• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Мальчик со шпагой

Мальчик со шпагой [3/5]

Скачать полное произведение

    "мушкетеры" промолчали, а Тихон Михайлович
    сказал почти ласково:
    - Ступай, ступай. Они не тронут. Я поговорю.
     
    Они и правда не трогали Серёжу. Но в тот же день он увидел на своей подушке листок с карикатурой: кривоногий всадник сидел на брюхатой лошади и держался за хвост.
    На следующий день вслед Серёже то и дело звонко ржали наученные "мушкетерами" малыши. К вечеру кое в чем разобрался, видимо, Димка и навел среди октябрятской братии порядок: ржание прекратилось. Но перед ужином к Серёже подошла Гортензия и, хлопая крашеными ресницами, заговорила:
    - Послушай, Каховский, у нас завтра костер. Ты не мог бы рассказать всему отряду свою сказку?
    - Какую сказку?
    - Ту самую, про которую все говорят. Про каких-то волшебников, говорящих верблюдов, лошадей...
    "Сама ты говорящий верблюд", - подумал Серёжа. И спросил:
    - Кто вам сказал про эту сказку?
    - Падерин и Солобоев. А что?
    - Скажите им, что они болваны, - четко пронес Серёжа.
    - А ты грубиян! Тебя по-хорошему просят, а ты...
    Вот в тот вечер Серёжа и написал домой письмо. Написал и бросил в фанерный почтовый ящик у пионерской комнаты.
    А на другой день, на вечерней линейке, - как гром среди ясного неба!
     
    Впрочем, сначала линейка шла как обычно: рапорта, итоги, благодарности дежурным по кухне. Потом взял слово директор. Это было тоже привычно: он часто выступал на линейках.
    На этот раз он говорил о тех, кто самовольно уходит лагеря в лес, на речку, в поле. Невысокий, кругловатый, энергичный, он стоял у мачты с флагом и при каждом слове резко дергал устремленным вн указательным пальцем - словно кнопки нажимал или неумело печатал на большой пишущей машинке.
    Слова директора были привычные и скучные:
    - Отдельные безобразные случаи превратились в систему... Администрация будет вынуждена... Есть меры, которые заставят нарушителей...
    Потом он передохнул и заговорил попроще:
    - Ну чего вам не хватает? Территория благоустроенная, аттракционы всякие. Порядок надоел? Так ведь порядок этот не назло вам, а чтобы бежать несчастных случаев. Вам бы все скакать, а мы, взрослые, отвечаем. Понимаете? От-ве-ча-ем! Совести у вас нет, вот что. Безобразничаете, а потом еще жалуетесь родителям. Приезжайте, мол, заберите отсюда, а то как в тюрьме...
    - А кто жалуется? - насмешливо спросили рядов.
    - Да есть такие... "Папа, приезжай, а то все плохо. На рыбалку нельзя, купаться нельзя..." А тонуть можно, я спрашиваю?
    Серёжа в первый миг почувствовал себя так же, как при стычке с "мушкетерами", когда они девались над его сказкой. А потом стало ему тоскливо и очень одиноко. И уже ничего не боясь, он спросил:
    - Это вы про мое письмо говорите?
    - А что? - ответил директор. - Может быть, я говорю неправду?
    - Значит, вы его читали?!
    - Может быть, ты хочешь сказать, что я лгу? Я могу прочитать письмо на линейке.
    И тогда при напряженном молчании отрядов, в ясной вечерней тишине, когда не колышутся листья и флаги, все до единого человека услышали Серёжины слова:
    - Но ведь это подлость!
     
    - Понимаете, Алексей Борисович, я совсем не хотел нагрубить, - сказал Серёжа. - Ну нисколечко. Так получилось. Просто другого слова не нашлось. А он раскричался, конечно: "Хулиган, как ты смеешь! Раз тебе наши порядки не нравятся, убирайся лагеря! Чтоб твоего духу здесь не было!" Ну, я сказал "хорошо" и ушел. С линейки ушел и хотел сразу на станцию идти, но уже поздно было, сумерки.
    - И страшновато, - добродушно уточнил Алексей Борисович.
    - Ну... да. Не потому, что вечер, я темноты не боюсь. Просто на станции стали бы спрашивать: куда один едешь ночью? В общем, я переночевал, а утром ушел. Хорошо, что чемодан был не на складе, а под кроватью: я его как раз взял со склада, чтобы рубашку сменить...
    - Никто не знал, что ты уходишь?
    - Я Димке сказал, чтобы предупредил всех. Я рано ушел, на рассвете...
     
