но мысль о дьявольской усмешке в его глазах, выражавших презрение к жизни, останав- ливала меня. Временами меня посещала мысль о самоубийстве, и мне понадо- билась вся сила моей оптимистической философии, чтобы как-нибудь темной ночью не прыгнуть за борт.
     Волк Ларсен неолько раз пытался втянуть меня в спор, но я отделы- вался лаконическими ответами и старался избегать его. Наконец он прика- зал мне снова занять место за столом в кают-компании и предоставить коку исполнять за меня мою работу. Тут я высказал ему все начистоту, расска- зал, что пришлось мне вытерпеть от Томаса Магриджа в отместку за те три дня, когда я ходил в фаворитах.
     Волк Ларсен посмотрел на меня с усмешкой.
     - Так вы боитесь его? - спросил он.
     - Да, - честно признал я, - мне страшно.
     - Вот и все вы такие, - с досадой воскликнул он, - разводите всякие антимонии насчет ваших бессмертных душ, а сами боитесь умереть! При виде острого ножа в руках труса вы судорожно цепляетесьа жизнь, и весь этот вздор вылетает у вас из головы. Как же так, милейший, ведь вы будете жить вечно? Вы - бог, а бога нельзя убить. Кок не может причинить вам зла - вы же уверены, что вам предстоит воскреснуть. Чего же вы боитесь?
     Ведь перед вами вечная жизнь. Вы же миллионер в смысле бессмертия, притом миллионер, которому не грозит потерять свое состояние, так как оно долговечнее звезд и безгранично, как пространство и время. Вы не мо- жете растратить свой основной капитал. Бессмертие не имеет ни начала, ни конца. Вечность есть вечность, и, умирая здесь, вы будете жить и впредь в другом месте. И как это прекрасно - освобождение от плоти и свободный взлет духа! Кок не можепричинить вам зла. Он может только подтолкнуть вас на тот путь, по корому вам суждено идти вечно.
     А если у вас нет пока охоты отправляся на небеса, почему бы вам не отправить туда кока? Согласно вашим воззрениям, он тоже миллионер бесс- мертия. Вы не можете довести его до банкротства. Его акции всегда будут котироваться аль-пари. Убив его, вы не сократите срока его жизни, так как эта жизнь не имеет ни начала, ни нца. Где-то, как-то, но этот че- ловек должен жить вечно. Так отправьте его на небо! Пырните его ножом и выпустите его дух на свободу. Этот дух томится в отвтительной тюрьме, и вы только окажете ему любезность, взломав ее двери. И, кто знает, быть может, прекраснейший дух воспарит в лазурь из этойуродливой оболочки. Так всадите в кока нож, и я назначу вас на его место, а ведь он получает сорок пять долларов в месяц!
     Нет! От Волка Ларсена не приходило ждать ни помощи, ни сочувствия! Я мог надеяться только на себя, и оага отчаяния подсказала мне план действий: я решил бороться с Томам Магриджем его же оружием и занял у Иогансена точило.
     Луис, рулевой одной из шлюпок, как-то просил меня достать ему сгущен- ного молока и сахару. Кладовая, где хранились эти деликатесы, была рас- положена под полом кают-компании. Улучив минуту, я стянул пять банок мо- лока и ночью, когда Луис стоял на вахте, выменял у него на это молоко тесак, такой же длинный и страшный, как кухонный нож Томаса Магриджа. Тесак был заржавленный и тупой, но мы с Луисом привели его в порядок: я вертел точило, а Луис правил лезвие. В эту ночь я спал крепче и спокой- нее, чем обычно.
     Утром, после завтрака, Томас Магридж опять принялся за свое чирк, чирк, чирк. Я с опаской глянул на него, так как стоял в это время на ко- ленях, выгребая из плиты золу. Выбросив ее за борт, я вернулся в камбуз; кок разговаривал с Гаррисоном, - открытое, простодушное лицо мроса вы- ражало изумление.
     - Да! - рассказывал Магридж. - И что жеделал судья? Засадил меня на два года в Рэдингскую тюрьму. А мне было наплевать, я зато хорошо разук- расил рожу этому подлецу. Посмотрел бы ты на него! Нож был вот такой са- мый. Вошел, как в масло. А тот как взвое Ей-богу, лучше всякого предс- тавления! - Кок бросил взгляд в мою сторону, желая убедиться, что я все это слышал, и продолжал: - "Я не хотел тебя обидеть, Томми, - захныкал он, - убей меня бог, если я вру!" - "Я тебя еще мало проучил", - сказал я и кинулся на него. Я исполосовал ему всю рожу, а он только визжал, каквинья. Раз ухватился рукой за нож - хотел отвести его, а я как дерну - и разрезал ему пальцы до кости. Ну и вид у него был, доложу я тебе!
