Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Достоевский Ф.М. / Дядюшкин сон
Дядюшкин сон [3/5]
- Муж в дверь, а жена в Тверь, дядюшка, - подсказывает Мозгляков.
- Ну-ну! да-да! благодарю тебя, друг мой, именно в Тверь, charmant, charmant! так что оно и складно выходит. Ты всегда в рифму попадаешь, мой милый! То-то я помню: в Ярославль или в Кострому, но только куда-то и жена тоже поехала! Charmant, charmant! Впрочем, я немного забыл, о чем начал говорить... да! итак, мы едем, друг мой. Au revoir, madame, adieu, ma charmante demoiselle, - прибавил князь, обращаясь к Зине и целуя кон- чики своих пальцев.
- Обедать, обедать, князь! Не забудьте возвратиться скорее! - кричит вслед Марья Александровна.
Глава V
- Вы бы, Настасья Петровна, взглянули на кухне, - говорит она, прово- див князя. - У меня есть предчувствие, что этот изверг Никитка непремен- но испортит обед! Я уверена, что он уже пьян...
Настасья Петровна повинуется. Уходя, она подозрительно взглядывает на Марью Александровну и замечает в ней какое-то необыкновенное волнение. Вместо того чтоб идти присмотреть за извергом Никиткой, Настасья Петров- на проходит в зал, оттуда коридором в свою комнату, оттуда в темную ком- натку, вроде чуланчика, где стоят сундуки, развешана кой-какая одежда и сохраняется в узлах черное белье всего дома. Она на цыпочках подходит к запертым дверям, скрадывает свое дыхание, нагибается, смотрит в замочную скважину и подслушивает. Эта дверь - одна из трех дверей той самой ком- наты, где остались теперь Зина и ее маменька, - всегда наглухо заперта и заколочена.
Марья Александровна считает Настасью Петровну плутоватой, но чрезвы- чайно легкомысленной женщиной. Конечно, ей приходила иногда мысль, что Настасья Петровна не поцеремонится и подслушать. Но в настоящую минуту госпожа Москалева так занята и взволнована, что совершенно забыла о не- которых предосторожностях. Она садится в кресло и значительно взглядыва- ет на Зину. Зина чувствует на себе этот взгляд, и какая-то неприятная тоска начинает щемить ее сердце.
- Зина!
Зина медленно оборачивает к ней свое бледное лицо и подымает свои черные задумчивые глаза.
- Зина, я намерена поговорить с тобой о чрезвычайно важном деле.
Зина оборачивается совершенно к своей маменьке, складывает свои руки и стоит в ожидании. В лице ее досада и насмешка, что, впрочем, она ста- рается скрыть.
- Я хочу тебя спросить, Зина, как показался тебе, сегодня, этот Мозг- ляков?
- Вы уже давно знаете, как я о нем думаю, - нехотя отвечает Зина.
- Да, mon enfant; но мне кажется, он становится как-то уж слишком на- вязчивым с своими... исканиями.
- Он говорит, что влюблен в меня, и навязчивость его извинительна.
- Странно! Ты прежде не извиняла его так... охотно. Напротив, всегда на него нападала, когда я заговорю об нем.
- Странно и то, что вы всегда защищали и непременно хотели, чтоб я вышла за него замуж, а теперь первая на него нападаете.
- Почти. Я не запираюсь, Зина: я желала тебя видеть за Мозгляковым. Мне тяжело было видеть твою беспрерывную тоску, твои страдания, которые я в состоянии понять (что бы ты ни думала обо мне!) и которые отравляют мой сон по ночам. Я уверилась, наконец, что одна только значительная пе- ремена в твоей жизни может спасти тебя! И перемена эта должна быть - за- мужество. Мы небогаты и не можем ехать, например, за границу. Здешние ослы удивляются, что тебе двадцать три года и ты не замужем, и сочиняют об этом истории. Но неужели ж я тебя выдам за здешнего советника или за Ивана Ивановича, нашего стряпчего? Есть ли для тебя здесь мужья? Мозгля- ков, конечно, пуст, но он все-таки лучше их всех. Он порядочной фамилии, у него есть родство, у него есть полтораста душ; это все-таки лучше, чем жить крючками да взятками да бог знает какими приключениями; потому я и бросила на него мои взгляды. Но, клянусь тебе, я никогда не имела насто- ящей к нему симпатии. Я уверена, что сам всевышний предупреждал меня. И если бы бог послал, хоть теперь, что-нибудь лучше - о! как хорошо тогда, что ты еще не дала ему слова! ты ведь сегодня ничего не сказала ему на- верное, Зина?