    ...На рассвете он проснулся, будто по сигналу. В окошке, за черными соснами, розовели клочковатые облака. Серёжа неслышно оделся, подхватил чемодан и курточку, отодвинул на окне марлевую занавеску и прыгнул на песок.
    Осторожно прошел он вдоль всего корпуса к самому крайнему окошку. У этого окошка, в палате шестого отряда, спал Димка.
    Оконные створки были распахнуты. Видно, утренний холодок донимал Димку, и он завернулся в одеяло по самую макушку. Торчал только затылок с пшеничными растрепанными волосами.
    - Дим, - позвал Серёжа и лег животом на подоконник.
    Димка не пошевелился, лишь волоски на затылке вроде бы насторожились, как маленькие антенны.
    - Ди-ма...
    Димка откинул одеяло и сел. Поморгал. И внимательно, будто и не спал, посмотрел на Серёжу.
    - Я ухожу. Домой уезжаю. Ты скажи вожатой... и всем, кому надо.
    - Насовсем уезжаешь? - шепотом спросил Димка.
    - Насовсем. Что ж теперь делать?
    - Правильно, - серьезно сказал Димка. - Только жалко... Костя уехал, ты тоже.
    - Что же теперь делать? - снова сказал Серёжа.
    - Я понимаю...
    - Я тебе письмо напишу, - пообещал Серёжа.
    Димка растянул в улыбке большие губы.
    - Ты длинное напиши, чтобы долго читать. Ладно?.. - И тут же насупился. - Нет, не надо. Это письмо, наверно, тоже распечатают. Ну их...
    - Я так заклею, что никто не распечатает, - пообещал Серёжа. - Ну, ты ложись. Спи, рано еще.
    Димка кивнул, но продолжал сидеть.
    - Спи, Дим... Укладывайся.
    Димка лег на спину, но продолжал во все глазищи глядеть на Серёжу. Серёжа до подбородка натянул на него одеяло.
    - Ну, я пошел.
    Короткая хлесткая злость на директора, на его "мушкетеров", на всех, -за кого приходилось уезжать лагеря, обожгла Серёжу. Он резко оттолкнулся от подоконника и зашагал к забору. Он успел еще заметить, что Димка снова сел и смотрит вслед. Но оглядываться не стал. Потому что все равно нужно было уходить. О том, что можно остаться, он даже не думал.
    Лагерь спал таким глубоким сном, что можно было никого не опасаться. Но все-таки Серёжа не пошел к калитке: сторож мог и проснуться. Доказывай тогда, что он не убегает, а просто уходит, потому что... В общем, сторожу трудно что-нибудь доказать.
    Серёжа пробрался сквозь колючки к забору. Серые головки репейника приклеились к брюкам, острый сучок разорвал штанину. Серёжа отодвинул в заборе доску, и открылась щель. От нее убегала тропинка...
     