     Голос помощника прервал этот кровавый рассказ, и Гаррисон отправился наорму, а Магридж уселся на высоком пороге камбуза и снова принялся точить свой нож. Я бросил совок и спокойно расположился на угольном ящи- ке лицок моему врагу. Он злобно покосился на меня. Сохраняя внешнее спокотвие, хотя сердце отчаянно колотилось у меня в груди, я вытащил тес Луиса и принялся точить его о камень. Я ожидал какой-нибудь беше- н выходки со стороны кока, но, к моему удивлению, он будто и не заме-ал, что Я делаю. Он точил свой нож, я - свой. Часа два сидели мы та лицом к лицу, и точили, точили, точили, пока слух об этом не облетел всю шхуну и добрая половина экипажа не столпилась у дверей камбуза полюбо- ваться таким невиданным зрелищем.
     Со всех сторон стали раздаваться подбадривающие возгласы и советы. Даже Джок Хорне спокойный и молчаливый охотник, с виду неспособный обидеть и муху, советовал мне пырнуть кока не под ребра, а в живот и применить притом так называемый "испанский поворот". Лич, выставив на- показ свою перевязанную руку, просил меня оставить ему хоть кусочек кока для расправы, а Волк Ларсен раза два останавливался на краю полуюта и с любопытством поглядывал на то, что он называл брожением жизненной зак- васки.
     Не скрою, что в это время жизнь имела весьма сомнительную ценность в моих глазах. Да, в ней не было ничего привлекательного, ничего божест- венного - просто два трусливых двуногих существа сидели друг против дру- га и точили сталь о камень, а кучка других более или менее трусливых су- ществ толпилась кругом и глазела. Я уверен, что половина зрителей с не- терпением ждала, когда мы начнем половать друг друга. Это было бы неп- лохой потехой. И я думаю, что ни один из них не бросился бы нас разни- мать, если бы мы схватились не на жизнь, а на смерть.
     С другой стороны, во всем этом было много смешного и ребяческого. Чирк, чирк, чирк! Хэмфри Ван-Вейден точит тесак в камбузе и пробует большим пальцем его острие, - можно ли выдумать что-нибудь более неверо- ятное! Никто из знавших меня никогда бы этому не поверил. Ведь меня всю жизнь называли еженка Ван-Вейден", и то, что "неженка Ван-Вейден" ока- зался способен на тае вещи, было откровением для Хэмфри Ван-Вейдена, который не знал, радоваться ему или стыдиться.
     Однако дело кончилось ничем. Часа через два Томас Магридж отлил в сторону нож и точило и протянул мне руку.
     - К чему нам потешь этих скотов? - сказал он. - Они будут только рады, если мы перережем друг другу глотки. Ты не такая уж дрянь, Хэмп! В тебе есть огонек, к говорите вы, янки. Ей-ей, ты не плохой парень. Ну, иди сюда, давай ру!
     Каким бы я ни был трусом, он в этом отношении перещеголял меня. Это была явная победа, и я не хотел умалить ее, пожав его мерзкую лапу - Ну ладно, - необидчиво заметил кок, - не хочешь, не надо. Все рав- но, ты славный парень! - И, чтобы скрыть смущение, он яростно накинулся на зрителей: - Вон отсюда, пошли вон!
     Чтобы приз возымел лучшее действие, кок схватил кастрюлю кипятку, и матросы поспешно отступили. Таким образом Томас Магридж одержал победу, которая смягчила ему тяжесть нанесенного мною поражения Впрочем, он был достаточно осторожен, чтобы, прогнав матросов, не тронуть охотников.
     - Ну, коку ишел конец, - поделился Смок своими соображениями с Хор- нером.
     - Верно, - ответил тот. - Теперь Хэмп - хозяин в камбузе, а коку при- дется поджать хвост.
     Магридж услыхал это и метнул на меня быстрый взгляд, но я и ухом не повел, будто разговор этот не долетел до моих ушей. Я не считал свою по- беду окончательной и полной, но решил не уступать ничего из своих завое- вани Впрочем, пророчество Смока сбылось. Кок с той поры стал держаться соной даже более заискивающе и подобострастно, чем с самим Волком Лар- сеном. А я больше не величал его ни "мистером", ни "сэром", не мыл гряз- ных кастрюль и не чистил картошки. Я исполл свою работу, и только. И делал ее, как сам находил нужным. Тесак я носил в ножнах у бедра, на ма- нер кортика, а в обращении с Томасом Магриджем придерживался властного, грубого и презрительного тона.