- К чему так кривляться, маменька, когда все дело в двух словах? - раздражительно проговорила Зина.
- Кривляться, Зина, кривляться! и ты могла сказать такое слово мате- ри? Но что я! Ты давно уже не веришь своей матери! Ты давно уже считаешь меня своим врагом, а не матерью.
- Э, полноте, маменька! Нам ли с вами за слово спорить! Разве мы не понимаем друг друга? Было, кажется, время понять!
- Но ты оскорбляешь меня, дитя мое! Ты не веришь, что я готова реши- тельно на все, чтоб устроить судьбу твою!
Зина взглянула на мать насмешливо и с досадою.
- Уж не хотите ли вы меня выдать за этого князя, чтоб устроить судьбу мою? - спросила она с странной улыбкой.
- Я ни слова не говорила об этом, но к слову скажу, что если б случи- лось тебе выйти за князя, то это было бы счастьем твоим, а не безуми- ем...
- А я нахожу, что это просто вздор! - запальчиво воскликнула Зина. - Вздор! вздор! Я нахожу еще, маменька, что у вас слишком много поэтичес- ких вдохновений, вы женщина-поэт, в полном смысле этого слова; вас здесь и называют так. У вас беспрерывно проекты. Невозможность и вздорность их вас не останавливают. Я предчувствовала, когда еще князь здесь сидел, что у вас это на уме. Когда дурачился Мозгляков и уверял, что надо же- нить этого старика, я прочла все мысли на вашем лице. Я готова биться об заклад, что вы об этом думаете и теперь с этим же ко мне подъезжаете. Но так как ваши беспрерывные проекты насчет меня начинают мне до смерти на- доедать, начинают мучить меня, то прошу вас не говорить мне об этом ни слова, слышите ли, маменька, - ни слова, и я бы желала, чтоб вы это за- помнили! - Она задыхалась от гнева.
- Ты дитя, Зина, - раздраженное, больное дитя! - отвечала Марья Алек- сандровна растроганным, слезящимся голосом. - Ты говоришь со мной непоч- тительно и оскорбляешь меня. Ни одна мать не вынесла бы того, что я вы- ношу от тебя ежедневно! Но ты раздражена, ты больна, ты страдаешь, а я мать и прежде всего христианка. Я должна терпеть и прощать. Но одно сло- во, Зина: если б я и действительно мечтала об этом союзе, - почему имен- но ты считаешь все это вздором? По-моему, Мозгляков никогда не говорил умнее давешнего, когда доказывал, что князю необходима женитьба, конеч- но, не на этой чумичке Настасье. Тут уж он заврался.
- Послушайте, маменька! скажите прямо: вы это спрашиваете только так, из любопытства, или с намерением?
- Я спрашиваю только: почему это кажется тебе таким вздором?
- Ах, досада! ведь достанется же такая судьба! - восклицает Зина, топнув ногою от нетерпения. - Вот почему, если это вам до сих пор неиз- вестно: не говоря уже о всех других нелепостях, - воспользоваться тем, что старикашка выжил из ума, обмануть его, выйти за него, за калеку, чтоб вытащить у него его деньги и потом каждый день, каждый час желать его смерти, по-моему, это не только вздор, но сверх того, так низко, так низко, что я не поздравляю вас с такими мыслями, маменька!
С минуту продолжалось молчание.
- Зина! А помнишь ли, что было два года назад? - спросила вдруг Марья Александровна.
Зина вздрогнула.
- Маменька! - сказала она строгим голосом, - вы торжественно обещали мне никогда не напоминать об этом.
- А теперь торжественно прошу тебя, дитя мое, чтоб ты позволила мне один только раз нарушить это обещание, которое я никогда до сих пор не нарушала. Зина! пришло время полного объяснения между нами. Эти два года молчания были ужасны! Так не может продолжаться!.. Я готова на коленях молить тебя, чтоб ты мне позволила говорить. Слышишь, Зина: родная мать умоляет тебя на коленях! Вместе с этим даю тебе торжественное слово мое - слово несчастной матери, обожающей свою дочь, что никогда, ни под ка- ким видом, ни при каких обстоятельствах, даже если б шло о спасении жиз- ни моей, я уже не буду более говорить об этом. Это будет в последний раз, но теперь - это необходимо!