    7
     
    - Да-а. Заварил ты кашу, - сказал Алексей Борисович. - И знаешь что, Сергей? Тебя будут обвинять в дезертирстве. Скажут, не уходить надо было лагеря, а доказывать свою правоту, раз уж ты уверен, что прав.
    - Кто скажет?
    - Да кто угодно. Ребята. Или тот же начальник лагеря.
    Серёжа медленно покачал головой:
    - Я не дезертир. Я не -за трусости ушел. Просто противно стало. А доказывать там некому. Одни смеются, другим все равно. Ведь знают, что нельзя чужие письма читать, а молчат... А Тихон Михайлович тоже... Ну что я ему докажу? Он думает, что с ребятами что хочешь можно делать!
    - Сейчас он так уже, наверно, не думает, - заметил Алексей Борисович.
    Серёжа осторожно поднял на него глаза.
    - А вы... не думаете, что я дезертир?
    - Нет, - сказал Алексей Борисович и почему-то нахмурился.
    Потом он спросил:
    - А почему этого Тихона Михайловича так разозлило письмо? Что ты там такого понаписал?
    - Да ничего особенного! Вот посмотрите! - Он вытащил кармана помятый конверт.
    - Постой, Серёжа. А откуда оно у тебя? Разве начальник вернул его?
    - Фрук отдал... Ну... он меня тут догнал, уговаривал вернуться.
    - Понятно. Это тот гражданин, с которым ты беседовал, когда я подходил к станции?
    - Тот самый...
    - Так... Значит, можно почитать письмо?
    - Читайте, пожалуйста.
    Алексей Борисович вынул конверта большой коричневатый лист в крупную клетку. И удивленно глянул на Серёжу.
    - А где ты взял такую бумагу?
    - Да в лагере ее сколько угодно. Это такие конторские книги, мы них отрядные дневники делали. А что?
    - Да так, любопытно...
    И он стал читать.
    Серёжа придвинулся и тоже стал перечитывать знакомые строчки.
    Здравствуйте, папа, тетя Галя и Маринка!
    У меня все в порядке. Здоровье хорошее. Один раз ногу подвернул на футболе, но уже прошло. Недавно мы ходили в поход с палатками. Только ночевать не стали, потому что вожатая испугалась грозы. А еще будет военная игра. Но знаешь, папа, если по правде писать, то мне здесь не нравится. Сначала понравилось, потому что был один хороший вожатый и костры были. Но он уехал. Теперь скучно. Хотел я подружиться с ребятами, только пока не получается. Я один раз сказку рассказал, чтобы интереснее было. А они смеются теперь. Знаешь, папа, лучше бы ты приехал за мной. Лучше бы мы с тобой и Наташкой поехали на рыбалку, а то все только собираемся и собираемся. И никак не получается, чтобы вместе. А здесь даже и не порыбачишь. Одному на речку не дают нос сунуть, а когда целая толпа, то тут уж не до рыбалки. Даже и не искупаешься как следует, потому что только залезешь и уже велят обратно.
    Ты не думай, что я жалуюсь. Если надо, я проживу всю смену. Но ты ведь просил писать честно, вот я и пишу честно. Лучше бы ты приехал за мной. Здесь знаешь почему плохо? Потому что каждый день одно и то же! А если плохо, то зачем?
    Но если ты не можешь, не приезжай.
    Тетя Галя, можно, я сменяю свои польские штаны на трехцветный фонарик? Они мне все равно велики и сваливаются, а тому мальчику, у которого фонарик, они как раз.
    Пусть Маринка не лазит в мой ящик без спросу, а то у меня там пистоны и острый циркуль с иголками.
    До свиданья.
    Ваш Серёжа.
     
    Письмо было написано на развернутом листе, вырванном конторской книги. Одна половинка листа осталась чистой.
    - Можно, я возьму эту бумагу? - спросил Алексей Борисович. - Здесь ничего не написано.
    - Возьмите, конечно!.. А зачем?
    - Да так, пригодится. В морской бой можно поиграть, тут клетки подходящие. До поезда все равно еще много времени. Ты умеешь играть в морской бой?
    Серёжа снисходительно усмехнулся.
    - Ну и отлично! - Алексей Борисович аккуратно оторвал листок, а письмо отдал Серёже.
    - А вы... - нерешительно сказал Серёжа. - Вы ведь сейчас прочитали. Как вы думаете, что в нем... такого?
    - "Такого" ничего.
    Серёжа сунул письмо в конверт, а конверт - в карман своих просторных брюк. Алексей Борисович глянул мельком и спросил:
    - Не успел поменять штаны на фонарик?
    - Не успел, - вздохнул Серёжа. - Да тетя Галя, наверно, и не разрешила бы.
    - А тетя Галя... она кто? Твоя тетя?
    Серёжа просто сказал:
    - Она - папина жена. Мама у меня умерла.
    - Извини, брат. Перестарался я со своим любопытством.
    - Ну, а что ж такого, - спокойно откликнулся Серёжа. - Конечно, непонятно: папа и тетя Галя... - И вдруг спросил: - А вы были в Сибири?
    - Был.
    - Мама в Сибири умерла. Поехала в командировку к геологам и простудилась. Быстрая какая-то простуда. Врач на вертолете прилетел, да уж поздно... Алексей Борисович! - Серёжа глянул так, будто очень о чем-то просил. - Это шесть лет назад было. Может, вы встречали маму?
    Алексей Борисович покачал головой.
    - Нет, малыш. Не хочу я тебя обманывать, не встречал. Я бы запомнил такую фамилию.
    - А у мамы другая фамилия - Ласкина.
    - Нет, Серёжа. Не знаю... Сибирь громадная. Где это было?
    - Где нефть. Под Сургутом.
    - В тех краях я бывал. Да разве всех запомнишь? Может быть, и встречались когда-нибудь.
    Почти шепотом Серёжа сказал:
    - А у меня карточка есть. Хотите, покажу?
    - Покажи, конечно.
    Из нагрудного кармана курточки Серёжа достал блокнотик и вынул него фотографию. Она была размером с карманное зеркальце.
    Алексей Борисович положил снимок на ладонь. Посмотрел полминуты и снова покачал головой:
    - Нет, Серёжа. Я запомнил бы... Красивая у тебя мама. И молодая совсем.
    Серёжа кивнул:
    - Двадцать четыре года. Я ее хорошо помню, хотя мне всего пять лет было.
    - И карточка всегда с тобой?
    - Всегда.
    Он вложил снимок между страничками и спрятал блокнот в карман.
     