    
    
     ГЛА ДЕСЯТАЯ
    
     Моя близость с Волком Ларсеном возрастает, если только слово "бли- зость" применимо к отношениям между господином и слугой или, еще лучше, между королем и шутом. Я для него не более как забава, и нит он меня не больше, чем ребенок игрушку. Моя обязанность - развлекать его, и пока ему весело, все идет хорошо. Но стоит только ему соскучься в моем об- ществе или впасть в мрачное настроение, как я мигом оказываюсь изгнанным из кают-компании в камбуз, и хорошо еще, что мне удается пока уходить целым и невредимым.
     Я начинаю понимать, насколько он одинок. На всей уне нет человека, который не боялся бы его и не испытывал бы к нему ненависти. И точно так же нет ни одного, которого бы он, в свою очередь, не презирал. Его слов- но пожирает заключенная в нем неукротимая сила, не находящая себе приме- нения. Таким был бы Люцифер, если бы этот гордый дух был изгнан в мир бездушных призраков, подобных Томлинсону.
     Такое одиночество тягостно само по себе, у Ларсена же оно усугубляет- ся исконй меланхоличностью его расы. Узнав его, я начал лучше понимать древнискандинавские мифы. Белолицые, светловолосые дикари, создавшие этотжасный мир богов, были сотканы из той же ткани, что и этот чело- век. В нем нет ни капли легкомыслия предсвителей латинской расы. Его смех - порождение свирепого юмора. Но смеется он редко. Чаще он печален. И печаль эта уходит корнями к истокам его расы. Она досталась ему в нас-едство от предков. Эта задумчивая меланхолия выработала в его народе трезвый ум, привычку к опрятной жизни и фанатическую нравственность, ко- торая у англичан нашла впоследствии свое завершие в пуританизме и в миссис Грэнди [9].
     Но, в сущности, главный выход эта меланхолия находила в религии, в ее наиболее изуверских формах. Однако Волку Ларсену не дано и этого утеше- ния. Оно несовместимо с его грубым материализмом. Поэтому, когда черная тоска одолевает его, она находит исход только в диких выходках. Будь этот человек не так ужасен, я мог бы порой проникнуться жалостью к нему. Так, например, три дня сказал я зашел налить ему воды в графин и застал его в каюте. Он не видел меня. Он сидел, обхватив головруками, и плечи его судорожно вздрагивали от сдержанных рыданий. Казалось, какое-то ост- рое горе терзает его. Я тихонько вышел, но успел услыть, как он прос- тонал: "Господи, господи!" Он, конечно, не призывал бога, - это воскли- цание вырвалось у него бессознательно.
     За обедомн спрашивал охотников, нет ли у них чего-нибудь от голов- ной боли, вечером этот сильный человек, с помутившимся взором, метался из угла в угол по кают-компании.
     - Я никогда не хворал, Хэмп, - сказал он мне,огда я отвел его в ка- юту. - Даже головной боли прежде не испытывал, раз только, когда мне раскроили череп вымбовкой и рана начала заживать.
     Три дня мучили его эти нестерпимые голове боли, и он страдал безро- потно и одиноко, как страдают дикие звери и как, по-видимому, принято страдать на корабле.
     Но, войдя сегодня утром в его каюту, чтобы прибрать ее, я застал его здоровым и погруженным в работу. Сл и койка были завалены расчетами и чертежами. С циркулем и угольником в руках он наносил на большой лист кальки какой-то чертеж.
     - А, Хэмп! - приветствовал он меня. - Я как раз заканчиваю эту штуку. Хотите посмотреть, как получается?
     - А что это такое?
     - Это приспособление, сберегающее морякам труд и упрощаюе корабле- вождение до детской игры, - весело отвечал он. - Отныне иебенок сможет вести корабль. Долой бесконечные вычисления! Даже в туманную ночь доста- точно одной звезды в небе, обы сразу определить, где вы находитесь. Вот поглядите! Я накладываю эту штуку на карту звездного неба и, совмес- тив полюса, вращаю ее вокруг Северного полюса. На кальке обозначены кру- ги высот и линии пеленговЯ устанавливаю кальку по звезде и поворачиваю ее, пока она не окажется против циф нанесенных на краю карты. И гото- во! Вот вам точное место корабля! В его голосе звучало торжество, глаза - голубые в это утро, как мор - искрились.
     - Вы, должно быть, сильны в математике, - заметил я. - Где вы учи- лись?
     - К сожалению, нигде, - ответил он. - Мне до всего пришлось доходить самому.
     - А как вы думаете, для чего я изобрелто? - неожиданно спросил он. - Хотел оставить "след свой на песке времен"? - Он насмешливо расхохо- тался. - Ничего подобного! Просто хочу взять патент, получить за него деньги и предаваться всякому свинству, пока другие трудятся. Вот моя цель. Кроме того, сама работа над этой штукой доставляла мне радость.

/ Полные произведения / Лондон Д. / Морской волк