Марья Александровна рассчитывала на полный эффект.
- Говорите, - сказала Зина, заметно бледнея.
- Благодарю тебя, Зина. Два года назад к покойному Мите, твоему ма- ленькому брату, ходил учитель.
- Но зачем вы так торжественно начинаете, маменька! К чему все это красноречие, все эти подробности, которые совершенно не нужны, которые тяжелы и которые нам обеим слишком известны? - с каким-то злобным отвра- щением прервала ее Зина.
- К тому, дитя мое, что я, твоя мать, принуждена теперь оправдываться перед тобою! К тому, что я хочу представить тебе это же все дело совер- шенно с другой точки зрения, а не с той, ошибочной, точки, с которой ты привыкла смотреть на него. К тому, наконец, чтоб ты лучше поняла заклю- чение, которое я намерена из всего этого вывесть. Не думай, дитя мое, что я хочу играть твоим сердцем! Нет, Зина, ты найдешь во мне настоящую мать и, может быть, обливаясь слезами, у ног моих, у ног низкой женщины, как ты сейчас назвала меня, сама будешь просить примирения, которое ты так долго, так надменно до сих пор отвергала. Вот почему я хочу выска- зать все, Зина, все с самого начала; иначе я молчу!
- Говорите, - повторила Зина, от всего сердца проклиная потребность красноречия своей маменьки.
- Я продолжаю, Зина: этот учитель уездного училища, почти еще мальчик, производит на тебя совершенно непонятное для меня впечатление. Я слишком надеялась на твое благоразумие, на твою благородную гордость и, главное, на его ничтожество (потому что надо же все говорить), чтобы хоть что-нибудь подозревать между вами. И вдруг ты приходишь ко мне и решительно объявляешь, что намерена выйти за него замуж! Зина! Это был кинжал в мое сердце! Я вскрикнула и лишилась чувств. Но... ты все это помнишь! Разумеется, я сочла за нужное употребить всю свою власть, кото- рую ты называла тиранством. Подумай: мальчик, сын дьячка, получающий двенадцать целковых в месяц жалованья, кропатель дрянных стишонков, ко- торые, из жалости, печатают в "Библиотеке для чтения", и умеющий только толковать об этом проклятом Шекспире, - этот мальчик - твой муж, муж Зи- наиды Москалевой! Но это достойно Флориана и его пастушков! Прости меня, Зина, но одно уже воспоминание выводит меня из себя! Я отказала ему, но никакая власть не может остановить тебя. Твой отец, разумеется, только хлопал глазами и даже не понял, что я начала ему объяснять. Ты продолжа- ешь с этим мальчиком сношения, даже свидания, но что всего ужаснее, ты решаешься с ним переписываться. По городу начинают уже распространяться слухи. Меня начинают колоть намеками; уже обрадовались, уже затрубили во все рога, и вдруг все мои предсказания сбываются самым торжественным об- разом. Вы за что-то ссоритесь; он оказывается самым недостойным тебя... мальчишкой (я никак не могу назвать его человеком!) и грозит тебе расп- ространить по городу твои письма. При этой угрозе, полная негодования, ты выходишь из себя и даешь пощечину. Да, Зина, мне известно и это обс- тоятельство! Мне все, все известно! Несчастный, в тот же день, показыва- ет одно из твоих писем негодяю Заушину, и через час это письмо уже нахо- дится у Натальи Дмитриевны, у смертельного врага моего. В тот же вечер этот сумасшедший, в раскаянии, делает нелепую попытку чем-то отравить себя. Одним словом, скандал выходит ужаснейший! Эта чумичка Настасья прибегает ко мне испуганная, с страшным известием: уже целый час письмо в руках у Натальи Дмитриевны; через два часа весь город будет знать о твоем позоре! Я пересилила себя, я не упала в обморок, - но какими уда- рами ты поразила мое сердце, Зина. Эта бесстыдная, этот изверг Настасья требует двести рублей серебром и за это клянется достать обратно письмо. Я сама, в легких башмаках, по снегу, бегу к жиду Бумштейну и закладываю мой фермуар - память праведницы, моей матери! Через два часа письмо в моих руках. Настасья украла его. Она взломала шкатулку, и - честь твоя спасена, - доказательств нет! Но в какой тревоге ты заставила меня про- жить тот ужасный день! На другой же день я заметила, в первый раз в жиз- ни, несколько седых волос на голове моей. Зина! ты сама рассудила теперь о поступке этого мальчика. Ты сама теперь соглашаешься, и, может быть, с горькою улыбкою, что было бы верхом неблагоразумия доверить ему судьбу свою. Но с тех пор ты терзаешься, ты мучишься, дитя мое; ты не можешь забыть его или, лучше сказать, не его, - он всегда был недостоин тебя, - а призрак своего прошедшего счастья. Этот несчастный теперь на смертном одре; говорят, он в чахотке, а ты, - ангел доброты! - ты не хочешь при жизни его выходить замуж, чтоб не растерзать его сердца, потому что он до сих пор еще мучится ревностию, хотя я уверена, что он никогда не лю- бил тебя настоящим, возвышенным образом! Я знаю, что, услышав про иска- ния Мозглякова, он шпионил, подсылал, выспрашивал. Ты щадишь его, дитя мое, я угадала тебя, и, бог видит, какими горькими слезами обливала я подушку мою!..
- Да оставьте все это, маменька! - прерывает Зина в невыразимой тос- ке. - Очень понадобилась тут ваша подушка, - прибавляет она с колкостию. - Нельзя без декламаций да вывертов!
- Ты не веришь мне, Зина! Не смотри на меня враждебно, дитя мое! Я не осушала глаз эти два года, но скрывала от тебя мои слезы, и, клянусь те- бе, я во многом изменилась сама в это время! Я давно поняла твои чувства и, каюсь, только теперь узнала всю силу твоей тоски. Можно ли обвинять меня, друг мой, что я смотрела на эту привязанность как на романтизм, навеянный этим проклятым Шекспиром, который как нарочно сует свой нос везде, где его не спрашивают. Какая мать осудит меня за мой тогдашний испуг, за принятые меры, за строгость суда моего? Но теперь, теперь, ви- дя твои двухлетние страдания, я понимаю и ценю твои чувства. Поверь, что я поняла тебя, может быть, гораздо лучше, чем ты сама себя понимаешь. Я уверена, что ты любишь не его, этого неестественного мальчика, а золотые мечты свои, свое потерянное счастье, свои возвышенные идеалы. Я сама лю- била, и, может быть, сильнее, чем ты. Я сама страдала; у меня тоже были свои возвышенные идеалы. И потому кто может обвинить меня теперь, и прежде всего можешь ли ты обвинить меня за то, что я нахожу союз с кня- зем самым спасительным, самым необходимым для тебя делом в теперешнем твоем положении?
Зина с удивлением слушала всю эту длинную декламацию, отлично зная, что маменька никогда не впадет в такой тон без причины. Но последнее, неожиданное заключение совершенно изумило ее.
- Так неужели вы серьезно положили выдать меня за этого князя? - вскричала она, с изумлением, чуть не с испугом смотря на мать свою. - Стало быть, это уже не одни мечты, не проекты, а твердое ваше намерение? Стало быть, я угадала? И... и... каким образом это замужество спасет ме- ня и необходимо в настоящем моем положении? И... и... каким образом все это вяжется с тем, что вы теперь наговорили, - со всей этой историей?.. Я решительно не понимаю вас, маменька!
- А я удивляюсь, mon ange, как можно не понимать всего этого! - воск- лицает Марья Александровна, одушевляясь в свою очередь. - Во-первых, - уж одно то, что ты переходишь в другое общество, в другой мир! Ты остав- ляешь навсегда этот отвратительный городишка, полный для тебя ужасных воспоминаний, где нет у тебя ни привета, ни друга, где оклеветали тебя, где все эти сороки ненавидят тебя за твою красоту. Ты можешь даже ехать этой же весной за границу, в Италию, в Швейцарию, в Испанию, Зина, в Ис- панию, где Альгамбра, где Гвадалквивир, а не здешняя скверная речонка с неприличным названием...