    Морской бой - игра нехитрая, но тоже требует умения. Алексей Борисович один раз уже потерпел полный разгром и теперь слегка нервничал.
    - Не понимаю, как ты ухитряешься? По теории вероятности шансы у нас должны быть примерно равные... Слушай, а ты не подсмотрел?
    - Да честное пионерское! Просто у меня особый способ... Дэ-один...
    - А, вот тебе и способ! Промазал! Жэ-семь.
    - Мимо. Е-три.
    - Тьфу, черт! Угробил канонерку. Бей еще... Ты что, Серёжа?
    А Серёже сразу стало не до канонерок. Он увидел, как на дороге затормозил лагерный "газик". И от машины к станции шагал по заросшей тропинке сам Тихон Михайлович Совков.
    - Ну вот, - тоскливо сказал Серёжа. - Директор приехал.
    Алексей Борисович быстро оглянулся.
    - Ишь ты, - непонятно сказал он.
    Серёжа сидел сощурившись и сжав губы.
    - Начнется теперь все снова, - шепотом сказал он.
    - М-да... - неопределенно откликнулся Алексей Борисович.
    Серёжа думал, что он заступится, а он "м-да".
    Серёжа резко сказал:
    - В лагерь я все равно не поеду.
    - Смотри. Это в конце концов твое дело.
    - Не поеду я! - повторил Серёжа.
    Алексей Борисович вдруг улыбнулся.
    - Ну а если не поедешь, тогда зачем нервничать? играть дальше. Посмотрим, что будет.
    И было вот что.
     
