• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Лондон Д. / Морской волк

Морской волк [3/20]

Скачать полное произведение

    - Скверная штука, - заметил он. - Обвяжи потуже тряпкой, пройдет.
     Вот и все; а случись это со мной на суше, меня лечил бы хирург и, не- сомненно, прописал бы полный покой. Но следует отдать справедливость этим людям. Так же равнодушно относились они и к своим собственным стра- даниям. Я объясняю это привычкой и тем, что чувствительнос у них при- тупилась. Я убежден, что человек с более тонкой нервной ганизацией, с более острой восприимчивостью страдал бы на их месте куда сильнее.
     Я страшно устал, вернее, совершенно изнемог, и все же бол в колене не давала мне уснуть. С трудом удерживался я от стонов. Дома я, конечно, дал бы себе волю но эта новая, грубая, примитивная обстановка невольно внушала мне суровую сдержанность. Окружавшие меня люди, подобно дикарям, стоически относись к важным вещам, а в мелочах напоминали детей. Впос- ледствии мне ишлось наблюдать, как Керфуту, одному из охотников, раз- мозжило палец. Керфут только не издал ни звука, но даже не изменился в лице. И вместе с тем я много раз видел, как тот же Керфут приходил в бе- шенство из- сущих пустяков.
     Вот и теперь он орал, размахивая руками, и отчаянно бранился - и все только потому, что другой охотник не соглашался с ним, что тюлений белек от рожден умеет плавать. Керфут утверждал, что этим умением новорож- денный тюлень обладает с первой минуты своего появления на свет, а дру- гой охотник, Лэтимер, тощий янки с хитрыми, похожими на щелочки глазами, утверждал, что тюлень именно потому и рождается на суше, что не умеет плаватьи мать обучает его этой премудрости совершенно так же, как пти- цы уч своих птенцов летать.
     Остальные четыре охотника с большим интерес прислушивались к спору, - кто лежа на койке, кто приподнявшись и облотясь на стол, - и време- нами подавали реплики. Иногда они начинали говорить все сразу, и тогда в тесном кубрике голоса их звучали подобно раскатам бутафорского грома. Они спорили о пустяках, как дети, и довы их были крайне наивны. Собственно говоря, они даже не приводили никаких доводов, а ограничива- лись голословными утверждениями или отрицаниями. Умение или неумение но- ворожденного тюленя плавать они пытались доказать просто тем, что выска- зывали свое мнение с воинственным видом и сопровождали его выпадами про- тив национальности, здравого смысла или прошлого своего противника. Я рассказываю об этом, чтобы показать умственный уровень людей, с которыми принужден был общаться. Интеллектуально они были детьми, хотя и в об- личье взрослых мужчин.
     Они беспрерывно курили - курили дешевый зловонный табак. В кубрикеельзя было продохнуть от дыма. Этот дым и сильная качка боровшегося с бурей судна, несомненно, довели бы меня до морской болезни, будь я ей подвержен. Я и так уже испытывал дурноту, хотя, быть может, причиной были боль в ноге и переутомление.
     Лежа на койке и предаваясь своимыслям, я, естественно, прежде всего задумывался над положением, в которое попал. Это же было невероятно, неслыханно! Я, Хэмфри Ван-Вейден, ученый и, с вашего позволения, люби- тель искусства и литературы, принужден валяться здесь, на какой-то шху- не, направляющейся в Берингово море бить котиков! Юнга! Никогда в жизни я не делал грубой физической, а тем более кухонной работы. Я всегда вел тихий, монотонный, сидячий образ жизни. Это была жизнь ученого, затвор- ника, существующего на приличный и обеспеченный доход. Бурная дея- тельность и спорт никогда не привлекали меня. Я был книжным червем, так сестры и отец с детства и называли меня. Только раз в жизни я принял участие в туристском походе, да то сбежал в самом начале и вернулся к комфорту и удобствам оседлой жни. И вот теперь передо мной открывалась безрадостная перспектива бесконечной чистки картофеля, мытья посуды и прислуживания за столом. А ведь физически я совсем не был силен. Врачи, положим, утверждали, что у меня великолепное телосложение, но я никогда не развивал сих мускулов упражнениями, и они были слабы и вялы, как у женщины. По крайней мере те же врачи постоянно отмечали это, пытаясь убедить мензаняться гимнастикой. Но я предпочитал упражнять свою голо- ву, а не ло, и теперь был, конечно, совершенно не подготовлен к предс- тоящей е тяжелой жизни.