- Но, позвольте, маменька, вы говорите так, как будто я уже замужем или по крайней мере князь сделал мне предложение?
- Не беспокойся об этом, мой ангел, я знаю, что я говорю. Но - поз- воль мне продолжать. Я уже сказала первое, теперь второе: я понимаю, ди- тя мое, с каким отвращением ты отдала бы руку этому Мозглякову...
- Я и без ваших слов знаю, что никогда не буду его женою! - отвечала с горячностию Зина, и глаза ее засверкали.
- И если б ты знала, как я понимаю твое отвращение, друг мой! Ужасно поклясться перед алтарем божиим в любви к тому, кого не можешь любить! Ужасно принадлежать тому, кого даже не уважаешь! А он потребует твоей любви; он для того и женится, я это знаю по взглядам его на тебя, когда ты отвернешься. Каково ж притворяться! Я сама двадцать пять лет это ис- пытываю. Твой отец погубил меня. Он, можно сказать, высосал всю мою мо- лодость, и сколько раз ты видела слезы мои!..
- Папенька в деревне, не трогайте его, пожалуйста, - отвечала Зина.
- Знаю, ты всегдашняя его заступница. Ах, Зина! У меня все сердце за- мирало, когда я, из расчета, желала твоего брака с Мозгляковым. А с кня- зем тебе притворяться нечего. Само собою разумеется, что ты не можешь его любить... любовью, да и он сам не способен потребовать такой люб- ви...
- Боже мой, какой вздор! Но уверяю вас, что вы ошиблись в самом нача- ле, в самом первом, главном! Знайте, что я не хочу собою жертвовать не- известно для чего! Знайте, что я вовсе не хочу замуж, ни за кого, и ос- танусь в девках! Вы два года ели меня за то, что я не выхожу замуж. Ну что ж? придется с этим вам примириться. Не хочу, да и только! Так и бу- дет!
- Но, душечка, Зиночка, не горячись, ради бога, не выслушав! И что у тебя за головка горячая, право! Позволь мне посмотреть с моей точки зре- ния, и ты тотчас же со мной согласишься. Князь проживет год, много два, и, по-моему, лучше уж быть молодой вдовой, чем перезрелой девой, не го- воря уж о том, что ты, по смерти его, - княгиня, свободна, богата, неза- висима! Друг мой, ты, может быть, с презрением смотришь на все эти рас- четы, - расчеты на смерть его! Но - я мать, а какая мать осудит меня за мою дальновидность? Наконец, если ты, ангел доброты, жалеешь до сих пор этого мальчика, жалеешь до такой степени, что не хочешь даже выйти замуж при его жизни (как я догадываюсь), то подумай, что, выйдя за князя, ты заставишь его воскреснуть духом, обрадоваться! Если в нем есть хоть кап- ля здравого смысла, то он, конечно, поймет, что ревность к князю неу- местна, смешна; поймет, что ты вышла по расчету, по необходимости. Нако- нец, он поймет... то есть я просто хочу сказать, что, по смерти князя, ты можешь опять выйти замуж, за кого хочешь...
- Попросту выходит: выйти замуж за князя, обобрать его и рассчитывать потом на его смерть, чтоб выйти потом за любовника. Хитро вы подводите ваши итоги! Вы хотите соблазнить меня, предлагая мне... Я понимаю вас, маменька, вполне понимаю! Вы никак не можете воздержаться от выставки благородных чувств, даже в гадком деле. Сказали бы лучше прямо и просто: "Зина, это подлость, но она выгодна, и потому согласись на нее!" Это по крайней мере было бы откровеннее.
- Но зачем же, дитя мое, смотреть непременно с этой точки зрения, - с точки зрения обмана, коварства, корыстолюбия? Ты считаешь мои расчеты за низость, за обман? Но,ради всего святого, где же тут обман, какая тут низость? Взгляни на себя в зеркало: ты так прекрасна, что за тебя можно отдать королевство! И вдруг ты, - ты, красавица, жертвуешь старику свои лучшие годы! Ты, как прекрасная звезда, осветишь закат его жизни; ты, как зеленый плющ, обовьешся около его старости, ты, а не эта крапива, эта гнусная женщина, которая околдовала его и с жадностию сосет его со- ки! Неужели ж его деньги, его княжество стоят дороже тебя? Где же тут обман и низость? Ты сама не знаешь, что говоришь, Зина!