    Начальник лагеря подошел и остановился, выжидающе глядя на Серёжу.
    - Вэ-один, - напряженным голосом сказал Серёжа.
    - Может быть, Каховский, ты обратишь на меня внимание? - спросил Тихон Михайлович.
    - Я обратил, - сказал Серёжа. - Вэ-четыре, Алексей Борисович.
    - Может, ты хотя бы поздороваешься? - спросил директор.
    - Здравствуйте... Мимо, Алексей Борисович. Вэ-шесть...
    - Вляпал, - с сожалением сказал Алексей Борисович. - В подводную лодку. Ловко у тебя получается.
    - У меня способ. Нащупывание огнем...
    - Гражданин, я, кажется, разговариваю с мальчиком, - с достоинством пронес товарищ Совков. - Я просил бы не мешать.
    Алексей Борисович поднял на него добрые свои зеленоватые глаза.
    - Разве я мешаю? Бог с вами. Мне показалось, что мальчик сам... э-э... не очень охотно общается с вами.
    - Этот мальчик сбежал лагеря! - возмущенно вестил директор. Вам это вестно?
    Услышав слово "сбежал", Серёжа шевельнул плечом, но промолчал.
    - Мне Серёжа ложил, так сказать, ситуацию, - откликнулся Алексей Борисович. - В общих чертах. Правда, не совсем так, как вы. Он сказал, что не сбежал, а ушел лагеря. В соответствии с вашим распоряжением. Кажется, вы не сошлись во взглядах на тайну переписки? Кстати, охраняемую законом.
    - При чем здесь закон? Вы что, угрожаете мне?
    - Ну, что вы, товарищ начальник лагеря! - с мягким упреком воскликнул Алексей Борисович. - Ну чем я вам угрожаю, посудите сами? Разве я похож на человека, который может угрожать?
    - Тогда почему вы вмешиваетесь? Собственно, кто вы такой?
    - Да я и не вмешиваюсь. Я, простите, отвечаю на ваши вопросы. Кто я такой? Серёжин попутчик, вместе ждем, когда поезд придет... А вообще-то, Тихон Михайлович, я думал, что вы меня не забыли еще. Мы с вами как-то разбирали один сложный вопрос с выгрузкой овощей вагонов. Помните? По правде говоря, я не думал, что после этой истории вы займете пост начальника пионерского лагеря. Тем более что дети чем-то отличаются от овощей.
    Серёжа заметил краем глаза, что во время этой речи Тихон Михайлович начал часто мигать и лицо у него порозовело. И кислым голосом директор сказал:
    - А, это вы... товарищ корреспондент. Я должен был догадаться. У вас удивительная способность возникать, где не надо.
    - Ну, видите ли, тут у нас точки зрения очень разные. Когда вы считаете, что не надо, я как раз думаю, что надо.
    Тихон Михайлович тяжело задышал и стал ощупывать карманы, словно искал сигареты.
    "А ведь он чего-то боится", - с удовольствием подумал Серёжа.
    - Да вы не волнуйтесь, товарищ Совков, - усмехнулся Алексей Борисович. - С Серёжей-то я случайно познакомился. Я в этих краях по другому письму. Понимаете, какой-то гражданин - не то Сапогов, не то Сачков - написал про председателя здешнего колхоза. Будто председатель этот - сущий жулик. Недлинное письмо, но... выразительное. Кстати, написано на такой же бумаге, как Серёжино. Хорошая бумага. Где вы ее для лагеря раздобыли, Тихон Михайлович?
    Совков отступил на два шага и вздернул подбородок.
    - Я вас попросил бы... Кто вам дал право делать намеки и клеить на меня ярлыки? Я не писал накаких писем. У меня с председателем отличные отношения.
    - Ну и прекрасно! Тем более что не подтвердилось письмецо.
    - Я не понимаю, зачем вы мне про все это рассказываете.
    - Да просто так. Делюсь своими заботами. Думал, вам интересно. Учитывая вашу любовь к чужим письмам...
    - Я попросил бы не вести таких разговоров при детях.
    - Прошу прощения. Но ведь "дети"... - он взглянул на Серёжу, - про это все равно знают.
    - Давайте закончим разговор, - сказал Совков со сдержанной обидой. Я выполняю свои обязанности. Ребенок самовольно покинул лагерь, и я должен увезти его назад. Почему вы мне препятствуете?
    - Я? Препятствую? - Алексей Борисович даже отодвинулся от Серёжи. Помилуйте, каким образом я препятствую? Ну увозите, пожалуйста. - Он поймал растерянный Серёжин взгляд и в ответ улыбнулся глазами. - Только, Тихон Михайлович... я не понимаю, как вы это сделаете. Уговоры, мне кажется, не помогут. А применять более решительные способы вы, наверно, не станете. Тем более что человек - не теленок, на веревке не утащишь...
    - Я не собираюсь применять никаких способов, - заявил Совков, поглядывая на дремлющего Нока. - Я просто приглашу на помощь милиционера.
    - Ну, Тихон Михайлович, - с укорной сказал Алексей Борисович. - Вы путаете. Это не тот лагерь, куда приводят с милицией. Кроме того, я точно знаю, что в радиусе шести километров нет ни одного милиционера, ибо участковый, товарищ Павлов, находится сейчас в Дмитровке.