     Я рассказываю лишь немногое из того, что передумал тогда, и делаю это, чтобы заранее оправдаться, ибо жалкой и беспомощной была та роль, которуюне предстояло сыграть.
     Думал я также о моей матери и сестрах и ясно представлял себе их го- ре. Ведь я значился в числе погибших на "Мартинесе", одним из пропавших без вести. Передо мной мелькали заголовки газет, я видел, как мои прия- тели в университетском клубе покачивают головои вздыхают: "Вот бедня- га!" Видел я и Чарли Фэрасета в минуту прощая, в то роковое утро, ког- да он в халате на мягком диванчике под окном изрекал, словно оракул, свои скептические афоризмы.
     А тем времем шхуна "Призрак", покачиваясь, ныряя, взбираясь на дви- жущиеся водяе валы и скатываясь в бурлящие пропасти, прокладывала себе путь все дальше и дальше - к самому сердцу Тихого океана... и уносила меня с собой. Я слышал, как над морем бушует ветер. Его приглушенный вой долетал и сюда. Иногда над головой раздавался топот ног по палубе. Кру- гом все стонало и скрипело, деревянные крепления трещали, кряхтели, виз- жали и жаловались на тысячу ладов. Охотники все еще спорили и рычали друг на друга, словно какие-то человекоподобные земноводные. Ругань ви- села в воздухе. Я видел их разгоряченные лица в искажающем, тускло-жел- том свете ламп, раскачивавшихся вместе с кораблем. В облаках дыма койки казались логовищамдиких зверей. На стенах висели клеенчатые штаны и куртки и морские сапоги; на полках кое-где лежали дробовики и винтовки. Все это напомина картину из жизни пиратов и морских разбойников былых времен. Мое воображение разыгралось и не давало мне уснуть. Это была долгая, долгаятомительная и тоскливая, очень долгая ночь.
    
    
     ГЛАВА ПЯТАЯ
    
     Первая ночь, проведенная мною в кубрике охотников, оказалась также и последней. На другой день новый помощник Иогансен был изгнан капитаном из его каюты и переселен в кубрик к охотникам. А мне велено было переб- раться в крохотную каютку, в которой до меня в первый же день плавания сменилось уже два хозяина. Охотники скоро узнали причину этих перемеще- ний и остались ею очень недовольны. Выяснилось, что Иогансен каждуюочь вслух переживает во сне все свои дневные впечатления. Волк Ларсене по- желал слушать, как он непрестанно что-то бормочет и выкрикивает слова команды, и предпочел переложить эту неприятность на охотников.
     После бессонной ночи я встал слабый и измученный. Так начался второй день моего пребывания на шхуне "Призрак". Томас Магридж растолкал меня в половине шестого не менее грубо, чем Билл Сайкс [4] будил свою собаку. Но за эту грубость ему тут же отплати с лихвой. Поднятый им без всякой надобности шум - я за всю ночь так и не сомкнул глаз - потревожил ко- го-то из охотников. Тяжелый башмак просвистел в полутьме, и мистер Маг- ридж, взвыв от боли, начал униженнрассыпаться в извинениях. Потом в камбузе я увидел его окровавленное и распухшее ухо. Оно никогда уже больше не приобрело своего нормального вида, и матросы стали называть его после этого "капустным листо.
     Этот день был полон для меня самых разнообразных неприятностей. Уже с вечера я взял из камбуза свое высохшее платье и теперь перв делом пос- пешил сбросить с себя вещи кока, а затем стал искать свой кошелек. Кроме мелочи (у меня на этот счет хорошая память), там лежало сто восемьдесят пять долларов золотом и бумажками. Кошелек я нашел, но всего содержи- мое, за исключением мелких серебряных монет, исчезло. Я заявил об этом коку, как только поднялся на палубу, чтобы приступить к своей работе в камбузе, и хотя и ожидал от него грубого ответа, однако свирепая отпо- ведь, с которой он на меня обрушился, совершенно меня ошеломила.