- Верно, стоят, коли надо выходить за калеку! Обман - всегда обман, маменька, какие бы ни были цели.
- Напротив, друг мой, напротив! на это можно взглянуть даже с высо- кой, даже с христианской точки зрения, дитя мое! Ты сама однажды, в ка- ком-то исступлении, сказала мне, что хочешь быть сестрою милосердия. Твое сердце страдало, ожесточилось. Ты говорила (я знаю это), что оно уже не может любить. Если ты не веришь в любовь, то обрати свои чувства на другой, более возвышенный предмет, обрати искренно, как дитя, со всею верою и святостию, - и бог благословит тебя. Этот старик тоже страдал, он несчастен, его гонят; я уже несколько лет его знаю и всегда питала к нему непонятную симпатию, род любви, как будто что-то предчувствовала. Будь же его другом, будь его дочерью, будь, пожалуй, хоть игрушкой его, - если уж все говорить! - но согрей его сердце, и ты сделаешь это для бога, для добродетели! Он смешон, - не смотри на это. Он получеловек, - пожалей его; ты христианка! Принудь себя; такие подвиги нудятся. На наш взгляд, тяжело перевязывать раны в больнице; отвратительно дышать зара- женным лазаретным воздухом. Но есть ангелы божии, исполняющие это и бла- гословляющие бога за свое назначение. Вот лекарство твоему оскорбленному сердцу, занятие, подвиг - и ты залечишь раны свои. Где же тут эгоизм, где тут подлость? Но ты мне не веришь! Ты, может быть, думаешь, что я притворяюсь, говоря о долге, о подвигах. Ты не можешь понять, как я, женщина светская, суетная, могу иметь сердце, чувства, правила? Что ж? не верь, оскорбляй свою мать, но согласись, что слова ее разумны, спаси- тельны. Вообрази, пожалуй, что говорю не я, а другой; закрой глаза, обернись в угол, представь, что тебе говорит какой-нибудь невидимый го- лос... Тебя, главное, смущает, что все это будет за деньги, как будто это какая-нибудь продажа или купля? Так откажись, наконец, от денег, ес- ли деньги так для тебя ненавистны! Оставь себе необходимое и все раздай бедным. Помоги хоть, например, ему, этому несчастному, на смертном одре.
- Он не примет никакой помощи, - проговорила Зина тихо, как бы про себя.
- Он не примет, но мать его примет, - отвечала торжествующая Марья Александровна, - она примет тихонько от него. Ты продала же свои серьги, теткин подарок, и помогла ей полгода назад; я это знаю. Я знаю, что ста- руха стирает белье на людей, чтоб кормить своего несчастного сына.
- Ему скоро не нужна будет помощь!
- Знаю и это, на что ты намекаешь, - подхватила Марья Александровна, и вдохновение, настоящее вдохновение осенило ее, - знаю, про что ты го- воришь. Говорят, он в чахотке и скоро умрет. Но кто же это говорит? Я на днях нарочно спрашивала о нем Каллиста Станиславича; я интересовалась о нем, потому что у меня есть сердце, Зина. Каллист Станиславич отвечал мне, что болезнь, конечно, опасна, но что он до сих пор уверен, что бед- ный не в чахотке, а так только, довольно сильное грудное расстройство. Спроси хоть сама. Он наверное говорил мне, что при других обстоя- тельствах, особенно при изменении климата и впечатлений, больной мог бы выздороветь. Он сказал мне, что в Испании, - и это я еще прежде слышала, даже читала, - что в Испании есть какой-то необыкновенный остров, кажет- ся Малага, - одним словом, похоже на какое-то вино, - где не только грудные, но даже настоящие чахоточные совсем выздоравливали от одного климата, и что туда нарочно ездят лечиться, разумеется, только одни вельможи или даже, пожалуй, и купцы, но только очень богатые. Но уж одна эта волшебная Альгамбра, эти мирты, эти лимоны, эти испанцы на своих му- лах! - одно это произведет уже необыкновенное впечатление на натуру поэ- тическую. Ты думаешь, что он не примет твоей помощи, твоих денег, для этого