    Начальник лагеря перестал обращать внимание на Алексея Борисовича. Он всем корпусом повернулся к Серёже, слегка наклонился и стал говорить настойчиво и в то же время добродушно:
    - Ну вот что, Каховский. Надо заканчивать эту историю, ты и сам понимаешь. Давай, дорогой товарищ, забудем все эти грустные события, сядем в машину - и в лагерь. Нас дела ждут.
    - Извините, Тихон Михайлович, я не поеду. Я же сказал, - негромко, но твердо проговорил Серёжа. Он не смотрел на Совкова. Разглядывал бумажку с нарисованной эскадрой и с нетерпеливой досадой думал: "Когда он наконец уберется?"
    - Видали его! - уже без всякого добродушия воскликнул Совков. - Он "сказал"! Фигура! Ты думаешь, что ты лучше всех? За что ты всех нас возненавидел?
    - Кого? - удивился Серёжа.
    - Весь лагерь!
    - Я никого не возненавидел. Просто мне в лагере не нравится!
    - Не нравится сейчас - потом понравится.
    - Нет, - тихо сказал Серёжа. - Все равно хорошо уже не будет... Да еще собака. Где она там будет жить?
    - При чем тут собака? Я приехал не за собакой, а за тобой. Я не могу забирать в лагерь всех бродячих псов.
    - Он не бродячий, а мой. Я его бросить все равно не смог бы. Раз он мой, я за него отвечаю.
    - А я отвечаю за тебя! Понимаешь? За тебя! И я не имею права отпустить тебя лагеря.
    Серёжа досадливо пожал плечами.
    - Вы меня не отпускаете. Я сам уезжаю.
    - Вот именно - сам! Самовольно! Ты думаешь, это тебе так сойдет? Не думай, голубчик. Мы и родителям сообщим, и в школу. Про все твои фокусы. И как собаку натравливал на Станислава Андреевича! За такие дела знаешь что?.. В колонию!
    - Я не натравливал! Он меня схватил, а Нок зарычал!
    - Эти сказки ты потом будешь рассказывать. Не здесь и не мне. Станислав Андреевич врать не будет, собака бросилась за ним вслед.
    - Прошу прощения, - вмешался Алексей Борисович, - но ваш Станислав Андреевич несколько... преувеличивает, так сказать. Я как раз подходил к станции и был свидетелем этой сцены. Собака вела себя вполне интеллигентно... в отличие от Станислава Андреевича.
    Совков резко повернулся к нему.
    - Я не понимаю, чего вы хотите? Чтобы я отпустил его одного домой? Интересно, что вы сделали бы на моем месте?
    - На вашем месте, - с жесткой усмешкой сказал Алексей Борисович, - я бы помнил, что никто не имеет права читать чужие письма. Помнил бы также, что у детей тоже есть чувство собственного достоинства, которое никому не позволено оскорблять, да еще публично. И что каждый человек имеет право порвать отношения с тем, кто его оскорбил... Возможно, это не следует говорить "при детях". Возможно, это непедагогично. Прошу винить... А посоветовать вам я мог бы вот что: раз мальчик категорически отказался жить в лагере, надо назначить ему провожатого пусть доставят его домой. Странно, что это вам не пришло в голову.
    - Если каждый мальчишка начнет бегать лагеря, у меня людей для провожанья не хватит. У меня вожатые, а не провожатые.
    - Ну, если у вас начнут бегать все мальчишки, значит, в лагере что-то не так... А о провожатом для Серёжи не беспокойтесь, я эту роль могу на себя взять, раз уж так получилось.
    - Я не понимаю, зачем вам нужно в конце концов, чтобы он не возвращался в лагерь. Чего вы хотите?
    - Да ничего я не хочу, - опять усмехнулся Алексей Борисович. - Просто думал вам услугу оказать, проводить мальчика.
    - Знаю я ваши услуги. Они, вините, медвежьи... Каховский, я последний раз спрашиваю, ты поедешь в лагерь?
    Серёжа вздохнул и молча покачал головой.
    - Ну, прекрасно. Так и запишем. А про вас, товарищ корреспондент, я напишу в редакцию. О вашем поведении. Имейте в виду.
    - Буду иметь в виду. Только подписывайтесь разборчиво...
    Совков круто повернулся и зашагал к машине, широко размахивая руками. Нок поднял уши и смотрел ему вслед.
    Хлопнула дверца машины. "Газик" подпрыгнул и запылил по шоссе.
    Серёжа с облегчением сказал:
    - Кажется, все.
    - Будем надеяться... Хотя должен сказать, что Тихон Михайлович Совков - человек упрямый.
    - Вы его знаете, да?
    - Встречались. Не всегда он был начальником лагеря.
    - Вот вы сказали... про овощи. Неужели он был жулик? Он овощи воровал, да?
    Алексей Борисович засмеялся.
    - Да нет, Серёжа, не придумывай. Ничего он не воровал. Все это гораздо сложнее... Хитрил он, чтобы лишнюю премию получить, а -за этого дело страдало. Вагоны простаивали, график срывался. Да ну его... Ты что приуныл?
    - Я не приуныл. Все в порядке.
    - Тогда продолжим? Бой еще не закончен.
    - Не закончен, - вздохнул Серёжа.
     