     - Вот что, Хэмп, - захрипел он, злобно сверкая глазами. - Ты что, хо- чешь, чтобы тебе пустили из носу кровь? Если ты считаешь меня вором, держи это про себя, а не то крепко пожалеешь о своей ошибке, черт тебя подери! Вот а, твоя благодарность, чтоб я пропал! Я тебя пригрел, ког- да ты совсем подыхал, взял к себе в камбуз, возился с тобой, а ты так мне отплат? Проваливай ко всем чертям, вот что! У меня руки чешутся показать тебе дорогу.
     Сжав кулаки продолжая кричать, он двинулся на меня. К стыду своему должен признаться, что я, увернувшись от удара, выскочил из камбуза. Что мне было делать? Сила, грубая сила, царила на этом подлом судне. Читать мораль было есь не в ходу. Вообразите себе человека среднего роста, худощавого, со слабыми, неразвитыми мускулами, привыкшего к тихой, мир- ной жизни, незнакомого с насилием... Что такой человек мог тут поделать? Вступать в драку с озверевшим коком было так же бессмысленно, как сра- жаться с разъяренным быком.
     Так думал я в то время, испытывая потребнть в самооправдании и же- лая успокоить свое самолюбие. Но такое опрдание не удовлетворило меня, да и сейчас, вспоминая этот случай, я не могу полностью себя обелить. Положение, в которое я попал, не укладывалось в обычные рамки и не до- пускало рациональных поступков - тут надо было действовать не рассуждая. И хотя логически мне, казалось, абсолютно нечего было ыдиться, я тем не менее всякий раз испытываю стыд при воспоминании об этом эпизоде, ибо чувствую, что моя мужская гордость была попрана и оскорблена.
     Однако все это не относится к делу. Я удирал из камбуза с такой пос- пешностью, что почувствовал острую боль в колене и в изнеможении опус- тился на палубу у переборки юта. Но кок не стал преследовать меня.
     - Гляньте на него! Ишь как улепетывает! - услышал я его насмешлие возгласы. - А еще с больной ногой! Иди назад, бедняжка, маменькин сынок! Не трону, не бойся!
     Я вернулся и принялся за работу. На этом делпока и кончилось, одна- ко оно имело свои последствия. Я накрыл стол в кают-компании и в семь часов подал завтрак. Буря за ночь улеглась, но волнение было все еще сильное и дул свежий ветер. "Призрак" мчался д всеми парусами, кроме обоих топселей и бом-кливера. Паруса были поставлены в первую вахту, и, как я понял из разговора, остальные три паруса тоже решено было поднять сейчас же после завтрака. Я узнал также, что Волк Ларсен старается ис- пользовать этот шторм, который гнал нас на о-запад, в ту часть океана, где мы могли встретить северо-восточный псат. Под этим постоянным вет- ром Ларсен рассчитывал пройти большую часть пути до Японии, спуститься затем на юг к тропикам, а потом у берегов Азии повернуть опять на север.
     После завтрака меня ожидало новое и также довольно незавидное приклю- чение. Покончив с мытьем посуды, я выгреб из печки в кают-компании золу и вынес ее на палубу, чтобы выбросить зборт. Волк Ларсен и Гендерсон оживленно беседовали у штурвала. На руле стоял матрос Джонсон. Когда я двинулся к наветренному борту, он мотнул головой, и я принял это за ут- реннее приветствие. А он пытался предостеречь меня, чтобы я не выбрасы- вал золу против тра. Ничего не подозревая, я прошел мимо Волка Ларсена и охотника и высыпал золу за борт. Ветер подхватил ее, и не только я сам, но и капитан с Гендерсоном оказались осыпанными золой. В тот же миг Ларсен удар меня ногой, как щенка. Я никогда не представлял себе, что пинок ногой может быть так ужасен. Я отлетел назад и, шатаясь, присло- нился к рке, едва не лишившись сознания от боли. Все поплыло у меня перед гзами, к горлу подступила тошнота. Я сделал над собой усилие и подполз к борту. Но Волк Ларсен уже забыл про меня.