путешествия? Так обмани его, если тебе жаль! Обман простителен для спасения человеческой жизни. Обнадежь его, обещай ему, наконец, любовь свою; скажи, что выйдешь за него замуж, когда овдовеешь. Все на свете можно сказать благородным образом. Твоя мать не будет учить тебя небла- городному, Зина; ты сделаешь это для спасения жизни его, и потому - все позволительно! Ты воскресишь его надеждою; он сам начнет обращать внима- ние на свое здоровье, лечиться, слушаться медиков. Он будет стараться воскреснуть для счастья. Если он выздоровеет, то ты хоть и не выйдешь за него, - все-таки он выздоровел, все-таки ты спасла, воскресила его! На- конец, можно и на него взглянуть с состраданием! Может быть, судьба нау- чила и изменила его к лучшему, и, если только он будет достоин тебя, - пожалуй, и выйди за него, когда овдовеешь. Ты будешь богата, независима. Ты можешь, вылечив его, доставить ему положение в свете, карьеру. Брак твой с ним будет тогда извинительнее, чем теперь, когда он невозможен. Что ожидает вас обоих, если б вы теперь решились на такое безумство? Всеобщее презрение, нищета, дранье за уши мальчишек, потому что это соп- ряжено с его должностью, взаимное чтение Шекспира, вечное пребывание в Мордасове и, наконец, его близкая, неминуемая смерть. Тогда как воскре- сив его, - ты воскресишь его для полезной жизни, для добродетели; прос- тив ему, - ты заставишь его обожать себя. Он терзается своим гнусным поступком, а ты, открыв ему новую жизнь, простив ему, дашь ему надежду и примиришь его с самим собою. Он может вступить в службу, войти в чины. Наконец, если даже он и не выздоровеет, то умрет счастливый, примиренный с собою, на руках твоих, потому что ты сама можешь быть при нем в эти минуты, уверенный в любви твоей, прощенный тобою, под сенью мирт, лимо- нов, под лазуревым, экзотическим небом! О Зина! все это в руках твоих! Все выгоды на твоей стороне - и все это чрез замужество с князем.
Марья Александровна кончила. Наступило довольно долгое молчание. Зина была в невыразимом волнении.
Мы не беремся описывать чувства Зины; мы не можем их угадать. Но, ка- жется, Марья Александровна нашла настоящую дорогу к ее сердцу. Не зная, в каком состоянии находится теперь сердце дочери, она перебрала все слу- чаи, в которых оно могло находиться, и наконец, догадалась, что попала на истинный путь. Она грубо дотрогивалась до самых больных мест сердца Зины и, разумеется, по привычке, не могла обойтиться без выставки благо- родных чувств, которые, конечно, не ослепили Зину. "Но что за нужда, что она мне не верит, - думала Марья Александровна, - только бы ее заставить задуматься! только бы ловчее намекнуть, о чем мне прямо нельзя гово- рить!" Так она думала и достигла цели. Эффект был произведен. Зина жадно слушала. Щеки ее горели, грудь волновалась.
- Послушайте, маменька, - сказала она наконец решительно, хотя вне- запно наступившая бледность в лице ее показывала ясно, чего стоила ей эта решимость. - Послушайте, маменька...
Но в это мгновение внезапный шум, раздавшийся из передней, и резкий, крикливый голос, спрашивающий Марью Александровну, заставил Зину вдруг остановиться. Марья Александровна вскочила с места.
- Ах, боже мой! - вскричала она, - черт несет эту сороку, полковницу! Да ведь я ж ее почти выгнала две недели назад! - прибавила она чуть не в отчаянии. - Но... но невозможно теперь не принять ее! Невозможно! Она, наверно, с вестями, иначе не посмела бы и явиться. Это важно, Зина! Мне надо знать... Ничем теперь не надо пренебрегать! Но как я вам благодарна за ваш визит! - закричала она, бросаясь навстречу вошедшей гостье. - Как это вам вздумалось вспомнить обо мне, бесценная Софья Петровна? Какой о-ча-ро-ва-тельный сюрприз!
Зина убежала из комнаты.