    8
     
    Подошло наконец время поезда. На станции появились еще три пассажира: старичок с белой бородой и пухом вокруг блестящей лысины, румяная старушка с корзиной, в которой кто-то крякал и шевелился, и девочка крошечная, но резвая - в красном с белыми горошинами платочке.
    - Как сказки, - сказал Серёжа. - Дед, бабка и внучка Маша.
    Из-за леса выскочил зеленый поезд. На крыльце показался старик дежурный в красной фуражке и со свернутыми флажками - красным и желтым.
    - Дождались, - сказал Алексей Борисович и поднялся со скамейки.
    Поезд зашипел и остановился.
    Двери открылись только в двух вагонах. Видно, сходить на этой станции никто не собирался, а для посадки пяти пассажиров достаточно было и двух дверей. Так, наверно, решили проводники.
    Дед, бабка и внучка засеменили к ближнему вагону.
    - Пойдемте в другой, - торопливо сказал Серёжа. - А то они сейчас вход закупорят, и мы не успеем.
    Он подхватил чемоданчик, потянул за поводок Нока и вприпрыжку двинулся вдоль вагонов. Алексей Борисович обогнал его и широко зашагал впереди. Он первый вскочил на подножку и крикнул:
    - Давай Нока!
    Протянул руку, чтобы ухватить ошейник.
    Позади возникла юная проводница с круглым неприступным лицом.
    - Гражданин, вы куда с собакой?
    Алексей Борисович оглянулся.
    - Как куда? В вагон, разумеется.
    - В вагон нельзя. Вы что, маленький? Правил не знаете?
    - У нас билет есть! - крикнул сну Серёжа.
    - Билет ни при чем. Намордника-то нет!
    - Да что вы, девушка, - вкрадчиво - сказал Алексей Борисович. - Ну зачем ему намордник? Это же еще совсем щенок.
    - А нас не касается, щенок это или нет. Намордники для всех обязательны... Гражданин, кому я сказала! Не смейте втаскивать собаку, я не пущу.
    - Ну, что нам делать-то? - взмолился Алексей Борисович. - Не бросать же пса! Сердце-то у вас есть?
    - Сердце здесь тоже ни при чем. Если контролер по вагонам пойдет, ему до моего сердца дела не будет. Я -за вас премии лишусь.
    - Да пока контролер пойдет, мы какой-нибудь намордник сообразим!
    - Вот сначала сообразите, а потом садитесь в поезд... Сойдите с подножки, гражданин. Слышите, отправление дали? Или оставьте собаку.
    Алексей Борисович взглянул на Серёжу.
    - Нет, - шепотом сказал Серёжа и обхватил Нока за шею.
    Алексей Борисович чертыхнулся и спрыгнул на землю. Проводница старательно закрыла дверь. Вагон лязгнул и пошел, наращивая скорость.
    - Фу-ты, как глупо вышло. Юная бюрократка... И не придерешься ведь, инструкцию соблюдает, - сказал вслед вагону Алексей Борисович.
    Серёже было очень стыдно. Ну как он не сообразил, что нужен намордник! И Алексей Борисович -за него остался...
    - Вам надо было ехать, - проговорил Серёжа. - Я виноват, вот и сидел бы здесь. А теперь вы -за меня застряли.
    - Ну, брат, что за чепуху ты говоришь, - недовольно пронес Алексей Борисович.
    Серёжа виновато помолчал и спросил:
    - А что теперь делать?
    - Ну, что делать... Сначала намордник. Потом еще раз сыграем в морской бой. Через полтора часа, насколько я помню, должен еще поезд быть... Только вот есть хочется. А? Что за станция, даже завалящий бутерброд купить негде. Прямо хоть ремень жевать начинай. У тебя кожаный?
    Серёжа улыбнулся все еще виновато.
    - Кожаный. Только его жевать нельзя. Из чего тогда намордник делать?
    - А может быть, от моего аппарата возьмем ремешок для намордника? У меня в портфеле фотоаппарат. Жалко, конечно, но... с тебя же штаны свалятся, если ты ремень снимешь.
    - Нет, что вы, не надо от аппарата! - даже испугался Серёжа. - Да пусть они свалятся, у меня другие есть. А эти я под мышкой понесу, раз они в чемодан не влазят.
    - Попробуем в мой портфель затолкать, - решил Алексей Борисович.
    Они вернулись к скамейке. Алексей Борисович забрал у Серёжи ремень, моток проволоки и ножик. Он сказал, что никогда в жни не делал намордников и хочет попробовать. Подозвал Нока и стал обмерять ему морду. Нок мотал головой и дергал ушами. Попробовал даже улнуть, но Алексей Борисович ухватил его за ошейник.
    - Стой спокойно ты, беспрорник... Никакой культуры в тебе, никакого воспитания. Вот нацепим намордник, сразу почувствуешь, что такое дисциплина.
    Серёжа переоделся, вместо брюк надел синие шорты от пионерской формы, а заодно сменил рубашку, которую помял и перемазал, когда возился с Ноком. В коротких штанах и белой футболке он сделался тоньше и словно повыше ростом. И стал похож немного на того мальчика с жеребенком. Особенно когда подошел к Ноку и взял его за шею. Правда, Нок совсем не был похож на ящного жеребенка.
    - Отпусти его, пусть побегает, - сказал Алексей Борисович. - Может быть, он себе что-нибудь съестное отыщет.
    Серёжа отпустил. Нок отошел, но искать ничего не стал, а сел и с укорной поглядел на Серёжу: "Эх ты, хозяин. Взял, а не кормишь".
    Подошел старичок в красной фуражке, дежурный по станции. Спросил с интересом:
    - Что это вы, граждане пассажиры, не уехали? Понравилось, видать, у нас?
    - Да вот так получилось. Из-за этого пассажира. - Алексей Борисович кивнул на Нока.
    Тот сидел в трех шагах и чесался с такой силой, что от него разлетался ветер.
    - Не пустили без намордника, - объяснил Серёжа.
    - Правило такое существует, - сказал старичок сочувственно. - А вообще-то как повезет. На кого, значит, наткнешься. Когда пустят, а когда нет... А сейчас, я думаю, для вас, граждане, самый правильный выход - это шагать до тракта да ловить попутку до города. Ежели только вы, конечно, ночевать не расположены.
    - Это почему же ночевать? - встревожился Алексей Борисович. - А поезд?
    - А какой же поезд, милый ты мой? Сегодня поездов в ту сторону больше не будет.
    - Как же не будет? А в шестнадцать двадцать девять? Я же на прошлой неделе ездил на нем.
    - Э-э, вон ты про что! Ты это в субботу или в воскресенье ездил. Это точно. Есть такой поезд по выходным дням. Дополнительный, значит, чтобы дачников возить. А сегодня нету.
    - Ну, дела-а... - сказал Алексей Борисович, жалобно глядя на Серёжу. - Все, брат, одно к одному.
    - Все -за меня, - убитым голосом пронес Серёжа.
    - Нет, Сергей, ты эти речи брось, - тут же воспрянул Алексей Борисович. - Что ты, в самом деле, сразу нос опускаешь... думать. Значит, так: на шоссе нам идти не стоит. Мало надежды. Грузовики нас не возьмут, их за это автоинспекция греет. А в легковую машину нас, такую компанию, тоже никто не пустит.
    - Может быть, пешком? - робко предложил Серёжа.
    - Шестьдесят-то верст! Да на голодное брюхо... Нет, брат, это не та романтика.
    - Это верно, - вставил слово дежурный. - Пешком - это не тот фасон. Так что самое вам хорошее дело - сходить в поселок, в столовую, да остаться ночевать. Ежели негде, то я могу вас у себя устроить, раз уж так случилось. Глядите, в общем... - Он вздохнул и побрёл к домику.
    - Спасибо, - сказали ему вслед Серёжа и Алексей Борисович.
    Затем Алексей Борисович решительно встал.
    - Ночевать нам, Сергей, не годится. Мне вечером надо быть дома. Да и тебе не стоит зря болтаться здесь... Есть один способ. Хватай чемодан, и пошли. Только быстренько!
    Он затолкал в карман почти готовый намордник Нока, взял портфель и куртку и, не говоря больше ни слова, зашагал куда-то через кусты, через канаву, прямо в поле.
    - Нок, за мной! - крикнул Серёжа. Схватил свой чемоданчик и бросился догонять Алексея Борисовича.
     