     Стряхнув с платья золу, он возобновил разговор с Гендерсоном. Иоган- сен, наблюдавший все это ста, послал двух матросов прибрать палубу.
     Несколько позже в то же ро я столкнулся с неожиданностью совсем другого свойства. Следуя азаниям кока, я отправился в капитанскую каю- ту, чтобы прибрать ее и застелить койку. На стене, у изголовья койки, висела полка с книгами. С изумлением прочел я на корешках имена Шекспи- ра, Теннисона, Эдгара По и Де-Куинси. Были там и научные сочинениясре- ди которых я заметил труды Тиндаля, Проктора и Дарвина, а также иги по астрономии и физике. Кроме того, я увидел "Мифический век" Булфинча, "Историю английской и американской литературы" Шоу, "Естественю исто- рию" Джонсона в двух больших томах и несколько грамматик - Меткалфа, Ги- да и Келлога. Я не мог не улыбнуться, когда на глаза мне попался экземп- ляр "Английского языка для проповедников".
     Наличие этих книг никак не вязалось с обликом их владельца, и я не мог не усомниться в том, что он способен читать их. Но, застила койку, я обнаружил под одеялом томик Браунинга в кембриджском издани- очевид- но, Ларсен читал его перед сном. Он был открыт на стихотворении "На бал- коне", и я заметил, что некоторые места подчеркнуты караншом. Шхуну качнуло, я выронил книгу, из нее выпал листок бумаги, испещренный гео- метрическими фигурами и какими-тоыкладками.
     Значит, этот ужасный человек совсем не такой уж неуч, как можно было предположить, наблюдая его звериные выходки. И он сразу стал для меня загадкой. Обе стороны его натуры в отдельности были вполне понятны, но их сочетание казалось непостижимым. Я уже успел заметить, что Ларсен го- ворит превосходным языком, в котором лишь изредка проскальзывают не сов- сем правильные обороты. Если в разговоре с матросами и охотниками он и позволял себе жаргонные выражения, то в тех редких случаях, когда он об- ращался ко мне, его речь была точна и правильна.
     Узнав его теперь случайно с другой стороны, я несколько осмелел и ре- шился сказать ему, что у меня пропали деньги.
     - Меня обокрали, - обратился я к нему, увидав, что он в одиночестве расхаживает по палубе.
     - Сэр, - поправил он меня не грубо, но внушительно.
     - Меня обокрали, сэр, - повтил я.
     - Как это случилось? - спросил он.
     Я рассказал ему, что оавил свое платье сушиться в камбузе, а потом кок чуть не избил меня, когда я заикнулся ему о пропаже.
     Волк Ларсен выслушал меня и усмехнул.
     - Кок поживился, - решил он. - Но не кажется ли вам, что ваша жалкая жизнь стоит все же этих денег? Кроме того, это для вас урок. Научитесь в конце концов сами заботиться о своих деньгах. До сих пор, вероятно, это делал за вас ваш поверенный или управляющий.
     Я почувствовал насмешку в его словах, но все же спросил:
     - Как мне получить ихазад?
     - Это ваше дело. Здесь у вас нет ни поверенного, ни управляюго, ос- тается полагаться только на самого себя. Если вам перепадет доллар, дер- жите его крепче. Тот, у кого деньги валяются где попало, заслуживает, чтобы его обокрали. К то же вы еще и согрешили. Вы не имеете права ис- кушать ближних. А вы слазнили кока, и он пал. Вы подвергли опасности его бессмертную душу. Кстати, верите ли вы в бессмертие души?
     При этом вопросе веки его лениво приподнялись, и мне показалось, что отдернулась какая-то завеса, и я на мгновение заглянул в его душу. Но это была иллюзия. Я уверен, чтни одному человеку не удавалось проник- нуть взглядом в душу Волка Ларсена. Это была онокая душа, как мне до- велось впоследствии убедиться. Волк Ларсен ногда не снимал маски, хотя порой любил играть в откровенность.