Глава VI
Полковница, Софья Петровна Фарпухина, только нравственно походила на сороку. Физически она скорее походила на воробья. Это была маленькая пя- тидесятилетняя дама, с остренькими глазками, в веснушках и в желтых пят- нах по всему лицу. На маленьком, иссохшем тельце ее, помещенном на то- неньких крепких воробьиных ножках, было шелковое темное платье, всегда шумевшее, потому что полковница двух секунд не могла пробыть в покое. Это была зловещая и мстительная сплетница. Она была помешана на том, что она полковница. С отставным полковником, своим мужем, она очень часто дралась и царапала ему лицо. Сверх того, выпивала по четыре рюмки водки утром и по стольку же вечером и до помешательства ненавидела Анну Нико- лаевну Антипову, прогнавшую ее на прошлой неделе из своего дома, равно как и Наталью Дмитриевну Паскудину, тому способствовавшую.
- Я к вам только на минутку, mon ange, - защебетала она. - Я ведь напрасно и села. Я заехала только рассказать, какие чудеса у нас делают- ся. Просто весь город с ума сошел от этого князя! Наши пройдохи - vous comprenez! - его ловят, ищут, тащат его нарасхват, шампанским поят, - вы не поверите! не поверите! Да как это вы решились его отпустить от себя? Знаете ли, что он теперь у Натальи Дмитриевны?
- У Натальи Дмитриевны! - вскричала Марья Александровна, привскакнув на месте. - Да ведь он к губернатору только поехал, а потом, может быть, к Анне Николаевне, и то ненадолго!
- Ну да, ненадолго; вот и ловите его теперь! Он губернатора дома не застал, потом к Анне Николаевне поехал, дал слово обедать у ней, а На- ташка, которая теперь от нее не выходит, затащила его к себе до обеда завтракать. Вот вам и князь!
- А что ж... Мозгляков? Ведь он обещался...
- Дался вам этот Мозгляков! хваленый-то ваш... Да и он с ними туда же! Посмотрите, если его в картишки там не засадят, - опять проиграется, как прошлый год проигрался! Да и князя тоже засадят; облупят как липку. А какие она вещи про вас распускает, Наташка-то! Вслух кричит, что вы завлекаете князя, ну там... для известных целей, - vous comprenez? Сама ему толкует об этом. Он, конечно ничего не понимает, сидит, как мокрый кот, да на всякое слово: "ну да! ну да!" А сама-то, сама-то! вывела свою Соньку - вообразите: пятнадцать лет, а все еще в коротеньком платье во- дит! все это только до колен, как можете себе представить... Послали за этой сироткой Машкой, та тоже в коротеньком платье, только еще выше ко- лен, - я в лорнет смотрела... На голову им надели какие-то красные ша- почки с перьями, - уж не знаю, что это изображает! - и под фортепьяно заставила обеих пигалиц перед князем плясать казачка! Ну, вы знаете сла- бость этого князя? Он так и растаял: "формы", говорит, "формы!" В лор- нетку на них смотрит, а они-то отличаются, две сороки! раскраснелись, ноги вывертывают, такой монплезир пошел, что люли, да и только! тьфу! Это - танец! Я сама танцевала с шалью, при выпуске из благородного пан- сиона мадам Жарни, - так я благородный эффект произвела! Мне сенаторы аплодировали! Там княжеские и графские дочери воспитывались! А ведь это просто канкан! Я сгорела со стыда, сгорела, сгорела! Я просто не высиде- ла!...
- Но... разве вы сами были у Натальи Дмитриевны? ведь вы...
- Ну да, она меня оскорбила на прошлой неделе. Я это прямо всем гово- рю. Mais, ma chere, мне захотелось хоть в щелочку посмотреть на этого князя, я и приехала. А то где ж бы я его увидала? Поехала бы я к ней, кабы не этот скверный князишка! Представьте себе: всем шоколад подают, а мне нет, и все время со мной хоть бы слово. Ведь это она нарочно... Ка- душка этакая! Вот я ж ей теперь! Но прощайте, mon ange, я теперь спешу, спешу... Мне надо непременно застать Акулину Панфиловну и ей расска- зать... Только вы теперь так и проститесь с князем! Он уж у вас больше не будет. Знаете - памяти-то у него нет, так Анна Николаевна непременно к себе его перетащит! Они все боятся, чтобы вы не того... понимаете? насчет Зины...
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
/ Полные произведения / Достоевский Ф.М. / Дядюшкин сон
|
Смотрите также по
произведению "Дядюшкин сон":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