    9
     
    Они шагали гуськом по тропинке, которая то и дело терялась в траве. Позади, рассеянно вертя головой, семенил Нок. Под носом у него пролетали желтые бабочки, и Нок щелкал пастью.
    Алексей Борисович шел впереди. Он оборачивался и объяснял на ходу:
    - На реке, километрах в полутора отсюда, стоит на приколе баржа. К ней иногда катера швартуются. Если какой-нибудь мимо пойдет посигналим. Может, повезет нам. Катер, конечно, не экспресс, но в сумерках до города, возможно, доберемся... Ну а если не повезет - что ж, будем считать, что у нас еще одно приключение.
    Слово - удивительная вещь. Если скажешь "неудача", кисло на душе делается. А если скажешь "приключение", то сразу веселее. Серёжа догнал Алексея Борисовича и зашагал рядом - не по тропинке, а прямо сквозь траву.
    Травы цвели. Высоко, иногда у самых Серёжиных плеч, качались длинные розово-лиловые свечки иван-чая. Желтел в путанице листьев львиный зев - смешные цветки, похожие на щенячьи мордочки. Чиркали по Серёжиным локтям головки мелких белых соцветий, у которых мало кто знает названия.
    Путешественники незаметно перевалили плоский пригорок, и когда Серёжа оглянулся, то уже не увидел станции. Только башенка с петухом торчала среди травы.
    Иногда открывались лужайки с темно-красными головками клевера. Над клевером неподвижными мохнатыми шариками висели шмели. Неторопливо пролетела очень крупная коричневая бабочка "павлиний глаз".

/ Полные произведения / Крапивин В.П. / Мальчик со шпагой