     - Я читаю бессмертие в ваших глазах, - отвечал я и для опыта пропус- тил "сэр"; известная интимность нашего разговора, казалось мне, допуска- ла это.
     Ларсен действительно не придал этому значения.
     Вы, я полагаю, хотите сказать, что видите в них нечто живое. Но это живое не будет жить вечно.
     - Я читаю в них значительно больше, - смело одолжал я.
     - Ну да - сознание. Сознание, постижение жизни. Но не больше, не бес- конечность жизни.
     Он мыслил ясно и хорошо выражасвои мысли. Не без любопытства огля- дев меня, он отвернулся и устремил взор на свинцовое море. Глаза его по- темнели, и у рта обозначились резкие, суровые линии. Он явно был мрачно настроен.
     - А какой в этом смысл? - отрывисто спросил он, снова повернувшись ко мне. - Если я наделен бессмертием, то зачем?
     Я молчал. Как мог я объяснить этому человеку свой идеализм? Как пере- дать словами что-то неопределенное, похожее на музыку, которую слышишь во сне? Нечто вполне убедительное для меня, но не поддающееся определе- нию.
     - Во что же вы тогда верите? - в свою очередь, спросил я.
     - Я верю, что жизнь - нелепая суета, - быстро ответил он. - Она похо- жа на закваску, которая бродит миты, часы, годы или столетия, но рано или поздно перестает бродить. Большие пожирают малых, чтобы поддержать свое брожение. Сильные пожирают слабых, чтобы сохранить свою силу. Кому везет, тот ест больше и бродит дольше других, - вот и все! Вон поглядите - что вы скажете об этом?
     Нетееливым жестом он показал на группу матросов, которые возились с тросами посреди палубы.
     - Они копошатся, движутся, но ведь и медузы движут. Движутся для того, чтобы есть, и едят для того, чтобы продолжать игаться. Вот и вся штука! Они живут для своего брюха, а брюхо поддержает в них жизнь. Это замкнутый круг; двигаясь по нему, никуда не придь. Так с ними и проис- ходит. Рано или поздно движение прекращается. Они больше не копошатся. Они мертвы.
     - У них есть мечты, - прервал я, - сверкающие, лучезарные мечты о...
     - О жратве, - решительно прервалн меня.
     - Нет, и еще...
     - И еще о жратве. О большой удаче - какы побольше и послаще пож- рать. - Голос его звучал резко. В нем неыло и тени шутки. - Будьте уверены, они мечтают об удачных плаванх, которые дадут им больше де- нег; о том, чтобы стать капитанами кораблей или найти клад, - короче го- воря, о том, чтобы устроиться получше и иметь возможность высасывать со- ки из своих ближних, о том, чтобы самим всю ночь спать под крышей и хо- рошо питаться, а всю грязную работу переложить на других. И мы с вами такие же. Разницы нет никакой, если не считать того, что мы едим больше и лучше. Сейчас я пожираю их и вас тоже. Но в прошлом вы ели больше мое- го. Вы спали в мягких постелях, носи хорошую одежду и ели вкусные блю- да. А кто сделал эти постели, и эту одежду, и эти блюда? Не вы. Вы ни- когда ничего не делали в поте лица своего. Вы живете с доходов, остав- ленных вам отцом. Вы, как птица фрегат, бросаетесь с высоты на бакланов и похищаете у них пойманную ими рыбешкуВы "одно целое с кучкой людей, создавших то, что они называют госудатвом", и властвующих над всеми остальными людьми и пожирающих пищукоторую те добывают и сами не прочь были бы съесть. Вы носите теплую ежду, а те, кто сделал эту одежду, дрожат от холода в лохмотьях и еще должны вымаливать у вас работу - у вас или у вашего поверенного или управляющего, - словом, у тех, кто рас- поряжается вашими деньгами.
     - Но это совсем другой вопрос! - воскликнул я.
     - Вовсе нет! - Капитан говорил быстро, и глаза его сверкали. - Это свинство, и это... жизнь. Какой же смысл в бессмертии свинства? К чему все это ведет? Зачем все это нужно? Вы не создаете пищи, а между тем пи- ща, съеденная или выброшеня вами, могла бы спасти жизнь десяткам нес- частных, которые эту пищу создают, но не едят. Какого бессмертия заслу- жили вы? Или они? Возьмите нас с вами. Чего стоит ваше хваленое бессмер- тие, когда ваша жизнь столкнулась с моей? Вам хочется назад, на сушу, так как там раздолье для привычного вам свинства. По своему капризу я держу вас на этой шхуне, где прветает мое свинство. И буду держать. Я или сломаю вас, или переделаю. Вы можете умереть здесь сегодня, через неделю, через месяц. Я мог бы одним ударом кулака убить вас, - ведь вы жалкий червяк. Но если мы бессмертны, то какой во всем этом смысл? Вести себя всю жизнь по-свински, камы с вами, - неужели это к лицу бессмерт- ным? Так для чего же это все? Почему я держу вас тут?
     - Потому, что вы сильнее, - выпалил я.
     - Но почему я сильнее? - не унимался он. - Потому что во мне больше этой закваски, чем в вас. Неужели вы не понимаете? Неужели не понимаете?
     - Но жить так - это же безнадежность! - воскликнул я.
     - Согласен с вами, - ответил он. - И зачем оно нужно вообще, это бро- жение, которое и есть сущность жизни? Не двигаться, не быть частицей жизненной закваски, - тогда не будет и безнадежности. Но в этомто все и дело: мы хотим жить и двигаться, несмотря на всю бессмысленность этого, хотим, пому что это заложено в нас природой, - стремление жить и дви- гаться,родить. Без этого жизнь остановилась бы. Вот эта жизнь внутри вас иаставляет вас мечтать о бессмертии. Жизнь внутри вас стремится быть вечно. Эх! Вечность свинства! Он круто повернулся на каблуках и пошел на корму, но, не дойдя края юта, остановился и подозвал меня.
     - Кстати, на какую сумму оистил вас кок? - спросил он.
     - На сто восемьдесят пять долларов, сэр, - отвечал я.
     Он молча кивнул Минутой позже, когда я спускался по трапу накрывать на стол к обеду, я слышал, как он уже разносит кого-то из матросов.
    
    
     ГЛАВШЕСТАЯ
    
     Наутро шторм, обессилев, стих, и "Призрак" тихо покачивался на безб- режной глади океана. Лишь изредка в воздухе чувствовалось легкое дунове- ние, и капитан не покидал палубы и все поглядывал на северо-сток, от- куда должен был прийти пассат.
     Весь экипаж тоже был на палубе - готовил шлюпки к предстоящему охот- ничьему сезону. На шхуне имелось семь шлюпок: шесть охотничьих и капи- танский тузик. Команда кажд шлюпки состояла из охотника, гребца и ру- левого. На борту шхуны в команду входили только гребцы и рулевые, но вахтенную службу должны би нести и охотники, которые тоже находились в распоряжении капитана.
     Все это я узнавал мало-помалу, - это и многое другое. "Призрак" считался самой быстроходной шхуной в промысловых флотилиях Сан-Франциско и Виктории. Когда-тото была частная яхта, построенная с расчетом на быстроходность. Ее обводы и оснастка - хотя я и мало смыслил в этих ве- щах - сами говорили за себя. Вчера, во время второй вечерней полувахты, мы с Джонсоном нного поболтали, и он рассказал мне все, что ему было известно о наш шхуне. Он говорил восторженно, с такой любовью к хоро- шим кораблям, с какой иные говорят о лошадях. Но от плавания он не ждал добра и дал мне понять, что Волк Ларсен пользуется очень скверной репу- тацией средирочих капитанов промысловых судов. Только желание попла- вать на "Призраке" соблазнило Джонсона подписать контракт, но он уж на- чинал жалеть об этом.
     Джонсон сказал мне, что "Призрак" - восьмидесятитонная уна превос- ходной конструкции. Наибольшая ширина ее - двадцать три фута, а длина превышает девяносто. Необычайно тяжелый свинцовый фальшкиль (вес его точно неизвестен) придает ей большую остойчивость и позвяет нести ог- ромную площадь парусов. От палубы до клотика грот-стеньги больше ста фу- тов, тогда как фок-мачта вместе со стеньгой футов на десять короче. Я привожу все эти подробности для того, обы можно было представить себе размеры этого плавучего мирка, носивго по океану двадцать два челове- ка. Это был крошечный мирок, пятнышко, точка, и я дивился тому, как люди осмеливаются пускаться в море на том маленьком, хрупком сооружении.
     Волк Ларсен славился своей безрассудной смелостью в плавании под па- русами. Я слышал, как Гендерсон и еще один охотник - калифорниец Стэндиш - толковали об этом. Два года назад Ларсен потерял мачты на "Призраке", попав в шторм Беринговом море, после чего и были поставлены тепереш- ние, более прочные и тяжелые. Когда их устанавливали, Ларсен заявил, что предпочитаеперевернуться, нежели снова потерять мачты.
     За исключением Иогансена, упоенного своим повышением, на борту не бы- ло ни одного человека, который не подыскивал бы оправдания своему пос- туплению на "Призрак". Половина команды состояла из моряков дальнего плавания, и они утверждал что ничего не знали ни о шхуне, ни о капита- не; а те, кто был знаком с положением вещей, потихоньку говорили, что охотники - прекрасные стрелки, но такая буйная и продувная компания, что ни одно приличное судно не взяло бих в плавание.
     Я познакомился еще с одним матросом, по имени Луис, круглолицым весе- лым ирландцем из Новой Шотландии, который всегда был р поболтать, лишь бы его слушали. После обеда, когда кок спал внизу, а чистил свою неиз- менную картошку, Луис зашел в камбуз "почесать языком". Этот малый объяснял свое пребывание на судне тем, что был пьян, когда подписывал контракт; он без конца уверял меня, что ни за что на свете не сделал бы этого в трезвом виде. Как я понял, он уже лет десять каждый сезон выез- жает бить котиков и считается одним из лучших шлюпочных рулевых в обеих флотилиях.
     - Эх, дружище, - сказал он, мрачно покачав головой, - хуже этой шхуны не сыскать, а ведь ты не был пьян, как я, когда попал сюда! Охота на ко- тиков - это рай для моряка, но только нна этом судне. Помощник положил начало, но, помяни мое слово, у нас будут и еще покойники до конца пла- вания. Между нами говоря, этот Волк Ларсен сущий дьявол, и "Призрак" то- же стал адовой посудиной, с тех пор как попал к этому капитану. Что я, не знаю, что ли! Не помню я разве, как два года назад в Хакодате у него взбунтовалась команда и он застрелил четырех матросов. Я-то в то время плавал на "Эмме Л. ", мы стояли на якоре в трехстах ярдах от "Призрака". И еще в том же году он убил человека ним ударом кулака. Да, да, так и уложил на месте! Хватил по голове, и она треснула, как яичная скорлупа. А что он выкинул с губернатором острова Кура и с начальником тамошней полиции! Эти два японских джентльмена явились к нему на "Призрак" в гос- ти, и с ними были их жены, хорошенькие, словно куколки. Ну, точь-в-точь, как рисуют на веерах. А когда пришло время сниматься с якоря, он спустил мужей в их сампан и будто случайно не успел спуить жен. Через неделю этих бедняжек высадили на берег по другую сторону острова, и ничего им не оставалось, как брести домой через горы в своих игрушечных соломенных сандалиях, которых не могло хватить на одну милю. Что я, не знаю, что ли! Зверь он, этот Волк Ларсен, вот что! Зверь, о котором еще в Апока- липсисе сказано. И добром он не кончит... Только помни, я тебе ничего не говорил! И словечка не шепнул. Потому что старый толстый Луис поклялся вернуться живым из этого плавания, даже если все остальные пойдут на корм рыбам.
     - Волк Ларсен! - помолчав, заворчал он снова. - Даром, что ли, его так зовут! Да, он волк, настоящий волк! Бывает, о у человека каменное сердце, а у этого и вовсе сердца нет. Волк, прто волк, и все тут! Вер- но ведь, эта кличка здорово ему пристала?
     - Но если его так хорошо знают, - возразил я, - как же ему удается набирать себе экипаж?
     - А как этвсегда находят людей на какую угодно работу, хоть на зем- ле, хоть на море? - с кельтской горячностью возразил Луис. - Разве ты увидел бы меня на борту этой шхуны, если бы я не был пьян, как свинья, когда подмахнул контракт?
     Кое-кто здесь такой народ, что им не попасть на порядочное судно. Взять хоть наших охотников. А другие, бедняги, матросня с бака, сами не знали, куда они нанимаются. Ну да они еще узнают! Узнают и проклянут тот день, когда родились на свет! Жаль мне их, но я должен прежде всего ду- мать о толстом старом Луисе и о том, что его ждет. Только, смотри, мол- чок! Я тебе ни слова не говорил.
     Эти охотники - порядочная дрянь, - через минуту начал он снова, так как отличался необычайной словоохотливостью. - Дай срок, они еще разой- дутся и покажут себя. Ну Ларсен живо их скрутит. Только он и может нагнать на них страху. Вот, возьми хоть моего охотника Хорнера. Уж такой тихоня с виду, спокойный да вежливый, прямо как барышня, воды, кажется, не замутит. А ведь в прошлом году укокошил своего рулевого. Несчастный случай, и все. Но я встретил потом в Иокогаме гребца, и он рассказал мне, как было дело. А этот маленький чернявый проходимец Смок - ведь он отбыл три года на сибирских соляных копях за браконьерство: охотился в русском заповеднике на Медном острове. Е там сковали нога с ногой и рука с рукой с другим каторжником. Так вот на работе между ними что-то вышло, и Смок отправил своего товарища из шахты наверх в бадьях с солью. Только отправлял он его по частям: сегня - ногу, завтра - руку, после- завтра - голову...
     - Что вы такоеоворите! - в ужасе вскричал я.
     - Что я говорю? - резко прервал он ня. - Ничего я не говорю. Я глух и нем и другим советую помалкивать, если им жизнь дорога. Что я говорил? Да только, что все они замечательные ребята и он тоже, чтоб его черт побрал, чтоб ему гнить в чистилище десять тысяч лет, а потом провалиться в самую преисподнюю!
     Джонсон, матрос, который чуть не содрал с меняожу, когда я впервые попал на борт, казался мне наиболее прямодушным из всей команды. Это бы- ла простая, открытая натура. Его честность и муственность бросались в глаза, и в то же время он был очень скромен, чти робок. Однако робким его все же нельзя было назвать. Чувствовалось, что он способен отстаи- вать свои взгляды и обладает чувством собственного достоинства. Мне за- помнилась моя первая встреча с ним и то, как он не пожелал, чтобы ковер- кали его фамилию. О нем и об этих его особеостях Луис высказался так (слова его звучали пророчеством):
     - Слный малый этот швед Джонсон, лучший матрос на баке. Он гребцом у нас на шлюпке. Но с Волком Ларсеном у него дойдет до беды, это как пить дать. Уж я-то знаю! Я вижу, как надвигается буря. Я говорил с Джон- соном по-братски, но он не желает тушить огни и вывешивать фальшивые сигналы. Чуть что не по нем, начинает ворчать, а на судне всегда найдет- ся гад, который донесет на него. Волк силен, а эта волчья порода не тер- пит силы в других. Он видит, что и Джонсон силен и его не согнуть, - этот не станет благодарить и кланяться, если его обложат или влепят по морде. Эх, быть беде! Быть беде! И бог весть, где я возьму тогда другого гребца! Вы знаете, что сделал этот дурак, когда старик назвал его "Ион- сон". "Меня зовут Джефконсон, сэр", - поправляет он капитана да еще на- чинает выгоривать это буква за буквой. Вы бы поглядели на старика! Я думал, онристукнет его на месте. Ну, на этот раз он его не убил, но он еще обломает этого шведа, или я мало смыслю в том, что бывает у нас на море.

/ Полные произведения / Лондон Д. / Морской волк